Парящий дракон. Том 1

– Эй, послушай, – сказал Лес бармену, усевшись с выпивкой. – Ты любишь животных? Тогда заторчишь. Когда я ехал сюда, на меня наскочил пес. Понял? Он наскочил на меня. Я даже не видел поганца, пока он не кинулся под мой автомобиль. Я пытался вывернуться, но не успел. Этот сукин сын покончил жизнь самоубийством.

– Я слышал об этом, – сказал бармен и отвернулся.

– Ты слышал об этом? Что ты имеешь в виду – слышал об этом? Я никогда не слышал о таком.

– Никогда не слышали о леммингах? – спросил забавный толстяк, сидящий через табурет от Леса. Он явно не был полицейским – у него были толстые линзы очков, жидкие волосы и глубокие морщины на низком лбу. – Я как раз сидел тут и думал о леммингах. Потому что со мной кое-что сегодня случилось, очень похожее на то, что вы тут рассказали. – Он заискивающе улыбнулся. Лес пожал плечами. Он все еще находился в ледовом плену, и даже этот толстяк не раздражал его.

– У нас была кошка, – сказал толстяк. – Мы звали ее Макинтош. Она персидская, понимаете? Очень красивая шелковистая шерсть. Она у нас жила десять лет – появилась даже прежде, чем мы переехали в этот город. Я так привязался к этой твари. Ну так сегодня моя жена выглянула из окна третьего этажа и увидела, как Макинтош бежит по лужайке. Она подумала, что старая бандитка решила прихватить птицу – она старая, но когда хочет, может бегать быстро. Она ловит птиц пару раз в неделю и оставляет окровавленные трупы на ступеньках, так что мы утром всегда натыкаемся на них, когда выходим за газетой.

Он сглотнул.

– Но эта су.., это проклятое животное вовсе не бежало за птицей. Она бежала к бассейну сына. Жена видела, как Макинтош прыгнула прямо в бассейн и утонула! Утонула!

Кошка! Он просто перевалилась через бортик бассейна и прыгнула в воду. Моя жена на секунду застыла, понимаете?

Она не могла поверить своим глазам. Она ждала, что Макинтош попытается выбраться из бассейна. Но она даже не попыталась. Ее голова так и не показалась на поверхности воды.

Она так кинулась в этот бассейн, точно хотела покончить с собой, парень. – Глаза его замигали из-под толстых линз. – Вот почему я сижу тут и думаю о леммингах.

Лес старался внимательно смотреть на мужчину, который рассказывал ему эту историю. Он видел, что тот хочет рассказать ему еще что-то, поговорить о собаке-самоубийце, разделить с ним свою печаль о судьбе несчастных созданий, поговорить о леммингах и о том, что толкает животных на самоубийство. Он видел, что тому нужно не только сочувствие – общность, которая возникает на основе алкоголя и мужского братства, но и большее – общность понимания и доверия. Лес подался вперед, улыбнулся и сказал:

– Заткнись.

Толстяк замолк. Он быстро наклонился над стойкой и уткнулся покрасневшим лицом в свой бокал.

Самочувствие Леса улучшилось – на лице у него ничего не отразилось, но где-то в недрах головы наркоз дал трещину. Ему стало почти тепло.

Он поглядел на часы и был приятно удивлен. Оказалось, что уже девять тридцать вечера.

– Еще "Гленливет", – сказал он бармену. Толстый стакан, наполненный кубиками льда и темной маслянистой жидкостью, возник перед ним на стойке.

Он поднял его и глотнул разбавленного виски. И когда оно бархатисто разлилось внутри, его неожиданно поразила малоприятная мысль: если он настолько преуспевает, почему он испытал такое удовольствие, велев толстяку заткнуться?

Да и, если он так преуспевает, что он делает здесь, в баре, в девять-тридцать? А его жена сидит дома одна?

На этот вопрос у него был ответ.

– Пусть Пэтси тоже заткнется, – пробурчал он сам себе и отхлебнул половину своего "Гленливета".

Но теперь влитое в него виски и предыдущий джин начали проситься наружу, и Лес слез с табуретки и протолкался в коридор, где пухлая блондинка заигрывала с мордатым парнем, одновременно болтая по телефону.

