Мириал. В моём мире я буду Богом

— Всё было не так, потому что ты был моим и не уходил…-сказала она с таким чувством, что у меня захватило дух.-Ты оставался до утра и я могла к тебе притронуться, проснуться и увидеть, как на твоё спящее лицо падает лунный свет!

— Мерс!-Ошарашенно пробормотал я.-Господи, ты…

— А когда всё изменилось, я терпела, потому что верила, что скоро всё станет по-прежнему. Но ты…

Меня спас звонок в дверь. Я побежал открывать.

На пороге стоял дежурный по этажу.

— Мистер Джек просит вас немедленно явиться к нему, -сказал он.

— Хорошо, -ответил я, -через минуту буду.

Мерс плакала на диване. Я сел рядом и обнял её. Она подняла голову и попросила:

— Проводи меня домой, Гэл…

— Да, конечно, -встрепенулся я.

Дома я уложил её в постель и она снова выпила таблетку. По крайней мере, я был за неё спокоен. Было жутко наблюдать, как она заученно твердит фразы из своей роли, фразы, выученные мною почти наизусть. Но её дессущности давали ей небольшой отдых от несчастной любви и разбитого сердца, и это объясняло их постоянное присутствие. Такая искусственная шизофрения была ей необходима, потому что её собственная личность, отделённая от привитых ей дессущностей, была одной сплошной кровоточащей раной.

— Простите, Джек, я опоздал, -сказал я.

— Ничего, -ответил он, -я понимаю.

Я присел на диван. Мистер Джек улыбнулся и облокотился на стол. Глядя на его молодое лицо, светящееся добротой и участием, лицо Джека Кеннеди, моего обожаемого кумира, я просто не мог представить, что так много плохого совершается по его воле.

Мистер Джек неодобрительно покачал головой.

— Не суди о том, чего ты не можешь понять, -предостерёг он.-Всё не однозначно.

— Конечно, -сказал я.-Никому не дано постичь истину.

— Истина заключается не в однозначности, как ты ошибочно считаешь, Гэл, а напротив, в многозначительности.

— Много истин?

— Нет, одна -у каждого своя. Однозначность — ни что иное, как признак тупости.

Я восхищённо покачал головой. Слова и мысли мистера Джека были для меня священны, как библия для верующих, как откровение, посланное свыше. Я не мог его судить, не мог спорить. То ли от благоговения, то ли потому, что он мне кое-что обещал… Не судите меня строго, но когда речь шла о моей дальнейшей судьбе, я мог смириться со всем, чем угодно. Я так отчаянно хотел увидеть своё лицо на экране, что мне было ровным счётом наплевать, как это произойдёт. Если бы не мистер Джек, мне бы вовек не справиться с обидой и болью, думая про Дика Стоуна, и неизвестно ещё, как бы могло это всё отразится на моей жизни. Но у меня был мистер Джек, и у меня не было оснований ему не доверять.

«Просто надо немного подождать, -говорил он.-Ещё не время, ты не готов.»

Я вполне мог и подождать и даже вытерпеть всё, что угодно. Мистер Джек всегда держал слово, так говорили все, и я видел воочию результаты. Ну и что, что Мерс спит целыми сутками, а Алекс пьёт в баре, дожидаясь своего Керта? Ведь они сами хотели этого, они дали согласие, сделали выбор. Я самоуверенно полагал, что со мной подобного не случится.

«Достаточно с меня Дика, -думал я.-Я и так едва не поседел. Разве что-нибудь может быть хуже?»

— Ты так привязан к Мерс, -прервал мои размышления мистер Джек.-Это трогательно.

— Страшновато наблюдать, -признался я.-Сначала я думал, что она валяет дурака…

— А она серьёзно.

— Да… Джек, а вы не могли бы привить ей какую-то более счастливую дессущность? Её героиня постоянно выясняет отношения, и это совершенно сбивает с толку.

— Привьём, -улыбнулся мистер Джек.-Всему своё время.

— А, ну да. Простите, что сую нос не в свои дела…

— Ничего, это даже похвально. Ну что, так и не нашёл склеп Керта Хорбла?

