— И вывод гласил, что Свярд здоров?
      — Практически здоров. Насчет шишек на шее мы сразу его успокоили — обыкновенные жировики, ничего опасного. Опухоль в области живота потребовала более серьезного исследования. Мы, в частности, произвели общую аортографию, рентген всего пищеварительного тракта. А также биопсию печени…
      — Это что такое?
      — Биопсия печени? Попросту выражаясь, в бок пациента вводят трубочку и отделяют кусочек печени. Кстати, это исследование я сам проводил. Затем взятый образец направили в лабораторию и проверили на раковые клетки. Так вот, ничего похожего мы не нашли. Опухоль оказалась изолированной кистой на колон…
      — Простите, как вы сказали?
      — На кишке. Словом, киста. Ничего серьезного. Ее можно было удалить хирургическим путем, но мы посчитали, что в таком вмешательстве нет нужды. Пациент не испытывал никаких неудобств. Правда, он утверждал, что у него прежде были сильные боли, но они явно носили психосоматический характер.
      Врач остановился, посмотрел на Мартина Бека, как глядят на детей и малограмотных, и пояснил:
      — Попросту говоря, самовнушение.
      — Вы лично общались со Свярдом?
      — Конечно. Я каждый день с ним разговаривал, и перед его выпиской у нас состоялась долгая беседа.
      — Как он держался?
      — Первое время все его поведение определялось мыслями о мнимой болезни. Он был уверен, что у него неизлечимый рак и дни его сочтены. Думал, что ему осталось жить от силы месяц.
      — Что ж, он угадал, — вставил Мартин Бек.
      — В самом деле? Попал под машину?
      — Застрелен. Возможно, покончил с собой.
      Врач снял очки и задумчиво протер их уголком халата.
      — Второе предположение кажется мне совсем невероятным.
      — Почему?
      — Как я уже сказал, перед выпиской Свярда у меня была с ним долгая беседа. Когда он убедился, что здоров, у него словно гора с плеч свалилась. Прежде он был страшно подавленный, а тут совсем переменился, сразу повеселел. Еще до этого мы установили, что его боли исчезают от самых простых средств. От таких таблеток, которые, между нами говоря, вовсе не являются болеутоляющими.
      — Значит, повашему, он не мог покончить с собой?
      — Не такая натура.
      — А какая у него была натура?
      — Я не психиатр, но на меня он произвел впечатление человека сурового и замкнутого. Персонал жаловался на него — придирается, брюзжит… Но это все проявилось уже в последние дни, после того, как он понял, что у него нет ничего опасного.
      Подумав, Мартин Бек спросил:
      — Вы не знаете, его здесь никто не навещал?
      — Чего не знаю, того не знаю. Вообщето он говорил мне, что у него нет друзей.
      Мартин Бек встал.
      — Спасибо. Тогда, пожалуй, все. До свидания.
      Он был уже в дверях, когда врач вдруг сказал:
      — Кстати, насчет друзей и посещений…
      — Да?
      — Понимаете, какойто родственник Свярда — его племянник, звонил както во время моего дежурства и справлялся о здоровье дяди.
      — И что вы ответили?
      — Он позвонил как раз, когда мы закончили обследование. И я сразу обрадовал его, ответил, что Свярд здоров, проживет еще много лет.
      — Ну и как он реагировал?
      — Судя по голосу, удивился. Очевидно, Свярд не только себя, но и его убедил, что тяжело болен и не выйдет живым из больницы.
      — Этот племянник както назвался?
      — Наверно, но я не запомнил фамилию.
      — Я сейчас вот о чем подумал, — сказал Мартин Бек. — Разве не заведено, чтобы пациент сообщал фамилию и адрес когонибудь из родных или знакомых на случай…
      Он не договорил.
      — Совершенно верно. — Врач надел очки. — Сейчас поглядим… Тут должно быть написано. Точно, есть.
      — Кто же это?
      — Рея Нильсен.
