Дерек качает головой:
      – Отец никогда не доверил бы людям своего имущества. Он терпеть не может иметь дело с этими тварями. Они с мамой почти не покидают Страну Дыр.
      Я осуществляю все контакты с внешним миром. Тоже головная боль, между прочим! Приходится приносить достаточно денег, чтобы мы могли прожить.
      – «Лендроверы» недешевы. Так что, похоже, дела у тебя идут неплохо, – вежливо замечаю я.
      – Знаешь, эти идиоты туристы носят с собой все, что угодно, только не кредитные карточки. Иногда мне кажется, что убивать их просто не имеет смысла.
      Если бы не уличные торговцы, которые в Монтего продают травку туристам, у нас вообще ничего не было бы. Когда становится туго, я приканчиваю одного из них как раз после отплытия очередного американского туристского лайнера. У него в кармане, как правило, находится увесистая пачка долларов. Но, – Дерек чуть снижает скорость, объезжая дерево, – ты только представь, сколько этих отбросов приходится придушить, чтобы свести концы с концами. А в основном пробавляешься туристами – бухта Монтего, Негриль, Очо-Риос,- немного наличных, чеки, драгоценности, видеокамеры, часы. Все это, кроме наличных конечно, я отправляю в Кингстон, Вирджилу Клейпулу. Он обращает это в деньги. Я завидую тебе, старина. Твой папаша неплохо тебя обеспечил. Держу пари, что он оставил тебе неплохое наследство. Сокровища, а? Вроде того ящика, что ты везешь. Где ты все это держишь, старина? Ты ведь не можешь просто прийти в банк и сказать: «Сохраните это для меня». А?
      Я смотрю на Дерека и удивляюсь: неужели он надеется получить ответ на подобные вопросы?
      – Отец позаботился обо всем, – уклончиво отвечаю я. – Хлоя будет хорошо обеспечена.
      К моему огромному облегчению, Дерек замолкает, сосредоточившись на дороге. Местность такая пересеченная, что иногда мы вынуждены ехать со скоростью идущего человека. Сомневаюсь, что с тех пор, как мы въехали в Страну Дыр, нам удается передвигаться быстрее, чем десять миль в час.
      Генри время от времени интересуется названием той или иной птицы. Зеленые попугаи, птица-доктор, два грифа, кружащие над долиной, – мальчик все замечает.
      Мы объезжаем глубокую воронку. Я узнаю ее по крутым склонам и камням у самого дна, похожим на торчащие белые клыки. Помню ее по нашей прошлой поездке. Мое сердце начинает учащенно биться. Сквозь переднее стекло я вижу две скалы – добро пожаловать в Яму Моргана! Мы въезжаем в долину.
      – Ну вот и дома, – говорит Дерек и жмет на акселератор. Мы проносимся по долине на огромной скорости, потом вдруг резко тормозим около груды камней.
      Дерек сигналит, и через некоторое время появляется команда ямайцев в лохмотьях, со стальными кольцами на шеях. В руках у них деревянные доски. Рабы останавливаются около другой кучи камней, что в двенадцати футах от нас. Дерек подмигивает мне:
      – Ты своим людям платишь, а наши работают бесплатно!
      Ямайцы аккуратно подкладывают доски под колеса нашего автомобиля.
      – Здесь трещина, – объясняю я Генри. – Она проходит вдоль всей долины.
      Генри внимательно смотрит на землю:
      – Я не вижу ее, папа.
      – Она под землей. Если мы наступим на нее, то провалимся. – Я не рассказываю Генри о том, что в прошлый свой приезд попробовал поставить ногу на землю и перенести на нее вес своего тела на одну лишь секунду. Если бы я вовремя не отступил, рухнул бы бог знает на какую глубину.
      Миновав поля с жалкими хижинами работников семьи Блад, мы скоро оказываемся у конюшен и двух тополей. Вот и дом Хлои. Дерек паркуется рядом с другим, белым «лендровером», и мы выходим из машины.
