Уилок представил ему Лео, и Тэккер ступил вперед и протянул руку.

— Мы уже давно знаем друг друга, хотя и не встречались, не так ли? — сказал он.

Лео передернул плечами и едва пожал Тэккеру руку. Он побледнел и дышал тяжело и сердито, широко раздувая ноздри.

Тэккер вытянул шею. Волнение Лео задело его.

— Чего вы испугались? Разве я такой уж страшный?

Насмешливая улыбка скользнула по лицу Лео, но глаза смотрели испуганно.

— Я вас не боюсь, — сказал он и обернулся к остальным; потом снова взглянул на Тэккера. — Я просто не предполагал, что мои похороны превратятся в званый вечер.

— Вот что, друг мой. — Голос Тэккера звучал резко и угрожающе. — Мне кажется, вы что-то не то говорите.

— Шиворот-навыворот! — Это крикнул Уилок. Он выступил вперед, обнял Лео за плечи и рассмеялся. — Боюсь, — проговорил он, — что этот званый вечер выйдет не веселее похорон. Давайте лучше выпьем! — Он сжал плечи Лео, и тот почувствовал, как волна страха, поднявшаяся в нем, постепенно спадает.

Пока Уилок и Макгинес наполняли стаканы, миссис Тэккер заговорила. Она тоже поняла, что Лео боится ее мужа.

— Мы были в кино сегодня, — сказала она. — Но мистер Макгинес не очень-то веселился там. — Она бросила на Макгинеса нежный взгляд. — Бедняжка Микки-Мак — его ноги не давали ему покоя.

— Чересчур новые ботинки. — Макгинес согнул ноги в лодыжках, так что ботинки стали ребром. — Ноги пекут. — Миссис Тэккер улыбнулась Лео, окинула взглядом остальных и снова улыбнулась Лео.

— Мистер Макгинес хотел снять ботинки, — сказала она. — Но Бен не давал бедному Маку их скинуть; он все время менял места, — ему хотелось пробраться поближе к экрану.

— Не только потому, — проворчал Макгинес. — Это его ботинки, я их разнашиваю для него.

Тут Эдну Тэккер точно прорвало. Она смеялась долго и почти истерически, и под конец сквозь взрывы смеха начали проскакивать слова:

— Бек! — вскрикивала она, заливаясь хохотом. — Бен, Бен, Бен! — Она судорожно всхлипывала. — Мой Бен совсем сошел с ума! — она давилась от смеха. — Не хотел хоть на часок… — она порывисто глотала воздух, словно задыхалась, — …дать ногам бедного Мака отдых. — В изнеможении она приложила руку к груди, как бы пытаясь преодолеть смех, и тут же неудержимо расхохоталась снова. — Не могу, — проговорила она беспомощно и опять принялась хохотать, и выбившиеся из прически пряди белокурых волос плясали вокруг ее разгоряченного розового лица.

Мужчины смотрели на нее, потом взглянули друг на друга. Они тоже начали посмеиваться. Даже Лео улыбался. Как только миссис Тэккер это заметила, она быстро овладела собой.

— Право, жалко, что вы не видели этого, мистер Минч, — сказала она.

У нее был мягкий голос, он уютно обволакивал собеседников. Если она этого хотела, он звучал до того вкрадчиво, что, казалось, заползал к вам в уши, и сейчас, когда она смотрела на Лео, ее голос звучал именно так, и Лео чувствовал, как в нем точно что-то раскрывается ей навстречу.

— Как только кто-нибудь впереди нас вставал, — продолжала она, — Бен сразу нацеливался на свободное место и выскакивал в проход. Правда, правда, — так и мчался, словно ему сунули зажженную спичку в карман. В задний карман. — Она выразительно посмотрела на Лео, точно сказала что-то двусмысленное, и Лео громко расхохотался. — Ж-жжи-во! — говорил Бен, толкая меня в бок, и бросался бегом по проходу, прижав уши, как заяц, пуская дым из заднего кармана.

