Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Тьма (№1) - Тьма надвигается

ModernLib.Net / Фэнтези / Тертлдав Гарри / Тьма надвигается - Чтение (стр. 32)
Автор: Тертлдав Гарри
Жанр: Фэнтези
Серия: Тьма

 

 


— Силы горние… — прошептал Бембо и ткнул пальцем в цирюльника. — И многих кауниан ты перекрасил в рыжих?

— Точно не скажу, сударь, но изрядно, — ответил Фальсироне. Жена его согласно кивнула. — Мы всего-то пытались не высовываться: и сами никого не трогаем, и нас чтобы никто не тронул. Ничего ведь в этом скверного нет, верно, сударь? Все по закону.

— Пожалуй, — задумчиво заметил Бембо.

Закон не предусматривал, что кауниане, желающие избавиться от светлых волос, могут обратиться к бутылке с хной. Но закон вообще придурок известный…

— У нас будут неприятности, сударь? — спросила Эвадне. — Если так, надеюсь, вы позволите нам исправить положение?

Это значило, что она надеется всучить Бембо еще одну взятку. Как большинство альгарвейских жандармов, он редко отказывался от подношений. Но нынешний случай был как раз из таких. Бембо решил, что больше получит в награду от начальства, если донесет на кауниан, чем от чучелок за свое молчание.

— Думаю… никаких сложностей, — пробормотал он, не желая спугнуть добычу.

Эвадне, Фальсироне и их клиенты глянули на него с облегчением. Еще большее облегчение они испытали, когда Бембо ушел. Только одолев полдороги до участка, жандарм сообразил, что можно было получить и взятку от кауниан, и премию от начальства. Для жандарма он был человеком почти честным.

— И что же ты делаешь здесь, Бембо? — поинтересовался сержант Пезаро, когда жандарм вошел в его каморку. — Тебе ведь полагается сейчас защищать наших несчастных забитых граждан… друг от друга.

— В жопу наших несчастных забитых граждан, — отозвался Бембо. — Еловой шишкой их в жопу, правду говоря. У меня важная новость.

— После такого вступления надеюсь, что очень важная, — уточнил толстяк. — Давай выкладывай.

Он приглашающе развел руками.

Бембо выложил все. По мере его рассказа выражение физиономии сержанта Пезаро медленно менялось. Жандарм ухмыльнулся про себя. Должно быть, Пезаро ожидал, что к нему пришли с очередной мелочью, ради которой не стоит отрываться от будничных дел, и предвкушал, как с демоническим хохотом поджарит подчиненного на горячих угольях. Но если сообщение Бембо не стоило внимания — то что тогда стоит?

— Ах они вонючие шлюхины дети! — взорвался сержант, когда Бембо закончил рассказ. — Скрываться надумали, да? Мы с этим покончим — еловую шишку мне в зад, коли не так!

— Прямо сейчас нет такого закона, чтобы их прижать, — отозвался жандарм. — Головой ручаюсь. Оно ведь как было — клятые кауниане собой гордились, чуть космами по лицу не хлестали, можно сказать. Теперь им это не с руки, так они хамелеонами обернулись.

— Это им так не сойдет! — Пезаро выволок свою тушу из-за стола. — Я лично переговорю на эту тему с капитаном Сассо. Он разберется, как поступить со злосчастными чучелками, закон там или не закон.

— Это да… — Бембо подбирал слова с особым тщанием. — Позвольте мне пройти с вами, сержант, будьте так любезны. Капитан обязательно захочет услышать весь рассказ от свидетеля-очевидца.

Пезаро посмотрел на него так, словно обнаружил в своем яблоке половинку червяка. Бембо знал, о чем это говорит: что сержант собирался приписать всю честь открытия себе. Если Пезаро окажется в достаточной мере бессердечным ублюдком, он и теперь может так поступить — на миг Бембо показалось, что так и случится. Но тогда на него обозлится не только Бембо — что не потревожило бы сержанта нимало, — но вся жандармская братия. С кислой миной сержант кивнул и мотнул головой в направлении лестницы, ведущей в кабинет капитана Сассо.

