Опыт присутствия

      Отсутствие нравственного воспитания у детей невозможно восполнить идеологической корректировкой. Формирование ребенка – сложный процесс, его неустойчивость связана также с тем, что восприятие действительности акцентировано или смещено у молодежи. Отчасти это связано с тем, что называют "болезнью возраста", но эмоциональность, стремление к самоутверждению, групповые ценности и особенно страсть к потребительству – эти черты характера, при отсутствии здоровых ориентиров в обществе, сохраняются и делаются нормой поведения. Обществу необходимы простые принципы поведения: сдержанность, скромность, работоспособность, честность, твердость.
      Привить эти качества, "зарядить" ими, должна прежде всего семья. Но как самим родителям вернуть веру в то, что утверждает человеческое достоинство?! Что мы видим сейчас? – В сознании людей уживаются дикие несоответствия. Их духовность, культуру, просто способность воспринимать и понимать факты разделяют столетия. Даже хорошие родители не могут защитить сознание детей от разрушительного воздействия окружения. Отсутствие духовного гипертрофирует материальное. А где подиум демонстрации материального? – Прежде всего, преуспевающие группы населения. Они разъезжают в лимузинах, щеголяют тем, что можно на себя напялить, демонстрируют себя, выпячивая обретенные привилегии. Я видел подвыпившую стайку третьеклассников, сверкавшую золотыми украшениями. Быть может, выпили они украдкой, но одели-то их родители. Каковы же моральные ценности в таких семьях! Для них нормой становится проявление нетерпимости, хамства, высокомерия и чванства. Нам необходимо развивать в себе способность воспитывать совсем другие качества – вежливость, сострадательность, самоотверженность, доброту и великодушие, терпеливую заинтересованность, и главное, уважение к
      ПРАВДЕ. Мы должны проследить путь, где эти противоположности создали выбор между жизнью и смертью, и поддержать жизнь. Это тоже главные положения перестройки.
      Безусловно, требуется мужество, чтобы взглянуть на драматические стороны нашего бытия. В свое время Нильс Бор сказал о создаваемой атомной бомбе, что один из десяти, что она вообще не взорвется, и один из ста, что она воспламенит атмосферу. Не такая уж ничтожная вероятность, но ей пренебреги. А в результате испытаний ядерного оружия в СССР и США, до 1953 года в атмосфере накопилось около 2% предельно допустимой дозы стронция. Создание электронной системы
      ПРО, при эксплуатации не исключает ошибки ведущей к катастрофе. В семидесятые годы сложились технологические обстоятельства, выскальзывающие из-под разумного контроля. Это связано с мировой и региональной экологией. В наши дни экологические проблемы достигли апокалипсического звучания. Даже ядерная угроза отступает на второй план перед таинственным и неотвратимым исчезновением озонного слоя… Разве амбиции, охраняющие интересы бюрократических групп, способны обеспечить Отечество необходимой энергией для мобилизации интеллектуальных и моральных сил для разрешения назревших проблем?!
      Исполнительское рвение при отсутствии широкой профессиональной информации плодило странные заблуждения. Я помню фотографию с изможденными лицами неопределенного возраста, из книги коллективного автора "Канал имени Сталина". Под фотографией подпись:
      "Природу научим, свободу получим" – из частушек беломорского хора". Вот она готовая формула вируса административного безумия.
      Тогда были уверены, что природу надо учить, а не изучать. И учили. И вирус поражал последующие поколения чиновников. Вот на карте река
      Уста. Здесь она еще сохранила изгибы в которых посылала воды свои в
      Ветлугу и матушку-Волгу. К чистым водам Усты надо было пробираться через буйные заросли жимолости, черемухи, сирени и жасмина.
      Приустские луга буйно поросли травами и цветами редкостной красоты.
      А птицы и насекомые наполняли благоухающий воздух звоном и трелями.