Я виновато поджал губы и спросил с наигранным смущением:

— Я излишне любопытен, Джек?

— Ты любопытен как раз в меру, -рассмеялся он и откинулся на спинку кресла.-Только не надо строить мне глазки, Гэл, побереги это для женского пола. Или кокетство вошло у тебя в привычку?

Я вздохнул. Я и в самом деле не отдавал себе отчёта, когда корчил перед своим собеседником приятные рожицы. Это получалось как-то само собой, от избытка хорошего настроения или по привычке, чтобы это настроение себе поднять. Но когда меня обвиняли в какой-то корысти, я обижался — это было не так, честное слово!

— Да ладно, Гэл, я пошутил, -улыбнулся мистер Джек.-Просто я тоже невольно попадаю под твоё обаяние -любуюсь и не могу оторваться. Это несколько отвлекает.

— Вы преувеличиваете, Джек, -упрекнул я.

— Вовсе нет! Думаешь, я не способен преклоняться перед чем-то исключительным? Я смотрю фильмы с участием Мерс и просто замираю от восторга, настолько она совершенна. Я читаю книги Алекса и каждый раз поражаюсь, как он умеет заворожить и настроить на желаемую волну. Он заставил всех полюбить своего Керта, благоговея и трепеща, и это создание его гения каждый раз поражает своей изобретательностью.

— Благоговея и трепеща -лучше не скажешь, Джек!

— Спасибо. Потерпи ещё немного -и Алекс снова засядет за работу.

— Как-то мне не верится, Джек… Ему такому вроде бы ничего и не нужно…

— Нужно, Гэл, нужно. Не захочет сам -я заставлю. История Керта неистощима, и никто не даст ему остановиться.

Я облегчённо вздохнул. Алексу, может и всё равно — будет ещё одна книга или нет, потому что прославиться больше, чем он, уже невозможно. Но рядом есть мистер Джек, и он всегда проконтролирует его и направит на верный путь, как и всех остальных.

— Зачем вы меня звали, Джек?-Спросил я.-Просто хотели избавить меня от дессущности Мерс?

— Вовсе нет. Тебя ждёт мистер С., ему надо с тобой побеседовать. Зайди в следующую дверь по коридору.

Я встал и театрально поклонился.

— До скорого, Гэл, -махнул мне рукой мистер Джек.-Точнее, до завтрашнего утра.

Я вышел из его кабинета и постучал в соседнюю дверь. Вот уж никогда не знал, что это кабинет мистера С.!

— Войдите, -ответил мне сухой надтреснутый голос.

Я открыл дверь и замер на пороге, ожидая увидеть всё, что угодно, кроме того, что предстало моим глазам. В своё время я обшарил все помещения в Мириале, но не помню, чтобы рядом с кабинетом мистера Джека находился подобный склад. Комната была пыльной и набитой всяким хламом, тёмной, как чулан, и только маленький лучик света, падающей из щели под потолком, освещал эту мрачную обитель. Однако сначала я немного ошибся в размерах, потому что это была не комната, а огромный зал, и размеры его не поддавались определению.

Мистер С. сидел ко мне спиной и рассматривал какую-то вещь, которую держал в руках.

Я смущённо кашлянул. Тот, кто должен был быть мистером С., повернулся, и крик застрял у меня в горле. Это был молодой араб, смуглый и красивый, одетый в пурпурную накидку и головной убор такого же цвета. Не веря своим глазам, я осторожно приблизился и безошибочно определил, что передо мной — мистер С.! Я определил это не сколько по глазам, которые были ЕГО глазами, столько по чувству робости, которое я испытывал только перед мистером С. Только он один на целом свете умел так парализовывать волю и подчинять себе. Скажи он мне выброситься из окна, я бы незамедлительно прыгнул, не посмев возразить, и даже не испытав обиды или досады.

Он заговорил, и его голос был тихим и бесцветным, словно звучал в последний раз. Более высокие нотки словно царапали воздух, и почему-то создавалось впечатление, что мистеру С. больно произносить слова. Не напрягать голосовые связки, а именно произносить слова, будто они шли не из горла, а откуда-то издалека, и он с трудом улавливал их неясные образы.

