Последнее чудо-оружие Страны Советов

      И чутье как всегда не подвело Серегино "очко".
      - Старший лейтенант Колесников, - распорядился Остапенко, направляйтесь к тому вот дереву для закрепления на нем буксирного троса. Быстро.
      - Товарищ подполковник, если меня не станет, кто будет заниматься радиомониторингом, кто сможет обеспечить комплексную безопасность группы? Да и тяжеловат я для болота, как никак девяносто кило.
      - Не говорите мне тут убедительные слова с умным видом. Вы же офицер. Или прекращайте обсуждать приказы, или ваши дети останутся без отца... И вообще, мониторингом займутся Дробилин с Фроловом, безопасность будем обеспечивать сами, тоже не лыком шиты... Не подобрать нам полувоздушное "перышко" среди наших бойцов.
      - Товарищ подполковник, разрешите обратится, - неожиданно выступил Баранка, - у нас в Тюменской области болота будьте-нате, а я ходил туда, и за клюквой, и за морошкой. Надо только палку мне какую-нибудь метра на два. Ведь если машина утопнет, на кой ляд я буду нужен.
      Остапенко не одобрил инициативу.
      - Ты, Коля, не встревай, когда к тебе не обращаются... А если не утонет... Нет, Коля, наш вездеход, - твоя единоличная епархия, с этим зверем да на таких болотах никто кроме тебя не управится. Это верняк.
      - Давайте я, - послышался еще более неожиданный голос. Мой голос. Наверное, я не хотел в топь, однако желал испробовать, чего стоят все эти бореевские дела. - Общаться с трудящимися Востока, особенно теми, у кого страдает пенис, сможет и Сережа. Он к тому же выполнит их тяжелые обязанности по отношению к женщинам Востока... Да и идея была наполовину моей.
      - Ну, коль ты, Глеб, как настоящий коммунист вызываешься добровольцем, тогда я приказываю тебе - добраться до вышеозначенного деревца и закрепить на нем трос, - с готовностью отозвался подполковник.
      - Только вначале надо будет закрепить трос на мне. Хоть небольшая, но страховка.
      - В самом деле, если пиписки у здешних мужиков завянут, то кто же бескорыстно поспешит на помощь? - спросил оживившийся старлей и сам дал правильный ответ. - Конечно же советские специалисты.
      Я подверг мысленному обзору свой организм и заметил отсутствие свежих сил.
      - А ведь надо быть таким бодрым, чтобы искры из носа вылетали. Коля-друг, вынь-ка мне из аптечки элеутерококк, зеленый такой флакончик.
      Маков вытряхнул из аптечки все, что там содержалось.
      - На, берите чего надо. Я отродясь лекарств не хавал, и на вашем бы месте, товарищ майор, принял бы грамм пятьдесят спирта. Больше на работе не стоит.
      Я, не послушавшись Николая, все-таки глотнул элеутерококка и выбрался через верхний люк - боковые дверцы уже были зажаты. Коля проводил меня, заодно один конец троса завязал на мне таким узлом, чтобы я мог самостоятельно управиться с ним на месте назначения. И уселся на свое место, чтобы орудовать лебедкой через коробку передачи мощности.
      - Если бы мы в Тюменской области были, я бы понимал, что к чему, вздохнул с некоторым стыдом Николай, высунувшись через передний люк. - Где зыбун поганый, где лядина, где березнячок, где трава крепко держит, где кочки, где мшины и крепкое моховище, по которому не только брести, но и на грузовике прокатиться можно. Здесь же все непонятное.
      - Ничего, мы с тобой еще и по сибирским болотам пошастаем... На-ка, возьми пистолет.
      - Оставьте лучше себе, товарищ майор, только суньте повыше.
      А что, если в трясину попаду, может и пригодится - для спасения души. Я дослал патрон в ствол. Затем соскользнул с борта в воду там, где тростник произрастал особенно густо и обильно. Стебли хлюпнули, примялись, однако я промок всего-лишь по колено.
