Пришло и миновало воскресенье.
      НП позвонил Хольмбергу узнать, что случилось ночью.
      Разговор получился долгий.
      Сам Хольмберг позвонил в Роннебю, и мать Бенгта Свенссона подтвердила, что первого и второго мая тот действительно был у нее.
      Выйти из тупика… снова взять след…
      Наступил вечер. По радио гоняли модные новинки шведской эстрады. Уши вянут — хоть из дому беги.
      Черстин не пропускала ни одной из таких передач, даже все повторения слушала по нескольку раз на дню Мартин же эту программу не выносил и называл ее «опиум для немузыкальных». Ему больше нравилась классическая музыка.
      Но вечер стоял погожий, прохладный, напоенный весной и обещанием чего-то. Вечер, который медленно, неторопливо сменился ночью.
      Сегодня, пожалуй, можно будет наконец-то выспаться, с надеждой подумал Хольмберг, укладываясь в постель.
      И скоро действительно уснул.

1

      В понедельник было почти по-летнему жарко.
      Не шелохнет, деревья в зеленом убранстве, магнолии в цвету, газоны уже подстрижены.
      Люди с самого утра размякли от зноя и обливались потом.
      Видимо, лето будет чудесное.

2

      Но ни Мартин Хольмберг, ни Севед Улофссон почти не замечали прекрасной погоды. Только и подумали, что с утра не по сезону жарко, ходишь весь в поту.
      Бенгт Турен был еще жив. Так им сказали.
      Пульс по-прежнему ровный, и сердце, судя по всему, останавливаться, не намерено. Но вообще-то ему давно полагалось умереть. Врачи сами не понимали, почему он жив.
      Попутно Хольмберг поинтересовался, как чувствует себя Удин. Тот уже настолько оправился от операции, что подошел к телефону.
      Хольмберг коротко доложил обо всем, что случилось с тех пор, как аппендицит уложил Удина в больницу.
      — Да, будь я проклят, — сказал Удин. — Слушай… Он замолчал.
      — Да?
      — Связь между выстрелами и вакансией достаточно очевидна. Как ты думаешь, может. Инга Йонссон оставила какие-нибудь записи? Вы проверяли?
      — Нет, — честно признался Хольмберг.
 

3

      — Будем копать дальше, — сказал Улофссон.
      Все трое — Хольмберг, Улофссон и Вестерберг — сидели в кабинете Турена.
      — На очереди Стрём, — сообщил Хольмберг. — Вернемся к списку соискателей — другого пути я не вижу. Займемся теперь Стрёмом. Он последний — то есть пятый — из счастливчиков, прошедших третий отсев. Вот его документы.
      Он достал папку.
      — Он с сорок второго, стало быть, ему тридцать лет. Родился в Несшё, там же кончил школу. Кандидат философией добивался этого явно долго. Особым опытом работы похвастаться не может… Одно лето был репортером, потом работал в каникулы агентом по сбору объявлений для какой-то школьной газеты. В этой справке говорится, что он несколько лет был председателем ученического совета своей школы… потом он был председателем землячества, как Эрн. А это, с точки зрения Фрома, большой козырь, если верить Эрну. Еще он был представителем землячества по связи с прессой, так тут написано, и возглавлял одно из общежитий… Парень явно старался набрать в землячестве побольше нагрузок. Диплом у него весьма пестрый, насколько я могу судить. Смотри: социология, психология, педагогика, общественные науки, статистика, общий курс техники информации и скандинавские языки… на все руки мастер.
      — Слушай, — сказал Улофссон, — мне тут пришло в голову… Может, Фром оставил какие-нибудь заметки насчет этих парней? И только ли это парни? Девушек нет?
      — Если ты читал объявление, то наверняка видел, что они приглашали мужчин. А что касается записей, тут вы с Удином правы. Я недавно с ним разговаривал, и он заметил, что Инга Йонссон, наверное, вела записи, только они еще не попались нам на глаза. Может, займешься этим, Ларе?
      И Ларе Вестерберг отправился в контору А/О «Реклама», проверять.