Вначале я не мог понять ни слова, и речь его показалась мне бессвязной. Я подошёл к нему вплотную и увидел, что он держит в руках маленькую бронзовую статуэтку. Он поднял её и показал мне. Я с удивлением обнаружил, что это была копия статуэтки, подаренной Мерс — мальчик-пастушок, похожий на меня.

Слов его я по-прежнему не понимал, но начал каким-то образом улавливать смысл его речи. Он говорил, при этом бурно жестикулируя, что у каждой вещи на свете существует копия, и все копии всех вещей в Мириале находятся здесь. В доказательство он извлёк из-под какого-то ящика коробку, достал оттуда мой форменный золотой значок с надписью «Гэл» и протянул его мне.

Я покрутил его в руках и вернул обратно. Мистер С. взял значок и тоже покрутил его в руках, любовно разглядывая. Удовлетворённый осмотром, он засунул его обратно в коробку и широко мне улыбнулся.

Я знаком попросил слова. Араб сверкнул глазами и расхохотался.

— Струсил, Гэл?-Спросил он меня знакомым голосом.

— О Господи, мистер С., -пробормотал я.-Что за маскарад?

— Это не маскарад, Гэл, это просто одежда. Вот ты, например, любишь ходить всё время в одном и том же?

— Нет.

— Вот и я не люблю. Мистер Деньги -это для начала. На первых порах нужное чувство уважения даёт именно этот образ — человека, ворочающего чужими капиталами и привыкшему к огромному количеству нулей.

— Ваш араб ещё более грозен!

— Это ещё что! Кстати, посмотри, какой у меня шрам!

Мистер С. повернул лицо, и я увидел кошмарный шрам на левой щеке, безобразный и рваный, словно незаживший.

— Он всегда такой, -похвастался мистер С.-Это предмет моей гордости. Присущая арабскому народу властность мне близка, она никому не позволяет перечить. Ещё по обыкновению я хожу с саблей, но сейчас это будет явно лишним.

Молодой арабский шейх снова посмотрел на меня надменно и гордо, демонстрируя свои достоинства, и меня очень тронуло такое доверительное хвастовство мистера С.

— А что вы делаете здесь?-Спросил я.

— Просто провожу ревизию, -ответил он.-Интересно, что нового появилось в Мириале за последнее время.

— И нашли статуэтку, которую мне подарила Мерс?

— Занятная вещица. А что ты об этом думаешь?

— Ничего, мистер С. Невозможно думать в присутствии того, кто знает.

Араб величаво повёл головой и самовлюблённо улыбнулся. Всё-таки он был настоящим, и вёл себя совершенно иначе, чем мистер Деньги, что наводило на мысль, что общее у двух этих образов — это только голос и глаза. И то глаза араба были раскосыми и чёрными, а мистер Деньги совершенно определённо походил на европейца, что позволяло думать, что общими были всё-таки не глаза, а их выражение, их блеск, сила и ещё что-то. Да и голос у мистера С. вначале был другим, и говорил он как-то непонятно. Но его голос звучал не сильно и звонко, как должен был он звучать у молодого человека, а сухо и натянуто, как у уставшего старика. Наверное, он немного смягчился и придал ему более привычное звучание, чтобы мне стало легче, и только прибавил своеобразный восточный акцент.

— Знаете, как-то неловко называть вас мистер С., -улыбнулся я.

— Тогда называй меня Аль Гоби. Так меня зовут все в моём дворце. Это сокращённо и просто, не имеет смысла перечислять все мои имена.

— О, да. Аль Гоби, а зачем нужен такой склад?

— Все вещи в Мириале вечны, Гэл, но вечна не материя, а их сущность. Оболочка, увы, не прочна, она может поломаться, треснуть, расколоться, заржаветь или покрыться плесенью. Но для того, чтобы она не перестала существовать, есть копия. Мы всегда можем заменить испорченную вещь на новую такую же, и всё останется на своих местах. Вечен стол, за которым ты обедаешь, стул, на котором я сижу, бронзовая статуэтка, значок и даже твоя любимая рубашка. Вечен и ты сам, и если ты вдруг сломаешься, мы всегда сможем тебя заменить.

