В четверг 6 июля 1972 года специальная группа по борьбе с ограблениями банков собралась утром в своем штабе. Члены группы сидели бледные, но подтянутые, царила строгая тишина.
      Мысль о вчерашних событиях никого не располагала к веселью. А Гюнвальда Ларссона меньше всех.
      В кино, может быть, и уморительно, когда человек вываливается из окна и болтается над землей на высоте пятого этажа. В жизни это отнюдь не смешно. Изрезанные руки и порванный костюм тоже не потеха.
      Пожалуй, больше всего Гюнвальд Ларссон расстраивался изза костюма. Он был очень разборчив, и на одежду уходила немалая часть его жалованья. И вот опять, в который раз, один из лучших костюмов, можно сказать, погиб при исполнении служебных обязанностей.
      Эйнар Рённ тоже пригорюнился, и даже Колльберг не мог и не желал оценить очевидный комизм ситуации. Слишком хорошо он помнил, как у него сосало под ложечкой, когда ему казалось, что всего пять секунд отделяют его и Гюнвальда Ларссона от верной смерти. К тому же он не верил в Бога и не представлял себе на небесах полицейского управления с крылатыми сыщиками.
      Битва на Данвиксклиппан подверглась придирчивому разбору Тем не менее объяснительная записка была весьма туманна и пестрила уклончивыми оборотами. Составлял ее Колльберг.
      Но потери нельзя было скрыть.
      Троих пришлось отвезти в больницу. Правда, ни смерть, ни инвалидность им не грозила. У «газовщика» — ранение мягких тканей плеча. У Цакриссона — ожоги на лице. (Кроме того, врачи утверждали, что у него шок, что он производит «странное» впечатление и не в состоянии толково ответить на простейшие вопросы. Но это, скорее всего, объяснялось тем, что они не знали Цакриссона и переоценивали его умственные способности. Возможность недооценки в этом случае начисто исключалась.) Не одну неделю предстояло провести на бюллетене полицейскому, которого искусала собака: разорванные мышцы и жилы не скоро заживают.
      Хуже всего пришлось самой собаке. Из хирургического отделения Ветеринарного института сообщили, что, хотя пулю удалось извлечь, вопрос об усыплении не снимается с повестки дня, ибо не исключена возможность инфекции. Правда, в заключении отмечалось, что Бой — молодая и крепкая собака, и ее общее состояние — удовлетворительное.
      Для посвященных все это звучало малоутешительно.
      Члены спецгруппы тоже не могли похвастаться своим самочувствием. Рённ сидел с пластырем на лбу; его красный от природы нос подчеркивал живописность двух отменных синяков.
      Гюнвальду Ларссону, по чести говоря, было место не на службе, а дома — вряд ли можно считать трудоспособным человека, у которого правая рука и правое колено туго перевязаны бинтами. К тому же изрядная шишка украшала его голову.
      Колльберг выглядел лучше, но у него голова раскалывалась от боли, которую он приписывал загрязненной атмосфере на поле боя. Специальное лечение — коньяк, аспирин и супружеская ласка (любящая жена постаралась) — помогло только отчасти.
      Поскольку противник в битве не участвовал, его потери были минимальными. Правда, в квартире обнаружили и конфисковали коекакое имущество, но даже Бульдозер Ульссон не решился бы всерьез утверждать, что утрата рулона туалетной бумаги, картона с ветошью, двух банок брусничного варенья и горы использованного белья может скольконибудь огорчить Мальмстрёма и Мурена или затруднить их дальнейшие действия.
      Без двух минут девять в кабинет ворвался и сам Бульдозер Ульссон. Он уже успел с утра пораньше посетить два важных совещания — в ЦПУ и в отделе по борьбе с мошенничеством и был, что называется, полон боевого задора.
      — Доброе утро, привет, — благодушно поздоровался он. — Ну, как самочувствие, ребята?
      Ребята сегодня, как никогда, ощущали свои уже немолодые годы, и он не дождался ответа.
