Однако дым можно выводить наружу и не прямо через трубу, а, например, через воду. Так, например, проделывали хлопцы Бандеры в своих схронах. Ручеек от этого лишь побольше булькать станет. Я припомнил, где имелся на поверхности естественный водосток. Ага, в лесу, уже за ограждением.
      И тут из коридора через открытую дверь проникли то ли грозные шумы, то ли недружелюбные пульсации. Я поспешно выглянул - так и есть, мой беглый организм обнаружен и накрыт, ко мне гурьбой торопятся всякие мелкие чудовища местного производства. Тролли, выплевывая свои едкие струйки и накидывая арканчики-жгуты. Пузырьки-упырьки - со скоростью теннисных мячиков. Трубчатые стрельцы на своих кривых. Бывшие пациенты тоже поспешают. В таких условиях мне ничего не оставалось, как подпалить пролитый керосин. Не со зла. Просто сдрейфил. Вся эта кодла меня бы вмиг на атомы разнесла, не дожидаясь судебного процесса.
      Я еле от иглы увернулся, когда дверь прикрывал. Однако керосиновых разводов хватало и в генераторной. Поэтому язычки огня запрыгали вокруг меня, пытаясь приобщиться к моему обмену веществ. Я, рассыпая цветы мата, бросился к вытяжному отверстию.
      Потом был долгий путь наверх. По узкой ребристой щели. Там тоже торчали на посту трубчатые почки-стражи, но какие-то вяловатые, сонные. Очевидно из-за постоянного копчения дымом. Труба была вначале строго вертикальной, а потом стала искривляться в сторону горизонтали. Теперь можно было полежать после утомительного карабкания и тело было благодарно мне за паузу.
      Далее труба однозначно брала уклон вниз. Более того, мои загребущие руки с болезненно растопыренными пальцами неожиданно зашлепали по воде. Все ясно, металлоконструкция, выписав загогулину, погрузилась в ручей.
      От такого поворота жуть обуяла, ощущения стали самыми отчаянными, нуждающимися в самом мрачном музыкальном сопровождении. Надо было нырять, причем в трубе, внутри узкой стискивающей со всех сторон щели. Она была тесной и пускала пузыри в воду, я тоже пускал пузыри. Первая треть моего тела уже выпростались в ручей, а две трети никак не могли пропихнуться через выхлопную дыру. Все - труба, в прямом и переносном смысле?! Уже лиловый туман стал растворять мои мозги, уже взгляд угодил в знаменитый черный тоннель... но последний рывок все-таки избавил меня от объятий железяки, также как от пуговиц на рубахе и ширинке. Ура, чужая хренова судьба отпустила меня!
      А наверху меня ждала съемочная группа. Как раз в нескольких метрах от того места, где я вынырнул, ловя тревожным ртом кислород. Бореев, Сайко и многие другие с камерами и микрофонами. Даже сейчас они не помогли мне доплыть до берега, но встречали как космонавта. С бурными аплодисментами.
      - Так вы следили за мной с самого начала? - злобно уточнил я, поднимаясь на дрожащие ноги и пытаясь удержать ниспадающие штаны, после того как немного пропыхтелся.
      - Не с самого начала, но следили, - отозвался Сайко, только уже не пожухлый, а снова бодрый и румяный как свежеиспеченный колобок. - Еще утром мы вскрыли несколько колодцев, ведущих в законсервированный командный пункт. Что любопытно, о нем забыли уже в середине пятидесятых. Нам пришлось покопаться в архивах, чтобы найти хоть какую-нибудь информашку, не говоря уж у документации. Ты знаешь, в этом бункере бывал сам Берия...
      На моем лице, наверное, не отразился краеведческий интерес, поэтому дед-генерал спешно переключился.
      - Ты не думай плохого, мы сразу стали искать тебя, и Андрея Пахомыча и лейтенанта Туманова, но поначалу у нас возникли естественные трудности. Они всегда возникают... Раньше вот во всем шпионы, враги народа были виноваты... Как там, кстати, Пахомыч и лейтенант поживают?
