Вначале шли на водометке, причем с приличной скоростью, лишь изредка переползая через толстые стволы разбухших деревьев и бугры, что слепились из грязи, набившейся вокруг каких-нибудь рухнувших построек. Потом окружающая среда стала подсыхать, дно приблизилось к поверхности. Из-под воды показался сперва примятый и облепленный бурой жижей тростник, потом запестрели довольно чистенькие водяные лилии, - хоть продавай на базаре, а дальше потянулась не снесенная паводковыми водами болотная "кора". Наконец мы стали выползать на наплавной слой, а там уж оказались под колесами плотные слои торфа.
      - То ли здесь местность повыше, то ли неподалеку запруда установлена, - предположил Остапенко. - Колесников, внимательно глянь в карту, ничего там не обозначено?
      Серега долго и старательно возился с планшетом.
      - Илья Петрович, похоже, что здесь дамба. Старая. Сейчас еще проверю в справочнике... Ага, никакого хозяйственного значения не имеет. Англичане строили ее в двадцатых годах.
      - Ну, может, туземцы в последнее время подремонтировали ее, вклинился я. - И сейчас она уже имеет хозяйственное значение.
      Я как раз заметил, что Дробилин потерял американцев из виду на нашем спецлокаторе судьбы и как бешеный защелкал клавишами на пульте "раздражителей". Возбуждение сил судьбы по отношению к нашим мишеням, должно было придать им "яркости". Спустя минут десять снова проявился след штатников. Вернее, едва заметные фигурки пунцово мерцающих человечков.
      - В чем дело, как думаете, Александр Гордеевич? Что может мешать нашим детекторам? - спросил я, потому что почувствовал какой-то подвох.
      - Ну, например, могут существенно мешать быстро перемещающиеся массы воды, - не сразу отозвался напрягшийся инженер.
      - Какие массы воды? - снова забурчал Остапенко, все более раздражаясь из-за скудости своего понимания. - Мы как раз выбрались на относительно сухой участок.
      - Но ветер-то, Илья Петрович, ветер крепчает с каждой секундой, уже двенадцать метров в секунду. Скоро будет даже туалетную бумагу из рук вырывать. Восточный ветер, он наверняка гонит паводковые воды, которые пока чем-то задерживаются. Например, этой самой дамбой. - У меня неожиданно заекала сердечная мышца от осознания сгущающейся беды и какая-то тяжесть легла на затылок. - Может, резко к северу возьмем? Кажется, мы продолжаем играться, когда надо резко сматывать удочки.
      Подполковник "убавил звук", хотя Хася сидел за переборкой, а дизель ревел как слон, и зашипел почище разъяренной гюрзы.
      - Тогда с империалистами распрощаемся на неделю, если не на навсегда. Когда еще на след нападем? Если этого дела бояться, то задницу от стула не отрывать. А сейчас такой момент душевный. Они ведь нас тоже не видят со своего спутника-шпиона. Какое небо-то насупленное.
      То, что для Ильи Петровича было просто потемневшим небом, мне почему-то показалось явным ознаменованием угрозы и скорого посягновения на наши шкурки. Может, какой-то атавизм во мне проснулся и заговорил. Может, ерундиция сработала. Для древних такое вот скопление набрякших туч было лицом рассерженного бога-громовика Энлиля. Или на наш лад - Перуна. Я вспомнил, что предание о потопе и разверзшихся хлябях небесных родилось именно здесь, где некогда находился город Урук. Отчего ж им не родится, когда все столь зыбко и под ногами и над головой. Это у египтян не было в штате божеств никакого громовика, потому что Солнце-Ра с помощью Нут-Неба (богиня женского пола и ласково-утешительного нрава) исправно поддерживали ровную погоду в течение всего года.
