Банда Тэккера

— Пользуюсь вашим аппаратом, — рявкнул Тэккер и сам изумился своему грозному тону.

Тэккер вызвал междугородную станцию, сказал номер домашнего телефона в Нью-Йорке, и сразу же для него перестали существовать и человек, и его розовая, упитанная, нелепо оскаленная физиономия, похожая на рыльце жареного поросенка с яблоком в зубах.

— Алло, — сказал Тэккер, услышав голос Эдны. — Как ты себя чувствуешь?

— Превосходно. А кто говорит? Это ты, Бен? Что случилось?

— Ничего не случилось. Просто соскучился по тебе.

— У тебя все благополучно? — Она подумала, что, должно быть, его уволили.

— Очень по тебе соскучился.

— И я тоже соскучилась, дорогой. Но у тебя, правда, все благополучно? — Ей не нравился его голос. Он был слишком вкрадчивый и какой-то просительный.

— Все ли благополучно? Конечно, благополучно. Что ты сегодня будешь есть на обед?

— Съем тебя, если не скажешь, зачем позвонил.

— Позвонил, потому что соскучился. Вот и все. Нельзя уж и соскучиться по собственной жене? Она ведь у меня одна-единственная.

— Когда же тебя ждать домой?

— К обеду не жди.

Она засмеялась. Ему нравилось, как она смеется. Он улыбнулся в трубку.

— Знаю, что не к обеду, — сказала она, — но когда же, глупенький? — Она все еще думала, что его уволили.

— Не знаю, во всяком случае не очень скоро.

— Ты все еще на той же работе?

— На той же.

— Не забывай, что я тебе говорила, — она старалась, чтобы голос ее не звучал слишком настойчиво. — Я вовсе не против того, чтобы ты поступил там на постоянную работу. Я тогда к тебе перееду. — Они обсуждали это не раз. Он утверждал, что ей будет скучно вдали от Нью-Йорка, без друзей и знакомых. — Я готова жить где угодно, только бы нам быть вместе.

Он долго не отвечал. Стоял, улыбаясь в трубку. С ней он всегда чувствовал себя крепким, как кремень, мужчиной, готовым постоять за себя, с чем бы ему ни пришлось столкнуться.

— Тут сущий рай, — проговорил он, наконец.

— Вот и устраивайся на работу, а я, как только ты скажешь, приеду к тебе.

— А ты меня любишь?

— Нет, не люблю. Я вышла за тебя по расчету.

Она засмеялась, и он тоже засмеялся. Потом оба замолчали, и он повесил трубку.

— А теперь убирайтесь к чертовой матери! — сказал розовый, упитанный человек.

Тут только Тэккер как следует его разглядел. Это был Невил Смит, сам Невил Смит, владелец всех предприятий, — этого завода и еще одиннадцати таких же. От страха Тэккер пошел напролом.

— Ну что же, вышвыривайте меня! — сказал он.

Седые усы топорщились на гладком розовом лица Смита. Вид у него был такой, словно он никогда не знал никаких забот, да и сейчас в нем не замечалось тревоги. Однако заводская полиция внушала ему страх. Он боялся, как бы эти молодчики не вышли из повиновения.

— Вам не следовало входить сюда, — сказал он Тэккеру. — Телефон есть внизу.

И вдруг, неожиданно для самого себя, Тэккер высказал то, что чувствовал:

— Мне хотелось выбраться из этой каши, — сказал он, — и спокойно поговорить с женой.

Служащие, столпившись у открытой двери, слушали. Тэккер направился было к ним, но Смит нагнал его и взял за локоть.

— Что там, очень жаркое дело было? — спросил Смит.

Тэккер подумал: «Наверное, он тоже еще не знает, что это сделал я». Силы вдруг изменили ему. Он сделал два неверных шага к двери, но колени у него задрожали, он не устоял на ногах и со стоном упал на четвереньки. Ему казалось, что ковер куда-то уплывает из-под его дрожащего тела, а вместе с ним плывут и глаза, которые он не мог оторвать от узора.

