— Магистр, вы оказываете мне незаслуженную честь, — выпалила она, едва приблизившись.

— Пекка, открою вам большой волшебный секрет: самые лучшие чародеи понятия не имеют, чего стоят на самом деле, — ответил Сиунтио. Был он седой и сутулый, всего на пол-ладони выше Пекки, даже по меркам куусаман невысокой, и более всего походил на престарелого аптекаря. Внешность, как это часто случается, была обманчива.

— Давайте-ка сюда свои сумки, — велел он, потянувшись к ее саквояжу.

Пекка подсунула ему тот, что полегче. Ей было бы не столь неловко и дико, если бы ее багаж помогал нести любой из семи князей. Те свои титулы получили по праву рождения. А Сиунтио честно добился каждой капли признания, которое завоевал за годы.

Сейчас, однако, он выглядел совершенно непримечательно. Подобно остальным пассажирам, он расталкивал встречных саквояжем, пару раз пихнул кого-то, ругался, когда ему наступали на ноги, и бывал обруган, наступив на мозоль другому. Пекка сочла бы большой честью, если бы ей отдавил ногу величайший чародей-теоретик своего поколения, но не все разделяли ее точку зрения — или догадывались, с кем их свел случай.

— Ну вот, — промолвил он, когда чародеи добрались до кареты. — Я отвезу вас в «Княжество». Мы заказали вам номер… Надеюсь, вы не против?

Он озабоченно покосился на гостью.

— Н-ничуть, — пробормотала Пекка слабым голосом.

Когда Илихарму посещали короли и министры, останавливались они неизменно в «Княжестве». Подобной гостиницы не было во всем Куусамо; в каждом третьем бульварном романе можно было прочесть описание банкета в «Княжестве», за которым неизменно следовала постельная сцена в одном из прославленных номеров.

— Вот и славно!

Забросив один саквояж в карету, Сиунтио швырнул туда же и второй, который отобрал у Пекки, загрузил гостью на сиденье, расстреножил коня, потом сам вскарабкался на облучок и взялся за вожжи. Он мог бы позволить себе нанять кучера, но, по-видимому, не утруждался.

— Знаете, вы не единственная остановитесь в «Княжестве», — заметил старик, когда карета тронулась. — Из провинций к нам прибыли еще несколько человек. Интересное сборище ожидается завтра в салоне Ахвенанмаа, не находите?

— Правда? — Пекка собрала остатки мужества и спросила: — Магистр Сиунтио… я не вполне понимаю, зачем меня вытребовали в Илихарму.

— Да ну? — Старик хихикнул, будто чародейка сказала что-то смешное. Если бы так поступил любой другой, Пекка разозлилась бы. Но Сиунтио решила пока простить.

— Дело в том предмете, — продолжал он, — на тему которого князь Йоройнен просил вас не печататься до поры. Судя по обрывкам, что удалось вам опубликовать прежде, вы, вероятно, ближе всех нас к цели.

— Из-за этого?! — задохнулась Пекка. — Я взялась за эту тему ради развлечения, не более того. Не знаю даже, найдется ли ей практическое применение.

— Я, если уж на то пошло, сам не знаю, — ответил Сиунтио. — Но может найтись, госпожа Пекка. Может найтись. Вы, как я уже заметил, глубже остальных проникли в суть вопроса. Другие, однако, могут смотреть на него шире . — Прежде чем чародейка нашлась с ответом, старик дернул за вожжи, и коляска остановилась. — Вот мы и приехали. Как видите, тут недалеко. Заходите. Поднести багаж?

— Не беспокойтесь, прошу вас, я прекрасно справлюсь! — Выпрыгнув из кареты, Пекка отобрала у него оба саквояжа.

Сиунтио просиял.

— Тогда увидимся утром. Салон Ахвенанмаа, не забудьте! — Крякнув, он хлопнул вожжами. Карета покатилась прочь, оставляя в размокшем снегу две узкие колеи.