– Я знаю, что биточки в духовке, – говорила она. Биточки были в духовке, а рука парня – у нее на груди.

Он вновь соскользнул в холод, потому что представил себе Джонни Рэя: кожа вздулась и посинела, точно колбасная шкурка, в волосах запутались водоросли, грудь испачкана илом – и он сидел за стойкой в Загородном клубе.

Вход в мужской туалет был чуть дальше по коридору. Там стоял кто-то здоровый, напоминающий Бобо, и мочился в писсуар. Лес прошел мимо и толкнул двери кабинки. Она была заперта. Лес засунул руки в карманы и уставился в пол. Человек у писсуара вздохнул и выпрямился. Все еще продолжая мочиться, он взял стакан пива, стоявший наверху писсуара, и отхлебнул из него. Лес брезгливо наблюдал за ним, стараясь не дышать, – воздух казался смесью мочи и антисептика.

– Твоя очередь, – сказал мужчина у писсуара, застегиваясь и шагая к двери.

Лес хмыкнул. Он поспешно расстегнул ширинку и пристроился к писсуару.

Тот, кто сидел в кабинке, стукнул чем-то о жестяную переборку. Не металлом, хотя Лес поначалу подумал, что пряжкой ремня. Чем-то более мягким. Как будто колотил по стене рукой.

Рука опять ударилась в стену. Лес неловко оглянулся.

– Помоги мне, – сказал тот, кто сидел внутри.

Стенки кабинки гудели, словно сидящий в ней изо всех сил барабанил по ним кулаками.

– Я заблудился, – сказал голос.

Это был голос маленького Джонни Рэя.

Лес затаил дыхание.

– Я боюсь, – сказал голос, – Яаа байуусь.

Теперь Лес услышал, как по стенке кабинки проскребли ногти.

Он знал, что, если посмотрит вниз, он сможет увидеть широкую щель между полом и дверцей кабинки. Поток мочи У него иссяк, он застегнулся. Если он поглядит вниз, он увидит маленькие кроссовки, штанины джинсов…

– Помоги мне, – прошептал голосок с техасским акцентом.

По двери вновь заскребли ногти.

Лес боялся опустить взгляд, боялся заглянуть в щель между заляпанным хлоркой полом и дверцей кабинки.

Из щели между кабинкой и стеной протянулась беспалая рука с худеньким запястьем. И обрубок, и запястье были выпачканы влажным черным илом. А где-то в глубине кабинки Лес видел черные обрубки, в которые превратились ноги. Его желудок так сжался, что, казалось, стал похож на подступивший к горлу мячик для гольфа. Теперь Лес ощущал наполняющую туалет вонь – вонь такую мощную, что она была равносильна удару грома.

Перепачканное илом существо в кабинке упало на колени.

Лес попятился к двери, не в силах отвернуть от кабинки лицо. Когда он почувствовал, что натолкнулся спиной на алюминиевую дверную ручку, он резко обернулся и ухватился за нее. Он отворил дверь, бросился в проем и захлопнул ее за собой.

Желудок все еще болтался где-то у горла. Он слышал шлепанье за дверью – что-то мокрое и мягкое брело по твердой поверхности. В ушах у него стоял шум. Он протолкнулся мимо стойки бара, стараясь держаться в гуще людей, и вышел на улицу. Его второй "Гленливет" стоял на стойке, там же валялись десять долларов сдачи, но он так и не заметил их.

Грем Вильямс наклонился вперед, опершись на локоть, и продолжал:

– Разумеется, я должен был выяснить, что произошло в тысяча восемьсот семьдесят третьем. И поверьте мне, я докопался до этого. Дороти Бах, которая знала о Драконе больше всех, ничего не сказала мне, как, впрочем, и остальные.

Страницы тяжелой синей книги мелькали так быстро, что казались прозрачными. На Пэтси нахлынуло какое-то чувство – неосознанное, но знакомое: так запах духов может вызвать какое-то ощущение, не пробуждая никаких конкретных воспоминаний.

