Поэтому я дернул затвор и положил длинное дуло пистолета на мертвое дерево. Подождав, пока неприятельские пули отщелкают кору рядышком с моей горячей головой, стрельнул пару раз. Отдача была не по-"макаровски" мощной, но все же увод ствола оказался небольшим. В ответ на мои действия пулеметчик затих, а второй неприятель, тот, что с револьвером, бросился улепетывать по кустарнику, иногда мелькая развесистой мотней.
      Коля рванулся было вдогонку, но я остановил его.
      - Да пускай улепетывает нахрен - всех паскуд не перестреляешь. Это же наймит из аборигенов, он тут все ходы-выходы знает.
      Мы навестили второго стрелка. Тот явно скопытился. Пуля сорок пятого калибра "Уэйдкатер" разворотила ему шею, перерезав магистральные пути организма. В набежавшей луже крови отдыхал пистолет-пулемет. Кажется, "Беретта М12".
      - И чего ему от нас понадобилось? - Баранка стал неторопливо рассуждать. - Может денег на калым не хватало? Раззуделся "гондурас" и пришлось отправиться на нехорошее дело, - оправдал добряк-Коля неблаговидный поступок местного жителя.
      - У каждого свои проблемы, впрочем у этого лежачего гражданина они уже в прошлом. А у нас нет. Поэтому мы пойдем к машине. Если рация еще не скапустилась, надо бы полицию вызывать.
      Остальные наши "геологи" к этому времени почти очухались. Бледный и злой Серега, который припрыгивал на одной ноге, сразу набросился на Баранку. Отчего, дескать, тот забрал его оружие, оставив биться с противником голыми руками. Остапенко уже пытался общаться по уоки-токи с каким-то местным начальником.
      А Сандомирский лежал на дороге, прикрытый курткой Дробилина. Тот неловко перевязывал голову ученого.
      Похоже, Роберт Юрьевич пострадал больше других и, пребывая сейчас без сознания, был решительно ко всему равнодушен.
      Клякса-морда еще раз возникла перед мысленным взором.
      "Для него открылись ворота обратной стороны. Здесь он мудрый, а там он котенок. Вылетаю ему на помощь."
      В пространстве моего черепа что-то встрепетнулось, перед глазами еще больше стемнело, очертания Сандомирского исказились в этакую грушу, с раздутой пупырчатой макушкой, небольшим тельцем и крохотными ручками-ножками. Голова его лопнула и открылся тоннель, в который нырнул мой взгляд, как электрон, устремляющийся вдоль перепада напряжений. Стало совсем сумрачно, лишь какие-то сгущающиеся искорки мельтешили прямо по курсу. И тут мой пытливый взор-электрон был выброшен обратно словно натянутым резиновым жгутом. А что-то похожее на солнечный зайчик, стрельнуло из точки меж моих глаз и затем юркнуло в этот самый тоннель.
      Сразу зажегся дневной свет. Опять пыльная иракская дорога, перевернутая покореженная машина, Сандомирский с кое-как замотанной головой. Его побитое тело несколько раз вздрогнуло.
      - Надо искусственное дыхание сделать, - каким-то птичьим голосом вякнул Дробилин.
      - Похоже повреждены шейные позвонки, держите ему голову прямо, произнес дельное Колесников и тут же перешел на противный тон. - Эй, майор, чего молчите-то? Я спрашиваю, зачем стреляли из "Смит-Вессона" товарища подполковника?
      До чего мне надоел пристебай Серега. Если говоришь с ним по-человечески, то он вначале весело с тобой общается, затем просто развязным становится. Если начальственно покрикиваешь, как Остапенко, то у Колесникова голос сразу подобострастным делается, "исполнительским", с холопским подхихикиванием. С Колей же Маковым наш лейтенант - сама строгость.
      - Кажется, жопе слова не давали. Старший лейтенант Колесников, надеюсь, вы еще не служите в багдадской полиции. Как-нибудь разберемся без вашего участия.
      Серега оценил мое злобное настроение и отвалил в сторону.
