Собрание сочинений в 10 томах (№9) - Собрание сочинений в десяти томах. Том 9

Петр. Есть… (Появляется, неся в клещах раскаленную якорную лапу. Хочет положить ее на наковальню, промахивается, роняет.)

Жемов. Черт безрукий!

Петр. Есть… (Кладет лапу.)

Жемов (прилаживая лапу). Ну, молодцы… Раз-два-три… Раз-два-три…

Петр и двое молотобойцев начинают ковать молотами.

Живей, живей, раз-го-варивай!..

Буйносов. Не знаю, в какую сторону глаза отвести от стыда-то… Уйти, что ли, отсюда.

Ольга. Государь ждать приказал.

Буйносов. Чего?

Поспелов. Не толпитесь около кузни, сядьте вон там, на бревнах.

Все семейство Буйносовых идет к бревнам. Якорь продолжают ковать.

Буйносов. На бревнах, Авдотья, думному боярину. Конец это, что ли?

Авдотья. Юродивые давно кричат: скоро конец всему, антихрист народится.

Буйносов. Тише, ворона, знаешь – за такие слова…

Авдотья. Сбывается, батюшка.

Буйносов (калмычонку). Абдурахман, клади нам мягкое под зад. (Усаживается.)

Мишка. Тонька, Ольга, дайте семечек.

Ольга. Обойдешься.

В кузнице кончили ковать. Петр в кадке моет руки.

Петр (Жемову). Это кто же – черт безрукий?

Жемов. Не серчай, Петр Алексеевич, меня ведь тоже били за такие дела.

Петр. Я не виноват, клещи были неподходящие, видишь, как руку-то ссадил.

Жемов. Клещи были подходящие, Петр Алексеевич.

Петр. Помолчи все-таки…

Жемов. Можно помолчать.

Издали голоса часовых: «Смирна!»

Поспелов. Смирна! На караул!

Петр (вытирая руки). Кто идет?

Поспелов. Фельдмаршал Шереметев, адмирал Апраксин, третьего не знаю, четвертый – денщик Меншиков.

Антонида. Ольга, какие пышные кавалеры!

Ольга. Это государевы министры.

Меншиков быстро входит, подходит к Петру.

Меншиков. Петр Андреевич Толстой прибыл.

Петр. Давай, давай его сюда.

Входит Толстой, Шереметев и Апраксин.

Здорово, Толстой, здорово, господин фельдмаршал, здорово господин адмирал…

Министры кланяются, сняв шляпы и метя перьями.

Мишка (тихо). Глядите, перьями по земле метут, умора.

Ольга (тихо). Молчи, дурак великовозрастный. Петр. Какие вести из Константинополя? Толстой. Дурные, государь.

Петр пронзительно взглянул на него, отходит в сторону. Толстой отходит вместе с ним.

Петр (отрывисто). Говори.

Толстой. Когда шведский король учинил нам жестокую конфузию под Нарвой, цезарский посол и английский посол в Константинополе делали великому визирю приятный визит с немалыми подарками. Турки тогда едва не склонились на войну с нами.

Петр (нетерпеливо). Короче, не тяни.

Толстой. Слушаю… Когда же король Карл нежданно повернул от Новгорода на Варшаву и на Дрезден и учинил конфузию польскому королю и саксонскому курфюрсту, цезарский посол и английский посол в Константинополе делали мне визит и спрашивали про твое, государь, здоровье. Нынче же, когда ты, государь, начал славно бить в Ингерманландии[64] шведские войска, цезарский посол и английский посол делали великому визирю приятный визит и дали ему ж сорок тысяч червонцев и склонили нарушить мирные договоры с нами и грозить нам войной.

Петр. Что ты пустое мелешь, старая лиса!

Толстой. Таков великий европейский политик – не допускать Российское государство к Балтийскому и Черному морям.

Петр. Хороши привез вести! Для чего ж я тебя в Константинополь посылал?