Смит подхватил Тэккера и хотел его поднять. Тэккер ощутил запах холеного, чистого тела, услышал тяжелое дыхание и подумал: «Боже мой, сам владелец всех предприятий… Хорошо, что Эдна меня таким не видит…» — и еще: «Если бы этот толстяк знал… если бы знала Эдна…»

Смит был маленького роста. Тэккер оказался для него слишком тяжелым.

— Подлые убийцы! Чего полиция смотрит? Почему их не сажают в тюрьму? — закричал Смит.

Слова эти отозвались в голове Тэккера, как удары молота. Он решил, что Смит говорит о нем. Нет, тут же успокоил он себя, Смит не стал бы со мной возиться, если бы знал. Пытаясь уползти от самого себя, он весь судорожно скорчился и потерял сознание. Последнее, что он слышал, был чей-то возглас и женский голос, произнесший: «Совсем еще мальчишка».

Когда Тэккер пришел в себя, он лежал на диване. На лбу было мокрое холодное полотенце. Он не раскрыл глаз. Он боялся того, что увидит. А когда, наконец, открыл, перед ним мгновенно возникла серая свинцовая трубка, рот рабочего и разбитое лицо, которое провалилось в этот рот. Он закрыл глаза и не сказал ни слова.

«Я не хотел его убивать», — твердил он про себя. Сколько раз выслушивал судья такие оправдания? И насколько это может сократить срок? Когда Тэккер нанимался в заводскую полицию, он просто искал работы. Он боялся остаться без работы. Он раньше был таким же отщепенцем, как Джо, и по опыту знал, что стоит ему остаться без работы, как он непременно впутается в какую-нибудь историю. Любовь Эдны преобразила его. Благодаря Эдне Тэккер почувствовал, что он не хуже других людей. Теперь, когда он был женат на ней, он вовсе не хотел влипнуть в какую-нибудь историю. Но когда он приходил наниматься, хозяева даже не видали его лица. Они либо высылали кого-нибудь сказать, что работы нет, либо, не глядя на него, отвечали: «Нет ничего». А он думал: «Если бы только мне удалось заставить хоть одного посмотреть на меня, заглянуть мне в глаза и понять, что я человек, не какая-нибудь назойливая муха, а живое человеческое существо».

Получив место в заводской полиции, он сказал Эдне:

— Только бы мне попасть на завод, а уж там я себя покажу. — Он не сомневался, что сумеет обратить на себя внимание какого-нибудь начальника. Он побежит отворять дверцу хозяйской машины или, прикоснувшись к козырьку, скажет: «добрый вечер», «доброе утро» или «чудесный выдался сегодня денек», и добьется того, что начальник посмотрит ему в глаза и подумает: «Сразу видно, что толковый малый, поглядим, на что он годится, может быть, и пристроим его».

— Только бы попасть на завод, — говорил он Эдне, — а уж оттуда меня не вышибут.

До сих пор Тэккеру никогда не приходилось иметь дело с забастовками, и он плохо представлял себе, что это такое. В первый же день, когда компании никак не удавалось провести штрейкбрехеров на завод, потому что пикетчики стеной стояли у входа, Тэккер слышал, как Смит сказал Макгрэди: «У ворот надо затеять драку. Нужно устроить так, чтобы вмешались войска». А немного спустя Макгрэди приказал своему отряду: «А ну-ка взгрейте хорошенько этих бунтовщиков. Отгоните их к чертовой матери от ворот. Пустите в ход свое оружие. Вы теперь представители закона, вот и действуйте».

