Банда Тэккера

Как только дверцы машины захлопнулись и мотор затарахтел, Джус встал и повернулся лицом к стене. Он низко пригнулся к закованным рукам. Его огромный зад выпятился.

— Прямо, как доска для объявлений, — пошутил сидевший возле него полисмен.

Полисмен не был черствым человеком. Он был молод и так трогательно некрасив, что вызывал к себе жалость. Это был рыжий парень с крупными розовыми веснушками, рассыпанными по всему мучнисто-белому лицу. Просто в данную минуту Джус означал для него только бизнес.

Кроме самого полисмена, эта шутка никого не рассмешила. Все, за исключением Бауера, испуганно глядели на Джуса. Бауер сидел в дальнем углу, у самой дверцы, обхватив голову руками.

Джус, прижавшись лбом к наручникам, вертел головой и терся лицом о скованные руки. Его трясло, и он хватал воздух широко открытым ртом; дыхание вырывалось громким прерывистым хрипом. Когда автомобиль тронулся, Джус издал короткий дикий вопль, еще быстрее завертел головой, и все тело его забилось в корчах. Он втягивал воздух судорожными глотками, а потом с воем выпускал его сквозь крепко стиснутые зубы. Вой исходил из самых глубин его существа и хватал за душу сидевших в машине.

— Господи боже мой, — сказал молодой полисмен.

Мистер Мидлтон нагнулся к нему.

— Я думаю, — сказал он, — лучше отвязать его, он будет спокойнее.

— Да кто же справится с этаким медведем!

— Уж и не знаю, что делать, — сказал мистер Мидлтон и, озабоченно покачав головой, уселся поглубже на сиденье.

— Уймите его! — вдруг вскрикнул Бауер. Он все еще сидел, обхватив голову руками, и кричал, не отнимая ладоней от лица.

— Много вас тут советчиков, — сказал полисмен. Чтобы его услышали, ему приходилось говорить очень громко.

— Уймите его! — кричал, не поднимая головы, Бауер. — Или я сам сойду с ума. — Он не мог вынести мысли, что Джус страдает из-за него. — Уймите его! Уймите его! Уймите, не то я покончу с собой. — Бауер сидел все так же, обхватив голову руками. С каждым воплем Джуса он старался запрятать голову поглубже.

Делила сидела, прислонившись к стенке машины. Она высоко держала голову. Ее большие потемневшие от душевной боли глаза невидящим взглядом смотрели на покачивающийся и поскрипывающий потолок машины. Она думала о школах, в которых училась, и как много она работала, чтобы преуспеть в этих школах, и какого труда стоило родителям дать ей образование. Ее смуглое лицо позеленело. Она обхватила руками плечи, еще нывшие от толчка Игана. Подбородок ее вздрагивал, она закусила дрожащую нижнюю губу и крепко впилась в нее зубами. «Ни за что не буду себя жалеть, — твердила она про себя. — Не буду, не буду, не доставлю им этого удовольствия». Слезы хлынули у нее из глаз и заструились по щекам.

— Вы что это, развлечение себе нашли? — обратился полисмен к Бауеру и Джусу. Он уселся поудобнее, положил ногу на ногу и скрестил руки. — Ну что же, вольно вам, развлекайтесь!

Тюремный автомобиль, за которым следовала целая вереница машин с любителями уличных происшествий, с воем проехал Эджком авеню, Седьмую авеню и Сентрал Парк авеню. Бауер зарыдал, и мистер Мидлтон, подсев к нему, старался его успокоить. Бауер, не поднимая лица, по-прежнему сжимал голову руками. «Оставьте меня, — говорил он. — Ничего мне не надо, только оставьте меня в покое!» Не отнимая рук от лица, он тряс головой и старался отодвинуться как можно дальше.

Вой продолжался до Парк авеню и по самой Парк авеню. Полисмен на задней подножке начал колотить дубинкой по двери, а Иган и Баджли, сидевшие рядом с шофером, барабанили кулаками в стенку.

— Похоронную затянули, — громко сказал полисмен, сидевший рядом с Джусом.