      Но уже на следующем шаге я утопил мошонку, что впрочем не было большой бедой. Под ногами что-то пружинило, качалось, однако держало. Неподалеку прошмыгнула змейка, едва выглядывая из воды маленькой головкой и блестя глазенками-бусинками - ужонок, наверное. Метнулась за стрекозой и скрылась старшая сестра нашей амфибии - жаба. Комары вели себя надоедливо, но оставались в рамках приличия, потому что я густо натер себя тройным советским одеколоном. Ну и пиявищи должны здесь проживать, подумалось мне. Ногам стало неуютно, да к тому же зеленоватая вода добралась мне до пупка.
      Я оглянулся назад - накренившийся вездеход напоминал аварийное судно, схлопотавшее торпеду в один из отсеков. Прапорщик Баранка внимательно стравливал трос, чтобы тот не тянул меня и не слишком сильно провисал. Потом его голова показалась из люка, а рука ободряюще махнула мне. И на том спасибо.
      Я продолжал двигаться курсом, который выбрал Сандомирский, но с каждым шагом ходьба моя становилась все более мучительной. Кора, вернее, наплавный слой, из разрозненных островков превращалась в плотное сплетение корневищ и листьев тростника, лилий, трилистника, сабельника. Сверху на этом деле как на почве устроился следующий ряд растений, в основном цикута и ирисы.
      Какое-то время тяжелый охотничий нож позволял мне прорубаться сквозь надоедливый растительный ковер, но потом я все-таки притомился. Еще продолжал кромсать, но взгляд уже заволокло туманом. Я даже прикрыл уставшие глаза. Неожиданно сквозь сомкнутые веки пробился световой пучок, который завершался пятном. Это пятно смахивало на чью-то размытую физиономию.
      Дальше - больше. Физиономия беззвучно проговорила, а я машинально прочитал по губам (нас этому учили в разведшколе): "Меня всегда звали Апсу. Апсу. Ты мне уже знаком пять ваших лет. Мудрец, в глазу которого лед, - гнездилище моих врагов, обитель гадов... Сейчас не трепыхайся, червячок. Ведь здесь так красиво. Ложись на изумрудную постель." Ну и номер. Похоже, прилечь было предложено именно мне. А чего мне терять?
      Я отчасти послушался. Аккуратно вскарабкался на "кору", полежал, расслабляя члены, а затем потянулся вперед на манер червячка. Хотя "изумрудная постель" ходила ходуном, я все-таки мог перемещаться ползком. И заодно позволял Николаю разматывать трос. Однако насчет злоключений здесь можно было не беспокоиться. До дерева оставалось метров пятнадцать, когда неожиданно перед моими глазами закачалась, раздувая грозный воротник, натуральная кобра. Выглядела она (или он) весьма сердитой, извинений не принимала. Наверное, я потревожил ее во время гона, охранения кладки яиц или другого важного мероприятия. Наверное, надлежало по-быстрому обогнуть злючку стороной, но именно эту услугу я не мог оказать. От каждого моего резкого движения, кора сильно колыхалась и тупая жительница болота, еще более возбуждаясь, расширяла воротник и нацеливалась для броска. Кроме того, я не хотел слишком уж менять маршрут из-за какой-то подлой твари.
      Как славно, что мой "ПМ" не остался у Коли. Надеюсь, что пригодится. Хотя весь вопрос в том, отсырел ли порох в гильзах. Я, приветливо улыбаясь, аккуратно выудил пистолет из подмышечной кобуры. Тот уже имел боевой взвод, патрон сидел в патроннике, оставалось только сдвинуть предохранитель и ласково нажать на спусковой крючок. Тьфу, осечка.
      Кобра могла бы броситься сразу, но непривычный звук несколько насторожил ее. Правильно, пораскидывай своими десятиграммовыми мозгами, милая. Я вынес вторую руку вперед, успокоительно поводил ей на манер факира, затем осторожно дернул затвор, выбрасывая негодный патрон и меняя его на новый. Не бздимо, как выражаются наши польские друзья. Осталось взвести курок и плавно согнуть указательный перст, обнимающий спусковой крючок. Грохнул наглый раскатистый выстрел, какие-то птицы заголосили в панике и забили крыльями, рептилия же брызнула кровью. Это последнее, что я увидел прежде чем ухнуть с головой в воду по причине оружейной отдачи.
