В холле настойчиво звонил телефон. Наконец трубку сняли, и старший полицейский Берггрен приоткрыл дверь.
      — Это из Стокгольма, — сообщил он, не входя в гостиную. — Какой-то редактор просит к телефону Мирьям Экерюд.
      — Какой еще редактор? Из моего журнала? — вскочила Мирьям. — Я должна узнать, в чем дело. Наверняка опять что-то не ладится.
      — Ушла, — неодобрительно сказал пастор. — Ну и воспитание! Ведь комиссар специально собрал нас здесь, чтобы уточнить подробности трагической гибели Альберты, и картина была уже почти ясна.
      В холле его племянница кричала, чуть не плача:
      — Нет! Только не пасторесса из Лунда! Но мы же… мы же раньше договорились!
      — Не выношу нынешних новомодных словечек, — заметил пастор. — Это так глупо и вульгарно. По-моему, «пасторесса» звучит просто дико.
      — Мы снова соберемся здесь через двадцать минут, — объявил комиссар Вийк и жестом пригласил адвоката Странда выйти с ним в холл.
      — У меня к тебе два поручения, и я хочу, чтобы ты начал действовать немедленно, — обратился комиссар к Сванте. — Прежде всего…
      — Отказывается от посвящения в сан? — раздраженно кричала Мирьям в телефонную трубку. — Ах, не от посвящения! От интервью в нашем журнале? Да она просто с ума сошла! Ведь мы пишем только о выдающихся личностях. Чем ей не нравятся Карин Сёдер, Барбру Альвинг или Камилла Мартин? А-а, вот в чем дело! Не хочет лишний раз мозолить глаза коллегам-мужчинам…
      На кухне комиссар Вийк снова как следует подкрепился кофе. Когда он опять вышел в холл, незадачливый редактор окончательно вывел Мирьям из себя.
      — Кто приехал? Мисс Ширли Стивенсон из Бостона? Она сегодня заходила к тебе? Она в Стокгольме? И у тебя не нашлось времени ее принять? Господи, спаси и помилуй! Да из всех наших кредиторов она единственная уже почти согласилась увеличить дотацию… Ну ладно, мне пора закругляться.
      Она сделала виноватую гримасу, когда комиссар выразительно показал ей на часы.
      — Что-что? — спросила Мирьям в трубку. — Почему я сижу в Скуге? Интересуются вечерние газеты и радио? Ну и прекрасно, раз ты ничего не знаешь, значит, тебе не о чем и разговаривать с ними. — Мирьям бросила трубку и с ненавистью сказала: — Гиена, падкая на сенсацию! Хотела бы я знать, на кого он еще работает.
      — Не тебе осуждать журналиста, который охотится за сенсациями, — ответил ей комиссар. — Скажи спасибо шефу полиции, что в этом доме ты избавлена от нашествия репортеров и фотографов. Андерс Лёвинг их даже близко к ограде не подпускает. А пресс-конференцию решил устроить в полицейском управлении.
      — Все равно противно, — сказала Мирьям, и первая прошла в гостиную.
      Чета Люнден по-прежнему сидела на диване. Полли и Еспер тихонько беседовали в углу среди цветов. Ни адвоката Странда, ни доктора Северина в гостиной не было.
      Комиссар сел в кресло и несколько минут задумчиво разглядывал бальзамины и нежные примулы. Кто ухаживал за ними, когда Альберты не стало? Жена пастора Люндена или его собственная мать?
      — Ночью со второго дня пасхи на третий, — начал он после долгой паузы, — умерла Альберта. Я навел кое-какие справки насчет алиби каждого из вас в тот вечер и в ту ночь.
      Полли Томссон, сидевшая в старинном кресле, подалась вперед и судорожно выдохнула:
      — Ну и что?
      — Полли, — комиссар обращался ко всем, — провела здесь воскресенье, а в понедельник в половине шестого вечера уехала автобусом в Эребру. В девять часов, еще до того, как Альберта открыла вьюшку и затопила печь, Полли уже сидела в стокгольмском поезде. Она часто ездит по этому маршруту, и кондуктор хорошо помнит ее.