Страницы летели мимо.

– Нет, – сказала Пэтси, и на этот раз оба мужчины поглядели на нее.

У Ричарда Альби на лице было вежливое сочувствие: он подумал, что у нее начался приступ головной боли, и гадал, есть ли у Вильямса в аптечке какой-нибудь аналгетик. Но старик смотрел больше чем с вежливым интересом: он пристально смотрел на нее, и даже рот у него приоткрылся. Никто из мужчин не обращал внимания на книгу.

Пэтси снова перевела взгляд на книгу и увидела, что страницы перестали шевелиться.

– Она… – сказала она Грему Вильямсу, который сверлил ее глазами, – она двигалась. – Только теперь она заметила, что глаза у Вильямса были ясно-голубого цвета, а на правой радужке – золотистое пятнышко. – Двигалась. У меня в руках. – Глаза внимательно глядели на нее, побуждая продолжить, сказать больше, объяснить им, что произошло, – глаза Мерилин Форман.

Она вспомнила, что означает охватившее ее ощущение – это было ощущение присутствия Мерилин. Вот почему я увидела ее на улице, – подумала Пэтси. Они собираются отнять у меня покой и опять заставить видеть всякие вещи.

Она не знала, кто эти "они", это было какое-то обозначение вселенских сил.

Перед лицом Пэтси вновь распахнулась страница.

– Я видел, как это случилось, – произнес Ричард. – Это случилось. – Он казался потрясенным.

Пэтси ощущала себя точно так же, как тогда, когда увидела Бейтса Крепла и женщину в шелковом платье, – надвигались ужасные вещи, но это были ее ужасные вещи и ей придется увидеть их.

Что-то двигалось внутри открытой книги. Белые страницы, покрытые черным. На месте строчек вспыхивал огонь, над ними курился серый дымок.

Что-то зеленое, острое пробило поверхность страницы.

Пробило и продолжало расти. За ним появился огромный глаз и уставился на Пэтси.

Пэтси услышала, как Ричард спрашивает: "Что происходит?" Она поняла, что он не видит головы Дракона, всплывающей на поверхность из глубин книги.

Глаз Дракона казался темным камнем, усеянным зелеными искрами. Он продолжал приковывать ее взгляд.

Затем появилось длинное морщинистое рыло, и Дракон резко, нетерпеливо потянулся к Пэтси. Огромный рот раскрылся, глаза без белков продолжали глядеть в ее глаза…

– Пэтси? – повторил Ричард. – С вами все в порядке?

"Ты хороший, хороший человек", – подумала она на уровне, слишком глубоком для обычных мыслительных процессов.

Голова Дракона была все там же – невероятно, но была.

Жесткие зеленые иглы на ней были покрыты черными, осыпающимися чешуйками. Черные глаза ушли в жесткие круглые глазницы. Это была голова рептилии – старой и сильной. От глаз по рылу расходилась черно-зеленая чешуя.

Челюсть была подобна калитке на петлях. Пэтси почувствовала, как ее внутренности сжимаются и она становится легкой и бестелесной.

Потом она с удивлением обнаружила, что сквозь голову Дракона она может различать Грема Вильямса: голубые глаза, просвечивающие сквозь черные, – и даже прочесть в них понимание и сочувствие. Она наблюдала, как чудовищная голова вновь стала невидимой. Воздух свистел у нее в ушах.

Казалось, он пылал жаром, точно расплавленное железо.

– Кухня, – сказал Гарри Старбек.

Он водил фонарем по широкому белому холлу, в котором Ройс Гриффен побывал днем, перед самоубийством.

Наконец луч фонаря уперся в последнюю по коридору дверь, двинулся вверх-вниз, и после минутного колебания Дики и Брюс двинулись по направлению к двери.

Дики толкнул дверь, она отворилась, и он отступил в сторону, дав пройти Старбеку. Почти невидимый в своем синем костюме, вор проскользнул в кухню и направил луч фонаря на дверцы шкафа. Он бесшумно двигался, открывая один ящик за другим. Луч света нырял в каждый ящик, но Гарри ничего не брал оттуда. Брюс Норман увидел, как тот качает головой и оглядывается, светя фонарем во все углы. Брюс подумал, что он напоминает животное в лесу – барсука или ласку, – вынюхивающее дорогу.