      Генри запрокидывает голову и смотрит на верхушки высоченных тополей, на массивный каменный дом за ними, на склоне холма.
      – Он больше, чем наш, папа, – замечает он.
      Я киваю. Семья Хлои встречает нас на крыльце. Все они – в человеческом обличье. Чарльз и Саманта Блад стоят посередине. Филипп – справа от отца. Родители Хлои, как всегда, в строгих нарядах чуть ли не викторианских времен. Подросток же – в футболке и джинсах. Чарльз и Саманта так же бледны и аристократичны, как и пять лет назад. Зато Филипп, который тогда выглядел таким же бледным и белокурым, как его отец, теперь сменил внешность и стал черноволосым и темнокожим, как его сестры. Представляю, какое раздражение вызвало у Чарльза Блада решение младшего сына, и с трудом скрываю усмешку.
      Дерек открывает багажник. Саманта делает рукой знак двум темнокожим слугам с кольцами на шеях. Они бросаются к машине и вытаскивают наши с Генри чемоданы. Ящик Дерек вынимает сам и тащит его отцу. Мы с Генри идем за ним.
      – Питер привез это для тебя, то есть для нас, папа.
      Чарльз чопорно кивает.
      – Какой он большой! – шепчет мне Генри.
      – Это твой дедушка, – говорю я.
      Чарльз Блад действительно возвышается над всеми, включая меня и Дерека. Я знаю; что Дерек побаивается своего родителя. Элизабет рассказывала мне, как ее и Хлою запирали в подвале в наказание за непослушание.
      Чарльз пристально смотрит мне в глаза:
      – Я рад, что ты научился следовать хотя бы некоторым нашим традициям. Очень жаль, что ты не смог соблюсти и другие наши законы и оставить нашу младшую дочь в покое.
      – Он ничем не нарушил традицию! – говорит Филипп.
      Отец бросает гневный взгляд на сына:
      – Все знают, что можно делать, когда ищешь себе подругу, а чего нельзя! – Он переводит пылающий гневом взгляд на меня. – Я бы не стал принимать тебя у себя дома. Но моя жена иного мнения.
      – Полезно иногда слушать свою жену, – отвечаю я.
      Его глаза еще больше наливаются злобой. Я выдерживаю взгляд Чарльза, не отвожу взгляд. Тесть он мне или не тесть – все равно пора научить его хорошим манерам. Сжав кулаки и изо всех сил стараясь не дать волю гневу, я говорю:
      – Если я здесь некстати, буду рад забрать Хлою и уйти. Вам незачем беспокоиться из-за нас. Золото можете оставить себе. Мне это безразлично.
      – Хлоя никуда не поедет до свадьбы. Надеюсь, я в последний раз вынужден выносить твое присутствие. – Он поворачивается и идет в дом, за ним ковыляет Дерек, сгибаясь под тяжестью ящика.
      Саманта Блад улыбается мне, но в ее улыбке нет теплоты и искренности:
      – Мой муж очень упрям. И вы, Питер, подозреваю, тоже. Он считает вас виноватым в смерти
      нашей старшей дочери и похищении младшей. Неудивительно, что он так сердит.
      – Удивительно, что он так груб.
      Саманта взмахивает рукой, как бы прекращая разговор:
      – Все это только слова, Питер. Рядом с вами мой внук, а Хлоя уже носит мою внучку. Так что добро пожаловать в этот дом.
      Спустившись с крыльца, она целует меня в щеку, а Генри – в лоб.
      – Ты так похож на отца, – говорит ему Саманта. – Жаль, что он не посоветовал тебе быть хоть чуточку похожим и на маму.
      Пока Саманта стоит с нами, Филипп маячит сзади. Но как только она уходит в дом, он бросается к нам и протягивает мне руку со словами:
      – Простите, дружище. С моими родителями трудновато разговаривать. – Он широко улыбается. – Представляете, как мне иногда от них достается?
