Банда Тэккера

— А где ваш рубин?

Он рассмеялся.

— Рубина нет. Но сочли бы вы меня развращенным, если бы я это сделал, дал бы вам рубин и ничего бы не потребовал взамен?

— Вы куда-то гнете, мистер Уилок. Только не туда, куда нужно. На эту приманку меня не поймаешь.

Она засмеялась, но он возвысил голос и заглушил ее смех.

— Вот видите, — закричал он, — вы не знаете. Но ведь это же чистейший разврат так поступать, не хотеть ничего взамен. Это извращение. Разве вы не понимаете? Это же неестественно? Вы тратите большие деньги, терпите большие лишения, желая чего-то достичь. Это естественно. И вот наконец вы у цели. Остается только протянуть руку и взять. Это было бы вполне естественно и нормально. Но находить удовольствие в том, чтобы в последнюю минуту отказать себе, намеренно лишить себя удовольствия, обойтись без этого и ничего не взять — простите, но в таком человеке непременно есть что-то дурное, иначе он так бы не поступал.

— Это для меня чересчур сухая материя, — сказала Дорис и снова засмеялась.

Генри ее не слышал. Он вдруг вспомнил о Тэккере, который с досадой отвернулся от человека, потерявшего сознание, когда ему засунули в рот динамит. С досадой! Этого Макгинесу ввек не придумать. Значит, все это действительно было!

Генри с минуту сидел неподвижно. Потом у него задергались веки, и он крепко зажмурил глаза.

— Нет, — сказал он надтреснутым голосом, все еще не открывая глаз, — вы ребенок. Вы не знаете, сколько дурного таится в человеке и только ждет случая, чтобы прорваться.

Дорис нерешительно взглянула на него и тут же опустила голову. Лицо Уилока было такое странное, что она почувствовала себя неловко.

Уилок внезапно решил отделаться от нее. Он сказал, что, к сожалению, приглашен на обед, но по пути завезет ее домой, чтобы она могла оставить там свои свертки. Дорис дала адрес роскошного отеля «Рандолф» на Пятьдесят четвертой улице. Одна из звезд «Театра обозрений» жила там, и Дорис решила, что это будет звучать внушительнее.

Генри молча смотрел, как она выходила из машины. В одной руке Дорис держала завернутые в бумагу цветы, в другой шоколад и коробку с печеньем. Игрушечную обезьянку она зажала под мышкой. Три орхидеи были приколоты к пальто. Она походила на ребенка, возвращающегося с праздника, где его наделили игрушками и сластями. Он простился с ней, даже не спросив, когда можно будет снова с ней встретиться.

На углу Уилоком овладела новая прихоть. Он велел шоферу обогнуть квартал и вернуться назад. Он знал, что Дорис не по средствам жить в отеле «Рандолф», и собирался уличить и унизить ее. Он сидел на краешке сиденья, пока такси медленно и с трудом продвигалось по запруженным улицам. Да, думал он, когда мы поровняемся с ней, я высуну голову из машины и крикну: «Ууу». Но на улице было очень тесно от машин, и он уже начал бояться, что не нагонит ее.

Когда он снова увидел Дорис, она почти дошла до угла. Она направлялась в кафетерий, где условилась встретиться с товарками. Руки ее по-прежнему были заняты свертками. Белые орхидеи покачивались при каждом шаге. В вечернем сумраке они светились холодным фосфорическим светом. Прохожие оборачивались и смотрели на цветы. Она шла быстро, высоко подняв голову, выпрямившись и расправив плечи. Лицо было бесстрастно. Генри, выглядывавшего из окна машины, она не заметила.

«Лгунишка этакая, дуреха», — думал он. Его душил злобный смех.

Он все еще сидел на краю сиденья, держась за ручку дверцы. Лицо у нее очень подвижное. Он представлял себе, как оно дрогнет от изумления, когда она его увидит, и тут же сморщится от стыда. Стиснутое со всех сторон такси остановилось. Он слышал, как гуляет в темноте вечерний ветер. Ветер хлестал по мостовой, по машинам и крышам домов, поднимая шум, похожий на топот убегающих ног.