— Тогда пошли.

Капитан Сассо был немолод и худощав. В волосах цвета корицы белела неожиданная седая прядь — по молодости Сассо порезали ножом в драке, и с тех пор волосы над шрамом серебрились. Едва Пезаро и Бембо замерли в дверях, ожидая, когда их заметят, капитан оторвался от бумаг и поднял голову.

— Ладно уж, парни, заходите, — промолвил он. — Как делишки?

— Жандарм Бембо заметил во время дежурства кое-что, о чем я посчитал необходимым сообщить вам, — отозвался Пезаро: раз всю честь приписать себе у него не получилось, так хоть немного добыть. Он подтолкнул Бембо локтем. — Давай, расскажи капитану, что удумали грязные чучелки.

— Кауниане, да? — Сассо наклонился над столом. Силуэт его прорисовался на фоне окна за спиной. — Рассказывайте.

Прежде чем Бембо успел открыть рот, улицу за окном накрыла рваная тень.

— Драконы над головой так и мелькают, — заметил жандарм. — Слава силам горним, что наши, а не клятых елгаванцев.

— О да! — Капитан Сассо ухмыльнулся, показав острые зубы. Глаза его хитро блеснули, из чего Бембо сделал вывод, что начальник знает больше, чем говорит. Но прежде чем жандарм успел задать вопрос, Сассо нетерпеливо взмахнул рукой: — Не тяните, жандарм.

— Слушаюсь, сударь!

Как только что он поведал Пезаро, Бембо рассказал Сассо, что кауниане красят волосы, дабы меньше выделяться на фоне остальных жителей Трикарико.

— Ну-ну, — пробормотал жандармский капитан, когда Бембо закончил. — Слыхивал я от одного натурфилософа, что бывают пауки, что прикидываются цветами, — чтобы бабочки и пчелы залетали им прямо в лапы. Похоже на этих кауниан, верно? И если они занимаются этим в Трикарико, то можно быть уверенным — по всей Альгарве то же самое.

— Об этом я и не подумал, сударь, — отозвался Бембо, и это была чистая правда. За то, чтобы решать мировые проблемы, платят офицерам, а простому жандарму разобраться бы с делами на своем маленьком участке.

— Мы покончим с этим — пропади я пропадом, коли не так, — сурово пообещал Сассо и кивнул обоим подчиненным: — И ваше имя не будет забыто, жандарм, за то, что обнаружили этот заговор, и ваше, сержант, за то, что обратили на него мое внимание. В этом даю вам слово.

— Спасибо, сударь! — хором отозвались жандармы, просияв.

Бембо готов был поделиться честью первооткрывателя, лишь бы ему достался кусок. Пезаро — тоже, хотя и пытался заграбастать все себе. Оба, таким образом, были необыкновенно великодушны — по меркам альгарвейских жандармов, конечно.


Пекка всегда говорила, что самые важные орудия чародейского ремесла — это перо и бумага: вполне подобающее отношение к делу для мага-теоретика. Но сейчас она находилась не за столом в своем кабинете, а в лаборатории, и на лице ее отражалось не глубокое раздумье, как это обычно бывало за работой, а мучительное разочарование.

Чародейка сердито уставилась на желудь посреди стола.

— Лучше бы тебя скормили свиньям! — в сердцах бросила она.

Желудь никак не отреагировал — немой, недвижный, бесполезный. Он тоже мог бы укорить ее за неловко поставленный опыт — а сама Пекка, следовало думать, пребывала в отчаянии куда большем, чем ей казалось, раз уж с ней желуди разговаривают.

Ей хотелось высказать все, что она думает о злосчастном желуде, куда громче и грубей, чем она себе позволила. Куусаманская сдержанность победила — но лишь едва-едва. Чужеземные мореплаватели, чья громкая ругань на неведомых наречиях доносилась порою со стороны каянской гавани, не скрывали своих чувств от мира. Пекка завидовала той легкости, с которой они изливали душу.

— Позволь мне узнать истину, — прошептала она, — и найти облегчение.