      Подросток наклоняется к Генри, обнимает и тискает его. Потом обращается ко мне:
      – Хлоя говорит, что ждет не дождется, когда закончится этот свадебный пир.
      – Я тоже, – признаюсь я. – Будь моя воля, мы уехали бы завтра же.
      – Это несправедливо. А мне тут одному оставаться, им на съедение?
      – Ты можешь поехать к нам погостить.
      Филипп криво усмехается и фыркает:
      – Так они меня и отпустили!
 
      И вот я снова в доме, где был пять лет назад. Кажется, прошла целая вечность. Но здесь по-прежнему горят факелы и свечи. Воду для умывания и питья разносят по комнатам чернокожие рабы. В окнах нет стекол, они закрываются ставнями. Думаю, дом моего отца был таким в начале восемнадцатого века Интересно, куда Чарльз Блад дел золото, которое я послал ему в качестве выкупа за Элизабет. Его хватило бы, чтобы провести электричество и водопровод. И на отопление тоже осталось бы. А впрочем, какое мне дело до всего этого!
      Направляясь в свою комнату, я мечтаю, чтобы день поскорее закончился. А больше всего на свете мне хотелось бы взять Хлою и уехать прямо сейчас. О, если бы можно было жениться, не общаясь с родителями невесты! Мне неприятна сама мысль о том, что пришлось знакомить с ними моего сына Надеюсь, что Хлоя не многое от них унаследовала.
      Филипп производит на меня не менее приятное впечатление, чем в свое время его сестры. Настолько приятное, что я вовсе не возражаю, чтобы он занимал моего сына остаток дня.
      Генри приходит ко мне в комнату уже после наступления темноты и без умолку трещит о своих приключениях. Наш разговор прерывает стук в дверь. Я открываю и обнаруживаю на пороге Саманту Блад.
      – Я пришла напомнить о противоядии, – говорит она. – Вы не забыли о том, что вам нужно противоядие?
      Я киваю. Прекрасно помню предупреждение Саманты на нашей с Элизабет свадьбе.
      – Вы сказали, что напиток из Слезы Дракона и Розы Смерти навсегда изменил химический состав наших организмов. Если кто-нибудь из нас вновь попробует эту смесь, не выпив перед этим противоядие из Порошка Алхимиков и Ангельского напитка, то он умрет.
      – Скоро и мучительно, – подтверждает Саманта.- Противоядие – очень неприятное на вкус зелье.
      Я только хотела предупредить вас, чтобы вы приняли его уже после того, как мы превратимся в драконов, но до того, как вы с Хлоей выпьете свадебный напиток.
      – Все ясно.
      – В колокол ударят через пятнадцать минут,- говорит она.- Когда услышите его, пожалуйста, поднимитесь в большой зал.
      Как только она выходит, Генри спрашивает:
      – Папа, а мне тоже надо идти на свадьбу?
      – Конечно.
      У Генри начинает дрожать нижняя губа:
      – И мне тоже придется пить этот напиток?
      Я со смехом качаю головой:
      – Это ведь мы с Хлоей женимся, а не ты.
      – А мне что надо будет делать?
      – Ничего. Ты просто должен стоять рядом со мной. Мы все разденемся и примем наши настоящие обличья.
      Генри хихикает:
      – Все?
      Я делаю вид, что не заметил его смешка:
      – Потом Саманта приготовит напиток. Она скажет несколько слов, и мы с Хлоей выпьем его. По
      том мы все поедим, а потом мы с Хлоей на некоторое время уйдем.
      – А я с кем останусь?
      – Филипп предлагает тебе сегодня ночевать в его комнате. Согласен?
      Генри кивает.
 
      Кажется, проходит гораздо больше пятнадцати минут, прежде чем бьют в колокол. Звук его гулко отдается во всем доме. Хлопают двери, на лестнице слышатся шаги.
      Я беру Генри за руку, и мы выходим из комнаты. Коридор освещен мерцающим пламенем свечей. Стоит вздрогнуть язычкам пламени – и вокруг начинают ходить тени. Генри крепко стискивает мою руку, жмется ко мне поближе.