Старбек начал быстро продвигаться по направлению к высокой двери в дальнем конце кухни. На ней не было ни ручки, ни запора, и она свободно поворачивалась на петлях.

Они все трое сбились в кучу в маленькой каморке за дверью.

Сразу за ней была еще одна дверь.

– В столовую, – сказал Старбек.

В этой узкой комнате он направил луч фонаря на один из высоких стенных шкафов. Брюсу казалось, что наугад.

Вспышка света выхватила из тьмы уставленные бутылками полки. Старбек перевел фонарь ниже, и Брюс почувствовал, как его плечи напряглись. Вор быстро открыл два нижних ящика.

– Господи! – счастливо вздохнул он.

Брюс наклонился вперед и уставился в раскрытый шкаф.

Старбек вынул что-то из своего чемоданчика и расправил.

Это была зеленая пластиковая сумка – в такую Бобби Фриц собирал листья, когда чистил лужайку.

– Беру все, – сказал Старбек.

Вор скользнул лучом взад-вперед по серебряной утвари – каждый предмет был завернут в мягкую ткань. Брюс и Дики начали вынимать серебро из левого ящика и швырять его в сумку.

– Все забирайте, – прошипел Старбек и потянул на себя полотно, застилающее полку. На лице у него застыла яростная гримаса. Брюс схватил такое же полотно в соседнем ящике и, расстелив его на полу, начал складывать на него серебряные вещи.

Как только серебро оказалось в пластиковой сумке, Старбек повел процессию в столовую. Там на каминной полке стояло несколько изукрашенных серебряных подносов – они тоже полетели в сумку.

Из столовой Старбек направился в гостиную с высоким потолком. Как только они оказались перед панорамным окном, небо осветилось – из темной синевы сверкнула молния и зигзагом пронеслась средь облаков. Свет озарил гостиную, и Брюсу показалось, что он видит сквозь тело своего брата массивный костяк и каждый элемент блуждающей по сосудам крови.

Дом, казалось, вздохнул, точно животное, которому снится, что он бежит.

– Что? – спросил Дики.

– Пианино, – сказал Старбек и направил луч фонаря в дальний конец комнаты, но они и так видели его в мутном лунном свете, льющемся из огромного окна. Пианино было пятнадцати футов в длину, каждый его сантиметр был любовно обработан вручную. Полированное дерево мерцало точно поверхность воды. Ему было почти пятьдесят лет, а сделано оно было известной фирмой по специальному заказу, и у Гарри Старбека уже был на примете покупатель из Нью-Йорка, который искал такое пианино по меньшей мере десять лет. Он обещал Гарри двадцать тысяч долларов – примерно пятую часть его настоящей цены.

– Как мы затащим это чудовище в грузовик? – прошептал Брюс.

– Запросто, – сказал Старбек. – Пока что вы, двое, вытащите его во двор.

Он пробежал через комнату и открыл огромные, выходящие во двор окна.

Дики подсунул руки под пианино и приподнял его. Мышцы у него вздулись, челюсть заходила. Ему удалось оторвать его от пола всего на пару сантиметров.

– Да не так же, Бога ради, – злобно зашептал Старбек. – Ты что, грыжу хочешь заработать? Подлезай под него и выжимай спиной.

Дом вновь загадочно вздрогнул.

– Что? – спросил Дики.

– Мне что, повторить? – раздраженно сказал Старбек.

Луч его фонарика скользнул по зеркалу, висевшему среди картин импрессионистов. И через секунду в доме произошло еще нечто странное, что заметил лишь Дики Норман, но что не давало покоя Брюсу даже через много недель после ужасной смерти брата. Дики снова спросил: "Что?", и это прозвучало так глупо, что Брюсу захотелось двинуть его по голове, но он тоже, как и Дики, повернулся в направлении вспышки. И ему почти показалось, или он подумал, что ему показалось, что зеркало не отразило света, но приняло и поглотило его. Луч света (именно он, видимо, заставил Дики заговорить) упал в изукрашенное зеркало, точно камень в колодец.., но затем под поверхностью зеркала что-то вспыхнуло, и из него вырвался луч света, чтобы столкнуться с лучом фонаря.