      Дно под ногами отсутствовало, я несколько раз пытался всплыть, но каждый раз голова беспомощно утыкалась во что-то плотное. Я люблю воздух, как свежий, так и несвежий, - беззвучно завопило мое горло. Сквозь потемки опять прилетела красноватая клякса-морда и снова зашевелила ртом. "Ты бьешь тарелки в чужом доме, когда ниточка твоей судьбы столь напряжена. Не хочется тебе после этого помогать. По-крайней мере бескорыстно." Хоть я принял такое выступление за предсмертный бред, тем не менее мысленно заорал: "Давай тогда за плату. Все мое - твое."
      Мигом пролистнулось несколько эпизодов моей жизни. Словно странички из книги. Мои посягновения на женщин, бросок на Лизу в лифте, удар Затуллину в поддых и наезд на него с улицы Жуковского, моменты неудачные и стыдные, многое другое, все почти сразу, даже чувства соответствующие были восстановлены, хотя и унеслись сразу куда-то прочь, словно их сдул ветерок как пену. "Кое-что мне нравится, возьму... - произнесла рожа, - а сейчас толкнись ногами." Я отчего-то умиротворился и на какое-то время стал пузырьком, простейшей клеточкой, улиткой, лягушкой, мое сознание ощущало только течения воды, странные ее запахи, лучи, пробивающегося через поверхностную корку, преломления и отражения света, звуки, производимые какими-то жующими подводными тварями.
      Я увидел мощный столб солнечной энергии, похожий на сваю и, как следует толкнувшись ногами, устремился к нему. Там меня встретил пучок крепких тростниковых стеблей, который вывел мое тело из чуждого подводного царства наверх, в "полынью". Когда я распахнул рот, тогда только и понял, сколько времени ничего не вдыхал. Легкие, наверное, уже превратились в скомканный пакет. В висках сбрендившие звонари лупили в колокола. В глазах летали какие-то фиолетовые вихри, казалось, еще немного и увижу знаменитый черный тоннель на тот свет, по которому редко кто возвращается назад.
      - Держитесь, дорогой товарищ майор, - донесся противный голос Сереги. Значит, я действительно на этом свете.
      Красноватая морда небескорыстного спасателя в основном походила на пятно Роршаха, но я все-таки уловил смысл его следующей рекомендации: отбросить камыши и дотянуться до ближайшего хлипкого кустарника. Когда я послушался, то ноги стали контактировать хоть с зыбкой, но почвой. Еще несколько шагов, воды мне стало по колено и я добрался до желанного дерева.
      Вернее, их насчитывалось там три, крепеньких, кривеньких, глубоко и далеко распустивших свои корни. Трос я укрепил, а дальше уже Коля не сплоховал вместе со своей лебедкой, вытянул машину.
      Когда я очутился в кабине, то сперва Серега уместно пошутил.
      - А мы уже думали вы немножко утопли, чепчики сняли в знак загробного признания заслуг перед родиной, причем морды выражали грусть расставания. В своих поминальных речах выступающие напирали на то, что покойный за столом не чавкал, а для вытирания носа пользовался не пальцами, а платком.
      Потом набросился подполковник с упреками.
      - Зачем стрелял беспричинно? Ты тут всю округу перебудил.
      - А вы бы что делали, когда б на вас уставилась здоровенная кобра? Наверное, политинформацию бы ей прочитали на арабском языке, дескать, давайте вместе бороться против гидры империализма, она еще противнее чем вы. Мол, да здравствует свободолюбивые рептилии, которые кусают капиталистов, желающих паразитически выдавить из них весь яд.
      Я понял по насупившейся физиономии Остапенко, что перегнул и переборщил, поэтому пожаловался на змею.
      - Если бы не напугала меня, а, наоборот, успокоила, тогда бы не стрелял.
      Остапенко тоже решил не свирепеть.