 
      Глубоко задумавшись, Мартин Бек шел через парк Тантулюнден. Его не ограбили, даже не оглушили ударом по голове; правда, в кустах кругом лежало множество пьяниц, очевидно ожидающих, когда ктонибудь возьмется их опекать.
      А задуматься было о чем.
      У Карла Эдвина Свярда не было ни братьев, ни сестер.
      Откуда же взялся племянник?
      У Мартина Бека появился повод наведаться на Тюлегатан, и он направился было туда.
      Но, доехав на метро до станции «Центральная», он передумал и, вместо того чтобы сделать пересадку, возвратился на две остановки назад. Выйдя на станции «Слюссен», не спеша побрел по набережной Шеппсбрун. Может быть, сегодня есть на что поглядеть?
      Но красивых пароходов не было.
      Внезапно он почувствовал, что проголодался. Магазины уже закрылись, пришлось зайти в ресторан. Мартин Бек заказал окорок с гарниром и приступил к еде под градом любопытных взглядов — иностранные туристы истязали официантов дурацкими вопросами, кто и чем знаменит из присутствующих. Годом раньше о Мартине Беке довольно много писали, но люди быстро забывают, и слава его уже померкла.
      Расплачиваясь, он сразу ощутил, что давно не был в ресторане. Ибо за время его вынужденного воздержания и без того баснословные цены подскочили еще выше.
      Придя домой, Мартин Бек долго бродил по квартире в отвратительнейшем настроении, прежде чем взял очередную книгу и лег. Книга была недостаточно скучной, чтобы усыпить его, и недостаточно интересной, чтобы прогнать сон. Часов около трех он встал и принял две таблетки снотворного, от чего обычно старался воздерживаться. Быстро уснул и проснулся совсем разбитый, хотя спал дольше обычного и на этот раз обошлось без снов.
      Явившись на службу, он начал рабочий день с того, что внимательно проштудировал все свои записи. Этого занятия ему хватило до второго завтрака — чашки чая и двух сухарей.
      Перекусив, он сходил в туалет и вымыл руки.
      Когда он вернулся в кабинет, зазвонил телефон.
      — Комиссар Бек? — спросил мужской голос.
      — Да.
      — Говорят из Торгового банка.
      Голос объяснил, из какого отделения звонят, и продолжал:
      — Мы получили запрос относительно клиента по фамилии Свярд, Карл Эдвин Свярд.
      — Да, слушаю.
      — У нас открыт счет на его имя.
      — На счету есть деньги?
      — Да, и сумма довольно крупная.
      — Сколько?
      — Около шестидесяти тысяч. Вообще…
      Говорящий замялся.
      — Ну, что вы хотели сказать? — подбодрил Мартин Бек.
      — Вообще, я бы сказал, счет какойто странный.
      — Бумаги у вас под рукой?
      — Конечно.
      — Я могу сейчас приехать и взглянуть на них?
      — Разумеется. Спросите бухгалтера Бенгтсона.
      Мартин Бек был рад немного размяться. Отделение банка находилось на углу Уденгатан и Свеавеген, и, несмотря на оживленное движение, он добрался туда за какихнибудь полчаса.
      Ему отвели столик за стойкой, и, просматривая бумаги, он подумал, что есть всетаки чтото положительное в порядках, позволяющих полиции и прочим властям бесцеремонно копаться в личных делах граждан.
      Что верно, то верно: странный счет.
      — Обращает на себя внимание тот факт, что клиент предпочел чековый счет, — сказал бухгалтер. — Было бы естественнее выбрать такую форму вклада, которая дает более высокий процент.
      Справедливое замечание, но Мартина Бека больше заинтересовала регулярность взносов. Ежемесячно поступало семьсот пятьдесят крон, причем всегда между пятнадцатым и двадцатым числами.
      — Насколько я понимаю, — сказал Мартин Бек, — деньги вносились не здесь.
