В понедельник утром Мартин Бек явился на работу, напевая какуюто песенку, чем немало поразил встретившегося ему в коридоре служащего. Он отлично себя чувствовал оба выходных дня, хотя и провел их в одиночестве. Давно у него не было так хорошо на душе, сразу и не припомнишь — когда. Разве что в канун Иванова дня в 1968 году.
      Кажется, вторгаясь в запертую комнату Свярда, он в то же время вырывается на волю из своего собственного заточения?
      Он положил перед собой выписки из амбарных книг, отметил галочками фамилии, которые по датам подходили больше всего, и взялся за телефон.
      Перед страховыми обществами стоит ответственная задача, а именно: зашибить возможно больше денег, посему люди у них трудятся, как каторжные. И по той же причине они содержат документацию в образцовом порядке, а то ведь, чего доброго, надует ктонибудь, оставит без барыша.
      Вообщето спешка и гонка в наши дни стала чуть ли не самоцелью.
      «Это невозможно, у нас нет времени».
      Против этого есть разные приемы. Например, тот, к которому он прибег в пятницу в криминалистической лаборатории. Или другой: сделать вид, что твое дело — самое спешное. Такой трюк сходит, когда ты представляешь государственное учреждение. Правда, в пределах своего ведомства это сложнее, но есть люди, на которых слово «полиция» производит впечатление.
      «Это невозможно, у нас нет времени. А вам срочно?»
      «Чрезвычайно срочно. Вы обязаны сделать это».
      «Но у нас нет времени».
      «Кто ваш непосредственный начальник?»
      И так далее.
      Добившись ответа на очередной вопрос, он делал пометку в блокноте. Возмещение выплачено. Дело урегулировано. Держатель страховки скончался прежде, чем был произведен расчет.
      Мартин Бек продолжал звонить и выспрашивать. Конечно, не везде ему сопутствовала удача, но все же на полях блокнота появилось уже довольно много пометок.
      При восьмом разговоре его вдруг осенило:
      — А что происходит с поврежденным грузом, после того как компания выплатит страховку?
      — Его проверяют, разумеется. Если товар не совсем испорчен, наши служащие могут приобрести его со скидкой.
      Ну конечно. На этом тоже можно чтото выгадать.
      Неожиданно ему вспомнилось коечто из собственного опыта. Двадцать два года назад, в бытность молодоженом, он жил далеко не богато. Инга, его жена, до того как родилась причина брака, служила в страховой компании. И однажды купила там со скидкой уйму поврежденных при транспортировке банок на редкость отвратительного бульона. Эти банки выручали их несколько месяцев; с тех самых пор ему противно глядеть на бульон.
      Вполне возможно, что Калле Свярд или какойнибудь другой эксперт дегустировал сей мерзопакостный продукт и признал его непригодным в пищу.
      Девятый номер ему не пришлось набирать.
      Телефон вдруг зазвонил сам. Комуто понадобился Мартин Бек.
      Неужели?..
      Нет, не угадал.
      — Бек слушает.
      — Это Ельм говорит.
      — Привет, молодец, что позвонил.
      — Что верно, то верно. Но ты, говорят, вел себя здесь вполне пристойно, и кроме того, я решил оказать тебе услугу напоследок.
      — Напоследок?
      — Ну да, пока тебя не сделали начальником управления. Я вижу, ты нашел свою гильзу.
      — Вы ее исследовали?
      — А зачем, ты думаешь, я звоню, — едко произнес Ельм. — Нам тут некогда заниматься пустой болтовней.
      «Кажется, у него припасен какойто сюрприз», — подумал Мартин Бек. Ельм звонил сам, когда мог чемнибудь блеснуть. Во всех других случаях приходилось терпеливо ждать письменного заключения.
      — Считай, что я твой должник, — сказал он.
      — Вот именно, — ответил Ельм. — Так вот, насчет твоей гильзы — и досталось же ей. С таким материалом работать — не сахар.
      — Понимаю.
      — Что ты там понимаешь… Но ты, очевидно, хочешь знать, связана ли гильза с пулей, которую нашли в теле самоубийцы?
      — Да.