4

      Стефан Стрём жил в общежитии на углу Кастаньегатан и Сёдра-Эспланаден.
      Высокий дом с голубым фасадом. Комната Стрёма была на девятом этаже.
      Выйдя из лифта, Хольмберг и Улофссон отыскали на почтовом ящике у двери в коридор табличку с именем Стрёма.
      Позвонили и стали ждать.
      Изнутри не доносилось ни звука.
      Улофссон позвонил еще и еще — безрезультатно.
      В этот момент из лифта вышел какой-то парень, направился к двери и отпер ее ключом.
      — Ты случайно не Стефан Стрём? — спросил Улофссон.
      — Я? Нет, а что?
      — Мы из полиции. Ищем Стефана Стрёма. Ты не знаешь, где он?
      — Нет. Да если б и знал, ни за что бы не сказал полицейским, очень надо! — Парень с грохотом захлопнул дверь у них перед носом.
      — Какого черта! — вскипел Улофссон, тщетно дергая за ручку. — Ах ты…
      Со злости он нажал сразу на два звонка и не отпускал кнопки до тех пор, пока дверь не отворилась.
      — В чем дело, черт побери?! — Выглянувший парень был в зеленых пижамных брюках, босиком, волосы всклокочены.
      — Ты кто? — спросил Улофссон.
      — Ханс Висландер, — машинально отозвался тот, сонно щурясь.
      — Ты не знаешь, где болтается Стефан Стрём?
      — Который час? — Парень потряс головой.
      — Без четверти одиннадцать, — сообщил Улофссон.
      — А-а, фу-ты, — сказал Висландер. — Я спал…
      — Ага. Тебе известно, где находится Стрём?
      — Нет. Понятия не имею. Черт, всего-то два часа вздремнул, и надо же — будят этим дьявольским трезвоном! Вы кто?
      Он явно еще не проснулся, стоял и машинально теребил свои зеленые пижамные брюки.
      — Почему ты спишь днем?
      — Почему?.. Не ваше дело! Если хотите знать, я работаю ночным сторожем. Кто вы?
      — Разве ты не учишься?
      — Учусь. А в каникулы работаю.
      — Это сейчас-то?
      — Да. Кто вы? — сердито повторил он, запустив руку в спутанные черные волосы.
      — Полиция. Ищем Стефана Стрёма.
      — Вот оно что. Я не знаю, где он.
      Он хотел, было закрыть дверь, но Улофссон подставил ногу и протиснулся внутрь.
      Висландер пожал плечами и скрылся в своей комнате.
      Ты не запомнил, какой у Стрёма номер комнаты? — спросил Улофссон.
      — Девятьсот семнадцать, — ответил Хольмберг. — Девятьсот семнадцать.
      Они разыскали нужную дверь. Она была заперта, и на стук никто не отзывался.
      Что ж, придется постучать к соседям.
      Первым открыл некий Бёрье Нурдстрём. Похоже, он толком не соображал, о чем речь, так как упорно твердил, что у него-де течет и гремит унитаз и раковина с трещиной.
      — Уже три месяца сулят заменить. Может, посодействуете? Вы же из полиции…
      Он был маленького роста и говорил почти фальцетом.
      Во второй раз им опять не повезло.
      Соседнюю комнату занимал Бьёрн Виден, который громко жаловался на радикулит. Нагнулся на тренировке поднять штангу да так и остался скрюченным.
      Но где был Стрём, он понятия не имел. Помнил только, что не видел его уже несколько дней.
      Следующей оказалась Черстин Ларссон. Она появилась в халате и выглядела такой же сонной, как Вислан-Дер.
      Прямо как будто всю неделю только и делает, что спит, подумал Улофссон.
      На ней был красный халат, волосы заплетены в косы. Лицо хорошенькое, помятое со сна.
      Она три раза подряд зевнула и почмокала губами.
      — Стефан? Я уже который день не вижу его. Пожалуй, с неделю…
      В общей кухне сидел светловолосый парень в желтой майке с короткими рукавами. Он склонился над газетой и, громко чавкая, уплетал бутерброд с колбасой. Рядом на столе лежал еще один здоровенный бутерброд с толстым ломтем копченой свинины.
      — Добрый день, — поздоровался Хольмберг.