Она подождала, пока утихнет смех, и продолжала:

— Ну, а за Беном следовала я. И со мной моя меховая накидка, моя сумочка, мои перчатки, и программка, и все прочие потроха, и я бежала за Беном, по дороге роняя вещи и подбирая их на ходу. — Она приподнялась на стуле и показала, как она это делала. — Не знаю, что думали про меня люди, но, глядя, как развевается мех за моей спиной, все, вероятно, решили, что это знаменитая женщина с бородой бежит задом наперед.

Все расхохотались, и прежде чем смех утих, Тэккер поднял руку и проговорил:

— Нет, лучше всего ты сказала про этого итальянца… — как его, с горбатым носом и без зубов. Это действительно было очень смешно. Как ты сказала, а, Эдна?

Эдна придала слегка обиженное выражение своему сиявшему довольством лицу. Она раскраснелась, голубые глаза ее блестели, она сидела очень прямо, и вид у нее был победоносный.

— Что она сказала, Мак? — спросил Тэккер. — Ты ведь был при этом.

Макгинес на минуту задумался.

— Что-то насчет того, как нос Фикко заглядывает ему в рот, — сказал он и вопросительно посмотрел на Эдну.

Она небрежно махнула рукой.

— А ноздри удивленно раздуваются оттого, что там ничего нет, — быстро закончила она.

Раздался жидкий смех, и Эдна поспешно вскричала:

— Совершенно не понимаю, что тут смешного. — Она самоуверенно выпрямилась и снова властно завладела вниманием присутствующих.

— Ну, а за бородатой женщиной, бежавшей задом наперед, — сказала она, — поспешал, конечно, не кто иной, как наш бедняжка Микки-Мак в ботинках Бена, точно… — Она хлопнула себя по губам и, сделав большие глаза, захихикала, и все мужчины подались вперед, выжидающе улыбаясь. — Простите, может быть, это звучит не совсем пристойно в устах дамы, но ничего не поделаешь, так уж оно было: бедный Микки подскакивал на каждом шагу… — она комическим жестом подняла большой палец, — словно кто-то давал ему хорошего пинка в зад.

Все снова рассмеялись, и она торжествующе откинулась на спинку стула, поглядывая вокруг блестящими, как два солнечных блика, глазами.

— У меня такие натерлись мозоли, — пояснил Макгинес. — Мне приходилось перепрыгивать через них.

Пока все допивали свои стаканы, Тэккер взял блокнот Уилока и начал просматривать сделанные им пометки. Дойдя до половины, он махнул блокнотом в сторону миссис Тэккер, и она встала. Только один Уилок встал вместе с ней.

— Забери с собой Мака, — сказал Тэккер жене.

Все они — Лео, Джо, Уилок и Тэккер — проводили ее взглядом.

— Хорошая, черт возьми, девка, — неожиданно сказал Тэккер.

Эдна слышала, но не обернулась. Она продолжала быстро идти к двери, высоко подняв голову, легко, грациозно покачиваясь на ходу.

— Все они, бабенки, на один лад, — сказал Тэккер, посмеиваясь с довольным видом. — Любят покрасоваться, как на сцене.

В самом Тэккере тоже было что-то актерское. Он любовно посмеивался, глядя вслед жене, словно радуясь, что подметил в ней слабую струнку и указал на нее другим.

Уилок нажал кнопку возле камина и, когда появился слуга, распорядился насчет ужина.

— Я позвоню, когда подавать, — сказал он и обратился к гостям: — Впрочем, может быть, вы сейчас хотите закусить?

Все отрицательно покачали головой, и слуга исчез. Тогда Тэккер начал задавать вопросы. Он спрашивал меньше, чем Уилок. На некоторые вопросы ответ давал Джо или Уилок, и тогда Тэккер быстро проверял записи Уилока.

Лео украдкой рассматривал Тэккера. Мешковатость его фигуры не явилась для него неожиданностью, но он никак не думал, что по одежде Тэккер больше будет походить на него самого, чем на Джо. Однако ни костюм Тэккера ценой в 22 доллара, ни рубашка в 1 доллар, ни ботинки в 6 долларов не мешали его властному виду, «Да, это босс, — думал Лео, — стопроцентный, беспощадный — настоящий миллионер». Беспощадный, но не с ухватками разбойника, как ожидал Лео, а истый бизнесмен, всегда готовый к жаркой схватке из-за малейшей выгоды и совершенно бесстрастный между схватками.