Машина снова тронулась, нагнала Дорис, проехала мимо, и Генри отодвинулся от дверцы. Он не остановил ни машины, ни Дорис. Видимо, последняя из его мрачных прихотей оказалась ему не по силам или же он нашел достаточное удовлетворение в том, что мысленно исполнил ее.

Часть четвертая

«Те, о ком не подумали»

1

В четверг, в праздник Благодарения, Лео пустился на хитрость. Из денег Тэккера он выплатил всем, кто выиграл на номер 527, а в пятницу его никто не мог доискаться. Джо понимал, какой у брата расчет. Чем дольше другие банкиры будут изворачиваться, не имея денег для выплаты клиентам, тем больше клиентов отойдет к Лео. Конечно, Лео выгодно было потомить их подольше. Джо считал, что брат имеет на это право, поскольку его банк потерпел большой ущерб от налета, и не торопил его. Уилок хотел, чтобы Джо нажал на брата, но Джо отговаривался тем, что не может его разыскать: Лео, видимо, поехал за город. Тогда Тэккер сам позвонил Джо и сказал, чтобы Лео был у себя в конторе в субботу утром и в тот же день начал переговоры о слиянии с другими банками. Никаких отговорок он слушать не станет. Тэккер тоже понимал, какой у Лео расчет.

Тем игра Лео и кончилась. Переговоры начались и субботу утром и продолжались целый день, все воскресенье и большую часть понедельника. Происходили они то в конторе Лео, то у Джо, иногда у Уилока, а ночью у Уилока на квартире. Но где бы они ни происходили и кто бы в них ни участвовал, протекали они совершенно одинаково. Менялись только лица и цвет кожи. Среди держателей лотерей и их бухгалтеров попадались и друзья Лео. Но был ли цвет кожи черный, бронзовый, белый, красный или смешанный, были ли они друзья, враги или чужие, — все они говорили одно и то же, преследовали одну и ту же цель и применяли одну и ту же тактику. И все они устилали путь, по которому, наподобие гигантского катка, двигалась машина бизнеса. И как они ни топорщились, как ни корчились и ни извивались, сколько бы ни прятались в канавах и рытвинах, все под конец ложились плашмя и покорно устилали собой путь.

Все входили с независимым видом, словно говоря: почему бы и не послушать интересное предложение и не принять его, если оно выгодно. Но глаза их при этом были прикованы к Лео. Когда же он сообщал им последнее слово Тэккера, они всегда отвечали: «нет». Они нарочно возвышали голос, но голос же и выдавал их, потому что в нем звучала мольба. После этого Лео мог не тратить времени на уговоры. Они вставали с тем, чтобы уйти. Захлопывали книги, складывали бумаги, а Лео молча наблюдал за ними. Потом они направлялись к двери и возвращались, или даже выходили на улицу, но только за тем, чтобы вернуться. Так или иначе, они все приходили обратно. Были ли это старики, молодые, или люди средних лет, были ли они лавочники, до того как стать лотерейщиками, коммивояжерами или бандитами, домовладельцами, спекулянтами или торговцами, — все поступали совершенно одинаково; приходили, выслушивали, говорили: «нет», а потом возвращались, потому что, кем бы они сами по себе ни были и во что бы их ни превратила жизнь, машина бизнеса теперь всех сравняла.

Торговаться было утомительно, и Лео устал. Один раз, в самый разгар спора, ему стало дурно. Он, потянувшись, закинул голову назад — и вдруг почувствовал сильное головокружение. Ощущение было такое, будто мозг завертелся за глазными яблоками, сами же глаза оставались на месте. Комната и сидевшие перед ним люди тоже оставались на месте, а в голове кружилось. Потом комната стала вращаться вокруг людей, люди же сидели неподвижно и глядели на него. Он так побледнел, что они испугались. Все подались вперед, вытаращив глаза и раскрыв рот, словно собираясь что-то сказать. Потом и они стали вращаться. Все вращалось в разных направлениях: комната в одну сторону, люди — в другую, а мозг его — в третью. Он зажмурился — головокружение усилилось. Тогда он нащупал край стола, ухватился за него и остался сидеть с закрытыми глазами.

