Перекусив, Джон продолжал свой пеший путь до тех пор, пока не набрел на заправочную станцию. Там он взял карту автодорог, а какой-то высокий негр со шрамом через все лицо показал ему, где находится автострада штата.
      – Подожди здесь немного, может, кто-нибудь тебя подбросит до дороги, – сказал негр. – Если будешь голосовать здесь, в городе, тебя может подцепить полиция.
      На заправку заехал фургон, из кабины вышел коренастый мужчина. Джон подошел к нему.
      – Вы случайно не на север едете? – спросил он. Мужчина посмотрел на него с подозрением.
      – Может, и на север, – ответил он.
      – Не подвезете? – тихо спросил Джон.
      – Тебе куда надо-то, парень?
      – В Бостон. У меня отец заболел.
      – Сочувствую, – сказал мужчина. – Бросай свой чемодан сзади, я довезу тебя до места, где ты сможешь найти попутную.
      Они доехали до грузовой автостанции.
      – Жди меня, – сказал крепыш. – Кое-кого из этих ребят я знаю. Посмотрим, что можно сделать.
      Он ушел. Вокруг Джона рядами стояли огромные трейлеры, груженные апельсинами, грейпфрутами, холодильными установками и всякой всячиной. Джон разглядывал разные номерные знаки с указанными на них названиями штатов: Флориды, Вирджинии, Нью-Йорка, Массачусетса.
      – Эй, приятель! – крикнул какой-то веселый белобрысый мужчина. – Говорят, тебе надо до Бостона.
      – Да, сэр.
      – Видишь вон ту десятитонку с грейпфрутами? Влезай в нее. Через девять часов будешь на месте, – сказал водитель.
      Всю дорогу до Бостона Джон проспал. Там он заплатил семь долларов тридцать два цента за автобусный билет до Харвеспорта, штат Мэн.
      В выехавший из Бостона автобус набилась толпа рыболовов с садками для форели и зачехленными удочками. На одном из них красовалась поношенная фетровая шляпа, вся усыпанная засушенными мухами с яркими крылышками, а лента, обвивающая тулью, была утыкана рыболовными крючками. Рыбаки много и громко разговаривали, смеялись и обменивались информацией о своих успехах на разных реках. Джон снова уснул.
      – Паренек! – тряхнул его за плечо водитель несколько часов спустя. – Тебе разве не до Харвеспорта?
      – Да, – ответил, просыпаясь, Джон.
      – Приехали.
      На улице было темно. Джон вышел из автобуса и с удивлением обнаружил, что для мая здесь необычно холодно. С севера дул пронзительный ветер. Он поднял воротник пальто и пошел в сторону причала, где Херб Эндрюс всегда ставил свое суденышко, «Мэри Энн». Старая шхуна была на месте, однако ни палуба, ни иллюминаторы не были освещены. Джон трижды хлопнул ладонью по крышке люка. Почти сразу же снизу раздался голос Херба:
      – Кто там?
      – Это я, Джон Хантер.
      – Какого черта тебе надо?
      – Мне нужно на остров.
      – Боже милостивый, парень, ты знаешь, сколько сейчас времени?
      – Нет, – смущенно признался Джон. – Я только что с автобуса.
      – Уже полночь, – сказал Херб. – Утром доставлю тебя.
      – Я не останусь в долгу, если вы отвезете меня сегодня, – сказал Джон.
      – Ложись-ка спать. Не бросай деньги на ветер. Матрац дать?
      – Мне нужно туда сегодня, – ответил Джон.
      – Ночь паршивая. Штормит.
      – Мне срочно!
      – Не стой там и не ори! – крикнул Херб. – Спускайся вниз.
      Джон открыл до конца крышку люка и спустился по трапу. Херб Эндрюс, в одном шерстяном нижнем белье, слез с койки и зажег масляную лампу.
      – Ну, говори, что случилось, парень?
      – Я узнал, что отец болен, и мне нужно на остров повидать его, – сказал Джон. – Если ветер слишком сильный, наверное, можно попросить береговую охрану доставить меня.
