 |
|
Популярные авторы:: Joyce James :: БСЭ :: Пол Фредерик :: Раззаков Федор :: Лесков Николай Семёнович :: Толстой Лев Николаевич :: Лондон Джек :: Чехов Антон Павлович :: Горький Максим :: Завтра Газета Популярные книги:: The Boarding House :: Уроки любви :: Похитители памяти :: Ответный ход :: Подводный город :: Я - это другое дело :: Создание героических образов защитников Родины :: Справочник по реестру Windows XP :: ВЦБИД :: Теперь об этом можно рассказать |
Собрание сочинений в 10 томах (№9) - Собрание сочинений в десяти томах. Том 9ModernLib.Net / Толстой Алексей Николаевич / Собрание сочинений в десяти томах. Том 9 - Чтение (стр. 26)
Блек. Every Englichman drinks the first glass to his king, the second to the invincible English navy and the third – to the welfare of English trade. Шафиров (переводя). Он говорит, всякий англичанин первый-де стакан пьет за своего короля, второй-де за аглицкий непобедимый флот, третий – во здравие аглицкой торговли. Петр. Так пусть англичанин все три стакана и выпьет во здравие. (Сам наливает, подает.) За короля! Блек пьет. За флот!.. Пей, пей, купец, сие крепко да здорово. Блек пьет. За барыши… Блек. Будет… Невозможно… Петр. То-то, с другого стакана по-русски заговорил… Пей… Блек пьет. Ну вот. Теперь поговорим о делах. Зендеман (Меншикову). Царь Петр умный голова. Меншиков. А ты что думал! Петр, Блек, Шафиров и Меншиков отходят в глубину, разговаривая. Появляется Алексей. Озирается с зябкой улыбкой, кланяется в спину отцу. К Алексею подходят Шереметев и Буйносов. Шереметев. Здравствуй, Алексей Петрович. Буйносов. Что опоздал, царевич, нездоров, что ли? Шереметев. Ну, как тебе – против Москвы – на новом месте? Алексей. Ничего… Хорошо у вас… Партикулярно…[74] Буйносов. Сыровато маленько, город-то на болоте… Место зыбкое… Алексей. Ничего, стерпится, слюбится… Господь терпеть приказал… Шереметев. Наслышаны, наслышаны, радости ждем от тебя… Алексей. Какой радости?.. Шереметев. Что женить тебя батюшка собрался на австрийской принцессе… Алексей. Ничего не знаю, это дело батюшки… А я еще не разумен… Шереметев. Породниться с австрийским императором – это большой политик, царевич. Алексей. Ты к чему это клонишь? Все вы тут загадками разговариваете… Точно и не русские люди, ей-ей… (Отходит.) Буйносов. От табаку у него головка кружится. Шереметев. От табаку ли? Буйносов. Ох, табак, табак! Какой его сатана выдумал? А вот у меня, скажем, две девки с цепей рвутся, а ведь женихов-то здесь в Питербурхе нет… Кои молоды – все за море посланы. Шереметев. Женихов тебе весь Преображенский полк да весь Измайловский… Буйносов. Род-то наш уж очень знатен. Ведь князья Буйносовы от Романа Буйноса-Овчины, что вышел в тринадцатом веке из цезарской земли с дружиною. Шереметев. Так, так… Буйносов. Три века в государевой думе сидим боярами и окольничими… Не хочется худородного-то в зятья брать, породу портить. Шереметев. Так, так… Буйносов. А ведь придется? Шереметев. Ох, придется. Буйносов. Сделай милость, фельдмаршал, уж шепни ты государю словечко: может, сам ко мне сватом приедет, все-таки честь была бы. Шереметев. Само собой. Проходят. Ягужинский проходит с двумя немками. Первая немка. Мой дедушка был пивовар, и мой папаша был славный пивовар, и мой Иоганн пивовар. Ягужинский (второй немке). Загадки умеете