      — А если он перепутал день? — подозрительно спросила Лиселотт.
      — Ничего он не перепутал, так как именно в тот день в поезде дебоширили пьяные подростки, и он запомнил, что Полли очень испугалась. К тому же она единственная из всех пассажиров не предъявляла к кондуктору никаких претензий по поводу разгулявшихся юнцов. В десять часов вечера, с небольшим опозданием, поезд пришел на Центральный вокзал в Стокгольме. А в половине одиннадцатого генеральша, квартира которой находится под квартирой Мирьям, видела, как Полли вышла из такси и вошла в подъезд. Эта генеральша — чистая находка, от нее ни одна мелочь не укроется.
      — Не совсем подходящее название для этой старой карги. Троглодит она, а не находка, — не удержался Еспер.
      — После отъезда Полли Альберту Фабиан навестили несколько человек, — продолжал комиссар.
      — Я отвез жену в гостиницу, — не дожидаясь вопроса, сказал пастор Люнден, — там в банкетном зале у них был дамский ужин. А сам заглянул на огонек к Альберте, и она угостила меня кофе. Это было примерно в шесть-полседьмого. Она чувствовала себя хорошо, но собиралась пораньше лечь.
      — Насколько я понимаю, ты, приехав, домой, тоже лег пораньше, — улыбнулся комиссар Вийк.
      Несмотря на румянец, было видно, как пастор покраснел.
      — Откуда ты это узнал? — смутился Рудольф Люнден.
      — Спроси лучше, откуда Эрк Берггрен знает все, что делается в этом городе и за его пределами.
      — Так чем же занимался дядя Рудольф, пока его жена прохлаждалась в гостинице? — спросил Еспер. — Неужели у него было свидание с дамой?
      Ответ пастора противоречил его высоким моральным устоям:
      — Если бы так! Это бы хоть отчасти меня оправдало.
      — То есть?
      — Я просто-напросто забыл встретить Лиселотт после ужина, как мы договорились. Не сдержал слова. Едва я лег в постель, как сразу словно провалился. Она звонила, но разбудить меня ей не удалось.
      — Значит, весь вечер ты был один? — спросил Кристер. — Тогда твоему алиби, как и твоим обещаниям, — грош цена. Ладно, продолжим разговор. Следующий гость! В восемь часов к Альберте заехала Мирьям, которая возвращалась из Норвегии в Стокгольм.
      — И которая ушла от Альберты, когда еще не было девяти, — поспешила вставить Мирьям.
      — Но все равно осталась в Скуге, — напомнил комиссар.
      — Я сидела у хозяйки ресторана «Три старушки», она подтвердит мое алиби.
      — Да, до без четверти двенадцать ты была там, — многозначительно сказал Кристер, — но потом ушла искать Эдуарда, который так и не объявился.
      — Точно, этот болван стоял и мерз там, в саду и, кстати, видел, как одна женщина тихонько проскользнула в дом через черный ход.
      Этот намек вызвал бурное негодование Лиселотт Люнден:
      — Мало ли что он сказал! Теперь я понимаю, как было на самом деле. Он сидел у Альберты и клянчил деньги. Она его выгнала. Он подождал возле дома, пока она заснет. А потом прокрался в дом и закрыл вьюшку.
      — Нет! Этого не может быть! — испуганно прошептала Полли.
      Но Мирьям, не отрывавшая от тетки ледяного взгляда, констатировала:
      — Это говорит твоя больная совесть!
      — Моя… совесть?.. Кристер оборвал их перепалку:
      — Давайте оставим домыслы и будем придерживаться правды. Итак, Лиселотт, после ужина тебя никто не встретил, а в сумочке у тебя оказалось всего семь крон. Поэтому тебе пришлось отправиться к своей невестке. Расскажи-ка нам об этом поподробнее.
      — Какие там подробности, — мрачно сказала Лиселотт. — Дверь в спальню была закрыта, но Альберта услыхала, как я поднималась по лестнице, и крикнула: «Кто там?» Она лежала в постели и читала толстую книгу, дрова в печке еще не прогорели. Я попросила денег на такси, она велела подать ей сумку и протянула мне бумажку в сто крон. Потом передала поклон Рудольфу, пожелала мне покойной ночи и снова раскрыла книгу. Я была у нее не больше десяти минут, этот проклятый америкашка должен был видеть не только, как я вошла, но и как я вышла. Однако об этом он умолчал.