      - Так себе. Они уже покойники.
      - Ай-яй-яй. Впрочем, мы об этом догадывались. Мы же опустили после обеда несколько микрофонов, потом даже видеокамеры. Все это здорово смотрится.
      - Что здорово? Там внизу, может, люди горят.
      - Да какие это люди, Глеб? Ты же сам их и подпалил, и поделом... Да, ладно, ладно, вытащат их. Если там что-то останется...
      Сайко еще продолжал трындеть, но я уже задумался, вытираясь махровым полотенцем... А ведь Фима, похоже, помог мне выбраться. Ведь не кинулись же за мной эти уроды, когда я еще из темницы выбрался. И не потому, что я так хорошо накормил почки-датчики своей кровью. А потому, что Гольденберг сидел в подземной пультовой. Значит, Фима смог сохранить свой человеческий фактор.
      Перед не слишком четким взором запорхала клякса Апсу.
      "Я заботился о тебе, только никак проявится не мог. Иначе эти чудища ударили бы меня снаружи внутрь и изнутри наружу. Но твоя судьба, хоть покореженная, при тебе осталась."
      "Спасибо за столь ненавязчивую опеку. Буду и впредь свою судьбу беречь как стеклянный хрен."
      А может и светлобронированный друг-витязь пособил мне не свалиться с линии личной судьбы в сторону Сцилл, Харибд и прочих наглых морд.
      - Глеб Александрович, мы не только следили, - обратился веселый Бореев. - Мы анализировали и принимали решения. И товарищи наверху тоже в курсе наших происшествий. Вначале, не скрою, они были не слишком довольны. Но, когда мы получили столь интересные результаты, они быстро сменили гнев на милость, а милость возможно сменится на важные решения. Так что со дня на день надо ждать посланца.
      Значит, продолжение следует. Дело, конечно, не в подопытных, а в Борееве. Похоже, настает пункт последний из Фиминой тетрадки. Научный руководитель проставит точку "собирание искр" и в наш мир протянется энергетический канал. Кто к нему присосется? Покончено ли с притязаниями Отверженных? Удастся ли отвязаться от Апсу?
      15
      Из подопытных уцелело пятнадцать человек. Не только уцелело, но собиралось еще долго и счастливо жить. Их вытащили с помощью мощного экскаватора, обгоревших и буйных. Вначале угомонили, обильно применяя смирительные рубашки и уколы, потом стали лечить от ожогов. По счастью, травматический шок избавил наших пациентов от мнения, что они представляют различные божества, а вся сомнительная продукция подземной колонии многообразные почки и слизни - сгорела дотла. Внизу же осталось только двое бегунков.
      Холодилин, которого погубил еще обрушившийся земляной тоннель, да Некудыкин-Саид. Впрочем, где сейчас Саид-Бел, можно было лишь гадать. Гадать как гаруспики по внутренностям барана, как авгуры по полету птиц, как шаманы под воздействием сока отборных мухоморов.
      Вскоре выяснилось, что то самое стопроцентно управляемое, подвластное, целесообразное во всех частях общество-организм, которое строил внизу Некудыкин-Саид, теперь собирается создавать на поверхности земли вечно бодрый Бореев. Под чутким присмотром товарищей с нашего советского Олимпа, или может с нашей Вавилонской башни.
      И безусловно под руководством судьбоносной нечистой силы (пардон, без пяти минут уже архичистой), которая прочно угнездились в мудреце Михаиле Анатольевиче, если учесть его зацикленность и неукротимость. Она готовила свой следующий ход, что отзывалось тоской в моей грудной клетке. Нечистая сила снова готовилась уконтрапупить меня своими кольцами на манер питона, снова навязывала мне чужую постылую судьбу.
      Напряжение росло и вокруг меня, потому что все ожидали появления по-настоящему важного человека. И действительно из высоких сфер спустился помощник генерального секретаря. Совещался он с Бореевым и Сайко без моего участия. Затем остался додумывать на ночь.