Тэккер внимательно выслушивал то, что ему говорили, обдумывал и тут же переходил к другому вопросу, делая быстрое движение — иной раз рукой, иной раз всем телом. Его мысли, по-видимому, были заняты только деньгами или тем, что имело отношение к деньгам, и, когда Уилок пытался оживить неприятную процедуру шуткой, Тэккер смотрел на него недоуменным взглядом, словно не понимал, что он говорит. Тэккер был бизнесменом до мозга костей. У него был живой, цепкий ум, способность сосредоточить свои мысли на одном предмете, когда это нужно, известная доля уверенности в себе, — достаточная, чтобы быть хладнокровным и расчетливым в схватке, но слишком малая, чтобы притупить его алчность, его всепоглощающую жажду денег. А главное, в нем было то, что порождается неуверенностью и ее неизбежным спутником — страхом: неспособность видеть в людях живых людей, а не просто препятствие на своем пути или средство добиться цели. Именно в силу этого он действовал так, как было нужно, чтобы достичь того, чего он достиг. К немалому изумлению Лео, Тэккер, казалось, не придавал значения преуменьшенной сумме наличного капитала.

— И давно вы ведете дело с таким ничтожным фондом? — спросил он.

— Да несколько месяцев, — ответил Лео. — Раньше я имел больше, но…

— И с таким капиталом можно вести дело?

— Трудновато, конечно, но так или иначе, до сегодняшнего дня я держался.

— Так. — Тэккер взглянул на лежавший перед ним блокнот. — Мне ясно одно — я покупаю обанкротившееся дело с дефицитом в 38000 долларов. Теперь мы сделаем так: две трети — мои, одна треть — ваша. Джо входит в дело вместе с вами, чтобы обеспечить моему синдикату две трети. — Лео хотел было запротестовать, но Тэккер поднял руку. — Дайте мне договорить, а потом вы скажете! — прикрикнул он. — Не будем тратить время на лишние споры. 38000 долларов, которые я вкладываю в дело, должны быть возвращены мне из прибыли. На дело накладывается предварительный арест до выплаты долга из расчета 6 процентов годовых плюс премия в 2000 долларов за предоставление займа. Долг выплачивается еженедельно — сколько именно в неделю, это мы обсудим. Исходя из тех сведений, что вы мне дали, и учитывая сокращение расходов, я полагал бы, что это должно составить примерно 1000 долларов в неделю, но я готов уступить и не потребую больше того, что дело в состоянии выдержать.

— Вы хотите, чтобы я был с вами откровенен, мистер Тэккер? — спросил Лео.

— Вот именно — все начистоту.

— В таком случае я могу только сказать, что считаю это самым собачьим предложением, которое я когда-либо в жизни слышал. — Он замолчал и оглянулся на остальных, и Тэккер спросил, все ли это, что он имеет сказать?

— Нет, — сказал Лео. — Не все. Во-первых, 2000 долларов премии за заем в 38000 долларов уже само по себе достаточное свинство, но еженедельное погашение долга и к тому же еще из 6 процентов? Это выходит 24 процента, 30 процентов, черт его знает, сколько, вроде тех ссудных касс, которые дают деньги в долг беднякам, а те должны платить им каждую неделю из своего жалования. Где это видано, чтобы коммерсант выплачивал долг, как бедняк, из своего жалованья? Разве так дела делают?

— Вы кончили? — спросил Тэккер, когда Лео умолк.

— Нет, не кончил. Во-вторых, что это за нелепость — компаньон вкладывает капитал только для того, чтобы завладеть делом, а потом выкачивать весь капитал обратно?

Тэккер равнодушно посмотрел на него.

— Капитала я не вкладываю, — сказал он. — Я предоставляю аппарат.