Как только Лес Макклауд закрыл за собой двери бара, оставив позади звяканье монет в кассе и шум посетителей, он тяжело вздохнул. Желудок его медленно успокаивался.

Весь алкоголь, который он влил в себя за день, пылал у него в желудке точно тлеющий уголь. Лес глотнул еще воздуху.

Он не только думал о том, от чего ему удалось ускользнуть в туалете бара, он хотел еще как можно быстрее добраться домой.., но мысли его вновь и вновь возвращались к тянущемуся к нему обрубку, и желудок вновь начал сжиматься.

Да, он хотел домой. А если Пэтси по-прежнему засела во второй спальне, он вытащит ее оттуда невзирая на то, что она по этому поводу думает. Мысли его вновь уперлись в Пэтси. Он вернется домой и вытащит Пэтси из ее спальни, поставит ей парочку хороших синяков (из глаз у нее потекут крупные слезы) и как следует двинет в солнечное сплетение… Он почти улыбался.

Выйдя на обочину дороги и направившись к машине, он увидел, как с неба упало что-то маленькое, черное и промелькнуло мимо его головы. Лес отмахнулся, думая, что птица напала на него. Но это что-то влетело в круг света от уличного фонаря, и он увидел летучую мышь. Еще две летучие мыши планировали на него в луче фонаря.

Одна бросилась ему прямо в лицо. Острые когти скользнули по щеке. Лес закричал от ужаса и отвращения и отбросил ее от себя. В это время что-то камнем ударило ему в грудь. Лес открыл зажмуренные глаза и увидел, что еще одна летучая мышь вцепилась ему в пиджак. Крылья у нее были сложены точно складки плаща, уродливая голова тянулась к его лицу. Он яростно попытался смахнуть ее, но она еще крепче уцепилась за пиджак и заверещала на него.

Он потянул за кожистое тельце, но когти лишь впивались все глубже.

Он поднял голову и увидел, что в небе кружат черные хлопья. Летучие мыши мелькали в свете фонаря и парили над стоянкой. Еще одна пронеслись рядом с его головой, и он увидел вытянутые когти и крошечную головку с направленными на него глазками. Вокруг него носилась стая летучих мышей, точно трепещущий черный флаг.

Лес кинулся к машине. Летучая мышь, уцепившаяся за его пиджак, забилась, мягко ударяясь о грудь. Другая мазнула крылом ему по лицу, третья, падая, скользнула по затылку.

Он почувствовал неожиданную острую боль в правом ухе, и секунду спустя по шее у него потекла струйка крови.

Когда наконец он добрался до машины, над ним парило целое облако летучих мышей. Дверца "мазды" была закрыта. Одна из мышей вцепилась ему в волосы, и он яростно смахнул ее. Еще одна повисла на рукаве, и он ударил ее о стекло машины. Мышь упала на дорогу. Еще одна пронеслась у лица, он отпрянул и, закрыв глаза, почувствовал, как когти царапнули его лоб. Он вскинул руки и замахал ими в воздухе. Потом, продолжая махать левой, запустил правую руку в карман в поисках ключей. Тут же за левую уцепилась мышь и повисла на ней, растопырив крылья. "Они хотя бы не кусаются", – пронеслось у него в голове, когда пальцы нащупали наконец ключи от машины.

Одна мышь, висящая у него на волосах, вцепилась в него зубками, мордочка – полудетская, полусобачья – качалась над ним. Лес смахнул ее – она смотрела на него с явной ненавистью. Лесу хотелось убить ее – сбросить на землю и плясать на ней, давя хрупкие кости и отвратительные крылья.