      Парень поднял голову и вопросительно уставился на них.
      — Мы ищем Стефана Стрёма. Случайно не знаешь, где он?
      — Нет, — сказал парень и проглотил недожеванный кусок. — Нет. Я давно его не видал. Может, домой уехал, в Несшё? Он говорил, что вроде собирался туда в конце апреля.
      — А где в Несшё его искать, не знаешь?
      — Знаю. У родителей. Был где-то у меня его адрес, сейчас пошарю.
      Парень оказался на редкость услужливым и принес не только адрес, но и номер телефона, попутно сообщив, что его самого зовут Роланд Эльг.
      — А вдруг его там нет, где тогда искать, как ты думаешь?
      — Гм. — Парень задумался. — Трудно сказать, но он должен быть там. Раз его нет здесь, я имею в виду.
      — Ты хорошо его знаешь?
      — Более или менее. Когда я перебрался сюда прошлой осенью, он уже был тут. Мы с ним болтали, выпивали вместе, но вообще-то он держится особняком. Погряз в заботах.
      — В каких таких заботах?
      — Ну, точно не знаю. Он не любит распространяться насчет этого.
      — Но ты ведь можешь рассказать, что знаешь?
      — Конечно. Что знаю… кое-что я слыхал в коридоре… Положение у него сложное. Кончил университет три года назад, но нормальной работы так и не нашел. Потом еще неурядицы с этой… с бывшей женой.
      — В каком смысле?
      — Она его выгнала, когда он остался без денег, — не то год, не то полтора назад. У них сын. Но ребенка ему, ясное дело, даже видеть не разрешают. Во всяком случае, так говорят… Ребята, должно быть, знают, хотя сам он о ребенке никогда не заговаривал.
      — А кто у него жена?
      — Ее зовут Биргитта. Биргитта Стрём.
      — Где она живет?
      — Понятия не имею. Знаю только имя, а вот где живет — не представляю. Я ее не видел ни разу, да это, наверно, и неудивительно.
      — Что ты имеешь в виду?
      — Она тут не бывала, не заходила к нему, насколько мне известно.
      — Она действительно выставила его, когда он остался без денег?
      — Да. Берт говорил; он тоже тут живет и, пожалуй, знает Стрёма лучше других. Я от него слыхал, а уж как там было на самом деле…
      — Не знаешь, этот Берт… Как его фамилия?
      — Шёгрен.
      — …он дома?
      — Постучите. Вон его дверь.
      Он сам постучал, и Берт открыл.
      — Здорово, Берт. Тут вот из полиции, Стефаном интересуются.
      — Понятно, — сказал Берт Шёгрен, хотя на лице у него было написано недоумение.
      Высокий худой парень в шортах, сандалиях и незастег-нутой рубахе. И все равно казалось, что он изнывает от жары.
      — Да, — сказал Хольмберг, — мы ищем Сгефана Стрёма. Ты случайно не знаешь, где живет его жена?
      — Конечно, знаю. Только его там нет. Но адрес сказать могу.
      — Ты знаком с его женой? — спросил Улофссон.
      — Знаком не знаком, но встречался.
      — Она действительно выставила его за то, что он сидел без гроша?
      — Гм… Пожалуй, это чересчур громко сказано, хотя на первый взгляд так и есть. Биргитта немного помоложе Стефана. Кстати, они пока не развелись, только живут врозь. Она ассистентка у врача и зарабатывает не бог весть сколько. Поженились они пять лет назад и уже год как расстались. Стефан перебрался сюда, в общежитие. Не думаю, чтобы они с тех пор хоть раз виделись. В общем, история непростая, и уж никак нельзя говорить, будто она выставила его за то, что он очутился на мели.
      — Так как же обстоит дело в действительности?