      — Что ж, вчера Рус сделал ловкий контрход, но не будем изза этого вешать нос. Скажем так, мы проиграли пешкудругую и потеряли темп.
      — Помоему, это скорее похоже на детский мат, — возразил любитель шахмат Колльберг.
      — Но теперь наш ход, — продолжал Бульдозер. — Тащите сюда Мауритсона, мы его прощупаем! Он коечто держит про запас. И он трусит, уважаемые господа, еще как трусит! Знает, что теперь Мальмстрём и Мурен не дадут ему спуску. Освободить его сейчас — значит оказать ему медвежью услугу. И он это понимает.
      Рённ, Колльберг и Гюнвальд Ларссон смотрели воспаленными глазами на своего вождя. Перспектива снова чтото затевать по указке Мауритсона им нисколько не улыбалась.
      Бульдозер критически оглядел их; его глаза тоже были воспалены, веки опухли.
      — Знаете, ребята, о чем я подумал сегодня ночью? Не лучше ли впредь для таких операций, вроде вчерашней, использовать более свежие и молодые силы? Как повашему? — Помолчав, он добавил: — А то ведь както нехорошо получается, когда пожилые, солидные люди, ответственные работники бегают, палят из пистолетов, куролесят…
      Гюнвальд Ларссон глубоко вздохнул и поник, словно ему вонзили нож в спину.
      «А что, — подумал Колльберг, — все правильно». — Но тут же возмутился: — «Как он сказал? Пожилые?.. Солидные?..»
      Рённ чтото пробормотал.
      — Что ты говоришь, Эйнар? — ласково спросил Бульдозер.
      — Да нет, я только хотел сказать, что не мы стреляли.
      — Возможно, — согласился Бульдозер. — Возможно. Ну все, хватит киснуть. Мауритсона сюда!
      Мауритсон провел ночь в камере, правда, с б?льшим комфортом, чем рядовые арестанты. Ему выделили персональную парашу, он даже одеяло получил, и надзиратель предложил ему стакан воды.
      Все это его вполне устраивало, и спал он, по словам того же надзирателя, спокойно. Хотя, когда ему накануне сообщили, что Мальмстрём и Мурен не присутствовали при их задержании, он был заметно удивлен и озабочен.
      Криминалистическое исследование квартиры показало, что птички улетели совсем недавно. Это подтверждали, в частности, обнаруженные в большом количестве отпечатки пальцев; причем на одной из банок остались следы большого и указательного пальцев правой руки Мауритсона.
      — Вам не нужно объяснять, что из этого следует, — выразительно произнес Бульдозер.
      — Что Мауритсон уличен банкой с брусничным вареньем, — отозвался Гюнвальд Ларссон.
      — Вотвот, совершенно верно, — радостно подхватил Бульдозер. — Он уличен! Никакой суд не подкопается. Но я, собственно, не об этом думал.
      — О чем же ты думал?
      — О том, что Мауритсон явно говорил правду. И вероятно, он нам еще коечто выложит.
      — Ну да, о Мальмстрёме и Мурене.
      — То есть как раз то, что нас сейчас больше всего интересует. Разве не так?
      И вот Мауритсон снова сидит в окружении детективов. Сидит тихий, скромный человечек с располагающей внешностью.
      — Вот так, дорогой господин Мауритсон, — ласково произнес Бульдозер. — Не сбылось то, что мы с вами задумали.
      Мауритсон покачал головой.
      — Странно, — сказал он. — Я ничего не понимаю. Может быть, у них чутье, шестое чувство?
      — Шестое чувство… — задумчиво произнес Бульдозер. — Иной раз и впрямь начинаешь верить в шестое чувство. Если только Рус…
      — Какой еще Рус?
      — Нетнет, господин Мауритсон, ничего. Это я так, про себя. Меня беспокоит другое. Ведь у нас с вами дебеткредит не сходится! Какникак, я оказал господину Мауритсону немалую услугу. А он, выходит, все еще в долгу передо мной.
      Мауритсон задумался.
      — Другими словами, господин прокурор, я еще не свободен? — спросил он наконец.