Ошеломленной чародейке оставалось только ступить на порог «Княжества». Прислуга лебезила перед ней так, словно в гостиницу явился Свеммель Ункерлантский, способный и готовый снять голову с плеч любому, кто вызовет малейшее его неудовольствие. Номер, куда ее провели, подошел бы и капризному конунгу; комнаты были просторней, чем весь дом Пекки, и обставлены куда роскошней. Из меню на столике у огромной кровати чародейка заказала баранью отбивную с пряженой брюквой и пастернаком. Тележка с ужином прибыла с почти волшебной быстротой. Отбивная оказалась волшебно вкусной. А постель — не только просторной, но волшебно мягкой.

Опускаясь на перину, Пекка пожалела на миг, что рядом нет Лейно, чтобы насладиться роскошью вместе с ней и помочь в этом, — но только на миг. И хотя по пути из Каяни она вздремнула немного, долгий путь все же был утомительным. Она зевнула раз, другой и погрузилась в крепкий сон до самого утра.

В номере имелись даже паровая баня и холодный бассейн. Еще не вытерев голову, Пекка заказала завтрак, и не успела она моргнуть, как перед ней уже стояли жирная копченая селедка и пюре из репы. К тому времени, когда чародейка допила горячий чай, она уже ощущала себя готовой отправиться на поиски салона Ахвенанмаа.

Выбравшись в вестибюль, она едва не столкнулась с Сиунтио. Старик беседовал с другим чародеем-теоретиком из ровесников Пекки по имени Пиилис.

— Сегодня здесь собрались все наши коллеги, — заметил тот, когда с приветствиями было покончено. — Магистра Алкио и госпожу Раахе я оставил в кафетерии.

— Магистр Ильмаринен тоже придет, — ответил Сиунтио, — или я на нем отыграюсь. Больше никого не ждем.

Пекка почувствовала себя селедкой — не копченой, а живой, — заплывшей ненароком в стаю левиафанов. По какой-то причине они считали ее таким же великаном.

— Вон идут Раахе и Алкио, — указал Пиилис. — Они должны знать, где этот злосчастный салон.

Когда толпа чародеев-теоретиков с Пеккой в хвосте ввалилась в салон, оказалось, что Ильмаринен уже там. Магистр приходился Сиунтио почти ровесником и первым соперником — если верить самому Ильмаринену, то это Сиунтио уступал в их гонке. Раахе и Алкио оба достигли почтенного возраста; Пекке показалось, что Раахе в юности была красавицей.

— Начнем, — провозгласил Сиунтио. — Допрежь кауниан здесь были мы — куусамо. Допрежь лагоан…

Древний, как время, ритуал успокоил Пекку.

— Все мы, — продолжил старик, когда с формальностями было покончено, — тем или иным способом искали начало, объединяющее два основных закона магии.

Чародеи закивали.

— Искали, да, — хмуро проворчал Ильмаринен. — Если найдем, так помечтаем еще, чтобы нам вовсе искать не захотелось.

Сиунтио торжественно и согласно кивнул.

— Но если его найдет кто-то другой, — добавила Раахе, — мы все пожалеем, что искали не столь усердно.

Сиунтио кивнул снова. Ильмаринен — тоже, хотя и без охоты.

— Полагаю, что любой из вас знает о проблеме больше моего, — сказала Пекка. — Я подошла к вопросу с точки зрения сугубо теоретической и не заботилась о выводах.

— Позволю себе заметить, — пробормотал Сиунтио, — что ваши успехи, возможно, этим и обусловлены.

Ильмаринен фыркнул.

— Кто мог бы помыслить, что в наши дни могла сохраниться подобная невинность? — возгласил он.

Пиилис сухо хмыкнул. Алкио обернулся к Пекке.

— Подумайте, госпожа, — промолвил он, — чем больше мы узнаем о том, как устроен мир, тем более действенными становятся наши чары. Если за Двумя законами стоит Единый, не окажемся ли мы в силах предпринять деяния, прежде немыслимые?

— Возможно, что и так, — согласилась Пекка. — Я не задумывалась об этом, но, возможно, вы правы.

— Если мы сможем манипулировать магическими силами на уровне более глубоком, нежели Два закона, — грубо перебил ее Ильмаринен, — самые мощные ядра покажутся нам светлячками перед молнией, неужели непонятно? Мне-то понятно, язви меня в душу, к большому моему сожалению!