      - Ладно, я понимаю, Глеб, что ты струхнул, с кем не бывает. Ты ж человек, а не дебил какой-нибудь.
      Я заметил, что Дробилин обратил внимание Сандомирского на показания каких-то датчиков и даже высказал недоумение:
      - Похоже, источник МГД-свиста где-то рядом, чуть ли не в машине, из-за этого каустика размытая.
      - Может, фонит какая-нибудь электрическая схема?
      - Вряд ли, Роберт Юрьевич... ага, почетче стало. По параболическому распределению спектра скорее напоминает группу матриц А678. Неужели они метантропные?
      - Главное, чтобы не интерферировали с теми метантропами, которых мы раздражаем своими векторами.
      По ходу своего таинственного разговора Сандомирский с Дробилины мельком, но не сговариваясь, глянули в мою сторону, а в точке между моих глаз что-то словно откликнулось и шевельнулось. Неожиданно отреагировал и Серега.
      - Да, наверное, болотный дух вселился в товарища майора, оттого-то товарищ майор такой водяной цирк и показывал.
      Мне почему-то захотелось обмыслить, какой процент глупости содержится в словах Колесникова и какова доля его прозорливости. Но пока что текучка отвлекла меня от тяжких размышлений, вредных для мозга. Мы выехали на что-то вроде затопленного рисового поля, по которому плелся классово близкий феллах вслед за тягловой живой машиной типа "бык".
      Надо было пообщаться и я высунул любознательную голову из люка.
      - Мир тебе, почтенный, не видел ли ты поблизости еще каких-нибудь чужих людей. Больших, рыжих, голубоглазых?
      Крестьянин указал палочкой, которой он пытался погонять быка, в сторону зарослей.
      - Там деревня, господин, и туда, когда солнце стояло повыше, проехало... один... два... три железные машины с красными полумесяцами. Каждая чуть меньше вашей. В них сидели неверные, которые возят болезни... Зачем Аллах нахмурился и отвернулся от нас?
      - Не беспокойся, ничто не совершается, кроме того, что повелел Он, откликнулся я успокоительной цитатой на горестное вздыхание селянина.
      - На, лови сигареты, приятель, твоя добродетельная речь достойна вознаграждения, - подполковник швырнул перетрудившемуся человеку пачку "Кэмела", в ответ получив "благослови тебя, Аллах".
      Дрогнувшая щека Остапенко выказала одобрение. Наверное, оттого, что темный "сын земли" принял людей, явно похожих на врачей, за гнусных разносчиков всяких хворей. Но вслух подполковник никак не выразился.
      Вездеход остался в этих зарослях, и поскольку америкосы вели себя на радиоволнах тихо, то мы с Остапенко отправились дальше пешим скрытым ходом. В итоге, он скромно затаился у корней какого-то дерева, а я устроился "этажом" выше, на правах листика в кроне, откуда все окрестности хорошо просматривались в бинокль.
      - Ну, что там, Глеб? - стал выспрашивать нетерпеливый подполковник.
      - Три джипа на деревенской площади, "Паджеро" и "лендроверы". Юркие детишки вокруг. Раньше бы они ковыряли борта, карабкались на крышу, а теперь держатся на расстоянии. Индюк какой-то старый, тоже абориген, отгоняет их еще подальше. Надо же, слушаются.
      Ага, вижу, как один американец выходит из дверей весьма приличного дома - там, наверное, обитает местный командир...
      А затем я наблюдал, как между домов появляются напряженно жестикулирующие и злобно выглядящие люди. Какую-то непритязательную постройку сарайного типа резво покидают двое американцев в белых халатах, с трудом сохраняя достоинство в движениях. Следом высыпает несколько женщин с ребятней - и наутек. Доктора, похоже, вели прием и что-то сорвалось.
