– Ах ты хитрое дерьмо, Табби, – сказал Дик Норман, болезненно постукивая костяшками пальцев по макушке мальчика. Они устроились на переднем сиденье старого "олдсмобиля". Брюс втиснулся рядом. Оба Нормана, казалось, были гораздо счастливее, чем когда-либо видел их Табби. И от них воняло возбуждением и пивом, да и марихуаной тоже.

– Эй, я знал, что он придет, – сказал Брюс, чувствительно ткнув Табби локтем под ребра. – Он великий человек, наш коротышка. И ведь ты никогда не пикнешь ни о чем, а, коротышка?

– Конечно нет, – сказал Табби. – Но это последний раз, когда я делаю что-то в этом роде. Сегодня – последний раз, и все. Я хочу, чтобы вы об этом знали.

– С завтрашнего дня Табби с нами больше не дружил сказал Брюс. – Верно ведь, Дики? Он с нами с завтрашнего дня не дружит.

Дики в ответ попытался вновь выстучать какой-то ритм на макушке Табби. Они завернули на Бич-трэйл и теперь спускались вниз, к Маунт-авеню.

– Потому что я не могу этим заниматься, – сказал Табби. – Я пошел на это, чтобы сохранить уши, вот и все.

Оба Нормана расхохотались, распространяя запах пива.

Дики свернул на Маунт-авеню вправо и проехал мимо главных ворот Гринбанкской академии.

На перекрестке Дики свернул на юг, по направлению к городу. Табби спросил:

– Куда мы едем?

– На стоянку, – пробормотал Брюс. Они спустились по Гринбанк-роад до первого фонаря, затем свернули к Пост-роад на дорогу к дому Сэйров.

Табби увидел человека, который стоял на другой стороне улицы около своего грузовичка на пустой стоянке у ресторана "Дары моря". Брюс подкатил к фургону, и мужчина смотрел, как они выбираются из "олдсмобиля". "Он не похож на грабителя", – подумал Табби. У Гарри Старбека был длинный унылый нос – такой нос может быть у дегустатора духов, – беспокойные темные глаза и наморщенный лоб. Одет он был в неприглядный синий костюм. Он выглядел как учитель алгебры.

Темные глаза на миг остановились на Табби.

– Да, я вижу, – заметил Старбек, хоть никто не сказал ни слова. Потом он заговорил, обращаясь прямо к Табби:

– Ты знаешь, что тебе полагается делать?

Табби покачал головой.

Старбек протянул руку в окошко своего грузовичка и вытащил два переговорных устройства. Одно он протянул Табби.

– Включи его, – сказал он.

Табби покрутил прибор, пока не нащупал кнопку. Он нажал на нее, оба устройства громко загудели, и Табби снова поспешно нажал на кнопку верхней крышки.

– Сейчас они слишком близко друг от друга, – мягко сказал Старбек, все еще глядя Табби прямо в глаза. – Для того чтобы они начали работать нормально, они должны быть на расстоянии не меньше пятидесяти футов друг от друга. Но так мы и будем переговариваться. Ты садишься в фургончик.

Смотришь в переднее окно, в заднее окно. Следишь за дорогой. Понятно?

Табби кивнул.

– И если ты увидишь хоть что-нибудь, ты скажешь мне об этом. Мы будем в этом доме примерно с полчаса. Это довольно долго. Ты опишешь любого, кто остановится и обратит внимание на грузовик. Что за машина. Все, что увидишь. Если это коп, ложись на пол грузовичка и связывайся со мной немедленно. Мы выйдем и позаботимся о нем, но нужно добраться до него раньше, чем он доберется до своего радио. Ты получишь деньги, как только мы выберемся оттуда. Понятно, парень?

– Я понял.

– Я уже начал думать, что ты немой, – сказал Старбек. – Ты должен усвоить одно: если ты когда-нибудь заговоришь об этом с копами или если я просто подумаю, что ты говоришь об этом с копами, я вернусь сюда и убью тебя. – Его серьезное, озабоченное лицо не изменило выражения, пока он говорил это. – Я же бизнесмен, понимаешь? И из бизнеса выходить не собираюсь.

Норманы выглядели настолько потрясенными, что, казалось, вот-вот воспарят.

– К вам это тоже относится, – сказал Старбек близнецам.

– Порядок, мужик, – сказал Брюс.