Если желудю и была ведома истина, он молчал. Ей казалось, что она сумела найти способ вырвать у него эту истину, однако до сих пор все ее попытки кончались неудачей. Пекка опять выругалась про себя. Лейно, без сомнения, с ходу нашел бы полдюжины способов поправить ход эксперимента — как и любой чародей-практик. Но ей запрещено было рассказывать мужу, над чем она работает. Запрещено было говорить об этом с кем бы то ни было, кроме коллег… таких же безнадежных теоретиков, как она сама.

Она снова пронзила желудь взглядом. Потом для надежности прошла через всю лабораторию и пробуравила взглядом второй желудь. Он лежал на белой тарелке — точно такой же, что и на столе напротив. Столы тоже были совершенно идентичны. Сами желуди были очень похожи — Пекка лично сорвала их и еще несколько им подобных с одной ветки — и находились в контакте не только на дереве, но и в лаборатории: их держали в одной банке. Пекка знала, что они соприкасались. Она сделала все, чтобы они соответствовали критериям подобия и контакта.

И все ее старания кончились… пока ничем не кончились. Пекка вернулась к столу, на котором покоился первый желудь. Сердитый стук каблуков во каменному полу почти заменял ей злую ругань чужеземных моряков. Ей захотелось вышвырнуть желудь в окно, и только усилием воли смогла она сдержаться.

— Должно было сработать! — пробормотала она и рассмеялась, забыв о злости и разочаровании. Так мог бы сказать Уто на ее месте. Никто не смог бы укорить за детский каприз мальчишку. Но Пекке стоило вести себя как взрослой

— Ну ведь должно было! — взорвалась она и снова посмеялась над собой. И правда, получилось совсем как у сына.

Но это не значило, что в ее словах не содержалось зерно истины. Если она вознамерилась разыскать принцип, лежащий в основе законов сродства и контакта, до сих пор почитавшихся коренными законами магии, с чего лучше начать опыты, как не с желудей, изначальной формы дуба? Пекке казалось, что это была похвально разумная идея. С такой мог бы выступить опытный экспериментатор.

Но порой даже у опытных экспериментаторов случаются промахи. Вся работа Пекки до сих пор представляла собою один сплошной промах. Опыты ее не подтверждали даже существования законов сродства и контакта, не говоря о том, чтобы между ними существовала некая связь.

— Здорово было бы, нечего сказать! — пробормотала она, вздрогнув слегка. — И до скончания веков — одна лишь механика?

Она представила, как доказывает ошибочность законов сродства и контакта и как по мере распространения губительной вести умирает мировое волшебство. Потом чародейка встряхнула головой так решительно, что пришлось откинуть упавшие на лоб грубые черные прядки. Такое случиться не могло, чему Пекка была рада всем сердцем.

Но что же пошло не так? Этого чародейка никак не могла уяснить. Когда она проводила какие-то манипуляции с одним желудем, с другим ничего не происходило, невзирая на то, что они были сродственны и находились раньше в соприкосновении. С точки зрения магии — полная нелепица.

Пекка прищелкнула пальцами.

— Попробуем по-иному, — проговорила она вслух. — Если и это не сработает… пожри меня силы преисподние, если я знаю, что тогда делать!

Она вышла на улицу с ведром и лопаткой, чтобы набрать немного размокшей земли. Вернувшись в лабораторию, тщательно перемешала грязь и разделила на две равные кучки. Подбросив монетку, чтобы выбрать кучки совершенно случайно, она закопала один желудь в первую, другой — во вторую.

Покончив с этим, она принялась читать заклинание над одним из желудей. Заклятье это обычно использовали маги-агрономы, чтобы заставить растения цвести или приносить плоды не в сезон, но Пекка потратила немного времени, чтобы усилить его действие — ей не терпелось увидеть результаты. Чародейка надеялась, что когда-нибудь, если она выкроит время — и если заклятье окажется бесполезным для нынешнего проекта и перестанет, таким образом, считаться княжеской тайной, — она сможет запатентовать свою улучшенную версию и заработать столько денег, что улыбнется даже ее зять-банкир.