      — Как вам сказать. И да, и нет. Что ни говори, махинация с наркотиками — серьезное преступление. Дойди дело до суда, можно получить… — Он посчитал по пальцам. — Да, пожалуй, восемь месяцев. И уж никак не меньше шести.
      Мауритсон смотрел на него совершенно спокойно.
      — Но, — голос Бульдозера потеплел, — с другой стороны, я посулил на сей раз господину Мауритсону отпущение грехов. Если получу чтото взамен.
      Он выпрямился, хлопком соединил ладони перед лицом и жестко сказал:
      — Другими словами: если ты сию минуту не выложишь все, что тебе известно о Мальмстрёме и Мурене, мы арестуем тебя как соучастника. В квартире найдены твои отпечатки пальцев. А потом передадим тебя опять Якобссону. Да еще позаботимся о том, чтобы тебя хорошенько вздули.
      Гюнвальд Ларссон одобрительно посмотрел на начальника спецгруппы и произнес:
      — Лично я с удовольствием…
      Мауритсон и бровью не повел.
      — Ладно, — сказал он. — Есть у меня коечто… вы накроете и Мальмстрёма, и Мурена, и не только их.
      Бульдозер Ульссон расплылся в улыбке.
      — Это уже интересно, господин Мауритсон. И что же вы хотите нам предложить?
      Мауритсон покосился на Гюнвальда Ларссона и продолжал:
      — Элементарное дело, котенок справится.
      — Котенок?
      — Да, и вы уж не валите из меня, если опять дадите маху.
      — Ну что вы, дорогой Мауритсон, зачем же там грубо. Вы не меньше нашего заинтересованы в том, чтобы их накрыли. Так что у вас там припасено?
      — План их следующей операции, — бесстрастно произнес Мауритсон. — Время, место и все такое прочее.
      Глаза прокурора Ульссона чуть не выскочили из орбит. Он трижды обежал вокруг кресла Мауритсона, крича, словно одержимый:
      — Говорите, господин Мауритсон! Все говорите! Считайте, что вы уже свободны! Если хотите, обеспечим вам охрану. Только рассказывайте, дорогой Мауритсон, все рассказывайте!
      Его порыв заразил и остальных, члены спецгруппы нетерпеливо окружили доносчика.
      — Ладно, — решительно начал Мауритсон, — слушайте. Я взялся немного помочь Мальмстрёму и Мурену — ходил для них в магазин и все такое прочее. Сами они предпочитали не выходить на улицу. Ну вот, и в том числе я каждый день должен был справляться в табачной лавке в Биркастан насчет почты для Мурена.
      — Чья лавка? — живо спросил Колльберг.
      — Пожалуйста, я скажу, да только вам это ничего не даст, я уже сам проверял. Лавка принадлежит одной старухе, а письма приносили пенсионеры, каждый раз другие.
      — Дальше! — поторопил его Бульдозер. — Письма? Какие письма? Сколько их было?
      — За все время было только три письма, — ответил Мауритсон.
      — И вы передали их?
      — Да, но сперва я их вскрывал.
      — Мурен ничего не заметил?
      — Нет. Я умею вскрывать письма, такой способ знаю, что никто не заметит. Химия.
      — Ну и что же было в этих письмах?
      Бульдозеру не стоялось на месте, он перебирал ногами и приплясывал, будто раскормленный петух на противне.
      — В первых двух ничего интересного не было, речь шла о какихто Х и Y, которые должны были приехать в пункт Z, и так далее. Совсем коротких записки, и все кодом. Просмотрю, заклею опять и несу Мурену.
      — А в третьем что?
      — Третье пришло позавчера. Очень интересное письмо. План очередного ограбления, во всех подробностях.
      — И эту бумагу вы передали Мурену?
      — Не бумагу, а бумаги. Там было три листка. Да, я отнес их Мурену. Но сперва сделал фотокопии и спрятал в надежном месте.