— Я понимаю это так, — сказал Лео. — Вы даром забираете мой банк, и вам кажется, что вы поступаете необыкновенно великодушно, возвращая мне одну треть доходов за то, что я буду на вас работать.

— Одну минутку, — Уилок наклонился вперед. — Поскольку я могу судить, у вас нет никакого банка.

Лео испуганно к нему обернулся.

— Вы меня на пушку не возьмете! — крикнул он.

— Тише, — сказал Тэккер. — Прошу прекратить препирательства. И вас, — он повернулся к Уилоку, — и вас, — он повернулся к Лео. — Если мы с вами, мистер Минч, хотим установить монополию в лотерейном бизнесе, мы должны с самого начала поставить его на широкую ногу. Прежде всего мы сократим накладные расходы. Сколько у вас на это уходило в среднем? — Он взглянул на пометки в блокноте. За предыдущий год Лео уплатил свыше 40000 долларов адвокатам и поручителям для выкупа арестованных сборщиков и около 15000 за услуги полиции. — Здесь у вас записано 55000 долларов, — сказал Тэккер. — Это мы срежем в первую очередь. Все эти расходы мы возьмем на себя. Должны взять на себя. Мы не будем брать денег из вашего кармана. Объединение будет само все оплачивать из тех сумм, которые мы сэкономим на ваших расходах. — Когда мы заберем все в свои руки, мы поставим наше предприятие на прочную деловую базу. Взять хотя бы все эти недоборы, недостачи или как они у вас там называются? Со всей этой ерундой мы покончим раз и навсегда. Все контролеры и сборщики будут работать, а если они не хотят выкладывать деньги — скатертью дорога. Некому будет зазывать их к себе. Еще один пример: я полагаю, что 30 процентов комиссионных слишком много, обойдутся меньшим. Ну и все прочее в таком же роде. Одному вам этого не сделать. Я думаю, что и выигрыш можно сократить с 600 на 1 до 500 на 1, чтобы нам было посвободней с деньгами. Но для этого нужен аппарат, который держал бы все в руках, — это и есть мой вклад в дело. Посмотрите на ваши цифры — теперь доход, несомненно, возрастет, так как игроки будут знать, что дело поставлено на прочную основу, — и вы увидите, что после сокращения расходов одна треть дохода будет куда больше, чем весь ваш доход, пока вы вели дело один, имея против себя кучу конкурентов.

— Мы справлялись до сих пор, — сказал Лео. — Дела шли недурно без всякой монополии.

— А теперь они пойдут еще лучше. Пока 38000 долларов, плюс 6 процентов годовых и плюс 2000 долларов премии не будут покрыты, больших доходов для вас, конечно, не предвидится. Это я понимаю. Вы можете получать 75 долларов в неделю за счет вашей трети. Разницу мы будем учитывать поквартально.

— Но мне нужно больше, чтобы прожить, — воскликнул Лео. — При моих расходах мне необходимо иметь 100—120 долларов в неделю.

— Вы получите их из прибылей при первом перерасчете. А пока 75 долларов вполне достаточно.

— Нет, мистер Тэккер, вам меня на эту удочку не поймать. Я не маленький. Вы хотите свести наш спор на препирательство из-за пустяков, потом вы уступите, и все дело будет решено. Нет, сэр, не выйдет.

— Я не собираюсь ловить вас на удочку, — сказал Тэккер. — Если вы не хотите входить в синдикат, не надо. Попробуйте вести дело на свой страх и риск. Ваша воля.

— Мне нужно 120 долларов в неделю, на меньшее я не проживу, — сказал Лео. — И, кроме того, я считаю, что вы должны вложить наличный капитал.

Они спорили долго. Уилок все пил. Потом он встал и со стаканом в руке неторопливой, слегка развинченной походкой направился в соседнюю комнату, где миссис Тэккер и Макгинес слушали радио. Тэккер посмотрел ему вслед. Лицо его стало озабоченным. Джо спорил, отстаивая интересы брата. Тэккер вдруг покачал головой.

