Мальмстрём и Мурен совершили налет в пятницу, четырнадцатого июля. Ровно без четверти три они вошли в банк — в оранжевых комбинезонах, масках «Фантомас» и резиновых перчатках.
      Они держали в руках свои крупнокалиберные пистолеты, и Мурен первым делом пустил пулю в потолок. Чтобы присутствующим было понятно, о чем идет речь, он затем крикнул на ломаном шведском языке:
      — Ограбление!
      Хаузер и Хофф были в обычных костюмах, только лицо скрывал черный капюшон с прорезями для глаз. Хаузер был вооружен автоматом. Хофф — куцым дробовиком «марица». Они стояли в дверях, прикрывая пути отхода к машинам.
      Хофф поводил стволом обреза, чтобы не совались посторонние; Хаузер, как предусматривал план, занял тактически выгодную позицию, которая позволяла ему держать под прицелом и прилегающую часть тротуара, и кассовый зал.
      Тем временем Мальмстрём и Мурен методично опорожняли кассы.
      Все шло по плану с точностью изумительной.
      Пятью минутами раньше в южной части города, возле гаража на Русенлюндсгатан взорвался какойто старый рыдван. Сразу после взрыва послышались беспорядочные выстрелы и загорелась постройка по соседству. Виновник всей этой суматохи, подрядчик А, вышел проходными дворами на другую улицу, сел в свою машину и покатил домой.
      Ровно через минуту после взрыва в подворотню полицейского управления въехал задним ходом мебельный фургон, причем въехал наискось и плотно застрял. Из фургона высыпались коробки с ветошью, которая была пропитана горючей смесью и тотчас вспыхнула ярким пламенем.
      А подрядчик Б в это время невозмутимо шагал по тротуару, удаляясь от места происшествия, словно его ничуть не касался этот сумбур.
      Словом, все шло как пописаному. Предусмотренные планом акции выполнялись досконально и точно по расписанию.
      С точки зрения полиции, события в общем и целом тоже развивались так, как было предусмотрено, это относилось и к последовательности акций, и к срокам.
      Если не считать одной небольшой закавыки.
      Мальмстрём и Мурен провели налет не в Стокгольме.
      Они ограбили банк в Мальмё.
      Пер Монссон, старший инспектор уголовной полиции Мальмё, пил кофе в своем кабинете. Его окно выходило во двор полицейского управления, и инспектор чуть не подавился сдобой, когда в подворотне чтото ухнуло и заклубился густой дым. Одновременно Бенни Скакке, подающий надежды молодой сотрудник, который, сколько ни усердствовал, никак не мог продвинуться дальше простого инспектора, распахнул дверь его кабинета и крикнул, что принят сигнал тревоги. На Русенлюндсгатан произведен взрыв, идет жуткая перестрелка, горит по меньшей мере одна постройка.
      Хотя Скакке четвертый год жил в Мальмё, он никогда не слышал о такой улице и не представлял себе, где она находится. Зато Пер Монссон знал родной город как свои пять пальцев, и ему было невдомек, с чего это вдруг комуто понадобилось устраивать взрыв в глухом закоулке тихого городского района, известного под названием Софьина Роща.
      Впрочем, ни ему, ни его коллегам не пришлось долго раздумывать. Не успело начальство распорядиться, чтобы личный состав выезжал к месту происшествия, как само полицейское управление подверглось атаке, и, когда разобрались что к чему, оказалось, что весь тактический резерв заперт во дворе. Так что сотрудники добирались до Русенлюндсгатан на такси или на собственных машинах, не оборудованных радиотелефоном.
      Монссон прибыл туда в семь минут четвертого. К этому времени расторопные пожарники уже справились с огнем; устроенный неизвестным поджигателем пожар причинил незначительные повреждения пустому гаражу. Направленные в район взрыва крупные полицейские силы не обнаружили ничего особо подозрительного, если не считать искореженного драндулета. А через восемь минут один из моторизованных патрулей услышал по своему приемнику донесение о том, что ограблен банк в деловом центре города.
      Мальмстрём и Мурен к этой минуте успели покинуть Мальмё. Ктото видел, как от банка отъехал синий «фиат». Погони не было, и через несколько минут приятели разделились, сев каждый в свою машину.
      Как только полиции наконец удалось навести порядок в собственном доме, избавившись от фургона и горящих коробок, город был закрыт. Полицейские силы всей страны были брошены на розыск синего «фиата».