      Молчанье.
      — Да, — повторил Мартин Бек. — Очень хочу знать.
      — Связана, — сказал Ельм.
      — Это точно?
      — Разве я тебе не говорил, что мы тут не занимаемся гаданием?
      — Извини. Значит, гильза от той пули.
      — От нее. А пистолета у тебя случайно нет?
      — Нет. Я не знаю, где он может быть.
      — Зато я знаю, — сухо произнес Ельм. — В эту минуту он лежит на моем столе.
 
      В логове спецгруппы на Кунгсхольмсгатан царило отнюдь не приподнятое настроение. Бульдозер Ульссон умчался в полицейское управление за инструкциями. Начальник ЦПУ велел проследить, чтобы ничего не просочилось в печать, и теперь ему не терпелось узнать, что именно не должно просочиться.
      Колльберг, Рённ и Гюнвальд Ларссон сидели безмолвно в позах, которые выглядели как пародии на «Мыслителя» Родена.
      В дверь постучались, и в кабинет вошел Мартин Бек.
      — Привет, — сказал он.
      — Привет, — отозвался Колльберг.
      Рённ кивнул. Гюнвальд Ларссон никак не реагировал.
      — Чтото вы носы повесили.
      Колльберг обозрел своего друга с головы до ног.
      — Есть причина. Зато ты вон какой бодренький. Прямо не узнать. Чему обязаны? Сюда добровольно не приходят.
      — Считай меня исключением. Если не ошибаюсь, у вас тут содержится один проказник по фамилии Мауритсон.
      — Верно, — подтвердил Рённ. — Убийца с Хурнсгатан.
      — Зачем он тебе? — подозрительно спросил Колльберг.
      — Мне бы только повидаться с ним.
      — Для чего?
      — Побеседовать немного — если это возможно.
      — А что толку, — сказал Колльберг. — Он охотно говорит, да все не то, что надо.
      — Отпирается?
      — Что есть мочи. Но он изобличен. Мы нашли в его доме наряд, в котором он выступал. Да еще оружие, которым совершено убийство. И оно указывает точно на него.
      — Каким образом?
      — Серийный номер на пистолете стерт. И борозды на металле оставлены точилом, которое заведомо принадлежало ему и к тому же найдено в ящике его тумбочки. Подтверждено микрофотосъемкой. Железно. А он все равно нагло отпирается.
      — Угу, — вставил Рённ. — И свидетели его опознали.
      — В общем… — Колльберг остановился, нажал несколько кнопок на селекторе и дал команду.
      — Сейчас его приведут.
      — Где можно с ним посидеть? — спросил Мартин Бек.
      — Да хоть в моем кабинете, — предложил Рённ.
      — Береги эту падаль, — процедил Гюнвальд Ларссон. — У нас другой нет.
      Мауритсон появился через какиенибудь пять минут, прикованный наручниками к конвоиру в штатском.
      — Это, пожалуй, лишнее, — заметил Мартин Бек. — Мы ведь только побеседуем с ним немного. Снимите наручники и подождите за дверью.
      Конвоир разомкнул наручники. Мауритсон досадливо потер правое запястье.
      — Прошу, садитесь, — сказал Мартин Бек.
      Они сели к письменному столу друг против друга.
      Мартин Бек впервые видел Мауритсона и как нечто вполне естественное отметил, что арестованный явно не в себе, нервы предельно напряжены, психика на грани полного расстройства.
      Возможно, его били. Да нет, вряд ли. Убийцам часто свойственна неуравновешенность характера, и после поимки они легко раскисают.
      — Это какойто жуткий заговор, — начал Мауритсон звенящим голосом. — Мне подсунули кучу фальшивых улик, то ли полиция, то ли еще кто. Меня и в городето не было, когда ограбили этот чертов банк, но даже мой собственный адвокат мне не верит. Что я теперь должен делать, ну, что?
      — Вы говорите — подсунули?
      — А как это еще называется, когда полиция вламывается к вам в дом, подбрасывает очки, парики, пистолеты и прочую дребедень, потом делает вид, будто нашла их у вас? Я клянусь, что не грабил никаких банков. А мой адвокат, даже он говорит, что мое дело труба. Чего вы от меня добиваетесь? Чтобы я признался в убийстве, к которому совершенно не причастен? Я скоро с ума сойду.