      И хляби открылись. Рванули с неба мощные столбы воды, так что вмиг колеса стали хлюпать. Однако это водяное нашествие с курса нашу Василису не сбило. Америкосы мерцали все ближе и ближе, хоть вид их на "сивильнике" был довольно переменчивым. И вообще по всему экрану локатора носились дракончики, показывающие непрестанное переформирование матричных групп в Поле Судьбы. Суета какая-то. Однако ничего конкретного, вроде "гневного гудения", что означало бы подкрадывающийся капец. Зато зона неопределенности подобралась как никогда близко. Впрочем, Дробилин считал, что за это надо благодарить грозу с ее бестолковыми магнитными возмущениями.
      - Надо бы отключить "раздражители", Александр Гордеевич. Хватит искушать Ф-поле. Будем колоть кого-то там иголкой в задницу, пока он не рассвирепеет и не начнет крушить все подряд, - естественно, что ничего умного я не высказал, но прямая-то кишка вовсю трепетала.
      - Согласен, перебарщивать не надо. Нам главное штатников не упустить, - наконец поддержал Остапенко. - Главное, на крючке их держать. Я только за это отвечаю.
      А ведь неизвестно, кто кого на крючке держит, первым делом подумалось мне, когда вероятность благоприятного исхода истончала до сорока пяти процентов.
      Коля спустил давление в шинах и мы держались на глинистой почве довольно цепко, хотя воды под колесами было уже сантиметров на двадцать.
      - Разве это гроза, это писанье какое-то, - "надерзил" небесам задира старлей.
      - Мне куда больше не нравится ветер, - поделился я, - уже пятнадцать метров в секунду. Где-то неподалеку от нас идет сильный нагон воды.
      И в самом деле охреневающий ветер словно сотнями ведер окатывал борта и крышу нашего вездехода. Согласно "сивильнику" зона неопределенности в виде экранных дракончиков еще больше обжала нас и теперь мы просматривали вместо линий судьбы какие-то огрызки. Американцы пока невнятно мерцали нам. Они, увы, еще должны были сыграть свою роль в ухудшении нашей жизни.
      - Может, у них там чего-нибудь безнадежно сломалось, - с желанием произнес Серега. - А мы их на буксир возьмем - акт доброй воли, как раз для газеты.
      - Я тебе покажу "газету", - прикрикнул подполковник, - если увижу какую-нибудь из ваших дурных голов в прессе, мигом откручу и выброшу. Не на чем будет фуражку носить.
      Мы с Серегой усмехнулись - интересно было бы понаблюдать как товарищ подполковник откручивает собственную дурную башку и носит краснозвездную шапку на заднице. А потом заметили, что гроза несколько сдала и выдохлась, видимо ветер разорвал тучи. Еще немного бы и совсем отлегло от сердца и прямой кишки, но Коля Маков равнодушно сообщил:
      - Вода быстро поднимается, течение к тому же бурное.
      - По старинному обычаю убить тебя надо за такое гадкое известие.
      И в самом деле машину забило и затрясло, как будто она была картофелиной в кипящем котле.
      Остапенко хотел было сказать что-то командирское, четкое, но лишь сглотнул слюну.
      - Похоже, воды за дамбой набралось столько, что она принялась литься через край, - неуклюже объяснился я, а подполковник схватился за бинокль.
      - Ничего не видно, как будто мордой в луже... дождь стеной... а нет, развиднелось маненько... заметил дамбу. Ну, ебена мать... - с какой-то обидой протянул командир. - Вода так и хлещет через нее... во многих местах... все смывает, что поверху росло, кустарник, конуру какую-то.
      - Сматываться надо, товарищ подполковник, - произнес Серега на три ноты выше обычного и сей жалобный голос не ладился к его здоровенному туловищу. - Я лучше потом американцев как ищейка на животе выслеживать буду.
      - Ладно, Маков, поворачивай машину и на северо-восток дуй, выискивай места повыше, авось сможем где-нибудь притулится. - распорядился утративший начальственную бодрость Остапенко.
      Коля стал послушно разворачиваться, хотя по его физиономии было видно, что готов он мчаться в любую сторону. Даже к дамбе. С наглой бесполезностью затрещала рация.
      - Что-то из нашего посольства передают, товарищ подполковник, окликнул командира Колесников.
