Конечно, ее слова можно объяснить тем, что она ждала гостей из полиции, да только на это не похоже.
      Мартин Бек полез в бумажник за удостоверением. Она остановила его:
      — С меня достаточно, если вы назовете себя. Да входите же, черт возьми. Насколько я понимаю, у вас есть разговор ко мне. А разговаривать, стоя на лестнице, ни вам, ни мне не хочется.
      Мартин Бек опешил, самую малость, что случалось с ним крайне редко.
      Хозяйка вдруг повернулась и пошла в квартиру; ему оставалось только следовать за ней.
      С одного взгляда трудно было разобраться в планировке, но он заметил, что комнаты обставлены со вкусом, хотя и старой разномастной мебелью.
      Приколотые кнопками детские рисунки свидетельствовали, что хозяйка живет не одна. Кроме этих рисунков стены украшала живопись, графика, старые фотографии в овальных рамках, а также вырезки из газет и плакаты, в том числе несколько политических, с портретами видных коммунистических деятелей. Много книг — и не только на полках, внушительная коллекция пластинок, стереопроигрыватель, две старые, хорошо послужившие пишущие машинки, кипы газет и горы бумаг, главным образом, соединенных скрепками ротаторных копий, смахивающих на полицейские донесения. Скорее всего, конспекты; стало быть, хозяйка гдето учится.
      Другая комната явно была детской; судя по царившему в ней порядку и аккуратно застеленным кроватям, обитатели ее находились в отлучке.
      Что же, лето есть лето, большинство детей скольконибудь обеспеченных родителей отдыхают в деревне, вдали от отравленного воздуха и прочих язв города.
      Она оглянулась на него через плечо — довольно холодно — и сказала:
      — Ничего, если потолкуем на кухне? Или вас это не устраивает?
      Голос неприветливый, но и не враждебный.
      — Сойдет.
      Они вошли на кухню.
      — Тогда присаживайтесь.
      Шесть стульев — все разные и все окрашенные в яркие цвета — редкой цепочкой окружали большой круглый стол. Мартин Бек сел на один из них.
      — Одну минуточку, — сказала хозяйка.
      В ее поведении сквозила какаято нервозность, но Мартин Бек решил, что просто такой у нее характер. Возле плиты на полу стояли красные сабо. Она сунула в них ноги и, громко топая, вышла из кухни.
      Раздался какойто стук, загудел электромотор.
      — Вы еще не назвали себя, — услышал он ее голос.
      — Бек. Мартин Бек.
      — Значит, в полиции служите?
      — Да.
      — Где именно?
      — Центральная уголовная полиция.
      — Жалованье по двадцать пятому классу?
      — По двадцать седьмому.
      — Ишь ты. Недурно.
      — Не жалуюсь.
      — А чин какой?
      — Комиссар.
      Мотор продолжал жужжать. Знакомый по семейному прошлому звук, он уже сообразил, чем она занята: пылесосом сушит волосы.
      — Рея, — представилась она. — Да вы и так, конечно, знаете. И на двери написано.
      Кухня, как во многих старых домах, была просторная; кроме обеденного стола в ней разместились газовая плита, двухкамерная мойка, холодильник, морозильник, посудомоечная машина, да еще осталось вдоволь свободного места. На полке над мойкой стояли горшки и кастрюли; ниже полки на гвоздях висели разные дары природы — пучки полыни и чабреца, гроздья рябины, сушеные опята и сморчки и три длинные плети чеснока. Не такой уж необходимый в хозяйстве набор, но запах от него приятный и впечатление домовитости. Впрочем, полынь и рябина хороши для настоек, а чабрец — недурная приправа к гороховому супу (хотя Мартин Бек предпочитал майоран, когда его желудок еще переносил этот шведский деликатес). Грибы — совсем неплохо, если знаешь, как их приготовить. А вот чеснок явно висел для красоты, ибо такого количества рядовому потребителю хватило бы на целую жизнь.