      Вот раздосадованные штатники толкутся у своих джипов. Неподалеку несколько групп разгоряченных южных мужчин. Деревенский староста ковыляет от них к американцам, потом обратно. Мужики что-то показывают руками, один из них плюет в сторону врачей, но попадает односельчанину на сандалию. Между этими двумя вспыхивает ссора, переходящая в рукоприкладство. Какой-то мальчишка швыряет камень, который отскакивает от бампера джипа. Двое бостонцев торопятся в дом, где проходил прием, и выносят оттуда несколько портфелей, видимо с препаратами и инструментами. Рядом с ними назойливо болтаются подростки, действуют на нервы, путаются под ногами, дергают за рукава. Наконец американец отталкивает одного из пацанов. Тут же мужчины довольно плотным кольцом начинают подступать к машинам. Та парочка штатников, что шастала в дом за портфелями, вытягивает пистолеты, остальные спешно рассаживаются по своим джипам. Третий штатник с крупнокалиберной пушкой в руках подбегает к приличному "командирскому" строению, из которого выметается еще один белый человек. Вернее американская врачиха - она, похоже, лечила да недолечила жену старосты. Американка во всю прыть дует к машине, как малыш к мамке.
      Все это я пересказываю подполковнику Остапенко. Он опять доволен. По-моему драпанье американцев из села как-то связано с нашей работой. Вернее с тем, чем занимаются Сандомирский с Дробилиным, с их матрицами и векторами раздражения.
      Деревенские мужчины сейчас смахивают на рассерженных джиннов, которые вот-вот превратятся в клубы смрадного дыма и поглотят врагов. Мне сейчас хорошо видно врачиху. Ее лицо. Ого, даже в горло запершило - это ведь Лиза Розенштейн! Или, по крайней мере, кто-то очень похожий на нее. Значит, доктор Лизавета пользует арабских женщин, к которым мужья не хотят подпускать посторонних самцов, пусть даже в белых халатах. Волосы у нее теперь куда светлее и кудлатее. Это понятно, во владениях товарища Хуссейна иностранцу сподручнее иметь арийскую, а не иудейскую афишу... Ну да, точно Лизка.
      Про все такое я Остапенко не докладывал, лишь сообщил, что американцы, числом шесть, наконец расселись по своим джипам и моторизованно чесанули из деревни.
      C чувством удовлетворения от проделанной работы, в основном сконцентрировавшимся у т.Остапенко, - впрочем оно коснулось и меня, - мы вернулись к спрятанному вездеходу. Чувство законного удовлетворения у меня было бы больше и насыщеннее, если б я еще знал все обстоятельства с подробностями.
      Откуда все-таки взялась лихорадка "Х"? Американцы, кто бы они там ни были, вредители или целители, кочуют по этой болотистой местности и лечат народ от малярий, дизентерий и заодно от новой болезни. Однако, местные к ним настроены не слишком благожелательно, считают разносчиками болезни, шайтанами, джиннами и кем-то там еще. Наша группа такими активными мероприятиями, как распространение слухов, не занимается - я точно, и Остапенко наверняка. Но возможно мы имеем деловых партнеров, которые и лихорадку посеют и сведения, пагубные для американцев, распространят.
      Или этого мало и вдобавок к порочащим слухам надо местную публику заводить неким образом? Каким оружием наша группа все-таки воюет и какой участок фронта мы занимаем?
      Коля умиротворенно вел машину по проселочной дороге, которая умещалась на довольно сухой полосе, тянущейся меж двух болотных массивов. После недавнего увязания в топи, он стал много осторожнее, так сказать, культурнее, ну, а мы сделались куда заметнее - для бостонцев, хуссейновцев и хрен знает еще кого.
      Команда занималась трудом и отдыхом. Остапенко прикорнул на спальном мешке, накрывшись плащ-палаткой, одни усы из-под брезента и торчали. Серега сидел в наушниках и пеленговал американцев, а может впитывал какой-нибудь музон по "Радио Люксембург". Коля впереди орудовал рулем и рычагами, мотор солидно урчал от избытка сил. А Дробилин, в уюте, между двух шторок, шуровал на тумблерах и переключателях ЦВМ.
