Но этим утром она была трезва, ни крепленное вино, ни темнота не закрывали от нее моего потрепанного лика. И она руководила мной, как искусный дирижер альтом или виолончелью. (Причем дирижирование это не казалось мне следствием, так сказать, ее большого секс-опыта, а скорее плодом внимательности и интуиции.)
      Когда мы занимались всякими такими делами, которые детям до шестнадцати "ни-зя", я чувствовал отголоски той вечерней волны, отчего грубый в общем-то процесс приобретал несколько метафизический характер. Я немножко врубился в то, как древнеегипетские Шу-Влага и Тефнут-Воздух в свое время порождали Нут-Небо и Геба-Землю.
      А потом "всякие такие дела" закончились и я, получив от гражданки Розенштейн пять рублей на такси до дома (советский офицер денег не берет только в анекдотах), доехал, переоблачился, переобулся и явился на работу в положенное время. Где Паша "обрадовал", что Андрей Эдуардович снова собирается к нам в гости.
      - Нельзя допустить, чтобы Затуллин за нас анализировал нашу работу, внедрил я во время очередного совещания в сознание Безуглова. - Хоть нас и не просили, мы должны к его аналитической записке приложить собственную со своими пояснениями.
      - Не такое уж глупое предложение, - отметил после недолгой паузы майор, что в его устах служило эквивалентом искреннего одобрения. - Но кто этим займется? Есть настроение, Павел?
      - Только не я, - замахал руками старший лейтенант Коссовский. - Когда Сайко загреб Фролова, сколько мне дел добавилось, а?... И сейчас я Глебу не могу их вернуть, потому что он как шарик на резиночке, то туда, то сюда. Нет, пусть, кто предложил, тот и занимается.
      - А что, в чем-то он прав, - вдумчиво произнес Безуглов. - Старший лейтенант Коссовский согласно медицинскому рапорту у нас вдобавок лечится от застарелого трихомоноза, заработанного еще в радостные комсомольские годы. Так что покамест он будет сдавать анализы мочи на предмет наличия зверьков... А ты, Фролов, пройдись по комнатам и сделай сводку с комментариями. Особенно на выезде фиксируйся. Кого и почему зарубили, кого отпустили или отпустим. Как-нибудь помечай граждан, которых мы отправляем за бугор в интересах других управлений.
      - Заодно стоит завести новый учетный журнал и перерегистрацию провести, а то в старом уже местами ничего не разобрать: исправленному не верить, исправленному верить... - напомнил Киянов, напоминающий сейчас в своих нарукавниках дотошного бухгалтера сталинской эры.
      - И это верно. Ну, приступай, Глеб.
      Через несколько часов передо мной лежали горками дела по выезду. Уже закрытые, "отказные", плюс те, что на проверке или решении, плюс "отправные", где никаких препятствий не должно чиниться. В нынешнем году таких была горстка, в которой достойное место занимали "наши" люди, будущие нелегалы. Приедет такой вот псевдоиудей с краснознаменной задницей в Штаты или Эрец-Исраэль и никто не догадается, что когда он прилично обживется на новом месте, мы свяжемся с ним. И поинтересуемся кое-чем или же попросим об одолжении. И он не откажется, потому что охотно помогал нам еще здесь и дозволение на закордонную жизнь получил на наших условиях. А если он закочевряжится, мы же его и сдадим, в ФБР или "Шин Бет". Впрочем, у нас такие мины-сюрпризы имеются и среди господ отказников, и среди прочих диссидентов-баламутов. Такие сотрудничают или будут "после расконсервации" кооперироваться с нами - чтобы кушать хлеб с вареньем на свободе, а не чавкать башмаками в зоне, где бытие стукача очень часто заканчивается ночной мочиловкой и небытием.
      Папка Лизы лежала в стопке закрытых дел вместе с другими "твердыми" отказами. Основание имелось, военнообязанная Розенштейн проходила сборы в частях бактериологической защиты. Липовое основание, никакой доступ к секретам ей не оформлялся.