Толстой. В европейский политик с пустыми руками лезть напрасно, государь. Против цезарского и английского посла мы у великого визиря только под носом сорока соболями помахали, да и соболя-то были молью траченные. Оные послы не только у визиря – у самого султана сидят на диване, кушают шербет, а нас дальше сеней и пускать не хотят.

Петр. Денег у меня нет.

Меншиков. У нас другое имеется – покрепче – для европейский политик.

Петр. Молчи, не моги встревать. (Указывая на строящиеся корабли.) Вот мой политик.

Меншиков. По сорока пушек – каждый.

Петр. На этой неделе оснастим «Нептуна», на нем и поплывешь в Константинополь – разговаривать с великим визирем. (Пальцем Толстому в лоб.) Не была бы твоя голова умна, давно бы слетела на плахе, это ты хорошо знаешь… Добудь мне мир с турками… Черт с ними, хотя бы на десять, на пять лет.

Толстой. Постараемся, коли бог поможет.

Петр. А не поможет бог – все равно сделаешь. (Берет у Апраксина бумагу.)

Меншиков (Толстому). Сорока соболями помахал! Сорока пушками надо, – это другой разговор.

Толстой (предлагая табакерку). Угощайтесь, господин денщик.

Меншиков. Данке зер.

Петр. По старинке думаете, господин адмирал, по старинке работаете… Матрозов мне нужно – худо-худо – две тысячи ребят, привыкших к морю.

Апраксин. Откуда же их взять, Петр Алексеич, – народ наш сухопутный…

Петр. Пошли на Белое море, к поморам, они волну и ветер любят.

Апраксин. Слушаю… Будет сделано.

Петр (Шереметеву). Господин фельдмаршал, сегодня ты едешь к войску?

Шереметев. Сегодня, Петр Алексеевич.

Петр. В Москве – проездом – захвати сына Алексея… Довольно ему по церквам да монастырям шататься, про антихриста с юродивыми гнусавить. Пускай в твоем шатре поживет, на бранном поле.

Шереметев. Слушаю. Будет сделано, Петр Алексеевич.

Петр. Алексашка!

Меншиков. Здесь, мин херц.[65]

Петр. Обедаем у тебя… Кланяйся, проси гостей… Девок проси, княжон Буйносовых. (Рассматривает бумаги, поданные Шереметевым.)

Меншиков (подходя к семье Буйносовых, начинает раскланиваться). Боярышням Буйносовым гутен морген…[66] Прошу пожаловать ко мне, прелестные девы, эсен,[67] водка тринкен,[68] чем бог послал…

Ольга. С удовольствием, прелестный кавалер.

Антонида. Ваши гости, прелестный кавалер.

Буйносов (подходя). Постой, постой, ты сначала скажи – кто ты таков, объявись.

Меншиков (кланяясь ему и Авдотье). Царский денщик Александр Данилович Меншиков.

Буйносов. Какого роду, скажи?

Меншиков. Самого подлого.

Авдотья. Меншиков!.. Батюшка, в Москве все знают, что ты медведя водил и пирогами торговал.

Меншиков. Случалось.

Буйносов. Не пойду! Дочерей не пущу! Не видано это, не слыхано…

Петр (отрываясь от чтения бумаги). Князь Роман Борисович, это сынок твой?

Буйносов. Недоросль, государь.

Петр. Эка, недоросль, – коломенская верста… Чему его учишь?

Буйносов. К ученью неразумен еще, мал.

Авдотья. Дитя еще нежное.

Петр. Вот… Отправляем в Амстердам учиться детей дворянских. (Указывает на бумагу.) Один у нас заболел оспой, так мы пошлем твоего взамен.

Буйносов. Мишку моего в Амстердам?!

Антонида (быстро – сестре). Мишку нашего в Амстердам посылают.