      А утром следующего дня вся эта тройка вызвала меня в резервную пультовую, как сказано было, "на чашку чаю". Во мне сразу все физиологические жидкости стали густеть и протекать медленнее. Я нутром, и позвоночником, и кишочками, почувствовал, что уже угодил в следующий переплет, уже попался в удушающую петлю постылой судьбы. Не мне ли быть главной рабсилой на завершающем ударном этапе постройки канала "Зазеркалье - Развитой Социализм"?
      У помощника была гладкая физиономия без каких-либо отличительных черт. Как бы ни усов, ни бровей, ни ресниц, ни глаз, ни носа. Такие и в ГБ, и в партии на важных, но закулисных постах. Эдакая кабинетная тень своего хозяина. "Закулисность" сказывалась и в том, что помощник генсека не разу не обратился ко мне напрямки, а только тихо и вкрадчиво общался с моими непосредственными начальниками. Однако все время олицетворял незримое присутствие Державы и наличие большого общего дела.
      - Глеб Александрович, спешу вас обрадовать. Мы преодолели критическую точку, продолжение работ по проекту санкционировано свыше, - начал Бореев, чья щуплая скромная фигурка из-за обилия полномочий казалось теперь высеченной из гранита.
      Я напрягся еще больше, не зря все-таки меня поспешили обрадовать первым. Наверное, моя пешка будет бита тоже первой.
      - ...Итак, товарищ майор, эксперимент станем проводить на новом и, естественно, более высоком уровне. Как вы могли заметить еще на прежних фазах, образование устойчивой социальной микросистемы начиналось с выделения лидера. Лидер был центром кристаллизации микросоциума, если угодно источником резонанса. Сейчас родина поставила задачу - провести, так сказать, генеральную репетицию по формированию лидера. Если вернее, вождя, не побоимся этого веского слова. Короче, поскольку вы показали себя стойким и инициативным офицером, то предлагаю вам согласиться на участие в этой самой репетиции.
      Вот он подкравшийся капец! Чужая постылая судьба не стала церемониться и сразу, как анаконда, заглотила меня по самые сапоги. В меня, в коммуниста, хотят бойко вселить бесов! Впрочем, леший его знает может, коммунисты годятся для этого дела больше всех остальных... Да, не стал Бореев тратить драгоценное время на уговоры. Даже премии не пообещал или опять же правительственной награды, какой-нибудь медали во всю грудь. "Стойкий и инициативный офицер." Поскольку инициативный, значит мне это самому надобно и я сам предпочитаю садиться вместо стула на острый кол.
      - Какая социальная микросистема? - все-таки возмутился я. - Ваши микросистемы были не социальными, а биологическими. Я это на собственной шкуре отчетливо почувствовал.
      - Глеб Александрович, я уверен, что все закончится благополучно, с песнями. Ваша воля предотвратит нежелательные последствия. Вы ведь уже догадались, что воля - это костяк судьбы. После удачного эксперимента кто-то из высшего руководства страны получит научным образом выработанное лидерство, иначе говоря непререкаемую харизму - то, что у китайцев называлось "дэ", у христиан "благодатью". Власть станет, так сказать, сакральной. Это будет толчком к глубоким положительным переменам, к резкому приближению Светлого Будущего.
      - Но ведь у нас, Михаил Анатольевич, завались опытного материала. Гражданин Некудыкин уже оснащался лидерством, которое было выделано самым разнаучным способом.
      Однако Бореев почти дословно скопировал подземные слова Саида.
      - Некудыкин - психически больной человек. Он совсем "того". Его личность не сравнима с вашей - волевой, содержательной и целостной. Она просто разрегулирована, расщеплена и скудна по части внутренней энергии. Поэтому резонанс приобрел нездоровый характер, привлек совершенно посторонние ненужные матрицы. Поэтому и издержки предыдущей фазы эксперимента оказались столь дикими, даже мерзкими.
      Никакой надежды на Бореева не оставалось, я для него представлял всего-навсего подходящий "нерасщепленный" материал. Товарищ ученый был заведен лишь на то, чтоб услужать хозяевам с "той стороны". Я глянул мятущимся взором на Сайко. Тот покачал румяной и седой головой, похожей сейчас на тыкву, венчающую огородное чучело.