– Иди в фургон, – приказал Старбек, резко поворачиваясь. Он залез на сиденье водителя, Брюс на пассажирское сиденье, а Дики с Табби уселись в кузове. Табби все еще сжимал в руках переговорное устройство.

Проезжая через Пост-роад обратно к дому Сэйров, они миновали статую Джона Сэйра изображавшую солдата Первой мировой войны. Табби в первый раз рассмотрел эту статую – лицо молодого солдата показалось ему демоническим: тени легли на впадины щек, бронзовые черты были суровыми.

Дик ткнул указательным пальцем в грудь Табби и притворился, что стреляет в него.

– Я никогда раньше не жил в таком месте, – сказал Старбек. – Это же не пригород, верно? Как это называется? Загород?

– Вот уж не знаю, – сказал Брюс. – Какая разница?

Старбек свернул налево, на Гринбанк-роад. Табби молчаливо застонал. Он должен был догадаться: они вновь возвращались в его район.

– Я тут почитал местные газеты, – сказал Старбек, выезжая на Гринбанк. – Знаете, что в этом городе происходит?

Сколько арестов пьяных водителей приходится на конец недели? Сколько придурков вламываются в дома, не имея никакого профессионального опыта? Без всякой подготовки? Это и не загород и не пригород. Это черт знает что такое.

Пока Грем Вильямс говорил, Ричард обозревал книжные полки, повторяя про себя имена и названия, указанные на корешках. Половину стены занимала художественная литература, половину – историческая литература, мемуары, биографии. Одну полку занимали сценарии в черных виниловых переплетах. По левую руку располагались книги по искусству.

Сверху громоздились детективы – Вильямс явно был поклонником Раймонда Чандлера, Джона Макдональда, Аманды Кросс и Дороти Сэйерс.

– Ну ладно, – сказал он, когда Вильямс наконец замолчал. – Потомки четырех основателей Хэмпстеда снова собрались вместе – в Гринбанке, если быть точным. А нашим предкам доставил какие-то неприятности пришелец по имени Винтер. Но я боюсь, что должен спросить – ну и что?

– Это разумный вопрос, – сказал Вильямс, – и вы правы. Почему нас должно это беспокоить, раз мы не историки? Единственная причина – то, что случилось тогда, до сих пор влияет на происходящее. Ведь с историей всегда так, разве нет? Если бы норманны в свое время взяли верх в Англии, мы сейчас бы говорили по-французски или что-то в этом роде. Так что давайте посмотрим на нашу историю здесь, в Хэмпстеде. Я хочу назвать вам три имени из трех поколений Хэмпстеда от тысяча восемьсот девяносто восьмого до тысяча девятьсот пятьдесят второго года. Робертсон Грин – он, должно быть, ваш прапрадедушка, мистер Альби;

Бейтс Крелл и Джон Сэйр. Бейтс Крелл исчез с лица земли в тысяча девятьсот двадцать четвертом, а Джон Сэйр совершил самоубийство в тысяча девятьсот пятьдесят втором. Я думаю, что Гидеон Винтер возродился в каждом из этих людей, и только у Джона Сэйра хватило сил противостоять ему.

Лес Макклауд забросил клюшки для гольфа в багажник своей "мазды" и после ссоры с Пэтси отправился в Загородный клуб. До драки не дошло, хоть и ничто не приносит такого удовольствия, как хорошая драка. Пэтси сама виновата, она все время доводила его – так доводить может лишь человек, который уже пять лет прожил с тобой бок о бок.

"В холодильнике наверняка есть какая-то еда". Это был бунт против заведенного порядка вещей. На самом-то деле Лес недостаточно хорошо себя чувствовал, чтобы играть в гольф, но он ни на миг не мог больше оставаться дома, а гольф был хорошим предлогом для длительной отлучки. Его не будет дома пять или шесть часов, а потом он вернется и посмотрит, вняла ли она голосу разума. Или опять будет пилить его, пилить, пилить… А если будет, он уж попытается хорошенько расспросить, на что она рассчитывает.

Уже доехав до клуба и поставив машину на стоянке перед белым, украшенным колоннами зданием, Лес почувствовал, что вспотел, тогда как лоб и руки почему-то мерзли. Но он все-таки решил, что ему удастся управиться с девятью лунками, особенно если его партнером будет какой-нибудь растяпа. Так что он выбрался из машины, повесил на плечо тяжелую сумку и зашагал к клубу.