      На днях приедет энтузиаст Затуллин, а потом кто-нибудь еще вроде него. Рано или поздно они достанут Лизу, потому что им нужен враг внутренний, свой, конкретный и повсеместный, на которого можно свалить все.
      Сайко и Бореев, хоть и подгадили мне, как никак движутся по загадочному сложному пути. А Затуллин и коллеги вроде него - по тропе тупости, озверения, по пути скотины и волков. Какая же из двух гэбэшных бригад получит благословение высшего начальства?
      Немного шансов окажется у Лизы и "совенка", если Затуллин со товарищи станет преуспевать. А ведь нет гарантий, что будет мудрецами типа Бореева разработана эффективная советская доктрина, включающая совершенную наступательную идеологию и удачную "симбиотическую" общественную организацию. Если мы не воплотим хоть пару удачных стратегических идей вроде оздоровления сельского хозяйства, компьютеризации всей страны или удара в нефтяное подбрюшье Запада, то настанет темное времечко. Времечко фашизации. Или распада и ошизения с последующей фашизацией.
      Все стало предельно ясно. Я должен любым путем обезопасить Лизу и "совенка", затем прорываться в ПГУ. Я уверен, что там требуются трудяги, преданные делу и зрящие перспективу.
      Петя Киянов, который выдал мне папки отказников из сейфа, сидел неподалеку и неспециально, но все-таки держал меня в поле зрения.
      - Что-то надышали мы... Петя, ты можешь открыть форточку и впустить кислород, не боясь, что влетит под видом мухи американский самолет-шпион?
      Когда Киянов занимался скрипящей форточкой, я натужно кашлянул. И под покровом этих естественных шумов перекинул Лизину папку в стопку тех дел, которые должны были еще рассматриваться.
      Все, назад уже дороги нет, мост рухнул. Я совершил должностное преступление. Однако ради прогресса.
      Закончив с форточкой, Киянов подвалил ко мне. Неужто что-то заметил?
      - Глеб, с отказниками ты закончил, надеюсь. Пора их в сейф. А то еще кто-нибудь зайдет, увидит такую горку. Я вообще обязан каждое дело отдельно выдавать и забирать.
      - Закончил, закончил, - я еле задушил выдох облегчения, переведя его в зевок.
      В новом учетном журнале, в строчке, посвященной Розенштейн, оставалось сделать другую результирующую запись. И тонко провести заключительную часть работы.
      Вечером, отправив старый журнал в архив, со своими итогами я зашел доложиться к Безуглову.
      - Ну как там, Глеб?
      - По "отказам" все тип-топ. Вполне в духе времени - норму набрали. Здесь к нам не подкопаешься. Но по рассматриваемым делам есть у нас еще недочеты. Пора уже с некоторыми гражданами определяться. Например, Кричевский, имел доступ по секретности, который только через год истекает. Дорфман - пять лет всего как в ракетных войсках отслужил. С ними все ясно - чистый отказ. А вот Розенштейн нечего мариновать, после мединститута прохождение сборов в полку гражданской обороны - это несерьезно. Никакого доступа не было оформлено. Муженек у нее уже там, по идее надо жену с дочкой выпускать - для воссоединения семьи. Пусть нахлебаются своего капиталистического счастья.
      - Может ты и прав. - Безуглов скрипнул пером в откидном блокноте. Ладно, топай домой, но завтра к полудню, чтоб была готова аналитическая записка. Затуллин-то с утра здесь околачиваться начнет.
      Андрей Эдуардович мог все испортить. Розенштейн, которую он собирался упечь на нары, наверняка стала красночернильной записью в его мозгу - в отличие от головы майора Безуглова, что была замусорена проблемами начинающегося дачного сезона, ремонтом сарая и поиском дерьма под удобрение для клубники.
      Затуллин собирается трепать нас с завтрашнего утра. А приедет в город, наверное, ночной "Стрелой". Ну, что ж, придется встречать.