— Этот мальчишка когда-нибудь доконает себя, если будет так хлестать виски, — негромко проговорил он.

— Может быть, пора венок заказывать? — сказал Джо.

— Я давно замечаю, что ты его недолюбливаешь, — сказал Тэккер.

— Мы отлично ладим друг с другом.

— И хорошо делаете, если хотите работать у меня.

— Все будет в порядке. Его дело — кляузы, мое — бизнес, и все идет как по маслу.

Тэккер снова покачал головой.

— Я хочу, чтобы работа шла дружно. — Он повернулся к Лео. — Хорошо, пусть будет 100. 100 долларов еженедельно в счет вашей доли. Ладно, к черту! — Он поднял голову. — Генри! — крикнул он. — Эй, Генри!

Лео внезапно понял, что все произошло именно так, как он ожидал. Быть может, он даже хотел, чтобы так произошло. Быть может, оба они — и он и Тэккер — хотели этого. Так или иначе, дело кончено. Они спорили по пустякам, потом Тэккер уступил, и все было кончено. Дело Лео перешло в руки Тэккера.

«Вот это, называется, обработал», — подумал Лео. Но как только он попытался распутать клубок всего разговора с Тэккером, у него голова пошла кругом.

Уилок не спеша вошел в комнату.

— Иду, — сказал он. — Иду, начиненный тостами. — Он высоко поднял стакан, который все еще держал в руке. — Начиненный тостами, — повторил он. — Выпьем за успех, за деньги, за большие деньги, за все, что нам испокон веку веселит сердце, за успех, за то, чтобы было побольше денег, побольше женщин. — Он улыбался. В лице его после разговора с Эдной была какая-то размягченность; он подошел к столу и стал наливать виски.

— Вы мне нужны, Генри, — сказал Тэккер. — Вы втроем будете договариваться с остальными лотерейщиками.

— Три мушкетера, — сказал Уилок. — С мушкетами.

Тэккер уже не слушал Уилока. Его мысли были слишком заняты тем, что он намеревался сказать.

— И вы тоже, мистер Минч, должны принять в этом участие, — сказал он, обращаясь к Лео. — Ведь, если какая-нибудь лотерея лопнет, все, что от нее останется, попадет к вам. Я хочу, чтобы ваш банк был номером первым в объединении. — Он повернулся к Уилоку. — А договариваться вы будете вот как: условия те же — две трети и одна треть, та же премия и система погашения долга, как с мистером Минчем. Банкир получает 60 долларов в неделю в счет будущей прибыли, распределяться она будет раз в квартал. Вы можете дойти до 75 долларов, если найдете нужным, но никак не выше. Если же они не пожелают дожидаться денег из прибыли, значит, они не верят в дело, ну и черт с ними. Отчетность должна быть проверена, и я требую, чтобы наличный капитал, весь до последнего цента, оставался в деле. Все деньги пойдут в общий котел. Это упростит отчетность и, кроме того, если какой-нибудь из банков лопнет, легче будет обернуться.

Тэккер в упор посмотрел на Лео, и Лео выдержал его взгляд, чувствуя, как кровь хлынула ему в лицо, и все нервы напряглись до отказа. Вот когда у него отнимут его 31 тысячу!

— Я полагаю, что мы можем поручить мистеру Минчу проследить за тем, чтобы лотерейщики не скрыли от нас своих резервных фондов, — сказал Тэккер. — Ему, по-видимому, хорошо известно, как это у них делается.

Напряжение Лео сразу ослабло. Кровь отхлынула от лица. Его деньги, спрятанные под полом, были в безопасности, Лео понял, что Тэккер знает об их существовании, но решил оставить ему эти деньги.

— Я выжму из них все до последнего цента для вас, мистер Тэккер, — сказал он дрожащим от благодарности голосом. — Доверьтесь мне.