До сих пор Пекка об этом не задумывалась вовсе и очень жалела, что такое вообще может прийти кому-то в голову. Но Ильмаринен был прав — это она тоже поняла. Знание законов магии давало власть. И чародей был прав не только в этом…

— Надеюсь, — промолвила Пекка, — ни в одной из держав, что ведут войну на Дерлавае, этой темой не занимаются.

— Я тоже надеюсь, дорогая моя, — неспешно отозвался Сиунтио. — Особенно надеюсь, что в Дьёндьёше не ведутся такие разработки. Мы надеемся… но не знаем. То, что статьи не появляются в журналах, не доказывает, что темой никто не занимается. До начала войны мне попадались пугающие наметки в статьях из Лагоаша, из Альгарве, из Дьёндьёша. Насколько серьезно тамошние чародеи следуют этим наметкам… мы опять-таки не знаем. — Он улыбнулся грустно и беззлобно. — Увы.

— Этого нельзя допустить! — воскликнула Пекка.

— За этим мы и собрались здесь, — заключил Алкио. — И будем собираться время от времени. Ради этого мы будем продолжать свои исследования и делиться результатами — вовлекая все больше чародеев в свои разработки, полагаю, по мере того, как будут продвигаться дела… если будут. Но пока мы похожи на слепых бегунов. Лагоаш и остальные, возможно, обогнали нас, а возможно, и не выходили на дистанцию. Нам остается только продолжать бег.

Чародеи, собравшиеся за столом в роскошном салоне Ахвенанмаа, закивали; Пекка — столь же решительно, что и остальные.

Полк, в котором служил Талсу, снова застрял. Под недолгим командованием полковника Адому они продвинулись дальше, чем при покойном полковнике Дзирнаву за куда больший срок. Блистательный молодой маркиз полюбился солдатам. И поплатился за свою решительность, последовав за Дзирнаву на тот свет.

Полковник и граф Баложу, заменивший Адому, не был, подобно Дзирнаву, отъявленным негодяем. И не был героем, как Адому. Сколько мог судить Талсу, нынешний командир вообще ничего собой не представлял. Из него получился бы идеальный маркитант, ведущий счет башмакам, ремням, рубахам и штанам. Полковой командир из него был никудышный.

«Сегодня нам приказано продвинуться на две мили, — мог заявить он на утренней поверке. — Уверен, что все вы исполните свой долг перед королем Доналиту и нашей державой».

Уверенность в его голосе не звучала. Звучала скука. После чего полковник возвращался к себе в палатку, оставляя исполнение приказа капитанам и сержантам. Иногда полку удавалось продвинуться на означенные две мили. А иногда — нет. У альгарвейцев тоже имелись офицеры, которые что-то приказывали.

— Тебе не кажется порой, — спросил Талсу у своего приятеля как-то вечером, когда оба, прислонившись к деревьям, жевали хлеб с копченой говядиной, — что клятым рыжикам их офицеры меньше портят кровь, чем наши нам?

Смилшу оглянулся: не подслушивает ли кто? Талсу сделал то же самое, прежде чем открыть рот, и никого не увидел. То ли Смилшу померещился соглядатай, то ли просто кишка оказалась тонка, потому что он ответил:

— Полковник Баложу вроде бы никому крови не портит. Силы горние, да его вообще почти не видно!

— Вот именно, что «силы горние»! — взорвался Талсу. Не иначе слабое пиво ударило ему в голову. — В том и беда, разве не понимаешь? Он должен вести нас в бой, а не изображать из себя невидимку.

— В бой нас вел полковник Адому, — напомнил Смилшу то ли от осторожности, то ли из вредности. — На него тоже будешь жаловаться?

— Ничуть, — ответил Талсу. — Побольше бы нам таких офицеров. Думаю, у альгарвейцев их много.

Смилшу отхлебнул пива.

— Может, что и так. Варту бы тебя поддержал. — Он хмыкнул. — Конечно, Варту служил у полковника Дзирнаву денщиком, так что вряд ли будет беспристрастен. Но что бы там ни думали про себя рыжики, приятель, а наступаем-то мы.

— Да, только больно уж медленно, — ответил Талсу. — Видно же, что альгарвейцы против нас оставили только заслон. Нам бы перед Трикарико полагалось к этому времени стоять. — Он покачал головой. — И то вру — войти бы полагалось в Трикарико и с другой стороны выйти.