      Мартин Бек незаметно нажал кнопку под столешницей. Новый письменный стол Рённа был предусмотрительно оборудован встроенным магнитофоном.
      — Вообщето я не занимаюсь этим делом, — сказал Мартин Бек.
      — Не занимаетесь?
      — Нет, никакого отношения.
      — Зачем же я вам понадобился?
      — Поговорить о коекаких других вещах.
      — Каких еще других вещах?
      — Об одной истории, которая, как мне думается, вам знакома. А началось это в марте шестьдесят шестого. С ящика испанского ликера.
      — Чегочего?
      — Я подобрал все документы, почти все. Вы совершенно легально импортировали ящик ликера. Оформили через таможню, заплатили пошлину. И не только пошлину, но и фрахт. Верно?
      Мауритсон не ответил. Подняв голову, Мартин Бек увидел, что он разинул рот от удивления.
      — Дада, я располагаю документами, — повторил Мартин Бек. — Так что, надо думать, все правильно.
      — Ладно, — уступил наконец Мауритсон. — Допустим.
      — Но дело в том, что груз до вас так и не дошел. Если не ошибаюсь, произошел несчастный случай, и ящик разбился при перевозке.
      — Верно, разбился. Только я бы не назвал это несчастным случаем.
      — Да, тут вы, пожалуй, правы. Лично мне сдается, что складской рабочий по фамилии Свярд умышленно разбил ящик, чтобы присвоить ликер.
      — Верно, сдается, именно так все и было, — с досадой сказал Мауритсон.
      — Гммм… Я понимаю, вы сыты по горло тем, изза чего вас сейчас здесь держат. Может быть, вы вовсе не хотите ворошить это старое дело?
      Мауритсон долго думал, прежде чем ответить.
      — Почему же? Мне только полезно потолковать о том, что было на самом деле. Иначе, ейбогу, с ума сойду.
      — Ну, смотрите, — сказал Мартин Бек. — А только мне кажется, что в этих бутылках был вовсе не ликер.
      — И это верно.
      — Что в них было на самом деле, сейчас не важно.
      — Могу сказать, если вам интересно. В Испании над бутылками немного поколдовали. С виду все как положено, а внутри — раствор морфина и фенедрина, он тогда пользовался большим спросом. Так что ящик представлял немалую ценность.
      — Насколько я понимаю, теперь вам за давностью ничто уже не грозит за попытку провезти контрабанду, ведь дело ограничилось попыткой.
      — Что верно, то верно, — протянул Мауритсон так, словно до него это только сейчас дошло.
      — Затем, у меня есть причина предполагать, что этот Свярд вас шантажировал.
      Мауритсон промолчал.
      Мартин Бек пожал плечами:
      — Повторяю, вы не обязаны отвечать, если не хотите.
      Мауритсон никак не мог укротить свои нервы. Он непрерывно ерзал на стуле, руки его беспокойно шевелились.
      «Похоже, они его всетаки обработали», — удивленно подумал Мартин Бек.
      Он знал, какими методами действует Колльберг, знал, что методы эти почти всегда гуманны.
      — Я буду отвечать, — сказал Мауритсон. — Только не уходите. Вы возвращаете меня к действительности.
      — Вы платили Свярду семьсот пятьдесят крон в месяц.
      — Он запросил тысячу. Я предложил пятьсот. Сговорились на семистах пятидесяти.
      — А вы рассказывайте сами, — предложил Мартин Бек. — Если на чемнибудь споткнетесь, реконструируем вместе.
      — Вы так думаете? — У Мауритсона дергалось лицо. — Вы уверены?
      — Уверен.
      — Скажите, вы тоже считаете меня ненормальным? — вдруг спросил Мауритсон.
      — Нет, с какой стати.
      — Похоже, что все считают меня чокнутым. Я и сам готов в это поверить.
      — Вы рассказывайте, как было дело, — сказал Мартин Бек. — Увидите, все разъяснится. Итак, Свярд вас шантажировал.