отгадывать? Первая немка. Она еще боится. Она еще недавно из Москвы. Ее папаша преславный булочник в Немецкой слободе. Ягужинский (второй немке). Отгадайте изящную загадку: что лучше – любить и потерять, или вянуть – не любить, зато не потерять? Первая немка (хохочет). Она этого еще не понимает… Она очень стыдливая. Ягужинский. Обтерпится… Мы люди веселые… Они проходят В дверях шум. На четвереньках вползает огромный человек, на нем поп Битка и князь-папа – Никита Зотов. Битка. Обидели, обидели нас, не позвали… Князь-папа. Пьем, пьем, пьем во имя всех пьяниц, во имя всех скляниц, во имя всех кабаков, во имя всех Табаков… Битка. Аминь! Оскверняю дом сей и все пьяное собрание… Буйносов. Тьфу! Поп, а безобразничает. Битка. Мне царь безобразничать приказал… Мы с князем-папой с утра трудимся, бочонок водки вылакали за твою княжескую непомерность. Подъезжают к столу, слезают с человека, берут кубки. Князь-папа. Пьем, пьем, пьем во имя всех брюхатых, во имя всех толстозадых, во имя всех ленивых, во имя всех спесивых… Битка. Во имя воров и казнокрадов. Аминь! Меншиков. Будя вам орать, дьяволы! Битка. Обидели духовное лицо! Степан, вези нас к бочке. (Опять садится на Степана, едет по комнате.) Зендеман (хохочет). Поп верхом на человеке! Битка (протягивает ему стакан). Трижды оскверняю питие… Пей, иностранный… Зендеман. Русский любит шутить. Виват![75] Князь-папа. Во имя всех ветров, во имя всех шкиперов… Битка на Степане и князь-папа уезжают в глубину. Хохот гостей. Оттуда на первый план выходит Алексей, лицо его искажено, глаза расширенные, побелевшие. Алексей. Антихристы, антихристы… Буйносов. От табаку это у тебя, от дыма табачного, царевич… Пойдем на крыльцо, подыши ветром, сокол ясный… Они проходят. Появляются Петр и Шафиров. Петр (Шафирову). Скажи этому пузырю: я сам повезу лес в Англию. Не продавать ему ничего… Свешников! Свешников торопливо подходит. Ставь водяное колесо на реке Ижоре, ставь лесопилку, пили доски, пили мачтовый лес… Воровать будешь? Свешников. Господи, Петр Алексеевич, да для нас царская копейка дороже, кажется, своей жизни. Петр. Помолчи… Дам тебе два барка трехмачтовых, – погрузишь лес и повезешь в Лондон. Свешников. Петр Алексеевич, боязно, языкам мы не научены. Петр. Учись… Приказываю. Даю год сроку… Ответишь… Свешников. Горячий ты какой, Петр Алексеевич. Петр. Я вас, бородачей толстопузых, знаю, – учены вы в московских рядах воровать, теперь поучитесь торговать. Свешников. Господи, да когда же мы… Петр. Данилыч, заготовь указ: первому негоцианту-навигатору – заграничный патент, чтоб пять лет с него не брать пошлин… Как тебя, Свешников, – Алексей… А по батюшке? Свешников. По батюшке? Так ты с отчеством будешь нас писать? Да за это, государь Петр Алексеевич, что хочешь с меня спрашивай. Никитич я – по батюшке… Петр. Ладно. Придет время, спрошу… Ты вот что, Алексей Никитич, поди к шкиперу Зендеману, выпей с ним, подружись, сходи на его корабль… Все там высмотри и выспроси, чтоб у нас было не хуже. Свешников. Все будет сделано, Петр Алексеевич. (Отходит.) Петр. Данилыч, почему ассамблею хоронишь, почему танцев нет? Меншиков. Мин херц, тебя только ждали. (Вынимает платок, машет.) Начинается музыка. Блек (церемонно кланяется Петру, хотя не трезв на ноги). Сэр… Экскюз ми…[76] Шафиров. Он уже согласен на