      Экспедиция неблагополучно заканчивалась. Через час появился вертолет скорой помощи, унесший проигравшего Сандомирского. Через четыре часа подъехал тягач аварийной службы, который перевернул вездеход и, гудя мощным дизелем, стал буксировать его прямо в гараж советского посольства в Багдаде. Наша команда на полицейском джипе тянулась следом, зорко надзирая, чтобы кто-нибудь из вороватых иракских жителей не вздумал карабкаться внутрь пострадавшей амфибии.
      Остапенко остался "ждать хорошей погоды" в советском посольстве, вернее в багдадской резидентуре Комитета. Другие же члены нашей "геологоразведочной" команды с ветерком отправились на родину, до выяснения дальнейшей судьбы нашего оригинального предприятия.
      Единственной жертвой первой поездки оказался Роберт Юрьевич Сандомирский, доктор физических наук. С ним я всего разок потолковал и даже не успел обсудить, а что странного обнаружилось в моем магнитном поле, когда я вернулся после болотной вылазки. Пожалуй, такой разговор кое-что бы прояснил. С другой стороны профессор Сандомирский мог и заложить меня, приняв за чужого агента или проверяльщика, которого надо опередить. Сообщить об моем чрезмерном интересе и особых сведениях хотя бы Петровичу.
      Так или иначе в багдадской больнице душа и тело Роберта Юрьевича разлучились из-за травм, несовместимых с жизнью.
      Остапенко рассказывал потом, что навещал ученого незадолго перед финалом, тот будто бы обрел речь и все повторял: "Передайте Фролову, ворота Вавилона открываются, ОТВЕРЖЕННЫЕ скоро придут к нам... Апсу не из их числа, он был прежде них... Фролов поймет". "Нет, - качал головой подполковник, - все-таки бредил наш профессор, даже майор Фролов не поймет. Ворота какого Вавилона? Такого государства ведь давно уже нет."
      По словам подполковника, Сандомирский все просил, чтобы какой-то дух, то ли бес, то ли джинн покинул его. А спустя несколько минут после того как врач зафиксировал смерть, мышцы мертвеца непроизвольно сократились и он бросился прямиком в окно, где и застрял, истекая бесполезной уже кровью.
      Все это подполковник рассказал, когда мы прежней командой, естественно за исключением Сандомирского, снова прибыли в Багдад - что случилось четыре месяца спустя.
      А пока что нам предстояло еще вернуться на родину, над просторами которой уже властвовал новый генсек, наш многолетний Председатель.
      И, надо сказать, по возвращении мы встретили Лубянку в приподнятом настроении.
      6. (Москва, зима 1982 - 1983 гг.)
      - Ну, теперь, Глеб, можно плечи вместе с погонами расправить, обрадовал меня генерал-полковник Сайко, под начало которого меня перекинули из арабского отдела после иракской командировки. - К Председателю можно по разному относиться, но он из прагматиков, а не из хреновых догматиков, и в голове у него не каша. Проблем, конечно, много накопилось. Академики все эти годы записку за запиской направляли, как исправления экономики производить, но Суслов их всех под сукно совал, а Леня вообще, наверное, ими попу вытирал.
      - Академиков много, все хотят отличиться, и записок много, - заметил я. Сайко вообще умеренную критику не зажимал и даже приказывал, чтобы я имел свое мнение не такое как у него.
      - Я думаю, пора брать то, что китайцы, например, отработали. Свободные экономические зоны, концессии, долгосрочные совместные проекты почему нет. Пускай иностранцы ввозят технологии, капитал, дрессируют наших работничков. На Крайнем Севере, где нефтяные месторождения осваивать удовольствие дорогое, это бы пригодилось. Лет через пять партнеры начнут, конечно, навар снимать, но и тогда - половину нам отдай. А годков через десять погнать их поганой метлой.
      - Годков пять назад такие разговоры вы все-таки не вели, даже со мной, товарищ генерал-полковник.