      И весь этот живой мир, войдя раз в человеческую душу, оставался там навсегда как сладость родной земли. Было такое… Но вот чиновник леспромхоза смекнул, что многовато зигзагов в Усте, – застревает сплавляемый лес. И порешили ее выправлять аммоналом да бульдозером, заодно и воде прямой ход обеспечить, чтобы не бормотала. А вода – в песок, а луга, да сладкий приустский кустарник – в пустыню, а чарующая красота реки – в небытие… Уж не с них ли писал
      Салтыков-Щедрин портрет Угрюм-Бурчеева? Ах, много можно было бы за этой картинкой обобщений сделать, да пусть уж додумает сама Нина
      Андреева.
      И еще немного о природе. Трагедия революции заключена для нации, прежде всего, в потере генофонда. Если биологию изучать не по теории Лысенко и Лепешинской, то можно понять, что генетика "не буржуазная шлюха империализма", а наука, отражающая реальность состояния вида. Но не будем сейчас искать виновников, а просто рассмотрим факты:
      Гражданская война. В ней, вооруженный до зубов, противоборствовал самый активный слой населения – и погибал. Коллективизация – ей отвергался зажиточный слой населения, к сожалению, он же был и наиболее трудолюбивый, крепкий крестьянин – и погибал. Период массовых репрессий – преследовался не только широкий слой партийно-хозяйственного и военного чиновничества, уничтожалась всякая политическая и духовная активность; ее носители, люди – погибали. И на войне погибал лучший генофонд. Молодость, не защищенная жизненным опытом, открыта, благородна, безрассудна и беззащитна. Если сюда включить деятелей науки, по которым прошла коса всех этих периодов, да еще специально имела свои послевоенные годы, то можно представить какие потери понес генофонд нашей страны.
      Но это одна сторона. На фоне названых изменений происходили социально-психологические. Можно, конечно, поставить под сомнение влияние ген на создание психологического типа, или, напротив, реакцию социального приспособления на изменение генных структур. Но вероятнее то, что определенный генотип более психологически соответствовал возникающим условиям. Бюрократический отбор неизбежно впадал в противоречие с возвышенными качествами человеческой натуры. Бюрократическая машина подбирала человека по принципу его совместимости с формальными элементами. Потребность в инициативе породила тип "толкоча", не способного к анализу, не способного вступить в противоречие с уложением, но готового принимать решения.
      Исполнитель требовался без размышлений, размышления без самостоятельности. Действительно, взгляните на мыслящих людей, – малейший начальственный оклик вызывает у них оцепенение. Ведь именно они имели мнение, и то, что они его имели, представляло угрозу не только их жизненному комфорту, но и самой жизни. Многие понимают существо положения, но способных занять гражданскую позицию – не так уж много.
      Необходимо приземлить эти подвешенные над обществом группы населения на почву, от которой они оторвались. Не разобщенность и непримиримость, а согласие интересов на широкой демократической основе. Наше государство, став во главе беспрецедентного в истории движения по своей коренной реконструкции, делает проводником этих решений те элементы, от которых необходимо избавиться. В человеческом плане это означает, что представителям косной машины, породившей так много бед в социальном и экономическом хозяйстве страны, предоставлена возможность исправить ошибки, перестраивая свое отношение к делу. Еще недавно, проживая на одной территории, мы находились в разных мирах и системах мысли. Сейчас появилась возможность стать гражданами одной страны, почувствовать, что наша многонациональность может восприниматься как нация.
      У нас много недостатков, но есть основа для их преодоления – социалистическая форма правления. Мы должны развивать данное, свято помня, что в нем устранен основной корень социальных конфликтов – вопрос о собственности на средства производства и государственную власть. "Альтернативные башни" в виде ретроградных или утопических предложений, не более чем умственные конструкции в системе общественной мысли.
      Стоим ли мы сегодня перед выбором? – Нет. Выбор определился семнадцатым годом. Сегодня мы должны осуществить его. Мы должны вернуть исторические долги и соотечественникам и мировому сообществу. Альтернатива между жизнью и смертью бывает у человека, человечеству этого не дано, – оно может выбрать только жизнь".
      Вот такое крылатое ощущение времени присутствовало тогда в моем сознании.
      Существо на столе двусмысленно хмыкнуло. Я сделал вид, что ничего не заметил и старательно продолжил летопись.