нашу цену, Петр Алексеевич. Петр. Теперь наша цена будет дороже… (Блеку.) Плясать, плясать иди. Меншиков. Мин херц, что же, начинай, кавалеры, дамы ждут. Петр. Бабы не вижу подходящей. (Увидел появившуюся принаряженную Екатерину.) Это кто такая? Меншиков. Эта? Так, мин херц, пленная одна, за экономку у меня живет. Петр. Почему ее раньше не показывал? Меншиков. Робкая очень, пугливая. Петр. Врешь, врешь… Пускай она мне поднесет. Меншиков. Хорошо, мин херц. (Екатерине.) Поднеси чарку вина Петру Алексеевичу, поцелуй в губы, как полагается. Екатерина. Александр Данилович, лучше не надо этого… Меншиков. Ты и впрямь дура. (Наливает чарку, ставит на поднос.) Поднеси. Битка. Ликсеич, смотри, не обожгись об девку. Петр. Иди к черту. Екатерина (поднося чарку). Прошу покорно, герр Питер… Петр выпил, поцеловал ее в губы. Спасибо. Петр. Откушай и ты. (Наливает ей.) Екатерина. Спасибо. (Пьет.) Петр. Танцуешь? Екатерина. Очень хорошо… Спасибо… Меншиков. Весь день, мин херц, поет да танцует между делом, такая веселая. Петр. И поешь хорошо? Екатерина. И поешь хорошо… Спасибо… Меншиков. Заладила – спасибо да спасибо… Ты расскажи что-нибудь. Екатерина. Расскажи что-нибудь. Он же не простой человек. Можно вас просить, герр Питер? Петр (нахмурясь). Просить? О чем? Ну, проси. Екатерина. Налейте мне еще вина в рюмку. Петр (захохотал). Вот так попросила… Ну, попросила? Прошу, мамзель, на польский. (Берет ее руку.) Екатерина. Спасибо. Петр и Екатерина танцуют. Битка. Ликсеич, смотри, как бы у тебя голова не закружилась. Петр (танцуя). Плясать всем. Общий танец. Екатерина. Ай! Извините, герр Питер… Петр. Что с тобой? Екатерина. Так стыдно мне… Подвязка развязалась… Извините… (Садится, поправляет.) Петр (отходит к столу, наливает, пьет, не сводя глаз с Екатерины). Ловка, ловка плясать, как огонь… Меншиков. Тут еще есть одна, мин херц, немка-булочница, ну, чистый розан… Петр. Я пойду – прилягу на часок. А вы тут пошумите без меня, попляшите. Меншиков. Постель готова. Петр. Скажи Катерине – взяла бы свечу, посветила мне в спальне. (Уходит.) Битка. Ликсеич, ты шалить собрался, грех великий… Меншиков (проводив до двери Петра, возвращается, берет свечу). Катерина… Царь хочет, чтобы ты взяла свечу – посветила ему в спальне. Екатерина. Господь с вами, Александр Данилович!.. Не понесу свечу. Меншиков. Иди… глупая… Екатерина. Свет мой… Жалеть будете… Меншиков. Иди, говорят тебе… Сама виновата… Екатерина. Сама виновата?! Меншиков. Иди! Екатерина уходит со свечой. Музыканты, давай Бахусову, застольную! Во имя всех скляниц, Во имя всех пьяниц, Во имя всех кабаков. Во имя всех дураков. Князь-папа, шкипер Зендеман и Жемов пляшут. Жемов. Стойте, давай расстанную.[77] (Запевает.) «Ясный сокол, что не весел, что головушку повесил». За ним поют все. Битка (Меншикову, который поет и пьет). Данилыч, завей горе веревочкой… Меншиков (схватил его с бешенством). Сволочь, ты чего царю нашептывал? Битка. А я к тому и приставлен – ему на ухо нашептывать. Меншиков (льет ему из кувшина в глотку). Пей, мгла пьяная, адский сын… Битка. Будя… (Валится.) Екатерина появляется в дверях, глядит на Меншикова. Музыка смолкает. Меншиков (кидается к ней). Ну что, Катя, царь заснул? Екатерина ударяет его по щеке. Меншиков кинулся к ней. Она ударила в другой раз. Он согнулся, целует ей