Но отряд был слишком малочислен, и к тому же подбор его был не тот, — учащиеся колледжей и новички вроде Тэккера. — Так что на первый раз все обошлось гладко. Забастовщики отошли — штрейкбрехеры прошмыгнули на завод. Никто не был ранен. Но вечером забастовщики обошли все дома штрейкбрехеров — и многие из них утром не явились на работу, а те, кто пришли были так напуганы, что у них все валилось из рук. Когда наступил обеденный перерыв и за воротами поднялся шум, часть штрейкбрехеров попросту бросила работу и ушла. И тут Тэккер понял, что добром дело не кончится. Компания ни за что не уступит без боя. Значит, быть драке. Тогда можно будет вызвать войска, солдаты очистят улицу от пикетчиков и шум за воротами прекратится. Только им придется обойтись без Тэккера. Его на это не подбить, слуга покорный. Никогда и ни за что. Станет он пачкать свою совесть за восемь долларов, разгонять бедняков, их жен и малышей, когда они такие же люди, как и те, кто его окружает, и хотят только одного: не остаться без работы точно так же, как и он. Нет, уж извините. Никогда в жизни. Очень ему нужно быть цепной собакой у этих богачей и превратиться ради них в головореза, когда он и работу-то искал, чтобы не стать головорезом. Да это было бы просто глупо.

Но он жаждал постоянного места. Он боялся остаться без работы. Боялся старых приятелей, старых привычек, старых проделок, а главное, боялся прежнего чувства отверженности.

Пришел заводской врач и осмотрел Тэккера. Тэккер продолжал лежать с закрытыми глазами.

— Здоров, как бык, — сказал врач.

Тэккер открыл глаза.

— Это просто от усталости, — сказал он.

Возле него стоял Смит.

— Дайте ему воды, — обернулся он к одной из девушек.

«Боже милостивый!» — подумал Тэккер. Он понимал, что теперь уж наверняка получил бы постоянную работу, если бы только мог избежать тюрьмы. «Катался бы здесь как сыр в масле, — размышлял он, — если бы не убийство». Воду он пил маленькими глотками, поджимая губы, чтобы показать хозяину свою благовоспитанность.

— Я, пожалуй, спущусь вниз, — сказал Тэккер.

— Никуда вы не пойдете, — замотал головой Смит. — Вы свое отработали. Теперь отдыхайте.

Тэккер не решился возражать. Он покорно откинулся на подушки, полежал немного, но потом встал и отправился вниз. Ему хотелось поскорей с этим покончить. Хотелось сейчас же узнать, к чему его приговорят. За непредумышленное убийство полагается от года до двадцати лет. А может быть, это убийство умышленное, но со смягчающими обстоятельствами, и тогда его могут приговорить к десяти, двадцати годам, а то и пожизненно. Была минута, когда Тэккер, поддавшись страху, готов был бежать, пробраться домой, захватить Эдну и скрыться с ней.

Но Эдна на это не пошла бы. Это он знал. И как он к ней явится такой, размякший и напуганный, как баба. Тэккер взял себя в руки и решительно вошел в кабинет Макгрэди.

Макгрэди беседовал с военным в золотых очках. Он кивнул Тэккеру и вполголоса продолжал разговор, а Тэккер дожидался и думал: «Если бы мне повезло. Если бы никто не видел. Если бы признали самозащиту». Но сотни людей его видели. У него была свинцовая трубка — «смертоносное оружие», а у того парня, кроме голых кулаков, ничего не было. Правда, Тэккера облекли властью. Он был представителем закона при исполнении служебных обязанностей. Но тот-то парень ничего худого не делал, только кричал да размахивал руками.

— Где вы пропадали? — накинулся на него Макгрэди, когда офицер Национальной гвардии ушел.

— Мне сделалось дурно.

— Очень мило. Извольте-ка действовать с такими вояками. Просто чудо, что я все-таки добиваюсь хоть каких-то успехов.

Тэккер, глядя в сторону, сказал:

— Вам, вероятно, нужно представить донесение или что-нибудь в этом роде.

— Разумеется. Только сперва прочтите вот это, — и Макгрэди бросил ему через стол несколько бумаг. — Это письменные показания очевидцев, данные под присягой. По ним вы уясните себе положение и напишете вразумительный рапорт.

Свидетельских показаний было четыре. В первом говорилось, что свидетель видел, как Тэккер подвергся нападению забастовщика, вооруженного свинцовой трубкой, видел, как Тэккер разоружил рабочего и его же оружием отразил дальнейшее нападение. Внизу стояла подпись Невила Смита. Остальные показания мало чем отличались от первого. Тэккер, внимательно и молча, одно за другим, прочел все четыре.