      Андрея Эдуардовича встречал не только я. Наши предупредительно выслали за ним "Волгу". Я догадывался, что обратно поедут по Жуковского и Маяковского. Пока приехавший и встречающие неторопливо топали к машине и рассаживались, я успел проскочить на угол улиц Маяковского и Некрасова. Там в подворотне поменял номера, напялил клетчатую кепку, прилепил бакенбарды, усы, вставил по пинг-понговому шарику за щеки. Накладной нос не забыл. В общем, стал похож на какого-то артиста. А запасные номера для машины хранились у меня со времени хипиша на даче одного самиздатчика.
      Я успел выскочить с Некрасова в самый последний момент. Какое-то чутье сработало, будто я не только торчал в подворотне, но еще расплывался чувствительным облаком по окрестностям.
      Впрочем, задница черной "Волги" уже уносилась. На мое бандитское счастье, в метрах пятидесяти впереди стопанулся трамвай и она стала тормозить. А я, наоборот, прибавил ходу, и поровнявшись с ней бортами, резко крутанул руль. Мой жигуленок поцеловал "Волгу" в районе переднего левого колеса и пихнул ее вправо. Черная машина звонко впилилась в тумбу и, немного поскрежетав колесами, замерла. Но перед этим ее туша отбросила и застопорила мой автомобиль, так что необходимо было пошуровать рулем и ручкой скоростей.
      Дальше моя трасса прочертила Четвертую Советскую и Суворовский проспект. Причем удирал я с основательно помятым правым боком. Понятно было, что водитель в "волге", едва очухавшись, станет наяривать на милицейской частоте. Большое благо, если он не успел приметить мой номер.
      Где-то в начале Суворовского я миновал гаишника, но тот торчал слева и моего покалеченного бока не видел. Потом я влетел в подворотню и попал через проходной двор в тупик с гаражом.
      Гараж был преднамеренно пуст и специально ожидал меня. Насчет этого пришлось вчера договариваться с Никитой. Поздно вечером он отгонял свою машину на открытую стоянку. Он же должен был чинить и выправлять мне помятый капот.
      Этого парня я выручил год назад, когда он "под газом" брел из гостей и на станции Автово его замели менты. Те самые недоброкачественные менты, чьи орлиные глаза никогда не фиксируют ханыг, а вот мэна в кожаной куртке всегда замечают. Если зацапанным окажется интеллигент, то выложит как миленький рубликов пятьдесят, чтобы унести копыта. А если "коллеги" загребут рабочего хорошего разряда, тот разве что сотней отделается. Или светит ему ЛТП на пару годиков, там квалифицированных трудяг как раз собирают, чтобы вкалывали за здорово живешь. Это поветрие, говорят, опять-таки от нашей конторы пошло.
      Никита был слесарем-автомехаником и к тому же имел уже привод в вытрезвитель. Он понимал, чем дело пахнет, пытался вывернуться из своей кожаной куртки, чтобы дать деру, но менты тянули его еще за рубаху и штаны. Близился момент полного поглощения.
      Не знаю, почему тогда я вмешался. Может, мне не понравились наглые торжествующие морды "коллег", может, Никита слишком напоминал жалкую рыбку, бьющуюся в сетях. Короче мне сразу захотел сделать что-нибудь неприятное товарищам правоохранителям. Я аккуратно подобрался к ним и незаметно уронил двадцатипятирублевую бумажку. Один из ментов быстренько накрыл ее ладошкой и стал поднимать, несправедливо полагая, что она выпала из Никиты.
      - Почему это вы отбираете деньги у товарища? - выступил я.
      - А ты кто такой, мать твою так?
      Я объяснил и показал, кто я такой. Менты несколько приссали и когда я грозно поглядел не в их сторону, тихонько забились в свою конуру.
      - Ну, бери свой четвертак и потопали, - сказал я взъерошенному страдальцу.
      - Это не мой, не мой.
      - Бери, сопливый, а не то сделаю больно.
      Четвертной я, конечно, у него забрал обратно, но уже на улице. Однако Никита считал себя обязанным и клялся чинить меня всю жизнь бесплатно. Я, конечно, платил, но вот мне понадобилась услуга несколько иного рода...