руку. Алексей (из глубины глядит на Екатерину). Сука! Картина четвертая Кремль. Тронная палата. Собираются монахи, бояре, купцы. Проходит Алексей, с ним – Буйносов, Таратутин и Вяземский. Таратутин (с бородой, в старорусском платье). Приехал, приехал… А уж мы не чаяли узреть. А он, месяц ясный, вот он, – приехал. Буйносов. Три дня без отдыху скакали из Питербурха-то в Москву… Ох ты! Таратутин. Громче, князь Роман, у меня ухи завалило. Буйносов. Говорю: так жить знатным особам – это разве жизнь, это – тартарары. Таратутин. А мы живем в Москве ничего себе, богу молимся. Алексей. Молитесь, молитесь, бояре, бог милостив. К ним подходят еще бояре. Молитвы у нас никто не отнимет. Таратутин (не расслышав). Чего отнимать-то хотят, – денег опять, что ли, надо? Буйносов. Ох, господи… Вяземский. Денег! Опять денег? Алексей. Не знаю, ничего не знаю бояре… Мне-то, убогому, ничего не надо, ни денег, ни крови человеческой. Была бы тишина да покой… Ох, опять я гляжу на эти стены, – вот она где, Россия, дедовская, истовая… Буйносов. Русь православная без немецких сосисок… Вяземский. Нет ее! Кончили Русь православную! Хоть в Литву, хоть в Польшу без оглядки беги… Алексей (рукой коснулся его волос). Какой ты горячий, Вяземский, какой глупый… Вяземский. Алексей Петрович, уж дальше поганить – некуда… В Грановитую палату, на седьмое-то небо – чернь влезла… Входят, гляди, как смело, купчишки, аршинники… Таратутин. Не верит нам государь Петр Алексеевич, аршинникам стал более верить. Буйносов. Ох ти!.. Алексей. Государь не милостив, да бог милостив. Государь делает свое, а бог свое… У гишторика Барония сказано: король французский Хильперик[78] повреждал уставы церковные и отымал имения, а бог его и убил. Вяземский. Убил? Таратутин (засопев). По-стариковски дозволь, Алексей Петрович, в плечико тебя… (Целует.) Буйносов. Сядем, царевич, сядем, бояре, – князь Ромодановский шествует… Князь-кесарь, ох ти! Вяземский. Монстра преужасная… Алексей отходит от бояр, кланяется Ромодановскому, садится. Ромодановский (входит в царском облачении). Садитесь, бояре, садитесь, иеромонахи, садитесь, торговые люди. (Садится на стул рядом с троном.) Государь Петр Алексеевич изволил собрать вас для думы и совета о великом и неотложном государском деле. Все ли в сборе? Входит П е т р в царском облачении – в ризе, в бармах, в мономаховой шапке, – поверх голландского платья, в руках – скипетр и держава. Садится на трон. Петр (Ромодановскому). Читай, князь-кесарь. Ромодановский (поднявшись, читает). Известно, сколько положено несносных трудов для устроения государства нашего. Вернули мы наши древние вотчины на балтийском побережье. Укрепили Азов и Таганрог. Построены флоты в трех морях. В заботах о процветании торговли и разных мануфактур повелено торговым людям для ведения своих дел учредить Бурмистерскую палату и городские ратуши. Начало положено и тому, чтобы русское государство не одной византийской спесью было сильно, но стало могучим и преуспевающим в ратном деле, в мануфактурах и в горном промысле, в науках и в искусствах. И более того преуспели бы мы, кабы не разорительная война со шведами, коим помогают европейские государства, ненавидящие нас. Восемь лет бьемся мы со шведами… Ныне кровожаждущий Карл со всем своим войском вторгся на Украину. Гетман Мазепа, ища