Аль Гоби поднял брови и затрясся от беззвучного хохота, не сводя с меня блестящих влажных глаз. Его шрам съёжился и принял форму зигзага. Невозможно было определить, шутит он или говорит правду.

— Как успехи, Гэл?-Спросил меня Аль Гоби, перестав смеяться.-Клиф говорил мне, что он остался недоволен.

От страха, что кто-то мною недоволен, а тем более, Клиф Грант, я потерял дар речи.

— Ты ещё не готов, Гэл, и процесс идёт медленно. Так нехорошо, так нельзя. Что ты сам думаешь?

Я думал, что всё это было несправедливо.

— Но это не страшно, всё ещё случится. Просто я хотел тебя спросить -всё остаётся по-прежнему, ничего не поменялось?

Я отрицательно покрутил головой. Что могло поменяться? Я всю жизнь хотел одного и того же.

— Вот и хорошо, -удовлетворённо кивнул Аль Гоби.-Твои планы не поменялись, значит, ты на верном пути и мы были правы. Понимаешь, всё должно случиться только по твоему согласию, и мы у тебя его спрашиваем, чтобы потом не было недоразумений.

Он выждал минуту, как бы давая мне возможность передумать. Я молчал.

— Хорошо, -опять сказал Аль Гоби.-Иди, ты свободен. Я скажу Джеку, что можно начинать.

— А…-протянул я.

Спросить прямо у меня не хватало смелости. Глаза Аль Гоби грозно сверкнули.

— Что?-Спросил он.

— Я смогу поговорить с мистером Джеком об этом?-Нашёлся я.

— Сможешь, -ответил Аль Гоби.-С ним, в отличие от меня, можно даже договориться. Я же сейчас исчезну, и появлюсь не раньше, чем посчитаю нужным.

Мне почему-то вдруг стало страшно. Я почувствовал, что меня заманивают в какую-то ловушку, и ещё немного, и я даже пойму или вспомню, что это всё означает. Ответ вертелся где-то рядом, но я не мог сосредоточиться и его найти.

— Не случится ничего, о чём бы ты не был предупреждён, -сказал Аль Гоби.-Если ты был внимателен, ты поймёшь. А сейчас я покидаю тебя, чтобы в тот день и в тот час, когда я вернусь, найти в твоих глазах нечто большее, и услышать в твоём голосе нотки, которые порадуют моё сердце.

Он молитвенно сложил руки и поклонился. Я стоял, совершенно обескураженный, не понимая, радоваться мне или плакать. Но Аль Гоби упрямо стоял в прощальной позе, давая понять, что разговор закончен, и я не посмел возразить.

Я молча повернулся и вышел за дверь, пытаясь отогнать нехорошее предчувствие.

«В конце концов Аль Гоби говорил, что с мистером Джеком я могу даже договориться», -успокаивал себя я.

Но где-то именно в этой фразе сидело какое-то противоречие, вызывающее беспокойство. Я смутно это чувствовал, но не мог найти его.

Я вернулся к себе и достал из холодильника бутылку пива. Сел на диване, включил телевизор и заставил себя смотреть какой-то скучный фильм, чтобы отвлечься. Но как только мой мозг расслабился, он сразу же выдал правильный ответ, и я понял, что именно недосказал мистер С. и что вызвало мою тревогу. С мистером Джеком можно договориться, в отличие от него, то есть, с мистером С. договориться было нельзя. Значило ли это, что мистер Джек тоже не может договориться с мистером С.?…

Глава 22.

Аль— Торно ждал меня, убогий и скучный. Где-то, конечно, кипела жизнь, красивая и сладкая, как торт с мороженным, и такая же недолговечная, но прекрасная, -открывали свои двери новые рестораны и клубы, в которых на презентации и торжества собиралась местная элита, приезжали знаменитости из разных стран и возле входа охранники разгоняли журналистов. На «Эльдорадо» снималась «Невинная игра», и Дика Стоуна, счастливого и довольного, каждое утро доставляли на студию в белом лимузине. Конечно же, ни одна модная вечеринка не обходилась без него — держу пари, что подхвативший его агент заботился об этом, как о хлебе насущном.