— Лео! — вскрикнул Джо. — Что с тобой?

Слова Джо еле доходили до Лео, прорываясь сквозь головокружение. Потом кружение замедлилось и, наконец, вовсе прекратилось.

— Тебе нехорошо? — спрашивал Джо.

Лео раскрыл глаза. Джо стоял, наклонившись над ним, с таким лицом, словно увидел смерть.

— Неправильно питаюсь, — сказал Лео и рукой надавил на живот. Лица окружающих выражали то же, что и лицо Джо. Кто-то подал Лео воды. Он отпил немного, громко глотая, тыльной стороной руки вытер губы и покачал головой. — Да, — сказал он, — не сплю и не питаюсь как надо.

Призрак смерти медленно покидал комнату. А бизнес тотчас снова вступил в свои права, и все пошло по-прежнему. Лео слушал и говорил. Он расстраивал планы своих противников, предлагал взамен собственные и при этом все время думал: начнется ли опять головокружение, если откинуть голову, и нагибал голову вперед до тех пор, пока у него не заломило шею. Тогда он немного приподнял голову, потом еще немного и еще чуть-чуть, но тут головокружение началось снова, и он поспешил ее опустить. «Кто может вынести такую жизнь?» — подумал он.

Гроза надвигалась. Тучки, предвещавшие бурю, сталкивались, сливались в одну грозовую тучу. Беда следовала за бедой.

— На что это похоже? — сказал Лео Бауеру, когда тот снова появился в конторе. — Я дал вам возможность отдохнуть ради пользы дела, а вы ухитрились еще больше устать.

Бауер, казалось, не столько устал, сколько был не в духе.

— Я плохо спал, — объяснил он. — Все думал. — Джо стоял рядом с Лео и сочувственно улыбался. Бауер кинул беспокойный взгляд на Джо. — Можно с вами переговорить наедине? — обратился он к Лео.

— Да говорите здесь, мы с братом теперь компаньоны.

Но Джо в этот день был само дружелюбие. Он сказал, что подождет Лео внизу, в машине. Он и приехал в контору только за тем, чтобы познакомиться со служащими, раздать им праздничные подарки, предупредить, что синдикату потребуется лишняя копия ежедневного баланса, и показать заодно, что он такой, как все, ничуть не страшный, и бояться работать у него нечего. Подарки Джо купил у приятеля Бэнта, члена муниципалитета, оптового торговца мясом. Этим он делал одолжение Бэнту и его приятелю, члену муниципалитета. Но в данном случае Джо заботился не о них, а о служащих лотерейных банков. Он знал, что с банкирами он управится легко и просто; они связаны крепко-накрепко и слишком много потеряют, если вздумают вырываться. Но многим из служащих могла не понравиться перспектива работать на Тэккера — и они при этом ничего не теряли, кроме своего места. А место в лотерейной конторе — небольшая приманка. Потому-то Джо и раздавал праздничные пакеты, заискивающе улыбался и теперь покорно ушел, оставив Бауера наедине с Лео.

— Что с вами опять приключилось? — спросил Лео.

— Да все то же, — ответил Бауер. — Я все думал и думал и пришел к тому же выводу.

— Вы хотите уйти?

— Не хочу, а вынужден.

— Вы не могли выбрать более подходящего времени для такого разговора? Двадцать человек ждут меня в конторе. Поговорим после, — и он повернулся, чтобы уйти.

— Я вам об этом говорю для того, — продолжал Бауер, — чтобы вы подыскали себе кого-нибудь на завтра.

Лео остановился.

— Как на завтра? — воскликнул он. — Вы на ответственном месте. Вы обязаны дать мне время подыскать человека.

— Не могу. Честное слово, не могу. Я здесь не выдержу.

— Да что, в конце концов, здесь отрава, что ли, рассыпана?

— Да.

— После того, что я для вас сделал, вам бы следовало хоть немного посчитаться со мной.

— Я ничего не могу с собой поделать.