      – Я тебя отвезу. Я не знал, что это так срочно.
      – Спасибо, – сказал Джон. – Готов заплатить, сколько нужно.
      – Обычный тариф, – угрюмо бросил Херб. – Но тебе придется помочь на палубе. Брат на берегу.
      Мощный дизельный двигатель чихнул и мягко зарокотал, разговаривая сам с собой.
      – Иди на носовой, – сказал Херб, – кормовой я отдам сам.
      Кормовой конец шлепнулся в воду. Херб двинул вперед корявый рычаг коробки передач и крутанул большой штурвал. Медленно шхуна развернулась носом к причалу, кормой в открытое море.
      – Давай! – сказал Херб, переводя рычаг на задний ход. – Отдавай носовой!
      Носовой конец упал в воду со всплеском, и шхуна величаво попятилась в сторону моря. В такелаже завывал ветер.
      Вокруг было все черно, если не считать двух огней, светившихся на берегу. На лице Херба отражались блики, отбрасываемые компасом, расплывчатыми пятнами на мокрой палубе светились бортовые огни – зеленый справа и красный слева.
      – Вы что-нибудь видите? – спросил Джон, вглядываясь в темноту.
      – Старая посудина сама знает дорогу к острову, – ответил Херб. – Но тебе придется поторчать еще немного на палубе.
      Когда они вышли за волнорез, удары ветра стали сильнее. «Мэри Энн» так кренилась, что с подветренной стороны палубу заливало водой, словно судно шло под полными парусами. Форштевень вздымал фонтаны брызг; шхуна то вставала на дыбы, то с головокружительной быстротой падала вниз, врезалась в волны, пытавшиеся отбросить ее назад.
      – Хай-и-и-и-и! – закричал Херб во всю глотку. – Мы еще покажем, на что мы способны, старуха моя!
      – Она выдержит? – спросил ошарашенный Джон, когда судно врезалось в очередную волну с силой грузовика, наскочившего на кирпичную стену.
      – Она рождена для этого, малыш! – сказал Херб. – Настоящая посудина выдержит все, для чего предназначена.
      Деревянная обшивка вздрагивала и трещала, но «Мэри Энн» твердо держала курс, и, проверив насосы, течи Херб не обнаружил.
      В непрерывной борьбе с северным ветром путь до острова занял почти два часа; наконец они вошли в бухту, и на них опустилась долгожданная тишина, внезапно нарушенная собакой Тодда Хаспера. Очередной Сатана оказался огромным черным зверюгой, напоминавшим пантеру. Когда шхуна стала приближаться к берегу, пес выбежал на причал и начал метаться из стороны в сторону с бешеным лаем. Херб Эндрюс попытался направить на него прожектор.
      – Что будем делать? – спросил он. – Здесь мне тебя не высадить.
      – Не знаю, – неожиданно смутившись, сказал Джон. Почему собака не на привязи, если Барт на острове? Джона охватил страх, что отец и вправду умер, что его вранье об отце, придуманное для Колфилда, может оказаться правдой. Однако, выяснить это, не рискуя попасть в зубы собаки, готовой любого разорвать на куски, казалось невозможным.
      – У меня внизу есть дробовик, – сказал Херб, сделав пару кругов вблизи причала, пока собака продолжала неистовствовать на берегу. – Почему бы тебе не снести этой твари башку?
      – Подождите, – сказал Джон. Он увидел, как кто-то спускается к берегу по тропинке с фонарем в руках. Когда огонек достиг причала, Херб Эндрюс направил туда прожектор. Луч осветил Тодда Хаспера, одетого в драное пальто. Его лицо с крючковатым носом, изрезанное морщинами, перекосилось от злобы. Старик в упор уставился на прожектор, не проронив ни слова.
      – Это я, Джон Хантер! – крикнул Джон. – Собаку привяжите!
      Казалось, старик не слышит. Эндрюс, чтобы уменьшить шум, вырубил двигатель и протянул Джону рупор.