      Хозяйка вошла на кухню, расчесывая волосы, и перехватила его взгляд:
      — Это против упырей.
      — Чеснок?
      — Ну да. Вы не ходите в кино? На все случаи жизни ответ дает.
      Влажную тенниску сменила какаято бирюзовая безрукавка, смахивающая на нижнюю рубашку.
      — Полицейский, значит. Комиссар уголовной полиции. — Слегка нахмурясь, она испытующе посмотрела на него. — Вот уж не думала, что чиновники двадцать седьмого класса самолично посещают клиентов.
      — Верно, обычно они этого не делают, — согласился он.
      Она села, но тотчас встала опять, нервно покусывая суставы пальцев.
      «Ладно, пора приступать к делу», — подумал Мартин Бек. — Если я вас правильно понял, вы не очень одобрительно относитесь к полиции, — начал он.
      Ее глаза скользнули по нему:
      — Точно. Не припомню случая, чтобы мне когданибудь была от нее польза. И не только мне. Зато знаю многих, кому она причинила неприятности, даже страдания.
      — В таком случае постараюсь не слишком обременять вас, фру Нильсен.
      — Рея, — сказала она. — Все зовут меня Рея.
      — Если не ошибаюсь, этот дом принадлежит вам?
      — Мне. Получила в наследство несколько лет назад. Но для полиции здесь нет ничего интересного. Ни торговцев наркотиками, ни игорных притонов, даже воров и проституток нет.
      Перевела дух и продолжала:
      — Разве что немного подрывной деятельности ведется. Крамольные мысли. Но ведь вы не из политической полиции.
      — Вы в этом уверены?
      Она вдруг рассмеялась — от души, заразительно.
      — Я не совсем дура.
      «Да уж, это верно», — сказал себе Мартин Бек.
      — Вы правы, — продолжал он вслух. — Я занимаюсь по большей части насильственными преступлениями. Преднамеренные и непреднамеренные убийства.
      — Чего нет, того нет. За последние три года даже ни одной драки не было. Правда, зимой ктото взломал дверь на чердак и утащил разный хлам. Пришлось обратиться в полицию, страховые компании этого требуют. Из полиции никто не пришел — им некогда было, — но страховку я получила. Главное — формальность соблюсти.
      Она почесала затылок:
      — Ну, так что тебе надо?
      — Потолковать об одном из жильцов.
      — Из моих жильцов?
      Она нахмурилась. В интонации, с которой было произнесено слово «моих», сквозило удивление и беспокойство.
      — Из бывших жильцов, — пояснил он.
      — В этом году только один переехал.
      — Свярд.
      — Правильно, жил у меня один по фамилии Свярд. Переехал весной А что с ним?
      — Умер.
      — Его убили?
      — Застрелили.
      — Кто?
      — Возможно, самоубийство. Но мы в этом не уверены.
      — Послушай, а нельзя нам разговаривать какнибудь попроще?
      — Пожалуйста. Что вы подразумеваете? Чтобы я тоже перешел на «ты»?
      Она пожала плечами:
      — Терпеть не могу официальный тон, тоска смертная. Нет, конечно, я могу быть весьма корректной, если необходимо. А могу и пококетничать — принарядиться, накрасить губы, подвести глаза.
      Мартин Бек слегка растерялся.
      — Чаю хочешь? — вдруг предложила она. — Отличная штука — чай.
      Он был не прочь, однако ответил:
      — Зачем же столько хлопот, не надо.
      — Пустяки, — возразила она. — Вздор. Погоди малость, я и поесть чтонибудь придумаю. Горячий бутерброд будет очень кстати.
      От ее слов у него сразу разыгрался аппетит. Она продолжала говорить, предваряя его отказ.
      — От силы десять минут. Я постоянно чтонибудь стряпаю. Это так просто. И даже полезно. Почему не доставить себе удовольствие. Когда на душе совсем погано, приготовь чтонибудь вкусненькое. Вскипячу чайник, хлеба поджарю, а там можно и потолковать.