Это заклятье, в отличие от тех, которые она испробовала прежде, вроде бы действовало, как должно было. Из грязи показался дубовый росток и потянулся к потолку, сжимая несколько месяцев роста в полчаса. Довольная, Пекка прервала заклинание и обернулась ко второму столу, где подобным же образом должен был проклюнуться второй желудь.

И ничего.

Вот теперь Пекке стало страшно. Если второй желудь не вырос — быть может, законы магии были не столь универсальны, как ей казалось? Возможно, между ними не было никакой связи — хотя, чтобы представить это, Пекке пришлось отринуть твердое убеждение в обратном. А может, магия начинает рассыпаться по швам…

— Отведи силы! — прошептала чародейка про себя и метнулась ко второму столу, недоумевая, что же случилось с желудем.

На белой тарелке громоздилась кучка грязи, но ростка не было видно. Пекка поковыряла землю, пытаясь достать желудь. Может, с надеждой подумала она, просто бесплодный попался? Если так, можно понять, почему и остальные опыты ничего не дали: желуди не были на самом деле сродственны. Это мог бы подсказать даже самый простой магический тест.

— Да где же этот клятый желудь?! — взорвалась она.

Пекка твердо помнила, что зарыла его на палец в глубину на вершине крохотного кургана. Но желудя там не было. Она перерыла всю кучу, разворошила ее, рассыпав по тарелке и столу тонким слоем. Желудь все равно не нашелся.

Забыв, что ладони у нее в грязи, Пекка уперла руки в бока. Она прекрасно помнила, что зарыла желудь в землю. Перенести его во вторую кучку и закопать вместе с первым желудем она никак не могла… или могла? Дома с ней и не такое случалось временами — с кем не бывает? Но в лаборатории она не могла совершить столь грубой ошибки… верно?

— Силы горние, — сказала она сама себе. — Если бы я такое натворила, Лейно в жизни не дал бы мне об этом забыть. Никто бы не дал, и поделом.

Она вернулась к первому столу. Если она исхитрилась каким-то образом — Пекка представить не могла, каким, но допустим — засунуть оба желудя в одну кучку земли, оттуда должны были показаться два одинаковых ростка. Если она совершила ошибку и второй желудь оказался бесплоден… Она покачала головой. Насколько малы были шансы на совпадение двух невероятностей, Пекка и сама понимала.

— Но если так, то где мой желудь? — поинтересовалась она у пустой лаборатории.

Ответа не было, хотя к этому моменту чародейка уже не удивилась бы, если бы с ней заговорил лабораторный стол.

На всякий случай она просеяла до последней крошки всю землю из первой кучки, выдернув оттуда молодой дубок. Пропавшего желудя не было и там. Испытывать от этого облегчение или нет, Пекка не знала. С одной стороны, непростительных глупостей она не натворила. С другой — если обошлось без непростительных глупостей, без ответа оставался главный вопрос: куда задевался злосчастный желудь?

— Где он должен быть, я знаю, — пробормотала Пекка, возвращаясь к кучке земли, куда она зарыла — совершенно точно зарыла — пропавший желудь.

Может, упал со стола? Как это могло случиться, Пекка не понимала, но не могла и сообразить, куда желудь делся. Чародейка опустилась на четвереньки и, отставив зад, прижалась щекой к каменному полу и заглянула под стол. Желудя не было и там. Пекка оставила его в назначенном месте. В этом она уверилась окончательно. А теперь желудь пропал. Это ей тоже стало ясно.

— Ну и где он? — спросила она сама себя и весь мир в придачу. — Как прикажете мне записывать протокол опыта, если я не понимаю, какой получила результат?

Она составила список всех мест, где желудя не было: его не было в почве, на тарелке, на столе, на втором столе, на полу — собственно говоря, его вообще не было в лаборатории. Это были внятные, проверяемые данные. Место им было в протоколе, и Пекка внесла их туда.