отторжения Украины, воровски изменил нам. На Дону атаман Кондратий Булавин поднял великую смуту. Король Карл идет на Москву. В сей грозный час надлежит каждому отложить попечение о себе. О спасении государства думайте, русские люди. Казна государева пуста… Среди сидящих волнение. Таратутин. Казна пуста, а у нас и подавно в кармане – блоха на аркане. Вяземский. Все, все отдали на корабли да на Преображенские мундиры. Буйносов. Пшеницу – весь урожай в казну отдал, солонины десять бочек – в казну отдал… Холопов одним толокном кормлю. А у меня две девки на выданье, платья немецкие им шей, кофием пой, а кофей – восемь гривенничков… Щеки брить каждый раз цирульнику два алтына плати… Откуда у нас деньги? Петр. Деньги нужны немедля, бояре. Давайте любовно… Князь Таратутин… Таратутин. Слышу плохо, государь. Петр (отдавая скипетр и державу Ромодановскому). Сядь на мое место. (Сходит с трона, на который садится Ромодановский, достает из кармана записку.) По фискальной сказке[79] у тебя в чулане зарыло дедовского серебра и золота на сорок тысяч рублей. Таратутин. Лгут! По злобе обнесли, ей-богу. Петр. У тебя, князь Вяземский, золотой и серебряной посуды на двадцать тысяч рублей сказано, и ты ее спрятал и ешь на деревянной и глиняной. Вяземский. Бери! Снимай рубашку! Петр. И сниму. Ты, князь Роман Борисович, взял на откуп за десять тысяч рублев кабаки в Новгороде и Пскове, а прибыли с тех кабаков получил пятьдесят тысяч. Буйносов. Да где они, где эти деньги? Государь, оговорили меня. Петр (поворачивается к монахам). Вы что нам скажете, божьи заступники? Иеромонах. Государь, с нас взять нечего, одной милостыней живем Христа ради. Не дай вконец запустеть храмам божиим. Петр. Монастырям и приходам лишние колокола снять и везти на пушечный двор. И без того на Москве колокольного звона довольно. Помолчи, отец. Кроме того, московским монастырям сообща внести в государеву казну двести тысяч рублей… Помолчи, отец, я не кончил. Да всем же монастырям и приходам выйти на крепостные работы – копать землю. И выходить не одним послушникам, – выходить всем монахам вплоть до ангельского чина… Я один за всех помолюсь, на сей случай меня константинопольский патриарх помазал… Сядь, велю… Ну, а вы, именитые купцы, что хорошего скажете? Президент Бурмистерской палаты. Государь, дела-то наши плохи, народишко-то от войны обеднел, товаришки-то у нас залеживаются, хлебец-то, льняная кудель, кожи-то в амбаришках гниют. Петр. Ах вы, убогие… Президент. Изубожили, государь… Петр. На сей случай я из Питербурха англичанина привез. (Показывает на Блека, появившегося вместе с Шафировым в глубине.) Вон он – ясный сокол. Такие у него прожекты – рот разинешь. Хочет взять на откуп и леса, и промыслы рудные, и торговлю. Купец – широкий. И деньги дает наличные, сколько нам нужно… Вот, подумаю, пожалуй, да все ему и отдам… А то вы – люди бедные… Свешников. Мы – люди бедные? Президент. Мы – люди бедные? Свешников. Сколько тебе надо денег? Петр. Миллион, завтра же. Свешников. Два миллиона даем… Не русские мы люди? Купцы! Отечеству два миллиона – даем? Купцы. Даем. Свешников. Прикажи позвать дьяка, государь, пусть пишет расписки… Без англичанина, своими силами справимся. Петр. Спасибо, купцы… Мой залог – вот он. Алексей, встань. Я умру – он отдаст. Картина пятая