— Ведь так было дело? — сказал Макгрэди.

Тэккер поднял глаза. В них стояли слезы.

— Я этого не забуду, — сказал он, — ввек не забуду того, что вы для меня сделали.

— Для вас? — фыркнул Макгрэди. — Я это сделал для вас? Слушайте, вы! Будь моя воля, вы бы уже болтались на виселице. Куда это годится — терять голову при исполнении служебных обязанностей.

Тэккер в смущении потупился. Взгляд его упал на показания свидетелей. Исписанные листы дрожали в его руках. Бумага даже слегка потрескивала. Чтобы вернуть рукам твердость, он стал помахивать листами вверх и вниз. «Ах, — думал он, — сукин ты сын!»

Ему хотелось сказать это вслух, но потом он раздумал, — ни к чему это, дело теперь идет на лад, зачем задирать маленького начальника, чтобы он при первой возможности всадил тебе нож в спину.

— Я не терял головы, — возразил он.

Макгрэди молчал.

— Я видел, что вам нужно, вот и сделал, как вам хотелось, — продолжал Тэккер.

— Чего хотелось? Что нужно?

— Да вот этой самозащиты, — и Тэккер помахал перед ним свидетельскими показаниями.

— Ладно уж. Садитесь писать рапорт. Да приготовьтесь отвечать судье, когда вас вызовут.

— Так точно, господин начальник! — отчеканил Тэккер и по всей форме отдал честь.

Когда мистер Смит, собравшись домой, спустился вниз, он задержался немного, чтобы побеседовать с Тэккером. Смит спросил Тэккера, как он себя чувствует, выразил свою радость и обещал заехать за Тэккером, вместе с ним отправиться к следователю и удостовериться, что дело действительно прекращено.

— Спасибо, сэр, хорошо, сэр, вы очень добры, сэр, — говорил Тэккер, глядя прямо в глаза мистеру Смиту.

Он вышел во двор вместе с мистером Смитом и побежал отворять дверцу хозяйской машины, а потом смотрел, как лимузин с громким урчаньем пронесся мимо солдат, мимо четырех пикетчиков и угрюмых рабочих, стоявших небольшими молчаливыми группами.

Тэккер не обращал внимания на людей. Он видел только машину. Люди для Тэккера перестали существовать — был только он сам, и были человеческие существа, которые нужно либо использовать, либо не замечать, либо сломить. Бизнес и его закон самозащиты научили этому Тэккера.

Тэккеру всегда хотелось разбогатеть, но теперь он узнал, какова механика этого дела и как обуздывать чувства, которые были ему помехой. И все сразу стало на свое место. Он недолго работал на чужой бизнес. При первой возможности он начал действовать самостоятельно. Сухой закон сильно помог Тэккеру, и к тому времени, когда Уилок начал грозить ему судебным процессом, он уже стоял во главе нескольких предприятий.

Местная организация, от имени которой Уилок возбудил иск, да, по существу, и весь союз пекарей, представляли лишь второстепенный источник дохода для Тэккера. Он использовал союз как средство шантажа, чтобы заставить булочников ежемесячно выплачивать ему определенную мзду. Но основным его делом было пиво, а после пива самый большой доход приносила ему ассоциация электроподрядчиков.

Ассоциация эта монополизировала электромонтажные работы целого городского района. Инициатором тут был не Тэккер, и не он заправлял делом, однако роль его в ассоциации была не из последних: он режиссировал инсценировкой торгов и держал подрядчиков в узде. Когда подвертывался заказ — например, проводка электричества в новом конторском здании, — ассоциация собиралась и решала, какую назначить цену и кому получить подряд. На торгах каждый предлагал свои условия, а тот, кому полагалось получить заказ, назначал самую сходную цену. Обязанностью Тэккера было следить, чтобы предложения составлялись, как было условлено и, в случае, если посторонний подрядчик назначал более низкую цену и получал подряд, Тэккеру надлежало чинить ему всяческие препятствия. Затруднения могли быть всякие — с рабочей силой, с материалом, с доставкой материала к месту работы, — словом, требующие дополнительных издержек, чтобы подрядчик убедился, как невыгодно брать работу в этой части города. Прибыль всех членов ассоциации шла в общий котел, и дивиденды распределялись поквартально.