      — Он был настоящий кровосос, — сказал Мауритсон. — Мне в тот раз никак нельзя было под суд идти. Меня уже судили раньше, на мне висели два условных приговора, я находился под надзором. Но вы все это знаете, конечно.
      Мартин Бек промолчал. Он еще не исследовал досконально послужной список Мауритсона.
      — Так вот, — продолжал Мауритсон. — Семьсот пятьдесят в месяц — не ахти какой капитал. За год — девять тысяч. Да один только тот ящик куда дороже стоил.
      Он оборвал свой рассказ и озадаченно спросил:
      — Ейбогу, не понимаю, откуда вам все это известно?
      — В нашем обществе почти на все случаи есть бумажки, — любезно объяснил Мартин Бек.
      — Но ведь эти бестии окаянные, наверно, каждую неделю ящики разбивали, — сказал Мауритсон.
      — Правильно, только вы не потребовали возмещения.
      — Это верно… Я елееле отбрехался от проклятой страховки. Мало мне Свярда, не хватало еще, чтобы инспекторы страхового общества начали в моих делах копаться.
      — Понятно. Итак, вы продолжали платить.
      — На второй год хотел бросить, но не успел и двух дней просрочить, как старик сразу угрожать начал. А мои дела постороннего глаза не терпели.
      — Можно было подать на него в суд за шантаж.
      — Вот именно. И загреметь самому на несколько лет. Нет, мне одно оставалось — гнать монету. Этот чертов хрыч бросил работу, а я ему вроде как бы пенсию платил.
      — Но в конце концов вам это надоело?
      — Ну да.
      Мауритсон нервно мял в руках носовой платок.
      — А что, между нами, — вам не надоело бы? Знаете, сколько всего я выплатил этому прохвосту?
      — Знаю. Пятьдесят четыре тысячи крон.
      — Всето вам известно, — протянул Мауритсон. — Скажите, а вы не могли бы забрать дело об ограблении у тех психов?
      — Боюсь, из этого ничего не выйдет, — ответил Мартин Бек. — Но ведь вы не покорились безропотно? И пробовали припугнуть его?
      — А вы откуда знаете? Примерно с год назад я начал задумываться, сколько же всего я выплатил этому подонку. И зимой переговорил с ним.
      — Как это было?
      — Подстерег на улице и сказал ему — дескать, хватит, отваливай. А тот, жила, мне в ответ — берегись, говорит, сам знаешь, что произойдет, если деньги перестанут поступать вовремя.
      — А что могло произойти?
      — А то, что он побежал бы в полицию. Конечно, дело с ящиком давно кануло в прошлое, но полиция обязательно копнула бы в настоящем, а я не только законными делами занимался. Да и поди растолкуй убедительно, почему столько лет платил ему без отказа.
      — Но в то же время Свярд вас успокоил. Сказал, что ему недолго осталось жить.
      Мауритсон опешил.
      — Он что, сам вам рассказал об этом? — спросил он наконец. — Или это тоже гденибудь записано?
      — Нет.
      — Может, вы из этих — телепатов?
      Мартин Бек покачал головой.
      — Откуда же вам все так точно известно? Да, он заявил, что у него в брюхе рак, протянет от силы полгода. Мне кажется, он струхнул немного. Ну, я и подумал — шесть лет содержал его, какнибудь выдержу еще полгода.
      — Когда вы в последний раз с ним разговаривали?
      — В феврале. Он скулил, плакался мне, словно родственнику какомунибудь. Дескать, в больницу ложится. Он ее фабрикой смерти назвал. Его в онкологическую клинику взяли. Смотрю, вроде бы и впрямь старичку конец. «И слава Богу», — подумал я.
      — А потом всетаки позвонили в клинику и проверили?
      — Верно, позвонил. А его там не оказалось. Мне ответили, что он помещен в одно из отделений больницы Сёдер. Тут я почуял, что дело пахнет керосином.
      — Ясно. После чего позвонили тамошнему врачу и назвались племянником Свярда.
      — Послушайте, а зачем я вам рассказываю, если вы все наперед знаете?