      Заглушив мотор, я пошевелил всеми членами и частями своего тела кажется, столкновение даром прошло. Потом вернулся к прежней наружности, вылез из машины и присобачил старые номера. Весь "макияж", свой и автомобильный, уложил в сумку. Как раз сзади отворилась железная дверь гаража и появился Никита. Он обогнул жигуленок по кругу и убежденно произнес:
      - Значит так, спланированная автокатастрофа. Сводил счеты с кем-нибудь из своих? Или обкомовцев?
      От этого парня сейчас зависело многое - не подвело ли меня чутье, когда я его выручал?
      - В нашей стране, Никита, обилие сведений может серьезно повредить здоровью и вызвать не только насморк. Я поломал машину, ты чинишь. Вот и все.
      - Глеб, а ты ведь мужик "с тараканами", - бросил он мне в спину. Или высоко взлетишь или глубоко упадешь...
      - Люди перемещаются не только по вертикали, друг мой.
      На работу я добрался на трамвае. Пока сочинял свою аналитическую записку, узнал, что вновьприбывший Затуллин попал в аварию на улице Маяковского. Поскольку ремнем беспечно не пристегнулся, то угодил черепушкой в переднее стекло, водитель же помял себе об руль грудную клетку и заработал хлыстообразную травму. Он сейчас дома отлеживается, а Андрей Эдуардович с сотрясением хитрых мозгов - в больнице.
      - С чего авария-то случилась? - добросовестным голосом спросил я у Паши Коссовского.
      - Да жигуленок их боднул, за рулем, наверное, кто-нибудь сидел с большого бодуна. Ну и удрал само собой. Наш водитель успел только приметить, что это кремовый "ВАЗ-2102". Сам понимаешь, не ахти информация. Если сразу не поймали, то потом ищи-свищи.
      - Да, кремовых "ВАЗов-2102" больше чем дерьма, - сочувственно подтвердил я.
      И один из них - а именно мой - мирно стоял сейчас в гараже у Никиты. Тесть преподнес машину год назад и правильно я поступал, что парковал ее на улице Воинова. Никто собственно и не видел, на чем я катаюсь из дома на работу и обратно. Если я вместе с Пашей и выходил из здания после окончания трудового дня, то он пехал на "Чернышевскую", а я говорил, что мне ближе до Финляндского вокзала.
      Никита через неделю отдал мне машину в полном ажуре, а еще через полмесяца я ее загнал какому-то грузину, как две капли похожему на портрет молодого Иосифа Виссарионовича. Мне даже как-то неловко было. Надюха против акта купли-продажи не возражала, все равно ее катал на себе подводник. Тем более и срубленные "бабки" мы с женушкой честно разделили пополам.
      Затуллин выписался из больницы через пятнадцать дней и умотал в Москву - долечиваться, затем в отпуск, а там уж его на какую-то другую ответственную работу перевели. Так что следующим явился совсем другой проверяющий-надзирающий - собутыльник Безуглова.
      А тесть, когда я загнал жигуленок, решил, что я совсем загрустил и запил, поэтому действительно помог мне перебраться в ПГУ. Сайко тоже содействие оказал. Но это было потом.
      К Лизе я долго не наведывался. Боялся, что за мной "наружка" уже присматривает. Но, когда она получила разрешение отчалить, я к ней явился, только уже на троллейбусе.
      - Исчезновение твоей машины и мой выезд как-нибудь связаны, Глеб? полюбопытствовала женщина, приученная своей профессией к внимательности.
      - Не более, чем какой-то дым и какой-то огонь.
      Я знал, что эта встреча самая распоследняя. Что мысли и чувства докторши с этого дня начинают разворачиваются совсем в другую сторону. И что я - в представлении Лизы - стану частицей другого, уплывающего вдаль, наверное, жутковатого мира. И что в финальные дни Лизиного пребывания в городе Ульянова-Ленина вокруг нее будет вертеться много людей, с которыми я не желаю пересекаться - во-первых, потому что некоторые из них очень вероятно болтаются на ниточках у нашей конторы.