      — Совершенно верно, ни одного вклада не сделано у нас. Вот, посмотрите, каждый взнос оформлен в другом отделении, часто даже не нашего банка. Технически это никакой роли не играет, все равно ведь деньги поступают сюда, на счет Свярда. Но постоянная смена касс, похоже, не случайна.
      — Вы хотите сказать, что Свярд перечислял деньги сам, но так, чтобы оставаться неизвестным?
      — Да… Скорее всего. Когда перечисляешь деньги на свой счет, необязательно указывать фамилию отправителя.
      — Но ведь бланк все равно надо заполнять?
      — Как когда. Очень часто клиент просто вручает деньги кассиру и просит оформить перевод. Не все умеют бланки заполнять, тогда кассир вписывает фамилию адресата, номер личного счета, расчетный счет. Это предусмотрено правилами сервиса.
      — А дальше что?
      — Клиент получает копию бланка в качестве квитанции. Когда клиент перечисляет деньги на собственный счет, банк не шлет ему извещения. Вообще уведомления посылают только в том случае, если клиент об этом просит.
      — Понятно, а куда попадают оригиналы бланков?
      — В наш центральный архив.
      Мартин Бек медленно провел пальцем вдоль колонки цифр.
      — Свярд ни разу не брал денег со своего счета? — спросил он.
      — Нет, и это мне кажется самым странным. Ни одного чека не выписал. А когда я стал проверять, выяснилось, что он даже чековой книжки не брал, во всяком случае последние несколько лет.
      Мартин Бек потер переносицу. На квартире Свярда не нашли ни чековой книжки, ни уведомлений, ни копий бланков перечислений.
      — Ктонибудь из здешнего отделения знает Свярда в лицо?
      — Нет, мы его никогда не видели.
      — Когда открыт счет?
      — Судя по всему, в апреле тысяча девятьсот шестьдесят шестого.
      — И с тех пор ежемесячно поступало семьсот пятьдесят крон?
      — Да. Правда, последний взнос получен шестнадцатого марта сего года. — Заведующий заглянул в свой календарик. — Это был четверг. А в апреле ничего не поступило.
      — Это объясняется очень просто, — сказал Мартин Бек. — Свярд умер.
      — Что вы говорите… Нас не известили. Обычно в таких случаях к нам обращаются претенденты на наследство.
      — Ну, в этом случае претендентов не было.
      Чиновник озадаченно посмотрел на него.
      — Зато теперь будут, — добавил Мартин Бек. — Всего доброго.
      Лучше не задерживаться, пока ктонибудь не надумал ограбить этот банк. Если при нем произойдет налет, как пить дать привлекут его в спецгруппу.
      Откомандируют… Отрядят…
 
      Как бы то ни было, дело повернулось новой стороной. Семьсот пятьдесят крон в месяц, шесть лет подряд! Как говорится, постоянный доход. И поскольку Свярд ничего не расходовал, на таинственном счету накопилась изрядная сумма. Пятьдесят четыре тысячи крон плюс проценты.
      Для Мартина Бека это были большие деньги.
      Для Свярда, надо думать, и того больше: целое состояние.
      Так что Рея была не так уж далека от истины, когда говорила про деньги в матраце. Вся разница в том, что Свярд поступил более рассудительно, в духе времени.
      Новый поворот подсказывал и новые пути поиска.
      Для начала надо, вопервых, потолковать с налоговыми органами, вовторых, взглянуть на бланки перечислений, если они и впрямь сохранились.
      Налоговое управление не располагало никакими данными о Свярде. Когда речь идет о бедняках, каким его считали, власти ограничиваются утонченной формой эксплуатации, которая выражается в наценке на продовольственные товары и сильнее всего бьет по карману тех, у кого карман и без того самый тощий.
      Мартин Бек буквально слышал в телефонной трубке, как налоговый инспектор облизывается при мысли о пятидесяти четырех тысячах крон, оставшихся без хозяина. Уж он найдет способ конфисковать эти деньги, даже если окажется, что Свярд ухитрился нажить их, как выражались когдато, честным путем — скажем, упорным трудом.