      - Да, Глеб, новая жизнь же начинается. Разумное пора сеять. Берия Лаврентий Павлович тоже бы на это пошел... Но для начала надо бы дисциплинку наладить. Без дисциплинки в России никуда, иначе сразу вольница, гуляй-поле. Так и встарь было, чуть царь нравом помягче, воеводы давай мздоимством заниматься, купцы негодное барахло поставлять, дьяки в казну пытаются руки запустить, всякие разбойники по большим дорогам гробят и грабят проезжих. Чем больше у страны просторов, чем жиже население, тем больше надзора должно быть. Я не свирепый, ты же знаешь, Глеб, но многие наши сограждане только плетку понимают. В рабочее время застукаем товарища рабочего, например, в винном отделе, сделаем ему сперва предупреждение, а во второй раз в ЛТП сунем или на "химию". Мудро?
      - Еще бы. Руками и ногами - за... Однако, разрешите уж выяснить, Виталий Афанасьевич, как там наша поездка на юг? Небось, признана провальной? Аппаратуру повредили, Сандомирский отлетел наверх, местного трудящегося насмерть кокнули...
      - Знаю, знаю, что ты отличился, жизнь отдал за правое дело, по счастью не свою, а чужую и вредную, еще мину заметил, вездеход из болота вытянул. Остапенко с Маковым в своих рапортах твои подвиги расписали. В общем, вел себя как отличный офицер госбезопасности. Пока что не поздравляю, но тебя выдвинули на награждение... Это что касается твоей незаурядной личности, теперь насчет провала или продолжения операции. Поскольку дело архизакрытое, скажу только для твоих ушей. Понял, ни гу-гу. Хотя Бореев громы с молниями мечет из-за того, что вы извели ему способного сотрудника, тем не менее результаты вашей совместной работы признаны высоким начальством чрезвычайно занимательными. Американцы вас тоже заметили, раз попробовали убрать. И пускай с теорией не все понятно, практика дает повод для оптимизма. Моряки же пользовались охотно силой ветра, даже когда не знали, что она возникает из-за перепадов атмосферного давления.
      Сайко даже усмехнулся промеж щек своему удачному сравнению. Часы пропищали шесть часов и он выудил из шкафчика початую бутылку армянского коньяка.
      - И лозу поцелую, и спелые гроздья сорву... Закусывать - это неблагородно, Глеб.
      - Виталий Афанасьевич, я так понял, что речь идет об оружии, которым мы еще не умеем пользоваться как следует.
      - Научимся, мой прозорливый. Когда стреляешь, у автомата тоже есть отдача, но ты же не подставляешь зубы под приклад... Тут другая проблемка выросла. Проверкой установлено, что двое из американской группы - это наши фрукты, доморощенные. Джо Рифмэн и Лиз Роузнстайн, иначе выражаясь, Иосиф Рейфман и Елизавета Розенштейн, муж с женой. Он выехал в 1976 году, она в 1978 г. Оба имели отношение здесь ко всяким заразам, микробам, вирусам. Дружили ли Ося и Лиза с ЦРУ еще в Союзе, кто их выпустил отсюда - сейчас этим занимаются в Пятерке.
      У меня замерзло все внутри, и чтобы бледность лица не стала заметной, я, быстро испросив разрешения, закурил. Впрочем, в этот момент генерал-полковник сосредоточенно разливал.
      - Да, головотяпства у нас хватает, Виталий Афанасьевич. Впрочем, у иракских товарищей тоже. Как же они на свою арабскую родину пустили граждан еврейской национальности?
      - Пускай с этим делом Хуссейн разбирается. А вот тот парнишка, который у нас занимается проверкой, наверняка выведет на чистую воду наших советских головотяпов, а может даже и взяточников. Майор Затуллин, слыхал про такого?
      - Да вроде бы, какие-то знакомые звуки.
      - Он сейчас роет землю носом, хочет на этом деле набрать очки. Знаешь ведь, в Пятерке много ущербных людей... Ладно, что мы о скучном. Предстоит новая поездка на юг, аппаратуру доставили с юга на ероплане, бореевцы сейчас ее чинят и доводят, ставят к ней более мощный и простой в обращении компьютер. Только Бореев наотрез отказывается давать нам еще одного ученого. Вот жмот. Ориентировочно институт выделит лишь Дробилина, его кандидатура для разъездов самая подходящая - бобыль он и трудоголик. Я Борееву все намекаю, что пора и нашим гориллам повысить свою квалификацию...