      Мартин Бек понял, что отказываться бесполезно. Видно, эта маленькая женщина не лишена упрямства и силы воли, умеет на своем настоять.
      — Спасибо, — покорно произнес он.
      Она уже действовала. С шумом, с грохотом, но толково и быстро.
      Мартин Бек никогда еще не видел такой сноровки, во всяком случае в Швеции.
      Семь минут ушло у нее на то, чтобы приготовить чай и шесть ломтей поджаренного хлеба с тертым сыром и кружками помидора. Пока она молча трудилась, Мартин Бек пытался сообразить, сколько же ей всетаки лет.
      Садясь напротив него, она сказала:
      — Тридцать семь. Хотя большинство находят меня моложе.
      Мартин Бек оторопел.
      — Как ты угадала?..
      — А что, ведь верно угадала? — перебила она. — Ешь.
      Бутерброды были очень вкусные.
      — Я вечно голодная, — объяснила Рея. — Ем десять, а то и двенадцать раз в день.
      — Обычно у людей, которые едят десять, а то и двенадцать раз в день, возникают проблемы с весом…
      — И ни капельки не толстею, — сказала она. — А хоть бы и потолстела. Плюсминус несколько килограммов ничего не меняют. Во всяком случае, я не меняюсь. Правда, если не поем, огрызаться начинаю.
      Она живо управилась с тремя бутербродами. Мартин Бек съел один, подумал и взял второй.
      — Похоже, у тебя есть что сказать о Свярде, — сказал он.
      — Пожалуй…
      Они понимали друг друга с полуслова. И почемуто это их не удивляло.
      — У него был какойнибудь заскок?
      — Вот именно, — подтвердила Рея, — с причудами мужчина, большой оригинал. Я никак его не могла раскусить и была только рада, когда он переехал. Что же с ним всетаки приключилось?
      — Его нашли в его квартире восемнадцатого июня. Минимум полтора месяца пролежал мертвый, а то и больше. Вероятно, два.
      Она поежилась.
      — Кошмар. Пожалуйста, не надо подробностей. Я слишком впечатлительна, чтобы всякие ужасы слушать. Потом еще приснится…
      Он хотел сказать, что она может быть спокойна на этот счет, но понял, что в этом нет надобности. Тем более, что она уже продолжала:
      — Одно могу сказать тебе точно.
      — Что именно?
      — В моем доме ничего подобного не случилось бы.
      — Это почему же?
      — Потому что я бы этого не допустила.
      Она подперла ладонью подбородок, так что нос оказался между средним и указательным пальцами. У нее был довольно крупный нос, руки крепкие, ногти острижены. Глаза строго смотрели на Мартина Бека.
      Вдруг она поднялась и подошла к полке. Покопалась, отыскала спички, сигареты и закурила, глубоко затягиваясь.
      Потом потушила сигарету, съела еще один бутерброд и, понурила голову, положив локти на колени. Наконец подняла взгляд на Мартина Бека.
      — Может быть, я не упасла бы его от смерти, но, во всяком случае, он не пролежал бы так два месяца. И двух дней не пролежал бы.
      «Да уж наверно», — сказал себе Мартин Бек.
      — Квартиросдатчики в этой стране, — продолжала Рея, — последняя сволочь. Что поделаешь, строй поощряет эксплуатацию.
      Мартин Бек прикусил нижнюю губу. Он ни с кем не делился своими политическими взглядами и вообще избегал разговоров с политической окраской.
      — Что, не надо о политике? — спросила она. — Ладно, не будем ее трогать. Но так уж вышло, что я сама оказалась в числе квартиросдатчиков. Чистая случайность — наследство… Кстати, дом совсем неплохой, но, когда я сюда переехала, жуть что было, крысиная нора. Мой дорогой родитель за последние десять лет, наверно, ни одной перегоревшей лампочки не сменил, ни одного стекла не вставил. Самто он жил в другом конце города и только об одном заботился: собирать квартирную плату да вышибать жильцов, которые не могли заплатить вовремя. Потом превратил квартиры в общежития для иностранных рабочих и вообще тех, кому некуда деться. И драл с них втридорога, благо у них не было выбора. Таких сквалыг в городе хватает.