– Эй, Лес! Ищешь себе партнера? – ему улыбался неуклюжий Арчи Монаген. Арчи, второразрядный юрист, как раз и был тем растяпой, о котором мечтал Лес, – Мы должны были тут встретиться с Юликом Бирном, и что ты думаешь? Я только что позвонил к нему домой – его опять свалил этот грипп. Бедняга, он его подхватил дважды. Меня можно использовать как партнера, если хочешь.

– О, в любое время, Арчи, – сказал Лес и улыбнулся, отметив добродушное красное лицо, желтую вязаную рубаху, обтягивающую толстое брюшко, красно-зеленые штаны Арчи, а затем добавил:

– Сегодня я настроен на девять лунок – только что сам выкарабкался из гриппа. Что скажешь?

– Девять – это здорово, – неуверенно пробормотал Арчи, и Лес подумал, что бедняга с радостью бы урезал игру наполовину.

Лес отворил двери, но Арчи помотал головой и сделал приглашающий жест. Так они потоптались около двери, споря, кто пройдет первым, пока Арчи не усмехнулся и не прошел вперед.

– Как твоя жена, Лес? – спросил он. – Она милая маленькая леди.

– Пэтси? Неплохо. – Лес не хотел вдаваться в обсуждение достоинств жены, особенно с Арчи Монагеном, который в прошлом году на вечеринке все время строил ей глазки. Арчи, как помнил Лес, любил поговорить о чужих женах.

– Пэтси Макклауд, Пэтси Макклауд, – любовно повторил несколько раз Арчи, точно речь шла о кинозвезде, и Лес был так раздражен, что мышцы ему свело и мяч полетел не туда.

– Не повезло, шеф, – сказал Арчи. Он подтянул животик, размахнулся и послал мяч по прямой больше чем на двести ярдов.

К тому времени, как они вновь встретились у пятнадцатой лунки, Лес понял, что Арчи нарочно вывел его из себя, повторяя имя его жены. День и так начался паршиво, и единственным утешением было то, что Арчи и сам несколько раз промахнулся. Однако юристу, казалось, было все равно.

– Я изучал это довольно долго, Лес, и пришел к заключению, что существует два типа женщин. Одни выглядят так, будто наслаждаются этим, а другие – будто вовсе не знают, что это такое. Понимаешь, о чем я? В этом городе по меньшей мере восемьдесят процентов женщин принадлежат ко второй категории. У них может быть трое детей, но все равно они ведут себя так, словно никогда не ложились в постель. Отличный удар! – это уже Лесу. Арчи и сам послал мяч и помахал своей клюшкой. – Я как-то поговорил об этом с Юликом, и он назвал мне восемь или девять женщин первого типа.

Арчи прицелился, отвел клюшку и ударил. Мяч, словно услышав немые мольбы Леса, остановился за три фута от лунки.

– Ты только выйди на террасу клуба, там они все сидят.

Едят свои салаты и говорят о своих парикмахерах. Как ты думаешь? Может, они говорят о том же дерьме, что и мы?

– К чему ты ведешь, Арчи? – Лес поднял свою тяжелую сумку с клюшкой. Он был весь мокрый, но его знобило.

Лоб, казалось, был целой глыбой льда.

– Я хочу сказать вот что. Если единственная женщина, которая выглядит так, будто наслаждается этим, – это официантка на террасе, я с удовольствием женюсь на официантке. Я сказал это Юлику, и знаешь, что он мне ответил? Он сказал: "Арчи, ты действительно думаешь, что все женщины втайне официантки?" Как тебе это нравится? Его не проведешь!

Лес пошел к следующим воротам. Он понял две вещи.

Первая: что Арчи Монаген не любит его ровно настолько, насколько сам Лес не любит Арчи – недаром же он завел этот разговор, и вторая: что Арчи скучает по Юлику Бирну.

Арчи хотел бы играть с молодым юристом, а не с Лесом.

Арчи было пятьдесят, Лесу – сорок, и, как бы они ни относились к друг другу, у них было больше общего, чем у Арчи и Бирна, которому еще не исполнилось тридцати.

– Думаю, Бирн неглупый малый, – сказал Лес.

– Неглупый? Парень, да если бы он работал в корпорации, он уже был бы вице-президентом. Как насчет того, чтобы поставить денежки на ту лунку, шеф?

– Сотню за удар, – сказал Лес, но Арчи не возмутился.

Он лишь усмехнулся.