      Я был почти уверен, что зашел в своей помощи слишком далеко. Мне казалось, что мои действия уже граничат с предательством. Пострадали люди-товарищи, которые делали совместно со мной одну большую работу, причем из-за не слишком обоснованных моих страхов за любовницу и ее дочку. Елки, да не бореевский ли эксперимент расшатал мою психику, доселе крепкую как бревно?
      Сейчас Лиза уматывает к хорошему ли, плохому, но своему мужу, папаше ее ребенка и становится жительницей чужой, враждебной страны, женщиной чужого, враждебного человека. Да и "совенку" вскоре никакой дядя Глеб не понадобится, он расплывется и вымоется из ее памяти уже через полгодика.
      - Представляю, что сейчас варится в твоей голове, - проявила умственную зоркость Лиза. - Ты, наверное, здесь уже не возникнешь до моего отъезда.
      - Наверное, миссис Роузнстайн. Это может повредить нашему счастью. Так или иначе.
      - Любовь кончается, Глеб?
      - Теперь, когда я набрался столько всякой мистики, то выскажусь, что ничто не кончается, а лишь переходит в другое измерение. Хотя бы в подсознание, сны... Да, что мы грусть-тоску на себе навеваем с упорством достойным лучшего применения. У тебя ведь начинается новая жизнь с новыми ощущениями, надеюсь, недурными. Ведь Запад еще долго будет загнивать... Может, и я переберусь на более интересную и замечательную работу.
      - Вдруг тебя пошлют отравить водопровод в Вашингтоне, например, дизентерией, чтобы президент застрял в сортире и не смог руководить страной, а меня отправят на бой с этой вот заразой.
      - И мы повстречаемся в центральном коллекторе вашингтонской канализации. Расскажи такой сюжет какому-нибудь американскому детективщику, может, он и вытянет его на роман под названием "Красный понос".
      - Но сегодня, Глеб, мы еще не стали друг для другами персонажами страны снов?
      - Да, сегодня мы еще можем присутствовать друг подле друга в полном телесном объеме, не привлекая потусторонние измерения, - согласился я.
      Мы упали в кровать и была волна, не менее мощная, чем в первый раз, но какая-то умиротворяющая.
      - В последние часы, где-то на заднем фоне у меня возникают странненькие мысли, Глеб, - шепнула Лиза по завершению сеанса интимности. - А что, если не начинать эту новую забугорную жизнь? И дело не в том, где быстрее сгниют, здесь или там. Есть, что-то большее, чем красивый быт, чем некрасивый быт.
      - Я не желал бы себе лучшей жены, чем ты, Лизка. Но я все сделал для того, чтобы ты оказалась там, а мои мозги и мышцы переключились совсем на другое, на разные интересные и немножко рисковые игры. Россия - страна, где часто проводятся опыты на людях и прочем веществе, тем и хороша. И тем же она плоха и страшна для многих своих жителей, особенно таких как ты и твой киндеренок... Ты знаешь, я сейчас испарюсь, а ты продолжай лежать. Вот так получится отличная сцена прощания.
      В коридоре, когда я уже направлялся к выходной двери, меня неожиданно застукал "совенок".
      - Эй, Глеб, еще увидимся, - звучало это очень по-американски.
      - Конечно, малыш. Bye-bye, see you later.
      Когда я попал в ПГУ, Лиза возможно еще не преодолела государственную границу, но между нами уже был "Обводной канал и баржа с гробами". Я тогда как раз учился в Балашихинской разведшколе. Когда докторша садилась в самолетное кресло, я, наверное, ловил сокрушительный удар в челюсть на тренировке по рукопашному бою. А потом пошли косяком разные дела и разные бабенки, и всякие каки-бяки, и всякие заварухи. Лиза Розенштейн перестала существовать для меня в настоящем, застряв во все более туманном тускнеющем прошлом.
      5. (Москва - Южный Ирак - Москва, октябрь-ноябрь 1982 г.)