      Ктото отворил наружную дверь и вошел, но Рея никак не реагировала.
      В дверях кухни появилась девушка в рабочем халате, с узелком в руке.
      — Привет, — поздоровалась она. — Можно, я попользуюсь стиральной машиной?
      — Конечно.
      Девушка не обращала внимания на Мартина Бека, но Рея сказала:
      — Вы ведь не знакомы? Напомни, как тебя зовут.
      Мартин Бек встал и подал девушке руку.
      — Мартин, — сказал он.
      — Ингела, — ответила она.
      — Ингела только что въехала, — объяснила Рея. — В ту самую квартиру, где Свярд жил.
      Она повернулась к девушке с узелком:
      — Как тебе квартира, нравится?
      — Здорово. Только уборная опять барахлит.
      — Чтоб ее! Завтра утром позвоню водопроводчику.
      — А так все в полном порядке. Да, знаешь…
      — Что?
      — У меня стирального порошка нет.
      — Возьми за ванной.
      — И денег ни гроша.
      — Ничего. Возьми на полкроны, потом отработаешь — скажем, запрешь подъезд на ночь.
      — Спасибо.
      Девушка вышла; Рея закурила новую сигарету.
      — Да, вот тебе один ребус… Квартира хорошая, я ее ремонтировала два года назад. Свярд платил всего восемьдесят крон в месяц. И всетаки переехал.
      — Почему?
      — Не знаю.
      — Поругались?
      — Что ты. Я с жильцами не ругаюсь. А зачем ругаться? Конечно, у каждого своя блажь. Но это только занятно.
      Мартин Бек промолчал. Он отдыхал душой. К тому же чувствовал, что наводящие вопросы просто не нужны.
      — А самое странное с этим Свярдом — четыре замка поставил. И это в таком доме, где люди запираются только в тех случаях, когда не хотят, чтобы их беспокоили. А как собрался переезжать, отвинтил все замки, цепочки, задвижки и взял с собой. Надежно был защищен — не хуже нынешних девочек.
      — Это ты в переносном смысле?
      — Ясное дело. Столпы нашего общества негодуют по поводу того, что подростки, особенно девчонки, начинают половую жизнь с тринадцати лет. Дурачье. От возраста никуда не уйдешь, а со всеми нынешними пилюлями и спиралями девчонкам ничто не грозит. Стало быть, им нечего опасаться. А как я в свое время дрожала — вдруг попадусь! Постой, о чем мы говорили?
      Мартин Бек рассмеялся.
      И сам удивился, но факт оставался фактом: он смеялся.
      — Мы говорили о дверях Свярда.
      — Ну да. А ты, оказывается, умеешь смеяться. Вот уж не ожидала. Я думала, ты давно разучился.
      — Может, я сегодня просто не в духе.
      Неудачная реплика, он понял это по ее лицу.
      Она ведь не ошиблась. И знает это, и глупо темнить.
      Он поспешил загладить свой промах:
      — Извини.
      — Правда, я только в шестнадцать лет влюбилась понастоящему. Но в наше время все было иначе. Тогда ведь как говорили: дескать, ни к чему нищих плодить. Или это еще раньше говорили? Теперь людей другое пугает — неуверенность в завтрашнем дне… Гдето серьезная промашка допущена.
      Она смяла сигарету и деловито заметила:
      — Я слишком много говорю, кошмар. Вечная история. И это только один из моих недостатков. Хотя пороком это не назовешь… А как, потвоему, это серьезный порок, если человек любит поговорить?
      Он отрицательно покачал головой.
      Рея поскребла затылок и продолжала:
      — А что, Свярд так и не расстался со своими замками?
      — Нет.
      Она тряхнула головой и сбросила сабо. Уперлась пятками в пол и свела вместе большие пальцы.