      Сайко еще разглагольствовал о том и сем, я ему поддакивал, но больше размышлял о том, что может накопать майор Затуллин.
      Коссовский сейчас защищает государство во Втором Главном Управлении и, кажется, его внедрили в какую-то мафию, занимающуюся вывозом икон. Так что вряд ли Пашу станут в ближайшее время "поднимать" и вызывать в контору. Но вот Киянов на месте. Он поможет Затуллину вскрыть мои махинации с отказным делом Лизы и подделку в журнале регистрации. Ведь достаточно вытащить из архива предыдущий учетный журнал и...
      Тогда вместо перспективной поездки в Ирак, на которой можно круто взмыть вверх - как никак и Бореев, и Сайко, и тесть за меня - я рискую оказаться на стуле подследственного, а затем и в зоне. Вполне вероятно, что много присудят, если Лиза сейчас действительно снюхалась с ЦРУ. А может она уже и тогда была "ихней", и просто ловко меня использовала. Одурманила каким-то аэрозолем из феромонов, безароматных веществ, которым самки притягивают самцов. Долго ли американским химикам такую приманку изготовить. Ну и вляпала ты меня, зараза Лиза, Лиззи, или как там тебя еще. Короче, то самое, что приводит к "лизису" - распаду и растворению.
      Сейчас бы я не за что не купился на всякие "лизирующие" волны, пропади гражданка Розенштейн пропадом, ведь все мои старания свелись к тому, что она счастливо совокупилась с Джо-Иосифом и ЦРУ.
      А еще я сейчас с удовольствием угомонил бы Андрея Эдуардовича Затуллина, чтобы он меня не спустил в сортир. Шлепнул же я в Ираке человека, который угрожал моей, в том числе, жизни. Но из табельного оружия бабахать в коллегу не стоит, кроме того на "Макаров" глушак не накрутишь. Может, найти на мокрую работенку какого-нибудь гастролера? Так ведь напорюсь на болвана, который в два счета засыплется. Или меня приметят наши "добровольные" помощнички, едва я стану подыскивать мокрушника. Попробовать на черном рынке достать что-нибудь стреляющее? Но там все обалденно дорого, даже дедушкины наганы 1895 года, и неизвестно в приличном ли состоянии.
      Что же это такое творится? Я каюсь, я больше не буду, но чтобы плодотворно служить родной стране и впредь, мне надо сперва укокошить коллегу. И я не знаю, как это сделать половчее.
      При всех томлениях и рассуждениях, мне предстояло еще навестить Бореева. Для чего надо было поскорее отправиться в Питер. Пребывание там могло затянуться, поэтому я решил не садиться в поезд, а использовать для командировки собственную машину.
      За время нашей "разлуки", сходство с бабой-ягой у ведущего специалиста еще только увеличилось.
      - Как же вы мне, Роберта Юрьевича не уберегли? - тусклым голосом осведомился Бореев, но тут же оживился, переключившись на более занимательную тему. - Однако все записи Дробилин сохранил, как на магнитных лентах, так и на бумаге...
      - Рад за вас...
      На сей раз Бореев принимал меня не посреди лаборатории, а в своем кабинете, который, правда, из-за обилия телефонов, компьютерных терминалов, каких-то пультов напоминал рубку космического корабля. Михаил Анатольевич сразу попробовал меня подначить.
      - Майор, ну-ка рассказывайте, что вы там пронюхали о занятиях Сандомирского с Дробилиным?
      - Ну, не мне вам рассказывать, товарищ ученый. Или мою голову опять просвечивает некий детектор лжи?
      - Вовсе нет. Вам нет нужды брехать или изворачиваться, мы же знаем, что вы надежный, умный и проницательный человек.
      Ладно, теперь, когда Сандомирского уже нет в пределах Земли, я могу показать свою проницательность.