      - Глеб, скажу откровенно, твою кандидатуру никто не выбирал. Она была единственно возможной. Тебе никуда не рыпнуться. Пойми, все запрограммировано. Признай, что реестр твоих шалостей выглядит значительным. Одного пункта из него достаточно, чтобы размазать тебя... Если тебя, несмотря на все твои грешки и провинности, не положили под трибунал, значит, было что-то важнее грехов.
      - И что же?
      - Проект генерального эксперимента. Конечно в течение этих последних лет мы немало налюбовались твоими импровизациями, но все ключевые моменты были не случайными, они родились в наших план-графиках. Мы, можно сказать, сочиняли твою судьбу.
      Ага, раз-два и я оказался куклой на ниточках. Он настолько поганый, этот ваш эксперимент, что мне кажется - его проводили не со мной, а я - не Глеб Александрович Фролов.
      - Кстати, после обращения за врачебной помощью к Пинесу, я о кое-чем догадался. Но за счет своего фиктивного приволья так и не усек, что хожу на привязи.
      - Вот и славно, без комплексов тебе лучше работалось.
      - А Безуглов в вашем план-графике тоже значится?
      - Безуглов выполнял наши указания, когда покрывал твой мухлеж с секретной папкой и журналом. Гражданку Розенштейн мы выпустили ради чистоты эксперимента, правильно сделали, она нам пригодилась на южном полигоне. Не бойся, она вернулась в Бостон. Пинес плясал под нашу дудку, когда дарил тебе нужные таблеточки. Ты, конечно, хочешь поинтересоваться о Затуллине и Киянове. Они, конечно, не знали ни ухом ни рылом о наших задумках, однако попали на игровое поле, в линию пешек, благодаря нам. Мы спровоцировали и твой побег в Ираке. Только не надо жаловаться, что мы тебя скормили метантропным матрицам. Затуллин, Киянов, Остапенко, Колесников и другие принесли пользу родине совершенно бессознательно и невольно. А ты и раньше многое понимал, а теперь вообще полностью в курсе. Так что не попробуешь писать письма в ЦК или ООН и сваливать все на демонов и колдунов, которые тебя в грех ввели.
      Вот оно, высокое чекистское искусство - я уж как пять лет имею внутри крючок, проглоченный по самый анус, и никакой неуютности при этом почти никогда не чувствовал. Не понимаю даже, зачем кто-то спроваживал на пенсию дедушку-генерала, он ведь с хиханьками-хахоньками заставит вас скушать атомную бомбу.
      Но Фиму-то генерал Сайко не упомянул, значит экспериментаторы не взяли Гольденберга с потрохами. Потому, кстати, и держали всю дорогу в дерьме. И житель вечности Апсу тоже неизвестен генералу КГБ. Это приятно.
      - Никогда не жалко было меня через эту мясорубку проворачивать, Виталий Афанасьевич?
      - Жалко у пчелки в попке, - довольно лениво отреагировал дед-генерал. Было заметно, что для него вопрос не любопытен. - И вообще, Глеб, поскольку всем хорошим в себе ты обязан нам, то мы спокойно можем это хорошее забрать назад. Так что не морочь никому задний проход.
      Да, его грубыми устами говорил сам коммунизм, самое высокое и большое дело.
      - Я готов рискнуть жизнью, пожалуй даже умом-разумом во имя интересов страны. Но мне, естественно, не хотелось бы пропадать за зря. Поэтому я требую некоторых разъяснений от товарища из Кремля. Считайте это последним желанием.
      Помощник генсека минуту пошептался с Бореевым и тот видимо объяснил, что я являюсь ценным кадром, с которым необходимо обхождение.
      - Хорошо, товарищ майор, задавайте свои вопросы, - визитер даже свою бесприметную физиономию не развернул в мою сторону.
      - Вы сказали, что кто-то из высшего руководства получит научным образом выработанное лидерство. Но у нашей страны уже есть испытанный лидер, Юрий Владимирович Андропов, генеральный секретарь ЦК КПСС.