Джус пытался выдернуть руки из наручников. Он дергал и выл, дергал и выл. В краткие промежутки дыхание вырывалось из его груди с громким храпом. Джус выл, как дикий зверь. Наручники сдирали кожу с запястий, но он, видимо, этого не чувствовал. Он дергал и выл, потом, обессилев, валился на скамью. Снова поднимался и начинал опять дергать наручники и выть. Это был обломок бизнеса, в котором не осталось ничего человеческого. Длинные, мокрые от пота черные волосы упали ему на лицо, маленькие, налитые кровью глазки дико вращались среди черных косм, Он сотрясал всю машину. Наконец, он тяжело повалился на скамью, и тело его вытянулось, как бревно. Ноги Джуса заехали под противоположную скамейку, и он так и остался лежать, неподвижный и набрякший, словно утопленник. Он глубоко вобрал в себя воздух, долго задерживал его, потом с шумом выдохнул. Еще один глубокий вздох, и он потерял сознание.

Никто не нарушал тишины. Тягостное чувство, охватившее всех, еще отдавалось в ней эхом. Мало-помалу это чувство рассеялось, и Бауер повернулся к мистеру Мидлтону. Он все еще не отнимал рук от лица.

— Он умер? — прошептал он сквозь стиснутые пальцы.

Мистер Мидлтон вздрогнул. Тишина принесла ему такое облегчение, что он даже и не подумал о возможности подобного исхода.

— Он умер? — крикнул он полисмену.

Полисмен посмотрел на Джуса. Тот редко и тяжело дышал.

— Надеюсь, — сказал полисмен.

Бауер затрясся и еще крепче сжал голову руками.

Когда машина подъехала к Главному полицейскому управлению, Джус все еще был без чувств. До прибытия кареты скорой помощи его оставили в машине.

Прежде чем зарегистрировать арестованных, женщин отвели в одну комнату, мужчин — в другую, и начался допрос. Иган доложил Фоггарти, что в полицию звонил кто-то из служащих банка, поэтому начали с женщин, допытываясь у них, кто содержал банк и не был ли кто из служащих в неладах с хозяином.

Итальянка и испанка заявили, что не понимают по-английски. Другие сказали, что даже представления не имели, что в квартире лотерейный банк. Они просто зашли навестить знакомых. Женщины были напуганы. До сих пор никогда еще не бывало, чтобы задержанных по лотерейному делу отвозили в Главное полицейское управление и допрашивали, как настоящих преступников.

Заметив следы слез на лице Делилы, Фоггарти решил, что ее легче будет сломить, чем других. Он приказал привести ее к нему в кабинет и позвал туда же Игана.

— Ты дура, — сказал он ей.

До этого она стояла неподвижно, с бесстрастным лицом, сложив перед собой красивые, гибкие, как виноградные лозы, руки. Теперь она шевельнулась, но ничего не сказала. Где-то глубоко в ней копошилась мысль. Она не могла бы ее выразить. Но мысль эта все росла, прояснялась, тревожила. И все же она не могла уловить ее. Мысль сковывала ее мозг.

— У нас хватит улик, чтобы упрятать тебя подальше, — сказал Фоггарти. — Но мы готовы все простить, если скажешь, кто содержит банк и кто из служащих мужчин не в ладах с хозяином.

— Я никогда ничего дурного не делала, — возразила она, стараясь придать голосу твердость. — Я окончила Хантер-колледж, знаю законы и знаю, какие права дает мне закон.

— Так это тебя в колледже выучили, что неграм можно нахальничать?

Слова его прояснили мысль, сковывавшую ее мозг, и она вся съежилась. Так вот какая мысль ее мучила, — покорность «хорошего негра». Она подавила ее в себе.

— Разумеется, — сказала Делила. — Отец с матерью для того и работали не покладая рук, стараясь дать мне образование, чтобы я принадлежала к новому поколению негров, знающих свои права.

— Твои семейные невзгоды нисколько меня не интересуют, — перебил Фоггарти, — охотно верю, что их было не мало. У всех они есть. Отвечай на мои вопросы, и только. Я не спрашиваю тебя, что ты делала в банке. Я готов записать, что ты пришла в гости или дожидалась трамвая, словом, как захочешь. Но советую тебе ответить на мои вопросы, иначе ты получишь год за то, что трепала хвост по панели.