      — Чего не понимаю, того не понимаю. Или это у него мания такая была? Иногда я даже беспокоиться начинала. У меня ведь ко всем дверям запасные ключи. В доме много стариков. Вдруг ктото из них заболеет, надо помочь. Как без ключа в квартиру попадешь? Но ведь никакой ключ не поможет, когда человек вот так забаррикадируется. А Свярд был уже в летах…
      В ванной чтото загудело, и Рея крикнула:
      — Тебе помочь, Ингела?
      — Да… если можно.
      Она вышла, через минуту вернулась и сообщила:
      — Теперь все в порядке. Кстати, о возрасте: ведь мы с тобой почти ровесники?
      Мартин Бек улыбнулся. Он привык к тому, что никто не давал ему пятидесяти лет, от силы — сорок пять.
      — Правда, стариком я Свярда не назвала бы, — продолжала Рея, — но со здоровьем у него не ладилось. Чтото серьезное было, он считал, что ему недолго жить осталось. Как раз перед тем, как переехать, ложился на обследование. Что ему там сказали, не знаю. В онкологической клинике лежал, а это, насколько я понимаю, ничего доброго не сулит.
      Мартин Бек навострил уши: важная новость! Но тут опять хлопнула наружная дверь, и ктото громко позвал:
      — Рея!
      — Здесь я. На кухне.
      Вошел мужчина. Увидев Мартина Бека, он остановился, но она живо пододвинула ему ногой стул:
      — Садись.
      Мужчина был молодой, лет двадцати пяти, рост средний, телосложение обычное. Овальное лицо, русые волосы, серые глаза, ровные зубы. Одет в клетчатую рубашку, вельветовые брюки и сандалии. В руке он держал бутылку красного вина.
      — Вот, захватил по дороге.
      — А ято думала сегодня одним чаем обойтись, — сказала Рея. — Ладно. Доставай бокалы. Ставь четыре — Ингела стирает в ванной.
      Она нагнулась, поскребла ногтями щиколотку, потом сказала:
      — Бутылка на четверых — маловато будет. Ничего, у меня коечто припасено. Возьми одну в шкафчике, с левой стороны. Штопор лежит в верхнем ящике, слева от раковины.
      Мужчина выполнил ее указания. Он явно привык подчиняться. Когда он снова сел, Рея представила:
      — Надо думать, вы раньше не встречались? Мартин… Кент.
      — Привет, — сказал Кент.
      — Привет, — отозвался Мартин Бек.
      Они обменялись рукопожатием.
      Рея наполнила бокалы и крикнула:
      — Ингела, как управишься, тебя тут вино ждет! — Потом озабоченно посмотрела на парня в клетчатой рубашке:
      — Какойто ты кислый сегодня. В чем дело? Опять неудача?
      Кент глотнул вина и спрятал лицо в ладонях.
      — Рея, куда мне податься?
      — Все еще без работы?
      — И никакого просвета. Для чего я диплом получал, если мест свободных нет? Нет и, похоже, не будет.
      Он потянулся к ней, хотел взять ее за руку, но она недовольно отодвинулась.
      — Сегодня мне пришла в голову отчаянная мысль, — продолжал он. — Хочу знать твое мнение.
      — Давай, выкладывай свою мысль.
      — Поступать в полицейское училище. Они всех берут, им не хватает людей. С моим образованием я вполне могу рассчитывать на продвижение, как только научусь бить по морде лиходеев.
      — Тебе что, не терпится людей избивать?
      — Будто ты не знаешь. Но ведь я могу сделать чтото полезное… Важно освоиться, а там можно попытаться изменить порядки.
      — Между прочим, полиция меньше всего с лиходеями воюет, — заметила Рея. — А как ты думаешь кормить Стину и детей, пока будешь учиться?
      — Можно взять ссуду. Я вчера узнавал, когда брал бланки для поступления. Вот, посмотри и скажи свое мнение. Ты во всем разбираешься.