      Колокол бьет во второй раз. Мы поднимаемся по массивной деревянной лестнице, проходим площадку второго этажа и в конце концов, с третьим ударом колокола, оказываемся на третьем этаже, в большом зале. Мы с Генри щуримся от света сотен свечей: в светильниках на стенах, в канделябрах и подсвечниках, расставленных везде, кроме северной части комнаты. Там вдоль всей стены тянется камин, в котором ревет огонь.
      Хлоя стоит в центре зала. Как и на ее сестре пять лет назад, на ней белое, почти прозрачное платье. Оно подчеркивает прекрасные изгибы ее тела. У меня дух захватывает от ее красоты. Я улыбаюсь, увидев у Хлои на шее медальон Элизабет – золотой цветок клевера с изумрудом посередине. Изумруд играет, освещенный многочисленными светильниками.
      Не обращая внимания на Чарльза и Саманту Блад, стоящих по обе стороны от Хлои, я подхожу к своей невесте, опускаю руку в карман и вынимаю оттуда серьги, которые купил к медальону. Она улыбается и чуть слышно шепчет:
      – Спасибо.
      – Хлоя! Не разговаривать, – обрывает ее Саманта.
      Я собираюсь вдеть серьги в уши Хлои, но Дерек останавливает меня:
      – Не трудись, старина, ей все равно придется
      снять их через несколько секунд.
      Хлоя согласно кивает. Саманта Блад отнимает у меня руку Хлои. Тогда я отдаю серьги Саманте, и она кладет их на пол у босых ног дочери.
      – Дерек, – говорит Саманта, кивнув головой на кучку ямайцев, которые спокойно стоят в углу. На их лицах ни следа страха. Я слишком хорошо знаю, как действует на людей вино из Слезы Дракона, которым их напоили. Оно парализует тело, лишает человека воли, или не человека, а существо, подобное мне, которое было настолько глупо, чтобы выпить этот напиток, будучи в человеческом обличье.
      Саманта Блад указывает на длинный стол в другом конце комнаты. На нем стоят белая фарфоровая чаша и зеленый керамический кувшин, а рядом – кружка и маленький кожаный мешочек.
      . – Филипп,- произносит Саманта.
      Филипп бросается к столу, возвращается к матери с миской и кувшином, потом бежит за кружкой и кожаным мешочком. Все это он ставит на деревянный пол у ног Саманты. Дерек неспешно подходит к ямайцам, рассматривает их, переводя взгляд с одного на другого, ощупывает их бицепсы и икры, щиплет их, проверяя, каков подкожный слой жира.
      – Черт подери, да веди же наконец хоть какого-нибудь! – рычит на него Чарльз Блад.
      Тогда Дерек наудачу хватает одного из мужчин и ведет его к нам. Лицо ямайца ничего не выражает, глаза его затуманенны. Теперь Саманта обращается ко мне:
      – Питер, хочешь ли ты взять Хлою в жены? – беззвучно спрашивает она.
      – Да, – отвечаю я.
      Саманта берет белую фарфоровую чашу и ставит ее напротив Хлои. Потом льет в чашу прозрачную жидкость из зеленого кувшина. Она наполняет чашу до половины.
      – Это вино из Слезы Дракона,- говорит она и несет кувшин обратно на стол.
      Вернувшись, Саманта берет кожаный мешочек, тянет за шнурок и высыпает нечто напоминающее высушенные и измельченные розовые лепестки.
      – Ты знаешь, что это такое, Питер?
      – Это Роза Смерти.
      – Ее лепестки могут убить, – говорит Саманта. Она крошит лепестки в миску с жидкостью, позволяет им смешаться с вином из Слезы Дракона. – Хочешь рискнуть жизнью, чтобы получить Хлою? Глядя на Хлою, думая о том необыкновенном единении, которое мы с ней скоро почувствуем, я с трудом удерживаюсь от того, чтобы не выкрикнуть свой ответ вслух. Но мне хорошо известно, что это будет расценено как нарушение традиций.