      – Это я, Джон Хантер! – что было мочи снова прокричал Джон. – Привяжите собаку!
      Не говоря ни слова, старик повернулся и побрел вверх по тропинке, оставив собаку метаться по причалу.
      – Послушайте! – обозлившись, крикнул Джон. – Если вы не уберете собаку, я ее пристрелю!
      Хаспер замедлил шаг. Джон повернулся к Хербу:
      – Дайте, пожалуйста, ваше ружье.
      Херб скрылся под палубой и вскоре появился вновь, держа в руках двухстволку.
      – Заряжено, – сказал он. – Позволь, я сам. У меня давно уже руки чешутся.
      – Сделайте сначала предупредительный выстрел, – сказал Джон.
      Херб выстрелил в воду. Услышав выстрел, Хаспер выбежал на конец причала, и раздался его голос, перекрывший собачий лай:
      – Нет! Нет!
      – Тогда привяжите его, – мрачно сказал Джон. Хаспер пристегнул к ошейнику животного цепь и встал, широко расставив ноги. Когда шхуна причаливала, казалось, собака взбесилась, и, чтобы удерживать ее, Хасперу потребовалось напрячь все свои силы. Херб Эндрюс протянул Джону ружье.
      – На-ка, – сказал он. – Лучше прихвати ружье с собой. Этот сумасшедший идиот может отпустить пса.
      С ружьем под мышкой Джон стал спускаться на берег.
      – Подожди! – окликнул его Херб. – Фонарь тоже возьми. На причале полно дыр.
      Взяв фонарь в одну руку, а ружье в другую, Джон ступил на причал. В луче прожектора Херб продолжал держать Хаспера и обезумевшую собаку.
      – Папа здесь? – прокричал Хасперу Джон, но либо старик не хотел отвечать, либо не смог его расслышать из-за шума, производимого зверем.
      Джон с отвращением повернулся и пошел к берегу, выбирая себе дорогу среди дыр и прогнивших бревен. Добравшись до тропинки, он побежал. В ветвях деревьев над головой пронзительно свистел ветер.
      «Ничего странного, что не горит свет, – утешал он себя, подходя к гаражу сзади большого старого дома на холме. – Сейчас половина третьего ночи, и, конечно же, свет погашен». Однако кое-что показалось странным. Повсюду на грязной земле у входной двери гаражного помещения виднелись только следы собачьих лап и никаких больше. Еще сильнее, чем раньше, Джона охватило дурное предчувствие, что отец болен, если не умер вообще.
      «Нет, – решил он, – этого не может быть. Если бы он заболел, Тодд Хаспер позаботился бы о нем, а в случае смерти меня бы поставили в известность.
      Почему в грязи нет следов Хаспера?»
      «Может, здесь никого нет, – подумал Джон. – А может, папа заболел и перебрался к Хасперу».
      Обуреваемый страхом, Джон поднялся по ступеням темного крыльца, чуть не поскользнувшись на собачьем дерьме, и заколошматил в дверь. Ответа не последовало. Он ясно представил себе, как в доме лежит мертвый человек, возможно, мертвый уже несколько недель. Прислонив ружье к стене дома и поставив фонарь на крыльцо, он закричал во всю силу своих легких:
      – Пап! Пап! Впусти меня! – и обрушил на дверь град ударов, так колошматя по дереву кулаками, что содрогалось все здание.
      – Да? – вдруг послышался изнутри слабый голос Барта. – Да? Да? Кто там?
      – Это я! Твой сын! Это Джон!
      Дверь открылась, и в ней со свечей в дрожащей руке появился Барт, одетый в запачканную и мятую офицерскую форму лейтенанта. Он не брился уже несколько недель, и с его подбородка свисала жидкая восточного вида бородка.
      – Джон! – поразился он. – Джон! Что ты здесь делаешь?
      – Я приехал поговорить с тобой кое о чем, – сказал Джон.
      – Почему у тебя ружье?
      – Боюсь собаки.
      – С тобой все в порядке? Что-нибудь случилось?