      Но общество пробуждалось, следуя за обманчивым светлячком надежды. Инициатива низов зашла так далеко, что мы в Городецком районе попытались создать политический клуб "Гражданин". Я был одним из инициаторов его создания, но вскоре убедился, что провинциальное сознание еще не созрело для политической борьбы. Они не только не умели формулировать цели, но даже не могли осознать их. Застарелая беда русского человека – неспособность осознавать собственные интересы. Подготавливая заявление от имени политического клуба, я писал: "… отрицательная инерция предыдущих десятилетий продолжает совершать разрушительную работу. Недостаток товарного вещества и значительное изъятие денег дельцами теневой экономики требует денежной эмиссии и ведет к ощутимым инфляционным процессам.
      Сопутствующая этим явлениям социальная несправедливость, коррупция, рост преступности, незащищенность граждан, дефицит, снижение жизненного уровня, подводит к опасной черте социальной напряженности". "Пять лет перестройки, пять лет мы бичуем себя, выставляя язвы и раны обнажаясь, казалось бы, до предела. Но в душе саднит, и разумом мы осознаем, что продолжаем жить в прежнем состоянии несвободы, потому что наложено табу на самую главную правду общества. Правда эта состоит в том, что в 17-м году мы были порабощены утопией, а утопия, как всякая неправда – бесчеловечна.
      Да, было мужество, было движение к свободе, но и то и другое эксплуатировалось с беспощадным политическим цинизмом и невиданной бесчеловечностью. "Классовая теория" и "классовая мораль", по заявлению их вдохновителей, не имели законов. Понимая по-человечески, что сегодняшние носители этой утопии являются невольными наследниками зла, что для них разрушение идеи является разрушением Ноева ковчега существования, мы, тем не менее, должны настаивать на утверждении правды. Если это не сделать сейчас, разрушение лжи примет длительные и жестокие формы. Классики марксизма создали вероучение насилия, которое в 1917 году воплотилось в практику откровенного разбоя. Она была направлена на
      "эксплуататоров" и уничтожала эксплуататорские классы. Но "классы" – это люди и они уничтожались уничтожением людей. "Эксплуататорские классы" по законам социальной эволюции состояли из цвета общества, были его плодородным слоем, подобно тому, как гумус является плодородным слоем земли. Этот слой с кровью содрали с тела общества.
      И как земля лишенная гумуса перестает плодоносить, так и общество, истощив чудом сохранившиеся запасы духовности и профессиональных знаний, деградировало до состояния, которому трудно подобрать соответствующее определение. Общество оказалось подобным телу ракового больного, организм которого уже не способен сопротивляться многочисленным метастазам. Действительно, если взглянуть на нашу историю, историю болезни, ведущую отсчет с октября 17-го года, то мы убедимся, что подобная социальная чума не имеет аналогов ни в списке революционных катаклизмов, ни в самых кровавых бойнях за всю историю человеческой цивилизации. Понятие "эксплуататоры" приобрело после революции чрезвычайно широкое толкование. Все кто мог вызвать хоть тень подозрения у новых повелителей Российской Империи, искоренялись самым беспощадным образом. Их жертвами стали дворяне, промышленники, финансисты, крупные, средние и мелкие землевладельцы, духовенство, писатели и поэты (за небольшим и худшим исключением) философы, трудовая интеллигенция – врачи, инженеры, учителя, ученые всех направлений науки, – вот кто был приговорен к уничтожению главным тезисом русской революции. Культ Сталина и его жернова нигде и никогда с такой неумолимой последовательностью и в таких огромных масштабах не уничтожали интеллектуальный слой общества.
      Антиинтеллектуализм стал государственной программой, вошел в национальное сознание. Жестокое преследование инакомыслия более всего разрушало интеллектуальный слой. Антиинтеллектуализмом пропиталась вся атмосфера общества. "По-простому", "по-народному", стало принципом восприятия явлений, принципом, который определял уровень информации, отбрасывая сложность и многообразие жизненного опыта и низводя его до императивов инстинкта и потребления. Отсюда и сладострастие, с которым преследовались всякие религии. Догмы желудка директивно отменили человеческое бессмертие, и это импонировало тем, кто не способен на постижение духовной истины.