Однако данные это были… отрицательные. А куда подевался желудь? Добыть какие-либо позитивные сведения оказалось куда сложнее. «Желудь, — написала Пекка в сердцах, — унесли дьёндьёшские шпионы». Потом старательно замазала чернилами, хотя смысла в этом предположении было не меньше, чем в любом из тех, что приходили ей в голову, — и больше, чем во многих.

Чародейка предприняла еще одну попытку. «Параметры опыта», — записала она, после чего внесла в протокол подробнейший список всех своих действий, включая изменения, которые вносила в заклятие быстрого роста. «Контрольный желудь проявил себя под действием чар как ожидалось. Второй желудь, несмотря на то, что был помещен в среду, связанную с первым по законам сродства и контакта одновременно, не проклюнулся под воздействием заклятия и не был обнаружен в опытной среде или в непосредственной близости к ней, невзирая на тщательные поиски».

Вот так. Все это была чистая правда, несмотря на словесные увертки. Но что это все значило, Пекка так и не поняла. Возможно, один из ее более талантливых коллег сможет сообразить, что именно натворила чародейка. С другой стороны, талантливые коллеги могут просто надорвать животики, читая описание ее нелепых экспериментов.

— Предположим, — проговорила она, — просто предположим, допустим… что опыт был проведен правильно. Предположим, что случилось нечто .

Загоревшись новой целью, чародейка решительно кивнула. Скорей всего, она просто сделала глупость. Но, повторив опыт со всей возможной аккуратностью, она точно узнает, так ли это.

Чтобы уменьшить риск магического заражения, Пекка для нового опыта выбрала другие столы, другие тарелки и свежую грязь со двора. Желуди, само собой, тоже были новые. В этот раз она заметила и записала, куда попал каждый из них. Над одним она прочла заклятие роста. Из земли пробился молодой дубок. На другом столе ничего не выросло. Пекка просеяла кучку земли. Желудя не было.

— Значит, это на самом деле, — выдохнула она.

А потом расхохоталась. Что означает этот опыт, у нее пока не было ни малейшего представления.

Глава 15

Сержант Йокаи колотил в набат так, словно настал конец света. Дьёндьёшские солдаты выкатывались из казарм, протирая заспанные глаза. Иштван стиснул жезл покрепче, гадая, какие еще учения затеяло демонами одержимое командование в этот раз.

— Вперед, вперед, лентяи, к берегу! — орал Йокаи. — Клятые куусамане заглянули к нам на огонек!

Иштван поискал взглядом Боршоша, но лозоходца не было видно. Быть может, он и поднял тревогу, но так или иначе, искать его у Иштвана не было времени, особенно когда Йокаи и все офицеры в лагере рвали глотки, требуя всем до последнего солдата поспешить на берег, чтобы отбить атаку. Нападение куусаман превратило его снова в рядового пехотинца, и уже за одно это — не забывая и обо всем остальном — Иштван осыпал косоглазых самыми страшными проклятиями.

Вместе с товарищами солдат побрел по тропе к морю. Слово «побрел» было тут самым подходящим — небо на востоке посерело в предвестье утренней зари, но до рассвета оставался добрый час. Дьёндьёшцы едва ли видели, куда ступают. То здесь, то там кто-нибудь падал с глухим стуком и сдавленной руганью. Обычно на несчастного успевали упасть, запнувшись о его тело, двое или трое товарищей.

Прежде чем дьёндьёшцы успели спуститься с лесистых склонов горы Соронг, на них обрушился град ядер.

— Косоглазые козлы пригнали с собой еще один драконовоз! — заорал кто-то.

Когда ветви деревьев над Иштваном разошлись на миг, солдат глянул ввысь. Было еще слишком темно, чтобы разглядеть что-либо ясно, но вспышки огня трудно было не заметить. Это значило, что дьёндьёшские драконы уже поднялись в воздух, дабы оспорить у куусаман власть над небесами Обуды.