Ольга. Вот дураку счастье подвалило…

Авдотья (завыла). Не берите от меня сына мово родного… Лучше в могилу нас обоих заройте…

Мишка (завыл, но притворно). Родной батюшка, родная матушка, зачем меня на свет родили… Пропала моя головушка…

Петр. Подойди!

Мишка подходит, за ним Абдурахман.

В Амстердаме учиться будешь или по кабакам шляться?

Мишка. По кабакам… (Повалился в ноги.)

Абдурахман. Учиться будем.

Петр. Это кто такой?

Абдурахман. Абдурахман, холоп.

Петр. Поедешь с княжонком в Амстердам, присматривай за ним, чтобы там не пьянствовал.

Абдурахман. Присмотрю, Мишка будет учиться.

Меншиков. Мин херц, бородач упрямится, не идет… Меня лает…

Петр. Дай ножницы. Роман Борисович, устав знаешь? (Берет его за бороду.) Быть на ассамблеях всем, равно мужска и женска пола, без места… Пить, танцевать и табак курить… (Режет ему бороду.)

Буйносов. Государь! Батюшка!.. Боже мой! Боже мой!

Петр. Борода – гнусна и бесполезна, ибо есть обычай невежества и старой обыкновенности… Женской породе борода зело не любезна, ибо в ней грязь и вонь… (Меншикову.) С него возьмешь еще десять рублей – за бороду.

Меншиков. Есть! Мин херц…

Петр. Жемов!

Жемов (из кузницы). Здесь, Петр Алексеевич.

Петр. Обедать к Меншикову. (Антониде и Ольге.) Обрадовали меня, что приехали… Нам красивые девицы до смерти нужны… А уж плясать научим так, чтобы каблуки отлетали…

Все уходят.

Авдотья (мужу). Батюшки, оголили, голова-то, слава богу, еще осталась. Бросил бы ты упрямиться. Буйносов. Не видано, не слыхано…

Картина вторая

Лифляндская изба.[69] За дверью шум, сердитые голоса. Дверь распахивается. Вскакивает Поспелов, таща Екатерину в изодранном платье, в солдатском кафтане поверх. Толкнув ее на лавку, оправляет на себе парик, платье.

Поспелов. Дьяволы! Шум какой подняли! Было бы из-за чего… (Екатерине.) Ну, ты… Не реви, говорю, замолчи. Сказано – взять тебя к фельдмаршалу и – вся недолга. Вымой личико, оправься, неряха… Как звать?

Екатерина. Ой, ой, ой…

Поспелов. Ну что – ой, ой!.. Спасибо скажи, что тебя из обоза в боярские хоромы взяли… Там бы тебя под телегой помяли драгуны… Не реви, перестань, дура… Фельдмаршал бабьей сырости не любит… Иди, я солью… (Толкает ее к рукомойнику, подает ей умыться из ковша.) Мой щеки, глаза мой хорошенько, вода студеная. Тебя вчерась, что ли, в плен взяли?

Екатерина. Вчера-а-а…

Поспелов. Кто взял, Федька?

Екатерина. Федика…

Поспелов. Ты по-русски-то понимаешь?

Екатерина. Понимаешь чути-чути…

Поспелов. Утиральника нет чистого… Подолом вытрись… Стирать-то умеешь?

Екатерина. Умеешь чути-чути…

Поспелов. Фельдмаршал чистоту любит… Он в Италии бывал и в Константинополе бывал, к чистоте привык… Ты возьми ведро, тряпку, вымой пол, лавки, первым делом… Поняла меня? Вон ведро… Да сними ты кафтанишко солдатский… А юбку подоткни, где рваная. А стряпать умеешь?

Екатерина. Стряпать умеешь чути-чути…

Поспелов. Чути-чути… Ты ему щи навари, чтобы ложка стояла… Фельдмаршал страсть наваристые щи любит… И все такое прочее, горячее. Чего опять плачешь, я тебя добру учу… Чтоб фельдмаршал был с тобой ласковый…

Екатерина. Он ласковый?

Поспелов. То-то, что ласковый к вашей сестре.