      Религиозный поиск сосредотачивается на правде, нравственности, разуме, справедливости и любви. Все эти ценности антагонистичны практике советского общества. Признание их в настоящее время по-прежнему лишено своей естественной природы, они признаются по практическим соображениям, а не как сокровенная сущность человеческой природы. По-прежнему обходятся молчанием этапы социальной лоботомии и по-прежнему ставят капканы на лучших, думающих, честных".
      Это было сразу после Первого Съезда народных депутатов.
      Перестройка оказалась всего лишь словом, которым партийные идеологи попытались обозначить процесс преодоления глубокого кризиса.
      Пожалуй, это был первый символ отрезвления в мозговом центре партийной олигархии, и первое драматическое осознание своей ответственности за судьбу страны и мирового сообщества. К сожалению, слово, которым пытались отразить реальность в политических и экономических процессах последних десятилетий, так и осталось словом, потому что действие, на которое оно хотело претендовать, не могло осуществиться из-за отсутствия концепции, насыщенной реальным содержанием.
      Однако изменения происходили. Хозяйственный механизм страны требовал внедрения товарно-денежных отношений. Моделью, на которой надеялись создать какое-то их подобие, был "Закон о малом предприятии". Он слегка приоткрывал шлагбаум на пути светлого капиталистического будущего. Весной 91 года два друга, из тех, с которыми нас жизнь сводит случайно, предложили создать малое предприятие. Мое положение на работе позволяло воспользоваться излишними производственными площадями, давнее знакомство с
      Александром Минеевым, в то время главным инженером завода, убедить ответственных лиц в том, что площади действительно непригодные для производственных целей и могут быть арендованы. Идея предприятия заключалась в производстве гипсовых изделий. Главным товаром оказались популярные в то время копилки. У советского народа имелись излишки металлических денег, на которые все равно нечего было купить. Их желали хранить в виде небольших кладов в копилках из гипса. Поскольку я разбирался в юридических и финансовых тонкостях, и имел значительную долю в коллективном капитале, меня выбрали директором малого предприятия. Дела у нас шли неплохо, гипс в ту пору был дешевым, производственные площади – просторными, продукция пользовалась спросом. Но в самом начале движения, несмотря на то, что по уставу малое предприятие на три года освобождалось от налогов, я ощущал на себе лапу государства с его главным тезисом для хозяйствующих субъектов – "держать и не пущать!". С первого дня создания МП приходилось "крутиться и выкручиваться". Налоги, ограничения, были таковы, что при их полном соблюдении ничего не оставалось для нормальной работы предприятия. Впрочем, разработчиков новейших экономических доктрин, призванных вытаскивать нас из социализма, можно было понять. Они заботились о благе программ составляющих устои государства. Они не могли допустить, чтобы частная собственность превратилась в самостоятельный институт достаточный для определения хозяйственной политики страны. У нас просто не было настоящих специалистов по рыночной экономике, и поэтому ее первые образцы пристраивали в хвосте, но так, чтобы этот хвост мог вилять.
      По настоящему, вложения могут приращиваться за счет технологического цикла. У нас были специалисты, были небольшие производственные секреты, но не имелось серьезной производственной базы способной обеспечить устойчивость предприятия. У нас имелись легковесные основные фонды, а остальное – стены и оборудование, – на правах аренды. В принципе, действующие специалисты могли в любое время отделиться и образовать собственную подобную артель, или, говоря высоким слогом, Малое Предприятие, готовое производить конкурентную продукцию. Поэтому выплачивалась высокая зарплату способная отгонять бунтарские мысли, но это, естественно отражалось на возможностях роста предприятия. Если бизнес не растет, он деградирует. Мы изворачивались, стараясь увеличить капитал через торговый оборот посторонней продукции. Доходы увеличились, но их по-прежнему было недостаточно. Наступило золотое время сырьевых монополий. Гипс кратно дорожал. Используя собственные средства как трамплин, я решил осуществить более серьезную деловую идею.
      Расстановку сил по национальному признаку уже можно было предвидеть.