Руки ее сплелись еще крепче, она внутренне сжалась и быстро закрыла и снова открыла большие грустные глаза. Она еще раз подавила поднявшуюся в ней покорность, но это стоило ей огромных усилий. Руки ее разомкнулись и устало повисли, и сама она устало поникла, но ничего не сказала.

— Мы знаем, что ты приставала к мужчинам, — продолжал Фоггарти. — Ты известная уличная девка.

— Форменная шлюха, — подтвердил Иган.

— Мы за тобой уже давно следим, — сказал Фоггарти. — Теперь ты засыпалась. На нас работает один негр. Он утверждает, что ты к нему привязалась, что он уплатил тебе доллар и заразился от тебя.

— Я могу найти в Гарлеме еще сотню таких, которых ты наградила, — сказал Иган.

Делила презрительно взглянула на Игана. Но в этом взгляде не было превосходства. Слишком много в нем было торжества. Ей не удалось выразить спокойное, уверенное в себе презрение к своим мучителям. В ее презрении было торжество.

— Вы тоже блюститель закона? — спросила она Игана. — И такому, как вы, доверяют эту должность?

— Да, я занимаюсь этим делом.

— Мы все блюстители закона, — сказал Фоггарти. — И не станем слушать дерзости от негритянки. Если ты хочешь корчить из себя «нового негра», пожалуйста, увидишь, что из этого получится.

Силы были неравные. Она не могла без конца бороться с приступами покорности.

— Погодите, бог вас накажет, — закричала она тоненьким, дрожащим голосом. — Он все видит. Он смотрит на вас обоих и видит, что вы творите.

Фоггарти был богобоязненный католик. Его взбесило, что негр смеет упоминать о боге.

— А пока что, — сказал он, — я занесу в протокол, что тебе платили мечеными деньгами. Вот что бывает со строптивыми неграми. Им платят мечеными деньгами. А Иган нашел эти меченые деньги у тебя за пазухой.

— Приятное место для раскопок, — сказал Иган. — Он нагнулся и взял Делилу за подбородок. — Верно, моя угольная шахточка?

Делила вздернула голову. Глаза ее сверкнули, как лезвие кинжала, потом она опустила голову и опять устало поникла, устало глядя на обоих мужчин.

Позднее в комнату, где находились мужчины, вошел агент и спросил, кто из них Бауер. Никто еще не спрашивал Бауера о его фамилии, и он собирался назваться чужим именем. Но Пай-ай, Мюррей, мистер Мидлтон и оба кубинца невольно посмотрели на него, и сыщик сказал:

— Пошли.

Бауера провели в соседнюю комнату. Ему сунули в руки телефонную трубку, а Фоггарти с другого конца провода начал спрашивать его, где он живет, женат ли, сколько у него детей и какого возраста. А под конец велел ему повторить за собой: «Хотите меня заманить?»

Затем его отвели в кабинет Фоггарти. Там были и Баджли с Иганом. Фоггарти, повернувшись к ним, сказал:

— Этот самый.

— Конечно, это он, — сказал Иган.

Бауер словно окаменел. Он видел, что Фоггарти дружески улыбается ему, но эта дружеская улыбка мало его интересовала. Он думал только об одном: все они на службе у Джо Минча и хотят выведать, кто донес о банке, и сообщить Джо Минчу, кто этот доносчик.

— Присядьте, пожалуйста, — приветливо сказал Фоггарти. — Вы дали нам весьма ценные сведения, и мы вам очень признательны. Нам хотелось бы только знать, что у вас там вышло с Лео Минчем, из-за чего, собственно, вы с ним не поладили. Вот и все.

Бауер медленно подошел к стулу. Он окончательно обессилел и от внутреннего напряжения двигался как автомат. Ему казалось, что только напрягаясь изо всех сил он может держать себя в руках.