Наблюдая, как производится распределение прибылей, Тэккер проникся глубочайшим уважением к бухгалтерскому искусству. Он пришел к выводу, что в правильно поставленном акционерном предприятии бухгалтерия может принести дирекции больше дохода, чем торговый отдел.

Тэккер извлекал доход и из других, более мелких, предприятий, в том числе из союза шоферов такси. Но работающие от хозяина шоферы — народ упрямый, полуголодный, и с ними не так-то легко столковаться. Хозяйничать в союзе было само по себе дело нетрудное, поскольку многие шоферы работали не полный день и не очень-то интересовались своим союзом, лишь бы только он не мешал им работать. Но сам союз был недостаточно силен, чтобы держать в узде этих упрямых, изголодавшихся людей.

Чтобы извлекать выгоду из союза шоферов такси, Тэккер применял тот же метод, что и с пекарями. Он требовал от владельцев такси повышения заработной платы. А владельцы такси платили Тэккеру, чтобы требования предъявлялись умеренные или, по возможности, вовсе не предъявлялись. Однако иной раз бывало трудно заставить шоферов принять условия, которые через Тэккера предлагали хозяева.

Когда Тэккер узнал о деле пекарей, которое вел Уилок, он не принял никаких контрмер. Он был уверен, что всегда успеет подкупить Уилока и заставить его отказаться от обвинения, если дело будет передано в суд. Он предложил Уилоку место юрисконсульта в одном из местных комитетов профсоюза шоферов. Но Уилок уперся, он не видел пока особых перспектив в совместной работе с Тэккером. Он требовал большего. В конце концов Тэккер согласился дать ему место юрисконсульта всего союза и вдобавок заплатить наличными 900 долларов. Генри послал эти 900 долларов своим братьям на пушную ферму.

Сунув Уилока в профсоюз шоферов такси, Тэккер думал, что отделался от него. Но Генри нужна была только зацепка. Он скоро понял, что Тэккер — это не просто клиент — это карьера. А стоило Уилоку просунуть нос в щелку двери, за которой рисовались заманчивые перспективы, как он пролез в нее весь: в голове его зароились планы, и не прошло и нескольких недель, как он увлек ими Тэккера.

Итак, Уилок связался с гангстером. Сначала он не понял этого, а когда додумался, решил, что не так уж это важно. Он связался с человеком, который ради денег или хотя бы ради надежды получить деньги, или ради сохранения тех денег, которые он успел нахватать, готов был убить и, как говорили, действительно убивал.

Макгинес однажды рассказал Уилоку о том, как Тэккер, когда ему понадобилось кое-что узнать для того, чтобы устранить конкурента и забрать себе его бизнес, не долго думая, взорвал человека динамитом. А произошло это так: Тэккер захватил двух человек, которые по его расчетам должны были знать то, что ему требовалось — имена, сроки, место доставки, условия, — и увез их к себе, в одно укромное местечко за городом.

Они отказались отвечать. Говорили, что ничего не знают. По приказу Тэккера их сначала избили, а потом стали легонько колоть ножами и прижигать каленым железом. И все-таки они утверждали, что им ничего не известно. Тэккер знал, что лучший способ обломать их — это продержать на ногах без воды и без сна. Но на это требовалось время, а он очень спешил. Сведения эти нужны были ему до двенадцати часов дня, позже они теряли для него всякий смысл. Если эти двое ничего не знают, надо немедленно искать кого-то еще. Но сперва надо убедиться, что они действительно не знают. Поиски нового человека отнимут время, а ему каждая минута дорога. Еще немного, и он упустит все дело.