Федька (врывается). Господин квартирьер… Зачем у меня девку отняли из обоза? Она моя добыча… Я ее на шпагу взял.

Екатерина. Он меня на шпагу взял, он меня защитил. Он правду говорит, солдаты платье уже на мне рвали, он мне свой кафтан на плечи надел.

Федька. Поспелов, отпусти девку.

Поспелов. Очумел ты, – девку для фельдмаршала привели.

Федька. Очень хорошо. Катька, надевай кафтан.

Екатерина. Сейчас надену кафтан.

Поспелов. Уйди добром, Федор.

Федька. В артикуле нет такого закону – отымать добычу у солдата. (Тащит Екатерину к двери.)

Поспелов (с силой отталкивает его). Из-за тебя мне головой отвечать!

Федька. Ты чин не велик. (Ударил его в грудь.)

Поспелов (покачнулся, но устоял). Ого, ты вот как, брат…

Федька. Еще хочешь?

Поспелов. Получай… (Ударил Федьку в грудь, тот не покачнулся.)

Федька. Не серди меня.

Поспелов. Сказано мне – девку беречь, приказ военный, живую не отдам.

Федька. Ой, не серди меня.

В это время под самыми окнами – отчаянная стрельба, лязг сабель, крики.

Екатерина. Ой, шведы!

Поспелов. Вот черт, опять шведы!.. На… (Сует Федьке ружье, хватает пистолеты.)

Оба выбегают.

Екатерина. Майн готт![70] (В страхе становится за печку.)

Алексей (вбегает в ужасе). Шведы!.. Шведы!.. (Срывает с себя офицерский шарф, бросает, мечется. Выдергивает из кармана пистолет, взводит курок.) Проклятые, проклятые… (Слыша голоса.) Кто там? Кто там?.. (Швыряет пистолет.)

Входит Шереметев.

Шереметев. Ничего, бог милостив…

За ним входят Ягужинский, генерал фон Липпе и Поспелов.

Жалко – царевича напужали.

Алексей. Отбили шведов?

Шереметев. Отбили, батюшка… Да шведов немного и было, они тут повсюду рыскают – за хлебом, за сеном… И ведь чуть не взяли у нас обоз… Как же ты, генерал фон Липпе, их проморгал? Эх, немец ты, немец…

Ягужинский. Не подоспей Меншиков – пропал бы весь обоз.

Фон Липпе. Этот война – неправильный война. Это не научный война, это разбойничья драка.

Шереметев. Видишь ты, – не научная война. А шведа бьем и города берем… Садись, генерал, садись, полковник, садись царевич… (Поспелову.) Избу для царевича приготовили?

Поспелов. Все готово, велел только печь вытопить.

Шереметев (тихо). Пленную девку привел?

Поспелов. Привел.

Шереметев. Иди.

Поспелов уходит.

От Петра Алексеевича ответа не получено. Как нам быть теперь? Более того, неприятельской земли разорять нечего, – все разорили и запустошили, что могли. Осталась у неприятеля только Нарва, Ревель да Рига. Шведы уже становятся на зимние квартиры. Король Карл гоняется по всей Европе за королем Августом польским, и Карла сюда скоро не ждут. Дать ли нам отдых войску и становиться на зимние квартиры, или пойти еще побить генерала Шлиппенбаха и уж тогда окончить зимний поход? Что скажешь, царевич? Твой голос – первый.

Алексей. Отец прикажет – то и делай, поменьше думай.

Шереметев. Петр Алексеевич думать нам велит. За то он и бояр подкосил, что плохо думали, и нас, худородных, поставил – добывать отечеству славу.

Алексей. Отвяжись от меня, Шереметев. Знобит меня, отвели бы меня в избу.

Шереметев. Знобит – с непривычки. Петр Алексеевич тоже спервоначалу-то – стоит, бывало, под ядрами весь белый, губы закусит до крови. Потом привык.