Он подпрыгнул и махнул рукой, но мышь вновь ускользнула. От толчка та мышь, которая висела, вцепившись ему в пиджак, ударилась о его грудь. Лес вновь замахнулся на ту мышь, которая его укусила, и увидел, что тыльная сторона его руки кровоточит. Кровь стекала у него по лбу, затекала в глаза, воротник пропитался ею. Лес застонал и шагнул к машине. Он сунул ключ в замок, с силой отворил дверь и быстро нырнул внутрь, ударившись головой о крышу автомобиля. Затем захлопнул за собой дверь.

– Ox… ox… – стонал Лес, стряхивая свой пиджак. Летучая мышь продолжала сверлить его своими крохотными глазками. Наконец Лес высвободился из пиджака, чуть не плача от ярости и боли. В секунду пиджак превратился в тряпичный мяч, пустые рукава свешивались по бокам, точно слоновьи хоботы. Лес кинул его на сиденье и начал молотить кулаками. Он чувствовал, как существо дрожало и трепыхалось внутри, но он все лупил по нему, пока оно не затихло.

Лес дрожал. Волосы слиплись от крови и пота. Он в последний раз поднял кулаки и тяжело уронил их на расплющенное месиво.

– Наконец-то я разделался с тобой, – выдохнул он.

Потом он увидел, что все ветровое стекло было облеплено маленькими мохнатыми тельцами.

Лес резко тронулся с места и тут же вывернул рулевое колесо, поскольку "мазда" врезалась в бампер стоящей впереди машины. Часть летучих мышей от удара соскользнула со стекла.

Свернув со стоянки направо, он вспомнил, что не включил фары. Когда он зажег их, заработала лишь одна. Поглядев на освободившееся на ветровом стекле пространство, он увидел, что, кроме его машины, на дороге не было никого.

Он повел "мазду" по обочине шоссе 1-95. До Стрэдфорда, который находился в двадцати минутах езды, никаких контрольных постов на дороге не было. Лес нажал на акселератор и увидел, как распластались на стекле летучие мыши, – двух или трех по краям ветрового стекла снесло воздушным потоком.

Он резко повернул машину влево, затем вправо, потом снова влево. Только тут он услышал сзади сигналы идущих за ним машин. Благодаря его маневрам ветровое стекло почти очистилось – на нем осталось лишь с полдюжины летучих мышей. Их красные глазки уставились на него, крохотные рты шевелились, и он знал, что они верещат, угрожая ему. Казалось, они владеют членораздельной речью. Но, что бы они там ни говорили, ветер относил все прочь.

Лес поглядел на спидометр и увидел, что он гнал со скоростью девяносто миль в час. Еще одну мышь сорвало со стекла и унесло прочь, точно черный лист.

Лес рассмеялся нервным высоким смешком и почувствовал, как в первый раз за все время мышцы его расслабились.

Он убрал ногу с акселератора. Рядом шел обычный, успокаивающий поток машин – люди ехали по своим делам.

Только теперь Лес осознал, что в машине есть кто-то еще.

Маленькая темная фигурка устроилась на свободном сиденье. Лес машинально сказал: "Эй!" – и поглядел на нее. Нечто, напоминающее десятилетнего мальчика, перемазанного илом, обмякло на подушках. Вода стекала с него и образовала лужицу на полу машины.

Вонь, раздирающая легкие, обрушилась на Леса, вонь, которая доносилась до него из зарослей рядом с полем для гольфа, но усиленная в сотни раз. Этот запах раздирал грудную клетку. Мальчик открыл глаза.

– Я потерялся, – хрипло сказал он. – Мне страшно.

Лес всем весом налег на акселератор. Он кричал, но не замечал этого. Он летел со скоростью ста пятнадцати миль в час и на этой скорости через четверть мили врезался в "тойоту", принадлежащую мистеру Харви Пилброу, Уэст-Хейвен, Коннектикут. Он убил восемнадцатилетнего сына мистера Пилброу Дэниела и его приятельницу Молли Витт, которой тоже было восемнадцать. Лес Макклауд умер чуть позже этой парочки, а над машинами взметнулся столб пламени пятидесятифутовой высоты.

Пэтси открыла глаза.

– Что-то случилось, – сказала она и поняла, что лежит на кушетке в гостиной Грема Вильямса.

– Как вы себя чувствуете? – спросил старик.

– Что-то случилось, – повторила она.