      — Дорогой господин Мауритсон. — У Бульдозера даже дыхание перехватило. — Что это за место? Сколько времени нужно вам, чтобы забрать копии?
      — Сами забирайте, меня чтото не тянет.
      — Когда?
      — Как только я скажу, где они.
      — Так где же они?
      — Спокойно, не жмите на педали, — сказал Мауритсон. — Товар натуральный, никакого подвоха. Но сперва я должен коечто получить от вас.
      — Что именно?
      — Вопервых, бумагу за подписью Якобссона, она лежит у вас в кармане. Та самая, в которой сказано, что подозрение в махинациях с наркотиками с меня снято, предварительное следствие прекращено за отсутствием доказательств и так далее.
      — Вот она. — Бульдозер полез во внутренний карман.
      — И еще одну бумагу, с вашей подписью, это уже насчет моего соучастия в делах Мальмстрёма и Мурена. Дескать, дело выяснено, я ни в чем преступном не замешан и так далее.
      Бульдозер Ульссон ринулся к пишущей машинке.
      Меньше чем за две минуты бумага была готова. Мауритсон получил оба документа, внимательно прочитал их и сказал:
      — Порядок. Конверт с фотокопиями находится в «Шератоне».
      — В отеле?
      — Ага. Я переправил его туда, получите у портье, до востребования.
      — На чье имя?
      — На имя графа Филипа фон Бранденбурга, — скромно ответил Мауритсон.
      Члены спецгруппы удивленно посмотрели на него.
      Наконец Бульдозер опомнился:
      — Замечательно, дорогой господин Мауритсон, замечательно. Может быть, вы пока посидите в другой комнате, совсем недолго, выпьете чашечку кофе со сдобой?
      — Лучше чаю, — сказал Мауритсон.
      — Чаю… — рассеянно произнес Бульдозер. — Эйнар, позаботься о том, чтобы господину Мауритсону принесли чаю со сдобой… и чтобы ктонибудь составил ему компанию.
      Рённ проводил Мауритсона и тут же вернулся.
      — Что дальше делаем? — спросил Колльберг.
      — Забираем письма, — ответил Бульдозер. — Сейчас же. Проще всего будет, если ктонибудь из вас отправится туда, назовется графом фон Бранденбургом и востребует свою почту. Хотя бы ты, Гюнвальд.
      Гюнвальд Ларссон холодно уставился на него своими яркоголубыми глазами.
      — Я? Ни за что на свете. Лучше сразу подам заявление об уходе.
      — Тогда придется тебе это сделать, Эйнар. Если сказать все как есть, еще заартачатся, дескать, то, сё, не имеем права выдавать почту графа. И мы потеряем драгоценное время.
      — Так, — сказал Рённ. — Филип фон Бранденбург, граф, вот у меня тут визитная карточка, Мауритсон дал. Они у него в бумажнике лежат, в потайном отделении. Благородството какое!
      Он показал им: мелкие буквы пепельного цвета, серебряная монограмма в уголке…
      — Ладно, двигай! — нетерпеливо распорядится Бульдозер. — Живей!
      Рённ вышел.
      — Подумать только, — сказал Колльберг. — Если я зайду в лавку, где уже десять лет покупаю продукты, и попрошу поллитра молока в долг, мне шиш покажут. А этакий Мауритсон удостоит визитом самый роскошный ювелирный магазин в городе, назовется герцогом Малабарским, и ему тут же выдадут два ящика брильянтовых колец и десять жемчужных ожерелий для ознакомления.
      — Что поделаешь, — отозвался Гюнвальд Ларссон. — Классовое общество…
      Бульдозер Ульссон кивнул с отсутствующим видом. Вопросы общественного устройства его не интересовали.
 
      Портье посмотрел на письмо, потом на визитную карточку и наконец на Рённа.
      — А вы точно граф фон Бранденбург? — подозрительно осведомился он.
      — Угу, — промямлил Рённ, — собственно, я его посыльный.
      — Аа, — протянул портье. — Понятно. Пожалуйста, возьмите. И передайте господину графу, что мы всегда к его услугам.