Алексей. Никогда я не привыкну… Напрасно меня из Москвы привезли… Нарочно меня – мучить привезли… Проклятые, проклятые…

Входит Меншиков, разгоряченный, в руке окровавленная шпага.

Меншиков. Видел… Изрубили к черту весь отряд. Сорок два шведа… Троих сам с седла снял. (Вытирает шпагу о полу кафтана, бросает в ножны.)

Шереметев. Ну, что ж, славно потешился, Александр Данилович. Ратная потеха – мужам утеха.

Меншиков. Жалко, царевича с нами не было, повеселился бы на коне с вострой сабелькой.

Алексей. Ну тебя к черту, дурак ты, Меншиков.

Меншиков (хохочет). Привыкать надо к таким делам. А ну, как Петр Алексеевич спросит, не пужался ли ты шведов, ядрам не кланялся ли? Что ему ответить?

Алексей (с ненавистью). Время будет – об этих словах пожалеешь, Меншиков.

Меншиков. Ну? Неужто?

Шереметев. Не цепляйся ты к нему, Александр Данилович. Царевич молод, от дворцовой неги взят в поход, а ты, гляди, какой боров.

Алексей. Я пойду лучше. (Идет к двери.)

Шереметев. Проводи его, возьми фонарь в сенях.

Меншиков. Надоел он мне хуже горькой редьки.

Меншиков и Алексей уходят.

Фон Липпе. Господин фельдмаршал задал весьма серьезный вопрос… Что нам делать?.. Гм… Сразу я не могу ответить. Я должен хорошо подумать ка сытый желудок.

За печкой вздохнули, Шереметев обернулся, кашлянул.

Шереметев. Что ж… Поди, поди, генерал, подкрепись, потолкуем после ужина.

Фон Липпе. Военная наука говорит: никогда не решай поспешно. Торопливость и голодный желудок – худший враг человеку. (Уходит.)

Шереметев. Навязали нам, прости господи, немца, слушать его, – до сих пор бы под Новгородом стояли, все думали…

За печкой опять вздохнули.

(Забеспокоился, взял со стола письмо, опять покосился на печку.) Ты вот что, Ягужинский, возьми-ка письмо, перебели, нынче же государю послать… Поди, поди к себе…

Ягужинский. Разреши, господин фельдмаршал, – не человек ли за печкой?

Шереметев. Кошка, кошка за печью. Поди, поди… (Дает ему шляпу, толкает к двери.)

Ягужинский уходит. Шереметев идет к печке. Из-за нее выходит Екатерина.

Здравствуй.

Екатерина (делает книксен). Гутен таг…[71]

Шереметев. Зовут как?

Екатерина. Элене – Катерина…

Шереметев. Хорошо зовут… Ну, Катерина, садись, не бойся, не обижу.

Екатерина. Спасибо.

Шереметев. В плен тебя взяли? Ай-ай… Бывает, бывает. Роду какого – боярышня?

Екатерина. Нет, служанка… В услужении была у пастора Эрнеста Глюка.

Шереметев. Служанка? Очень хорошо. Стирать умеешь?

Екатерина. Стирать умею. Наваристые щи умею варить.

Шереметев. Весьма хорошо. А мне, видишь ты, в походе без женщины трудновато, и холодно, и голодно, нет тебе рубашки постирать… Да то, да се… Ну, что же ты – девица?

Екатерина (заплакала). Нет уже.

Шереметев. Очень хорошо… Значит, замужем?

Екатерина. За королевский кирасир[72] Иоганн Раббе.

Шереметев. Убит, чай?

Екатерина. Не знаю. Как вашим войскам ворваться в Мариенбург, – Иоганн бросился в озеро и поплыл.

Шереметев. Утонул… Плакать, Екатерина, не надо… Ты молодая, красивая… Погоди немного, по первопутку пошлю солдата в Новгород, привезут тебе платье шелковое, пестрое, шубенку лисью… Есть хочешь?