— Ну извините, генерал и великий герцог Талсу, ваше благородие, сударь! — фыркнул Смилшу. — Не знал, что король Доналиту назначил вас командующим альгарвейским фронтом!

— Да заткнись ты! — пробурчал Талсу голосом кислым, как его пиво. — Поищу лучше, куда задевался Варту. От тебя ни проку не дождешься, ни умного слова.

Он попытался подняться на ноги.

— Сиди ты, сиди! — прикрикнул на него Смилшу. — Мог бы сообразить, что у рыжиков непременно сидит в засаде какой-нибудь меткий гад да только и ждет, чтобы засадить тебе лучом в ухо. Хочешь, чтобы ему не пришлось даже целиться?

— Нет, только с дурнем вроде тебя водиться хочу еще меньше. Может, оно заразно.

Несмотря на резкие слова, Талсу остался сидеть. Смилшу не обиделся.

— Может, ты прав, — заметил он, выплюнув хрящик. — И что с того, что ты предлагаешь? Делать нам нечего. Коли альгарвейцы нас не пристрелят, так сгнием в застенках в тылу как изменники. Ни туда, ни сюда. Только и надежды, что все же победим, несмотря ни на что.

— Можно еще надеяться, что альгарвейцы перебьют всех наших дворян, — со злостью выпалил Талсу. — Тогда всем стало бы лучше.

— В этом амбаре мы уже смотрели, — заметил Смилшу очень-очень тихо. — А тебе, приятель, лучше быть поосторожней с тем, что говоришь и кому. Иначе тебе-то лучше не станет, что бы там ни случилось с нами. Понимаешь, что я хочу сказать?

— Понимаю!

Несмотря на это, Талсу все так же злился на мир вообще и закоснелое дворянство Елгавы — в особенности. Поскольку Смилшу не стал бы доносить на приятеля, дворянство не могло ему отомстить. Окружающий мир — дело другое. И десяти минут не прошло, как посыпался холодный мелкий дождик. Парой недель раньше или несколькими милями выше в горы — и вместо дождя выпал бы снежок. Хотя ночь солдатам предстояла сырая и безрадостная, Талсу не жаловался. Подобно дыму и пыли, дождь рассеивал боевые лучи, сокращая дистанцию поражения. Талсу надеялся только, что все альгарвейские стрелки, что сидят в засадах, там и слягут с грудной лихорадкой по такой погоде. Плакать по ним солдат не стал бы.

К сожалению, лишенные возможности чихнуть стрелки в засадах были не единственными альгарвейцами, способными попортить кровь своим противникам. На лагерь елгаванцев посыпались ядра. Где именно остановились на ночь солдаты короля Доналиту, альгарвейцы в точности не знали, но имели определенное понятие — достаточное, чтобы заставить Талсу и его товарищей выползти из-под одеял и заняться рытьем окопов в каменистой, пропитавшейся водой земле.

Вонзая лопату в грязь, Талсу всякий раз принимался ругаться.

— Вонючие рыжики, — бормотал он, — даже поспать ночью приличному человеку не дают…

Поблизости разорвалось ядро. Вспышка озарила лагерь подобно молнии. Взрывная волна подхватила булыжники и грязь, разбрасывая повсюду. В локте от виска Талсу просвистел камень с кулак величиной. Но солдат только выругался еще раз, не переставая копать.

На протяжении всей ночи в лагере то и дело вскрикивали раненые. Рыжики не засыпали противника множеством ядер — не сравнить с грандиозными катаклизмами Шестилетней войны, когда поля сражений превращались в опаленные волшбой изрытые пустоши. Но потраченные ими снаряды своей цели служили: некоторых елгаванских солдат они ранили, а остальным не дали выспаться. Если бы альгарвейскими силами командовал Талсу, он наградил бы каждого ядрометчика золотой звездой.

Наконец ночная тьма неохотно рассеялась, хотя ливень продолжал хлестать. За ночь потухли все костры. На завтрак Талсу досталась холодная размокшая овсянка, холодные, жирные и скользкие сардельки и пиво, настолько жидкое, что даже нескончаемый дождь не в силах был бы его еще более разбавить. Удовольствия трапеза ему доставила не больше, чем попытки заснуть в окопе, полном воды.