      – Да, – мысленно отвечаю я.
      Теперь Саманта берет кружку и сыплет в нее порошок какого-то ржавого цвета.
      – Порошок Алхимиков, – поясняет она,- противоядие.
      Мне кажется, что в прошлый раз порошок был темнее, но бессмысленно выяснять что-либо у этой женщины. В конце концов, ее дочь тоже будет пить это.
      – Пора,- говорит Саманта Блад и помогает Хлое снять платье.
      Ее муж возится с медальоном, силясь расстегнуть замочек на прелестной шее дочери.
      Позади меня раздеваются Дерек и Филипп. Я помогаю Генри снять одежду, торопливо срываю с себя свою. Мой сын рассматривает всех присутствующих, хихикая при виде женской наготы.
      – Тихо – приказываю ему я.
      Хлоя превращается первая. Я вижу, как заостряются черты ее лица, твердеет и превращается в чешую кожа, прорезаются крылья. Наконец-то, после пяти лет ожидания, я получу ее. Мне хочется взреветь от радости, но мне слишком хорошо известно, как неодобрительно отнесутся к подобным проявлениям эмоций мои бывшие и будущие тесть и теща. Как только Хлоя заканчивает перевоплощаться, комнату оглашают стоны и утробное ворчание, сопровождающие наш переход в естественное состояние: мы сбрасываем с себя человеческое обличье, как чужую кожу, и возвращаемся к нашему настоящему облику. Генри заканчивает последним, и я рад отметить, что остальные терпеливо ждут, пока у него получится развернуть крылья как полагается.
      Все готовы. Саманта Блад передает мне кружку:
      – Это смесь Ангельского напитка и Порошка Алхимиков. Она нейтрализует действие яда в твоем организме, так что ты сможешь еще раз испить свадебный напиток и разделить его с твоей новой женой. Без этого вы с Хлоей никогда не испытаете того единения, которое ты испытал с Элизабет.
      Поднеся кружку к носу и рту, я сперва нюхаю ее содержимое и едва сдерживаю тошноту. Пахнет тухлыми яйцами и еще чем-то кислым. Я собираюсь с духом и выпиваю зелье несколькими глотками, морщась от его омерзительного горького металлического вкуса.
      Мать Хлои улыбается моим гримасам:
      – Поверь мне, что тот, другой напиток показался бы куда более невкусным, если бы ты не выпил
      этого.
      Как бы там ни было, горечь у меня во рту нарастает, хуже того, жар и металлический привкус распространяются ниже, на горло, на желудок. Саманта смотрит на меня, потом на Хлою и на своего мужа- Теперь мы должны подождать, пока противоядие подействует, – говорит она.
      Все молчат. Я смотрю в изумрудно-зеленые глаза Хлои и думаю о том, как невероятно близки мы с ней будем через несколько минут. Генри вертится около меня, лупя хвостом по полу, складывая и вновь раскрывая крылышки.
      Все это – неровный свет, пламя камина, обжигающая горечь, которая, кажется, проникла в каждую молекулу моего тела, – приводит к тому, что у меня подгибаются колени.
      – Слушай меня внимательно, – наконец нарушает молчание Чарльз Блад. – Через несколько минут вы с Хлоей получите разрешение выпить то, что налито в чашу, стоящую перед вами. То, что вы выпьете, навсегда изменит вас обоих. Это привяжет вас друг к другу так, как вы и вообразить себе не можете. Питер, зная все это, хочешь ли ты еще взять в жены Хлою?
      Те же слова, что говорились на нашей с Элизабет свадьбе. Пристально глядя в холодные зеленые глаза Чарльза, я мысленно отвечаю:
      – Да.
      Потом поворачиваюсь к Саманте, ожидая, что сейчас она обратится с такими же словами к Хлое.