      - У тебя же аппарат на автоматике, с записью. Потом прочитаем. А сейчас наблюдай за дамбой.
      Колесников бросился с биноклем к заднему стеклу. Примерно в это время раздался звук, который можно было принять за раскат грома, хотя и довольно странный по тональности.
      - Что за фигня? - тревожно поддал голос от заднего стекла Серега, дамба эта будто не стоит на месте и движется в нашу сторону!
      Я метнувшись назад, выдернул у него бинокль. Уму все сразу стало ясно, а чувства как это обычно с ними бывает, не сразу признали очевидное.
      - Какая к хрену дамба! Порвало как газету, рухнула как куча, а может американцы долбанули ее взрывчаткой. Волна идет, с грязью, с камнями, стволами, с дерьмом каким-то, и через минуту она окажется здесь.
      - Ну, теперь пиздец, - трагическим однако отрешенным голосом определил Серега смертельный изгиб судьбы, как артист перед спуском занавеса.
      - Тихо ты, зараза. Задраивайте все, - сдерживая надрыв, приказал подполковник.
      Мы с Серегой и Дробилиным кинулись ему помогать, с этим делом управились быстро и уселись, вцепившись, кто во что горазд.
      - Если бы у нас была подводная лодка, - сказал никогда не унывающий Баранка.
      - Или ковчег, - впервые за последний час подал голос Хасан. - Глеб, как ты думаешь, мы сейчас в ковчеге, как наш прародитель Нух, или нет?
      - Думаю, что тварей здесь тоже хватает.
      Я оценил перспективы и на несколько секунд перешел в какое-то отрешенное состояние. Может, очень быстро я окажусь "там". И что? Пустота, то есть рай атеиста. Или же Страшный Суд, на который я явлюсь с благодарностями от начальства и списком проведенных мероприятий. Сгодятся ли они для моего оправдания?
      А потом шарахнуло. За мгновение до это мои ладони стиснули сидение выжимающим движением. Внутренний мир кабины перевернулся. Еще раз и еще. Ощущения, и болезненные, и просто странные, плескались по телу, словно оно было полым как фляга. Ритм времени изменился. Взгляд обрел силу и разбивал окружающее пространство на дискретные картинки. Чья-то искаженная рожа, похожая на смятую промокашку. Усатый вопящий рот. Ворох лент и бумаг, парящий в невесомости. Ящик с аппаратурой, разлетающийся разноцветными брызгами после поцелуя с бортом. Струйки воды, похожие на голубую проволоку.
      Машину перестало крутить, ее просто несло. А потом снова удар и снова сальто, удар и тройной тулуп. Потом опять тулупы, кувырки и сальто. Какое жюри все это по достоинству оценит? Наконец, вертикальный крутеж прекратился, хотя нас еще вертело в горизонтальной плоскости. Вертело, с чем-то соударяло и сталкивало, качало и несло. Откуда-то внутрь кабины рванул бурун воды и я смотрел как потоки весело обтекают мои говнодавы. Ну, все, движемся вниз?
      Но потом активные перемещения прекратились. Нас слегка покачивало, машина расположилась на левом боку, со стороны "лежачего" борта плескалась вода.
      Сверху тоже капало, хотя и не очень активно. Бестолково старающийся дизель еще немного потужился и внезапно заткнулся, грохот уступил место тишине.
      - Кажется приплыли, - прозвучал вроде бы Маков. - Я мотор выключил, не то сейчас развалится и шарахнет во все стороны.
      - Мы под водой или как? - со второй попытки произнес я.
      - Смотровое стекло залито, но мы вроде не на дне, а повыше. Свет молний вижу. Какие-то стебли прямо перед глазами, грязь все залепила и смотреть мешает, - отозвался Баранка.
      - Это стебли камыша, и не грязь мешает, а торф. Мы уткнулись в большую кочку, потому и стоим! - рыкнул прозревший Остапенко. - Маков, балбес несносный, дай же задний ход, что застыл как несмазанный хер.