Ко мне же мой город был ох как немилостив! Он не давал мне ничего, кроме стен с протёртыми обоями и сломанного умывальника, под который надо было подставлять тазик. Я долго стоял в ванной, глядя в маленькое мутноватое зеркало, и кривлялся изо всех сил, изображая всё, что только приходило мне в голову. Я нравился себе до невозможности, но я был объективен, честное слово! Я мог играть не только легкомысленного красавчика, у меня также хорошо получалась злость, обида, печаль, отчаяние. Но мне было некому это продемонстрировать, потому что даже мои бывшие приятели словно против меня ополчились. Странно — раньше они ещё держались в рамках. Иногда, правда, чья-то зависть, выдаваемая за обиду или несогласие и прикрытая нелепыми придирками долго не давала мне уснуть, но это было не часто. Может, тогда у каждого из нас была надежда, и даже реальный шанс? А неимение таковых обострили ненависть ко мне, к моему спокойствию и уверенности, ничем не оправданным, как казалось со стороны.

«Будь выше, но не унижай.»

Кто— то подсказал мне эту мысль -то ли мистер Джек, то ли Клиф, а может, и сам арабский принц. Она вертелась у меня в голове и помогала. Я не мог дать достойного отпора своим приятелям, потому что на их уровне находиться уже не мог, даже если бы захотел. За мной наблюдали как минимум трое…людей…они видели каждый мой шаг, слышали каждое моё слово. Важнее всего было быть достойными их уважения, и это помогало мне почти не реагировать на всяческие провокации и пропускать всё мимо ушей. Надо ли говорить, что это бесило моих приятелей ещё больше?

Не подумайте, что я встречался с ними просто так. Всё обстояло гораздо сложней. Как минимум раз в неделю в своей новой шикарной квартире для всей нашей труппы закатывал вечеринки Дик Стоун.

Трудно сказать, зачем я мучил себя и ходил в гости к Дику. Может, это был просто мазохизм, а может, скрытое злорадство. Я наблюдал за ним, болезненно и напряжённо, доводя себя до исступления бесконечным сравнением. Дик был хорош, спору нет — по-детски трогательный, высокий, тощий, наивный, с длинными пушистыми ресницами и голубыми глазами. Но это если смотреть на него одного. Когда рядом становился я, Дик казался блёклым и нечётким, незавершённым и каким-то временным, словно весь его облик утратит свою притягательную силу очень скоро. Я испытывал удовольствие, молчаливое превосходство, и это придавало остроту моим переживаниям. Это щекотало нервы и обнадёживало, а не просто мучило, как в самом начале. Так жить было интересней.

Однако что-то неведомое творилось с Диком. Как-то неуловимо, я упустил этот момент и не заметил, он начал меняться. Когда же я догадался, что что-то неладно, было уже поздно.

Его всегда тянуло ко мне, и он искал одобрения и поддержки у меня одного. Это ещё больше злило труппу, но Дик, по-доброму относившийся к ним, уговаривал меня не обращать внимания. В Мириале — Алекс, в Аль-Торно — бывшая труппа! Такое впечатление, что я мешал жить всем вокруг! Но Дику об этом знать было необязательно, и я довольствовался советами и рекомендациями. Он не то чтобы возгордился, просто стал немного высокомернее, но это проявлялось только в рассуждениях, довольно глуповатых, кстати. Он спрашивал моего мнения обо всём — о фильме, о студии, об участии в телепередачах, словно его менеджером был я. Я превозмогал раздражение и беседовал с ним, наслаждаясь превосходством и как бы снисходя, и одновременно борясь с каким-то ноющим чувством внутри.