      Он вынул из заднего кармана несколько сложенных бланков и проспект и положил на стол.
      — Или ты считаешь, что это безрассудная затея?
      — Да уж… К тому же вряд ли полиции нужны думающие люди, которые собираются перестраивать ее изнутри. А как у тебя анкета? С точки зрения политики?
      — Я состоял одно время в «Кларте», больше ничего не было. А в училище теперь всех принимают, кроме явных коммунистов.
      Она задумалась, потом глотнула вина и пожала плечами.
      — Что ж, попробуй… Вроде бы несуразная идея, а на деле может оказаться интересно.
      — Меня ведь что беспокоит…
      Он чокнулся с Мартином Беком, который пока предпочитал соблюдать умеренность.
      — Ну, что тебя беспокоит? — Голос Реи выдавал ее недовольство.
      — Выдержу ли я, вот в чем вопрос. Службато какая…
      Рея лукаво посмотрела на Мартина Бека; хмурое выражение на ее лице сменилось улыбкой.
      — А ты спроси Мартина. Он у нас спец.
      Парень недоверчиво поглядел на Мартина Бека.
      — Ты правда смыслишь в этом деле?
      — Немного. И могу подтвердить, что полиции позарез нужны хорошие люди. И в проспекте правильно сказано, что служба многогранная, можно специализироваться в разных областях. Если человек, например, увлекается вертолетами, или механизмами, или организационными проблемами, или лошадьми…
      Рея хлопнула ладонью по столу так, что бокалы подпрыгнули.
      — Хватит чушь городить, — сердито сказала она. — Отвечай честно, черт дери.
      К своему собственному удивлению, Мартин Бек ответил:
      — Если вы согласны повседневно общаться с болванами и чтобы вами помыкали спесивцы, карьеристы или просто идиоты, можно выдержать несколько лет. Главное, не иметь собственного мнения ни по каким вопросам. А потом… потом, глядишь, и сам таким станешь.
      — Да я вижу, ты не любишь полицию, — разочарованно сказал Кент. — Не верится мне, что дело обстоит так плохо. О полиции многие предвзято судят. А ты что скажешь, Рея?
      Она рассмеялась — громко, от души.
      — Попробуй, — сказала она наконец. — Сдается мне, будет из тебя хороший полицейский. Тем более, что кандидатов на это звание, судя по всему, немного. Так что тебе успех обеспечен.
      — Ты поможешь мне бланки заполнить?
      — Давай ручку.
      Мартин Бек достал ручку из внутреннего кармана пиджака.
      Рея подперла рукой голову и принялась писать с сосредоточенным лицом.
      — Это будет черновик, — объяснила она. — Потом перепишешь на машинке. Можешь моей воспользоваться.
      Девушка по имени Ингела управилась со стиркой и присоединилась к ним. Говорила она преимущественно о ценах на продукты, о том, как на упаковке вчерашнего молока ставят завтрашнее число. Мартин Бек заключил, что она работает в магазине самообслуживания.
      Звякнул колокольчик, скрипнула наружная дверь, и ктото зашаркал по коридору. На кухню вошла пожилая женщина.
      — У меня чтото телевизор плохо показывает, — пожаловалась она.
      — Если антенна виновата, я попрошу Эрикссона завтра проверить ее. Или же придется сдать в починку. Что поделаешь, вон уже сколько служит. А мы пока одолжим другой у моих друзей, у них есть лишний. Тоже не новый, правда. Завтра договорюсь.
      — Я сегодня хлеб пекла, вот и вам булку принесла.
      — Спасибо, огромное спасибо. Вы не волнуйтесь, все будет в порядке с телевизором.
      Рея кончила писать (быстро управилась!), вернула Кенту бланки и снова обратила пристальный взгляд на Мартина Бека.
