Парящий дракон. Том 1

ПАРЯЩИЙ ДРАКОН

ТОМ 1

Питер СТРАУБ

"Ныне земля и небо неотличимы и навек едины".

Джон Эшбери. «Гонимый пейзаж»

"Дьявол – бессловесный дух. И все, что ему известно, мы, выбалтываем ему сами, своим длинным языком".

Фредерик К. Прайс

ВСТУПЛЕНИЕ

СМЕРТЬ СТОУНИ ФРАЙДГУД

1

1962-1963

Для Стоуни Бакстер Фрайдгуд ее периодические любовные интрижки были приключениями – так забавно увлечь мужчину, уверенного, что именно он соблазнил тебя. Это придавало ее жизни остроту, которой она не испытывала с тех пор, когда ей исполнилось двадцать и она была студенткой в Скриппс-Клермонте. Но эти интрижки не были просто приключениями – они также сохраняли ее брак. В колледже она одновременно крутила любовь с четырьмя парнями, и лишь один из них, математик, студент последнего курса по имени Лео Фрайдгуд, знал о существовании остальных. Похоже, Лео забавляла ее скрытность – так же, как забавляло данное ей в частной школе прозвище. Только несколько месяцев спустя Стоуни поняла, какие чувства он в действительности скрывал под этим внешне небрежным отношением.

Так что она вышла замуж за него сразу по окончании колледжа и дальше учиться не пошла. Да и Лео тоже. Он сбрил бороду, купил костюм и нанялся на работу в корпорацию "Телпро", офис которой располагался в Санта-Монике.

2

1969

До пяти лет Табби Смитфилд рос в огромном каменном доме в Хэмпстеде, Коннектикут; вокруг простиралось пять акров любовно возделанной земли, и к воротам была подведена сигнализация. Шестнадцать домов, выстроившихся вдоль Лонг-Айленд Саунда, были достаточно живописными, чтобы привлекать туристов, – не меньше шести автомобилей в день проезжали по Маунт-авеню, чтобы пассажиры могли полюбоваться роскошными особняками, еле различимыми за оградой. Маунт-авеню была "Золотой милей", хотя в действительности и была вдвое длиннее. Раньше это была дорога между Хиллхэвеном, викторианским пригородом Патчина и Хэмпстедом. Когда-то она была настоящей транспортной артерией, но уже давно утеряла былое значение. Теперь в роскошных домах жили фабриканты с заводов Бриджпорта и Вудвилла, врач – владелец самой обширной в округе Патчин практики – и другие люди, немолодые, не любящие вмешательства в свою частную жизнь. Туристы, слоняющиеся по "Золотой миле", редко видели их – зато иногда можно было заметить заезжую кинозвезду, приехавшую подышать целительным морским воздухом, или президента колледжа, отдыхающего от утомительной кампании по выбиванию фондов, но самих владельцев домов видно не было.

Однако те, кто проезжал мимо открытых ворот большого серого каменного дома в 1969 году, могли видеть высокого темноволосого мужчину в белом теннисном костюме, играющего с маленьким мальчиком. Возможно, на ступенях особняка в это время стояла напряженная и внимательная няня в чепце и передничке. И, возможно, мальчик тоже выглядел напряженным и внимательным, так, словно маленький Табби Смитфилд отчасти сознавал, что с отцом ему играть не полагается. Все это делало эту группу из трех человек – няни, отца и сына – странно статичной, точно они разыгрывали какую-то пьесу. Но эта сцена была неважно срежиссирована – одно действующее лицо отсутствовало.

3

1964

Первая любовная связь Стоуни Фрайдгуд после замужества возникла в 1964 году – это был муж приятельницы, которая жила по соседству, в одном из чистеньких домиков, вытянувшихся в ряд вдоль улицы. Объект ее внимания не был похож на Лео – он был жизнерадостным белокурым молодым банковским деятелем, и Лео обычно отзывался о нем презрительно. Этот роман длился лишь пару месяцев.

Нежное лицо Стоуни, обрамленное блестящими каштановыми волосами, можно было часто видеть в художественных галереях и музеях и – в определенное время – в определенных барах. С точки зрения кое-кого из окружающих, которую не поддерживали ни родители Лео, ни родители Стоуни, Фрайдгуды были удачной парой. Со временем Лео получил два повышения по службе и его перевели в контору "Телпро" в Нью-Йорке, а Стоуни набрала лишь один фунт сверх того, что она весила, когда была студенткой колледжа. Уехав, она оставила курсы упражнений по системе йогов, незаконченную кулинарную школу и мимолетные воспоминания о шести или семи мужчинах. Лео вообще ничего не оставил – компания оплатила перевозку на Восток его парусной лодки и восьми ящиков, которые он называл своим "погребом".