      – Все нормально. Давай выпьем кофе и поговорим.
      – Хорошо, – сказал Барт и зажег масляный фонарь.
      – Что с электричеством? – спросил Джон.
      – Этот ублюдок Хаспер… Мы подрались. И он отключил наш дом.
      – Подрались?
      – Сволочь сумасшедшая, – продолжал Барт. – Он не хотел больше привязывать собаку даже несмотря на то, что псина порезала всех овец и ягнят, которых должна охранять. Я избавлюсь от него.
      Он зажег еще один фонарь.
      – Собака нападала на тебя?
      – Все одно – я теперь не выхожу из дома. Только летом.
      – Как же ты достаешь продукты?
      – В подвале целый склад. Попросил Эндрюса привезти. Я здесь на полном самообеспечении.
      Джон прошел на кухню сварить кофе. Вид отца в старой форме, с тощей бородой, шокировал его, и, когда он ставил кофе на плитку, рука его дрожала.
      – Похоже, ты замерз, – сказал Барт. – Не хочешь выпить что-нибудь?
      – Спасибо, нет.
      – Ну и правильно. Держись от этого подальше как можно дольше.
      Барт достал из серванта бутылку, налил себе полный бокал виски и немного отхлебнул. Его передернуло; он зажег сигарету.
      – Зачем ты приехал? – спросил он. Джон сел за кухонный стол напротив него.
      – Я полюбил одну девушку, отец, – сказал он. Барт издал короткий высокий смешок.
      – В твоем возрасте это неудивительно. И кто же она? Юная Джоргенсон?
      – Да.
      – Что ж, прими поздравления, – сказал Барт, и в его голосе Джон не услышал упрека. – Она очень милая.
      – Я хочу жениться на ней.
      – Прямо сейчас?
      – Сейчас, – сказал Джон.
      – Ты слишком молод. Это глупо. Жениться в восемнадцать лет! – Барт пристально посмотрел на него. – У тебя неприятности?
      – Нет. Вернее, да. Мы хотим пожениться, и мне нужна помощь.
      – О, нет, – тяжело вздохнул Барт. – Только не в этом возрасте!
      – У нас будет все в порядке, – ровным голосом продолжал Джон. – Мы поженимся и приедем сюда.
      – Боже мой! – простонал Барт.
      – Мне нужно занять денег. Потом я верну.
      – Боже милостивый! – в отчаянии проговорил Барт.
      – Может быть, я еще смогу попасть в университет, – сказал Джон. – Но пока что мы хотим приехать сюда.
      Трясущейся рукой Барт поднес к губам стакан.
      – Когда-то ты говорил, у тебя есть деньги, отложенные на мое обучение, – продолжал Джон. – Сейчас, чтобы пожениться и приехать сюда, мне нужно около трехсот долларов.
      Барт встал и начал расхаживать взад-вперед.
      – Вопрос не в деньгах, – сказал он.
      – А в чем?
      – Ты не видишь того, что вижу я, – ответил Барт, продолжая вышагивать и попивать виски. – Господи, вот сидишь ты, восемнадцатилетний парень, а вот я в свои сорок с лишним лет, и мы видим две совершенно разные вещи.
      – И что же ты видишь?
      – Прежде о том, что видишь ты. Ты видишь симпатичную девушку. Ты видишь, как прекрасна любовь. Ты не испытываешь никакого стыда, Джон, хотя сделал с милой юной девушкой страшную вещь. Все, что ты видишь, это любовь и симпатичная девушка, а этого недостаточно.
      – Думаю, я вижу больше, чем это, – сказал Джон.
      – Ты видишь свою ответственность, и в этом ты проявляешь себя с хорошей стороны, лучше, чем я. Но этого недостаточно.
      – Что же еще?
      – Скажу, что вижу я сам, – повышая голос, сказал Барт. – Я скажу тебе правду, Джон. Это больно, но лучше выложить все начистоту.
      – Какую правду?