      Неплохо бы и мне подавить клопа, но сейчас удобный момент потолковать полушепотом с Сандомирским. Сказать ему хотя бы, что я тоже трудился у Бореева (про роль подопытной обезьяны следует промолчать), что мы как бы коллеги. Однако приутомился я для серьезных бесед. Впрочем, это можно выправить. Я сунул руку в аптечку и, вытащив скляночку элеутерококка, взбодрился приличной дозой. Ну все, я, кажется, достаточно свеж для содержательного разговора.
      И тут снова неожиданное помутнение в глазах, что-то размашисто надавило в области лба. После этого перед внутренним взором опять бесстыдно замаячила объемная клякса-физиономия, более того зашевелила ртом. Дескать, "ваш мудрец пытается взять чужие судьбы в свою руку, но сам не видит, что его ниточка уже обрезана". Это про Сандомирского что ли?
      А я-то наделся, что красномордый глюк после треволнений на болоте безвозвратно стухнет. Однако незванный собеседничек, надо же, не забыл меня и опять явился, подыскивая общие темы. Ну, не спрашивать же у него, откуда он свалился на мою голову, с этой или с "той стороны" - ведь беседуют с духами только психопаты. Причем не обалдуи какие-нибудь, а натуральные шизофреники.
      Как мне все-таки сбагрить его? Единственная подсказка - эта "клякса" меня морочит и вступает в диалог, когда я принимаю элеутерококк. Так что укреплять организм лучше потихоньку, спиртом или тройным одеколоном "внутрь".
      - Роберт Юрьевич, - обратился я к Сандомирскому, который отрешенно находился на своем месте, тратя силы сознания на какие-то мысли и жевание бутерброда, - а мы ведь с вами уже пересекались.
      - Что? Где? - Сандомирский конечно не врубился, но как-то стыдливо прекратил работать челюстями.
      - Я говорю, пересекались мы с вами, хотя и не совсем по перпендикуляру. Весной 1978 года Бореев через одно наше управление зазвал меня к себе. Вы мой портрет узнаете?
      - Честно говоря, не припоминаю...
      Если расскажу, что торчал в клетке, как мышь белая, то он, конечно, вспомянет, но тогда майор Фролов предстанет далеко не в лучшем освещении.
      - Я, Роберт Юрьевич, занимался подбором справочных материалов по наиболее разумным мистическим доктринам. Это выглядело довольно странно но только на первый взгляд. Но потом я напомнил себе, что Шлиман докопался до Трои, доверившись гекзаметру дедушки Гомера. Эванс, добравшийся до Лабиринта, тоже полагался на мифологические россказни. "Опиум для народа", который содержится в библейской Книге Бытия, тоже вроде подтверждается данными палеогеологии.
      Сандомирский одобрительно качнул своей яйцевидной головой и подхватил.
      - "Дух Божий носился над водою" - а ведь планета действительно не имела сухого места. Тяжелые элементы скопились внизу, легкие - особенно соединившиеся водород с кислородом - наверху. "И отделил воду, которая под твердью, от воды, которая под твердью... и назвал твердь небом." В самом деле, атмосфера из водянистых паров была отрезана от водной поверхности слоем из углекислого газа и кислорода. "Да соберется вода, которая под небом, в одно место, и да явится суша". Насчет подъема материковых плит все правильно. Достаточно еще вспомнить историю потопа...
      - Погубившего неких людей-исполинов. Уж не разумных ли динозавров?
      - Да, Глеб Александрович, для биологов тоже масса важных сообщений. Не являлся ковчег, в котором каждой твари по паре, какой-нибудь генной библиотекой или айсбергом с замороженными в нем эмбрионами. А гражданин Мафусаил, что недурно протянул девятьсот с гаком, - не имеем ли мы тут дело с иным биологическим циклом?
      - Который, например, включал периоды анабиоза...
      Сандомирский явно стал выделять меня из компании Колесниковых-Остапенко, которая доселе представлялась ему, наверное, сборищем грубых чурбанов.
      - Но это все-таки относится к естественным наукам. Как насчет мистики, Роберт Юрьевич? Ф-поле - это действительно скопище сверхъестественных сил, которое определяет судьбу всех материальных объектов, как известных науке физике и потому прозываемых физическими, так и неизвестных науке, скажем, тонкоматериальных? И нити наших судьбинушек тоже плетутся там?