На девятой лунке Лес уже проиграл Арчи триста долларов и собирался продуть еще сотню. Эта желтая рубашка и чудовищные полосатые штаны обскакали его. Отдать триста долларов Арчи Монагену! Лес предположил, что это размеры пари воодушевили Арчи, и поэтому тот из кожи вон лез, чтобы заработать свои сотни.

Лес мысленно прочертил линию удара, примерился клюшкой к мячу и встал в удобную позицию. Он не мог не думать, что, если мяч пойдет как надо, размер его долга уменьшится до двухсот долларов. Однако уже в ту секунду, когда клюшка пришла в соприкосновение с мячом, он знал, что удар будет неточным. И действительно, поначалу мяч пошел хорошо, но затем резко остановился, закатившись в подлесок.

– Может, одолжишь мой компас? – крикнул сзади Арчи.

Лес пошел за мячом, нарочно не глядя на партнера. Он не хотел видеть усмешку Арчи. Он знал это место и надеялся, что ему удастся оттуда загнать мяч в лунку. Лес озирался в поисках мяча. Он тяжело дышал, пот стекал ему за воротник.

Арчи как раз примеривался, чтобы ударить, и Лес остановился, чтобы поглядеть на него. Арчи примерился, махнул клюшкой.., и ударил по мячу слишком сильно. Лес молчаливо аплодировал. "Не будешь больше шутить насчет своего дерьмового компаса", – мысленно произнес он.

Он сразу увидел свой мяч. Маленькая белая искорка притаилась во мху около большого дуба. Лес подошел к мячу и услышал треск в кустах за мячом. Белка. Лес обошел дуб и поглядел на поле для гольфа. Арчи стоял у лунки, и вид у него был уже не такой радостный. Затем позади Леса раздался детский плач. Лес резко развернулся, но ничего не увидел.

Когда он вновь поглядел на мяч, плач возобновился. Он перевел взгляд на кусты и услышал там тихий треск.

– Эй, выбирайся оттуда, малыш, – сказал он.

Ребенок тихо всхлипывал.

Лес прислонил клюшку к стволу дуба и уперся ладонями в колени.

– Все в порядке. Выходи.

В кустарнике было тихо.

– Выходи. Я тут пытаюсь играть в гольф. Никто тебя не обидит. Выходи из кустов.

Не дождавшись ответа, Лес вновь подобрал свою клюшку.

Казалось, ребенок в кустах увидел это и испугался, что его ударят клюшкой: кусты затрещали вновь, словно малыш старался спрятаться в них поглубже. Лес подумал, что ему, должно быть, четыре или пять – ребенок постарше не мог бы двигаться так тихо.

Лес не в силах был ударить по мячу, когда в кустах делалось такое. Потом всхлипывания возобновились, и Лес поставил клюшку на землю.

– Тебе нужна помощь, сынок? – Ответа не последовало. Лес подошел к кустам и присел на корточки на плотной подстилке из опавшей листвы. – Вылезай, я помогу тебе.

Он услышал, как тоненький голосок сказал:

– Я потерялся.

– Все в порядке, я помогу тебе, – сказал он немного резко и раздвинул ветки кустарника. – Как ты забрался туда? Твой папа…

Он отдернул руку. Его голову точно стиснул тугой обруч, в глазах потемнело. Лес выпрямился и замигал.

Тоненький голосок сказал:

– Я заблудился. Мне страшно.

– Ладно, ладно! – сказал Лес и вновь наклонился. Руки его потянулись к кустарнику и замерли, коснувшись молодой зеленой листвы. С кустарником было что-то не так, что-то не так было с тем, кто там прятался, не желая появляться.

Лесу показалось, что запахло илом, помоями, гниющими водорослями.

Ребенок вновь заплакал, но Лес боялся дотронуться до кустарника. Что-то не так. Тут было что-то не так. Он вновь ощутил резкий, острый запах.

Лес знал, что, если вновь дотронется до кустарника, обруч вновь охватит его голову, а в глазах потемнеет. То, что сидело в кустах, горько плакало. Лес таращился на листья, но видел одни только листья, а за ними – еще листья, листья, залитые солнцем, и листья, укрывающиеся в тени.

– Твой мяч так безнадежно потерялся? – Лес обернулся и увидел пестрые штаны и округлый животик Арчи Монагена.

– Я кое-что слышал, – сказал Лес, выпрямляясь. – Мой мяч не потерялся, просто я кое-что слышал. Там, в кустах, ребенок. Он плакал.