      - Какой там задний ход, товарищ подполковник, ни заднего, ни переднего нет. Может и сам зад отсутствует.
      Опять наступило напряженное молчание, поэтому стало заметно, что раскаты грома удаляются и качает нас едва-едва, хотя легкое покручивание в горизонтальной плоскости продолжается.
      - В самом деле, поутихло, надо вылезти через незатопленный люк правого борта и глянуть как там на природе, - предложил я.
      - Вам надо, вы и гляньте, - огрызнулся Серега, а Дробилин застонал.
      Стало еще светлее и можно было оценить ситуацию во внутренних делах. Аккумулятор трудился пока, поэтому горели некоторые индикаторы. Но дизель был взрывоопасен, коробка передач и отбора мощности полностью гикнулась. Что там осталось после всех страданий от колес, мостов, тормозов, винтов и прочего железа можно было гадать по кофейной гуще и внутренностям животных. Часть Бореевской аппаратуры сорвало с креплений и покореженные ящики с вывороченными потрохами и торчащими волосьями проводов сейчас валялись там и сям. Однако значительная часть нашей спецтехники осталась на штатных местах. Что гораздо хуже, рация мокла в воде, хотя коробок, куда самописец сбрасывал бумажные ленты шифрограмм, торчал где положено, также как и магнитофоны.
      У Сереги, похоже целы были все члены, как впрочем и у Петровича. Однако мужественное содержательное лицо подполковника украшал теперь фингал под глазом, - как орден за личные заслуги. Я, кажется, тоже отделался легкими побоями. Но вот Хася держался за голову и между пальцев у него сочилась красная жидкость. А Дробилин как-то неестественно вытянул ногу и откинулся назад. "Перелом, чуть пониже колена", - прошептал он со всей ответственностью.
      - Сейчас я займусь ранеными, - бодро произнес Серега. Действительно в Долгопрудном его кое-чему учили по медицинской линии. Но, в основном, наверное, как от раненых избавляться.
      Колесников без особых церемоний оторвал пальцы Хасана от его раненой головы.
      - Так, здесь небольшое рассечение... Сознание терял, Хася?... А, помутилось в глазах... Значит, небольшое сотрясение. Радуйся, было чему сотрясаться под шляпой. Сейчас наложим шов и забинтуем. Голова не задница, перевяжи да лежи. Вот одного моего товарища в попу ранило, ну и настал конец всем удовольствиям - он, естественно, застрелился... Товарищ майор, вкати пока Александру Гордеевичу восемь кубиков анальгина и два кубика реланиума. Ничего, что тяжело в лечении, зато легко в гробу.
      Серега наслаждался своей ролью спасителя и человека на своем месте. Покончив с иракцем, - тот прекратил трепыхаться в "умелых" руках - старлей занялся Дробилиным, которого я немного успокоил крепким уколом. Для начала решительно распорол ему штанину скальпелем.
      - Похоже, смещения нет. Спокойно, я умею накладывать шину и все такое.
      Александр Гордеевич испустил страшный вопль из-за "квалифицированного" медобслуживания Сережи, но потом затих - болевой шок избавил страдальца от дополнительных мучений.
      Когда моя медпомощь оказалась лишней, я повернул рукоятки и распахнул бортовой люк. Вода не хлынула навстречу, значит, действительно, правым боком мы выше ее уровня. Потом я вылез и сразу захлопнул за собой стальную крышку - дождь еще вовсю хлестал. Однако картина более-менее прояснилась. Наш вездеход врезался в торфяной островок и надежно застрял в нем. Поскольку оба плавсредства, техническое и естественное, сохраняли положительную плавучесть, то соответственно их несло и кружило водой. Вернее, мутной, густой от грязи жидкостью, столь далекой от идеального образа "аш-два-о". Правда, густая дрянь вела себя довольно уже покладисто и в этом заключался ее единственный плюс.