      Да только вряд ли эти деньги заработаны честным трудом, а накопить такую сумму при той пенсии, какую получал Свярд, немыслимо.
      Так, а что же с бланками перечислений?..
      В центральном отделении Торгового банка быстро отыскали двадцать два последних бланка — всего их, если он верно посчитал, было семьдесят два, — и в тот же день Мартин Бек держал в руках заветные бумажки. Все бланки оформлены в разных отделениях, и каждый заполнен другой рукой — несомненно, рукой кассира. Конечно, этих людей можно разыскать и спросить, помнят ли они клиента. Колоссальный труд, который, скорее всего, ничего не даст.
      Кто в состоянии вспомнить человека, который много месяцев назад перечислил на свой чековый счет семьсот пятьдесят крон?
      Ответ: никто.
      …И вот Мартин Бек сидит у себя дома и пьет чай из мемориальной кружки.
      Нда, будь таинственный вкладчик похож на фельдмаршала Хейга, его бы кто угодно запомнил.
      Но кто похож на фельдмаршала Хейга? Никто. Ни в одном фильме, ни в одной театральной постановке, даже самой реалистичной, не удалось добиться удовлетворительного сходства.
      Мартин Бек снова был не в своей тарелке. Опять душа не на месте, опять муторно, но теперь это отчасти объяснялось тем, что он никак не мог выкинуть из головы служебные дела.
      Свярд.
      Эта дурацкая запертая комната.
      Таинственный вкладчик.
      Вот именно, таинственный вкладчик. Кто он? Неужели всетаки сам Свярд?
      Нет.
      Трудно поверить, чтобы Свярд стал так мудрить.
      И невозможно представить себе, чтобы обыкновенный складской рабочий сам додумался завести чековый счет в банке.
      Нет, деньги перечислял ктото другой. Повидимому, мужчина — очень уж сомнительно, чтобы в банк пришла женщина, назвалась Карлом Эдвином Свярдом и сказала, что хочет перечислить семьсот пятьдесят крон на свой чековый счет.
      И вообще, с какой стати ктото переводил Свярду деньги?
      Этот вопрос пока что повисал в воздухе.
      Кроме того, есть еще одна непонятная фигура.
      Загадочный племянник.
      Но невидимка номер один — человек, который то ли в апреле, то ли в начале мая ухитрился застрелить Свярда, хотя тот забаррикадировался в запертой изнутри комнате, как в крепости.
      А может быть, эти трое неизвестных — на самом деле одно лицо? Вкладчик, племянник, убийца?
      Да, есть над чем поломать голову.
      Мартин Бек отодвинул кружку и поглядел на часы. Быстро время пролетело — уже половина десятого. Пойти куданибудь поздно.
      Да и куда идти?
      Мартин Бек поставил пластинку Баха и включил проигрыватель.
      Потом лег в постель.
      Он продолжал размышлять. Если отвлечься от всех пробелов и вопросительных знаков, из того, что уже известно, можно составить версию. Племянник, вкладчик и убийца — один человек. Свярд был мелким шантажистом и шесть лет принуждал этого человека платить ему семьсот пятьдесят крон в месяц, однако изза болезненной скупости ничего не тратил. Его жертва продолжала платить год за годом, пока не лопнуло терпение.
      Представить себе Свярда в роли шантажиста не так уж трудно. Но у шантажиста должны быть какието козыри против того, у кого он вымогает деньги.
      В квартире Свярда ничего такого не нашли.
      Конечно, он мог завести для своих секретов абонентский ящик в банке. Если так, полиция об этом скоро узнает.
      Суть в том, что шантажист должен располагать какойто информацией.
      Где мог складской рабочий добыть такую информацию?
      Там, где он работал.
      Или там, где жил.
      Насколько известно, Свярд в общемто больше нигде и не бывал.
      Только дома и на работе.