      - Пистолет-пулемет "Узи" работает на принципе свободного затвора, надежен и довольно компактен. Неплохо проявил себя в ближнем бою, то есть в траншеях, домах и тому подобных постройках. Обеспечивает метание противотанковых гранат в сторону противника. Обратите внимание на затвор, он как муж жену обхватывает казенную часть ствола. Мы с "Узи" немного повозимся, потому что должны учитывать распространение этой машинки по всему миру и его окрестностям. Полезно также увидеть американскую систему ФМГ. Смотрите сюда, в сложенном виде она напоминает пенал для логарифмической линейки. Однако такая линеечка может неплохо вычитать живую силу противника. И запомните вот эту крошку, тоже американскую, имя которой "Ингрэм М11", для тихих дел ее можно применять с глушителем.
      - Товарищ инструктор, ну, а нам-то что дадут?
      - Вы на занятиях или кто? Еще один крик со стула и начну свирепствовать. Вот товарищ майор же тихо сидит... Дадут, во что кладут... Жалко, все-таки, что сняли с вооружения Стечкина. В свое время, когда я еще носил штаны на два размера меньше, он мне несколько раз сделал хорошо... Вы, старший лейтенант, и вся ваша компания получит пистолеты "Смит-Вессон М645" - приличные, между прочим, пушчонки. При стрельбе лучше держаться за него обеими своими руками. Весит такой красавчик чуть больше "ПМ", полусцепленный затвор с коротким ходом ствола, - гляньте, как двигается, - но рассчитан на кольтовский патрон АПК 45 калибра. Это сколько?
      - 11,43 миллиметра против 9 миллиметров у "Макарова".
      - Да, и в магазине не восемь, а четырнадцать патронов. Что это дает?
      - Поменять обойму - плевое дело одной секунды. Ничего никому не дает.
      - Как правило ничего. Но правило облагораживается исключениями. Иногда, этой секунды все-таки не хватает - если фортуна показала тебе задницу - и тогда ты хаваешь вражеский свинец. Итак, продолжим. К рассматриваемой модели годятся оболочечные пули "Уэйдкатер" повышенного останавливающего действия. А мы еще вам вручим под такой же патрон пистолет-пулемет "Ингрэм М10": темп стрельбы 1145 выстрелов в минуту, в магазине тридцать зарядов. Кстати, свободно продается на западном оружейном рынке. Легче купить там, чем ждать пока наши тульские умельцы снова примутся за пистолет-пулеметы, которые кто-то наверху посчитал неинтересными...
      - Товарищ инструктор, а если понадобится кого-нибудь пришить на расстоянии метров в пятьсот?
      - Вы, товарищ инструктируемый, боец невидимого фронта, а не рядовой пехотинец. Значит, оружие, в основном, должно быть невидимое...
      - Газы, что ли?
      - Вы что в сортир собираетесь? Мысли, вот оружие. Голова ведь не только подставка под головной убор. Но думаю, что на месте получите автоматы АК-74. Это никогда не повредит. Надеюсь, всем известно, что такое "Калашников", детсадовцев тут нет?
      - Не надо аск. Только пусть не забудут выдать штык-нож и подствольный гранатомет.
      Это наш боевитый лейтенант Серега Колесников опять высказался. Не знаю, кто решил, что он должен присутствовать в нашей почти-научной группе. Он же чистый диверсант, в Долгопрудном учился на подрывника, радиста и снайпера. Наверное, сыграл роль его Горный институт, где Колесников плодотворно использовал время лекций для сна и прочего отдыха. По-крайней мере, нынче научные познания Серого весьма условны и он не всегда может отличить базальт от гранита. Хотя ладонью в состоянии разрубить приличный кирпич - потому как здоровенный лось. Старший у нас в группе - подполковник Илья Петрович Остапенко. Петрович профессионал-ближневосточник, он единственный, кроме меня, кто разумеет мову пророка Мухаммеда, хотя лопочет на арабском с малороссийским акцентом.
      В итоге, единственный "Смит-Вессон" у него, кстати, оказался, все остальные обошлись "пэ-эмками", да Серега уже на юге вытребовал себе все-таки "Интерармс". Это западный коммерческий заменитель АКМСа, правда более скупой, без штык-ножа и подствольного гранатомета. Как-никак, Колесников у нас считался ответственным за общую безопасность. Мы бы взяли еще оружия, хорошего и разного, но никто нам не дал.