      Цунами местного значения сделала свое дело и вода, недавно сдерживаемая дамбой, а затем усиленная ливнем, разлилась по приволью на много километров. Два колеса правого борта были сильно погнуты, передний мост просто треснул, похоже, многие другие детали находились не в лучшем состоянии и нуждались то ли в хорошем докторе, то ли в похоронах. По крайней мере, самостоятельно езда и плаванье нам в ближайшее время не улыбались. Я, собираясь вернуться в кажущуюся теперь уютной кабину, дернул крышку люка, но тот был заперт изнутри. Тогда двинул два раза каблуком.
      - Открывайте, черти, охота мне что ли мокнуть до последней клетки? Я же офицер, а не жаба болотная.
      Выдержав паузу, люк щелкнул, поддался, и я, наконец, соскользнул вниз. Первым делом заметил напряженные глаза Остапенко и Колесникова, словно жующие меня - такие бывают у котов, когда они подкарауливают какую-нибудь пташку.
      Я, стягивая хлюпающую куртку, стал прилежно докладывать об увиденном и замеченном. Однако, оценив психическое состояние товарищей офицеров, определил, что их гораздо больше интересует то, что я не сказал.
      - Я, кажется, полностью отчитался. Пивного ларька точно не видел. Остальные достопримечательности под водой, надо уже нырять, чем мы и займемся в более умиротворенной обстановке.
      - Займемся, конечно, Глеб, - прорезался наконец голос у Остапенко. Маков тут за панелью поработал, если не брешет, так нам и в самом деле теперь не плыть и не ехать на Василисе. Изранили красавицу во все места.
      Я тут заметил, что крышка ящика с шифрограммами немножко сдвинута, словно из нее что-то вытянули.
      - Ну что там прилетело из посольства накануне нашего сеанса кувыркания? Небось посоветовали пристегнуть ремни безопасности.
      После моих слов Остапенко как будто дернулся и потыкал неуверенным взглядом Колесникова, словно ища поддержки.
      - Они посылали что-то, но шифровка не прошла, Глеб Александрович, слишком сильные атмосферные помехи. - Глаза Сереги были теперь не столько напряженные, сколько враждебные, шипастые, что контрастировало с прежним приятельским тоном.
      Да, сдается мне, передрейфили мужички, экспедиция все-таки пришла к финалу и с кого-то строго спросят. Хоть виновата взорванная или там прорвавшаяся дамба вкупе с месопотамской грозой, но в итоге отвечать за все будет существо о двух ногах, о двух погонах.
      - Ничего, коллеги, такой отчет накатаем с помощью Александра Гордеевича, что Центр нам памятники при жизни поставит, слепленные из благоухающих материалов. С конем и змеей под копытом... Подумаешь, рация накрылась. Когда течение стихнет, надо брать надувную лодку, ставить на нее наш двухтактный движочек и дуть к людям. На борту достаточно остаться Макову, сторожем брату своему вездеходу, ну может еще Дробилину, если ему неподвижность требуется. А как вода схлынет, привяжем Василису к какому-нибудь тягачу и потащим на буксире.
      - Нет, Глеб, не командуй тут больше моего, - резанул Остапенко нарочито острым голосом. - Я принял другое решение. Хоть рация и накрылась, мы все останемся здесь и будем ждать вертолета. Мы не посреди джунглей Амазонии, как-нибудь нас вычислят и достанут. Как вертушка прилетит, все снимемся, за исключением Макова и Колесникова, и в Багдад в горячую ванну и теплую постель. Ну, а едва вода сойдет, то как ты сказал, вытянем вездеход простым советским "Камазом".
      Я изменил тембр, поскольку слова не были рассчитаны для Хасиных ушей, хотя он, кажется, полудремал-полубредил.
      - Думаете, прилетит тут волшебник в голубом вертолете? Как бы не так. Заявится иракская военная вертушка, Илья Петрович. Ахмеды-мухамеды рыться везде начнут. Да они с Василисы все бесстыдно поснимают, вертолетчики эти хреновы, пока "Камаз" приедет. И ни Маков, ни Колесников им помехой не будут. Сколько у нас добра всякого на борту.