– Вы правы, что-то случилось, – сказал возникший в поле ее зрения Ричард Альби. Он взял ее за руку, и ей стало тепло от этого прикосновения. – Вы упали в обморок, когда страницы книги перестали шевелиться.

– О! – сказала Пэтси. – Книга.

– С вами все в порядке? – спросил Вильямс.

– Помогите мне сесть, – попросила она, и Ричард помог ей приподняться; она спустила ноги на пол. Голова ее была легкой, точно заполнена пеной. Она поняла, что стоять не может. – Со мной скоро все будет в порядке.

– Это из-за книги? – спросил Ричард. Он все еще держал ее за руку, стоя на полу рядом с кушеткой, и глядел на нее с умиротворяющим сочувствием.

– Не совсем, – ответила Пэтси. Ричард выпустил ее руку и отступил на несколько шагов, чтобы получше разглядеть ее.

Пэтси не знала, что она может сказать им. Она боялась, что даже этим людям она покажется ненормальной, хотя они знают о ней достаточно много. Вероятно, у нее обморок, но этот обморок был каким-то образом связан с ощущением присутствия Мерилин, с драконовой головой, поднимающейся над страницами книги, и, что самое странное, каким-то образом он был связан с Лесом, с ее неудавшимся браком.

А как раз это ей и не хотелось обсуждать с Вильямсом и Альби, именно потому, что она хорошо к ним относилась.

Перед тем как она пришла в себя, ей привиделся столб огня и она поняла, что в этом огне сгорело ее замужество. Сгорело полностью, уничтожено… Но дело было не только в этом.

В ее мозгу пронеслось, что Табби Смитфилд сейчас был очень близок к смерти.

Но какое отношение имел Табби к этому огненному столбу? А если он горел в этом пламени или должен был сгореть, тогда…

– Не волнуйся, Пэтси, – сказал Грем Вильямс.

…Тогда как это связано с ее браком? Она не понимала, каким образом это возможно, но то, что случилось с Табби, почему-то должно было иметь отношение к ее будущему с Лесом Макклаудом, каким бы это будущее ни было. Она хотела, чтобы мальчик оказался сейчас тут, рядом, она бы изо всех сил обняла его. Она поглядела на Ричарда Альби и подумала: "И тебя я бы обняла тоже".

– О, не знаю, что случилось, – сказала она и увидела, как тревожная морщинка пересекла лоб Ричарда. – Но думаю, что вы оба не видели этого, верно? Драконья голова? – Эта фраза показалась ей такой странной…

Морщинка на лбу Ричарда стала глубже.

Она вспомнила черный глаз, похожий на камень, в котором парили зеленые искорки.

– Он появился из книги. И смотрел на меня.

– Нет, не видели, – сказал Грем. Казалось, он был так же потрясен ее словами, как и она сама. – Но я верю, что вы видели его, Пэтси. И вы знаете, что это означает, верно?

Это означает…

– Он предупреждает нас, – сказал Ричард.

– Гидеон Винтер обратил на нас внимание, – сказал Вильямс. – Вот что это значит. То есть это – предупреждение. – Он захлопнул книгу и расширенными глазами уставился на Пэтси. – Она горячая'.

Ричард тоже дотронулся до книги, вопросительно поглядев на Пэтси. Потом кивнул.

– Не хочу к ней прикасаться, – сказала Пэтси.

– Нет, но я хочу, чтобы ты поглядела на эту страницу, – сказал Вильямс и развернул перед ней книгу. Она увидела, что черных знаков на ней было больше, чем до этого. Они были похожи на обугленные отпечатки лап поверх строчек.

Неожиданно они напомнили ей летучих мышей, и ей показалось, что одна из них пошевелилась – та, с перебитыми, вяло болтающимися крыльями.

"Лес, – подумала она, и секундой позже, – Табби".

– Я уже видела эти обгорелые отметки, – сказала она. – Они появились как раз перед тем, как.., появился он.

– Я не о них, – сказал Вильямс. – Погляди на даты вверху страниц.

Пэтси поглядела. На верху страниц были цифры – одинаковые на каждой: 1873-1875. Она покачала головой. Вильямс протянул книгу к Ричарду.