      Лилась кровь в Карабахе. Лилась кровь под саперными лопатками спецназа в Тбилиси. Специальные войска разгоняли демонстрации в
      Баку. Было понятно, что уйдут из Союза южноазиатские республики вместе с хлопком, сырье которого обеспечивало Российскую текстильную промышленность. Нормальный кабинет министров, радеющий о национальных интересах, должен был бить тревогу и увеличивать посевные площади льна. Но никого не интересовал лен, а уже простаивали владимирские ткачихи. Вот у меня и созрела несложная идея создания акционерного общества по производству и глубокой переработке льна. И расчеты-то совсем простые и выгода очевидная. В то время на сырьевой бирже в Лондоне тонна льноволокна стоила 1200
      . У нас, льнокомбинат Нижнего Новгорода (тогда, правда, еще
      Горького) покупал волокно по 280-340 рублей за тонну. Такие цены, при рациональном выращивании льна, только-только покрывали издержки производства, а при средне-российской технологии и производительности, делали его убыточным. Во времена плановой экономики имелись контрольные цифры, которые должны были выполнять руководители хозяйств, но вот, инициатива передается вниз, и председатели смекают, что вовсе не обязательно выращивать культуру, имеющую сомнительную рентабельность. Южноазиатский хлопок уходил из страны, собственное сырье утратило хозяйственную привлекательность.
      Я сделал расчеты на весь цикл глубокой переработки льна, с привлечением современных технологий, получалось что на выходе такой процесс даст кратную, к затратам, прибыль. Идеей создания широкой базы по производству льноволокна, с последующей обработкой, я заинтересовал семь колхозов, два предприятия и Городецкий
      Промстройбанк. Они согласились, объединившись создать открытое акционерное общество, и предложили мне, на первом акционерном собрании, возглавить его. К сожалению, в основании этого сооружения лежал очень маленький уставной капитал – по 50000 рублей, в то время как $ стоил тогда уже 6 рублей. Что можно было делать с капиталом соответствующим стоимости всего лишь одной "Волги"? Здесь не интересно рассказывать, как я пытался нарастить капитал, как мне предлагали под бизнес-план через третье лицо 125 миллионов рублей, с
      "откатом" в 25 миллионов, как меня пытался ограбить один старый друг и с каким трудом я вытянул через Арбитражный суд свои миллионы.
      Все это – частный случай общего государственного подхода при создании правовой базы ведения рыночного хозяйства. Я пришел к выводу, что надо либо принять форму криминального ведения бизнеса, либо расстаться с ним. Я выбрал последнее. Гораздо примечательнее другая деталь, связанная с идеей рационального льноводства. Мои экономические разработки по льну попали в организации, имевшие еще советские основные фонды – Горьковский комбинат льноволокна и
      "Московский лен". Под эти идеи они получили огромные кредиты и использовали их, практически, для уничтожения посевов льна, по крайней мере, в нашей области. Идея была проста, – на кредиты приобреталась по оптовым ценам стремительно растущая в условиях инфляции продукция – автомобили, холодильники, стиральные машины.
      После завершения товарного цикла они, в силу инфляции кратно возрастали в цене. Их продавали, и цикл повторялся. При этом, чтобы не отвлекать денежные средства от прибыльного дела, закупочная цена отраслевой продукции – льняной тресты – держалась на старом уровне.
      В условиях инфляции выращивание льна стало глубоко убыточным. С 91 по 94 годы посевные площади льна сократились в 20 и более раз, а в некоторых хозяйствах исчезли совсем! Вот так действовал спекулятивно-базарный бум Гайдара, который в правительстве называли уважительным словом "реформа". А в своем бизнесе я подчистил хвосты, рассчитался по долгам и к 1997 году остался "бедным советским пенсионером" с мизерной пенсией.
      Но вернемся к тому периоду, когда в политические будни страны ворвался необыкновенный август. В то время не было интереснее занятия, чем отслеживать развитие событий по телевизору. Гласность еще находилась в моде, и мы видели и начало путча, и его окончание.