      Опять театральная пауза.
      - Я не уполномочен обсуждать такие вещи. Могу только напомнить, что и Юрий Владимирович не вечен.
      - Но даже если генеральная репетиция завершится успешно, все равно распространять результаты эксперимента на целую страну - это рискованно. Неужели нет другого выхода?
      Помощник генсека поднялся, показывая, что мое время истекло. А Бореев дружески взял меня под руку.
      - Пойдемте, Глеб Александрович, я продемонстрирую вам план будущего эксперимента. Вы убедитесь, что он до смешного безопасный.
      - А на мне от такой безопасности не вырастет обильный урожай из почек и слизней? Небось собираетесь за мой счет выполнить продовольственную программу?
      Сайко легкомысленно хихикнул, а Бореев принялся растолковывать, выводя меня в коридор.
      - Мы нашли и неоднократно опробовали гармоническую группу совершенно безопасных матриц. Они хоть из разных домов, но органично сочетаются друг с другом, так сказать комплиментарны. Вся группа получила прозвище "пирамида". Забавно, да? Она вызывает тонкую цепную реакцию подчинения, горизонтальный и вертикальный резонанс, который распространяется на все контактирующие метантропные матрицы...
      - Очень вдохновлен. Но эта ваша "пирамида" вызывает подчинение чему? - поймал я ученого на слове.
      - Ну, неважно чему, - мудрец замялся. - Мы только проверяем начальные функции.
      - Ага, я хоть и троечник, но все понял - в эту вашу пирамиду можно вложить какого угодно фараона...
      Навестить Москву меня уже не пустили, предпочли держать на коротком поводке. А вместо этого отправили в один из опустевших боксов. По всему чувствовалось, что боец я все-таки одноразовый.
      Апсу носу больше не показывал - испугался, наверное, наружных и внутренних ударов, или копил силы для решающего момента.
      Я не был в курсе, когда начнется "раздражение" Ф-поля. Когда от меня отправится на "ту сторону" вертикальное резонансное возмущение. Когда оно запрыгает с уровня на уровень, с физического на кварково-гравитонный, далее на суперстринговый и так далее, когда доберется до самого девятого неба, до Поля Судьбы. Когда я стану аппетитной приманкой для матриц "пирамиды". Впрочем, какая разница. Все равно, "пирамида" меня примнет и сделает рабсилой. Однако, надо отметить, самой первой и самой почетной. Но, конечно, оставалась надежда, что я и буду фараоном в этой самой "пирамиде", самым ценным, так сказать, вложением.
      И хронометры в моем боксе отсутствовали. Впрочем я догадался, что вечер наступает и солнышко тикает, когда медсестра помогла мне уколом успокоительного.
      Укол не слишком наполнил меня покоем. Эх, если бы все делалось с наскока, на "даешь" и "ура". А так у меня в голове снова, как цыплятки, вылупляются сомнения насчет нашего высокого дела. Наверное, не ниже оно ростом, чем иногда кажется. Только мы, не покладая моральных и физических сил, обслуживаем потусторонних кощеев. А у них одна задача - ликвидировать именно ту волю и тот разум, которые навсегда покончат с их паразитизмом на наших судьбах и энергиях.
      Можно, конечно, сказать, что нам плевать на паразитизм, что для нас важнее удержать колосс державы на ногах, обутых в кирзовые сапогах.
      Тогда надо признать, что по отношению к человеческому фактору, мы те же самые древние шумеры и китайцы циньской династии, которые лишь выражали волю потустороннего начальства. Только у нас еще нефть, доставшаяся нам от покойных динозавров, железные дороги, подаренные царем-батюшкой, и тяжелая промышленность, испражняющая трактора-циклопы и штабеля танков, которые станут грудой дерьма после ударов американских нейтронных зарядов.