      Было видно, что Сандомирский не прочь пообщаться с младшим братом по разуму, у которого теплится жизнь в мозгу, и одновременно он боится всяких запретов и подписок о неразглашении, хотя не понимает как они могут относится к майору ГБ.
      - Да, да, вы имеете некоторое представление о наших делах, - без всякого огорчения согласился Сандомирский. - Только я ничего не знаю о природе Ф-поля. Причем я не исключение. Да, оно оказывает на нас мощное воздействие, но его источники мы наблюдаем как бы через завесу, через множество завес.
      - А магнитные возмущения?
      - Магнитные возмущения, если точнее, движение заряженных частиц под действием магнитных сил, это слабое и посредственное отражение того, что происходит в Поле Судьбы. Глеб Александрович, мы решили не лезть в устройство мироздания.
      - Тоже правильно. Этим пусть занимаются будущие ученые с большими-пребольшими мозгами, сваливающимися на спину.
      - Пусть мы не понимаем, Глеб Александрович, что такое Ф-поле, зато умеем математически его описывать. Также находить матрицы схожие, несхожие и комплиментарные. А еще определять виды их взаимодействий - иерархические группы, прозываемые организмами, группы сочленения, резонансные и так далее. Наконец, смогли разобраться с тем, как некоторые группы влияют на материальные объекты, на минеральный мир, на растительный, на животный. Благодаря им... - Сандомирский помедлил, подыскивая доступные мне слова, ...все в мире устраивается не абы как и налицо некоторая предустановленная гармония.
      Ага, про это я уже слышал от старика Бореева.
      - Ага, солнце посылает, что положено, микробы не казнят всех подряд... Роберт Юрьевич, почему мы лезем в предустановленную гармонию с этими самыми векторами раздражениями, хотя узнали самую малость?
      Сандомирскому было далеко до сверхустойчивого Бореева, он зарумянился и стал оправдываться. Дескать, корреляции достаточно точны в некоторых областях, "карты не врут" и наши умельцы довольно ловко предсказывают события.
      - А как насчет того, чтобы менять чье-нибудь поведение в нужную нам сторону? Есть такие кукловодские ниточки?
      Сандомирский заволновался, его руки запрыгали.
      - Но вы, Глеб Александрович...
      - Я - да... Я курировал опыты на эту тему, во время которых применялись кое-какие стимуляторы.
      Сандомирский опять расслабился из-за моей приобщенности к тайнам.
      - Стимуляторы вызывали переформирование некоторых матричных групп и включение в них новых активных матриц. Но получалось слишком много неизвестных величин. Сейчас стимуляторам мы предпочитаем вектора раздражения, то есть особо модулированные магнитные возмущения. Они резонансно влияют на Ф-поле по принципу обратной связи.
      - Ну и какие матрицы вы науськали на болотных жителей? Наверное, привлекли здешних джиннов? Аборигены ведь не даром стали бросаться на врачей-цэрэушников.
      Сандомирский снова встрепенулся и напрягся, даже глазки у него округлились. Он никак не мог понять, главный ли я гэбэшный знаток, которому можно довериться, или мелкая сошка, лезущая куда не следует, а то и провокатор. Как бы мне тебя успокоить, ученый, чтобы не было неприятностей. У нас ведь, если суешь нос на миллиметр дальше чем надо, то может отвалится вся морда.
      - Да, не беспокойтесь, Роберт Юрьевич, это у меня научно-художественная фантазия. Я ведь даже по долгу службы почитывал про всяких демонов. Их в каббалистике "клипат" зовут, то есть шелухой. Считается, что своей энергии эти гады не имеют, поэтому вынуждены паразитировать на чужой. Вот вы про завесы говорили. В каббалистике тоже считается, что экран-масах защищает наш мир от высшего чересчур обильного света, поступающего по каналам-сефирот. Или, например, статья из журнала "Техника - молодежи", там какой-то физик признал, что наши кванты с кварками лишь небольшая часть излучения девятимерных суперструн, пробившаяся через экранное поле. Он еще называл его пространственным, хрональным и вакуумным.