Брови Арчи поползли вверх.

– Он только что перестал, – сказал Лес. – А я его не вижу.

– Давай-ка старина Арчи посмотрит, – сказал Арчи, наклонился и раздвинул руками кустарник. На миг до Леса вновь донесся запах ила. Он почувствовал, как на лбу у него выступает пот, он ощущал себя так странно, так легко, что, казалось, вот-вот упадет. Арчи Монаген уже по пояс ушел в кусты, и Лес смотрел на его широкие плоские ягодицы.

– Ну, знаешь что? – сказал Арчи, выбираясь из зарослей. – Никого нет дома. Ты уверен, что тут был ребенок?

– Я слышал, как он плакал.

– Ты с ним говорил?

– Говорил. Он сказал, что он заблудился.

– Забавно. Сейчас там никого нет. Он, должно быть, смылся. – Арчи выпрямился и поглядел под деревья. Лицо его просветлело.

– Эй, вон там твой мяч, и он лежит удачно. Ты еще можешь выйти из всего этого, благоухая точно роза.

Лес выкинул из головы все, касающееся детей и кустов, от которых темнеет в глазах. Он поднял клюшку, лежавшую на ложе из опавших сосновых иголок, подошел к мячу и загнал его в лунку.

"Вот так ты и стал вице-президентом в этих джунглях конкуренции, парень!"

Часа два с половиной спустя он говорил Арчи Монагену:

– Давай я куплю выпивку, – Он ощущал странную смесь облегчения и огорчения. Облегчения, потому что он отстал от Арчи только на один удар, а огорчения – потому что не разделался как следует с этим жирным типом. Он полагал, что во всем виноват грипп, который расстроил его координацию движений, но все еще помнил, как шуршали кусты, и слышал детский голос. Когда Арчи сунул в заросли голову, первым порывом Леса было оттащить его, увести в какое-нибудь безопасное место.., но, разумеется, с Арчи ничего не случилось. Никакого заблудившегося ребенка в зарослях не было.

Но ему показалось.., словно чьи-то челюсти сомкнулись вокруг шеи Арчи. Однако с ним же ничего не случилось – он засунул голову в это не правильное место и, похоже, ничего не почувствовал.

Там, правда, был запах. Гниющие водоросли, сырая земля и помимо этих не таких уж неприятных запахов – еще один, более едкий.

Арчи согласился, когда Лес предложил выпить, и странно поглядел на него.

– О, я всегда расплачиваюсь с долгами, – сказал Лес; – Давай-ка рассчитаемся прямо сейчас.

Арчи улыбнулся и покачал головой, но Лес вытащил из кармана бумажник и отсчитал две бумажки по пятьдесят.

– Вот. Теперь ты сможешь съездить в Дублин, Арчи.

Арчи спрятал банкноты в карман.

– Вообще-то я на прошлой неделе как раз оттуда.

Арчи Монаген зашел в гостиную клуба. На стенах висели шкуры, охотничьи рога и картины с изображениями всадников в красных костюмах. Он пробирался между чьими-то ботинками, кивая и здороваясь, и наконец добрался до стойки бара. Лес следовал за ним. Арчи похлопал по плечу мужчину, сидящего на табуретке у стойки, и рассмеялся шутке соседа с другой стороны. Лес узнал их. Здесь были исполнительный директор фирмы, подрядчик, которого Лес знал только в лицо, и партнер Арчи – Том Флин, огромный, мордатый, примерно одного с Лесом возраста; он был в пиджаке из индийской ткани величиной с попону слона.

– Парни, вы же знаете Леса Макклауда, а? – спросил Арчи.

– Рад видеть вас, Лес, – сказал подрядчик, а остальные закивали головами и пробормотали что-то в знак подтверждения.

– Я тут проиграл сотню Монагену, – сказал Лес. – Вообще-то, он играл ужасно. Беда только в том, что я играл еще хуже. – Он вытащил кошелек и бросил на стойку две Двадцатки. – Эй, бармен! Парням еще по одной. А мне – мартини. Двойной.

– А мне бутылочку "Бада", – сказал Арчи.

Лес проглотил свою выпивку и спросил:

– Арчи, какой твой любимый бар в Дублине?

Арчи разговаривал с Томми Флином и не обращал на него внимания.

– У девятой лунки в кустах сидел заблудившийся ребенок, – сказал Лес. – Он там спрятался. Вы слыхали что-нибудь?

