Раб великого султана

Я сразу же дал мартышке успокоительное и болеутоляющее снадобье, и измученный болезнью зверек наконец забылся сном. Я бережно уложил обезьянку на подушечку в позолоченной клетке, укрыл бедняжку теплым одеяльцем и приказал Раэлю оставаться с ней, пообещав вернуться утром и осмотреть Коко. Затем в сопровождении ни на шаг не отступавших от меня евнухов я покинул покои султанши.

Когда мы оказались во внешнем дворе, евнухи провели меня в баню, искупали, размяли все мышцы, натерли благовониями и преподнесли мне новое тонкое и красивое белье и вполне приличный халат. Только я успел одеться, как послышался голос муэдзина, призывающий правоверных к вечернему намазу. В приподнятом настроении предался я благодарственным молитвам. Затем меня без промедления отвели в комнату кислар-аги, где уже ждали меня Соломон и трое ученых медиков с длинными бородами и страшно близорукими глазами.

После положенных приветствий мне предложили занять место на кожаной подушке напротив моих экзаменаторов, и Соломон произнес длинную похвальную речь в мою честь, представив меня последователем медицинской школы, основанной Моше бен-Маймуном[44] и его учениками. Мудрецы по очереди задавали мне вопросы, на которые я отвечал, неся всякую чушь по-латыни. Соломон делал вид, что внимательно слушает меня, а затем без запинки читал наизусть соответствующие отрывки из сочинений Ибн-Сины[45] и Моше бен-Маймуна.

Время от времени углубляясь в научные диспуты, медики демонстрировали собственную ученость и таким образом, проведя за приятной беседой часика два, единогласно заявили, что я достаточно сведущ в вопросах медицины, дабы получить диплом лекаря, который, кстати, заранее подготовил писарь медресе на прекрасном пергаменте. Им же осталось лишь поставить на нем свои подписи, скрепив их для пущей верности отпечатками больших пальцев.

Лекарь Соломон с благодарностью поцеловал мудрецам руки и передал каждому в награду за труд и любезность тугой кожаный мешочек. Кислар-ага с собственной кухни прислал роскошное угощение, однако Соломон, будучи евреем, отказался принять участие в трапезе. Я тоже счел необходимым поскорее удалиться, опасаясь новых вопросов, которые могли бы вдруг прийти в голову ученым медикам в отсутствие Соломона. Но вернуться в город мне запретили, и евнухи управителя гарема заперли на ключ двери комнаты, которую предоставили мне на ночь.

Утром, сразу после намаза, меня провели в покои султанши Хуррем. Принц Джехангир с мокрым от слез лицом все еще спал рядом с клеткой обезьянки. Раэль лежал, прижавшись к ножкам ребенка. Песик приветствовал меня, вяло шевельнув хвостом, взглянул на меня своим единственным глазом, но не двинулся с места.

Ночью у обезьянки открылось кровотечение, и через несколько минут после моего прихода она умерла. Что же мне оставалось делать? Я поступил так, как если бы маленький Джехангир был моим собственным сыном. Велев обрядить Коко в дорогие одежды, я в сопровождении евнухов отнес ее в сад и похоронил в наспех вырытой ямке под старым платаном. Затем я вернулся к спящему ребенку, сел рядом, скрестив ноги, и стал ждать его пробуждения.

Мальчик проснулся лишь в полдень, протирая тонкими ручками заспанные глаза. Мой песик сразу завилял хвостом, прижался к принцу и лизнул его в щечку. Джехангир грустно улыбнулся, но внезапно вспомнив про обезьянку, заглянул в клетку, которая к тому времени уже давно опустела. На лице малыша появилось выражение безмерной скорби, и я испугался, что Джехангир разрыдается, поэтому поспешно заметил:

– О благородный принц Джехангир! Ты сын великого султана и должен мужественно переносить удары, которые обрушивает на нас Тот, Кто вправе навсегда порвать узы дружбы и привязанности. Легкая смерть освободила твою обезьянку от мучений, она больше не страдает от кашля и лихорадки.