Полтава. Холм. Палатка Петра. У палатки – Петр, Меншиков и Шереметев с подзорными трубами. Под холмом – преображенцы в боевом строю. Гром пушечной стрельбы. Реплики Петра и Меншикова отрывисты, приподняты. Меншиков. Короля на руках поднимают. Раненый. Нога обвязана. Петр. Непобедимый Карл! Коль ты славен, Карл, Карл… Меншиков. Короля выносят вперед войска. Труба. Шереметев. Двинулись конные полки. Помогай нам бог… Петр. Вот они, непобедимые в свете шведские рейтары![80] Меншиков. Как несутся, дьяволы… Прямо на наши середние рогатки… В лоб бьют, сволочи… Трубы. Грохот пушек. Шереметев. Прорвут рогатки, государь. Надо подсобить. Петр. Нет… Еще не время… Пускай сия страшная кавалерия захлебнется кровью на наших рогатках. Меншиков. Наши-то, наши… Как снопы, кидают шведов… Ох, шведы напирают здорово… Ох, и драка! Шереметев. Прорвали первую линию… Помогай нам бог… Петр. Дым, – ничего не видно. Дым! Вбегает Я г у ж и н с к и й. Ягужинский. Восемь рейтарских полков атакуют наш центр… Ингерманландский, Псковский и Новгородский полки бьются насмерть… Более половины наших порублено… Петр. Сколь глубоко пробились шведы? Ягужинский. Проломили рогаток все три ряда… Бьемся у самых редутов. Петр. Редуты не отдавать!.. Редуты держать до последнего. Сие важней всего… Ступай в бой. Ягужинский. Есть, государь. (Уходит.) Петр. Фельдмаршал, ступай – держи оба фланга несокрушимо. Пусть шведы нажимают на центр. Пусть дойдут до редутов. Тогда – общее наступление. Окружай. Центр буду держать я… Ступай. Шереметев. Будет исполнено, государь. (Уходит.) Меншиков. Мин херц… Сил нет больше глядеть… Дозволь ударить… Петр. Вся шведская кавалерия на рогатках… Заносчив ты, Карл! Замысел ясен его – пробиться сквозь центр к нашим главным силам… (Меншикову.) Ступай… Заходи всеми конными полками со стороны Полтавы в тыл… Бейся, не щадя живота… Меншиков. Будет сделано… Трубачи! (Уходит.) Вбегает Поспелов. Поспелов. Король с пешими полками идет в прорыв рогаток на редуты… Нужна подмога… Петр (швыряет трубку, вынимает шпагу, сходит с пригорка). Сыны России, сей час должен решить судьбу отечества. Не помышляйте, что сражаетесь за Петра, но за государство, Петру врученное, за род свой, за отечество… Порадейте, товарищи. Отечество вас не забудет… Федька (из строя). Порадеем, Петр Алексеевич. Не выдавали и теперь не выдадим. Петр. Не отдадим редутов. Вперед! Трубы. Крики «ура». Петр с солдатами уходит в бой. Шум боя. Входит раненый Шереметев. Шереметев. Люди! Кто здесь живой? Солдаты… Бегите ж… Удержите государя… Берите под уздцы его коня… (Садится на разбитый лафет.) Корпии мне, корпии…[81] Подбегают санитары. Рви кафтан, прикладывай… Солдаты! (Встает.) Выручайте Петра Алексеевича, – на нем кафтан прострелен и шляпа сбита, рубится как простой солдат… За мной… (Уходит.) Шум боя. Поспелов и Федька ведут пленных генералов. Федька. Идите расторопнее, дьяволы криворылые, к палатке идите, по-русски вам говорят. Поспелов. Ты с ними человечнее говори, – чай, прославленные во всем свете генералы. Федька. Человечнее! А наших они сколько по-клали… Ягужинский (с поднятой шпагой). Победа! Победа! Шведы бегут! Король бежит! Победа!.. Преображенец вносит знамена. Преображенец. Куда знамена класть? Сюда, что ли? Трубы. Крики. Входят Петр и Шереметев. Петр (солдатам). Победа! Победа! Воины