      Рассматривая попытку части советского политбюро удержать инициативу в своих руках и поставить под контроль уходившие рычаги власти с позиций более позднего времени, нельзя дать однозначную оценку такому решению. Есть необратимая поступь истории. В ее сюжетах возникают различные варианты, но сама масса исторических обстоятельств настолько велика, что уже никакая плотина не может остановить ее стремительного течения. Не имеет значения успех или провал "путчистов", им в любом случае пришлось бы искать пути преодоления глубокого экономического и политического кризиса. Их победа могла означать определенное решение кадрового вопроса при выработке тактической линии. Быть может, нас ожидал "китайский" вариант экономического развития, сохранение Союза? – История молчит.
      Но кто бы поднял упавшее знамя национального возрождения? Понятно, что тот слой партийно-чиновничьей элиты не был самым лучшим. Это были консерваторы со свойственными именно этому слою признаками заторможенности, если не сказать туповатости. Но, с другой стороны, среди них не было хищников подобных Ельцину и Чубайсу. Они еще сохраняли признаки порядочности и морали, и как-то думали об ответственности перед обществом.
      Кульминацию августовских событий 91-го года я наблюдал по телевизору. Все врывалось в мою душу – и страх перед возрождением всевластия ГПУ, и волна эмоций свободолюбия, которая всколыхнула на
      Красной Пресне столицу, и всю державу. Когда по асфальту грохотали танки, все вспомнилось мне, – и Берлин, где протестующих немцев кололи штыками, и Венгрия, где Будапешт был отдан на разграбление солдатам, и Прага, где сломили волю чешского народа. Танки могли все. Но о чудо! – танкисты вылезали на броню и отказывались стрелять в демонстрантов. Правда имелись и ревностные исполнители, которым было приятно давить. И все же народ побеждал, жертвуя отважными юношами своими телами прикрывшими свободу. Меня переполняла гордость за Россию. В те дни свершилось немыслимое, – сдернули с пьедестала "Железного Феликса". Я благодарил Бога за возможность видеть уничтожение главного символа системы. Уже одна эта картина венчала и оправдывала мое политическое противоборство властям. Я как бы ощущал, что и мои идеи витают в умах тех, кто сейчас демонтировал памятник чекисту.
      Свобода приходила на волне эйфории. Недолго же она продолжалась.
      Как всегда одни доставали жар из печи, другие им пользовались. С радио и телерекламой в наши квартиры входила демократия. Затем она подкрепила свои усилия стремительной инфляцией, ростом базарных цен и, наконец, Гайдаровскими реформами. Окончательной смысл их мы уясним через несколько лет, но мне он стал ясен еще тогда, когда работал впоследствии расстрелянный Верховный Совет. Поэтому я пригласил и читателей "Нижегородского рабочего" последовать вместе со мной в мир теории и разобраться, что произошло со страной и ее экономическими институтами.
      "Разборка" – самое популярное занятие делового мира России.
      Правда, "вверху" и "внизу", она отличается качеством и масштабами.
      "Внизу", как утверждают авторитеты, она дает положительные бескровные результаты. Но есть средняя часть, она же и самая значительная, которая неприкаянно болтается между низом и верхом – народ, та самая Россия, в верности которой клянется правящая элита и бесцеремонно обирает элита уголовная. И хоть клятвы театральные, а с отдельного человека много не возьмешь, все понимают, что сила именно здесь, здесь и богатство. Народ – законный владелец Отечества и ему принадлежит настоящее и будущее России. Вот и пора среднему представителю народа разобраться в том, что с ним происходит – осознать, научиться представлять и защищать собственные интересы.
      Только гражданское общество обладает силой и возможностью защитить интересы большинства, только осмысленное отношение к действительности может быть условием построения гражданского общества.
      Перед нами стоят непростые вопросы:
      Какая система предпочтительнее – государственно-бюрократическая или демократическая; открытое или закрытое общество; рыночная или распределительная экономика?
      Мы должны понять, что руководит экономикой – политические пристрастия, олигархическое лобби или национальные интересы.
      Что лежит в основе процветания – производственные законы или национальный характер, каким образом отделить общечеловеческое от этнического, какой уровень общественного развития требуется для восприятия современной экономической культуры.