4

1968

Монти Смитфилд, дедушка Табби, во времена детства Табби был значительной фигурой. Именно Монти первым целовал Табби, когда тот возвращался из детского садика, и Монти вместе с матерью Табби впервые повел его в парикмахерскую. На Рождество и дни рождения Монти делал Табби роскошные подарки: игрушечные железные дороги и все виды дошкольного транспорта, начиная от детской каталки и всяческих велосипедов и кончая крохотным пони. Этот подарок был с помпой преподнесен на третий день рождения Табби в августе 1968 года. Монти устроил тогда шикарный вечер для двадцати детей: оркестр играл: песни Битлов и мелодии из фильмов Диснея; специально к празднику была сделана ледяная скульптура бронтозавра, поскольку Табби тогда увлекался динозаврами, и лишь эволюция помешала Монти преподнести своему внучку живого детеныша.

– Давай, Кларк! – воззвал жизнерадостный старец к своему сыну, когда садовник вывел косматого крохотного пони. – Посади сынка на эту зверюгу!

Но Кларк Смитфилд ушел в спальню, где при помощи потертой сполдинговской ракетки теннисным мячом бил по резному изголовью кровати, стараясь сбить позолоту с причудливой резьбы.

Как и любой ребенок, Табби не имел понятия, чем его отец зарабатывает себе на жизнь, равно как и о том, что на жизнь вообще нужно зарабатывать. Кларк Смитфилд пребывал дома четыре или пять раз в неделю, слушая записи рок-музыки в гостиной их крыла огромного дома, или же выезжал на все теннисные матчи, на которые только мог выбраться.

В возрасте трех или четырех лет, когда Табби начал спрашивать, чем занимается его папа, ему отвечали, что он играет в игры. Кларк никогда не брал его с собой в помещение компании, где он числился номинальным вице-президентом, а вот дедушка продемонстрировал его секретарям, объявив, что они видят перед собой будущего главу "Смитфилд Систем инк". Перед тем как показать Табби компьютерную, старик отворил двери и сказал:

– Имей в виду, вот это контора твоего отца.

Компьютерная представляла собой маленькую пыльную комнатку, в которой был один лишь стол с голой столешницей и многочисленные фотографии отца Табби, получающего призы на теннисных соревнованиях, а также доска для метания стрелок, принадлежавшая раньше Ричарду Никсону, такая же пыльная, как и все остальное.

– Мой папа тут работает? – с младенческой наивностью спросил Табби, и один из секретарей фыркнул.

– Он работает, – настаивал Табби. – Он действительно работает. Погляди, он тут играет в теннис.

На лице старика промелькнуло раздраженное выражение, и за все время их дальнейшего пребывания в конторе он больше не улыбнулся.

Когда его отец и дед сходились в комнате вместе – на семейных обедах, которых Кларк не мог избежать, и каждый раз, когда старик входил в апартаменты сына, – атмосфера неприязни почти ощутимо повисала в воздухе. Табби в эти минуты казалось, что его отец – тоже ребенок, не многим старше его самого.

– Почему ты не любишь дедушку? – спросил он как-то раз отца, когда тот читал ему сказку на ночь.

Кларк вздохнул.

– Для тебя все это слишком сложно.

Временами, и особенно часто, когда ему минуло пять лет, Табби слышал, как его дед и отец ссорятся.

Они ссорились по поводу длины волос Кларка, по поводу стремления Кларка стать блестящим игроком в теннис (что Монти презирал) и из-за обязанностей Кларка. Кларк и Монти Смитфилды обычно держались друг с другом холодновато и отчужденно, но каждый раз, когда Монти начинал поучать сына, между ними разыгрывались бурные сцены – в столовой, в обеих гостиных, в коридоре, на лужайке. Эти ссоры всегда кончались тем, что Кларк разворачивался и уходил прочь.

– Что ты собираешься делать? – окликнул Кларка Монти после одной из таких стычек, свидетелем которой был Табби. – Уйти из дома? Ты не можешь себе этого позволить – ты не найдешь другой работы.

Табби побледнел – он не понимал смысла сказанного, но презрительный тон ощущал хорошо. В этот день до обеда он ни с кем не разговаривал.