      – Начнем с меня. Это касается тебя. Отец я никудышный, Джон, и хорошим отцом никогда не был. У меня целый набор недостатков, и ты уже достаточно взрослый, чтобы задуматься о них, потому что они сказываются и на тебе, потому что они составная часть моей плохой наследственности, равно как и твоей. Я сказал, что мы видим вещи по-разному. Я вижу вещи такими, какие они есть на самом деле.
      Он остановился и сделал еще глоток, уронив на пол несколько капель.
      – Какими же?
      – Сейчас скажу, Джон. Это трудно, но иногда приходится говорить правду. Я малость ненормальный, Джонни – все об этом знают. Это как в шутке, где один человек говорит: «Может быть, я сумасшедший, но я не дурак». Это обо мне.
      – А к нам-то какое это имеет отношение?
      – Я тебе объясню, – сказал Барт. – Давай смотреть правде в глаза.
      Он перестал расхаживать и, встав прямо перед Джоном, указал на его лицо пальцем.
      – Ты, Джонни, сын алкоголика. Ты внук самоубийцы, правда, это тщательно скрывается. Ты ведь не знал об этом, не так ли? У тебя действительно плохая наследственность; в восемнадцать лет ты зачал ребенка. Теперь ты видишь, что все это значит, Джонни? Никакой романтики. Одни проклятые низменные заботы; мы сидим в них по уши и не можем выбраться.
      – К нам это не имеет ни малейшего отношения…
      – Неужели? Я и Сильвия, твоя испорченная мать! Спит с наставником, будучи еще моложе, чем ты теперь. Тебе уже достаточно лет, чтобы ты все понял, Джонни. Хватит секретов. Кота выпустили из мешка– даже всех котов: страшных, шелудивых, грязных, воющих котов наследственности. Ты должен их видеть. Если остаться с ними в темноте, они убьют тебя!
      – Не вижу, как эту теорию можно применить ко мне, – механически произнес Джон. Он уже стоял, держась очень прямо, спиной к окну.
      – Ты – один из них, Джонни. Шелудивый кот, как и все мы. Я – алкоголик. Твоя мать и того хуже, а теперь и ты, Джонни, восемнадцатилетний мальчик с беременной девочкой. Теперь ты видишь то, что вижу я, Джонни? Этого вполне хватит, чтобы заплакать!
      – Молли не такая.
      – Все, что ты видишь, это милая девушка!
      – Моя Молли – она не такая!
      – Не будь сентиментальным! – закричал Барт. – Ты уже взрослый и должен смотреть фактам в лицо. Тебе предстоит не жениться, а лечиться.
      – Нет.
      – Я найму не священника, а психиатра!
      – Я женюсь.
      – Могу сказать, чем это кончится, если ты так поступишь. На свет появится еще один несчастный ребенок, еще один алкоголик и еще один соблазнитель девиц!
      – Нет!
      – Голова у меня работает, Джон, несмотря на выпивку, и я буду настаивать на разумном решении.
      – Каком?
      – Из денег, отложенных для тебя моей матерью, я выделю на аборт, – лицо Барта искривилось. – Аборт не такая уж плохая штука. Жаль, что матушка не прибегла к нему перед тем, как родить меня.
      – Молли! – воскликнул Джон.
      – Помогать тебе жениться я не стану!
      – Молли! – повторил Джон.
      – Должен же у тебя быть хоть какой-то разум! То, что ты испорчен, от этого никуда не денешься, но не обязательно при этом оставаться дураком! Если ты женишься, вы разведетесь еще до того, как тебе исполнится двадцать один год!
      – Молли! – сказал Джон. – Она…
      – Ты не лучше, чем твоя мать!
      – Молли, – сказал Джон, – она не такая, как ты говоришь. Может быть, я – да. Не знаю. Но моя Молли, она не уличная кошка. Не знаю. Ты говоришь, симпатичная девушка и все; нет, здесь не только это. Не только это! Это я тебе говорю, проклятый ублюдок, что б тебе провалиться вместе со своим великим умом! Говори, что хочешь, но здесь не только это!
      Джон повернулся и выбежал из дома.

Глава 29