 
      Человек, не знающий Бульдозера Ульссона, мог бы подумать, что он серьезно заболел. Или по меньшей мере обезумел.
      Вот уже целый час Бульдозер пребывал в состоянии высшего блаженства, и выражалась эта эйфория не столько в словах, сколько в действии, точнее даже, в пластике. Он и трех секунд не стоял на месте, он буквально парил над полом, как будто мятый голубой костюм служил оболочкой не для прокурора, а для небольшого дирижабля, наполненного гелием.
      Долго смотреть на это ликование было тягостно, зато три листка из графского конверта оказались такими захватывающими, что Колльберг, Рённ и Гюнвальд Ларссон и час спустя не могли от них оторваться.
      Никакого сомнения, на столе спецгруппы и впрямь лежали копии всесторонне разработанного плана очередного налета, задуманного Мальмстрёмом и Муреном.
      И надо признать, замысел был грандиозный.
      Речь шла о той самой большой операции, которую ждали уже несколько недель, но о которой до сего дня, по существу, ничего не знали. И вот теперь вдруг стало известно почти все!
      Операция была назначена на пятницу, время — 14.45. По всей вероятности, подразумевалось либо седьмое число (а это уже завтра), либо четырнадцатое (через неделю).
      Многое говорило в пользу второго варианта. В таком случае у спецгруппы с избытком хватит времени для основательной подготовки. Но даже если Мальмстрём и Мурен нанесут удар безотлагательно, в этих трех листках было достаточно данных, чтобы без труда схватить злоумышленников на месте преступления и поломать столь тщательно разработанный план.
      На одном листке — подробный чертеж банковского зала, с детальными указаниями, как будет происходить налет, как размещаются участники и автомашины, какими маршрутами уходить, покидая город.
      Бульдозер Ульссон знал все о стокгольмских банках, ему достаточно было одного взгляда на схему, чтобы опознать зал. Это был один из крупнейших новых банков в деловой части города.
      План был настолько прост и гениален, что имя автора не вызывало сомнения: Вернер Рус. Во всяком случае, Бульдозер был твердо в этом убежден.
      Вся операция распадалась на три независимых звена.
      Звено первое — отвлекающий маневр.
      Звено второе — превентивная акция, направленная против главного противника, то есть против полиции.
      Звено третье — само ограбление.
      Чтобы осуществить такой план, Мальмстрёму и Мурену требовалось по меньшей мере четыре активных помощника.
      Двое из них даже были названы: Хаузер и Хофф. Судя по всему, им отводилась роль наружной охраны во время налета.
      Двое других (не исключено, что их больше) отвечали за отвлекающий маневр и превентивную акцию. В плане они именовались «подрядчиками».
      Время отвлекающего маневра — 14.40, место — Русенлюндсгатан, стало быть, в районе Сёдермальм. Необходимые атрибуты — минимум две автомашины и мощный заряд взрывчатки.
      Судя по всему, смысл этой шумной диверсии заключался в том, чтобы привлечь возможно больше патрульных машин, циркулирующих в центре города и южных предместьях. Как именно она будет проведена, из плана не вытекало, но, скорее всего, предполагался сильный взрыв в какомнибудь здании или возле бензоколонки.
      За отвлекающий маневр отвечал «подрядчик А».
      Минутой позже — верный тактический ход! — начинается превентивная акция. Эта часть плана, столь же дерзкая, сколь и остроумная, предусматривала блокировку выезда машин, постоянно находящихся в оперативном резерве при полицейском управлении. Конечно, это непросто сделать, но если бы злоумышленникам удалось застигнуть противника врасплох, полиция попала бы в незавидное положение.
      Этой частью операции руководил «подрядчик Б».
      В случае успеха обеих предварительных акций в 14.45 б?льшая часть мобильных полицейских патрулей оказалась бы связанной происшествием на Русенлюндсгатан, а оперативные резервы — запертыми в полицейском управлении на Кунгсхольмене.