Жена и мать Кларка были тем клеем, который скреплял семью в одно сложное целое: Монти действительно любил Джин, мать Табби, а Джин и ее свекровь удерживали Кларка на работе. Может, если бы Кларк Смитфилд как теннисный игрок был на двадцать процентов лучше, чем он был на самом деле, или на двадцать процентов хуже, жизнь в старом доме на Маунт-авеню текла бы по-другому. Или если бы он был меньше погружен в себя, а его отец не обладал бы таким твердым характером. Но Джин и ее свекровь полагали, что со временем Кларк все же привяжется к своему делу, а Монти – к своему сыну, и удерживали семью вместе. Так все и шло в привычном и почти удобном состоянии борьбы. До той поры, как с Табби и его семьей случилась первая по-настоящему ужасная история.

5

1975

Фрайдгуды, которые казались идеальной парой, поселились в Хэмпстеде в доме колониального стиля в 1975 году.

В тот год Табби Смитфилду исполнилось десять лет и он жил со своим отцом и мачехой в Южной Флориде. Тогда как Лео Фрайдгуд постепенно занимал все более высокое положение в избранном им мире, Кларк Смитфилд, похоже, все дальше расходился со своей удачей – сначала он был буфетчиком, потом расстался с этой работой ради места торгового агента в фирме стеклянных изделий Холлинсворта; затем вылетел и оттуда, после того как напился на яхте, принадлежавшей президенту компании, и облевал роскошные ковровые тапочки Роберта Холлинсворта; опять работал буфетчиком, но уже в другом баре и, наконец, нанялся на службу охранником.

Он трудился ночью и во время обхода носил с собой бутылку, к которой постоянно прикладывался. К тому времени и его первая жена, и его мать были уже мертвы. Агнес Смитфилд умерла от кровоизлияния в мозг одним теплым майским утром, когда обсуждала с садовником обустройство альпийской горки, и жизнь ее оборвалась прежде, чем тело коснулось земли. Монти Смитфилд продал большой дом и вместе с экономкой и кухаркой переехал в дом под названием "Четыре Очага" на Эрмитаж-роад, в пяти минутах езды от своего прежнего местопребывания. Этот новый дом находился лишь в четырех кварталах от нового дома Фрайдгудов.

Лео теперь был одним из вице-президентов "Телпро" и зарабатывал почти пятьдесят тысяч долларов в год; он покупал свои костюмы у Трипли, отрастил густые темные усы и носил прическу достаточно длинную, чтобы выглядеть заросшим. Всегда склонный к полноте, он набрал еще двадцать фунтов веса, невзирая на ежедневную пробежку длиной в милю, и теперь – с внимательным взглядом, густыми усами и небрежной прической – выглядел чуть-чуть бунтовщиком, пиратом, что являлось излюбленной внешностью многих процветающих бизнесменов, которые чувствуют себя волками, живущими среди волков.

В 1975 году, в первый год жизни в Хэмпстеде на Кэннон-роад, Стоуни присоединилась к Новым Соседям, Высоким Умам – книжному дискуссионному клубу, Лиге женщин – участниц голосования, а также посещала кулинарные курсы, ИМКА и библиотеку. Ей следовало бы подыскивать работу, но Лео не хотел, чтобы она работала. Она бы попыталась забеременеть, но Лео, чье детство прошло под материнской гиперопекой, терял всякую способность соображать, когда она пыталась обсуждать это. В "Хэмпстедской газете" она прочла о наборе в школу йогов и оставила Новых Соседей. Чуть позже она бросила посещать Высокие Умы и Лигу.

"Хэмпстедская газета" выходила дважды в неделю. Этот маленький листок был основным источником информации для Стоуни о том, что творится в новом для нее городе. Из него она узнала о Лиге искусств для женщин и примкнула к ней, думая, что там иногда бывают художники, – один из ее парней в Калифорнии был художником. И, разумеется, она отыскала художника, поскольку ей этого хотелось. Пэт Доббин был достаточно известным в местных кругах, хотя о нем не было ни особенно хороших, ни особенно плохих отзывов, жил один в маленьком лесном домике и на хлеб зарабатывал, делая иллюстрации к книгам. Они удавались ему больше, чем живопись маслом. Когда Лео был в одной из своих командировок, Стоуни посетила с художником Лигу искусств, когда там устраивался обед. Она знала, что Сара Спрай, рыжеволосая женщина умеренных габаритов, была автором еженедельной колонки общественной хроники "Что Сара видела" в "Газете", но не была готова к тому, что на следующей неделе в газете появится заметка такого содержания:

"Сара видела: великолепный живописец и иллюстратор Пэт Доббин (что ни скажи про этого парня, все будет мало! Неужели вы еще не ходили в галерею Палмера поглядеть на серию его абстрактных морских пейзажей?) надел на прием в Лиге искусств элегантный черный галстук и вел под руку прелестную загадочную женщину. Кто эта неизвестная красотка? Пэт, не таись, расскажи Саре".