      - Сохраним народное добро, - отозвался Остапенко, - не волнуйся за него, Глеб, больше чем за себя. Не обязательно иракский вертолет прилетит. Скорее всего, наши, что в посольстве, высвистают с нефтепромыслов в Курдистане советскую машину, как-нибудь договорятся со здешним начальством, и все будет красиво. Так что подождем, отдохнем, надеюсь. Хау, я все сказал, - отрубил подполковник, наблюдая отразившиеся на моей физиономии ответные доводы и возражения.
      Коли так, я переоделся в то, что более-менее казалось сухим и занялся навигацией, хотя щекотно было от буравчатых взглядов коллег. С одним компасом наше положение на карте на поддавалось определению. Запеленговать какие-нибудь ориентиры в такой дождь, да еще после того, как по ним прошелся паводок, было совсем несбыточным делом.
      Тогда я принялся проверять с помощью указаний Дробилина состояние Бореевской аппаратуры. Поскольку электропитания разбитый дизель-генератор нам не обещал, только резервный аккумулятор мог подарить какой-то часок рабочего времени. Причем час вполне разбивался на ряд отдельных долек. Было бы на чем работать.
      На удивление включилось несколько магнитных детекторов и даже пару модулей обработчика - наверное, самые прочные, из чугуна. Более того, один из компьютерных процессоров прокашлялся и показал, что он жив, выдав на экран картинку. Не слишком отшлифованную - часть программного обеспечения тоже накрылась вместе с дисками, - слишком узкую, но все-таки понятную с помощью Дробилина.
      Несколько мерцающих точек колебалось возле тусклого пятна, обозначающего скопление наших невезучих тел. Точки изображали магнитные пульсации - именуемые согласно бореевской терминологии, шипениями, хрипами, свистами и прочими неблагозвучными словами, - и как-то соответствовали ударам рока и велениям судьбы. Сейчас компьютер уже не мог дотошно проанализировать их и определить, как фортуна станет обращаться с нами и как не попадаться ей под горячую руку. Приходилось напрягать собственный слабый мозжечок.
      Вроде бы среди пульсаций не прорезалось "гневное шипение", то есть, полный каюк нам не грозит. Однако не заметно и "мягкого свиста", предрекающего наступление лучших времен.
      Количество мерцающих точек росло, они вкрадчиво приближались к нашему родимому пятну. Их характеристики были странными - "мягкое шипение". Они припадали к нашему пятну, которое меняло очертания, и снова отпадали, чем-то удовольствовавшись. Все это напоминало то, что происходит на предметном стеклышке микроскопа, где какие-нибудь вредные бактерии пытаются проникнуть в клетку. Выходит, различные матрицы пытаются навязать нам различные линии поведения и судьбы. Или разными способами какую-то одну?
      Обозначилась и траектория переползания пятна. Соображающим людям она давала знать о том, что предстоит перемещение внутри пространства. Вернее, о том, что им сулят эти скитания. В общем, дорога дальняя, казенный дом. Так вот, траектория судьбы приводила к некой внушительно трясущейся "амебе", которая, то никого не пускала, то лопалась, втягивая в себя мелкие пульсирующие точки, болтающиеся неподалеку. А заглотив их, рывками разрасталась.
      - Как вам эта штука нравится, Александр Гордеевич? Похоже, она хочет распорядиться нами наилучшим образом.
      - Мне гораздо больше не нравится та штука, которая называется моей ногой. Я уже сейчас не могу ей распоряжаться... Если признаться, Глеб Анатольевич, эта бульба меня нервирует, я впервые сталкиваюсь с чем-то подобным... она напоминает сачок. А также группу активных метантропных матриц. Именно тех, что наиболее нахрапистым образом действуют на поведение и заодно судьбу. Чтобы ухватить больше информации и лучше проанализировать ее, нам не хватает детекторов, обработчиков, сопроцессоров и попросту электричества. Проконсультироваться нам тоже никак. Собственно, я все сказал. Так что можно и расслабиться.