России… Сыны отечества… Чады мои возлюбленные… Без вас государству, как телу без души, жить невозможно. Вы, любя отечество, не щадили живота своего и на тысячи смертей устремлялись безбоязненно. Воины России, храбрые ваши дела никогда не забудут потомки! Крики, трубы. Входит Меншиков, разгоряченный, с обвязанной головой. Меншиков. Виктория, виктория! Армии шведской более нет. Порублена! Сволочи, упустили короля. Король ушел за реку… Петр. Черт с ним, догоним… Победа, победа, Данилыч! Вот они, превеликие в свете, прославленные генералы: граф Реншельд, граф Пипер, принц Вюртембергский, генерал Шлиппенбах, генерал Гамильтон… Плакать будете завтра, нынче празднуем викторию. Данилыч, отдай им шпаги. Зови в шатер… Трубачи, труби победу!.. (Выхватывает у трубача трубу, трубит.) Картина шестая Палаты Буйносова в Москве. Сидит Мишка в нарядном европейском платье. Около него – Авдотья. У дверей – Абдурахман. Авдотья. Какой ты стал щепетный,[82] будто стал длиннее, поджарый стал. Мишка (зевает). Зёр шмуциг хир, ин Москау.[83] Авдотья. Чего, сынок? Мишка. Скука, грязища у вас в Москве. Тараканы в щелях, хоть бы вы на стенку зеркало, что ли, повесили. Авдотья. Да ты отдохнул ли с дороги-то, сокол ясный? Сколько же ты ехал от Амстердама-то? Чай, месяц, а то и более? Мишка. Зехс вохен. Авдотья. Чего? Мишка. Фу ты, ну, зехс вохен… Шесть недель. Ну, разучился я по-вашему – русиш шпрехен. (Абдурахману.) Не скаль зубы, дурак. Авдотья. Вот и сестры твои, Антонида с Ольгой, тоже все по-заграничному стараются, да чего-то плохо выходит, язык у них, что ли, не повинуется. Мишка. Где им, кобылам московским. В Ганновере с неделю отдыхал в трактире да в Берлине отдыхал. Авдотья. В трактире? Мишка. Ку, а где же еще!.. Там любой трактир почище ваших палат. Всякие фрейлены, в чепчиках, – бите, бите, такие любезные, и тебе нальют и тебя уложат. Авдотья. Кто же это – фрейлены, Миша? Мишка. Ну, девки ихние. (Зевает.) Авдотья. Миша, чадо родное, да ты там не спутался ли с кем? Мишка. Этого я еще не понимаю, мамаша. Абдурахман ухмыляется. Абдурахман, по затылку наложу… Авдотья. А у нас такая жизнь стала тяжелая, Миша. Ни тишины, ни покою. Люди стали как бешеные. Где это видано, чтобы русский человек торопился? Да столько бы работал… К антихристу торопимся, – все это говорят. Мишка. Пустое… Просто оттого, что варвары. Авдотья. Варвары, варвары, Миша… Опять приказано святки[84] справлять в Москве… На пяти тысячах подвод всем Питербурхом сюда приехали. Святки! С одного конца по Москве царь ездит с машкерами,[85] с другого царевич ездит – пьяный. И такая эта потеха происходит трудная – многие приуготовляются, как бы к смерти, особливо знатные персоны… В прошлые святки князя Лыкова напоили и давай протаскивать сквозь стул, а ведь князь какой тучный… На князе Гагарине оборвали платье и сажали его, Миша, в лукошко с сырыми яйцами… А князя Коркодинова надували кузнечным мехом. Мишка. Как это – мехом надували? Авдотья. Обыкновенно, – бедный, вот так раздулся – едва отходили. Нынче – еще страшнее ожидаем – будут эти шалости… Мишка. Вот бы посмотреть, Абдурахман! Вбегают Антонида и Ольга. Ольга. Мишка, а мы тебя еще толком и не видали… Ну, как мы против заграничных мамзелей? 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37, 38, 39, 40, 41, 42, 43 |
|||||||||