      — Да нет, не все.
      — Например?
      — Например, под какой фамилией вы звонили.
      — Свярд — под какой же еще. Раз я племянник этого прохвоста, значит, само собой, Свярд. А вы не сообразили?
      Мауритсон даже повеселел.
      — Нет, не сообразил. Вот видите.
      Чтото вроде мостика протянулось между ними.
      — Врач, с которым я говорил, сказал, что старичина здоров как бык, запросто протянет еще лет двадцать. Я подумал…
      Он примолк. Мартин Бек быстро посчитал в уме.
      — Подумали, что это означает еще сто восемьдесят тысяч.
      — Сдаюсь, сдаюсь. Куда мне с вами тягаться. В тот же день я перечислил мартовский взнос, чтобы уведомление уже ждало этого идола, когда он вернется домой. А сам… вам, конечно, известно, что я решил?
      — Что это последний раз.
      — Вот именно. Я узнал, что его выписывают в субботу. И как только он выполз в лавку за своей проклятой кошачьей едой, я его хвать за шкирку и говорю: все, больше денег не будет. А он какой был наглец, такой и остался: дескать, я знаю, что произойдет, если к двадцатому следующего месяца он не получит уведомление из банка. Но все же он перетрусил, потому что после этого, угадайте — что?
      — Он переехал.
      — Всето вам известно. И что я тогда сделал?
      — Знаю.
      В кабинете воцарилась тишина. «А магнитофон и впрямь работает бесшумно», — подумал Мартин Бек. Он сам проверил аппарат перед допросом и зарядил новую ленту. Теперь важно выбрать верную тактику.
      — Знаю, — повторил он. — Так что в основном наш разговор можно считать оконченным.
      Его слова явно не обрадовали Мауритсона.
      — Постойте — вы вправду знаете?
      — Вправду.
      — А вот я не знаю толком. Не знаю даже, черт бы меня побрал, жив старикашка или помер. Дальше пошли сплошные чудеса.
      — Чудеса?
      — Ну да, с тех самых пор у меня все… как бы это сказать, шиворотнавыворот идет. И через две недели мне припаяют пожизненное заключение за дело, которое не иначе как сам нечистый подстроил. Ни на что не похоже… Ну, так что я тогда сделал?
      — Сначала разузнали, где поселился Свярд.
      — Это было несложно. Ну вот, потом я несколько дней следил за ним, примечал, в какое время он выходит из дома, когда возвращается… Он мало выходил. И штора на его окне всегда была опущена, даже вечером, когда он проветривал, я это живо усек.
      Мартин Бек отметил про себя пристрастие Мауритсона к жаргонным словечкам. Он и сам иногда ловил себя на таких выражениях, хоть и старался следить за своей речью.
      — Вы задумали хорошенько припугнуть Свярда, — сказал он. — В крайнем случае — убить.
      — Ну да. А чего… Только не такто легко было до него добраться. Но я все равно придумал способ. Совсем простой. Разумеется, вам известно — какой.
      — Вы решили подстрелить Свярда у окна, когда он будет его открывать или закрывать.
      — Вотвот. А иначе как его подловишь? И местечко я высмотрел подходящее. Сами знаете где.
      Мартин Бек кивнул.
      — Еще бы, — сказал Мауритсон. — Там только одно место и подходит, если в дом не входить. На склоне парка через улицу. Свярд каждый вечер открывал окно в девять часов, а в десять закрывал. Вот я и отправился туда, чтобы угостить старичка пулей.
      — Когда это было?
      — В понедельник, семнадцатого, так сказать, вместо очередного взноса… В десять вечера. А дальше как раз и начинаются чудеса. Не верите? А я докажу, черт дери. Только сперва один вопрос к вам. Какое оружие у меня было, знаете?
      — Знаю. Автоматический пистолет сорок пятого калибра, марка «лама девять А».
      Мауритсон обхватил голову руками.
      — Ясное дело, вы заодно с ними. Иначе не объяснить, откуда вам известно то, чего никак невозможно знать. Чертовщина, да и только.
      — Чтобы выстрел не привлек внимания, вы применили глушитель.