Екатерина. Очень.

Шереметев (хлопотливо сдергивает полотенце с того, что стоит на столе). Ах, батюшки, а есть-то и нечего… Тебе бы, чай, пряничков медовых хотелось?.. Вот мясо да хлеб черствый… Вино пьешь?

Екатерина. Не знаю. (Быстро ест.)

Шереметев. Значит, пьешь.

Екатерина. Значит, пьешь.

Шереметев. Ишь ты, какая голодная… Покушай, выпей, обойдись… Мы хорошо заживем… Я ведь еще ничего себе?

Екатерина. Ничего себе…

Шереметев. Меня бабенки любят… Бранить или побить – я это никогда… Само собой, и ты со мной поласковей…

Екатерина. Как вас величать?

Шереметев. Борис Петрович.

Екатерина. Выпейте со мной, Борис Петрович.

Шереметев (наливает). Здравствуй, Катерина.

Екатерина. Здравствуйте, Борис Петрович… Садитесь поближе уж.

Шереметев. Ишь ты какая, черноглазая…

Входит М е н ш и к о в.

Меншиков. Отвел… На печку уложил… Чистый волчонок…

Шереметев. Да господь с тобой, Александр Данилович, ты бы пошел к себе, поужинал, опосля потолкуем.

Меншиков. Так, так, так… Это кто же у тебя такая?

Шереметев. Да так, девка одна пленная, белье стирает. Ужина-то у меня и не собирали, и горячего нет, ты поди к себе, поди.

Меншиков (глядит на Екатерину: внезапно – горячо). Фельдмаршал, уступи девку!

Шереметев. Да господь с тобой, Александр Данилович… Она мне самому нужна…

Меншиков. Продай… Ей-ей, продай… Не пожалею, торговаться не стану…

Шереметев. Да что ты, не надо мне твоих денег.

Меншиков. Кобылу отдам караковую!.. Бери чепрак и седло!

Шереметев. Да не хочу я твоей кобылы!

Меншиков. Ох, не ссорься со мной, фельдмаршал…

Шереметев. Да на что тебе эта девка далась, Александр Данилович! Да и девка-то худая… Все у тебя есть: молодой, взысканный… Чего ты у старика последнее отнимаешь.

Входит Поспелов.

Поспелов. Александр Данилович, царевич тебя зовет, вина требует, сердится.

Меншиков. Ладно… Фельдмаршал, подумай хорошенько… Мне ведь что загорится – через огонь полезу. (Подходит к Екатерине.) Ну, где тебе с такой, старому, справиться!.. Верно я говорю?

Екатерина. Где тебе с такой справиться!

Меншиков (целует ее). Сахарная! (Идет к двери.) На другом отыграешься, фельдмаршал. (Уходит.)

Шереметев. Бесстыдница… Ах ты бесстыдница!

Картина третья

Деревянные палаты Меншикова в Петербурге. Меншиков входит, сбрасывает шляпу, плащ.

Меншиков. Катерина, Катерина!

Екатерина (появляется в боковой двери). Здесь я, Александр Данилович, свет ясный…

Меншиков. Сейчас гости будут.

Екатерина. Гости.

Меншиков. Готовь скорее, что есть дома… Дай-ка новый парик да кафтан побогаче.

Екатерина кидается к сундуку, достает.

Царь вдруг приказал – чтоб была ассамблея.

Екатерина. Александр Данилович, у нас – только холодное, горячего ничего нет.

Меншиков (одеваясь). Ставь что есть… Да на разные столы насыпь табаку кучками, да трубки, свечи, шахматы не забудь. Водки покрепче, перцовой, – иностранцы будут.

Екатерина. По какому случаю ассамблея?

Меншиков. Дура! Погляди. (Показывает на груди портрет Петра.) Походил я в царских денщиках, довольно. Сегодня пожалован губернатором Питербурха.

Екатерина. В сем случае позвольте поцеловать вас в сахарные уста.