      Но в июне 1966 года Свярд оставил работу. За два месяца до этого на его чековый счет поступил первый взнос.
      Стало быть, началось все больше шести лет назад. А чем занимался Свярд после этого?
      Когда Мартин Бек проснулся, пластинка все еще крутилась. Может быть, ему чтото и приснилось, но память ничего не сохранила.
      Среда, новый рабочий день, и совершенно ясно, с чего он должен начаться.
      С прогулки.
      Нет, не до метро. В кабинет на аллее Вестберга Мартина Бека не тянуло, и сегодня у него были вполне уважительные причины не являться туда.
      Вместо этого он решил побродить по набережным. Сперва — по Шеппсбрун, потом, перейдя мост у Слюссена, свернуть на восток вдоль Стадсгорден.
      Он всегда очень любил эту часть Стокгольма. Особенно в детстве, когда у причалов стояли пароходы с товарами из дальних стран. Теперь редко увидишь настоящие океанские корабли, их заменили паромы для любителей выпивки с Аландских островов. Хороша замена… И вымирает старая гвардия докеров и моряков, без которых гавань совсем не та.
      Сегодня настроение Мартина Бека заметно отличалось от вчерашнего. Он получал удовольствие от прогулки, шагал быстро, целеустремленно, думая о своем.
      Эти упорные слухи о предстоящем повышении… Вот уж некстати. До прискорбной оплошности, допущенной им пятнадцать месяцев назад, Мартин Бек пуще всего на свете боялся такой должности, которая прикует его к письменное столу. Он всегда предпочитал работать, как говорится, на объекте, дорожил возможностью приходить и уходить, когда заблагорассудится.
      Мысль о большом кабинете — длинный стол, две картины на стенах (подлинники), вращающееся кресло, мягкие кресла для посетителей, фабричный ковер с длинным ворсом, личный секретарь — эта мысль сегодня страшила его куда больше, чем неделю назад. Не потому, что он наконец поверил слухам, а потому, что он вдруг перестал безразлично относиться к последствиям такого варианта. В конце концов, может быть, не все равно, как сложится его жизнь в дальнейшем…
      Полчаса быстрого хода — и вот он у цели.
      Старый пакгауз был явно обречен на снос, он не годился для контейнерных перевозок и вообще не отвечал современным требованиям.
      Ничего похожего на кипучую деятельность… Закуток для заведующего складом — пуст, стекла, через которые сей начальник некогда наблюдал за работой, — пыльные. Одно и вовсе разбито. Календарь на стене — двухлетней давности.
      Рядом с горкой штучного груза стоял электропогрузчик, а позади него Мартин Бек увидел двух работяг, один был в оранжевом комбинезоне, другой в сером халате.
      Первый — совсем молодой, другому можно было на вид дать все семьдесят. И скорее всего, ошибиться. Они сидели на пластиковых канистрах, между ними стоял опрокинутый ящик. Младший покуривал, читая вчерашнюю вечернюю газету, старший ничем не занимался.
      Рабочие безучастно посмотрели на Мартина Бека; правда, младший выплюнул окурок и растер его каблуком.
      — Курить в пакгаузе, — покачал головой старший. — Да знаешь, что тебе за это было бы..
      — …раньше, — кисло договорил за него младший. — Так ведь то раньше, а мы живем теперь, или ты этого до сих пор не усек, старый хрыч?
      Он повернулся к Мартину Беку.
      — А вам что тут надо? Посторонним вход воспрещен. Вон и на двери написано. Или читать не умеете?
      Мартин Бек вытащил бумажник и показал удостоверение.
      — Легавый, — процедил младший.
      Старик ничего не сказал, но уставился в землю и отхаркался, словно для плевка.
      — Вы здесь давно работаете?
      — Семь дней, — сказал младший. — И завтра конец, уж лучше вернусь на грузовой автовокзал. А вамто какое дело?