      Мауритсон озадаченно кивнул.
      — Наверно, сами же его и сделали. Какой попроще, на один раз.
      — Дада, точно, — подтвердил Мауритсон. — Точно, все точно, только ради Бога объясните, что случилось потом.
      — Рассказывайте начало, — ответил Мартин Бек, — а я объясню конец.
      — Ну вот, пошел я туда. Нет, не пошел, а поехал на машине, но это один черт. Было уже темно. Ни души поблизости. Свет в комнате не горел. Окно было открыто. Штора опущена. Я влез на склон. Постоял несколько минут, потом поглядел на часы. Без двух минут десять. Все идет, как было задумано. Чертов старикан отодвигает штору, чтобы закрыть окно, как заведено. Но только я к тому времени еще до конца не решился. Вы, конечно, знаете, о чем я говорю.
      — Вы не решили — то ли убить Свярда, то ли просто припугнуть его. Скажем, ранить его в руку или в подоконник стрельнуть.
      — Разумеется, — вздохнул Мауритсон. — Разумеется, вам и это известно. Хотя я ни с кем не делился, только про себя думал, вот тут.
      Он постучал костяшками себе по лбу.
      — Но вы недолго колебались.
      — Да, как поглядел я на него — тут и сказал себе, что лучше уж сразу с ним покончить. И выстрелил.
      Мауритсон смолк.
      — А дальше?
      — Это я вас спрашиваю, что было дальше. Я не знаю. Промахнуться было невозможно, но в первую минуту мне показалось, что я промазал. Свярд исчезает, а окно закрывается, раздва, и закрыто. Штора ложится на место. Все выглядит, как обычно.
      — И что же вы сделали?
      — Поехал домой. Что мне еще было делать. А дальше каждый день открываю газету — ничего! День за днем ни слова. Непостижимо! Я ничего не мог понять. Тогда не мог, а теперь — и вовсе…
      — Как стоял Свярд, когда вы стреляли?
      — Как… Наклонился вперед малость, правую руку поднял. Должно быть, одной рукой держал щеколду, а другой опирался на подоконник.
      — Где вы взяли пистолет?
      — Знакомые ребята купили коекакое оружие за границей, по экспортной лицензии, а я помог им ввезти товар в страну. Ну, и подумал, что не мешает самому обзавестись шпалером. Я в оружии не разбираюсь, но мне понравился один из их пистолетов, и я взял себе такой же.
      — Вы уверены, что попали в Свярда?
      — Конечно. Промазать было немыслимо. А вот потом ничего не понятно. Почему не было никаких последствий? Я несколько раз проходил мимо дома, проверял — окно закрыто, как всегда, штора спущена. В чем дело, думаю, — может, всетаки промахнулся? А там новые чудеса пошли, чертте что. Полный сумбур, чтоб мне провалиться. И вдруг ваша милость является и все знает.
      — Коечто могу объяснить, — сказал Мартин Бек.
      — Можно я теперь задам несколько вопросов?
      — Конечно.
      — Вопервых: попал я в старикана?
      — Попали. Уложили наповал.
      — И то хлеб. Я уж думал, что он сидит в соседней комнате с газеткой и ржет, аж штаны мокрые.
      — Таким образом, вы совершили убийство, — сурово произнес Мартин Бек.
      — Ага, — невозмутимо подтвердил Мауритсон. — И остальные мудрецы — мой адвокат, например, — то же самое твердят.
      — Еще вопросы?
      — Почему всем было плевать на его смерть? В газетах ни строчки не написали.
      — Свярда обнаружили только много позже. И сначала решили, что он покончил с собой. Так уж обстоятельства сложились.
      — Покончил с собой?
      — Да, полиция тоже иногда небрежно работает. Пуля попала ему прямо в грудь, это понятно, ведь он стоял лицом к окну. А комната, в которой лежал покойник, была заперта изнутри. И дверь, и окно заперты.
      — Ясно — должно быть, он потянул окно за собой, когда падал. И щеколда сама на крюк наделась.