      - Я догадываюсь, чем занимались ваши люди. Тем более, что мои догадки были подкреплены Робертом Юрьевичем, когда мне с ним удалось поговорить по-свойски, с выворотом. Я же чекист.
      - Эх, говорил же я, не надо ученого посылать в такое путешествие, и расколется он, и в распыл пойдет при первой же заварухе, - Бореев начал с надрывом, а кончил делово. - Так, что вы все-таки усвоили?
      - Мои мысли, как и обычно, мало оформлены. - Тьфу, получилась фраза словно про анализ кала. - В общем-то ясно, что, по особому модулируя магнитные поля, можно послать привет на тот свет и получить благожелательный или неблагожелательный отклик. С помощью этого приемчика, то есть вертикального резонанса, советские ученые в состоянии изменить мою, в частности, судьбу в лучшую или в худшую сторону. Для этого надо оснастить направленный "туда" вектор раздражения сведениями обо мне, о моей, так сказать, ауре. Угадал?
      - Почти. Благодаря нашей аппаратуре ваша судьба сложилась столь удачно, что вы легко прогулялись по болоту, а заодно предотвратили кончину всей экспедиции. Правда, при этом ваше личное биомагнитное поле приобрело странные спектральные характеристики - я сужу по дробилинском записям - в нем объявился дополнительный источник возмущений.
      - Я как-никак изрядно помандражировал, Михаил Анатольевич. Это ведь должно было отразиться на моей ауре?
      Да, не очень-то ясно, в плюс или минус пойдут мне эти странности.
      - Наверняка. Да, у вас и раньше имелись отклонения от обычных биомагнитных характеристик. Также как и у Роберта Юрьевича. Это лишь показывает, что вы выполняете какую-то задачу судьбы. Я товарищей вроде вас так и обзываю - "люди задачи". Только бы еще знать, что вам поручено свыше. Кстати, после ранения Сандомирского, ваша аура - понравилось мне такое слово - утратила тот самый источник возмущений, а Роберт Юрьевич как раз его приобрел... Как, товарищ майор, вам это нравится с позиций мистики?
      А ладно, чего мне стесняться, товарищ ученый тоже ведь с приветом.
      - Ну, Михаил Анатольевич... это называется вселением беса. Кстати, демон вступил со мной в договорные отношения. Мы обменялись услугами, в частности он недурно подпитался моими чувствами, а потом перебрался в Сандомирского. Наверное, Роберт Юрьевич не успел как следует поторговаться. Ну, как свежо предание?
      - Верится вполне. Только непонятно, зачем демону, который пребывает как бы на более высоком энергоинформационном уровне, наши услуги?
      - Ну, если вы у меня спрашиваете, то я что-нибудь, конечно, отвечу. Демону необходимы наши услуги, вернее наш энергоинформационный потенциал, потому что он чего-то недополучает на своем уровне. Потому что там он отверженный и изолированный, выключенный из того, что можно назвать предустановленной гармонией, а также рутинным порядком. Вот почему страстная демоническая личность так тянется к нам и даже откликается на наши просьбы.
      Я охотно рассуждал на тему, достойную психушки и диагноза "вялотекущая шизофрения" и пока не знал, как из этого выпутаться. Я и по сей момент не верил во всяких бесов и джиннов, но мне инстинктивно не нравилась кавалерийская лихость ученого и я хотел немножко попугать его.
      - Михаил Анатольевич, эти проклятые падшие духи, бесы, вампиры так и норовят прорваться к нам из под замка, с "обратной стороны". Помните "Печальный Демон, дух изгнанья, Летал над грешною землей", а ваш институт сейчас помогает ему приземлиться. Ну, жуть появилась?.. Хотя, в общем-то, я пошутил.
      - Я понял, - подтвердил неиспугавшийся Бореев. - И тоже вспомнил цитату: "Дух беспокойной, дух порочный, Кто звал тебя во тьме полночной?" Кто угодно, только не мы. Зато мы действительно заметили, что целый ряд метантропных матриц отторгается основными матричными группами, и сейчас пытаемся разобраться с такой загвоздкой. Впрочем, для нас это не готический роман, а обычная математика, если точнее теория множеств...