— Довериться вам? — Тэккер с хитрой, почти снисходительной усмешкой посмотрел на Лео. Он знал, что Лео будет теперь из кожи лезть, чтобы, во-первых, снова сколотить себе капитал, а во-вторых — выжать деньги из всех остальных лотерейщиков. — Я никогда никому не доверяю. Вот слушайте: если вы решите не отпускать ссуды кому-нибудь из банкиров и ему придется закрыть лавочку, его сборщики и контролеры перейдут в банк Минча. Но прежде, чем вы это сделаете, пусть Джо или Уилок доложат мне. Это потому, что я не доверяю вам, мистер Минч, ни вам, ни вашему брату.

— Это уж нехорошо, Бен, — сказал Джо.

— А, может, я шучу? Но, во всяком случае, я считаю, что благоразумней будет не спешить с ликвидацией лотерей. Я вовсе не хочу, чтобы все лотерейщики взъелись на меня за то, что я выкинул их из бизнеса.

— Я вот что думаю, — сказал Уилок, — нам следует предпринять еще кое-что. Так или иначе против синдиката ополчатся многие, вначале во всяком случае, и нам не мешало бы иметь свой собственный банк, работающий самостоятельно, вне синдиката.

— Это еще что? — воскликнул Джо. — На черта он нам нужен?

Уилок не обратил на него никакого внимания. Он смотрел на Тэккера.

— Генри прав, — решил Тэккер. — Тогда мы приберем к рукам всех клиентов, которые будут недовольны синдикатом. Ты сам должен был бы подумать об этом, Джо. Это по твоей части.

— Да я считаю, что это просто вздор, — сказал Джо. Он сердито посмотрел на Уилока.

— Считай себе на здоровье, — сказал Тэккер, — а это должно быть сделано. Вы с Лео подыщите подходящего человека. И помните, что я вам сказал: не спешите. Я вовсе не хочу, чтобы все лотереи закрылись и на месте их остался один только банк Минча.

Нужно было договориться еще о разных мелочах. Прежде всего о судебном деле, возбужденном против Лео. Уилок сделал пометку в своем блокноте и сказал, что Лео может не беспокоиться, — он сам будет его адвокатом на суде.

После этого Лео распрощался и ушел, и Джо ушел вместе с ним, чтобы отвезти его домой. Они прошли мимо комнаты, в которой сидели миссис Тэккер и Макгинес. Макгинес снял ботинки и положил ноги на подоконник. Окно было открыто, и он подставил ступни под прохладный ночной воздух. Когда братья проходили мимо, он повернулся и помахал рукой.

— Эдна разрешила мне временно приостановить работу над ботинками Бена, — сказал он.

Эдна Тэккер встала и направилась к ним.

— Вы замечательно рассказываете, — сказал Лео. — У вас такой острый юмор. Слушать вас — одно удовольствие.

— Как это мило с вашей стороны. — Эдна улыбалась. — Вы увидите, что с моим мужем очень приятно вести дела, я уверена, что он вам понравится. Он иногда горячится, но я думаю, что это со всяким бывает. И с вами тоже, мистер Минч.

— Еще как, — сказал Лео. — Даже совестно бывает потом. — Он добавил серьезным тоном: — Я уверен, что раз вы его жена, значит, он человек стоящий.

— Ах, ах, ах! — Она заморгала глазами и схватилась за сердце, словно ей стало дурно.

Лео и Джо долго ждали лифта в широком коридоре. Стены здесь были оклеены зелеными обоями, и по стенам висели небольшие картины в рамах, изображавшие лужайки в загородных поместьях, скачущих лошадей и собак с грустными мордами.

— Ну, хоть теперь-то ты понимаешь, какие у тебя здесь перспективы? — спросил Джо.

— Я очень хорошо понимаю, что у меня было свое дело, когда я пришел сюда, а теперь я у Тэккера на жалованье.

— Подожди еще, увидишь. Когда синдикат начнет работать, ты увидишь, что твоя одна треть… ладно, тогда сам подсчитаешь. И еще, пожалуй, скинешь штаны и попросишь, чтобы тебя высекли за то, что ты заставил родного брата ждать в передней, словно меня стыдно даже в дом пускать.

— Оставь, — сказал Лео. — Я устал. Просто с ног валюсь.