      — Но ведь сотню, занятую у Альберты, ты на такси не тратила. Как же ты добралась до Лубергсхюттана?
      Маленькие черные глазки Лиселотт повеселели.
      — А я проголосовала, — сказала она, — и меня подвез ли три симпатичных парня.
      — Лиселотт! — возмутился пастор. — Ты компрометируешь нас перед моей паствой.
      — Парни тоже из твоей паствы, — отпарировала она. Еспер Экерюд громко фыркнул.
      — Если без двадцати двенадцать Альберта еще лежала и читала, — сказал он, — то в двенадцать она уже погасила свет. Ровно в двенадцать я проезжал мимо, возвращаясь из Филипстада. Могу поклясться, что в окнах было темно. Именно поэтому я и не осмелился тревожить ее, а поехал прямо в Стокгольм. В эту пору на дорогах пусто, и уже в половине третьего я был дома.
      — То же самое говорит и генеральша, — сказал комиссар Вийк. — У тебя «вольво» старой модели, а у Мирьям новый «пассат»? Кто из вас ездит быстрее?
      — Быстрее всех ездил Эдуардо.
      — Так я и думал. Одним словом, все вы держали свой путь от виллы Альберты. Теперь послушайте, что рассказала генеральша, и сделайте выводы. Полли Томсон приехала домой в двадцать два тридцать. Еспер Экерюд — в два тридцать пять. Без десяти три Эдуард Амбрас внес в подъезд лыжи и остальные вещи, а Мирьям Экерюд, которая отводила машину на стоянку, вернулась в пять минут четвертого.
      — Но мы… мы заправлялись по пути, — забеспокоилась Мирьям.
      Не дослушав, Кристер перебил ее и заговорил — новым, очень решительным тоном.
      — Теперь подведем итоги. Итак, на второй день пасхи у Альберты Фабиан было много посетителей. И не совсем случайно они нагрянули именно в тот день. Это был последний день праздников, вы все возвращались домой — кто после лыжной прогулки, кто после дамского ужина или поездки в Вермланд. Остается выяснить, какую цель преследовал каждый или почти каждый из вас. Что вам понадобилось от Альберты? Может, вас всех привела к ней одна и та же причина?
      В напряженной тишине, воцарившейся после вопроса комиссара, в гостиную незаметно вошел Сванте Странд и расположился со своим портфелем возле густавианского бюро.
      Мигнув за круглыми стеклами очков, пастор робко сказал:
      — Лиселотт уже объяснила, зачем она приходила к Альберте. Ты думаешь, что и мы все навестили мою сестру из таких же корыстных побуждений? Чтобы выманить или, мягче говоря, занять у нее денег?
      — Только не ты, — сказал Кристер, — и не Полли. Вы оба действительно любили Альберту, и оба равнодушны к материальным благам. Но это исключение из общего правила. Другим же из упомянутых гостей деньги были нужны позарез.
      — Что верно, то верно, — горько признался Еспер. — И один из них — это я. Нищий, безработный журналист. Хотя не я один такой неудачник. Лиселотт тоже не больно сладко живется с мужем-бессребреником, который до сих пор не выплатил старый-престарый долг за ученье. В голом пасторском доме нет ни ковров, ни красивой мебели. И Эдуарда Амбраса тоже счастливцем не назовешь — неудавшийся медик, вечно сидевший без гроша в кармане. Возможно, когда ему замаячило наследство, он разыскал Альберту, чтобы попросить у нее аванс в счет будущего.
      — Скотина! — взорвалась Мирьям. — Обрадовался — на мертвого все можно свалить. Чего доброго, ты и мне припишешь крушение карьеры?
      — Нет, — сказал Еспер и помрачнел еще больше. Дождавшись, чтобы беседа коснулась интересовавшей его темы, комиссар вмешался в их разговор.
      — А между тем именно Мирьям собиралась занять у Альберты самую большую сумму.