Маленький принц с глубокой печалью в глазах слушал мои слова, прижимая к груди Раэля. А я продолжал:

– Мой песик Раэль обожал твою обезьянку, но ты, потеряв сегодня свою любимицу, приобрел преданного друга, который станет верно служить тебе, хотя поначалу и будет немножко тосковать по мне, как тоскует любой верный пес по своему хозяину.

Служанки помыли и одели маленького Джехангира, затем слуги принесли множество лакомств на завтрак, но малыш наотрез отказался есть, приводя в отчаяние служанок, которые опасались наказания за нерадивость.

Мне снова пришлось вмешаться, и я сказал мальчику:

– Ты обязательно должен покормить своего нового друга и сам поесть вместе с ним, чтобы он понял, что ты его хозяин.

Джехангир недоверчиво поглядел на меня, но все же послушался, и мы оба стали кормить Раэля, в то же время подкрепляясь и сами. Служанки засмеялись и от радости захлопали в ладоши, благословляя меня именем Аллаха, ибо маленький принц, позабыв о своей печали, уплетал за обе щеки.

Позавтракав, мальчик доверчиво протянул мне ручку, и мы оба отправились в сад. Там я показал ему могилку обезьянки Коко под огромным платаном. Затем, чтобы рассеять грусть ребенка, я учил его играть с Раэлем, бросать палочки, которые песик возвращал малышу, заставлять собачку вставать на задние лапки и бежать за хозяином, что Раэль проделывал совсем как человек.

Увечье не позволило Джехангиру играть долго, он быстро устал, и я отвел его в покои матери. Затем я решил, что мне пора удалиться, дабы не возникло подозрений, будто я навязываю принцу свое общество. Уткнув морду в землю и уныло опустив хвост, мой Раэль послушно стоял рядом с принцем Джехангиром и провожал меня грустным взглядом. Я же, оказавшись опять в саду гарема, с трудом сдержал слезы, твердя себе, что у Раэля будет теперь хороший хозяин. Ведь моей верной собачке несладко жилось в обществе голубых кошек Джулии.

Евнухи снова проводили меня в покои кислар-аги, и мне пришлось ждать там много часов, пока управитель гарема не соизволил наконец принять меня. Толстый и рыхлый, как тесто, он сидел на подушке, скинув с ног туфли, и долго смотрел на меня изучающим взглядом, подперев ладонью отвисший подбородок и не произнося ни слова. Наконец он заговорил неожиданно любезным тоном:

– Ты для меня – великая загадка, я не понимаю тебя. Либо ты – честнейший из дураков, либо же напротив – человек крайне опасный и коварный, способный устраивать заговоры, разгадать которые я не в силах, хотя не раз сталкивался в жизни с подлостью и обманом. Мне уже сообщили, что ты добился благосклонности принца Джехангира, подарив ему собачку. Ты ничего не потребовал взамен и не остался в покоях нашей повелительницы ни минутой дольше, чем было необходимо, хотя и мог ожидать хорошего вознаграждения за свои услуги. Мне также говорили, что султанша Хуррем довольна тобой, ибо ты последовал ее совету и отравил эту грязную обезьяну. Но я не знаю: заступаясь за тебя перед султаном, я, возможно, буду действовать себе во вред, если вдруг окажется, что ты вынашиваешь какие-то коварные замыслы. Отзываясь же о тебе плохо, ибо именно так я о тебе и думаю, могу разозлить владыку, поскольку он очень жалеет увечного принца Джехангира и постоянно думает о благе этого ребенка. Однако какую-то награду ты все же должен получить, ибо этого требуют правила хорошего тона, – раб, который исполнил приказ своего султана и послужил ему, не может уйти из дворца с пустыми руками.

Рассеянно глядя в потолок, теребя рыхлый, отвисший, лишенный растительности подбородок и почесывая голые пятки, кислар-ага продолжал:

– Надеюсь, ты понимаешь, что размер твоего вознаграждения зависит исключительно от моего расположения к тебе, поскольку повелитель полностью мне доверяет. А я, разумеется, знаю о тебе все. Мне известно, что, прибыв в Стамбул, ты ведешь себя как подобает порядочному человеку, совершаешь намаз, соблюдаешь все религиозные обряды и не поддерживаешь тайных связей с христианами. Однако все это может быть как проявлением твоей большой хитрости и осмотрительности, так и свидетельством честности. У Пири-реиса тоже внимательно наблюдали за тобой, но никто не смог уличить тебя в копировании секретных карт. Но намекни я султану хоть словом о том, что ты раб картографов и получаешь двенадцать монет жалованья в день, тебя вознаградят соответственно твоей должности, и ты получишь не более двухсот серебряных монет. Если же я замолвлю за тебя словечко и распишу, как следует, твои способности и таланты, да еще и заявлю, что ты по досадной ошибке занимаешь столь низкое положение, может быть, тебе преподнесут горсть золота, а султан отдаст тебе новый приказ, чтобы таким образом проверить, на что ты годен. Итак, твоя дальнейшая судьба полностью зависит от моего к тебе отношения, без моей помощи и поддержки ты всего лишь вонючий верблюжий помет во дворе сераля.

Я ответил ему:

– Все это я прекрасно понимаю, но половину вознаграждения я уже обещал лекарю Соломону, поэтому надеюсь на твою снисходительность и от всего сердца прошу тебя принять четверть стоимости подарка, дабы хоть что-нибудь досталось и мне за мои труды.

Управитель гарема склонил голову набок, прищурил глазки, лукаво взглянул на меня и, поглаживая жирный гладкий подбородок, изрек:

– А что ты скажешь, если я от тебя ничего не потребую, а замолвлю за тебя слово султану исключительно по дружбе? Сераль – это удивительный сад, где тайно посеянное зерно может обернуться цветком несказанной красоты. Здесь нет людей слишком низкого достоинства, которых случай или воля Аллаха не могли бы вознести на невиданные высоты. По той же причине смерть в серале собирает богатый урожай. Только пожелай я, и ты исчезнешь бесследно. Никто не заподозрит меня в злом умысле, стоит мне лишь намекнуть, что ты человек ненадежный, возможно, даже соглядатай христиан. Но мне ничего не стоит сохранить тебе жизнь, однако в этом случае ты должен стать моим другом, чтобы твой успех пошел и мне на пользу. По правде говоря, меня так удивляет твоя необычная откровенность, что я в самом деле от души хочу помочь тебе.

Из его длинной речи я понял лишь одно: я снискал благосклонность маленького принца Джехангира и его матери, и на этот раз мне сильно повезло – я остался жив. Однако и дружба кислар-аги была для меня не менее важной. Поэтому я ответил:

– Мы с тобой – друзья, благородный ага, и раз ты отказываешься принять часть моего вознаграждения, позволь обратить твое внимание на вещи, которые могут быть тебе весьма полезны. Как тебе, наверное, известно, у моей жены разноцветные глаза, к тому же она, чертя пальцем линии на песке, умеет предсказывать будущее. Разреши ей погадать тебе, и ты, человек умный и проницательный, легко поймешь, сколь полезными могут стать ее услуги. Моя жена – женщина незаурядная и от природы наделена многими талантами, и, уверяю тебя, она никогда не увидит на песке ничего, что могло бы навредить тебе или твоим делам. Но тебе непременно придется ознакомить ее с жизнью в серале, ввести в курс дел и обстоятельств, которые необходимо учитывать, предсказывая будущее.

Кислар-ага опять почесал свои голые пятки и произнес:

– О Аллах! Наконец-то я понял, в чем состоял твой тайный замысел. Значит, ты человек хитрый, а твоя честность – всего лишь маска. Но мне ничего не стоит принять твою жену и побеседовать с ней. Все, что ты мне сказал, подогрело мое любопытство.

Итак, мы попрощались, как добрые приятели, которые по достоинству оценили ум и проницательность друг друга. В знак своей дружбы и расположения управитель гарема разрешил поцеловать ему руку, но не преминул заставить меня поклясться Кораном, именем Пророка и моей реденькой бородкой, что я ни словом не обмолвлюсь о том, что со мной случилось в серале.

5

Вечером того же дня к нам домой явился евнух в сопровождении вооруженной стражи и передал мне в дар от султана шелковый мешочек с двумя сотнями золотых, что составляло сумму в двенадцать тысяч серебряных монет – то есть в тысячу раз больше, чем то ежедневное жалованье, которое я получал у Пири-реиса.