      Его нашли через три дня в одном из сараев Восточной гавани Мальмё; в машине лежали комбинезоны, маски «Фантомас», резиновые перчатки, пистолеты и разная дребедень.
      Хаузер и Хофф честно отработали щедрый гонорар, помещенный на чековые счета их жен. Они удерживали позицию у входа в банк почти десять минут после того, как укатили Мальмстрём и Мурен, и отошли только тогда, когда вдали показались первые полицейские — два пеших патруля, весь опыт которых сводился к перебранкам со школьниками, распивающими слабое пиво в общественных местах. Вооруженные портативными радиостанциями, они не пощадили своих голосовых связок, да только некому было оценить их усилия, потому что в эти минуты чуть не все полицейские города Мальмё кричали в свои микрофоны — и почти никто не слушал.
 
 
      Хаузеру вопреки всем, в том числе и его собственным, расчетам даже удалось благополучно уйти; через Хельсингборг и Хельсинтёр он без помех покинул страну.
      А вот Хофф попался — попался изза странной оплошности. Без пяти четыре он поднялся на борт железнодорожного парома «Мальмёхюс», одетый в серый костюм, белую сорочку с галстуком и черный куклуксклановский капюшон. Проклятая рассеянность…
      Портовая охрана и таможенники пропустили его, полагая, что на пароме происходит не то маскарад, не то мальчишник, но у команды он вызвал подозрение, и по прибытии в Копенгаген Хоффа сдали пожилому датскому полицейскому, который от удивления чуть не выронил бутылку с пивом, когда задержанный кротко выложил на стол тесной дежурки два заряженных пистолета, плоский штык и ручную гранату с вставленным запалом. Впрочем, безоружный датчанин быстро опомнился и совсем повеселел, когда выяснилось, что фамилия арестованного совпадает с названием фирмы, производящей превосходное пиво.
      Помимо билета до Франкфурта, Хофф имел при себе деньги, а именно сорок немецких марок, две датские десятки и три кроны тридцать пять эре в шведской валюте.
      За вычетом этой суммы потери банка составили только два миллиона шестьсот тринадцать тысяч четыреста девяносто шесть крон и шестьдесят пять эре.
      Странные вещи происходили в это время в Стокгольме.
      И самое сногсшибательное приключение выпало на долю Эйнара Рённа.
      Ему выделили шестерых полицейских и поручили относительно скромную задачу: держать под наблюдением Русенлюндсгатан и схватить подрядчика А. Поскольку улица довольно длинная, он постарался целесообразно распределить свои немногочисленные силы. Двое на машине составили мобильный отряд, остальные четверо заняли стратегические пункты.
      Бульдозер Ульссон велел ему действовать спокойно, главное — не терять голову, что бы ни произошло.
      Без двадцати двух минут три Эйнар Рённ стоял как раз напротив кафе «Бергсгрюван». Ничто не омрачало его настроения, когда к нему подошли два юнца — такие же неопрятные, как большинство прохожих на стокгольмских улицах в наши дни.
      — Дай закурить, — сказал один из них.
      — Угу, так ведь нет у меня сигарет, — миролюбиво ответил Рённ.
      Миг — и он увидел стилет, нацеленный ему прямо в живот, а в опасной близости от его головы закачалась велосипедная цепь.
      — Ну ты, треска вонючая, — процедил юнец со стилетом. И бросил своему приятелю: — Тебе бумажник. Мне часы и кольцо. Потом пырнем старичка.
      Рённ никогда не слыл мастером джиуджитсу или карате, но коекакие приемы всетаки помнил.
      Он ловко сделал подсечку парню с ножом, который удивленно приземлился на пятую точку. Однако следующий прием Рённу удался хуже. Он уклонился в сторону, но недостаточно быстро, и цепь ударила его повыше правого уха так, что в глазах потемнело. Тем не менее, падая, он ухитрился повалить на тротуар и второго грабителя.
      — Ну, дед, заказывай панихиду, — прошипел юнец со стилетом.
      В эту самую минуту к месту происшествия подоспел мобильный отряд, и, когда в голове у Рённа прояснилось, полицейские уже успели избить лежачих лиходеев дубинками и пистолетами и заковать их в наручники.
      Парень с велосипедной цепью первым пришел в себя, осмотрелся кругом, вытер кровь со лба и недоуменно спросил:
      — Что произошло?