— Никак не пойму вас. Кажется, неглупый парень. К тому же человек семейный, а ведете себя черт знает как. Словно у вас мозги не в порядке.

Бауер опустил глаза. Он беспокойно переминался с ноги на ногу; все его тело пришло в движение. Руки, ноги и даже язык во рту.

— Когда я попадаю сюда, — сказал он, — у меня и, правда, в голове мешается, и весь я сам не свой.

— То, что случилось на прошлой неделе — полицейский налет, — больше не повторится, я вам ручаюсь. Против этого приняты меры.

Бауер сказал, не поднимая глаз от пола!

— Честное слово, мистер Минч, я сам это знаю. Твержу себе это, убеждаю, и все-таки не помогает. Видимо, я не гожусь в… то есть на то, чтобы быть там, где… Нет, сколько бы я себя ни убеждал, все равно у меня в голове мешается.

— Тогда принимайте какие-нибудь пилюли, лекарство, что угодно. Но вам придется поработать здесь три-четыре недели, пока я найду кого-нибудь на ваше место. Это мое последнее слово.

— Три недели!

— Три, пять недель, сколько потребуется, чтобы найти…

— Нет! — крикнул Бауер. — Вы не можете меня заставить остаться, я не раб!

— Я вас предупредил, — сказал Лео и через маленький коридорчик направился из бухгалтерии в комнату сортировщиков.

Бауер шел за ним следом.

— Что вы хотите сказать?

— Неважно, — ответил, не оборачиваясь, Лео. — Я вас предупредил. — Теперь он шел через комнату сортировщиков к небольшой передней, откуда был выход на лестницу.

— Что вы хотите сказать? — воскликнул Бауер. — Объясните, что вы хотите сказать?

— У вас есть глаза. Сами видите. Я уже не один в деле.

— Господи боже ты мой! — Бауер произнес это так быстро, что слова слились в одно восклицание. Он видел бандитов в кино. Когда Джо вошел, Бауер вспомнил эти фильмы. Теперь он понял: все, что там показывали, правда. Гангстеры не выпускают никого из своих сетей. Он попал к ним, и ему от них не уйти. Бауер открыл рот, но не мог произнести ни звука.

— Будьте же благоразумны, — сказал Лео, — тогда и вас никто не тронет. Ничего страшного в этих людях нет. Они только не хотят неприятностей, шума и тому подобного, пока синдикат не станет на ноги. — Бауер сделал судорожное движение, словно порываясь бежать, но Лео схватил его за рукав. — Не будьте ребенком, — прикрикнул он на него. — Смотрите на вещи здраво, бога ради. Вы хотите уйти? Ладно.

Бауер, тяжело дыша, высвободил руку.

— Я же вам сказал, — продолжал Лео, — потерпите две-три недели — и все будет хорошо. Я постараюсь освободить вас как можно скорее. Даю слово.

— Мистер Минч, — начал Бауер. Он старался держаться прямо, смотреть Лео в лицо и говорить спокойно. — Во что вы меня втянули, мистер Минч? — Голос у него был тонкий, срывающийся.

— Ни во что я вас не втягивал.

— Вы меня втянули в это дело без моего ведома и согласия, — кричал Бауер, — вот что вы со мной сделали!

— Кто вас втянул? Я-то разве хотел этого?

— Как вы могли это сделать! Как вы могли так поступить со мной без моего ведома и согласия? — Бауер протянул к нему руки. — Мистер Минч, мистер Минч, — сказал он умоляюще, — что вы со мной сделали без моего ведома и согласия?

— Что я сделал? — Лео отстранил протянутые к нему руки Бауера. — Ничего я не сделал. Что вы, в самом деле, выдумываете? Принимайтесь, говорят вам, за работу, а через некоторое время, когда все немножко наладится, вы уйдете от меня с хорошим отзывом.

Лео распахнул дверь и вышел. Закрывая дверь, он с беспокойством оглянулся. Бауер уже повернулся, чтобы идти, его длинное неуклюжее тело сгорбилось, он ступал медленно и нерешительно.

«Я его втянул? — подумал Лео. — Они меня втянули!» — Слова Бауера стучали у него в голове. — Чем же я-то виноват? — крикнул он самому себе.