Наконец он выбрался на прибрежную равнину, за которой катились валы Ботнического океана. Найти закрепленные за его ротой траншеи солдат сумел бы и с закрытыми глазами. Прислуживая Боршошу, он мог отвертеться от большей части учений, но не от всех, и теперь обнаружил, что не забыл ни как прятаться, ни как беречь от грязи рабочее острие боевого жезла.

— Звезды высокие! — воскликнул один из его товарищей, плечистый молодой парень по имени Соньи. — Ты посмотри на эти корабли!

Иштван посмотрел и грязно выругался снова.

— Куусамане не иначе как весь свой флот сюда пригнали, — бросил он.

Подсчитать, сколько угловатых силуэтов вырисовывалось на светлеющем небе, ему было не под силу, но в одном солдат был уверен: вражеская армада превосходила те силы, что держали в местных водах его соотечественники.

— Не отчаивайтесь! — орал офицер из траншеи. — Никогда не отчаивайтесь! Разве мы не мужи? Разве не воины? Разве, — добавил он практично, — помимо кораблей остров не защищен огромным гарнизоном?

Иштвана это немного успокоило. Ему уже не казалось, что он стоит в одиночестве, ожидая атаки всего куусаманского флота. Ядрометы на берегу и в глубине острова принялись осыпать врага смертоносными снарядами. Вздымающиеся к небу фонтаны отмечали промахи. Вспышка огня и черные клубы дыма подсказали, что не все ядра прошли мимо цели. Иштван едва не охрип от радостных воплей.

Но куусамане привели по становым жилам на Обуду тяжелые крейсеры. Ядрометы на их палубах не уступали тем, что поставили дьёндьёшцы на острове. С неба посыпались снаряды — частью на катапульты, встречавшие их огнем, частью на траншеи, где прятались Иштван и его товарищи. Солдату казалось, что на острове приключилось землетрясение и все никак не кончится. Где-то поблизости выли раненые.

И жезлы в оружейных башнях куусаманских крейсеров были тяжелей, чем мог поднять пехотинец или даже бегемот. Там, куда попадали их смертоносные лучи, вздымался к небесам дым. Настигнутый бегучей смертью солдат вспыхнул, словно залетевшая в пламя костра мошка. Иштван понадеялся только, что несчастный не успел понять, что умирает.

— Смотри! — Соньи ткнул пальцем в небо. — Наши прорвались!

И действительно, несколько драконов пикировали на куусаманские корабли. Но Соньи не единственный заметил их. Титанические жезлы могли обращать свой огонь не только на берега Обуды, но и в вышину. И драконья броня не защищала от них, как от слабеньких лучей стрелкового оружия. Один за другим окутанные пламенем дьёндьёшские ящеры рушились в море.

Однако драконы были быстры и увертливы, седоки их бесстрашны, а сами звери слишком тупы, чтобы испытывать страх. Не все погибли прежде, чем летчики отпустили груз ядер, чтобы пролететь затем над самыми палубами боевых кораблей. Драконы поливали куусаманских моряков жидким пламенем и возвращались на остров.

— От нас тут столько проку, — проворчал Иштван, — что можно было в казармах отсыпаться. В прошлый раз, когда куусамане пытались отбить у нас Обуду, было то же самое.

— В этот раз выйдет иначе, — предрек сержант Йокаи. — Хотел бы я, чтобы ты оказался прав, но вряд ли. Сейчас козьи дети приволокли с собой куда больше кораблей и куда больше драконов, чем тогда.

Сражение в прибрежных водах затянулось на все утро. Дьёндьёшский адмирал, руководивший обороной острова, бросал свои корабли в бой небольшими группами — понемногу их и топили. Если бы он обрушил на куусаман весь свой флот, результат мог бы оказаться более существенным. А так нападавшие понемногу перемалывали оборону дьёндьёшцев.

Ближе к полудню над траншеями пронесся новый крик, который подхватил и рядовой Иштван:

— Шлюпки! Десантные шлюпки!

Не все дьёндьёшские ядрометы были выведены из строя — некоторые в предыдущих боях с куусаманскими крейсерами молчали и не выдали своего местоположения противнику. Иштван заорал от восторга, когда вокруг куусаманских шлюпок начали рваться снаряды, ломая и переворачивая хрупкие суденышки.