      Нет, конечно, Бореева нельзя по-простецки обозвать резиновым изделием. У него осталась доля нормальной человеческой разумности, которая считает, что Отверженные вовсе не желают только побаловаться нами. А если и побаловаться, то лишь во вторую очередь, а в первую очередь упорядочить и объединить. Вот, например, вождь, известный как Усатый Хозяин, собрал у себя всю волю страны, взял в свои сухие ручонки судьбы всех, после чего размазал, не моргнув глазом, четыре миллиона крепких крестьян и сорок тысяч старших офицеров. Но ведь врага-супостата побил. А уж какое счастье, когда зоокоммунизм наступит, когда Отверженные задирижируют нашими судьбами как симфоническим оркестром. Может Бореев и прав. Но только в том случае, если мы до сих пор - зоосущества, если у нас нет своей небесной матрицы, нет личного светящегося витязя-хранителя.
      Меня легко, как осенний листик пронесло через завесу, и я вновь увидел процессионную дорогу и башню Нергала, его красный храм с серебряными рогами "всех насажу" и золотое внушительное изваяние с огромными провалами глаз. А затем почувствовал себя - нет, не в тех человечках, что покорно бредут на заклание, пытаясь спасти свой род и свой город от ярости демона.
      Я ощутил себя Им. Хорошо было оказаться Им, вождем смерти. Он так разбирался в матрицах, особенно, тех, что легко завершают судьбы людей. Он мог поторопить любого, от царя до ассенизатора. Он знал, где и когда живое существо начнет изнывать, кончаться и разлагаться. Самое главное, он умел получать от этого удовольствие. Испытывать сладкие содрогания от каждого разорванного пульса. Закусывать нежным распадом нестойких организмов и умов. Радостно ощущать крепость собственной воли. Это было здорово. Я таял вместе с демоном. Внезапно вторгся шакалий вой. Это Цербер решил испортить настроение.
      И тогда я опять насторожился и попробовал удрать от своей роли в предписанной судьбе. Я улепетывал через лес, где все благоухало. Там встретилась Лиза. Не Лиза, настоящая Иштар. Посыпанная золотой пудрой, в тяжелых ожерельях и браслетах, звенящих на ногах. От ее рук, сисек, губ, ягодиц исходили тяжелые волны, которые будоражили плоть, мясо, сало, кости, каждую клетку, каждый ген. Все частицы моего тела спешили оказаться рядом и порывисто отдать лишнюю энергию. Но опять выскочил поганый Цербер, сжимая в челюстях рубаху безвременно усохшего Хасана. Экую песнь песней испортил, гад... Однако шакал прав, эта баба-яга, материнский эквивалент вождя, зовет всякого на коитус, чтобы всякий околел, оплодотворяя и ублажая ее ненасытное нутро. Не хочется мне со своей матрицей повторять судьбу самцовой мелюзги, у которой половые железки вместо мозгов.
      На секунду приподнявшись над миражом, я понял, что за мной наблюдают. За стеной, утопив задницу и спину в мякоти кресла, располагался тот самый выдвиженец руководства, молодой цезарь, будущий вождь и командир, любимец как седовласых, так и патлатых, как очкариков, так и мозолеруких, как чекистов, так и диссидентов. Я приметил у него даже странную счастливую отметину там, где лоб окончательно переходит в макушку. А еще за мной приглядывал, но только из почтительного далека, человек знакомый по портретам и нескольким торжественным собраниям - Юрий Владимирович, собственной персоной.
      Потом я снова оказался на веранде Саидовского дома. Мы кушали плов под бренчание домбры. Перед нами цвела беседка, овитая виноградной лозой, а за ней пестрел садик. Потом пейзаж заплыл туманом, а когда немного прояснилось, то сад стал в сотни раз просторнее и цветистее. Он раскинулся на десятках террас. Кроны деревьев, - магнолий, кипарисов, дубов, скрывали и затеняли бассейны, портики, галереи, искусственные гроты и прочие достопримечательности. У подножия террас была мощная стена с квадратными башнями, а дальше расстилался город. Приземистый, огромный, похожий на пчелиные соты. Вавилон, что ли?