      Козырные тузы в нашей команде - Сандомирский и Дробилин, ученый и инженер из группы Бореева. Их делом было применять нашу якобы геологоразведочную аппаратуры и давать нам советы, обязательные к исполнению.
      Коля Маков, водитель и охранник, товарищеская кличка - Баранка, прапорщик-сверхсрочник погранвойск, что из сапога чай сварит, тихий безмятежный детина, рядом с которым я кажусь мелким и юрким. Хотя он покорен шебутному Сереге, но тоже спокойно сгибает стальную арматуру и даже разбивает об свою невозмутимую голову бутылки - не за деньги, не требуя затем больничного, а так, для понту, когда попросят. Поскольку служил он в Таджикистане, с заездами в Афганистан, то внятно произносит несколько строчек из мусульманских молитв.
      Неплохой, кстати, у нас вездеход - спецпроектная амфибия, с мощным дизелем, широченными колесами и водометным движителем впридачу.
      Ну и, наконец, я - знаток Востока. Относительный, конечно, знаток. В отличие от Запада, мы здесь больше полагаемся на завербованных аборигенов. Наверное, поэтому в мусульманском мире у нас куда меньше удач, чем в Европе или, например, Латинской Америке. Не фартит, хотя расходуемся мы тут не меньше. Местные себе на уме, имеют своих авторитетов и отчего идут на сотрудничество, отчего на вражду - никогда не просечь. Вот и с Афганщиной неясность, кажется, увязаем мы там. У Штатов на Ближнем Востоке имеется в кармане хоть бы Израиль, которому особо некуда деваться. Ну, а мусульманские большие начальники, якобы вставшие на "некапиталистический путь развития", красиво хреноплетствуют о борьбе с сионизмом-империализмом и примитивно сосут из нас оружие, советников - чтобы клепать соседним большим начальникам и давить своих соперников из других кланов и племен.
      Взять хотя бы, Саддама. Гибрид феодала и фашиста, вождь-самородок из деревеньки Тикрит. Свою тикритскую родню рассадил по всем начальственным гнездам, курдов и шиитов изводит разными хитроумными способами, даже газом. Успешно дерет бороду гадостного старикана Хомейни, которого никто не любит, ни Союз, ни Америка, ни шейхи с эмирами из Персидского залива. В общем, успешно давит внутренних и внешних неприятелей, повышает авторитет, плюс выдаивает все необходимое одновременно из трех маток - соцлагеря, Запада и богатых шейхов. Хороший приварок имеет. Ничего не скажешь, умный, плотоядный, усатый теленок - этот Саддам. К тому же лавочников не трогает, крестьян в колхоз не сгоняет, они и так его боятся, а для войны оснащается на нефтяные прибыли, которые только растут, когда он кромсает нефтеналивные порты в Иране. Наверное, и в Союзе кто-то вроде Затуллина имеет в виду Саддама в качестве примера для подражания.
      Ладно, нашей великолепной шестерке до этого дела мало. Мы курсируем как по болотам, так и по суходолам, и почему-то болтаемся неподалеку от американских врачей. А бостонцы занимаются тем, что проникают в очаги эпидемии. Лихорадка "Х" свирепствует в районе, где сливаются Тигр (опять же река) с Евфратом, доставляя разные огорчения правоверным мусульманам, которых здесь подавляющее большинство с некоторым добавлением мандейцев-сабейцев. Эти последние товарищи являются наиболее законными наследниками древних вавилонян.
      Если хвораешь лихорадкой "Х", то глаза не хотят смотреть на белый день, из носа течет, а когда пи-пи делаешь - жжет. Ну чтобы вы сказали, появись у вас отсутствовавшая ранее плоть, причем не какая-нибудь, а крайняя? Не где-нибудь на животе, а в самом деликатном месте выросла бы совершенно лишняя кожа, скрыв голую дотоле головку товарища пениса?