      — Стефан закончил университет в шестьдесят восьмом, искал работу, но ему не везло, ничего приличного он не нашел. Перебивался кое-как, а у Биргитты с деньгами тоже не густо. Под конец он даже временно, даже в каникулы нигде не мог устроиться и, когда подошел срок выплачивать ссуду на учебу, сидел без гроша в кармане. Сбережений у Биргитты нет, жалованья, как вы понимаете, не хватало. В результате Биргитта заработала нервное расстройство, а Стефан едва не покончил с собой и угодил в больницу. Потом он выписался, но совместная жизнь никак не налаживалась, и уже буквально через несколько дней он бегал по городу, искал угол. И случайно нашел. Потом несколько месяцев жил у меня, а в августе ему дали комнату, тут же, в общежитии. Тогда же он получил через УРТ направление на работу и немного разжился деньгами.
      — Что это была за работа?
      — Социальное ведомство решило провести анкету среди безработных выпускников. Черт, прямо насмешка какая-то… — Он сухо хохотнул и повторил: — Прямо насмешка.
      — Стало быть, с финансами у него весьма худо? — сказал Хольмберг.
      — В общем, да. Сейчас он кое-как сводит концы с концами благодаря работе в УРТ. Но это скоро кончится. Его взяли только до первого июня.
      — Вот как?
      — А самое скверное — что работа не доведена до конца. Стефан очень мучился из-за этого.
      — Что ж, можно его понять. Но разве нельзя завершить ее?
      — По всей видимости, нет. Насколько я понял из его рассказов, ему и еще девяти ребятам поручили это обследование и выдали пособие, или жалованье, называйте как угодно. Десять месяцев им платили по тысяче крон. Только не думаю, чтоб хоть один уже выполнил свою часть. Пролонгации просили, должно быть, все, но я точно знаю: Стефану отказали… и остальным, наверное, тоже. Он просил сохранить ему пособие до конца года. Тогда он, дескать, гарантирует завершение работы. Ну и свои финансы кое-как подправит, но ему отказали.
      — Когда это было?
      — Когда пришел отказ?
      — Да.
      — Сейчас скажу… Кажется, в феврале.
      — Он тогда уже знал, что не уложится в срок?
      — По-видимому, да… Или am было в марте? — Шёгрен задумался, потирая нос и устремив взгляд в пустоту. — Когда же он, черт побери, послал документы в ту рекламную фирму? — пробурчал он, обращаясь к самому себе.
      — В марте, — подсказал Улофссон.
      — Что? Выходит, вам это известно?
      — Да.
      — Значит, в марте? Гм. В таком случае и отказ пришел в марте. Потому что документы он послал в том же месяце. Узнав об отказе, Стефан сразу начал искать работу… да, он вечно искал работу. Только на сей раз серьезно встревожился, что к лету останется без денег и без места. Ведь последние годы он в каникулы нигде не мог устроиться.
      — А родители ему помогали?
      — У него только отец, столяр-краснодеревщик, уже на пенсии, живет в Несшё, и, насколько мне известно, материальной помощи от него ждать трудно, самому едва хватает. А с родителями Биргитты Стефан, похоже, никогда не был в особенно хороших отношениях. Не думаю, чтобы он рискнул попросить у них взаймы. Да, видимо, чам с деньгами тоже слабовато. Биргитта родом из Вестервика, ее отец работал на верфи, теперь его уволили по сокращению, и живет он, должно быть, на пособие. Мамаша у нее уборщица. Стефан как-то говорил. Нет, тут для него никакого просвета не видать. Вся надежда на эту рекламную фирму. Если, конечно, они дадут ему работу теперь, когда Фром умер и все такое. Но они же возьмут кого-нибудь на службу, мне так кажется.
      — Когда ты в последний раз видел Стефана?
      — Довольно давно. Может, он в Несшё уехал, к отцу? Во всяком случае, что-то такое я от него слышал. Фактически мы не виделись с тридцатого апреля. Он тогда говорил, что собирается домой.
      — Машина у него есть?
      — Машина? Нет, вряд ли. При его финансах…
      — Значит, нет?
      — Нет.
      — А где живет Биргитта?
      — Там его нет, уверяю вас.
      — Может, и так, но на всякий случай. Какой у нее адрес?
      — Она живет на Клостергорден.
      — А точнее?
      Шёгрен назвал номер дома.