      Я почувствовал себя не столько расслабленным, сколько утомленным, наверное, потому что не ощущал в себе никакой полезности для себя или для других. Плюс странное поведение Остапенко с Колесниковым. Если бы не дурацкий приказ Петровича, я хоть мокрый, хоть на надувной лодчонке, правил бы сейчас в сторону севера. Часа три-четыре и куда-нибудь бы добрался - встречайте дорогого гостя. А так торчи на месте и радостно жди, пока "бактерии" присосутся и обслужат тебя в своем стиле. А может именно из-за них мне некуда и не уплыть. Уже все оплачено, измерено, взвешено.
      Потянулся было в аптечку за элеутерококком, но тут привлекло мое внимание общение на повышенных тонах между Серегой и Хасей. Вернее Абдалла Хасан переходил на визгливый тон, а вот Серега был негромок, но порол всякую чушь. И до этого я в пол уха слышал, как он выведывает у иракца, помогает ли обрезание при сношениях с дамским полом, потом стал выяснять, почему южные люди столь охочи до толстых белобрысых девок. Видимо русская жена Хасана вполне подходила под этот идеал, поэтому наш иракский друг стал настойчиво советовать Сереге испросить прощения.
      Наконец начальственно вмешался Петрович.
      - Старший лейтенант Колесников, вы как хам немедленно извинитесь перед товарищем Хасаном, который к тому же ранен.
      Серега оперативно сделал реверансы, объясняя, что пять минут назад он был еще молодым и невоспитанным. Однако реакция подполковника на этом не закончилась.
      - Личный состав, слушай мою команду... Товарищ прапорщик, выньте лицо из миски и тоже слушайте мой приказ. - Баранка с досадой оторвался от тушенки. - Ввиду ухудшения морально-политического климата в сложившихся аварийных условиях и во избежание дальнейших эксцессов, приказываю всем сдать табельное оружие мне - под расписку.
      Колесников первый с охоткой протянул свой "пэ-эм", затем я - хотя сердце вещало, что вся эта сцена была разыграна, чтобы избавить кого-то из сочленов нашей группы от оружия.
      - И вы, товарищ Хасан, передайте мне свой пулеметик, вы же видите, наши офицеры сдали пистолеты, - насупя брови, отчеканил подполковник.
      Хася хотел что-то возразить, но подполковник добавил:
      - Кто не желает сдавать, то должен рассчитывать на применение к нему силы.
      После таких внушительных слов, иракец, что-то невнятно проурчав, протянул свой "Ингрэм" и магазин к нему.
      - Вот и славно, Абдалла, - похвалил Петрович.
      Подполковник с заметным чувством удовлетворения сложил все изъятое в оружейный ящик, который запер на ключ, засунутый потом в глубокий карман штанины, и дал всем расписаться в ведомости. На этом активность Остапенко не угасла.
      - Внимание, товарищи офицеры, товарищ прапорщик, немедленно оглашаю свой следующий приказ. И чтоб никто не говорил, что не слышал. Начиная с сегодняшней ночи будет установлен пост наружного наблюдения, а также график дежурства. Это означает, что мы станем по очереди дежурить на этом посту. Товарищи, враг не дремлет. Если он подорвал дамбу, то может наброситься и непосредственно на нас. На ночь люк будем задраивать.
      - Разрешите обратиться. А как проветриваться? - решил уточнить я.
      - Маков будет нас всех проветривать, особенно как зеленого горошка накушается, - ответил вместо подполковника старлей.
      - Правильно, - одобрил Остапенко. - Это мы возложим на Николая... Итак, сообщаю график дежурства, сегодня ночью - старший лейтенант Колесников, завтра прапорщик Маков, послезавтра - если понадобится - я. Потом все по новой. Вопросы есть?
      - Есть. Как, товарищ подполковник, нам дежурить, не имея возможности применить оружие по противнику? - обратился старший лейтенант Колесников.
      - Вопрос ясен. Заступающий на дежурство возможность такую заимеет, поскольку получит пистолет из этого вот ящика.
      - У меня тоже сверхразумный вопрос, - возник я, - почему меня исключили из графика дежурства?