— Что у вас там случилось, отчего вы хотите уйти с работы? — спросил Фоггарти. — И почему хозяин вас не отпускает? Ведь вы из-за этого и звонили мне, когда поссорились с ним и заявили ему, что уходите, верно?.

Бауер долго не мог выдавить из себя ответ.

— Я не понимаю, о чем вы говорите, — сказал он наконец.

— Да что вы волнуетесь? — спросил Фоггарти. — Успокойтесь, вы наш друг, вы дали нам ценные сведения. И мы будем вашими друзьями.

Слыханное ли дело, думал Бауер. Человек старается жить по закону, а закон отдает его в руки гангстерам, чтобы те его укокошили. Подумать только! Слышал ли кто что-нибудь подобное?

— Я пришел туда искать работы, вот и все, — сказал он. — Я и не думал звонить вам.

Фоггарти пристально на него посмотрел. Он подумал, как легко сломить такого человека, как Бауер. Искушение было слишком велико.

— А кто сказал, что вы звонили по телефону? — спросил он.

— Да вы же сами сказали. Вы сказали, вы только что сами сказали. — Бауер испугался. Он уже не мог припомнить, говорил ли Фоггарти, что донос был сделан по телефону.

— Нет, не говорил. Вот видите, тут мы вас и поймали. Если вы знаете, что сведения были сообщены по телефону, а я об этом не упоминал, значит, звонили вы. Но в этом ничего дурного нет, мы вам очень признательны за помощь.

— Вы минуту назад сказали, что потому-то я вам и позвонил.

— Очень рад, что вы признаете, что звонили мне.

— Я этого не говорил. Вы сказали. Это ваши слова. Вы думаете, что можете запутать меня и заставить сказать то, чего я не хочу говорить? Но это вам не удастся.

— А почему вы не хотите говорить? Какая у вас причина не говорить?

— Я не то хотел сказать. Вы прекрасно знаете, что я хотел сказать. Я имел в виду — заставить сказать то, что неверно, запутать меня. Вот что я имел в виду. Чтобы я не знал, что говорю, и говорил то, что говорите вы, а это неверно.

Фоггарти рассмеялся.

— Вы бы послушали, что вы мелете, — сказал Баджли.

— Это же форменный идиот, — сказал Иган.

Бауер медленно переводил испуганный взгляд с одного улыбающегося лица на другое.

— Послушайте, — сказал Фоггарти, — мы все знаем, нас не проведешь, сколько бы вы ни вертелись. Нам известно, что вы хотите уйти от Лео Минча, а он вас не отпускает. Известно, что вы нам звонили. Мне лично звонили. Нам нужно узнать еще самую малость: почему вы хотите уйти? Почему Лео Минч вас не отпускает? Может быть, какой-нибудь банк предлагает вам лучшие условиями Минч боится, что вы переманите к себе его клиентов, если уйдете?

Это была версия, в которую Фоггарти хотел и пытался верить. Если дело действительно обстояло так, если Тэккер в этом деле ни с какой стороны не замешан, тогда Фоггарти не нужно принимать решения относительно Холла. Он мог по-прежнему думать и гадать, пока не упустит время и решение не будет принято за него. Фоггарти не любил рисковать. По натуре он не был игрок. Он был бизнесмен.

Да, размышлял Бауер, он хочет выведать самую малость, потом еще малость, а потом сообщить Джо, а потом еще малость, а Джо уже будет поджидать меня дома. А потом еще малость — и Джо уже у меня в квартире и стреляет. В спину. Он сказал, что убьет меня, и убьет. Он убийца и убьет меня.

— Кто этот Минч, о котором вы говорите? — спросил Бауер.

Фоггарти подумал, как легко заставить Бауера подтвердить, что это действительно так и было: ему предложили другое место, а Лео боялся, что если он его отпустит, это отразится на деле. Из-за этого и произошла ссора. Ведь достаточно только сказать Баджли, чтобы он оттянул за волосы голову Бауера, а Игану, чтобы тот разок стукнул его дубинкой по адамову яблоку, — и Бауер, как только к нему вернется дар речи, все подтвердит. И как приятно было бы послушать со стороны, что он, Фоггарти, был прав, когда верил в то, во что ему хотелось верить.