5

      Вернувшись в управление, Хольмберг позвонил отцу Стефана Стрёма и спросил насчет сына. Сын? Последний раз отец видел его на рождество.
      Пришлось объяснить встревоженному старику, зачем полиции понадобился его сын.
      — Когда вы последний раз имели от него весточку?
      — Две недели назад. Я получил письмо.
      — Он не писал, что думает уехать или что-нибудь в этом роде?
      — Уехать? Не-ет…

6

      — Там он не был, — сказал Хольмберг, входя в кабинет Улофссона.
      — Да? — Улофссон с легким удивлением повысил голос и вскинул брови. Он еще больше удивился, узнав, что сын вообще не собирался в Несшё. — Странно. Где же он тогда?
      — Пожалуй, стоит попытать счастья у его жены.
      — Может, сперва перекусим?
      — Ладно. И впрямь не мешало бы.
      — Поедешь домой?
      — Нет, поем где-нибудь в городе. Черт, у меня такое ощущение, что все без толку. Я вообще начал сомневаться, что убийство и покушение на Бенгта связаны с вакансией у Фрома.
      — Да, и, правда, впору усомниться… Может, опять ложный след. Не исключено, что мы здорово ошибаемся.

1

      Встречаясь с соискателями, они каждому задавали вопрос о его политических взглядах.
      Эрик Сёдерстрём оказался центристом.
      Роланд Эрн предъявил членский билет консервативного студенческого союза.
      Бенгт Свенссон объяснил, что политикой совершенно не интересуется, но голосует обычно за УКГТШ.
      А Стефан Стрём?
      «Я ничего точно не знаю, — сказал Берт Шёгрен. — Мы об этом довольно редко говорили, хотя для меня самого политика небезынтересна. Стефан время от времени поругивал наше хреновое общество — и неудивительно, в его-то положении… В последнее время он стал очень скрытный и почти не говорил о себе. Хотя поначалу у него явно была потребность облегчить душу. Конечно, Биргитта, материальные неурядицы… Но теперь… За последние полгода… нет. Мы редко обсуждали политику».
      «А разве нормально, что два человека, так хорошо знающие друг друга, как вы, не спорят о политике?» — вставил Хольмберг.
      «Ну… о политических проблемах мы, разумеется, говорили, но не о партийной принадлежности и прочем в таком роде… Что касается его взглядов, гадать не буду, я не знаю. Может быть, соци… может, еще левее, а может, радикальный либерал».
      — Думаешь, удастся найти что-нибудь на Стрёма? — спросил Улофссон.
      — Посмотрим… Надеюсь, досье скоро принесут. Вот тогда и поглядим, есть там что-нибудь или нет. Если досье вообще существует…
      Прежде чем выехать на квартиру Стрёма, Хольмберг попросил проверить по картотеке, нет ли у них материала на Стрёма, а кроме того, обратился с той же просьбой к агенту полиции безопасности в отделе общественного порядка.
      — Нет, — ответил тот. — Это имя мне как будто незнакомо, но я посмотрю.
      Сотрудница картотеки обещала сообщить результаты поисков.
      Полиция безопасности никакими данными не располагала.
      — Мы тоже не всеведущи. — развел руками агент. По дороге в буфет они встретили Вестерберга.
      — Уже вернулся? Что-нибудь нашел в конторе? Вестерберг отрицательно покачал головой.
      — Дьявольщина! — выругался Хольмберг.

2

      После ленча — было уже два часа — они все вместе выехали к Биргитте Стрём.
      Ее дома не оказалось.
      Соседей тоже.
      Назад в управление. Имеет смысл поискать ее на работе.
      Только вот где она работает?
      Ассистентка у врача.
      — В больнице, — предположил Хольмберг.
      Он сам позвонил туда и спросил, не числится ли среди персонала некая Биргитта Стрём. В отделе кадров обещали навести справки и как можно скорее дать ответ.
      Пока они ждали звонка из больницы, сотрудница картотеки принесла пухлую папку.
      — Материалов хоть отбавляй, — сказала она.
      — Да, хватает, — согласился Хольмберг и принялся листать протоколы и акты.
      Стефан Стрём имел не один привод. Раз его задержали за сопротивление полицейскому, который находился при исполнении служебных обязанностей, это когда студенты заняли несколько домов. В 1968 году он был задержан в связи с беспорядками во время смотра призывников: попытался стащить с лошади конного полицейского. Кроме того, была жалоба от частного лица: Стрём якобы ударил его по голове плакатом, когда левые студенты в шестьдесят девятом году сорвали согласительное совещание представителей университетов и экономических кругов (Стрём, однако, отрицал, что ударил истца, который, кстати, и сам был, не вполне уверен, что удар ему нанес именно Стрём). Дальше шел протокол насчет того, что во время демонстрации против теннисного матча в Бостаде он укусил в руку одного из полицейских. Стрём участвовал в сидячей забастовке у главных ворот, а полицейский пытался угостить его по голове дубинкой. Потом в Мальме он бросал яйца в американского посла, а однажды ночью его застали возле полицейского автомобиля, на который он мочился. «Стрём заявил, что ему было необходимо оправиться, или, как он сам выразился, опорожнить пузырь» — стояло в рапорте. Почти все протоколы допросов были подписаны Туреном, только два из них подписал инспектор отдела общественного порядка. Но не агент полиции безопасности.