      — Сам видишь, домовладелец обо всем должен заботиться. Именно должен, да мало кому это по душе. Большинство ловчат, только и думают, на чем выгадать. Помоему, это свинство, я стараюсь все сделать, чтобы жильцам было уютно и чтобы они ладили между собой. Квартиры привела в порядок, а вот для наружного ремонта денег нет. Повышать квартирную плату тоже не хочется. Но ведь осень на носу, так что никуда не денешься. Хочешь, чтобы дом был в порядке, не жалей труда. Ответственность надо чувствовать перед съемщиками.
      У Мартина Бека было удивительно хорошо на душе. Ему не хотелось уходить из этой кухни. К тому же его немного разморило от вина. Какникак больше года не брал в рот спиртного.
      — Постой, — спохватилась она. — Разговорто у нас о Свярде!
      — У него были дома какиенибудь ценности?
      — Какие там ценности… Два стула, стол, кровать, грязный коврик да самая необходимая утварь — вот и все его имущество. Одежда — только что на нем. Нет, замки эти явно от помешательства. Всех людей сторонился. Со мной, правда, разговаривал, но только когда очень подпирало.
      — Такое впечатление, что он был совсем нищий.
      Рея глубоко задумалась. Наполнила бокал вином, сделала глоток и наконец ответила:
      — А вот в этом я не уверена. Болезненно скупой — это да. Конечно, квартплату он вносил вовремя, но каждый раз ворчал. Изза восьмидесяти крон в месяц! И насколько мне известно, в магазине брал только собачий корм. Нет, вру — кошачий. Не пил. Расходов у него не было никаких, так что вполне мог бы иногда взять немного колбасы, пенсия позволяла. Конечно, многие старики собачьим кормом обходятся, но у них, как правило, много уходит на квартиру, да и запросов побольше, разрешают себе иногда побаловаться бутылочкой десертного вина. Свярд себе даже приемника не завел. Я читала в курсе психологии про людей, которые ели картофельную шелуху и носили старое тряпье, а в матраце у них были зашиты сотни тысяч крон. Известный случай. Изъян в психике, не помню только, как называется.
      — Но в матраце Свярда денег не было.
      — И он сменил квартиру. Не в его духе поступок. Ведь на новом месте, наверно, приходилось больше платить. Да и на переезд деньги пошли. Нет, тут чтото не так.
      Мартин Бек допил вино. Как ни хочется посидеть еще с этими людьми, надо уходить.
      И есть над чем поразмыслить…
      — Ну ладно, я пошел. Спасибо. Всего доброго.
      — А я собиралась приготовить макароны с мясным соусом. Отличная штука, когда сам делаешь соус. Оставайся?
      — Да нет, мне надо идти.
      Рея проводила его до дверей, не надевая сабо. Проходя мимо детской, он заглянул туда.
      — Ага, — сказала она, — детей нет дома, они за городом. Я разведена. Помолчала и спросила:
      — Ты ведь тоже?..
      — Тоже.
      Прощаясь, она сказала:
      — Ну пока, приходи еще. Днем я занята на летних курсах, а вечером, после шести, всегда дома.
      Выждала немного и добавила с лукавинкой во взгляде:
      — Потолкуем о Свярде.
      Сверху по лестнице спускался толстяк в шлепанцах и неглаженых серых брюках, с красножелтосиним значком FNL на рубашке.
      — Рея, лампочка на чердаке перегорела, — сообщил он.
      — Возьми новую в чулане, — ответила она. — Семьдесят пять свечей достаточно.
      И снова обратилась к Мартину Беку:
      — Тебе ведь не хочется уходить, оставайся.
      — Нет, пойду. Спасибо за чай, за бутерброды, за вино.
      По ее лицу было видно, что она не прочь настоять на своем. Удержать его хотя бы при помощи макарон.
      Однако она передумала.
      — Ну ладно, привет.
      — Привет.
      Никто из них не сказал «до свиданья».
      Пока он шагал к своему дому, стемнело.
      Он думал о Свярде.
      Он думал о Рее.
      И хотя он этого понастоящему еще не осознал, на душе у него было хорошо. Так хорошо, как давно уже не было.

XXII