— Я попал туда, потому что искал работу, — сказал Бауер. — Я никогда в жизни не бывал там.

Фоггарти сделал нетерпеливый жест и грозно насупился.

— Я ждал одного человека, чтобы поговорить с ним насчет работы, — продолжал Бауер, — а тут явились эти двое и оглушили меня. Ударили меня так, что у меня лопнула барабанная перепонка. Не подумали даже, что для меня значит остаться на всю жизнь калекой. Вот мои показания, и это я готов подписать.

— Пожалуй, пора приняться за другое ухо, — заметил Баджли.

Но Фоггарти остановил его. Он вдруг почувствовал отвращение к Бауеру.

— За каким чертом это нужно, — сказал он, — мы и так все знаем. Уберите его отсюда, пока он не напустил в штаны и не испортил мне кресло.

Фоггарти испугался, что Бауер, если заставить его говорить, может отступиться от своей версии. Возьмет, да и выложит правду, а правды Фоггарти боялся, даже думать о ней боялся; если бы он решился о ней подумать, то ему сразу бросилось бы в глаза, что Бауер не трусил бы так сильно, не будь в этом деле замешан Джо-Фазан. Но если замешан Джо, Фоггарти пришлось бы тут же, не откладывая, принять решение, а какое бы решение он ни принял, оно отразится на всей его дальнейшей карьере и даже на пенсии, которую он получит после выхода в отставку. «Зачем зря трудиться над тем, что и так известно», — сказал он себе и сразу почувствовал облегчение. А почувствовав облегчение, решил, что это верное доказательство его правоты.

Отмахнувшись от Бауера, он убрал его с глаз долой и вычеркнул из своей жизни.

3

Буфетчик из закусочной напротив банка, тот, что спросил Игана, не из Центра ли он, подрабатывал на стороне в качестве сборщика Лео. Он принимал ставки от посетителей, желавших сыграть в лотерею. Увидя тюремную машину, он тотчас позвонил своему контролеру, а тот сообщил Эдгару, в контору Лео.

Лео прежде всего позвонил Джо. Джо сказал, что этого быть не может, что это просто невероятно. Потом Джо сказал, что Лео нечего беспокоиться, что он берет на себя все хлопоты, это входит в обязанности синдиката. «Не волнуйся и ступай домой, — сказал он Лео. — Все сделается без тебя».

После этого Лео позвонил Уилоку, и Уилок тоже Сказал, что этого быть не может, что это просто невероятно.

— Как же этого не может быть, когда дело уже сделано? — крикнул Лео. — К чертовой матери, мне тошно вас слушать. Я еду туда.

Лео полагал, что он сумеет договориться с полицией. Но Уилок сказал, чтобы он и не пытался вмешиваться, что он все испортит. Пусть только выяснит, какой отдел производил налет, и минут через двадцать встретится с ним в конторе Джо.

К тому времени, когда Лео добрался до банка, полиции там уже не было. Охранявший пустой банк полисмен был Лео незнаком.

— Простите, я, видно, ошибся квартирой, — сказал Лео, спустился вниз и поехал в контору Джо.

Уилок был уже там.

— Налет — это пощечина всему синдикату, — говорил он. — И вы увидите, мистер Минч, как блестяще мы выйдем из этого положения.

— Посмотрел бы я на это, — воскликнул Лео, — очень бы хотел посмотреть! Но как, я вас спрашиваю, как? Не беспокоиться! Больше вы ничего не можете сказать? Я то же самое себе говорю, когда у меня голова кружится. А если мне голову оторвут, вы тоже мне посоветуете не беспокоиться? Вы мне приставите ее, что ли?

Джо поднял руку и уже раскрыл было рот.

— Помолчи, — крикнул Лео, — дай мне сказать. — Он снова повернулся к Уилоку. — Вы все будете меня успокаивать, а дело-то прогорает. Служащие в тюрьме сидят. Как же мне не беспокоиться? Я вступил в синдикат, потому что вы уверяли, будто вы невесть какие важные птицы, а тут первым делом, нате, пожалуйста, налет!