Драконы дьёндьёшцев, разукрашенные на восточный манер алыми и синими, черными и желтыми полосами, пикировали на десантников. На десантных шлюпках невозможно было установить зенитные жезлы, способные поразить ящера, и часть лодчонок окутало жидкое пламя.

Но остальные продолжали надвигаться на Обуду. Те, что побольше, легко скользили по становым жилам — так много их сходилось к берегам острова, что из-за них он стал предметом раздора между Дьёндьёшем и Куусамо. Остальные же двигались как в рассветные дни мира — под парусами или на веслах. Невысокие, приземистые темноволосые солдаты набились в шлюпки, как маслины в банку.

— Не такие уж они страшные, — заметил Соньи, который не так давно прибыл на Обуду, чтобы видеть куусаман в бою. — Я любого из них заломать могу.

В этом он был прав, да только толку от его правоты не было никакого, чего солдат никак не в силах был понять. Иштван постарался объяснить ему.

— До тех пор, пока у косоглазых есть заряды в жезлах и головы на плечах — а у них и то и другое есть, пропади они пропадом! — ты в жизни не подберешься к любому из них настолько близко, чтобы за глотку ухватить.

— Верно сказано. — Сержант Йокаи, похоже, сам удивился, что соглашается с Иштваном, вместо того чтобы обрушиться на солдата с руганью. — Не вздумай мне тут сказать, что эти уроды-недоростки драться не умеют — еще как умеют! И не вздумай сказать, что им не под силу отнять у нас этот вонючий островок — уже бывало и такое! Так что наше дело — не позволить им отнять его снова, если хотим и дальше смотреть на звезды.

Куусамане, попавшие в дьёндьёшский плен, когда Обуда в очередной раз переходила из рук в руки, сейчас гнули спины на тяжелых работах в материковой части страны или на других островах, находящихся под властью экрекека Арпада. С дьёндьёшцами, попавшими в руки куусаман, происходило нечто, без сомнения, столь же скверное. Пленный раб может поднимать взгляд к вышним звездам, но много ли радости доставит ему их свет?

Иштван понадеялся, что ему не придется узнать это на своем опыте. Первые куусаманские шлюпки достигли берега. Солдаты выпрыгивали в воду и бежали к ближайшим укрытиям. Иштван и его товарищи открыли шквальный огонь, противники падали один за другим, но не везде береговые укрепления защитников обошли стороной залпы катапульт, и во многих местах высадка прошла успешно. Отовсюду слышались тревожные вопли — десантники уже начинали обходить с флангов передовые позиции обороняющихся.

— Отступаем! — кричал офицер. — Задержим их на склонах горы Соронг!

Отступление скверно действует на боевой дух любых солдат и тем более на дьёндьёшцев, полагавших себя народом воинов. Однако когда вставал выбор между отходом и перспективой оказаться в окружении, даже самые бесстрашные воители прислушивались к голосу здравого смысла.

Вокруг отступавших солдат рвались некрупные ядра.

— Пропади пропадом эти козлом деланные куусамане! — прорычал сержант Йокаи. — Надо ж было им притащить с собой легкие катапульты!

— Мы делали то же самое, когда отбивали у них Обуду, — напомнил Иштван.

— А все равно пропади они пропадом! — ответил сержант.

На это возразить было нечего.

Впереди вздыбилась черными фонтанами земля под ударами тяжелых ядер. Высоко над головами пронесся яростный вопль дракона. Йокаи был прав: к этой атаке куусамане и впрямь подготовились намного лучше, чем к той, что провалилась год назад.

Часть оборонительных позиций на нижних склонах горы Соронг уже пострадала от артиллерийского огня. Едва не падая в траншею, не засыпанную взрывами, Иштван высказал вслух то, что тревожило всех его товарищей:

— А удержаться-то мы сможем?

При всех своих недостатках сержант Йокаи имел одно достоинство — он никогда не юлил.