По пути в контору Джо спросил Лео, чего от него хотел Бауер.

— Да ничего, — ответил Лео, — пустяки, это не имеет отношения к делу.

Джо был обижен, что Бауер не захотел при нем говорить с Лео.

— Не знаю, почему, но этот тип мне не нравится, какой-то идиот. Мне кажется, тебе следовало бы от него отделаться.

— Я могу вернуться и сейчас же его уволить.

— Нет, не обязательно сейчас, — Джо подозрительно посмотрел на брата. — Но так или иначе, при первой возможности мы выставим этого дурня, можешь не сомневаться.

В понедельник, во второй половине дня, с семью лотерейными банками было покончено. Решено было пять из них поддержать ссудой и принять в синдикат, а двум — если Тэккер одобрит это решение — в деньгах отказать. Их контролеров и сборщиков пусть берет себе Лео.

Когда Лео приехал в контору, двое банкиров, которым решили отказать в ссуде, ожидали его в передней. Один был негр Буррел Спенс. Лотереями он занимался десять с лишним лет. Другой, Гомер Ричардс, был белый. Ему когда-то принадлежало несколько заправочных станций, но его вытеснили крупные нефтяные компании. Он слишком удачно расположил свои колонки. Нефтяники объединились против него, а потом разделили между собой станции мистера Ричардса.

Оба они пришли с утра. Но Лео сказал им, что ему надо еще обдумать это дело. Буррел Спенс ушел, а Гомер Ричардс остался ждать в передней. Лео видел его, когда уходил платить по выигрышам. Ричардс, завидев торопливо проходившего Лео, виновато вскочил и проводил его заискивающей улыбкой. У него были жесткие, курчавые с проседью волосы, разделенные прямым пробором. Улыбка придавала ему сходство с клерком, выслуживающимся перед начальством. Когда Лео вернулся, Буррел Спенс и Гомер Ричардс оба сидели в передней. Он молча прошел мимо них. Уходя обедать и возвращаясь теперь обратно вместе с Джо, Лео опять прошел мимо них, так и не проронив ни слова.

Лео заперся в кабинете и позвонил Уилоку, чтобы узнать, не получены ли указания от Тэккера относительно банков Спенса и Ричардса.

— Я увижу его сегодня вечером, — ответил Генри. — Думаю, что Бен согласится, но все равно надо поступить так, как он велел.

— Они торчат у меня здесь перед глазами, как могильные камни, — сказал Лео.

Последовало долгое молчание. Генри думал о пнях, напоминающих могильные камни, которые лесопильные компании оставили в опустошенных лесах у него на родине, и как эти пни сделали леса похожими на заброшенное кладбище, и что стало с его городом, с отцом, с его семьей. Безотчетная щемящая грусть сжала ему сердце. «Могильные камни преследуют меня повсюду, как гончие», — подумал он, силясь улыбнуться своим нерадостным мыслям.

— Алло! — кричал в трубку Лео, думая, что их разъединили. — Алло! Алло! Уилок?

— Да, да, я слушаю, — опомнился Генри. — Скажите вашим могильным камням, чтобы отправлялись домой я дожидались утра.

После этого Лео вызвал Эдгара и вручил ему список контролеров Спенса и Ричардса. Он велел Эдгару передать им, чтобы они вечером пришли к нему на дом. Когда позвонил по телефону Уилок и сообщил, что Тэккер согласен прикрыть банки Спенса и Ричардса, Лео уже переманил к себе всех их контролеров.

На следующее утро Лео пришел к себе в контору раньше обычного, но Спенс и Ричардс явились еще раньше. Оба были свежевыбриты. Волосы их были еще влажны от утреннего умывания, но глаза опустошены бессонницей. Словно сговорившись, они нарядились в лучшие свои костюмы, как будто рассчитывали на то, что их подтянутый вид может повлиять на решение Лео.

Спенсу первому пришлось услышать неприятную новость. Лео думал, что негр примет ее спокойнее.

— Что ж, сэр, — сказал Спенс, — не собираюсь вас учить, но вы делаете ошибку.