      Я опять же был подключен к Саиду-Белу и почувствовал, что город лежит в моих объятиях. Там повсюду торчат мои уши, мои глаза, везде сочится моя мощь и витает моя правда. Моя воля несущей волной пронизывает все ячейки города и определяет их судьбу. Я могу делать с этими сотами, что угодно, лепить их, стирать в порошок, посылать на, рисковать ими, жертвовать, заселять, опустошать, и при этом радоваться своему игровому мастерству.
      Неугомонный туман менял очертания и вот уже казалось, что внизу не Вавилон, а Москва.
      Значительную тишину потревожил тоскливый шакалий скулеж.
      - Но что со мной произойдет, Саид-джан?
      - Слава и почет. А что же еще?
      - Не верь ему ни на грош, - под верандой появился Цербер с говорящей головой Сереги Колесникова в зубах. Подсуетился все-таки Апсу не только в виде изображения, но и звука. - Ты, кажется, не до конца врубился в суть "изготовления пирамиды". Тебе необязательно приобщаться к фараонским радостям. И вообще это тебе не репетиция, не проверка теории, а сразу практика. Ты превратишься не в запасной вариант генсека, а в набор дополнительных органов для вождя. Но сперва ты сделаешься простой рабочей матрицей, штампом, формой, инкубатором, прокатным станом, через который пойдет новая энергия... Эх, как много неточных слов в человеческом языке... Наверное, из тебя получится тысяча маленьких и исполнительных майоров Фроловых. Возможно миллион. Близится радостный - не для тебя момент почкования.
      - Убрать этого шелудивую тварь, - командует Саид-Бел. - Как она мне осточертела со времен первого потопа.
      Тут же на веранде и во дворе появляются воины, которые кидают копья в шакала и кромсают его в ошметки кривыми мечами. А этот фарш для надежности отправляют в костер.
      - Так на чем мы остановились, Глеб-Реза? - хозяин дома демонстрирует прежнюю любезность.
      - На том, что им нужны очень маленькие и очень исполнительные майоры Фроловы, - это прошелестели своей листвой абрикосовые деревья под дуновением свежего ветерка.
      - Убрать их, - велит хозяин и сразу появляются слуги с топориками, которые рубят деревья в щепки и швыряют в огонь.
      "Дай деру, Глеб", - вытеснено по-арабски на отвалившемся вдруг со стены куске штукатурки.
      - Разрушить, - коротко рыкает Саид. Набегают люди с молотками, быстро раздалбывают стену и топят ее обломки в пруду.
      Я пытаюсь встать, это почти невозможно ввиду полного оцепенения и окостенения. Я рвусь, хотя меня сжимают крепкие руки прислужников Бела. Я выворачиваюсь, но на меня набрасывают сети, тряпки, ковры, меня вяжут ремнями и веревками, на меня ставят сапоги с загнутыми носами и туфли без задников.
      Наверное, те самые матрицы-демоны из "пирамиды" взяли меня в оборот, стали утрамбовывать и сверху, и с боков, а потом еще какие-то деловые бесенята кинулись на меня гурьбой, словно только и ждали работенки. Я узнал их по бодрым вибрациям, какие еще в подземелье приметил. Плохо, а помереть никак.
      Раньше я бы только приветствовал визуализацию в "том мире", за водопадом. Но сейчас она меня изнуряла. Я был в роли скота, которому умелое лезвие перерезало глотку, а чьи-то заботливые руки вынимали потроха. Я был в роли дерева, которое резво пилили, после чего небо опрокидывалось, а земная твердь обрушивалась сверху. Я был землей, которую пластовали плугами. Короче, я являлся рабочей матрицей. Мастера проращивали из меня почки - из моего мяса, крови, кожи, жира, внутренних и наружных органов.
      Из рук появлялись смехотворные существа с огромными пальцами-клешнями и крохотными мозгами. Эти исчадия умели выпускать пахучие и светящиеся побеги, дабы, соприкасаясь ими, обмениваться полезными сведениями.
      Из ног рождались эмбрионы со здоровенными нижними конечностями, которым предстояло расти до сорок пятого размера. Однако эти монстрики лишены были желудка, печени и почек, что придавало им неуязвимость, пищеварительную же систему заменял хоботок, пригодный для всасывания жидкой еды.