Тогда Тэккер отвел своих пленников в подвал и привязал их к стульям, одного в одном углу, другого — в другом. Обоим засунули в рот кляп. Один был молодой, другой средних лет. Тэккер решил испытать того, что постарше. Он считал, что от человека в таком возрасте скорее можно ожидать благоразумия. Тэккер когда-то служил в охране при проводке туннеля. С того времени у него остался динамит. Он собственно и сейчас не знал, зачем тогда его присвоил, может быть, просто потому, что плохо лежал. Теперь он засунул динамитный патрон в рот молодому парню, заткнул потуже тряпку, чтобы тот не выпихнул его языком, а шнур от детонатора вывел через оконце подвала к дереву, неподалеку от дома. Грохота он не боялся. В окрестных лесах гнали спирт и очень часто случались взрывы.

Когда все было готово, Тэккер вернулся в подвал и вытащил кляп изо рта пожилого.

— Ну как? — спросил он. — Хочешь, чтобы я его взорвал?

— Да ты с ума сошел, Бен! Ты совсем сошел с ума. — Тэккер решил дать ему выговориться. Он испытующе глядел на него. — Мы ничего не знаем, — продолжал тот, — откуда нам знать, Бен? Если бы мы знали, зачем бы нам тогда молчать? Но, господи боже мой, Бен, мы же не знаем, не знаем, как перед богом, я поклянусь на библии, распишусь собственной кровью, кровью родной матери, только отпусти меня.

Тэккер думал, что тот, вероятно, говорит правду. Трудно предположить, чтобы человек скрывал правду в такую минуту. Но он должен быть в этом уверен. Он должен быть совершенно уверен. Должен быть уверен, как уверены присяжные, вынося приговор, иначе он потратит много времени зря, и это может погубить все дело. Тогда он подошел к молодому и увидел, что тот потерял сознание. С досады он даже прищелкнул языком. Значит, из него пока ничего не вытянешь. Ничего от него достоверно не узнаешь. Придется шлепками приводить его в чувство, а на это уйдет время. А за это время он снова наберется храбрости и будет врать, и снова придется его обрабатывать; на это опять-таки уйдет время, и в конце концов, потратив зря столько времени, придется все начинать сначала. Тэккер с досадой отвернулся и подбежал к пожилому.

— Ну-ка, припомни, пока он не взорвался у тебя на глазах!

— Бен, ты спятил, слышишь, боже ты мой, спятил, с ума сошел, Бен, Бен!

— Заткнись и припомни.

— Господи боже мой! — Губы человека тряслись, и слова путались и становились все невнятнее.

— Припоминай, пока не поздно, — сказал Тэккер, — после него ты на очереди.

Под пытливым взглядом Тэккера бессвязное бормотанье человека перешло в крик. Тогда Тэккер, даже не взглянув на того, у которого был во рту динамит, выскочил из подвала. «Сейчас я узнаю, правду ли они говорят, — думал он. — И во всяком случае, лучше убрать их, а то еще наделают мне хлопот».

Тэккер сам дернул детонатор и побежал обратно в подвал. Оба были мертвы. У пожилого просто остановилось сердце.

По словам Макгинеса, никто, кроме него, не видел, как Тэккер вышел из подвала. Лицо Тэккера, уверял Макгинес, было совершенно спокойно. Казалось, он напряженно думал о чем-то. Предоставив подручным, которых привел с собой, заметать следы, он немедленно укатил в город. Далась ему эта сделка. А если он что забрал себе в голову — удержу ему нет. Такой уж это человек, а в молодости и подавно. Никто и ничто не могло его остановить. Кто бы и что бы ни встало на его пути — растопчет.

— Хорошо быть спутником такого человека, — добавил Макгинес, — но не слишком-то приятно столкнуться с ним на узкой дорожке.

— А знаете, что он, сукин сын, потом сделал? — продолжал Макгинес. — В ту же ночь сцапал еще одного субъекта, привез его туда же и рассказал, что случилось с теми двумя, только приукрасил немножко, сказал, что взорвал не одного, а обоих, и показал то, что осталось: разбитый стул, брызги на стенах, на полу и клочки мяса, приставшие к мусорному ящику, куда все свалили. Тот и выложил Бену все, что нужно, и поутру Бен во всеоружии мог ехать заключать сделку.