      По своей геологоразведке мы отчет подготовим, когда вернемся в Багдад, а пока что наша шестерка работает как маленькая резидентура. Колесников на перехвате, пытается засечь радиообмен американцев и запеленговать их местоположение, чтобы нам крутануться в нужную сторону. Мы с Петровичем непринужденно беседуем с арабами, пытаясь выведать их настроения. А еще определяем, не ведется ли за нами слежка иракской госбезопасностью или цэрэушной агентурой из местных. Конечно, сдружиться с аборигенами пытаемся, подарочки вручаем в карман, чтобы нам о всяких интересных вещах не забыли на среднее ушко шепнуть.
      Маков ездит такими маршрутами, чтобы нас невозможно было прикнопить даже с вертолета, не говоря уже о наземных средствах наблюдения. Иногда это чревато неприятностями. Коля-Баранка хоть и тюменец, но сибирские болота все-таки отличаются от месопотамских.
      Намедни залезли в жуткую топь, потому что с трех довольно сухих сторон сновали какие-то подозрительные джипы марки "Паджеро", в которых сидели и пялились на нас люди с биноклями. И осталась открытой только четвертая топкая сторона.
      Колеса пробуксовывают, как не сбрасывай Коля воздух из шин, как не верти коробкой передач и не выжимай мощность из двигателя. Вдобавок на гребной винт, хоть он и в водометной трубе, намотались какие-то крепкие коренья. А трясина понемногу вниз тянет. Или мокрая могила нам улыбается, или придется вызывать на помощь иракский вертолет. Он нас, конечно, спасет, однако придется возвращаться в Москву без аппаратуры, ни с чем, позорными пораженцами, провалившими задание.
      Неожиданно включился, прервав обет молчания, Роберт Юрьевич Сандомирский. Дробилин тоже тихоня, потому что с утра до вечера следит за датчиками, экранчиками, самописцами, что-то втюхивает в бортовую ЦВМ и выдаивает из нее. Сандомирский же лишь изредка поглядывает на "выделения" машины и контрольный монитор, где ничего кроме кодов. А чаще просто думает, чтобы раз в три часа выдать Дробилину очередное ценное указание.
      - Как насчет МГД-шипения во втором секторе? Между прочим, каустика смещается по спиралоиду типа 2-8. Скоренько проверьте спектр поглощения, предложил Сандомирский своему помощнику, когда в воздухе отчетливо запахло ароматом страха - адреналином.
      Дробилин оперативно пощелкал тумблерами ЦВМ и минуты три спустя доложил.
      - Благоприятный спектральный ответ на курсовой сектор 57-60 градусов. След матричной группы А678. Можно давать вектор раздражения.
      - Да, надо попробовать... Илья Петрович, - обратился Сандомирский к подполковнику, - мы бы рекомендовали сейчас что-нибудь предпринять. Благоприятный исход связан вон с тем направлением. - Ученый ткнул пальцем. - 57-60 градусов.
      - Это по вашей аппаратуре так получается? А не брешет?
      Остапенко мыслил, морщил лоб и мозги. До нынешнего момента он многотонную технику только возил куда следует, без обмозговывания повинуясь приказу и инструкциям. Сейчас же странная аппаратура вмешалась в процесс принятия решений и сама отдала приказ. Подполковник глянул в бинокль.
      - Там только какое-то кривое деревцо.
      - Кстати, достаточно крепкое на вид, - вмешался я. - Роберт Юрьевич имеет в виду, что до него может без напряга добраться один из наших людей и закрепить трос. А затем самотягом, лебедкой, Маков вытянет машину. В этом-то и заключается благоприятный исход.
      - Глеб Александрович, зачем вы товарищу ученому подыгрываете? Такую рисковую идею явно болотный дух товарищу ученому подкинул, неодобрительно высказался Серега, и как выяснилось позднее, был не столь уж далек от истины. Колесников почувствовал, какое решение вскоре образуется под кепкой у Остапенко - и что младшего офицера отправят по трясине проверять на практике матричную теорию. У старшего лейтенанта правомерно задергалось очко.