Полковник Дзирнаву закатил бы истерику: мол, дождь испортил его роскошный завтрак. Полковник Адому позавтракал бы солдатским пайком, а потом повел бы своих людей в атаку на позиции ядрометов, столь досаждавших им ночью. Чем питается полковник Баложу, Талсу не знал. Из палатки своей командир вышел на час раньше, чем очнулся бы Дзирнаву. Над головой он держал зонтик, отчего больше походил на школьного учителя, чем на дворянина, командующего пехотным полком.

— Нет смысла двигаться вперед в такую погоду, — промолвил Баложу, оглядевшись. — В этакую хмарь врага не застрелить. Легче подпустить его поближе да оглушить жезлом. Вышлем разведку и выставим передовые посты, но в остальном, полагаю, нам следует задержаться, пока погода не улучшится.

Поспорить с этим Талсу не мог даже про себя — если бы солдату взбрело в голову спорить вслух с полковником и графом, то ему проще было бы спрыгнуть в ближайшую пропасть, избавив себя таким образом от страданий не столь длительным и болезненным способом. И все же, стоя на сухом пятачке под деревом, солдат ощущал смутное недовольство. «Может, от усталости», — подумал он, расстегивая ширинку. Конечно, он устал. Но настолько, чтобы в мозгах мысли путались. А если так — может ли судить об этом?

Когда пришел его черед менять Смилшу в карауле, Талсу задал приятелю совсем другой вопрос.

— Разве нам не полагается втоптать клятых рыжиков в грязь?

— Опять у тебя безумный блеск в глазах — или это все дождь? — Смилшу подумал немного и пожал плечами. — Тебе правда охота наступать в такую погоду?

— Альгарвейцев это могло бы застать врасплох, — ответил Талсу и добавил последний, убийственный аргумент: — Полковник Адому так и поступил бы.

— Ага, — угрюмо отозвался Смилшу, — и посмотри, что с ним сталось! В могиле лежать не больно-то весело.

— При Адому мы продвинулись дальше, чем при Дзирнаву и Баложу вместе взятых, — напомнил Талсу.

Смилшу недоуменно глянул на него:

— Ты же хотел перебить всех дворян, нет? Тогда почему ты так рвешься драться на ихней войне?

Так повернуть вопрос Талсу не приходило в голову. Пришлось поразмыслить.

— Оттого, что мне не по душе всякие высокородные, — ответил он наконец. — Это не значит, что я альгарвейцев люблю. Но не по-кауниански это.

— Ты это Дзирнаву скажи… Хотя он свое тоже получил, нет? — Смилшу рассмеялся, но быстро посерьезнел. — Рыжики нас тоже не любят, вот ни на медный грош не любят.

— Проклятые разбойники, проклятые грабители, проклятые воры — можно подумать, нам дело есть до того, любят они нас или нет!

Талсу скривился. Если бы альгарвейцы и их отношение к соседям совершенно не трогали Елгаву, он не торчал бы в лесу у подножия гор Братяну и за шиворот ему не капал бы холодный дождь.

Смилшу высказал ту же мысль несколько по-иному:

— Если один из этих сукиных детей ткнет в тебя жезлом и нажмет на спуск, тебе будет очень большое дело до того, что он тебя не любит.

— Да-да-да! — Талсу поднял руки: сдаюсь, мол. — И все-таки хотелось бы мне, чтобы мы рыжикам крепко врезали. — Смилшу открыл было рот, но Талсу покачал головой, показывая, что не закончил. — Потому что иначе они нам рано или поздно врежут — можешь отнести мои слова в лавку и обменять на золото.

— Делать им больше нечего, — фыркнул Смилшу. — Им приходится сибов да фортвежцев усмирять, на море воевать с Лагоашем, и валмиерцы пытаются прорвать их фронт на юге. Котелок у них полон. Нас рыжики еще не скоро тронут.

— Ну вот, ты сам сказал, — воскликнул Талсу. — Если они нас тронуть не могут, разве не самое время нам за них взяться?!

— Надоел ты мне. Пойду назад, в лагерь.

Смилшу ушел. С него капало.

Талсу остался. Душу ему грело осознание выигранного спора. «Ну и много ли мне в том проку?» — подумал он внезапно, и сердце стиснул холод.