– Тысяча восемьсот семьдесят третий – тысяча восемьсот семьдесят пятый, – сказал Ричард. – Дайте подумать. Еще убитые дети?

– Не совсем, – сказал Вильямс, – но вы на верном пути.

Это следующая фаза цикла. В тысяча восемьсот одиннадцатом все прихожане конгрегационной церкви погибли в катастрофе на Кенделл-Пойнт. Между прочим, и это важно, среди погибших были два Вильямса, два Тейлора – отец и дочь и четверо Гринов. И старик по имени Смит. Миссис Бах не сказала мне этого, не захотела сказать, но я отыскал это в газетах. Катастрофа на Кенделл-Пойнт чуть не уничтожила наши семьи. В результате всех этих событий наши семьи на Гринбанке долгое время не слишком-то процветали. Мои родственники жили в Патчине, и уцелевшие Грины – тоже.

Они были прихожанами патчинской конгрегационной церкви и поэтому пережили этот день. В тысяча восемьсот сорок первом году Растум Тейлор сошел с ума – совсем свихнулся (до этого он был лишь слегка тронутым), убил двоих детей и практически съел их, когда Энтони Дженнингс нашел его на краю набитой угольями ямы.

– Съел, – повторила Пэтси. Она зажмурила глаза, и вновь перед ней возник столб пламени. Табби… Где же он?

– Да, съел. Миссис Бах полагала, что последние дни безумца Тейлора не были достойны упоминания в книге, но она читала те же газеты, что и я, и знала об этом. Она тоже ходила на старое гринбанкское кладбище и видела две могильные плиты – там лежали останки детей, которых убил Растум Тейлор. Камни эти и сейчас там. Сара Аллен, тысяча восемьсот тридцать пятый – тысяча восемьсот сорок первый, жестоко отнята у нас; и Томас Кирби Маккули Мурман, тысяча восемьсот тридцать четвертый – тысяча восемьсот сорок первый. Маленький Том. – Грем Вильямс опустил книгу. – Она уже остывает. Так вот, она, разумеется, знала о детях, но не стала писать о них и о том, что случилось в тысяча восемьсот семьдесят третьем году, тоже не стала по той же причине. Я даже не уверен, что она делала это сознательно, но она пыталась скрыть преступления Гидеона Винтера от любопытных взглядов своих современников.

Вильямс пристально взглянул на Пэтси.

– Хотите услышать остальное, Пэтси?

– Со мной все будет в порядке, – сказала Пэтси отсутствующим голосом.

– Ну так что же случилось в тысяча восемьсот семьдесят третьем? – спросил Ричард.

– По одному человеку из наших семейств погибли в огне на мельнице, – сказал Вильямс. – А кроме них еще сорок один человек. Июль и август тысяча восемьсот семьдесят третьего были прозваны "Черным Летом". Вскоре через Хэмпстед начали вновь двигаться чужеземцы. Но они не останавливались тут – просто проезжали мимо. Я знаю это потому, что в тысяча восемьсот семьдесят четвертом году в Хиллхэвене открылся новый постоялый двор под названием "На полпути". Раньше постоялый двор под таким названием был в Хэмпстеде, но после тысяча восемьсот семьдесят третьего года он пришел в упадок, и в записях больше не попадаются упоминания о нем. После "Черного Лета" люди, похоже, избегали Хэмпстед. Я проглядел список кораблей, которые становились на якорь в Хэмпстедской гавани – это там, где теперь Яхт-клуб – начиная с тысяча восемьсот шестидесятого года, и увидел, что в тысяча восемьсот семьдесят третьем и позже они начали швартоваться в Хиллхэвене. А в тысяча восемьсот семьдесят пятом корабли вновь возвратились в Хэмпстед. Но я хочу сказать вам кое-что, о чем Дороти Бах все-таки упомянула. Перед "Черным Летом" в Хэмпстеде жило десять тысяч четыреста пятьдесят человек. Двумя годами позже, в тысяча восемьсот семьдесят пятом, – пять тысяч триста семьдесят.