      - Там не было такой статьи, - медленно произнес Сандомирский. - У меня сынишка выписывает и я просматриваю.
      Что-то не то я выдумал, надо исправляться. Однако свет перед глазами вдруг померк, съежился и клякса-физиономия, проступившая сквозь туман, беззвучно зашевелила толстыми губами.
      "Твоя нить тоже напряглась. Знаки огня и остановки."
      Когда перед глазами прояснилось, я машинально глянул через ветровое стекло. Впереди, метрах в десяти, на твердой поверхности дороги виднелось какое-то утоптанное разрыхление. Я мог показаться дебилом, но не выдержал напора страха и заорал.
      - Тормози, Коля. Мина! И влево.
      Баранка, не обсуждая, стал сбрасывать скорость и резко отворачивать в сторону.
      Я слышал как скрежещут тормоза и воют шины, сдираемые на сухом щебне. Время растянулось словно резина.
      Столько таких тягучих секунд укладывается в тормозной путь? Не обделался ли я со своим криком. Выкинут же из команды как истеричку.
      А потом произошел взрыв. Химическая энергия минного вещества перешла в кинетическую, как и ожидалось кем-то. Однако кем-то не планировалось, что это случится не под днищем в районе носа, а, поскольку мы, тормозя разворачивались, в районе левого заднего колеса. Крыша резко поменялась местами с днищем, пространство кабины сразу закрылось пылью. Что-то заискрило и повалил едкий дым, который сразу стал разъедать носоглотку, вызывая кашель и чих.
      Кто-то - наверное, Колька - распахнул донный люк, оказавшийся теперь над головой. Я видел как Маков лезет в него и тут же резко приседает. Поверху ударила очередь, потом еще одна.
      "Вот так заварушка, рожа-клякса не зря предупреждала", - даже в такой суматохе заметила какая-то спокойная часть моего мозга.
      Раздалось хныканье, по-моему Серегино:
      - Ой, ногу придавило.
      "Скажи спасибо, что не член", - мысленно утешил я его. Затем попробовал открыть боковую дверь, противоположную той стороне, с которой стреляли. Не вышло - заклинило.
      - Ну-ка, я попробую, - Коля мощным ударом крупнокалиберного башмака вышиб дверь наружу и тут же прыгнул в открывшийся проем вместе с Серегиным "Интерармсом". Я тут же вспомнил, что мой "ПМ" безнадежно отсырел.
      - Товарищ подполковник, дайте-ка пожалуйста вашу пушку.
      Остапенко проснулся, но пробуждение было безрадостным. Он мало что соображал, кровь запачкала его не слишком высокий лоб, а не чересчур мудрая голова оказалась сильно ударенной. Однако товарищ подполковник недюжинным чутьем просек, чем дело пахнет, и протянул мне свой "Смит-Вессон". Можно было теперь выскочить вслед за Николаем.
      Как выяснилось, враг был уж не столь силен. Видимо рассчитывал, что останется только добить тех, кто попробует вылезти из взорванной и горящей машины. А поскольку подорвались мы аккуратно, то сейчас нам с Колей противостояла лишь пара чуваков местного "болотного" производства, которые стреляли с правой обочины дороги из кустарника. У одного, правда, имелся автомат или скорее даже пистолет-пулемет, а второй, кажется, пользовался в своих неблаговидных целях крупнокалиберным револьвером.
      - Маков, прикрой-ка меня.
      Я выбежал из-за машины и поспешил к краю дороги. Чтобы уйти с линии полета чужой пули, прыгнул вперед, а затем как колбаска скатился в обочину. Тот чувак, что с пистолет-пулеметом, хорошо открылся мне, по крайней мере, в просвет между ветвями кустарника я видел даже его клетчатый головной платок. Меня же прикрывало какое-то поваленное деревцо. Точность огня у его машинки без выдвинутого приклада была немногим больше, чем у остапенковского "Смит-Вессона".