      — А то, паренек, что ты на засаду нарвался, — объяснил ему один из полицейских.
      — Полицейская засада? Против нас? Да вы что? Изза какойто тухлой трески?
      У Рённа снова выросла шишка на голове — правда, это был единственный физический урон, который понесла спецгруппа в этот день; психологические травмы не в счет.
      В оснащенном по последнему слову техники сером автобусе оперативного центра Бульдозер Ульссон выделывал замысловатые антраша от нетерпения, чем немало затруднял работу не только радисту, но и руководившему этой частью операции Колдьбергу.
      Без четверти три напряжение достигло кульминации, потянулись нестерпимо долгие секунды.
      В три часа служащие банка заявили, что пора закрывать, и сосредоточенным в зале полицейским силам во главе с Гюнвальдом Ларссоном оставалось лишь покориться.
      Тяжкое чувство опустошенности овладело всеми, только Бульдозер Ульссон сказал:
      — Господа, это временная неудача. А может быть, никакой неудачи и нет. Просто Рус проведал, что мы чтото проведали, и рассчитывает взять нас измором. Он пошлет Мальмстрёма и Мурена на дело в следующую пятницу, ровно через неделю. Фактически потеря темпа у него, а не у нас.
      Первые тревожные сигналы поступили в половине четвертого. Причем настолько тревожные, что спецгруппа тотчас отступила в штаб на Кунгсхольмене, чтобы оттуда следить за ходом событий. В ближайшие часы телексы безостановочно отстукивали новые сообщения.
      Малопомалу картина прояснялась.
      — Очевидно, слово Милан означало не то, что ты думал, — сухо сказал Колльберг.
      — Не то, — согласился Бульдозер. — Мальмё… Вот ловкачи!
      Удивительное дело: он уже целый час не метался, а тихо сидел на месте.
      — Кто бы мог знать, что и в Мальмё есть такая улица, — проворчал Гюнвальд Ларссон.
      — И что почти все новые отделения банков строят по одному чертежу, — добавил Колльберг.
      — Мы должны были знать это, господа! — воскликнул Бульдозер. — Рус знал. Зато теперь мы будем начеку. Совсем забыли про рационализацию. Одинаково строить дешевле. Рус привязал нас к Стокгольму. Но в другой раз он нас не проведет. Главное, не сидеть сложа руки.
      Бульдозер встал; он явно воспрянул духом.
      — А где сейчас Вернер Рус?
      — В Стамбуле, — ответил Гюнвальд Ларссон. — Отдыхает там, у него несколько свободных дней.
      — Так, — произнес Колльберг. — Хотел бы я знать, где отдыхают Мальмстрём и Мурен?
      — Это не играет никакой роли. — Бульдозер все больше воодушевлялся. — Легко добыто — легко прожито. Скоро они опять появятся здесь. И уж тогда на нашей улице будет праздник.
      — Как же, жди, — буркнул Колльберг.
      Итак, туман развеялся совсем. И день был на исходе. Мальмстрём успел уже расположиться в гостиничном номере в Женеве, который заказал еще три недели назад.
      Мурен находился в Цюрихе, но собирался завтра же двигаться дальше, в Южную Америку.
      В сарае, у которого они пересаживались в другие машины, им удалось перекинуться лишь несколькими словами.
      — Ты уж смотри, не выбрасывай заработанные тяжким трудом гроши на трусы и недостойных женщин, — наставительно произнес Мурен.
      — Жуть какой куш отхватили, — отозвался Мальмстрём. — Что будет делать с деньгами?
      — В банк положим, что же еще, — ответил Мурен.
      В один из ближайших дней в отеле «Хилтон Истанбул», сидя в баре и потягивая коктейль «дайкири», Вернер Рус читал «Геральд трибюн».
      Впервые сей разборчивый орган печати удостоил его своим вниманием. Короткая заметка, лаконичный заголовок: «Ограбление банка пошведски».
      Сообщались основные факты, в частности выручка налетчиков. Около полмиллиона долларов.
      И второстепенная деталь:
      «Представитель шведской полиции заявил сегодня, что организаторы ограбления известны».
      Чуть пониже — еще одна телеграмма из Швеции:
      «Массовый побег. Пятнадцать самых матерых грабителей бежали сегодня из тюрьмы Кумла, считавшейся абсолютно надежной».