— Не от нас зависит, — ответил он. — Если косоглазые вонючки смогут закрепиться в здешних водах, им под силу будет затащить на остров достаточно солдат, чтобы задавить нас массой, и достаточно драконов, чтобы поджарить всех наших на лету. А если наш флот отгонит их, уже мы сможем перебросить подкрепления, а им не повезет.

Это звучало разумно, хотя солдату и неприятна была мысль о том, что судьба его находится в чужих руках. Только теперь, когда рота закрепилась на позиции, Иштван почувствовал, что голоден. В поясном кармане у него завалялась пара галет, и солдат торопливо сожрал их. В животе перестало бурчать. Кое-кто из его товарищей уже съел все, что смог прихватить из казармы. Дожидаться припасов со склада на вершине Соронга можно было еще долго.

Иштвану стало любопытно: жив ли Боршош и не лозоходец ли подал запоздалое предупреждение. Может, чародею пришлось сражаться, как настоящему офицеру. А может, он уже мертв или попал в плен, как многие дьёндьёшцы.

— Ничего не поделаешь, — пробормотал солдат.

Уже темнело — куда только день провалился? Сегодня на Обуде скучать не приходилось — и то хлеб. Иштван поплотнее завернулся в одеяло и попытался заснуть.


По тому, как неловко Скарню размахивал мотыгой, всякий, кто хоть малость понимал в крестьянском ремесле, сообразил бы, что этот человек вышел в поле мало не первый раз в жизни. Многие из альгарвейских солдат, шагавших мимо по проселку, сами были родом с таких же хуторов. Но они не ожидали увидать на полях Валмиеры никого, кроме крестьян, и не присматривались к побежденным слишком внимательно.

Когда последний рыжик скрылся за купой ореховых деревьев, капитан отложил мотыгу и глянул на свои ладони. По ним тоже было видно, что труд крестьянина для маркиза внове. Мозоли на ладонях были не застарелыми, желтыми и твердыми, точно копыта, — по краям их еще болтались клочки лопнувших волдырей.

Спина Скарню болела зверски. Плечи и бедра — тоже.

— Может, нам стоило все же сдаться в плен, сержант? — пробормотал он со вздохом. — Было бы легче.

Рауну развел руками — стертыми до такой же степени. Хотя старый ветеран и происходил из простонародья, до сих пор ему не приходилось трудиться в поле.

— Телу-то легче — тут не посумлеваешься, — ответил он. — Но если бы легче стало душе, мы бы сдались вместе со всей армией.

— У меня сил не хватило, — промолвил Скарню, — так что это очко на твой счет.

Грубая суконная рубаха и штаны натирали страшно. В прежней жизни маркиз ни за что не надел бы такую дерюгу. Но он не смог бы продолжать сопротивление захватчикам из лагеря для военнопленных, а те никогда не выпустили бы капитана, не убедившись, что боевой дух покинул его. Едва ли Скарню удалось бы обмануть альгарвейцев… и он очутился здесь, где бывшему офицеру приходилось изображать не предателя, а всего лишь земледельца.

— Если нас теперь поймают, — равнодушно заметил Рауну, — то пристрелят, конечно.

— Знаю. Так они поступали в оккупированных феодах Валмиеры в Шестилетнюю войну, — ответил Скарню. — Я изучал это в школе.

— Верно, — проговорил Рауну. — А потом, когда мы взяли те несколько маркизатов восточнее Соретто, то платили рыжикам той же монетой. Ежели кто на нас косо глянет — мы решали, что сучий потрох на фронте не навоевался, и давали огоньку.

Этому Скарню в школе не учили. На уроках выходило, что правда и справедливость всегда был на стороне Валмиеры. Скарню верил в это очень долго. И до сих пор хотел верить.

Он повел плечами, пытаясь расправить сведенные от боли мышцы. Полоть сорняки его в школе точно не учили. Мера безумия дворянина, вознамерившегося освоить ремесло землепашца, превосходила ту степень сумасшествия, которую принято было называть просто «эксцентричностью».


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37, 38, 39, 40, 41, 42, 43, 44, 45