– Лес слышал голоса, – сказал Арчи. – Жанна Д'Арк Сотвилльской компании.

Лес с трудом усмехнулся под общий хохот.

Через час, после двух порций мартини, Лес подумал, не позвонить ли Пэтси, но он не хотел оставлять группу. Он был уверен, что, как только выйдет из комнаты, они начнут обсуждать его. К черту Пэтси, решил он.

Он думал о жене – как она сидит в комнате, смежной с его спальней, читает книгу и смотрит телевизор. Должно быть, она и сейчас там. Она, наверное, и не ела ничего.

Увлеклась книгой или записями в дневник и позабыла про него.

С таблички со списком победителей клубных призов на него смотрело его имя; холод, шедший от кондиционера, казалось, замораживал дыхательные пути. Он дотронулся рукой до лба – тот был мягким, точно воск. Перед ним появилась еще порция мартини; он взял стакан и стал пить.

– Тот ребенок, в кустах, был вовсе не ребенок, – сказал он и с удивлением услышал, как вокруг него рассмеялись. – Я не шучу. Там было что-то очень странное.

Арчи что-то прошептал Флину, и тот внимательно поглядел на него.

Тут Лес увидел что-то совсем невероятное: человек, сидевший за угловой стойкой в дальнем конце бара, обернул у себя вокруг шеи куски сырого мяса; они свисали с его кожи, точно ожерелье.

– Эй! – сказал Лес ("Эй!" – эхом откликнулся Флин).

Лес завороженно уставился на это странное украшение и понял, что это было вовсе не ожерелье: просто плечи и грудь мужчины были ободраны в клочья. Лес опять почувствовал запах сырой земли и гнили. Тот человек был мертв – его зарезали, и теперь он был мертв.

– Знаете что? – сказал Арчи. Он что-то прошептал, и остальные расхохотались.

Лес уставился на мертвеца. Так вот что случилось у девятой лунки. Тот заблудившийся мальчик был мертвым. Он умер и начал разыскивать Леса Макклауда. Лес почувствовал, как тяжелый стакан с мартини выскользнул у него из рук.

Стакан упал на пол и разбился, смех резко замер. Арчи и остальные глядели на него, и в их взглядах была откровенная неприязнь. Он снова почувствовал необыкновенную легкость.

– Я ухожу отсюда, – сказал он, отбросил ногой в сторону разбитый стакан и направился к двери.

– Второе рождение? – спросил Ричард. – Вы имеете в виду реинкарнацию? Мне трудно в это поверить. Вы можете говорить, что вам угодно, но вы никогда не убедите меня, что этот тип Винтер возродился в трех разных людях за три десятилетия и все – в одном и том же городе.

– Не то чтобы он возродился, – сказал Вильямс. – Я не говорю о реинкарнации в прямом смысле – это только метафора. Когда родился ваш прапрапрадедушка, в нем ничего не напоминало Гидеона Винтера. Винтеризация, если я могу так выразиться, в вашем дальнем предке наступила позже.

– Если вы говорите об одержимости, то в нее я тоже не верю, – сказал Ричард.

– Что особенно забавно, – ответил старик, – что я в нее, кажется, тоже не верю. Однако человек по имени Гидеон Винтер прибыл сюда ровно триста лет назад, и начали происходить разные вещи. Плохие вещи. И экономически плохие, и вообще. Можно бы воспользоваться словом "зло", но, боюсь, вы скажете, что и во зло тоже не верите.

– Во зло я верю, – сказал Ричард, и Пэтси удивила их обоих, тихо добавив:

– И я тоже.

– Ладно, – сказал Вильямс и вновь натянул свою кепку, которую снял было до этого. Может, дело было не в человеке, но в том, что случилось с ним здесь. Может, что-то было такое в этой местности, что подействовало на него. Это моя теория, и я над ней работаю пятьдесят лет.

– Вы имеете в виду, с тех пор как этот человек.., с тех пор как Бейтс Крелл… – сказала Пэтси.

Вильямс вопросительно поглядел на нее.

– О, я знаю о нем, – сказала Пэтси. – Я не знала его имени, пока вы не рассказали о нем Табби. Я видела его.

Я хочу сказать, видела. – Она слегка покраснела. – Давно.

Я видела, как он убивал женщину.

Она покраснела еще сильнее, когда Грем Вильямс взял ее руку и поднес к губам.