      Кто будет формировать основы экономического строительства – администрация или представительная власть, рынок или монополия; насколько вообще допустимо вторжение власти в процессы экономики; где спонтанное развитие рынка, и развитие, подчиненное регламенту законодательства…

ИСТОРИЧЕСКИЙ ЭКСКУРС В ЭКОНОМИЧЕСКИЙ ОМУТ

      Социалистическая хозяйственная мысль рождалась в пылающих умах революционеров, чьи стремления "разрушить до основания" воплощались самым решительным и беспощадным образом. Но как строить "новый мир" они не знали и приступили к экспериментированию. Хозяйственная практика СССР – это невиданный по размаху эксперимент в области прав собственности, в результате которого частное и национальное богатство уносилось в коммунистические закрома, оседая там и скудным ручейком перетекая к производителю. У нас нет истории экономики, есть – анамнез – история болезни. Однако, она имеет свои ярко выраженные вехи.
      Захватив власть, большевики понимали, что если им будут противостоять материально обеспеченные слои общества – власть не удержать. Они с удовольствием подхватили лозунг утопистов "все зло исходит от собственности и денег" использовали его с политической дальновидностью и невероятным упорством. Идея проста – собственность легко обнаружить и изъять, отсутствие денег не допустит ее нового образования. Военный коммунизм с натуральным обменом давал желанный идеал равенства всех, за исключением, конечно, "самых равных".
      Ничего примечательного в этом периоде не было, если не считать разрушения рынка.
      Переход к "мирному строительству" не лишил экономику роли средства достижения политических целей, но методы нуждались в коренном пересмотре. За плечами большевиков свирепствовала разруха, небывалый на Руси голод; полыхали крестьянские бунты, солдатские восстания, рабочие стачки. Большевики осознали, что достигли края эксперимента, за которым нищета становится такой же реальной угрозой власти, как и буржуазное богатство. С большим трудом логика политического прагматизма оформилась в непримиримых умах в виде концепции НЭПа. НЭП означал конец первого этапа эксперимента над правом владения собственности и денежным обращением, и открывал дорогу государственному монополистическому капитализму.

КОБАНОМИКА

      Но не долго длился медовый месяц капитализма с идеологией народных комиссаров. Сталин смекнул, что в такой форме союз рабочих и крестьян будет слишком много проедать, отвлекая ресурсы от подготовки к "мировому пожару". Следовало создать что-то новое, позволяющее одновременно управлять и обществом и ресурсами. Он взял кое-что из теоретического наследия времен военного коммунизма, кое-что из буржуазного наследия, познакомившись, похоже, с "Теорией занятости, процента и денег" Джона Менарда Кейнса. Получилась система, в которой, как мог бы сказать Коба, следуя диалектике своей мысли: "собственность – это и собственность и не совсем собственность; деньги – и деньги, и не совсем деньги". Экономическая концепция вполне соответствовала личности великого интригана: она имела два лица – официальное и фактическое; она была построена на терроре и страхе; она осуществляла заветную цель – окончательное ограбление подданных с сохранением поголовья; она ставила точку о месте денег и собственности при социализме. В ней все было наоборот: самый главный принцип – всеобъемлющая и исчерпывающая информация рынка – был заменен принципом государственной тайны, в которой тайна также имела многочисленные маски. Поступательное движение экономики содержало "генеральную линию", суть которой заключалась в милитаризации страны. На обочинах "генеральной линии" находился колхоз и ГУЛАГ. Они выполняли роль буферных зон в местах возникающих колебаний неповоротливого хозяйственного механизма. Чтобы сделать экономику устойчиво-восходящей, ее изолировали от воздействия внешнего рынка и ввели принудительный курс рубля специально для валютных операций. Теперь экономика получила гарнированную безопасность, и, несмотря на значительное отклонение реальных цифр пятилетнего плана от его контрольных значений, ничто не угрожало ей потрясениями. Она могла позволить себе любую производительность и предельную мобилизации в избранном направлении.
      Нормальная экономика работает на основе потребительских приоритетов общества, где национальные ресурсы осваиваются через стоимостную и ценовую цензуру: редкий ресурс, большая потребность – более высокая цена. В таких условиях потребитель довольствуется тем, что предлагает и в каких объемах поставщик рынка. Кобаномика обходит это затруднение.