Я и мечтать не смел о таком богатстве и теперь понял, как опрометчиво поступил, посулив заранее лекарю Соломону половину своего вознаграждения, ибо тот, несомненно, довольствовался бы и суммой поменьше, умей я торговаться, как полагается.

Когда евнух, взобравшись в украшенное серебром и усеянное топазами седло своего мула, наконец отбыл в сераль, Джулия, восторгаясь свалившимся на нас с неба богатством, громко размечталась о покупке уютного домика на Босфоре, о лодке, нарядах и служанках, одним словом, о том, что соответствовало бы мнимой должности ее супруга при султанском дворе.

Хватаясь руками за голову, дергая себя за бороду и бегая из угла в угол, я вынужден был жестоко разочаровать Джулию и лишить ее всяких надежд, заявив, что нам необходимо иметь сбережения на черный день, но она, не на шутку разозлившись, стала кричать и бранить меня. Потом Джулия горько разрыдалась, упрекая меня в том, что я обладаю исключительным даром разрушать все, к чему прикоснусь, в том числе и самые прекрасные и сокровенные сны и мечты, в конечно же счете – и всю ее жизнь.

Слова Джулии задели меня до такой степени, что я сам принялся разглагольствовать о каком-то непонятном домике на берегу голубого Босфора и о собственном садике, где среди цветущих деревьев можно предаваться созерцанию звезд на темном небосводе и слушать рокот волн, бьющихся о камни берега. Но здравый смысл подсказывал мне, что не стоит уповать на неизменную милость и благосклонность султана – и что весьма затруднительно построить домик на Босфоре и разбить сад, получая двенадцать серебряных монет в день. Да, у меня не было сомнений на сей счет.

Наш разговор прервало громкое мяуканье, а выбежав во двор, мы увидели одну из голубых кошек Джулии, которая корчилась на траве в предсмертных судорогах. Побелев, как полотно, Джулия побежала в дальний угол двора, где обычно стояла миска с едой для моего песика Раэля. Прожорливая кошка польстилась на собачью пищу, и мне стоило лишь взглянуть на жену, чтобы понять, что в мое отсутствие она подсыпала яд в миску Раэля, желая таким образом наказать меня.

Поняв, что я постиг всю глубину ее коварства, Джулия еще больше побледнела, совсем упала духом и тихонько простонала:

– Прости меня, Микаэль! Я не хотела причинить тебе зла, но ярость ослепила меня. Всю ночь я не смыкала глаз, бродя по дому, и дурные предчувствия не покидали меня. Твоя несносная собака своими выходками буквально свела меня с ума, я не могла больше терпеть ее драк с моими кошками, на которых она кидалась, стоило мне только отвернуться. Но хуже той подлости, которую Раэль устроил мне сегодня, отравив мою любимую кошечку, ничего и придумать нельзя, и я никогда не прощу ни твою собаку, ни тебя.

Доведенная до белого каления, Джулия плакала, кричала и стонала, жалея свою кошку, и мне стоило огромного труда наконец успокоить жену и вымолить у нее прощение. Все это на некоторое время отвлекло ее от мыслей о домике на Босфоре, и не успели мы вернуться к обсуждению столь волнующей темы, как вдруг послышался звук размеренных шагов приближающегося к дому отряда солдат, кто-то рукоятью меча постучал в ворота, а когда я распахнул дверь настежь, на пороге возник начальник янычар в полном боевом облачении и белом войлочном колпаке. Он командовал десятью солдатами. Поприветствовав меня, молодой паша передал мне приказ аги янычар немедленно отправляться толмачом в штаб сераскера, находящийся в городе Филиппополисе[46] на реке Марице; мне предстоит переводить сообщения шпионов и соглядатаев, а также выполнять любые другие поручения сераскера.

Неожиданный приказ потряс меня до глубины души, и я невнятно пробормотал, что, видимо, произошла какая-то чудовищная ошибка. Но паша был неумолим и заявил, что получил строгое распоряжение еще до вечернего намаза увезти меня из города и отправить вслед за войсками, выступившими в поход. Мне надо, добавил он, поскорее приготовить необходимые запасы пищи и одежды и собраться в путь. Он же, паша, будет со своим отрядом сопровождать меня в Филиппополис, ибо головой отвечает за мою жизнь.