Джо опять хотел вмешаться, но Лео его оборвал:

— Заткнись, говорят тебе.

Уилока покоробила такая грубость.

— Вы очень раздражительны, мистер Минч, — сказал он.

— Вы находите? — Лео вертел пальцем перед самым его носом. — Тогда разрешите вам сказать вот что: за все четыре года, что я вел свое дело, у меня не было ни одного налета, а стоило мне только связаться с вами, как один налет следует за другим. Два за две недели. Что это такое? Два налета и выигрыш на номер 527. Что это, простое невезение, спрашиваю я вас, или что? Сперва вы говорите мне, что вы важные птицы, и вам всюду зеленый свет, а потом, когда гром грянул, просите не беспокоиться, хотя ясно, что вашей заручке грош цена. Да, грош! Так с какой стати мне вам верить, скажите? С какой стати? Вы бы поверили, будь вы на вашем месте! То есть на моем месте. На вашем то есть месте. Скажите, поверили бы?

— Как раз попали в самую точку, мистер Минч, — спокойно ответил Уилок. — То, что думаете вы, думают все наши клиенты и участники в деле. Все они смотрят на нас. Вот мы и покажем всем, на что мы способны и как мы дела обделываем.

— А что вы можете сделать?

— Мы заставим судью, кто бы он ни был, рассмотреть дело сегодня же, во что бы то ни стало. Никаких отсрочек, никаких порук, дело разбирается сегодня. Сегодня же вечером — и никаких. Сегодня же оно будет рассмотрено и прекращено. И в самом срочном порядке, может быть, даже завтра, агенты, производившие налет, кто бы они ни были, мне на это наплевать, и кто бы за ними ни стоял — на это мне тоже наплевать, будут разжалованы и, как миленькие, будут торчать постовыми на перекрестке.

— И все это вы можете сделать?

— Сам увидишь! — воскликнул Джо. — Ты еще увидишь, какие люди за тебя стоят и какая у них сила.

— Я уж и так смотрю, — сказал Лео.

Уилок сказал, что судебное дело берет на себя, а Джо велел позаботиться, чтобы все арестованные как можно скорее были доставлены в суд. Лео спросил Уилока, как он полагает добраться до судьи.

— Если вам очень хочется знать, — ответил Генри, — я вам охотно расскажу. Но мне кажется, чем меньше вы будете знать, тем лучше для вас.

— Это, что же, коммерческая тайна?

— Если хотите, да. Это тот товар, который мы продаем синдикату, и я не вижу необходимости дарить его.

Они условились встретиться в Поручительской конторе Рудди, возле здания суда, и отправиться в суд вместе. Лео зашел к себе в контору, но долго там не высидел, он слишком беспокоился за своих служащих. Джус, чего доброго, мог перевернуть тюремную машину, да и Бауер, разволновавшись, мог тоже что-нибудь натворить.

Он отправился в ближайшее от банка полицейское отделение, куда должны были доставить арестованных. Там их не оказалось. И туда их вообще не привозили. Тогда он поднялся наверх в кабинет капитана Миллетти. Миллетти сообщил, что сам впервые услышал о налете в четыре часа, когда сменился постовой полисмен.

— Я знаю только одно: налет был сделан из Центра, — сказал он Лео.

— Какого Центра?

— Из Главного управления. Отдел Фоггарти.

— Как это так? Почему оттуда?

— Не знаю, — раздраженно ответил Миллетти. — Не понимаю, за каким чертом им это нужно и что за всем этим кроется.

Лео поехал в Центр. В здание он не вошел, а бродил поблизости. Он не был знаком с Фоггарти и не решался говорить с ним. Лео надеялся увидеть Джо, но тот почему-то не показывался.

Затем он позвонил в контору к Уилоку. Уилока не было. В конторе не знали, где он и вернется ли еще сегодня. После этого Лео опять поехал в контору Джо. Джо тоже не оказалось.

— Что это за люди такие, чуть что, как сквозь землю проваливаются, — сказал он в сердцах.

Он вернулся к себе в контору и снова позвонил Уилоку, а потом Джо и велел передать ему, чтобы тот позвонил, как только придет. Потом он вызвал Сильвию и сказал, что вернется домой поздно.