– Конечно, вы видели, и вы даже представить не можете, до чего же я рад, что вы это сказали.

– Может, мы должны потолковать о том, что говорится здесь? – сказала Пэтси и коснулась большой синей библиотечной книги, – О Винтере?

– Конечно, – сказал Вильямс. – Если хотите. Хотя вы и знаете, что там написано. Миссис Бах не была профессиональным историком. Она лишь обработала записи и не пыталась сделать какие-либо заключения на их основе. Ее "История" – справочник, и не более того.

– Ну, я думаю, что это к лучшему, – сказала Пэтси.

Вильямс прошел к дальней полке и вернулся со своим собственным экземпляром книги.

– Конечно к лучшему. – Он положил книгу на кофейный столик, сел и раскрыл ее. – Дороти Бах ожидала, что выводы сделают другие люди. Все, что она хотела, это собрать как можно больше данных, – Он перелистал первые страницы толстой синей книги. – Поглядим, что ей удалось найти. Земельные списки. Акты купли-продажи. Даты рождения и смерти из церковных книг. Давайте посмотрим, что у нее есть за тысяча шестьсот сорок пятый год.

– Прибытие Гидеона Винтера, – сказала Пэтси. – Вот оно: "Землевладелец по имени Гидион, или Гидеон, Винтер из Суссекса приобрел 8,5 акра морского побережья у фермеров Вильямса и Смита". Вот все про него на этой странице.

Потом она пишет, что в церковных записях его имя так и не появилось.

– Дороти Бах было уже много лет, когда я начал заниматься этим, – сказал Вильямс. – Но я чувствовал, что у меня есть резонные причины беспокоить ее. Я уже два или три года гадал насчет Крелла.

– Погодите секунду, – взмолился Ричард. – При чем здесь какой-то Крелл? Я все время слышу его имя, но про него ничего не знаю. Пэтси, ты сказала, что он кого-то убил?

И ты видела, как он это делал?

– Не то чтобы в самом деле видела, – сказала Пэтси. – Я видела это внутри себя однажды. Я знала, что это произошло давно. Это было на реке, и там еще не было новых зданий. Только рыбачьи лодки. Я увидела, как он задушил женщину, завернул ее в брезент и выкинул за борт.

– И вы уверены в том, что это был Крелл?

– Она знает, – сказал Вильямс. – И я знаю, частью потому, что она так хорошо это знает. Но вот что неизвестно вам, Ричард, так это то, что я убил Бейтса Крелла. Я должен был убить его. И это сломало всю мою жизнь – несмотря на то что я знал, что, если бы я не добрался до него первым, он убил бы меня. Я даже пытался рассказать все это Джою Клетцки – тогдашнему шефу полиции, но он не стал меня слушать: похоже, он знал об этом больше, чем я… Ах, я уже все это пережил. – Он улыбнулся Ричарду. – Знаете, у меня опять начинает колотиться сердце.

– Не думаю, что я хоть что-то понял, – сказал Ричард.

– Всегда будь с толпой. Вот так я себя чувствовал, когда отправился навестить старую Дороти Бах. Я говорю "старую", но она тогда была лет на шесть-семь моложе, чем я сейчас. К тому времени она уже не занималась историей и все время возилась в саду. О, она постоянно говорила о всяких женских движениях – именно поэтому она и начала свои исследования, но, когда она так состарилась, что не могла поднять церковно-приходские записи, она занялась своими азалиями. Она жила в верхней части Маунт-авеню, рядом с Хиллхэвеном. Я достаточно занимался историей Хэмпстеда, чтобы знать, какие именно вопросы задавать ей.

Она проводила меня в свою студию – видите, как давно это было, у людей еще были студии! – я поблагодарил ее за то, что она согласилась принять меня, и сразу приступил к своим вопросам. Я спросил ее, есть ли у нее еще информация о Гидеоне Винтере – помимо той, что она поместила в свою книгу.

Он поглядел на Ричарда, потом на Пэтси. У него лицо старого коршуна, подумала Пэтси, очень старого коршуна.

Она никогда до этого не осознавала, насколько стар Вильямс, и особенно это поразило ее сейчас, потому что глаза его молодо светились.

Вильямс усмехнулся.

– Она подумала, что я намекаю на то, что она скрыла кое-какие факты. Полагаю, она была близка к тому, чтобы выкинуть меня из своего дома: Дороти Бах гордилась своей книгой, гордилась гораздо больше, чем своими азалиями.