      Что позволило бы Мальмстрёму и Мурену при участии таинственных незнакомцев Хоффа и Хаузера в эту самую минуту нанести удар по банку, не опасаясь помех со стороны полиции.
      Так выглядел план знаменитой большой операции, которую давно предвидел прокурор Ульссон.
      Для отступления налетчики располагали двумя машинами, да еще четыре были на подставе, по одной на каждого. Отход намечалось осуществить в северном направлении — естественный вариант, поскольку предполагалось, что почти все полицейские патрули в это время будут заняты в южной части города, а оперативные резервы застрянут на Кунгсхольмене.
      Автор плана не забыл даже указать предполагаемые размеры добычи: чтото около двух с половиной миллионов шведских крон.
      Именно эта цифра заставила спецгруппу склониться к выводу, что операция намечена не на седьмое, а на четырнадцатое июля. Ибо из телефонного разговора с банком выяснилось, что как раз в этот день там вполне можно будет набрать такую сумму в разной валюте. Если же банда нанесет удар завтра, добыча будет гораздо меньше.
      Большинство пунктов плана было изложено открытым текстом, а закодированные легко расшифровывались.
      — «У Жана длинные усы», — прочел Колльберг. — Известная фраза. Во время второй мировой войны такой сигнал союзники передали французским партизанам перед высадкой.
      Заметив вопросительный взгляд Рённа, он пояснил:
      — Расшифровывается очень просто: начинаем, ребята.
      — И в конце тоже все понятно, — сказал Гюнвальд Ларссон. — Abandon ship. Правда, поанглийски написано, вот Мауритсон и не постиг. Приказ немедленно уносить ноги. Оттого и была квартира пуста. Видно, Рус не доверял Мауритсону и велел им сменить укрытие.
      — И еще одно слово под конец: «Милан», — заметил Колльберг. — Это как понимать?
      — Сбор для дележа в Милане, — уверенно объявил Бульдозер. — Да только они дальше банка никуда не денутся. Если мы их вообще туда пустим. Считайте, что партия уже выиграна.
      — Это точно, — подтвердил Колльберг. — Похоже на то.
      Теперь, когда они знали план, нетрудно было принять контрмеры. Что бы ни произошло на Русенлюндсгатан — не обращать особенного внимания. А что касается полицейских машин на Кунгсхольмене, позаботиться о том, чтобы к моменту превентивной акции они не стояли во дворе управления, а были целесообразно размещены в районе банка.
      — Так, — рассуждал Бульдозер, — план составлен Вернером Русом, это несомненно. Но как это доказать?
      — А пишущая машинка? — высказался Рённ.
      — Привязать текст к электрической машинке почти невозможно. Да он к тому же всегда начеку. На чем бы его подловить?
      — Ты прокурор — твоя забота, — сказал Колльберг. — У нас ведь главное — предъявить обвинение, а там, будь человек сто раз невиновен, все равно осудят.
      — Но Вернер Рус как раз виновен, — возразил Бульдозер.
      — А что с Мауритсоном будем делать? — поинтересовался Гюнвальд Ларссон.
      — Отпустим, что же еще, — рассеянно ответил Бульдозер. — Он свою роль сыграл, с него больше нечего спросить.
      — Так уж и нечего, — усомнился Гюнвальд Ларссон.
      — Следующая пятница, — мечтательно произнес Бульдозер. — Подумать только, что нас ждет.
      — Вот именно, только подумать, — кисло повторил Колльберг.
      Зазвонил телефон: ограбление банка в Зеллингбю.
      Оказалось, ничего интересного. Игрушечный пистолет, вся добыча — пятнадцать тысяч. Злоумышленника схватили через час, когда он, еле держась на ногах, раздавал деньги прохожим в парке Хумлегорден. За этот час он успел напиться пьяным и купить сигару, да еще в довершение всего получил пулю в ногу от одного не в меру усердного постового.
      С этим делом спецгруппа разобралась, не покидая штаба.
      — Тебе не кажется, что и тут замешан Вернер Рус? — ехидно спросил Гюнвальд Ларссон.