— Кремень, — рассмеялся Уилок.

— Я же вам и говорю — молодчина.

— «Неуловимый Бен, дьявол-динамитчик», — произнес Уилок и снова рассмеялся.

Он не верил этой истории. Он не мог ей верить. Он должен был забыть о ней, как о пустяке, о котором не только разузнавать, но и думать не стоит. Уилок и раньше знал, что бизнес часто пускает в ход оружие, и личный опыт показывал ему, как бизнес, помышляя только о деньгах, способен искалечить жизнь множества людей. Совершалось ли убийство собственноручно или чужими руками, быстро и непосредственно или окольным путем, — отношение убийцы к своей жертве не менялось. В обоих случаях убийца принадлежал к одной и той же породе людей. Был ли он важной персоной, сидел в конторе акционерного общества и на заседании правления проводил мероприятия, обрекавшие на смерть рабочих сталелитейной или автомобильной промышленности, железнодорожников или нефтяников, либо мелкой сошкой, лично осуществлявшей эти мероприятия, — и в том и в другом случае убийца не видел в своих жертвах живых людей. Они были просто препятствием.

И если Тэккер прибегал к прямому насилию вместо более хитроумных способов уничтожения, если он сразу обрывал человеческую жизнь вместо того, чтобы ее калечить, то и тут разница была не столь велика, чтобы из-за этого отказываться иметь с ним дело. Бизнес мог быть разный, но бизнесмены были все одинаковы. Один, потерпев поражение в борьбе с забастовщиками, переводил свою фабрику на юг, где рабочая сила была дешевле, и оставлял целый город без куска хлеба. Оставлял доведенные до отчаяния семьи, а на новом месте сызнова начинал высасывать соки, разрушать здоровье, калечить и отравлять жизнь населению целого города. Для него и для его акционеров это был бизнес. Другой решал монополизировать какую-нибудь отрасль промышленности и разорял всех мелких хозяев. Некоторые из них кончали самоубийством, некоторые доводили до самоубийства своих жен и детей. Но и это был бизнес. Что ж, деятельность Тэккера была для него бизнесом, она стала бизнесом и для Уилока. Как мог Уилок считать Тэккера гангстером, когда сам он вырос среди разрушений, которые оставил позади себя бизнес, и на собственном опыте убедился, что самосохранения ради надо идти в ногу с разрушителями?

Поставив себе целью завоевать Тэккера, Уилок занялся созданием монопольного агентства по продаже такси-люкс новой марки, а затем предложил Тэккеру стать во главе этого агентства. Незачем было объяснять Тэккеру, что в рекламировании машин профсоюз шоферов такси может оказать им большую поддержку.

Однако, когда разговор зашел о подборе людей для новоиспеченного агентства, Тэккер и Уилок сильно поспорили. Генри хотел привлечь специалистов по автомобильному делу, тогда как Тэккер настаивал на том, чтобы всем заправляли люди из его собственной организации. Специалистов они, конечно, используют, но распоряжаться им не дадут.

Бизнес Тэккера ничем не отличался от любого концерна и был приспособлен к тому, чтобы вбирать в себя новые фирмы. У него имелся штат сотрудников, примерно соответствующих вице-президентам с административными функциями. Они и были директорами его разнородных предприятий. Был у него и «отдел новых предприятий», хотя он так не назывался, да и вообще никак не назывался. Работники этого отдела открывали новые предприятия и налаживали дело там, где оно почему-либо застопоривалось. Джо принадлежал к числу таких работников. Он проделал большой путь, прежде чем попал в этот отдел, а затем поднялся еще выше и достиг если не звания, то должности вице-президента.

Такова была администрация Тэккера. С точки зрения Уилока, плохо было то, что туда входили субъекты с темным прошлым, которых Тэккер привел с собой, а также люди, оказавшиеся недостаточно сильными, чтобы пробить себе путь в легальном бизнесе. Легальный бизнес привлекал к себе людей «высшего» сорта, и поэтому конкуренция там была ожесточеннее.