У лифтера был угрюмый вид. От его заспанного лица, казалось, пахло какой-то кислятиной. Пока лифт медленно и бесшумно полз вниз, Лео припомнил все, о чем говорилось в этот вечер. Обрывки фраз сшибались у него в голове, мелькали лица Тэккера и Уилока, миссис Тэккер и Макгинеса, который сидел, вывернув ноги, так что ботинки стояли ребром. «Забавно, — думал Лео, — но и жестоко, однако, не дать человеку хоть часок отдохнуть в кино от этих ботинок».

Потом перед ним всплыли лица лотерейщиков, которые потеряют свой бизнес: Корделес — этот наверняка, Ричардс — должно быть, тоже. Быть может, и Кэрролл, и Уильямсон. Все это были люди семейные, он знал их жен и детей. Больше уж никто не будет играть в карты на деньги банка. А Эдгар? Что скажет Эдгар, когда ему перестанут выплачивать 22 доллара за квартиру? Да, теперь уж его не встретят улыбками, когда он войдет в комнату, думал Лео. Придется стать прожженным, твердокаменным дельцом, наживающим свой первый миллион, и примириться с тем, что люди будут считать его прожженным, отъявленным сукиным сыном.

«Не хочу!» — устало воскликнул он про себя, и сам не знал — относится его восклицание к миллиону долларов или к тому, что люди не будут больше улыбаться при встрече с ним.

В вестибюле — раззолоченном и в зеркалах — было душно, и когда Лео вышел на улицу, по телу у него пробежала дрожь. «Зима начинается», — подумал он. Но он дрожал не от холода. Ощущение смерти, разлитое в этой, погруженной во мрак, замурованной в каменные стены тишине толстосумов пробрало его до костей. Ему не нравилось все то, через что должны проходить богачи, чтобы нажить себе миллионы, и не нравилось то, что они на эти деньги покупали.

Джо показал на здоровенного, краснолицего парня в фетровой шляпе, который спал в машине Тэккера.

— Это Джонстон, — сказал Джо. — Раньше он служил во флоте, а потом, во время сухого закона, гонял для Тэккера моторку из Уиндсора в Детройт с самым первоклассным спиртом.

Голова Джонстона совсем запрокинулась назад, и лицо было обращено к крыше автомобиля. Лео поглядел на него.

— Давно Уилок работает у Тэккера? — спросил он.

— Около трех лет. Тэккер сделал его богачом в одну ночь.

Лео окинул взглядом улицу. Кроме его самого и Джо, на улице не было ни души. «Если я наживу миллион, — подумал Лео, — вот где мне придется жить».

Улица была похожа на тропинку в окаменевшем лесу.

«Через что должен пройти человек, чтобы поселиться здесь, — думал Лео. — Через тысячи тысяч, через миллионы миллионов всевозможных грязных махинаций, калеча сотни людей и самого себя».

Улица казалась затонувшей среди каменных глыб. Она была похожа на длинный, узкий скелет какого-то допотопного чудовища с выпирающими каменными ребрами. Ощущение фешенебельного безлюдья угнетало Лео. Это безлюдье означало роскошь, но Лео не видел в этом ничего хорошего. Однако ему не хотелось осуждать богачей. Он убеждал себя, что в такой тишине спокойно спится. «Только богачи могут купить себе тишину и покой в самом центре города», — думал он. И внезапно почувствовал, что только человек, добившийся богатства, может быть настолько опустошен, чтобы пожелать себе такое безлюдье и не тяготиться им.

Лео пошел прочь от жилищ богачей, но, заметив худосочную живую изгородь, с чувством благодарности остановил на ней взгляд.

— Приятно иметь такую штуку перед домом, — сказал он Джо.

Лео так обрадовался изгороди, быть может, потому, что осуждал богачей и знал, что не следовало их осуждать. Ведь каждый хочет стать богачом, и все уважают богачей и завидуют им.

Джо посмотрел на живую изгородь, и она вызвала в нем ту же реакцию, какую вызывала у собак богачей.

— Вот, кстати, — сказал он и подошел к кадке.