— Когда ты думаешь быть? — спросила она.

— Откуда я знаю? Когда буду, тогда и буду. Вечно гадаешь глупые вопросы и отрываешь меня от дела.

— Что с тобой? Ты уже совсем разучился разговаривать со мной по-человечески.

Он со злостью бросил трубку и долго не мог остыть.

В контору к Рудди Лео явился в семь часов, хотя свидание было назначено в восемь. Он ждал с нетерпением. Садился, вставал, расхаживал взад и вперед по комнате, прислонялся к столу, глядел в окно, выходил в переднюю и смотрел, не поднимается ли кто по лестнице, возвращался, подходил к окну и смотрел на улицу, не идут ли они.

Рудди приотворил застекленную дверь и выглянул из своего кабинета.

— Что на вас, трясучка напала? — спросил он.

— А что?

— А то, что вы все время вертитесь у меня перед глазами и мешаете мне работать.

— Прошу прощения, — сказал Лео. — Но эти субъекты назначают свидание, а потом плюют на все.

Наконец, за несколько минут до восьми явился Уилок. Лео бросился к нему.

— Их увезли в Центр.

— Я знаю, все в порядке.

— Почему же этого раньше никогда не бывало? Никогда. Это неслыханно.

Уилок улыбнулся. Он казался очень уверенным и спокойным.

— Налет производил сыскной отдел Главного управления, поэтому их и отвезли в Главное управление. Такой уж порядок.

— Нет, так дешево вы от меня не отделаетесь. Разве это порядок, чтобы с маленькими людьми, которые честно зарабатывают свой хлеб, обращались, как с жуликами?

— А какая разница, куда их отвезли? Я что-то этой разницы не вижу.

— Ах, вы не видите? В самом деле не видите? Как только в нашем деле появилось имя Тэккера, с нами стали обращаться как с жуликами. Из-за него мы должны теперь страдать. Вот что я вижу.

Уилок снова улыбнулся.

— Вы скоро увидите совсем другое, — сказал он, — никто не пострадает, даже наоборот.

Потом пришел Джо. Он выглядел усталым. Пальто на нем было расстегнуто, шляпа сдвинута на затылок. Он сказал, что наконец ему удалось собрать всех арестованных, и теперь они ожидают разбора дела в суде. Лео спросил, что значит «наконец», и Уилок объяснил, что Джуса пришлось привезти из больницы.

— Он — ничего, — поспешно сказал Джо, — немного только слаб на ходулях. Но вот что я вам скажу: легче вызволить человека из тюрьмы, чем из больницы; потребовалось вмешательство мэра, не более не менее.

Потом Лео стал выспрашивать Джо, почему его служащих отвезли в Главное управление.

— Меня беспокоит не это, — ответил Джо. — Это-то понятно. В Главное управление, некоему капитану Фоггарти, чтобы его черти съели, был сделан донос по телефону; весь вопрос в том, кто это сделал? Вот что меня беспокоит. Какая это сволочь донесла и с какой стати?

И тут Лео вдруг осенило, что это мог сделать только Бауер. Собственно, он думал об этом весь день, не отдавая себе отчета. Бауер сделал это в четверг, когда оставался дома, сказавшись больным. Нет, не в четверг, скорее всего в субботу, когда Лео велел ему отдохнуть.

— Когда был донос? — спросил Лео.

— В четверг утром, по телефону.

Да, думал Лео, это, конечно, Бауер! Но его всего трясло в пятницу. Да, трясло, но от страха, что его уличат. Он и пришел-то в пятницу затем, чтобы его не заподозрили в доносе.

— Мне сказал агент, который производил налет, как его… Иган, что ли, что это самый обычный донос по телефону, Фоггарти тоже не знает, кто донес.

Лео молчал. Что-то теперь будет, думал он. Если только Джо узнает, произойдет что-нибудь ужасное. Один бог ведает, что произойдет. Он не хотел, чтобы ответственность пала на него.

— Мистер Иган что-то слишком любезен, — заметил Уилок.