Когда Лео вернулся из своей командировки, он прочел эту заметку и спросил:

– Хорошо повеселилась вечером в пятницу на этой Лиге?

Жалко, что я не смог пойти с тобой.

Глаза его были понимающими и насмешливыми.

6

Ноябрь 1970

В отличие от своего мужа Джин Смитфилд была осторожным водителем. Когда она и Кларк отправлялись куда-то вечером, оставляя сына на родителей мужа, она всегда настаивала на том, что сама поведет машину, если Кларк перебирал свой обычный лимит: два бокала перед обедом и пара стаканов вина за обедом. Вечерами, когда Кларк больше, чем обычно, жаловался на своего отца или вспоминал какие-то древние теннисные матчи, она вела машину домой, слушая, как он бесконечно упрекает ее в том, что она чересчур хорошо ладит с его отцом:

– Неужели тебе действительно нравится этот старый ублюдок? Ты же знаешь, что он со мной делает? Боже, иногда я думаю, что он подкупает тебя: все эти новые тряпки, которыми он забрасывает тебя, разве нет? Ты меня до седых волос доведешь. Ты не становишься на мою сторону – позволяешь моему отцу очаровывать себя всем этим дешевым шиком. – Если Кларку было по-настоящему паршиво, он вырубался прежде, чем она въезжала в ворота дома. – Он никогда не получит Табби, – бормотал он. – Он никогда не сможет забыть, что я существую, и не сделает Табби своим сыном.

Этого он никогда не сможет сделать.

Джин старалась по возможности не обращать на это нытье внимания.

Они обычно обедали во французском ресторане неподалеку от Патчина, на Пост-роад. Однажды, в конце ноября 1970 года, она, когда они вышли из ресторана, вынула из сумочки доллар и встала так, чтобы ресторанный служитель мог ее заметить.

– Я могу и сам вести машину, – пробормотал Кларк.

– Не сегодня, – ответила она и протянула деньги мальчику, который подгонял их автомобиль к подъезду.

– Мы бы и сами справились с этим чертовым "мерседесом", – бормотал Кларк, усаживаясь на место для пассажиров.

– Это стоит совсем недорого, – сказала она.

Джин выехала на дорогу и направила автомобиль к светофору на пересечении с Пиджин-лейн.

– Он опять за свое, – завел Кларк, – и он хочет послать Табби в Академию, точно обычная школа для него недостаточно хороша.

– Ты и сам учился в Академии, – ответила Джин.

– Потому что мой отец мог позволить себе это! – взвизгнул Кларк. – Да неужели ты не понимаешь, о чем я толкую, черт тебя побери?! Я – отец Табби, и я…

Он запнулся, и Джин повернулась к нему. Кларк больше не выглядел пьяным или раздраженным. Он выглядел обеспокоенным.

Она нагнулась и увидела, что огромный фургон пересек разделительную полосу и скользит прямо на них. "Лед, – подумала она, – замерзший…"

– Шевелись! – заорал Кларк. И Джин вывернула руль вправо. Автомобиль, который ехал позади них, ударил их в бампер слева, да так, что у Джин руки сорвались с руля.

Фургон, который гнал со скоростью пятьдесят миль в час, перед тем как въехать на ледяное поле, врезался в дверцу с ее стороны. Джин Смитфилд попыталась сказать: "Табби…", прежде чем умереть, но дверь раздавила ей грудную клетку, и времени у нее не осталось.

***

В особняке на Маунт-авеню ее сын проснулся и заплакал.

***

Девятнадцатилетний водитель фургона выпал из машины и попытался убежать по скользкой дороге. На голове у него была кровоточащая рана. Кларк Смитфилд, оставшийся целым и невредимым, один лишь раз взглянул на свою жену и вывалился из машины. Он упал на колени, увидел парня, который убил его жену, и крикнул ему, чтобы тот остановился. Потом с трудом поднялся на ноги. Мальчишка сел в двадцати футах от своей покореженной машины; он весь вывалялся в снегу и черной грязи, которая раньше была снегом. Кровь капала у него из носа и изо рта. Кларк сразу понял, что тот был пьян.

– Животное! – заорал он.

***

Табби всхлипывал у себя в комнате и шарил по стене в поисках выключателя. Он знал, что в комнате ничего страшного нет – беда произошла во внешнем мире. Он вернулся в кровать, завернулся в ковровое одеяло, и его всхлипывания стали на октаву выше. Через несколько секунд его дед и няня показались в дверях.

Через десять минут на место крушения прибыла полиция Хэмпстеда.