— Если так, то вы заставите меня поплатиться за нее.

— Я вовсе не хочу заставлять вас расплачиваться, однако, видимо, придется. На то это и бизнес.

Лео подумал о том, что станет делать Спенс днем, когда узнает: он выкинут за борт и его собственные контролеры сдают лотерейные билеты на приемочные пункты Лео. В глаза негра тяжело было смотреть. Они казались сгустками бурой крови на черном лице.

— Вы явитесь благодетелем для моих контролеров, только всего, — проговорил Спенс. — Придется временно повысить им комиссионные, на случай, если вы вздумаете их переманивать.

— Рад буду узнать, что у вас все наладилось… и если я могу быть чем-нибудь полезен…

— И узнаете, будьте спокойны. Пока вы в этом бизнесе, вы меня будете помнить.

«Как я узнаю? — думал Лео. — Из газет, что ли? Да, конечно, из газет. Несчастный случай в метро. В уборной найден повесившийся. Нет, опасаться надо за другого, за Ричардса, белого, у которого когда-то были заправочные станции. Белые всегда принимают бизнес ближе к сердцу. С неграми легче, они не отдаются бизнесу так безраздельно. Можно ручаться, что не все они непременно кончат самоубийством, если не повезет в делах».

— Надеюсь, узнаю что-нибудь приятное, — сказал Лео и поднялся, желая показать, что разговор окончен. Рукопожатием со Спенсом он не обменялся. Ему было страшно так же, как страшно было бы прикоснуться к трупу.

Лео вызвал Ричардса не сразу. Он не думал, что эта часть переговоров будет так тягостна и неприятна. Никто об этом не подумал. О самом важном не подумал никто. «Вот что они со мной сделали, — думал Лео, — они сделали так, что меня будет ненавидеть весь мир».

Ричардс вошел, улыбаясь. Потом он сказал то же, что и Спенс:

— Вы делаете ошибку, о которой после пожалеете.

Когда Лео предложил ему место контролера, Ричардс стал подробно рассказывать, какую вел борьбу с крупными компаниями, когда они решили отобрать у него заправочные станции.

— Там, где я снимал помещение, — рассказывал он, — они подкупали хозяев, и те начинали придираться. Требовали, чтобы я сделал это, сделал то, построил третье, доказывали, что я нарушаю условия, вообще довели меня до форменного помешательства. Вы знаете, что вытворяли эти субъекты? Они лезли в уборные и придирались даже к туалетной бумаге. Они до того меня извели, что мне хотелось ими пол подтереть. Не пол, а… вы сами понимаете. Вот до чего они меня довели.

— Но ведь они не могли иначе, — возразил Лео. — Их тоже принуждали, тоже толкали на это.

— Да, но на какие пакости они пускались. Лишь бы придраться. Если в уборной ползали тараканы, опять был виноват я. Это, видите ли, не предусмотрено договором. Когда у меня было собственное помещение, они заключали со мной контракты на поставку бензина. Но на каких условиях! Бензин приходил с запозданием; иногда по два, а то и по три дня колонки пустовали. Масло было с землей. В автол сыпали песок. Это в бочках-то со смазочным маслом песок! Слышали вы что-нибудь подобное? Никогда в жизни я не видел, чтобы так делались дела. — Глаза Ричардса наполнились слезами, и он опустил голову.

— Если вы хотите стать контролером, — я позабочусь, чтобы вы получили хороший район, и дам вам для начала несколько сборщиков.

— К чему? Ни на что я теперь не годен. Когда-то я был неплохим коммерсантом, а теперь я человек конченый. Никуда негодный товар. Мозги у меня не варят, когда приходится что-нибудь соображать или решать.

— Я сам года четыре-пять назад прошел через это. А теперь все забылось. Ничего, выкарабкаетесь и тоже об этом забудете.

— Нет, где уж мне выкарабкаться. — Ричардс поднял голову и посмотрел на Лео. — Вы и представить себе не можете, как мне не везет: заправочные станции у меня отняли, потом, нате, пожалуйста, выигрывает 527, и лотерейное дело у меня отнимают. Я ведь уже не молод. После такого удара не могу встать и отряхнуться, как раньше. Не везет и не везет. Видно, есть люди, которым так уж на роду написано. Ничего тут не поделаешь.