      Не дождавшись ответа, парень добавил:
      — Здесь скоро вообще всему конец. А дед вот помнит еще времена, когда в этой чертовой развалюхе вкалывало двадцать пять работяг и два десятника покрикивали. За эту неделю он мне об этом раз двести толковал. Верно, дед?
      — Тогда он, наверно, помнит рабочего по фамилии Свярд. Карл Эдвин Свярд.
      Старик поднял на Мартина Бека мутные глаза.
      — А что стряслось? Я ничего не знаю.
      Все ясно: из конторы уже передали, что полиция ищет когонибудь, кто помнит Свярда.
      — Умер он, Свярд, умер, давно похоронили, — ответил Мартин Бек.
      — Помер? Вот оно что… Ну тогда я его помню.
      — Не заливай, дед, — вмешался парень. — А кого Юханссон на днях расспрашивал? Небось тогда ты ничего не помнил. У тебя паутина в мозгах.
      Видно, он решил, что Мартина Бека можно не опасаться, потому что спокойно закурил новую сигарету и продолжал:
      — Я вам точно говорю, дед из ума выжил. На следующей неделе увольняют, с Нового года будет пенсию получать. Если доживет.
      — У меня с памятью все в порядке, — оскорбленно возразил старик. — И уж когокого, а Калле Свярда я хорошо помню. Да только мне никто не говорил, что он помер.
      Мартин Бек молча слушал.
      — На том свете и фараон тебя не достанет, — философски заключил старик.
      Парень встал, взял канистру и зашагал к воротам.
      — Скорей бы этот чертов грузовик пришел, — пробурчал он. — А то в этом доме престарелых сам плесенью обрастешь.
      Он вышел на солнце и сел там.
      — Что за человек он был, этот Калле Свярд? — спросил Мартин Бек.
      Старик покачал головой, опять отхаркался и чуть не попал плевком в ботинок Мартина Бека.
      — Какой человек? Это все, что тебе надо знать?
      — Все.
      — А он точно помер?
      — Точно.
      — В таком случае разрешите доложить, что Калле Свярд был первый подонок во всей этой дерьмовой стране. То есть я другого такого подонка не встречал.
      — В каком смысле?
      Старик разразился дребезжащим смехом.
      — А в любых смыслах. За всю мою жизнь не припомню хуже человека, а ведь я семь морей повидал — йес, сэр. Уж на что этот вот сопляк — тунеядец, а с Калле Свярдом не сравнится. И ведь хорошая профессия наша была, так они ее во что превратили…
      Он кивнул в сторону двери.
      — Что же в нем такого особенного было, в этом Свярде?
      — Особенного? Да уж что верно, то верно — лентяй он был особенный, другого такого мастера отлынивать не сыщешь. А еще скупердяй, каких свет не видел, и никудышный товарищ. От него, хоть бы ты помирал, глотка воды не дождался бы.
      Он помолчал, затем плутовато добавил:
      — Правда, кое в чем он был молодец.
      — Например?
      Старик отвел глаза, помялся, потом сказал:
      — Например? Да хоть лизать корму начальству. И спихивать на других свою работу. Больным прикидываться. Опять же инвалидность ухитрился вовремя получить, не стал дожидаться, когда его уволят.
      Мартин Бек сел на ящик.
      — А ведь ты не это хотел сказать.
      — Я?
      — Да, ты.
      — А Калле точно отдал концы?
      — Умер. Честное слово.
      — Откуда у фараона честное слово… И вообще, негоже покойника охаивать, хотя, помоему, это не так уж важно, только бы ты с живыми по совести обращался.
      — Подписываюсь двумя руками, — сказал Мартин Бек. — Ну так в чем же Калле Свярд был молодец?
      — А в том, что знал он, какие ящики разбивать. Но все норовил в сверхурочные часы, чтобы не делиться.
      Мартин Бек встал. Так, вот и еще один факт — и наверно, единственный, которым располагает этот старик. Умение разбивать нужные ящики всегда играло важную роль в этой профессии, и тонкости этого дела держались в строгой тайне. Чаще всего страдали при перевозке спиртное, табак и продукты. Ну и, разумеется, всякие мелкие изделия, которые несложно унести и сбыть.