      Бульдозера Ульссона эта новость застигла в ту самую минуту, когда он впервые за много недель лег спать в супружескую постель. Он тотчас вскочил и забегал по спальне, упоенно твердя:
      — Какие возможности! Какие сказочные возможности! Теперь пойдет война не на жизнь, а на смерть!

      В пятницу Мартин Бек явился в дом на Тюлегатан в четверть шестого с бутылкой вина в руке и мозаикой под мышкой. На первом этаже ему встретилась Рея. Одетая только в длинный лиловый кафтан, она громыхала по ступенькам красными сабо, держа в руках по сумке с мусором.
      — Привет, — поздоровалась она. — Хорошо, что ты пришел. Я тебе коечто покажу.
      — Давай я возьму сумки, — предложил он.
      — Зачем, это мусор. Да у тебя и без того руки заняты. Это и есть та мозаика?
      — Ага.
      — Очень хорошо. Откроешь мне?
      Мартин Бек распахнул дверь на двор, и Рея направилась к мусорным контейнерам. Он провожал ее взглядом. Ноги, как и фигура, — крепкие, мускулистые, ладные. Хлопнув крышкой контейнера, она сразу повернулась и побежала обратно. Бежала поспортивному, слегка наклонив голову, уверенно и легко.
      И по лестнице она поднималась почти бегом, он еле поспевал за ней.
      На кухне за чашкой чая сидели двое — девушка по имени Ингела и другая, которой он еще не видел.
      — Ну, что ты мне хотела показать?
      — Сию минуту, — сказала Рея. — Пошли.
      Мартин Бек пошел за ней.
      Она показала на одну из дверей, выходящих в прихожую.
      — Вот, прошу. Запертая комната.
      — Детская?
      — Точно. В ней никого нет, и заперто изнутри.
      Он пристально поглядел на нее. Какая она сегодня бодрая и веселая…
      Рея рассмеялась — у нее был чуть хрипловатый сердечный смех.
      — Дверь запирается изнутри на крючок. Я сама его привинтила. Чтобы ребята могли уединяться, когда захотят..
      — Но ведь их дома нет.
      — Фу, дурачок! Я там убиралась, пылесосила, а когда кончила уборку, захлопнула дверь — и перестаралась. Крючок подскочил и упал в петлю. Теперь не откроешь.
      Он подергал дверь. Правда, не поддается.
      — Сам крючок — на двери, — объяснила она, — а петля на косяке. Крепко привинчены.
      — Ну и как же теперь открыть?
      Она пожала плечами:
      — Видно, силу применить придется. Действуй. Как говорится, для таких вещей и держат мужчину в доме.
      Наверно, у него был на редкость глупый вид, потому что она опять рассмеялась. Потом быстро погладила его по щеке и сказала:
      — Ладно, Бог с ней. Сама справлюсь. Но как бы то ни было, вот перед тобой запертая комната. Не знаю только, какой вариант.
      — А нельзя чтонибудь в щель просунуть?
      — Щелито нет. Я же тебе говорю, сама крючок ставила. Сработано на совесть.
      Она была права: дверь решительно не поддавалась.
      Рея взялась за ручку, сбросила правый башмак и уперлась в косяк ступней.
      — Нет уж, постой, — вмешался он. — Лучше я.
      — Давай, — уступила она и пошла на кухню к своим гостям.
      Мартин Бек некоторое время присматривался к двери. Потом поступил так же, как Рея, — уперся ногой в косяк и взялся за ручку. Она была старая, добротная и производила вполне надежное впечатление.
      В самом деле, другого способа нет. Разве что выбить шплинты из петель.
      Сначала он дернул вполсилы, но во второй раз рванул уже как следует. Только на пятый раз его усилия увенчались успехом — винты поддались с жалобным скрипом, и дверь распахнулась.
      Не выдержали шурупы, крепившие крючок, а петля сидела на месте, словно впаянная в косяк. Она была отлита заодно с опорной пластиной; в пластине — четыре дырки для шурупов.
      Крючок даже не выскочил из петли — широкий, несгибаемый, видно стальной.
      Мартин Бек осмотрелся в детской. Комната пуста, окно заперто…
      Теперь, чтобы действовал запор, надо передвинуть крючок и петлю на несколько сантиметров. Вокруг старых дырок вся древесина измочалена.
      Он вышел на кухню, там оживленно беседовали о геноциде во Вьетнаме.