3

      Они еще раз потолковали с агентом полиции безопасности, и разговор этот привел их в замешательство.
      — Я же сказал: нет, — повторил агент. — Нет у меня на него материалов.
      — Но как, черт побери, парень с таким «послужным списком» сумел избежать твоей картотеки?
      — Дай-ка я взгляну, что у тебя там за бумаги. — Он читал и, чем дальше, тем гуще краснел. — Господи боже, это-то я помню…
      — Ну? — сказал Хольмберг.
      — Только… — Он перебрал свои документы. — Только у меня тут нет никакого Стефана Стрёма… — Он вытащил какой-то листок и воскликнул: — Смотрите! Сикстен Сверд! Черт, я же неправильно зарегистрировал.
      — То-то и оно…
      — Господи, а вдруг вся картотека ни к черту… надо проверить… столько труда… — Он искренне расстроился, но потом взял себя в руки: — Говорите, он искал работу?
      — Да.
      — А какой предприниматель возьмет на работу парня с этаким «хвостом»? Ведь в любую минуту учинит в фирме революцию!
      — Вот-вот, — коротко заметил Улофссон.
      — Но… — начал Хольмберг.
      — Да?
      — Предположим, он угомонился…
      — И что же?
      — Бенгт тебя не расспрашивал о Стрёме?
      — Меня? Нет, — отозвался агент, которого вообще-то звали Густавом Адольфссоном. — Он и так прекрасно его знал.
      — И он ни единого раза не вспоминал при тебе это имя?
      — Нет, — сказал Адольфссон.
      Это был маленький толстяк, длинноволосый, с одутловатым лицом и кустистыми бровями. Обут он был в сандалии и носил светло-серый костюм. В свои пятьдесят с лишним лет он слыл человеком интересным, необычайно сметливым и славился умением обуздывать трудных клиентов.
      — Господи боже, — вздохнул он. — Подумать только, вся картотека — кошке под хвост.
      Хольмберг хмыкнул.
      — Как будто становится горячо, а? — сказал он, выходя из комнаты.

4

      Полчаса спустя пришло сообщение из больницы. Биргитта Стрём в самом деле работает у них. Только там ли она сейчас?
      В кадрах этого не знали, но переключили разговор в соответствующее отделение.
      — Биргитта Стрём действительно работает у нас, — сказал женский голос.
      — Можно с ней поговорить?
      — Нет.
      — Почему?
      — Она в отпуске.
      — Вот как! И давно?
      — Ас кем я, собственно, говорю?
      — Ассистент уголовной полиции Хольмберг.
      — Вон оно что… Она натворила глупостей?
      — Нет-нет, все в порядке. Нам просто нужно с ней поговорить. Где она?
      — В отпуск она ушла дней десять назад, а больше я ничего не знаю.
      — То есть вам неизвестно, где она находится?
      — Она говорила, что вроде собирается уехать. Только вот куда? Когда мы об этом беседовали, она, по-моему, и сама еще ничего толком не решила.
      — Гм…
      Хольмберг почесал в затылке.
      — Куда же она могла уехать? Может, в Вестервик?
      — В Вестервик? А почему именно туда?
      — Там живут ее родители.
      — А-а, что ж, вполне возможно.
      — Вы не знаете ее девичьей фамилии?
      — Муберг, если не ошибаюсь.

5

      По словам Улофссона, Мубергов в Вестервике было полным-полно. Человек пятнадцать. Поэтому он сел за телефон.
      Вестерберг и Осборн Бекман поехали в общежитие, чтобы обыскать комнату Стрёма.
      Хольмберг составил описание внешности Стрёма и приказал объявить розыск.
      Для того чтобы получить мало-мальски подробное описание, ему пришлось несколько раз звонить по телефону.
      Наконец словесный портрет был готов и разослан по инстанциям.
      Стефан Стрём, родился 23 сентября 1942 года.
      Рост около 180 см, телосложение худощавое.
      Лицо овальное, профиль резкий. Нос прямой. Глаза немного навыкате.
      Волосы пепельные, довольно длинные.
      В последний раз его видели в зеленом пиджаке покроя «паркас», синих джинсах и деревянных сабо.
      Особые приметы отсутствуют.
      Стрёма надлежит взять под стражу и незамедлительно препроводить в Лунд или в ближайший полицейский участок с целью временного ареста и передачи в руки соответствующих органов.
      Не исключено, что он окажет сопротивление.
      Возможно, разыскиваемый ездит в легковом автомобиле марки «вольво-седан 144», регистрационный номер и год выпуска неизвестны. Цвет автомобиля темный, возможно синий.
      Стрём подозревается в убийстве и в покушении на убийство сотрудника полиции.