У некоторых из администраторов Тэккера было по нескольку судимостей еще с той поры, когда они, чтобы преуспеть в бизнесе, вынуждены были прибегать к оружию. Когда такой человек представал перед гражданским судом, его биография предрешала исход дела. Это представляло большие неудобства. Если делец не может обращаться за поддержкой к суду, то этим пользуются его конкуренты, а он вынужден защищаться сам, как знает.

Администраторы Тэккера были аферисты и спекулянты. Не веря в прочность своего положения, они вовсе не были заинтересованы в создании чего-либо прочного. Весь их интерес сводился к тому, чтобы побыстрее и побольше сколотить себе денег. Их всегда преследовала мысль, что всякое дело, какое бы они ни затеяли, у них все равно, рано или поздно, отберут, а потому самое разумное — выжать из него как можно больше, пока оно приносит доход.

Генри хотел сделать из агентства по продаже такси настоящее, солидное предприятие. Но Тэккер говорил, что у него есть собственный административный аппарат и, не взирая ни на какие заманчивые предложения, он его не бросит. Генри понял, что Тэккер отнюдь не руководствовался своим желанием или верностью товарищам. Тэккер просто боялся порвать со своей бандой. Тогда Генри уступил. Он сам примкнул к тем, кто наживался, пока наживаться было легко, и грабил созданное им самим акционерное общество совершенно так же, как банкиры и маклеры Уолл-стрита грабили автомобильный бизнес, кинобизнес и сотни других видов бизнеса.

Кампания за рекламу новых машин началась с профсоюза. Руководство сумело внушить шоферам, что на новых лимузинах они будут зарабатывать больше, чем на старых таксомоторах. Шоферы потребовали новые машины, и в гаражах стало неспокойно. В самый разгар волнений явился «отдел новых предприятий» и открыл продажу.

Владельцам таксомоторных парков предлагалось приобретать машины в рассрочку с тем, чтобы оплатить их из будущих доходов. Все они понимали, что останутся без рабочей силы, если не приобретут машин. И если даже дело не дойдет до бойкота или забастовки, то, во всякое случае, шоферы уйдут от них к тем хозяевам, которые завели новые машины. И ничего тут не попишешь. Шоферам платили известный процент с выручки — в то время 40 процентов, — и они, разумеется, уйдут туда, где выручка будет больше. Профсоюз, которым заправлял Тэккер, уж конечно, не станет препятствовать шоферам переходить в гаражи с новыми машинами. Напротив, он будет их на это подбивать.

Уилок предвидел, чем все это может кончиться, и не шел дальше юридической стороны дела. Он создавал все новые и новые акционерные компании, чтобы получить представительство по продаже автомобильных частей и горючего, покрышек, солидола, автола, а также по скупке и перепродаже машин, и, наконец, содействовал приобретению той самой фирмы, выпускавшей таксомоторы новой марки, с которой все и началось. Компания эта занималась только сборкой. Она покупала у различных фирм автомобильные части, по собственным чертежам заказывала кузова и затем производила сборку.

Для Уилока настала чудесная пора. От каждого общества он получал гонорар, а за то, что выполнял работу, ради которой этот гонорар и выдавался, ему выплачивали дополнительное вознаграждение и тантьемы. В первый же год его доходы составили кругленькую сумму в 90000 долларов, но зная, что на этом он не остановится, Уилок ничего об этом не писал братьям. Он боялся, что они забросят свою пушную ферму и сядут ему на шею. Однако он все же счел себя обязанным погасить задолженность по закладным на ферму и еженедельно высылал по 20 долларов матери. Чек он всегда заполнял сам и в тот же конверт непременно вкладывал написанную собственной рукой записку. Конечно, он мог бы свободно увеличить эту сумму, но 20 долларов ей было вполне достаточно, а начни он посылать больше, домашние заподозрят, что он разбогател. А как мог адвокат объяснить ничего не смыслящим в таких вещах невеждам, что клиентура, которую он себе создал, в один прекрасный день может разлететься в прах.