      – Хлоя, зная все это, хочешь ли ты еще взять Питера в мужья?
      – Да! – отвечает Хлоя.
      Саманта указывает на белую чашу:
      – Пейте одновременно. И ничего не оставляйте на дне.
      Мы с Хлоей пьем, глядя друг другу в глаза. Допив, я жду, когда мне откроются ее мысли, как когда-то открылись мысли Элизабет. Вместо этого мое сознание как-то странно затуманивается, как будто на него наползает серое облако. Моя невеста медленно падает вперед. Я ловлю ее. Горячий металл пронзает каждую клеточку моего тела.
      – ЧТО ЭТО? – мысленно спрашиваю я и падаю на спину под тяжестью упавшей на меня Хлои.
      – ПАПА! – кричит Генри и бросается ко мне.
      Чарльз Блад отшвыривает его с дороги:
      – ДЕРЕК, ЧЕРТ ВОЗЬМИ! ДЕРЖИ ЕГО!
      Дерек хватает Генри. Мой сын извивается, пытается освободиться от его лап, но тот старше и сильнее.
      Саманта лихорадочно роется в своем кожаном мешочке, достает оттуда два стеклянных флакона, один – с красной жидкостью, другой – с зеленой. Она наклоняется над дочерью, силой разжимает ей челюсти и вливает Хлое в рот красную жидкость.
      – Вот так,- говорит она.- Через несколько минут все будет хорошо.
      Потом она вливает мне в рот зеленую жидкость. Мои конечности деревенеют. Меня охватывает дрожь. Я лежу и трясусь на деревянном полу. Из дракона я непроизвольно превращаюсь в человека, потом опять в дракона, потом снова в человека, и так несколько раз. Наконец превращения заканчиваются, и я просто корчусь на полу от боли.
      – Что за глупое представление,- досадливо произносит Чарльз Блад.
      – Иначе он никогда не согласился бы пить из кружки,- возражает Саманта.
      – Я мог бы просто сразу убить его, как только он приехал. Обошлись бы без этой канители.
      – Тебе бы пришлось бороться и с дочерью тоже. А так она не может сопротивляться.
      Чарльз сверкает на жену глазами и цедит:
      – Дурачье!
      – А как же та информация, которая нам нужна? Или ты собирался получить ее у его мертвого
      тела?
      Муж Саманты не удостаивает ее ответом. Перешагнув через меня, он вырывает Генри у Дерека. Покажи-ка, способен ли ты хоть на что-нибудь, – говорит он старшему сыну.
      – Способен, – отвечает он, постепенно превращаясь в человека.
      Чарльз толкает Генри к Филиппу:
      – Забери мальчишку!
      – Не хочу, – отвечает Филипп. – Мне все это не нравится.
      Старый дракон рычит:
      – Лучше делай, как я велю, сынок! Мне уже случалось убивать своих сыновей за неповиновение.
      Генри пытается прорваться ко мне, но Филипп останавливает его. Он скорее обнимает мальчика, чем держит. Стоит мне вдохнуть поглубже – и боль усиливается. Мое собственное тело – против меня. Но я медленно, с трудом перевожу взгляд на Хлою. Она начинает шевелиться: сперва руки, потом ноги, потом ей удается повернуться на бок, потом сесть. Она с ужасом смотрит на меня:
      – Питер!
      Затем поворачивается к матери:
      – Почему?
      Саманта Блад смотрит в сторону и улыбается.
      – Ну и представление! – говорит Чарльз Блад.
      Мне с трудом удается повернуть голову,- чтобы взглянуть, на что это они все смотрят. Хлоя тоже поворачивается и„.
      – НЕТ! – мысленно кричит она, а потом издает долгий пронзительный вопль.
      Если бы я только мог, то тоже завопил бы, увидев этот превосходный экземпляр – высокого блондина, как две капли воды похожего на меня, вплоть до ямочки на подбородке. Только подлая улыбка Дерека портит впечатление.

18

19