      Из мозга выпрыгивали думающие пузыри, способные сплетаться стебельками для коллективного мышления, а также подсоединяться к побегам клешнеруких рабочих особей для кормления их знаниями.
      Из желудка выползали твари без ребер, способные заглотить и переварить кого угодно, чтобы потом поделиться питательными соками с товарищами по гармонии - особенно теми, которые не разжились собственными пищеварительными органами. Этим жрунам приходилось иногда поглощать думающие пузыри, чтобы непосредственно насытиться знаниями в виде белка.
      Из почек появлялись почки. Они расползались в стороны от моего тела, кто-то нежно выкармливал их с помощью сосок и поилок, отчего они разбухали и распускались. Первое, что они видели, становилось для них мамой, первое, что слышали - приказом на всю жизнь. Полная управляемость, подчиненность, полная целесообразность. Непреклонная воля. Программируемая и перепрограммируемая судьба.
      Почки-мальки мужали, матерели и получали путевку в жизнь.
      Почки, происшедшие от моих ног, стали неутомимыми и крайне живучими воинами, которым не требовались заградотряды и особотделы. Почки, рожденные моими руками, обернулись рабочими, вечно-зелеными стахановцами, что не нуждались в премиальных, досках почета и благодарностях начальства. Почки, явившиеся из мозга, сделались учеными, которые не плетут интриг и не хотят степеней. Почки, произведенные желудком, стали заботливыми кормильцами для рабочих и воинов. Они продолжали время от времени лопать ученых, чтобы быть в курсе последних достижений разума. Кормильцы впитывали знания и умения не только для себя, но чтобы срыгивать их в виде кашки - для поглощения прочими особями, нуждающимися в обучении. Мудрость стала гастрономическим понятием.
      Я видел то месиво, в которое превратилось мое тело, рассматривал почки, привольно расползшиеся по помещению. За завесой проглядывались светящиеся очертания моей личной матрицы, моего двойника-витязя. Он готовился отчалить.
      Я остался бы мирно гнить в этом месиве, если бы не призывный шакалий вой. Он словно напомнил мне, что пора в путь.
      Сейчас, когда я остался без телесности, преодолеть экранное поле, разделяющее меня и двойника, оказалось не сложнее, чем пройти через холодный душ.
      Но все равно, когда оказался в световых доспехах, долго ли коротко, но ничего не соображал и ничего не различал, кроме разлетающихся красных пузырей.
      Потом я приблизился к двери, ведущей из бокса, и, слегка приложившись кулаком, раскурочил вдрызг. Ударом светящегося меча заставил запылать свою бывшую камеру. Сделал несколько легких шагов по коридору и вторая дверь тоже запросто поддалась мне. Никто не препятствовал мне попасть в главную пультовую.
      Там прямиком наткнулся на того нового лидера с благословенной отметиной на лбу и сиянием над головой. Вокруг сновали люди, обеспокоенные пожаром. Над лидерской макушкой вились Энлиль-Бел с Нергалом, пытаясь проникнуть внутрь нее через отметину, через свою старинную печать, как через дверь. Новый канал еще не напитал их, они так и не заполучили мою матрицу, поэтому я без труда сразился с ними. Они устремили на меня свои огненные мечи, но я толкнул на них пространство. Мечи исказились и спутались как рассерженные змеи. Посыпались балки потолка, на которые сразу кинулось пламя. Люди сыпанули наружу, утаскивая лидера в безопасное место, как муравьи личинку. Нергал обрушил на меня непроницаемо-черную палицу, похожую на астероид. Но мое копье в виде мощного водяного потока разметала его оружие. Рухнула стена, сверху посыпались стропила и куски крыши вместе с чердачным хламом. Арканы, похожие на воздушные вихри, стиснули меня и стали душить, но мой огненный меч Губильник рассек их и затем образовал несимпатичные раны в телах недоброжелателей. Энлиль-Бел и Нергал унеслись вдаль как проколотые шарики.