Все это произошло так быстро и неожиданно, что я опомнился, уже покачиваясь в неудобном паланкине на спине верблюда, шагавшего по дороге в Адрианополис[47]. Я возводил руки к небу, плакал, кричал и жаловался на свою горькую судьбу. Заметив мое отчаяние, янычары запели во все горло, восхваляя Аллаха и радуясь, что им предстоит взять Вену и победить тамошнего владыку. Их воодушевление, раскинувшееся надо мной чистое вечернее небо, уже сияющее яркими звездами после долгой череды дождливых дней, да и слова в конце приказа аги, которые сообщали о тридцати серебряных монетах жалованья, выплачиваемых мне ежедневно из султанской казны с момента подписания этого приказа, несколько утешили меня и подняли мне настроение. Я также постоянно твердил себе, что все вершится исключительно по воле Аллаха, и пусть даже меня некоторое время решили подержать подальше от гарема, султан непременно пожелает проверить, достоин ли я более высокой должности, чем та, что я занимал до сих пор.

Только на закате дня мы наконец добрались до мощных городских стен и через низкие сводчатые ворота покинули Стамбул. Виднеющиеся вдали холмы были красными и желтыми от множества тюльпанов, и мусульманские надгробья сияли в последних лучах заходящего солнца ослепительной белизной. Солнечный диск быстро исчезал за горизонтом, фиолетовое небо с каждой минутой становилось все темнее, а далекие хриплые голоса муэдзинов, призывающих правоверных к вечерней молитве, звучали какой-то странной музыкой, в которую вплетались размеренные шаги воинов и посапывание верблюда. И вдруг мне показалось, будто я избавился от тяжких, сковывающих каждое мое движение цепей, будто с меня сорвали гнетущие покровы, – и я глубоко и свободно вдохнул полной грудью свежий весенний воздух.

И не имело никакого значения то, что шел я на войну, жестокую и непримиримую войну со всем христианским миром, что в пути сопровождали меня вооруженные до зубов янычары, которые головой отвечали за мою безопасность, – я ведь буду получать тридцать серебряных монет, а если счастье не покинет меня, то на этой войне я, возможно, выиграю больше, чем проиграю. Главное – сохранить жизнь. Мой песик приобрел хорошего друга и хозяина – принца Джехангира, и я мог не беспокоиться за Раэля; Джулия безбедно проживет до моего возвращения на то золото, которое дал мне султан; в лагере, куда я направляюсь, мне, быть может, посчастливится встретить моего брата Антти, который ушел туда с отрядом пушкарей; огромная сила Антти и его братская любовь всегда были мне в жизни поддержкой и опорой.

И потому, заключил я, у меня нет особых причин расстраиваться и грустить. Наоборот, я без малейших усилий продвигаюсь вперед, хоть верблюд мой и воняет ужасно, часто спотыкается на своих немеющих ногах и отчаянно раскачивает неудобный паланкин, что вызывает у меня приступы тошноты и даже рвоты. Но несмотря ни на что, счастье манит меня, нежно улыбаясь. На смену сумеркам приходит ночная тьма, весна благоухает ароматами…

Итак, великий султан Сулейман отдал войскам приказ выступить в поход на Вену, и я, почитая и уважая своего повелителя, заканчиваю эту книгу, дабы вскоре опять взяться за перо.

Примечания

1

Кифера – ныне греческий остров Китира. Храм Афродиты на этом острове почитался как самый древний и самый священный.

2

Парацельс, собственно Теофраст Бомбаст Гогенгейм (1493-1541) – врач, химик и философ, вел борьбу с методами лечения, основанными на теориях Аристотеля, Галена и Авиценны, исходя из основ медицины, созданных Гиппократом; с его именем связан совершенно новый этап в медицинском искусстве.

3

Джерба – остров в заливе Сирт, главная база варварийских пиратов.

4

Драгут – родосский турок, пират, промышлял в Восточном Средиземноморье с эскадрой из дюжины кораблей; попав в плен к Андреа Дориа, почти четыре года провел на итальянской галере, прикованный к веслам. Он стал личным врагом Дориа и поклялся отомстить ему. Хайр-эд-Дин выкупил Драгута за три тысячи крон, прибегнув к посредничеству рыцарей Мальтийского ордена, и Драгут, приняв командование варварийским флотом, стал укреплять Джербу. Драгут погиб в 1565 году при осаде мальтийской крепости.