Я никогда бы не подумал, что Дик так беззащитен. Он выглядел вполне довольным и уверенным, но всё чаще и чаще вместо надменности, которая была бы более-менее оправдана, в нём проступала какая-то робость. Он становился молчаливее, грустнее, и даже эти еженедельные вечеринки, совершенно бессмысленные, сами по себе были знаком, что с ним что-то не так.

Однажды после такой вот очередной вечеринки с участием нескольких девиц из массовки я до утра отмачивал его в ванной, периодически помогая ему прочистить желудок и щупая пульс. Я не мог добиться от него телефона его менеджера, я не мог вызвать врача, чтобы это происшествие не получило огласку, и мне оставалось только надеяться, что он очухается. Он пришёл в себя, бледный, отощавший до невозможности, с синими кругами под глазами, и мученически изрёк:

— Я умираю…

— Не умираешь, Стоун, а сходишь с ума, -ответил я.

Я закутал его в махровый халат и, уложив в кровать, навыковыривал из красивых формочек, стоящих в холодильнике, лёд, сложил его в несколько целлофановых пакетов и приложил такую конструкцию к его несчастному лбу.

Когда он уснул, я вернулся к Тоните, думая о том, что позавидовать Дику может только умалишённый.

В Аль-Торно была только одна психиатрическая клиника, именуемая «Санаторий», и находилась она на окраине, довольно далеко от нашего с Тонитой жилища.

Рано утром я сел на автобус, идущий в центр, а оттуда на метро добрался до близлежащего района. В санаторий не ходил городской транспорт, и я взял такси на деньги, взятые, как всегда, у Тониты, клятвенно пообещав себе, что как только прославлюсь, верну ей всё до последнего цента.

Такси доставило меня прямо к воротам. На проходной стояла охрана, не пропускавшая посторонних.

Я постарался объяснить, что я — знакомый Стрисси Кауч, но охране не было до этого никакого дела. Может, они мне просто не верили, и это было легко понять. В конце концов я добился разговора по телефону с дежурной медсестрой, и она пообещала, что позвонит Стрисси и уточнит, знает ли она меня и хочет ли видеть.

— Скажите ей, что я -Гэл из Мириала, -попросил я, испугавшись, что одно моё имя ничего ей не скажет-Не забудьте, пожалуйста.

На другом конце повисло подозрительное молчание. Я выждал минуту и повесил трубку.

Через некоторое время телефон на проходной зазвонил, и охранник, выслушав распоряжение, пропустил меня внутрь.

Я прошёл по зелёному парку перед зданием санатория, в котором не было деревьев, а только ровная зелёная трава и аккуратно подстриженные кустарники, и поднялся по ступенькам клиники.

В приёмном покое медсестра, посмотрев на меня довольно странно, сказала, что палата Стрисси на восьмом этаже, последняя по коридору с левой стороны. Я поблагодарил и пошёл к лифту.

Зачем я хотел видеть Стрисси Кауч? Не знаю… Может, это была простая вежливость, может — любопытство. Я ещё никогда не видел людей, которые сошли с ума, а Стрисси в моих воспоминаниях оставалась сильной энергичной женщиной, умной и симпатичной.

Выйдя из лифта, я сначала подумал, что по ошибке попал на другой этаж. Прямо напротив лифта, чуть левее, стоял небольшой столик, на котором красовались несколько красивых белых статуэток. Судя по всему, это был магазин, потому что рядом на стуле сидел какой-то мужчина в полосатой рубашке и пересчитывал деньги. Он поднял глаза на меня и широко улыбнулся.

— Белая глина, -сказал он.-Чрезвычайно напоминает мрамор, но достаточно хрупкая.

Я вежливо улыбнулся и собрался пройти мимо. Но продавец крикнул:

— Подождите, юноша!

Я подумал, что будет невежливо пуститься наутёк, и внимательно склонил голову.

— Вот у меня есть пробный экземпляр, -сказал странный продавец, -смотрите, как хорошо ломается и крошится.

Он достал из-под стола нечто, бывшее раньше статуэткой, без головы, рук и ног, — одно туловище женщины в белой тунике. Подняв фигурку высоко над столом, он отломал край туники, который торчал, словно развевался на ветру, и победно на меня посмотрел.