      — Что? — Еспер был ошарашен. — Тебе-то, зачем понадобились деньги?
      — Пусть тебе Кристер объяснит. Он же у нас все знает, — отрезала Мирьям.
      — К сожалению, не все, — спокойно ответил комиссар. — Но, согласись, если ты предупреждаешь тетку, что собираешься к ней заехать, и делаешь ради этого большой крюк, хотя путь от Трюсиля до Стокгольма и так не близкий, значит, тебя привело сюда очень серьезное дело. А самым серьезным делом в твоей жизни был и остается журнал «Мы — женщины». Стало быть, деньги тебе понадобились на него. Хотя бы на новую типографию, более конкурентоспособную и расположенную поближе к редакции.
      Мирьям сняла с серой бархатной юбки светлый волос.
      — Ну и что? — сказала она. — Если хотите знать, пожалуйста: тетя Альберта обещала устроить мне заем.
      — В таком случае я отсылаю мяч адвокату Странду, — сказал Кристер.
      Сванте откашлялся.
      — Я только что разговаривал с дедом и с управляющим того банка, через который фру Фабиан вела свои дела. Они в один голос твердят, что она была необыкновенно осторожна, когда дело касалось неприкосновенности основного капитала. Она никогда не давала поручительств и не имела обыкновения одалживать кому-либо крупные суммы.
      — В таком случае, — начала издательница ледяным тоном, — я вынуждена задать один вопрос. Считаешь ли ты меня способной убить родную тетку, чтобы таким образом получить средства для журнала?
      — Этого я не говорил, — ответил комиссар. — Я только считаю, что пришло время обобщить события того дня.
      Он встал и уступил кресло Даниелю Северину, который в эту минуту весьма кстати появился в дверях.
      — Прекрасно, — обрадовался Кристер. — Теперь я могу заручиться поддержкой домашнего врача Альберты. Я собираюсь набросать в общих чертах картину того дня.
      Стоя, он пункт за пунктом доводил до сведения присутствующих факты и результаты следствия.
      — Альберта устала, ей было холодно, встреча с Мирьям ее раздосадовала. Она затопила печь и легла в постель с книгой Лив Ульман. Поздний визит Лиселотт расстроил ее еще больше. Она отложила книгу и решила заснуть. В полночь, по словам Еспера, свет в ее комнате уже не горел.
      Комиссар подал знак доктору, и тот продолжил:
      — Альберта отравилась окисью углерода. Судебный эксперт считает, что вьюшка была закрыта около полуночи. Снотворного Альберта не принимала.
      — Альберта спала очень чутко, — добавил комиссар Вийк. — Как у всех музыкантов, слух у нее был превосходный. Почему же она не слышала, как убийца пробрался в спальню и закрыл трубу?
      — Если б убийца пробрался в спальню, она бы непременно проснулась, — пробасил доктор. — Только ни кому и в голову не пришло бы выбрать для убийства такой ненадежный способ.
      — Вы считаете его ненадежным?
      — Ненадежным и нелепым, — заключил доктор Северин.
      — Но если так… — прошептала Полли. — Если так, значит, ее не убили? Вы это хотите сказать?
      — Вот именно, — кивнул Кристер. — Альберту Фабиан никто не убивал. Она сама закрыла печную вьюшку, прежде чем потушить лампу. Ее погубили собственная небрежность и нетерпение.
      Все молчали.
      — Преступление здесь ни при чем, — в раздумье повторил он. — Это обыкновенный несчастный случай.

      — Но убийство в этом доме все-таки произошло, — сказал шеф полиции почти дружелюбно. — Молодой человек, скончавшийся в спальне Альберты, умер насильственной смертью. Он был отравлен ядом, который содержался в игле его необычного амулета.
      — Это не амулет, а орудие смерти, — громогласно изрек пастор. — Я ему так и сказал. И еще сказал, что он не должен возить в своем багаже смерть.
      Теперь все сидели на веранде. Пастор, его жена и Мирьям Экерюд расположились на угловом диване под портретом Франциски Фабиан. Еспер поставил свой стул возле сестры, а Полли расположилась на другом стуле у распахнутой двери в гостиную. Казалось, будто все, кроме Полли, стараются сбиться в кучу, ища друг у друга поддержку и утешение.