      Бореев вещал со светлым лицом, напоминая уже не бабушку-ягу, а дельфийскую пророчицу. Было видно, что нежность он испытывает только к теории множеств. Я попытался прервать поток умных слов.
      - Кажется ни в одном научном центре Запада подобные исследования не проводятся.
      - Смею добавить, Глеб Александрович, и ни в одном институте СССР. Столь необычные, неортодоксальные для современной науки исследования могут вестись только под широким крылышком КГБ. И на условии, что мы в итоге выдадим то, чем можно насолить американцам.
      - Пусть даже это "соленое" будет не вполне понятно и объяснимо с позиций официального естествознания?
      - Пусть даже. На войне все приемы хороши. Нашему проекту хана угрожает лишь в том случае, если страна совсем обеднеет, или явится какой-нибудь реформатор и начнет резать расходы на госбезопасность. Впрочем, у Комитета, я думаю есть сбережения, да и всякие прогрессивные реформаторы могут появиться только из его чресел.
      Ясна теперь лихость Бореева на фоне всеобщей малоподвижности. Та инстанция, которая блюдет повсюду идейную стерильность и одномерный порядок, поощряет самую крамольную - в научном плане, конечно, - работу. И потому, наверное, что наше большое коммунистическое дело требует окостенения в одних областях и бурления в других. Это разнообразие мне, пожалуй, нравится, так что отныне я снимаю всякие возражения.
      - Михаил Анатольевич, мне известно от генерала Сайко, что намечается следующая поездка на "полигон", но возникают трудности с вашими представителями. Вы якобы не хотите больше отряжать своих умников с нами в поход.
      - Генерал Сайко - один зачинателей нашего проекта, но в нем сохранился несколько легкомысленный подход к ценному человеческому материалу. Он считает, что если из десяти потеряли девять - это плохо, а вот если из десяти одного - то уже нормально.
      - Вы намекаете, Михаил Анатольевич, что даже у Сайко сохранился гэбэшный подход к кадрам.
      - Пользуясь вольностью, которое он нам же вручил, можно выразиться и так. Мы все-таки собрали в институте не дубарей-исполнителей, а генераторов идей. "Незаменимых людей нет", - такой принцип не годится в науке.
      - Ну, конечно же, если речь идет об Эйнштейне...
      - Вообще-то Эйнштейн к середине жизни уже выдохся. А вот если бы Паули с Дираком протянули бы лет на двадцать подольше, возможно и мир сейчас смотрелся иначе. Я не исключал бы даже появления искусственной антигравитации... Сандомирский вел очень важный участок. Он, через изучение МГД-волн, пытался разобраться с влиянием матриц друг на друга притягиванием, отталкиванием, подчинением - термины, конечно, неустоявшиеся. Короче, Роберт Юрьевич прорабатывал группообразование в матричном поле.
      - Значит, поездка сорвется? - я попытался скрыть напряжение, таившееся в этом вопросе.
      - Слушайте, Глеб Александрович, давайте хлебнем чайку, чтобы умственные силы у нас не истощились. - Бореев нажал на какую-то зазуммерившую кнопку, а затем заявил твердо. - Поездке на полигон - быть.
      Похоже, вектора наших с Бореевым интересов вполне параллельны и направлены в одну и ту же южную сторонку.
      - Сандомирский без Дробилина был бы как крылья без птицы, Дробилин без Сандомирского - словно птица без крыльев. Что ж, нелетающие птицы живут, в общем-то, неплохо. Как и в прошлый раз отправится наш инженер, но с несколько расширенными инструкциями. А пособлять ему станете вы.
      - Тьфу ты! Прямо мистика.
      - Да, да, вы. Вы, майор Фролов, достаточно уже вникли в суть. Теории разводить мы от вас не потребуем. Будете подмечать связи между тем, что будет фиксировать наша техника и состоянием окружающей среды - природы, растений, животных, людей. На сей раз в походной лаборатории установим компьютерную систему с пакетами программ, ориентированными на более-менее обычного пользователя. Так что от вас потребуется только соблюдение четких правил. Вы как, компьютеров не боитесь?