— Вот что, — сказал Лео, — передайте от моего имени своим контролерам, что я стану с ними работать только при том условии, если они с вами поделятся. Это мое распоряжение. Пусть каждый из них выделит для вас несколько сборщиков, и вы будете у нас контролером. Так и скажите им, не то они у меня вылетят.

Ричардс понурил голову и снова заплакал:

— Не везет, — произнес он тихим дрожащим голосом.

Лео встал. Выпей вероналу, мысленно сказал он, и ступай со своими несчастьями к господу богу, у него собственных забот нет.

Ричардс высморкался, одернул пиджак. Поблагодарил Лео. Добравшись до двери конторы, он обернулся и сказал:

— Нервы у меня никуда не годятся.

Ричардс всхлипнул и выбежал вон. Он пробежал мимо Эдгара молча, еле сдерживая душившие его слезы.

В середине дня Лео отправился к себе в банк. Надо было включить в работу лотерейные билеты, которые принесут сборщики Спенса и Ричардса, а заодно ему хотелось проверить, вышел ли Бауер на работу.

Бауер был на месте. Он, видимо, дожидался прихода Лео. Не успел тот переступить порог передней, как Бауер выскочил из бухгалтерии и торопливо прошел через коридорчик в комнату сортировщиков, навстречу Лео.

— Я немедленно ухожу, — громко сказал он.

Лео досадливо прищелкнул языком.

— Дайте мне хоть шляпу-то снять, — сказал он и направился мимо Бауера к вешалке в комнате сортировщиков.

Бауер следовал за ним по пятам.

— Я ухожу, и никто не имеет права меня удерживать, — крикнул он. Его даже сводило всего от бешенства. Видимо, он долго взвинчивал себя для этого разговора, а теперь ожидал удара и готов был его парировать.

Все сортировщики повернули головы. Делила вышла из комнаты, где работала на арифмометре, и неподвижно стала в дверях, прижав руку к горлу. Джус улыбался, Мюррей тоже улыбался, но улыбка получалась натянутой. Пай-ай покачивал головой.

— Никто не имеет права удерживать вас от чего бы то ни было, — сказал Лео, обращаясь к Бауеру, — даже если бы вы вздумали прыгнуть с моста или еще что-нибудь в этом роде.

Бауер так сильно дрожал, что стекла его очков, казалось, дребезжали. Он все еще стоял пригнувшись, словно готовясь к прыжку. Пересохшие губы тряслись.

— Я вам уже объяснил, на что вы идете, — продолжал Лео.

— Вы меня не удержите! — кричал Бауер. — Ни вы, ни кто другой, есть еще законы в нашей стране. Я ухожу. — Он топнул ногой. Его всего трясло. — Ухожу, ухожу! — взвизгнул он и снова топнул ногой. — Хочу уйти и уйду. Никто не помешает мне уйти сейчас, сию минуту!

Несколько секунд он стоял, сверкая глазами; ненависть в его глазах брызгала сквозь стекла очков. Вдруг он вытянул руку. Лео отскочил в сторону. Но Бауер хотел только взять пальто и шляпу. Он сорвал их с вешалки и выбежал вон из комнаты.

Бауер бежал легко. Хоть он и был нескладен, но бегал легко, на носках, при этом ноги его словно царапали пол, как когти животного, запертого в клетку. Он громко хлопнул дверью, и эхо выстрелом отдалось в тишине.

— Зачем ему вообще было приходить! — крикнул Лео, глядя на захлопнутую дверь. Затем повернулся к сортировщикам и развел руками: — Вот горячка, — сказал он.

Никто не ответил. Все молча глядели на него. Он показал на уборную и засмеялся.

— Так спешил, — сказал он, — что помчался не в ту сторону. — Никто не засмеялся. — Так торопился в уборную, — хихикнул Лео, — что помчался не туда, куда нужно. — Он снова захохотал. Но в комнате по-прежнему стояла тишина.