      — Ну вот, — сказал старик, — сорвалось с языка. Ладно… Узнал, что надо, — и сразу сматываешься. Давай, всего, приятель.
      Карл Эдвин Свярд не пользовался любовью товарищей, но, пока он жил, с ним обращались по совести…
      — Всего, — повторил старик. — Счастливого пути.
      Мартин Бек уже шагнул к двери и открыл рот, чтобы поблагодарить и попрощаться, но передумал и снова сел на ящик.
      — А что, посидим еще, потолкуем?
      — Чегочего? — недоверчиво вымолвил старик.
      — Вот только жаль, пива нет. Но я могу сходить.
      Старик вытаращил глаза. Унылое выражение сменилось на его лице удивлением.
      — Нет, ты правда?.. Потолковать… со мной?
      — Ну да.
      — Так у меня есть. Пиво есть. Вот, под ящиком, ты на нем сидишь.
      Мартин Бек приподнялся, и старик достал изпод ящика две банки пива.
      — Плачу? — спросил Мартин Бек.
      — Плати, коли хочется. А можно и так.
      Мартин Бек протянул ему пятерку и снова сел.
      — Так говоришь, по морям плавал, — сказал он. — И когда же ты первый раз в рейс пошел?
      — В девятьсот двадцать втором, из Сундсвалля. Судно называлось «Фрам». А фамилия шкипера была Янссон. Ох и злыдень был…
      Когда они откупорили по второй банке, вошел водитель электропогрузчика. И сделал большие глаза:
      — Вы в самом деле из полиции?
      Мартин Бек промолчал.
      — Да вас самих не мешало бы привлечь, — заключил парень и опять вышел.
      Мартин Бек ушел только через час с лишним, когда к пакгаузу наконец подъехал грузовик.
      Этот час не был брошен на ветер. У старых рабочих есть что порассказать, даже странно, что почти никому нет до них дела. Взять хоть этого старика — сколько он повидал и пережил на суше и на море. Вот кого надо приглашать на радио, на телевидение, в газету! Послушали бы политики и технократы таких ветеранов — наверно, удалось бы избежать многих катастрофических просчетов в вопросах труда и охраны среды…
      И в деле Свярда появилась еще одна ниточка, которую не мешало бы размотать.
      Но сейчас Мартин Бек был не в состоянии этим заниматься. Он не привык выпивать три банки пива на пустой желудок, и последствия уже сказывались — сверлящая головная боль и легкое головокружение.
      Ничего, это вполне излечимо.
      Около Слюссена он сел на такси и доехал до Центральных бань. Провел четверть часа в сауне, передохнул, добавил еще десяток минут, побарахтался в бассейне с холодной водой и в заключение подремал часок на топчане в своей кабине.
      Лечебная процедура произвела желаемое действие, и Мартин Бек был в отличной форме, когда после ленча вошел в контору экспедиторского агентства на набережной Шеппсбрун.
      Он понимал, что с его вопросом не приходится рассчитывать на особенную отзывчивость. И не ошибся.
      — Повреждения грузов при перевозке?
      — Вот именно.
      — Конечно, без повреждений не обходится. Вам известно, сколько тонн в год мы обрабатываем?
      Риторический вопрос. От него явно хотели поскорее отделаться, но он не собирался отступать.
      — Разумеется, теперь, при новой технике, повреждения случаются реже, но зато, если чтото повредят, потери намного больше. Контейнерные перевозки…
      Но Мартина Бека не занимали контейнерные перевозки. Ему надо было знать, что могло случиться, когда на складе работал Свярд.
      — Шесть лет назад?
      — Шесть, семь… Давайте возьмем шестьдесят пятый и шестьдесят шестой годы.