      — Да, пожалуй, чтото в этом роде. Удар пули такого калибра может отбросить человека на несколько метров. И даже если Свярд не держал щеколду, она вполне могла надеться на крюк, когда захлопнулось окно. Мне довелось видеть нечто подобное. Совсем недавно.
      Мартин Бек усмехнулся про себя.
      — Ну что же, — заключил он, — будем считать, что в основном все ясно.
      — В основном все ясно? Скажите на милость, откуда вам известно, что я думал перед тем, как выстрелить?
      — Вот это как раз была просто догадка, — ответил Мартин Бек. — У вас есть еще вопросы?
      Мауритсон удивленно воззрился на него.
      — Еще вопросы? Вы что — разыгрываете меня?
      — И не думал.
      — Тогда будьте добры объяснить мне такую вещь. В тот вечер я отправился прямиком домой. Положил пистолет в старый портфель, который набил камнями. Обвязал портфель веревкой — крепко обвязал, как следует, — и поставил в надежное место. Но сначала снял глушитель и раздолбил его молотком. Он и вправду был на один раз, только я его не сам сделал, как вы говорите, а купил вместе с пистолетом. На другое утро я доехал до вокзала и отправился в Сёдертелье. По пути зашел в какойто дом и бросил глушитель в мусоропровод. Какой дом, и сам теперь не припомню. В Сёдертелье сел на моторную лодку, которая у меня там обычно стоит, и к вечеру добрался на ней до Стокгольма. Утром забрал портфель с пистолетом, опять сел в лодку и гдето аж около Ваксхольма бросил портфель в море. Прямо посреди фарватера.
      Мартин Бек озабоченно нахмурился.
      — Все было точно так, как я сейчас сказал, — запальчиво продолжал Мауритсон. — Без меня никто не может войти в мою квартиру. Ключа я никому не давал. Только дватри человека знают мой адрес, а им я сказал, что на несколько дней уезжаю в Испанию, перед тем как занялся Свярдом.
      — Ну?..
      — А вы вот сидите тут, и вам все известно, черт возьми. Известно про пистолет, который я самолично вот этими руками в море утопил. Известно про глушитель. Так вы уж будьте любезны, просветите меня.
      Мартин Бек задумался.
      — Гдето вы так или иначе допустили ошибку, — сказал он наконец.
      — Ошибку? Но ведь я же вам все рассказал, ничего не пропустил. Или я уже не отвечаю за свои поступки, черт дери? Что?..
      Мауритсон пронзительно рассмеялся, но тут же оборвал смех:
      — Ну конечно, и вы хотите меня подловить. Только не думайте, что я повторю эти показания на суде.
      Опять зазвучал истерический хохот.
      Мартин Бек встал, открыл дверь и жестом подозвал конвоира:
      — У меня все. Пока все.
      Мауритсона увели. Он продолжал смеяться. Приятным этот смех нельзя было назвать.
      Мартин Бек открыл тумбу письменного стола, быстро перемотал конец ленты, вынул бобину из аппарата и прошел в штаб спецгруппы.
      Он застал там Рённа и Колльберга.
      — Ну? — спросил Колльберг. — Понравился тебе Мауритсон?
      — Не очень. Но у меня есть данные, чтобы привлечь его за убийство.
      — Кого же он еще убил?
      — Свярда.
      — В самом деле?
      — Точно. Он даже признался.
      — Послушай, эта лента, — вмешался Рённ, — она из моего магнитофона?
      — Да.
      — Ну так тебе от нее не будет проку. Аппарат ведь не работает.
      — Я его сам проверил.
      — Точно, первые две минуты он пишет. А потом звук пропадает. Я вызвал на завтра монтера.
      — Вот как. — Мартин Бек поглядел на ленту. — Ничего. Мауритсон все равно уличен. Леннарт же сам сказал, что оружие, из которого совершено убийство, неопровержимо указывает на него. Ельм говорил вам, что на пистолет был надет глушитель?
      — Говорил. — Колльберг зевнул. — Но в банке Мауритсон обошелся без глушителя. Скажи лучше, почему у тебя лицо такое озабоченное?
      — С Мауритсоном чтото неладно, — ответил Мартин Бек. — И я не могу понять, в чем дело.