Служащие один за другим медленно принимались за работу, Лео чувствовал, что они больше не на его стороне. Не то, что неделю тому назад, когда Тэккер еще не был его компаньоном.

2

Лео в этот день должен был встретиться с Джо для дальнейших переговоров. Теперь он не мог уйти. Бросить все на одного Мюррея было невозможно. Кроме того, ему хотелось побыть со своими служащими и попытаться снова завоевать их расположение. Значит, придется рассказать Джо о Бауере. Лео не хотелось об этом говорить брату. Он сочувствовал Бауеру. Он сам испытывал такое же отвращение и к торговле шерстью после своего банкротства, и ко всякому делу, из которого его изгоняли. Ни за какие блага мира его бы не затащили обратно. Но сказать про Бауера придется. Никакой другой причины для отсрочки такого важного свидания Лео придумать не мог.

Свидание решили отложить на вечер. Когда со всеми вопросами было покончено и братья остались одни, Джо сказал, что сам займется Бауером и позаботится о том, чтобы тот завтра же явился на работу.

— Я бы не хотел этого, — возразил Лео. — По-моему, если мы его отпустим на все четыре стороны, мои служащие увидят, что наши отношения остались прежними. Хочешь уйти, уходи — дело твое и риск твой. Тогда им нечего будет бояться. И тогда никто не подумает уходить.

Джо ответил на это, что надо иметь в виду весь синдикат в целом, а не один только банк Лео.

— Твои служащие тебя любят, — сказал он, — но ведь в большинстве случаев банкиры не имеют никакого влияния на своих работников. Ты сам это прекрасно знаешь. Пустячный предлог, и они уйдут. Надо некоторое время держать их в руках. Ты сам это знаешь.

— Знать-то знаю, но мне это не по душе.

— Да ты даже не знаешь, как мы это сделаем.

— Мне все равно, как бы ни сделали. У меня другие взгляды.

— Дисциплина нужна в любом деле.

— Знаю, знаю, но…

— Ты ведь прекрасно понимаешь, если Бауер уйдет беспрепятственно, за ним последуют очень многие в других банках.

— Можно же иначе… По-хорошему… Они должны любить…

— Если они нас не любят, черт с ними со всеми. Уволим всех, когда найдем им замену. Но только, когда мы захотим, а не когда им захочется. И не всех сразу. Не с места в карьер, когда у нас уйма работы и нет времени заниматься такой мелочью, как постановка дела в каждом банке.

Лео потер лоб. Потом глаза. Пальцы его скользили вниз по лицу, оттягивая и теребя мясистые щеки.

— По правде говоря, — сказал он, наконец, — у меня не хватает духа на такого рода дела.

— Что ты имеешь в виду под такого рода делами? — воскликнул Джо. — В любом деле надо считаться с фактами.

— Да, но так, как вы действуете…

— Ничего не понимаю. Это мне нравится — «такого рода дела»! Каждое дело должно использовать все, чем оно располагает: свой актив, кредит, доверие, наконец, репутацию, определенную репутацию, создавать эту репутацию и поддерживать ее. Чем дело располагает, тем оно и должно пользоваться и как можно лучше. Разве неправда?

— Не спрашивай меня, где правда и где неправда, — сказал Лео, — я этого больше не знаю.

Бауер был поручен заботам Луиса Джонстона, шофера Тэккера, которому Джо велел доставить Бауера к нему в контору в среду, к десяти утра. Джонстон осведомился, ехать ли ему одному.

— Конечно, одному, — сказал Джо, — просто скажите, что я хочу его видеть и что это важно. — Джонстон стоял в нерешительности. — А если что будет неладно, — добавил Джо, — сами ничего не предпринимайте, позвоните мне.

Шофер Тэккера был здоровенный, почти квадратный детина покладистого, общительного нрава. От долгих лет шатания по морям, в свою бытность матросом и в годы сухого закона, он сохранил что-то соленое и озорное. Но теперь он был уже немолод, облысел и, когда снимал шляпу, лысина придавала ему глуповато-простодушный вид.