— Ну что, молодой человек?

Я не нашёлся, что ответить. Небритый продавец, ломающий глиняные фигурки, был явно нездоров, и я растерялся.

— Всего восемнадцать долларов, -расхваливал он тем временем свой товар, -а качество, качество! То, что нужно! Но если это дорого, есть даже, вот…-он указал на какую-то статуэтку, кривоватую и маленькую, -по три… Всего три доллара!

Я что-то промычал и отрицательно покрутил головой.

— Не нравится?-Обиделся больной продавец.-Разве в городе вы найдёте статуэтки, которые ломаются?

Я пожал плечами.

— А кукол она не любит, между прочим. Ну, как хотите, дело ваше.

Продавец обиделся и отвернулся. Я начал о чём-то догадываться, и поэтому не ушёл.

— Это для Стрисси?-Спросил я.-Вы продаёте эти фигурки для неё?

— Ну конечно, -проворчал он.-Сильно они мне нужны…

— Ну тогда дайте мне эту, за три…

Я отсчитал ему три доллара мелочью и взял в руки маленькую женскую фигурку. Он не выказал никакой радости, словно делал мне одолжение, и засунул деньги в карман.

Я пошёл по коридору, стараясь не удивляться и не злиться. Эти люди были просто немного необычны, вот и всё. Единственная разница — им нельзя ничего объяснить, они думают, что они правы. Пусть будет так, в конце концов, я ведь здесь ненадолго.

Подойдя к палате Стрисси, я громко постучал в дверь. Ответом мне была тишина.

— Стрисси!-Позвал я, как в склепе Керта, когда она так бессовестно меня бросила.

Послышался какой-то шорох.

— Можно войти?-Громко спросил я.

Шорох стал громче. Я нажал на ручку, она поддалась. Дверь была незаперта, и я решил войти.

Палата Стрисси напоминала гостиничный люкс по размерам и нашу с Тонитой комнату по обстановке. Напротив двери находилось большое незашторенное окно, грязное и с обшарпанными рамами, и на стенах белая штукатурка в некоторых местах облупилась. Кроме полуторной кровати, в комнате находились две деревянные тумбочки из светлого дерева, продавленное кресло и шкаф с перекосившимися дверцами.

Стрисси стояла возле шкафа в тонком халате в цветочек и испуганно смотрела на меня. Я остановился на пороге и попытался изобразить искренность и дружелюбие.

— Я не успела переодеться, -на высоких нотах произнесла Стрисси.

Мы стояли друг напротив друга, бестолково моргая.

— Мне выйти?-Переспросил я.

— Оставайтесь, -махнула рукой она.-Вам всё равно безразлично, как я выгляжу.

Я не знал, опровергнуть или согласиться, и в конце концов решил промолчать. Стрисси, покинувшая Мириал совсем недавно, изменилась до неузнаваемости. В этой палате, полностью белой и безликой, словно созданной для того, чтобы заглушать мысли и чувства, она казалась единственным ярким пятном, не вписывающимся в окружающую обстановку. Её крашеные белые волосы, всегда раньше собранные в пышную причёску, висели бесформенной копной, кое-где даже запутанными клочками, светлые зеленоватые глаза были смотрели напряжённо и одновременно беспомощно, крупные черты лица обострились, нос вытянулся, щёки впали, морщинки, которых я раньше не замечал, разбегались по её лицу тонкими лучиками.

Стрисси осторожно, словно с опаской, отошла к окну. Она стала возле него и сложила руки на груди, не сводя с меня глаз. Я улыбнулся и прошёл к креслу, стоящему возле стены. Не услышав возражения, я сел и протянул ей фигурку, купленную у местного коммерсанта.

Глаза Стрисси зажглись интересом. Она подошла ко мне, взяла её в руки и долго рассматривала с таким вниманием, что я невольно устыдился, что не смог купить ей статуэтку подороже. Но неожиданно она издала торжествующий вопль и отломала у фигурки голову с такой же лёгкостью, с какой это делал больной торговец. Подбежав к окну, она распахнула его и изо всей силы выкинула отломанную голову вниз.