      На время обеда они получили необходимую передышку, но все равно сидели как в воду опущенные, не улучшилось настроение и за вечерним кофе. В этот ветреный, ненастный день к девяти уже стемнело, и даже веселые абажурчики Альберты не давали ощущения тепла и уюта.
      Вновь оказавшись в центре уголовного расследования, наследники окончательно упали духом.
      Первым на веранде появился Сванте Странд со своим вечным портфелем, он скромно примостился на табурете возле рояля.
      Шеф полиции и комиссар Вийк пришли одновременно. Кристер был молчалив и серьезен, а Лёвинг держался необычайно любезно, точно явился на светский прием.
      Однако тема была слишком мрачна для светской беседы.
      — Яд скорпиона оказался чрезвычайно высокой концентрации, — начал шеф полиции, — его ввели прямо в вену. К тому же действие яда усугубилось двумя таблетками снотворного.
      — Снотворного? — удивилась Полли. — Зачем Эдуард его принял?
      Мирьям отбросила со лба белокурую прядь.
      — Не будь дурой, — резко сказала она. — Миллионы людей каждую ночь глотают снотворное, надо или не надо.
      — А что он принял? — полюбопытствовала Лиселотт.
      — Мандракс, — коротко ответила Мирьям.
      — Вдобавок за ужином он выпил пол-литра красного, не меньше, — напомнил Андерс Лёвинг.
      — Ну и что из того? Эдуард пил красное вино, как воду.
      — Дело в том, что препарат мандракс, производимый довольно безответственной иностранной фирмой, в сочетании с алкоголем в некоторых случаях бывает причиной скоропостижной смерти. Мандракс угнетает функции жизненно важных центров — дыхания и кровообращения. А поскольку яд скорпиона действует на те же центры, смерть Эдуарда Амбраса наступила мгновенно.
      — Значит, он не мучился? — спросил Еспер Экерюд.
      — Скорее всего, он не успел даже проснуться. Но медицинская экспертиза этого еще не подтвердила. — Лёвинг обменялся взглядом с комиссаром Вийком и продолжал: — Зато дактилоскописты пришли к единому мнению.
      — И к какому же? — взволнованно спросил пастор.
      — Что ни на медальоне, ни на амулете, ни на колпачке от иглы нет никаких отпечатков пальцев.
      — Значит, убийца действовал в перчатках? — предположил Еспер.
      — Да, — ответил Лёвинг. — Фру Вийк сказала, что в кухне под мойкой всегда лежала пара тонких резиновых перчаток. Они исчезли. А это означает только одно…
      — Предумышленное убийство?
      — Да. Предумышленное убийство.
      — Какая нелепость, — пробормотала Полли, ни к кому не обращаясь. — Приехать бог знает откуда только затем, чтобы здесь погибнуть.
      — Мог бы вообще держаться подальше отсюда, — беспощадно сказала Лиселотт. — И ему и нам было бы лучше.
      Но Рудольф Люнден не разделял их мнения.
      — Он был из семьи Фабиан, — задумчиво сказал он. — И вполне естественно, что поиски в конце концов привели его сюда. Меня удивляет другое — почему никто из нас досих пор не знал о его существовании. Разве не следовало постараться разыскать его еще двенадцать лет назад, когда умер управляющий Фабиан?
      У присутствующего тут адвоката хватило такта принять виноватый вид. Шеф полиции и Кристер Вийк переглянулись; судя по всему, они заранее распределили между собой роли в этом спектакле.
      Кристер опирался на старинный секретер красного дерева, который стоял между двумя дверями — в гостиную и в прихожую. С этого места вся веранда была у него как на ладони.
      — Безусловно, — поддержал пастора комиссар, — Эдуарда Амбраса, как наследника Фабиана, следовало тогда же вызвать, чтобы он присутствовал во время описи имущества и защищал свои права или хотя бы поручил это дело своему поверенному. Однако ничего этого предпринято не было.
      — Интересно, почему? — спросил пастор. — Неужели юристы совершили такую грубую ошибку?