— Он до смерти боится, как бы ему не нагорело, когда мы как следует нажмем, и страшно заискивает. Он неплохой парень.

— А они пытаются выяснить, кто доносчик?

— Вероятно, — сказал Джо. — Точно не знаю, известно, как это делается.

Джо был почти уверен, что Фоггарти звонил некий Фикко. Либо Фикко, либо один из пострадавших лотерейщиков. Фикко долгое время работал с Тэккером по пивной части, и его только недавно оттуда выставили новые заправилы пивоварен. Джо слышал, что Фикко сколотил небольшую банду и ищет ей применение:

— Они думают, что это кто-нибудь из банка, — продолжал Джо. — Во всяком случае, Иган намекнул на что-то в этом роде. — Но Джо Игану не поверил. Он знал, что если донес Фикко, полиция никогда ему этого не скажет. Им неясно, какие у Фикко связи. Когда-то он был в большой силе, может, остался и сейчас, зачем же им рисковать, восстанавливать его против себя.

— Нет, этого быть не может! — вскрикнул Лео.

Уилок пристально на него посмотрел.

— Откуда вы знаете, что это не кто-нибудь из банка?

— Я в этом убежден. Никто из моих служащих со мной так не поступит.

Джо оживился. Он думал, что донес Фикко, но надеялся, что это не так. Фикко означал кучу неприятностей.

— Даже этот тип, как его? — спросил он. — Ну тот, с которым мне пришлось беседовать?

— Ни он, ни кто другой. Ни один из них не способен подстроить мне такую гадость. Я этому не поверю, хотя бы это было написано черным по белому.

— Скорее всего ты прав. — Джо размышлял, стоит ли рассказывать Лео о Фикко, и решил, что не стоит. Лео сразу голову потеряет. Ни к чему хорошему это не приведет. Но Уилоку он скажет, непременно скажет. Пусть Уилок попарится. — Они все там без ума от брата, — обратился он к Уилоку. — Я в этом сам убедился.

— Его фамилия Бауер, — сказал Уилок.

— Бауер работает у меня больше двух лет, — вскричал Лео. — Я убежден, что он никогда бы не подложил мне такую свинью.

— Евреи жили в Германии тысячу лет.

— А какое это имеет отношение?

— Я не доверяю немцам, — продолжал Уилок. — Это бешеные собаки. Ведут себя как будто ничего, спокойненько, потом вдруг взбесятся и становятся как звери.

— Может быть. Но Бауер ведь не нацист. Он добропорядочный американец, родился здесь. Никогда он так со мной не поступит.

Лео решил действовать с Бауером по-своему. Лучше, чтобы Джо остался в стороне.

Зал суда был набит битком. Его заполняли грустные бедно одетые люди, казавшиеся здесь неприкаянными. У них были озабоченные лица, в зале стоял гул их озабоченного говора, и пахло их потом, заношенной одеждой и каким-то дезинфицирующим средством. Более похожие на мусор, чем на людей, они тревожно жались кучками на скамьях для публики, и в просторном зале словно бы клубились их испарения. Электрические лампочки окрашивали воздух в блекло-желтый цвет, и людской шепот прорывался сквозь него как шипение пара.

Уилок шел первым по проходу к отгороженному месту перед судейским столом. Лео следовал за ним, а Джо замыкал шествие. Кто-то в толпе привлек внимание Джо. Человек этот сидел вполоборота. Затылок и посадка головы показались Джо знакомыми. Он замедлил шаг и стал присматриваться, но человек так и не обернулся, и Джо виден был только его профиль. А профиль был ему незнаком.

Когда Джо добрался до перегородки, Уилок и Лео уже прошли. Он сказал «адвокат», и его пропустили.

За перегородкой толпились адвокаты, служители в форме, полисмены, сыщики с пристегнутыми под отворотами бляхами — все они двигались бесшумно и разговаривали вполголоса, чтобы не мешать слушанию очередного дела — об оскорблении действием. Пострадавший, старик итальянец с седыми усами, давал показания. Рука у него была забинтована и на перевязи. Ответчик, молодой итальянец, опустив глаза, стоял между двумя служителями.