5

Имам (араб.) – наиболее авторитетный богослов и правовед в суждениях по религиозным вопросам.

6

Калиф (араб.) – титул государя, являвшегося одновременно духовным главой мусульман.

7

Этот Баба Арус завоевал… Алжир… – история сохранила для нас имя гончара Якоба, вероятно, грека, переселившегося с Балкан на остров Лесбос. В 1462 году греческий Лесбос стал турецким Мидюллю, и Якоб принял ислам и прозвище Реис – капитан. У него было собственное судно, и Якоб Реис стал настоящим капитаном – он занялся пиратством. Вместе с ним пиратствовали его сыновья: Хорук, Элиас, Исхак и Ацор. Как умер Якоб – неизвестно, возможно, погиб вместе с Элиасом в одной из пиратских схваток. Неизвестна и судьба Исхака. Хорук на несколько лет попал в плен к иоаннитам и стал называть себя на итальянский лад – Арудж (в книге М. Валтари – Баба Арус). Из плена его выкупил брат Ацор, которого мусульмане называли Хайр-эд-Дин – «Хранитель веры». Алжирский эмир заручился поддержкой пиратов в борьбе против посягательств Испании. Спустя некоторое время Арудж задушил эмира, и Алжир превратился в пиратское государство, а Арудж, огненно-рыжий, как все сыновья Якоба, присвоил себе тронное имя Барбаросса – по-итальянски «Рыжебородый». В 1518 году в Алжире вспыхнуло восстание, столица Барбароссы I пала.

8

Потерял Алжир… – после того, как Арудж погиб в битве под Тлемсеном, Хайр-эд-Дин сбежал, но впоследствии жестоко отомстил за гибель старшего брата, опять заняв Алжир и провозгласив его собственностью турецкого султана. Сулейман Великолепный 15 октября 1535 года пожаловал Хайр-эд-Дину (Барбароссе II) фирман, возводивший преданного слугу в ранг капудан-паши (главнокомандующего османским флотом) и бейлербея (бея над беями, по европейским понятиям – вице-короля) Северной Африки. Хайр-эд-Дин умер в своем дворце в Стамбуле 4 июля 1546 года в весьма преклонном возрасте (год его рождения неизвестен) и был похоронен в мавзолее как национальный герой.

9

Пеньон (Марин) – скалистый островок, запиравший выход из Алжирской бухты.

10

Муэдзин (араб.) – служитель мечети, призывающий с минарета мусульман на молитву.

11

Намаз (араб.) – ежедневное пятикратное богослужение, чтение отрывков из Корана, восхваляющих Аллаха; каждой молитве предшествует омовение.

12

Гурии (араб.) – в мифологии мусульман – вечно юные девы, услаждающие праведников в раю.

13

Визирь (араб.) – в мусульманских странах – титул министров и высших сановников; великий визирь – глава правительства султанской Турции (до 1922 г).

14

Диван (перс.) – совещательный орган в султанской Турции, состоявший из высших сановников.

15

Великолепный дворец и дивная мечеть… – имеется в виду эмирский дворец Дженина и мечеть на приморской площади Бадустан.

16

Мулла (араб.) – священнослужитель у мусульман.

17

Касба (араб.) – крепость в Северной Африке.

18

Муфтий (араб.) – высшее духовное лицо у мусульман. Муфтий имеет право решать религиозно-юридические вопросы, давать разъяснения по применению шариата, то есть совокупности юридических и религиозных норм, основанных на Коране.

19

Адат (араб.) – неписаный закон, обычай у народов, исповедующих ислам; адат рассматривается как дополнение к шариату.

20

Сунна (араб.) – мусульманское священное предание, содержащее рассказы о Мухаммеде, а также его высказывания. Сунна считается дополнением Корана.

21

Фетва (араб.) – заключение муфтия по религиозной, юридической или общественной проблеме, основывающееся на Коране, Сунне и шариате.

22

Сераль (тюрк.) – султанский дворец и его внутренние покои, в том числе и женская половина (гарем) в Османской империи.