      — Я навел кое-какие справки, — невозмутимо продолжал Кристер. — И пришел к выводу, что промах, допущенный Сванте Страндом Старшим, нельзя ставить ему в вину. Во-первых, пока Альберта была жива, наследство, оставленное мужем, все равно принадлежало ей, поэтому объявлять в газетах розыск наследников было бессмысленно. Во-вторых, не так просто найти членов семьи, покинувших Лубергсхюттан в тысяча девятьсот двадцать втором году и уже из Гётеборга переехавших в Венесуэлу, а затем в Колумбию и Бразилию.
      — Верно, верно, — согласился пастор. — К тому же Латинская Америка — это настоящие джунгли.
      — Кроме того, Пепита Фабиан второй раз вышла замуж, а ее сын переменил имя и фамилию, став Карлосом Амбрасом. Его родные потеряли шведское гражданство и всякую связь с родиной задолго до его смерти в тысяча девятьсот сорок девятом году.
      — Однако Франс Эрик все-таки узнал о смерти своего младшего брата, — напомнил Рудольф Люнден. — Как, по-вашему, откуда?
      — Об этом я тоже думал, — сказал комиссар. — Мне пришло в голову, что единственный, кто может хоть что-нибудь знать об этом, — самый старый юрист фирмы «Странд, Странд и Странд». Я обратился за помощью к Сванте Странду и не ошибся.
      Сванте Странд поправил галстук и решительно откашлялся.
      — С дедом бессмысленно разговаривать по телефону, поэтому я отправился в Эребру. Мне посчастливилось, сегодня он оказался в хорошем состоянии. Он сразу вспомнил, что у дяди Сванте была папка с письмами управляющего Фабиана. Мало того, ему удалось найти эти письма, о существовании которых я даже не подозревал. И вот… — Он положил на рояль свой портфель и расстегнул его. — Вот что я обнаружил. Письмо от Пепиты! Отправлено в апреле сорок девятого года, обратный адрес не указан. Читаю. «Дорогой Франс Эрик. С прискорбием сообщаю, что твой единокровный брат Карл скоропостижно скончался. Детей он не имел, таким образом, наша ветвь рода Фабианов прекратила свое существование. Надеюсь, что теперь ты избавлен от денежных осложнений. В этом отношении у меня нет причин тревожиться. Прими наилучшие пожелания от своей бывшей мачехи. Пепита».
      — Она не упоминает Эдуардо, — возмутилась Мирьям. — А ведь он родился в том же году.
      — Но не весной, — машинально вставила Полли. — В конце октября или в ноябре.
      — Откуда ты это узнала?
      — От Эдуарда. Он же говорил вчера вечером, что родился под знаком Скорпиона.
      — Полли права, — подтвердил Кристер Вийк. — Эдуард родился двадцатого ноября. Когда погиб его отец и бабушка написала это письмо, его еще не было на свете.
      Вот самое убедительное объяснение, почему ни Франс Эрик, ни его адвокат не знали о существовании Эдуарда.
      — А она еще жива, эта пресловутая Пепита? — заинтересовалась Лиселотт. — Неужели это она там, на чужбине, выучила его так хорошо говорить по-шведски?
      — Да, — ответил ей Еспер Экерюд. — Его вырастила бабушка. После ее смерти у него никого не осталось во всей Южной Америке. Поэтому он уехал оттуда сначала в Африку, а потом в Европу.
      — Ты знаешь о его прошлом больше, чем я, — сказала Мирьям, не скрывая горечи.
      — К сожалению, многого о нем мы так и не знаем, — признался Кристер. — Навсегда останется тайной, почему он приехал сюда именно теперь, где он провел пасху и виделся ли с Альбертой на второй день пасхи. Мы знаем одно: минута, когда он раскрыл перед вами секрет своего происхождения, оказалась для него роковой.
      — Да, мы совсем запутались с этим наследством, и вмешательство Эдуарда действительно оказалось роковым, — сердито проворчал пастор. — А как он преподнес нам свой секрет! Он совершил непростительную глупость, выставив на всеобщее обозрение содержимое медальона Франциски да еще объяснив, как им пользоваться.