      - В университете я немного влез в матлингвистику, лепил несложные программки на "Фортране" для "СМ-4" и "ЕС-1020", например по определению частотного словаря какого-нибудь рифмоплета...
      Открылась дверца в стене и устройство втолкнуло столик с двумя большими чашками, в которых жидкости было ровно столько, чтобы ничего не расплескалось. Ну, естественно имелись сахарница и ложки на катящемся приспособлении для чаепития.
      - Не люблю я этих секретарш, которые, принося чай, вертят задницами, и вечно душатся какой-то тошнючей дрянью, - убежденно произнесла "баба-яга" Бореев. - У нас все напитки готовятся на центральной кухне, и подаются в кабинеты и лаборатории с помощью всякой механики.
      - На этой кухне знают вкусы каждого сотрудника? - уточнил я, почувствовав в чае "липтон" добавку из мяты и еще каких-то трав.
      - Конечно, у них там компьютерный терминал, который и сообщает, какому человеку, сколько и чего требуется. Я ввел в программу своего кормления просьбу добавлять чего-нибудь тонизирующее... Так вот, на вездеходе будет установлено что-то равное по мощности "ЕС-1040", с обменом данными через клавиатуру и дисплей, причем умещающееся в ящике размером с телевизор. Конечно, и "Фортран" вам придется обновить, и поизучать наши программные пакеты. С Сайко уже все оговорено, так что повышение квалификации у вас начинается сегодня.
      Мы покинули кабинет, прошли (я) и прошаркали (он) узким кишечного типа коридора. По дороге Бореев распахнул дверь какой-то лаборатории, где люди ежились в свитерах под белыми халатами. Кроме прочего, там были какие-то весьма холодные шкафы. "Баба-яга" постучала по одному из них сухой, мне даже показалось, костяной рукой.
      - Тут у нас Сандомирский. Вернее, его мозги и некоторые другие ткани тела. Родственники, естественно, ничего не заметили, когда провожали его. Ну, а нам было важно понаблюдать. Как я и ожидал, изъятые ткани при полном отсутствии электрической активности, имели биомагнитную... хе-хе... ауру и, кстати, прилежно сохраняют ее до сих пор.
      Бореев даже открыл шкаф и показал мне несколько цилиндров, покрытых изморозью и облепленных кучей проводков.
      Мне неожиданно поплохело, глаза заволокло какой-то пеленой, которую пробил луч света, кончавшийся кляксой-мордой. Красноватая морда как и прежде зашевелила губами.
      "Я так тебя ждал, что успел соскучиться. Эти несколько обрывков мертвечины для меня слишком слабая зацепка, чтобы удержаться в вашем мире. Я как на ураганном ветру все время, понимаешь..."
      От такой неожиданной встречи я даже покачнулся. Чего не преминул заметить Бореев.
      - Ой, майор Фролов, да вы, оказывается, впечатлительная натура. После того, что мне рассказывали о вас, никак не ожидал. Сентиментальный злодей, ха-ха. Ладно, делу это не вредит, поэтому двинулись дальше.
      И опять клякса заботливо пошевелила губами.
      "А теперь о твоей судьбе. Пора заниматься Затуллиным. Он - гвоздь, направленный в твою задницу. Я еще далек от тебя, но вскоре твои верхние ворота откроются и примут мое содействие."
      После чего красноватая рожа заткнулась и растаяла. Не откликалась даже, когда я рискованным образом вызывал ее. Вот еще страдание на мою голову. Так ведь не годится, с кляксой дружить. Ну, не матрица же какого-то мифического Ф-поля меня навещает. Впрочем, в официальную психиатрию мне не обратиться со своими глюками - ведь офицеры госбезопасности должны проявлять психические отклонения только в повышенном служебном рвении. Иначе, тот же Бореев меня в вольер посадит. Хотя первые неполадки и ненормальности у меня начались из-за него, паскуды, вернее, после его опытов пятилетней давности. А потом, видно, сидели аномалии подспудно и вылезли наружу из-за очередных потрясений.