23

Секта Суфи – речь идет о суфизме (от араб, «суф» – шерсть, грубая шерстяная одежда) – мистико-аскетическом направлении в исламе. Первые суфийские общины возникли ок. 890 года и объединяли низшие слои мусульманского духовенства, критиковавшие богатство, роскошь, чревоугодие, праздность и возводившие в культ бедность как наилучшее средство, ведущее к спасению души.

24

Испанский император – речь идет о Карле V (1500-1558), императоре Священной Римской империи в 1519-1556 гг., испанском короле Карлосе I в 1516-1556 гг. Вел войны с Францией и Османской империей. Почти все время своего царствования Карл противостоял Хайр-эд-Дину. После смерти обоих их место заняли сыновья, и великое противостояние Востока и Запада продолжалось в новом поколении.

25

Андреа Дориа (1466-1560) – генуэзский адмирал, из тактических соображений служил в ходе Итальянских войн сначала французскому королю Франциску I, затем, изменив ориентацию, императору Священной Римской империи Карлу V. Столько говорит сухая историческая справка. Долгие годы Дориа и Хайр-эд-Дин противостояли друг другу, сражаясь на рубежах двух миров – христианского и мусульманского. Они были достойными противниками. Дориа – этот кондотьер, продававший свою шпагу тем, чей кошелек был толще, – официально числился адмиралом испанского флота и слыл национальным героем, пользуясь всеми привилегиями и правами признанного всем христианским миром флотоводца, в то время как Хайр-эд-Дина, который даже в самые отчаянные минуты сохранял верность своему султану, везде преследовала злая слава вероотступника, разбойника и плебея, преследовала на протяжении всех шестидесяти лет, что он верой и правдой служил своему повелителю.

26

Марабут (араб.) – в средние века в Северной Африке – мусульманский монах-воин, позднее – то же, что дервиш.

27

Ага (тюрк.) – в султанской Турции – титул вое начальников, а также начальников некоторых групп придворных слуг.

28

Драгоман (араб.) – переводчик при дипломатических представительствах и консульствах стран Востока.

29

Газель – стихотворная форма, разработанная в восточной поэзии, состоящая из двустиший, связанных одной рифмой, повторяющейся в каждой четной строке стихотворения.

30

Кади (араб.) – судья, рассматривающий дела на основе мусульманского права.

31

Улем (араб.) – мусульманский богослов и правовед в странах ислама.

32

Ars longa, vita brevis (лат.) – жизнь коротка, искусство долговечно.

33

Захват острова… – крепость на острове Пеньон держалась тринадцать лет и пала в 1529 году после непрерывного шестнадцатидневного штурма, сопровождавшегося шквальным артиллерийским огнем.

34

Снес де Варгасу голову… – на самом деле коменданта крепости Мартина де Варгаса ожидал не столь благородный конец: раздетого, его привязали к столбу около мечети на приморской площади Бадустан и запороли розгами насмерть. На следующий день после казни де Варгаса к северной части набережной Алжира, напротив острова Пеньон, было согнано несколько тысяч рабов-христиан. В 1531 году остров перестал существовать, став частью возведенного из камня двухсотметрового полуострова, который превратил Алжирскую бухту в лучшее пиратское убежище во всем Западном Средиземноморье. В Старой гавани Алжира этот мыс по сей день носит имя Хайр-эд-Дина.

35

Шариат (араб.) – совокупность юридический и религиозных норм, основанных на Коране, мусульманское право.

36

Укрепил свое положение в Алжире… – Северная Африка была пиратской не одно столетие и оставалась таковой по крайней мере до завоевания Алжира французами в 1830 году. Но побережье между Суетой и Алжиром оставалось пиратским и позднее, еще в течение нескольких десятилетий, получая поддержку от разбойничьих племен пустыни и Атласских гор.

37

Янош Сапойаи (1487-1540) – в 1526 году войска Великой Порты вторглись в Венгрию и нанесли венграм поражение под Мохачем. Пытаясь спастись бегством, король Лайош II погиб, и на венгерский престол был избран Янош Сапойаи, сражавшийся с Фердинандом I, братом императора Карла V. Через пятнадцать лет турки заняли столицу страны – Буду, и началось 150-летнее турецкое господство в Центральной Европе.