      - Радоваться надо, Глеб, выспишься ночью ведь, - с заботой сказал подполковник и его ласковый тон был почти естественным. - Ты ведь у нас вместе с Александром Гордеевичем в научной группе. Тебе думать надо, а не стоять на стреме.
      Мне этот приказ совсем не понравился, он как будто меня выставлял из рядов советского офицерства.
      Оружия у меня нет и не предвидится. Кроме того, кто-то всю ночь проторчит на посту - однако, не я и не Хасан. На кого вся эта бдительность рассчитана, на внешнего или внутреннего противника? Конечно, может статься, Хася вышел из доверия у Остапенко, и мою персону просто подключили к процессу разоружения иракского коллеги. Причем в известность не поставили, потому что не было возможности со мной перешептнуться... Или эти козлы в чем-то меня заподозрили? Решили, чего доброго, что я небрежно, с преступной халатностью истолковывал выходящие сведения Бореевской аппаратуры и заманил группу к заминированной дамбе. Но я же, наоборот предостерегал. Тогда в чем дело?
      Когда настала ночь, я долго не мог заснуть, слушая как Серегины башмаки стучат по обшивке. Не элеутерококк мне требовался, а что-то другое. Например, снотворное. Я в принципе предвидел у себя бессонницу, она и раньше случалась в неприятных ситуациях. Но офицер ГБ, мающийся от бессонницы, подозрителен - а вдруг ему остался один шаг до маниакально-депрессивного психоза.
      Дома меня хорошо спасал от этого недуга Ленин. Вернее один из томов полного собрания сочинений. Но такого лекарства в командировке я был лишен, поэтому перед отъездом одну их упаковок аспирина аккуратно расклеил и зарядил люминалом, то есть фенобарбиталом. А затем положил в нашу аптечку, слегка надорвав кончик - для опознания.
      Остапенко еще не дрых, поэтому мне пришлось бормотнуть что-то про озноб, а затем уж достать "колесо". Но дальше дрыхлось на пять баллов, как будто никаких неприятностей. Даже снилось, что я конь, который всех лягает.
      А наутро стало известно, что островок прочно припопился к одному месту и течение нас больше никуда не тащит. Выглянув из люка, легко было заметить, что хотя воды вокруг еще предостаточно, но можно двигаться в любую сторону. Похоже, даже без надувной лодки. Правда не бегом, а аккуратным пешим ходом. Баранка сделал промер собственным телом - воды оказалось по ордена. Однако подполковник и в этот раз посчитал любые движения лишними. Будем ждать вертолет и точка. Уперся Петрович, выражая какую-то одномерную мысль - проклятый циклоид.
      Я когда ботинки стал натягивать - все-таки несолидно в носках при начальстве - вдруг почувствовал, что-то мешает левому мизинцу правой ноги. Я скинул свою обувку, хорошенько потряс, из нее вылетело несколько щепочек и обрывок бумажки. Первые несколько секунд я не обратил на него никакого пристального внимания. Потом, когда в кабину залез Колесников с котелком, где плескался чай, - вскипяченный снаружи, на примусе, - в голове сработал переключатель. Интерес пробудился и тогда я спешно прикрыл таинственную бумажонку подошвой другого ботинка.
      - Комары здесь зело вредные, за ночь умучили как фашисты, - сказал Серега, позевывая, - может, Кольке они по вкусу придутся. Он у нас все-таки фрукт земли сибирской, и к разному гнусу более привычный.
      - Враги-то не шуршали по кустам, не шлепали ли ластами аквалангисты из американского спецподразделения "тюлени", не полз ли сквозь грязь китайский спецназ с гордым именем "красные черви"? - лениво полюбопытствовал я, как будто со скуки.
      Улыбка старлея спряталась в рот.
      - Больно вы скептические стали, Глеб Анатольевич, сразу видно что в ученые подались... Ладно, пойду-ка рожу сполосну.
      - Если хорошо помыть и потереть, Сережа, то даже рожа приобретет интеллигентное выражение лица.