Меншиков (у зеркала, надевая парик). Оставь, не мешай… Я муж государственный, – целуй руку.

Екатерина. Александр Данилович, но ведь и города такого еще нет, одни болота да черные хижины.

Меншиков. Построим… А что, плохи мои палаты?.. (Указывая в окно.) Неву отвоевали у шведа – наша. Балтийское море – наше… Гляди: это тебе не город… К осени закончим крепость, – швед зубы сломает… Адмиралтейство – не хуже, чем в Амстердаме… По берегам дворцы будем строить… Ну, ступай, ступай, никак уж идут…

Екатерина. А мне где прикажешь быть, на кухне?

Меншиков. Побудь где-нибудь… Начнем танцевать – приоденься, отчего же, попляши… Только не суйся ты на глаза Петру Алексеевичу.

Екатерина. Отчего не соваться на глаза Петру Алексеевичу?

Меншиков. Отчего, отчего… Была у него девка Анна Монсова, он про нее узнал нехорошее и ее – долой. Вот уж около года ходит один, как голубь… Смотри, Катерина…

Екатерина. Смотрю, Александр Данилович. (Уходит.)

Меншиков (в окошко). Эй, Шафиров, здорово… Иностранцев веди с красного крыльца… Куда же ты в грязь лезешь, потонешь, левее бери, по доскам…

Чистая перемена.

Там же. Широкие двери в глубине раскрыты. Столы. Свечи. Гости сидят за столом, пьют, курят. За одним из столов – иностранцы: купец Блек, шкипер Зендеман. Шафиров и около М е н ш и к о в с кувшином. За другим столом – Петр играет в шашки с Ж е м о в ы м, около купец Свешников.

Меншиков (Шафирову). Почему англичанин не хочет пить, почему скучен?

Шафиров. Господин Блек обижается, что государь на него не глядит.

Меншиков. Больно уж твои иностранцы важны приехали.

Шафиров. Деньги у них большие, Александр Данилович.

Меншиков (купцу Блеку). Господин Блек, надо тринкен.

Блек (подняв палец, предостерегая). Но-но-но!

Шафиров. Да он говорит – для него чересчур крепко.

Меншиков. А нам в самый раз. Не хочет, не надо… Шкипер Зендеман, выпьем за первый голландский корабль, что ты не побоялся – приплыл к нам в Петербург…

Шафиров (переводит). Let's drink to the first Dutch ship in Petersburg, your health – you weren't afraid to come to us.[73]

Зендеман. Тринкен? Можно. (Пьет с Меншиковым.)

Меншиков. Ты правильный человек, морской человек.

Зендеман. Крепкий водка.

Меншиков. Нам таких людей побольше. Давай еще.

Петр (Жемову). Стоп! Плутуешь, брат.

Жемов. Правильно, Петр Алексеевич, отроду я не плутовал. Три пешки беру и тебя – в нужник.

Петр (раздумывая). Постой, постой…

Свешников (Жемову). А тебе бы, кузнец, поддаться надо.

Жемов. Зачем я ему поддамся? Мы в крепкие играем, не в поддавки.

Свешников. Все-таки.

Жемов. Это ты, купец, все-таки… А мы – не все-таки.

Петр. Ладно. Сдаюсь. (Меншикову.) Данилыч, я проиграл полтину, заплати ему.

Меншиков (подходя). Мин херц, Шафиров говорит – у англичанина Блека деньги большие. Только он хочет тяжелый договорчик, чтоб весь мачтовый и корабельный лес шел ему и никому больше… А уж надутый, мин херц, как пузырь, сидит. И дает дешево.

Петр встает, подходит к иностранцам. Они встают.

Петр. Выпить хочу за любезного брата моего аглицкого короля.

Шафиров (переводит). The tzar wishes to drink the health of his beloved brother, the king of England.

Петр. Данилыч, крепышу, самого жестокого.

Меншиков. Есть, мин херц, самого жестокого.