Повернувшись ко мне, она безумно сверкнула глазами и прижала к груди обезглавленное ею глиняное тельце.

Я невозмутимо наблюдал, приклеив к лицу улыбку. Постояв ещё какое-то время, умиротворённо баюкая статуэтку, она прошла в дальний угол палаты и поставила её на столик, у стены. Там стояло ещё несколько штук подобных фигурок, все без голов.

— Спасибо, Гэл, -сказала Стрисси, зардевшись, как девочка.-Всё-таки зря я не переоделась.

Она смущённо поправила нечёсаные волосы и облизнула губы.

— Зачем вы это делаете, Стрисси?-Спросил я.-Разве вам свойственна жестокость?

Стрисси вздохнула и ответила:

— Маленькие фигурки, фигурки без голов -это всё, что мне осталось, всё, что мне оставили. Я отламываю им головы, отламываю и выбрасываю, и я делаю это сама. Придёт день, когда закончится это, и этот день будет днём моего освобождения. С каждой выброшенной головкой мне становится легче, и когда я сравняюсь с числом моих несчастий, моих невидимых частей, болезни придёт конец.

— А когда это случится, Стрисси?-Спросил я.

— Не ведомо никому, и мне тоже неведомо. Но этот день обязательно придёт, потому что конец есть у всего.

Она присела на кровать и грустно склонила голову. Я пошарил в кармане, но нашёл лишь немного мелочи, а ведь предстоял ещё обратный путь! Я пожалел, что не могу купить Стрисси ещё одной статуэтки.

— А вы сами не можете просто скупить всё у этого придурка?-Спросил я.

— Нет, -снова вздохнула Стрисси.-Это не в счёт, мне их должны принести. Только так я получу искупление.

Интересный способ лечения.

— Как вы живёте, Гэл?-Спросила Стрисси.

— Неплохо, -улыбнулся я.-Недавно я даже изучал ваши работы.

— Правда?-Обрадовалась Стрисси.-И что вы думаете?

— Думаю, что вы остановились на самом интересном.

— Я бы… да нет, это не я…

— То есть, Стрисси?

— Это… ох! Всё началось с Керта, и потом… потом словно расклеились, разошлись какие-то невидимые частички. Я плохо помню, только почему-то мистер Джек до сих пор снится мне каждую ночь. Я не сплю, Гэл, долго не сплю и смотрю на глиняные фигурки без голов и думаю, сколько ещё их будет и кто принесёт мне следующую, а потом появляется Джек, и я засыпаю. Он говорит мне, что один человек не может придти ко мне два раза с фигуркой, это не учитывается, и что я должна ждать и вспоминать, пытаться вспомнить, что же произошло. Я думаю, что не так уж много во мне этих разных частичек, потому что во время своих опытов я смогла обнаружить их в одном человеке всего три, и они казались неделимы. Я подозревала, что их больше, но не знала, сколько. Теперь я знаю, что их больше двенадцати.

— Они как-то дают о себе знать внутри вас, Стрисси?

— Они дают о себе знать внутри у каждого, их так много, этих личностей, этих «Я», что опасно, когда они находятся в беспорядке. Если вы, например, можете их игнорировать или руководить, то я почему-то уже нет, и мой единственный выход -избавиться от них и оставить только одну.

— Так вы не помните, почему оказались здесь?

— Я помню, как оказалась, и помню, почему, я не помню, что предшествовало этому. После Керта…

— А что с Кертом?

— Не знаю…

— Хорошо, Стрисси. Вам, наверное, надо отдохнуть, а я постараюсь прислать вам ещё кого-то с фигуркой. Идёт?

— Какой вы потрясающий молодой человек, Гэл, -расплылась в улыбке Стрисси.-Такой обаятельный и добрый. Девушки, наверное, сходят от вас с ума.

— Ну что вы, Стрисси, -смутился я, -вы преувеличиваете. Простите, но вы совершенно не выглядите… сумасшедшей.

— Потому что никакого сумасшествия не существует, -грустно сказала Стрисси, -а существуют только неверные пути.