      Какие бы не были объяснения-пояснения, но все-таки, прежде, чем плотно заниматься товарищем Затуллиным, надо повстречаться с частным психиатром.
      Может попробовать это устроить через Фиму Гольденберга? В нем я уверен, такой не заложит. Впрочем, мы не виделись с весны 1978 года, тогда, уже в мае, он снялся и уехал кормиться рыбой "фиш" и бычками в томате куда-то к родичам в Одессу. Долго не возвращался, а потом в связи с перекочевкой в ПГУ мне стало не до него.
      Я добрался на своей новенькой "четверке" до дома на улице Марата, где, судя по воспоминаниям, и проживал физически Гольденберг. Дверь отворилась на цепочке и высунулась физиономия соседки, тети Дуси, которую я сразу узнал, хотя в гости к Фиме попадал всего пару раз, и то в восьмом классе.
      - Фимы нет, - отозвалась с охотой бабка, готовая общаться с кем угодно.
      - Уехал что ли?
      - Ага, на северный полюс. На "Пряжку", с год назад... А кто вы будете?
      - Одноклассник. Костя Жарков, - не свое имя назвал на всякий случай.
      - А-а, Костя, это ты, проходи, - без самопринуждения обрадовалась соседка. - Как вырос-то, правда нос немного съежился.
      Я несколько раз шагнул вперед. Хорошо, что тетя Дуся приняла меня за Жаркова. Он с Фимой действительно корешился, кроме того калымит сейчас где-то на Крайнем Севере.
      - За что на "Пряжку", тетя Дуся? Фима головой что ль заболел? Буянил?
      - Сам ты буянил. Он всю жизнь тихий был, клювик свой в книжечку уткнет и затихнет... За самиздат какой-то, за мистику-херистику его сунули на "Пряжку", в особую палату. Это его лечащий врач-психиатер так мне сказал.
      - Погодите, тетя Дуся, разве не лечащий врач отправлял его в больницу?
      - Да нет же, Фима имел своего врача, Соломона Абрамовича Пениса... ой, не так фамилию произнесла. Пинеса. Лечил у него бессонницу, страхи... А потом прибыли строгие такие люди на двух "волгах" - из госбезопасности, это мне сосед Ларионыч шепнул. Главным у тех чекистов был черноволосый красавчик, которого подчиненные звали майором и Андреем. Спустя месяц оттуда приехали снова, комнату Фимину опечатали, и сказали, что гражданин Гольденберг забран на принудительное лечение на полный срок - до полного выздоровления от бреда. А Пинес позже приходил, сказал, что жалобу сочинил в защиту Фимы, телефон свой оставил. Я ему позвонить должна, как только чего-нибудь станет известно или Фиму начнут из квартиры выписывать.
      Значит, Затуллин накрыл Фиму, как коршун цыпленка закогтил. И сейчас послушные Комитету лекари-лепилы вкатывают в голову, полную хохмы (то есть иудейской мудрости), аминазин с сульфазином, разжижающие мозги. А Соломона Абрамыча, я, кажется, припоминаю. Он на Лизиной вечеринке присутствовал, и оказывается, что не ханурик, а "врач-психиатер". Пожалуй, с ним я могу связаться.
      - Подарите-ка мне, тетя Дуся, телефон этого Пинеса, коли не секрет. Я может у него что-нибудь еще выведаю про Фиму.
      - Ой, сынок, до добра тебя это любопытно не доведет.
      - Я Фиму так просто бросить не могу. Мы же с ним все детство играли в... - я наскоро попытался вытряхнуть из пыльного мешка памяти названия игр, которыми баловался совместно с юным Гольденбергом. Но кроме "орлянки" и преферанса ничего не вытряхивалось. - В общем, играли.
      Через пять минут я расстался с тетей Дусей. Она еще завела меня в свою комнату с картиночками из журнала "Крестьянка" на стенах и показала какую-то тетрадку.