      — Рея, — сказал Мартин Бек. — Где инструмент?
      — Вон там, в сундучке.
      Ее руки были заняты — Рея делилась с гостьей секретами вязания, — и она показала ногой.
      Он разыскал отвертку и шило, но она остановила его:
      — Небось не срочно. Возьми себе чашку и садись с нами. Погляди, каких булочек Анна напекла.
      Он сел и принялся за свежую булочку, рассеянно слушая их беседу, но затем в мозгу его будто включился магнитофон, который воспроизводил совсем другой разговор, происходивший одиннадцать дней назад.
      Разговор в одном из коридоров Стокгольмского городского суда, состоялся во вторник, 4 июля 1972 года.
 
       Мартин Бек:Значит, вы выбили шплинты из петель, открыли дверь, а потом вошли в квартиру?
       Кеннет Квастму:Ну да.
       Мартин Бек:Кто вошел первым?
      Кеннет Квастму: Я вошел. Кристианссона мутило от запаха.
       Мартин Бек:Что ты сделал, когда вошел? Поточнее.
       Кеннет Квастму:Вонь стояла жуткая. В комнате было мало света, но я увидел на полу труп, метрах в двухтрех от окна.
       Мартин Бек:Дальше? Постарайся вспомнить все подробно.
       Кеннет Квастму:В комнате нечем было дышать. Я обошел вокруг тела и подошел к окну.
       Мартин Бек:Окно было закрыто?
       Кеннет Квастму:Да. И штора спущена. Я хотел ее поднять — не поддалась. Пружина была сорвана. Но ведь надо было открыть окно, чтобы проветрить.
       Мартин Бек:Ну и что же ты сделал?
       Кеннет Квастму:Просто отодвинул штору в сторону и распахнул окно. Потом мы скрутили штору и наладили пружину. Но это уже потом.
       Мартин Бек:Окно было заперто?
       Кеннет Квастму:Ага, во всяком случае, одна щеколда была надета на крюк. Я поднял ее и открыл окно.
       Мартин Бек:Ты не помнишь, какая это была щеколда — верхняя или нижняя?
       Кеннет Квастму:Точно не скажу: Помоему, верхняя. Насчет нижней сейчас не припомню. Кажется, я ее тоже открыл… нет, не помню.
       Мартин Бек:Но ты уверен, что окно было заперто изнутри?
       Кеннет Квастму:Конечно, уверен. На сто процентов.
 
      Рея легонько толкнула Мартина Бека ногой.
      — Кому говорят, возьми еще булочку.
      — Рея, у тебя есть хороший фонарик? — спросил он.
      — Есть. В чуланчике, на гвозде висит.
      — Можно его взять на время?
      — Конечно, возьми.
      — Мне надо уйти сейчас. Но я быстро вернусь и починю дверь.
      — Отлично, — сказала она. — Пока.
      — Пока, — эхом откликнулись ее подруги.
      — Пока, — ответил Мартин Бек.
      Он взял фонарик, вызвал по телефону такси и проехал прямо на Бергсгатан. Несколько минут постоял на тротуаре, глядя через улицу на окно на третьем этаже.
      Потом повернулся. Перед ним возвышался поросший кустарником, крутой каменистый склон Крунубергского парка.
      Мартин Бек стал карабкаться вверх по склону, пока не поравнялся с окном. Промежуток составлял от силы двадцать пять метров. Достав из грудного кармана шариковую ручку, он прицелился в темный прямоугольник окна. Штора была спущена; до особого распоряжения полиция запретила негодующему домовладельцу сдавать квартиру.
      Мартин Бек сделал несколько шагов в одну, в другую сторону, пока не нашел наилучшее положение. Он не считал себя метким стрелком, однако не сомневался, что, будь у него в руке вместо шариковой ручки автоматический пистолет сорок пятого калибра, он сумел бы попасть в человека, стоящего в этом окне.
      И остаться при этом незамеченным. Конечно, в середине апреля листва пожиже, но и то можно притаиться так, что на тебя не обратят внимания.
      В это время дня еще достаточно светло, но и поздно вечером уличное освещение, наверное, позволяет различить окно. К тому же в темноте легче укрыться в кустах.
      А вот стрелять без глушителя было бы рискованно.
      Он еще раз проверил, какое место лучше всего для стрельбы, и приступил к поискам.