      — Вы посудите сами, можем ли мы ответить на такой вопрос? Я вам уже сказал, что в старых пакгаузах повреждения случались чаще. И бывало, что ящики разбивались, но ведь на то и страховка, чтобы покрывать такие потери. С рабочих редко взыскивали. Когото иногда приходилось увольнять, не без этого, но в основном временных. И вообще совсем без повреждений обойтись было невозможно.
      Мартину Беку не было дела до увольнений. Его интересовало другое: регистрировались ли гденибудь повреждения грузов с указанием непосредственного виновника.
      Конечно, десятник делал соответствующую запись в амбарной книге.
      А сохранились амбарные книги за те годы?
      Надо думать, сохранились.
      Где они могут быть?
      В какомнибудь старом ящике на чердаке. Там невозможно чтонибудь найти. Сейчас ничего не выйдет.
      Фирма существовала не один десяток лет, и ее главная контора всегда находилась в этом здании в Старом городе. Так что бумаги впрямь должно было накопиться немало.
      Мартин Бек продолжал настаивать, и на него смотрели все более недобрыми глазами. Но это входило в издержки производства. После непродолжительной дискуссии, что понимать под словом «невозможно», было решено, что простейший способ избавиться от настырного гостя — уступить.
      На чердак послали молодого человека, который почти сразу вернулся с пустыми руками и удрученным лицом. Мартин Бек отметил, что на пиджаке молодого человека нет даже следов пыли, и вызвался сам сопровождать его в повторной вылазке.
      На чердаке было очень жарко, и в солнечных лучах плясали пылинки, но в общемто ничего страшного, и через полчаса они нашли нужный ящик. Папки были старого типа, картонные, с коленкоровым корешком. На ярлычках — номер пакгауза, год. Всего набралось пять папок с нужным номером и надлежащей датировкой — от второй половины шестьдесят пятого до первой половины шестьдесят шестого года.
      Молодой клерк утратил свой опрятный вид, его пиджак просился в химчистку, все лицо было в грязных потеках.
      В конторе на папки посмотрели с удивлением и неприязнью.
      Нетнет, никаких расписок не надо, и возвращать папки не обязательно.
      — Надеюсь, я не очень много хлопот причинил, — учтиво сказал Мартин Бек.
      Когда он удалился, зажав добычу под мышкой, его провожали холодные взгляды.
      Да, похоже, его визит не прибавил популярности самому большому в стране бюро услуг — как недавно выразился о полиции начальник ЦПУ, чем привел в немалое замешательство даже собственных подчиненных.
      Добравшись до аллеи Вестберга, Мартин Бек первым делом отнес папки в туалет и стер с них пыль. Потом умылся сам, после чего сел за свой стол и углубился в документы.
      Когда он приступил, часы показывали три; в пять часов он решил, что можно подвести черту.
      Количество обработанных грузов учитывалось ежедневно, и записи были сделаны достаточно аккуратно, но сплошные сокращения мало что говорили непосвященному человеку.
      Тем не менее Мартин Бек нашел искомое — разбросанные тут и там пометки о поврежденных грузах. Например: «Поврежден при перевозке 1 ящик мар., грибов, зак. опт. Сванберг, Хювюдстагат. 16, Сульна». Всякий раз был указан род товара и адресат. Но о размерах, роде и виновнике повреждения — ни слова.
      В целом повреждений было не так уж много, зато бросалось в глаза явное преобладание в этой рубрике спиртных напитков и продуктов, а также товаров широкого потребления. Мартин Бек тщательно занес в свой блокнот все случаи повреждений с указанием даты. Получилось около полусотни записей.
      Закончив работу, он отнес папки в канцелярию и написал на листке бумаги, чтобы их отправили по почте в экспедиторское агентство.
      Подумал и приложил к папкам благодарственную записку на бланке полицейского управления: «Спасибо за помощь! Бек».
      Идя к метро, он вдруг сообразил, что по его вине агентству прибавится работы. И с удивлением поймал себя на этаком ребяческом злорадстве.