7

17 мая 1980

Семнадцатого мая 1980 года в округ Патчин пришел Дракон. Нет, не то чтобы пришел, поскольку он был тут все время, но решил показаться людям. Ричард и Лаура Альби после двадцатилетнего пребывания в Лондоне как раз вернулись в дом на Фэртитэйл-лейн, который они снимали в Хэмпстеде.

Они были усталые и раздраженные, их вымотали два проведенных в Нью-Йорке дня и еще больше выбила из колеи ситуация, которую они тщательно планировали на протяжении нескольких месяцев.

Кларк Смитфилд ввел жену и сына в старый колониальный особняк "Четыре Очага" на Эрмитаж-роад лишь двумя неделями раньше и уже практиковался в обмане, который со временем разрушил доверие сына. Маленькая хорошенькая женщина по имени Пэтси Макклауд проводила большую часть времени, читая "Войну и воспоминания". А что делал Грем Вильямс, представляющий собой бренные останки знаменитого когда-то писателя? Что делал он каждый день апреля и мая 1980-го? Он поднимался с вонючей постели, натягивал поверх пижамы повседневную одежду, плескал водой в направлении лица и садился за стол, обхватив руками голову. Когда он слышал, что мимо его дома проходит почтальон, он не обращал на это внимания, поскольку шансов, что почта упадет в его почтовый ящик, практически не было.

После тридцати минут вознесения безмолвных молитв (ха, ха!) он выводил первое предложение. Еще пятнадцать минут спустя он решал, что предложение получилось банальным, и зачеркивал его. Вот так и проводил обычно Грем Вильямс утренние часы.

Альби притворялись, что они счастливее, чем были на самом деле; старый Вильямс притворялся, что он еще может написать книгу, способную привлечь внимание; Пэтси Макклауд притворялась, что в любую минуту она готова подняться и что-нибудь сделать; Кларк Смитфилд притворялся особенно изысканно. Проще всего было Лео Фрайдгуду, поскольку он вообще был не в Нью-Йорке, а в двадцати минутах езды по шоссе 1-95 от Хэмпстеда, на заводе "Телпро", в маленьком городке под названием Вудвилл. А его жена как раз собиралась закрутить очередную интрижку.

Стоуни нашла место для стоянки на парковочной площадке, зашла в оживленный бар под названием "У Франко", села за столик около стойки и открыла книгу. Меньше чем через пятнадцать минут какой-то мужчина спросил: "Не возражаете?" – и сел рядом с ней. Она его знала, но, хотя в Хэмпстеде этот мужчина был довольно уважаемым человеком, ни один из сидящих в баре мужчин не мог знать его.

Его профессия заставляла его сторониться мужского общества. Выглядевший красавцем в этот солнечный день, профессионально откровенный, он был идеальным партнером для Стоуни. Очень скоро они вышли из бара, и "тойота" Стоуни цвета опавших листьев пересекла мост над рекой Наухэтен и поехала вниз по зеленым, уже, почти летним улицам.

8

Рождество 1970

После того как Джин Смитфилд похоронили в последний день ноября 1970 года, Кларк целую неделю оставался дома с Табби, и на этот раз отец больше не принуждал его ходить в контору. Он даже не обвинял Кларка, когда он на пился так, что не смог пойти на похороны.

– Это я должен был вести машину, – повторял Кларк. – Я хотел вести машину, а она хотела защитить меня, ну как это вынести? Она хотела защитить меня.

После похорон он до Рождества не брался за выпивку.

Для Табби мир с той ночи, когда умерла его мать, предстал вывернутым наизнанку, темным, неведомым. Дедушка повел его в похоронное бюро и дал дотронуться до гроба, и, когда он сделал это – в присутствии Монти, соседей и всех взрослых родственников, – что-то случилось с ним. Он увидел. Он увидел, как черно стало все вокруг. Он знал, что тоже лежит в этом ящике со своей мамой. Он позволил крику слепого ужаса вырваться наружу, и дед увел его.

– Ты хороший мальчик, милый Табби, – ласково сказал дед, прижимая его лицо к мягкой голубой материи костюма, – тебе скоро станет лучше, дорогой.

Табби мигал и отворачивался от гроба. Он не издал ни звука во время похоронной церемонии, и когда они с Монти вернулись домой, то нашли Кларка бессильно распростершимся в кресле возле телевизора. Табби свернулся калачиком на коленях отца и больше не говорил и не двигался.

После этого Кларк Смитфилд ходил со своим отцом на работу пять раз в неделю до самого Рождества. Он обжился в своей конторе, он подписывал бумаги, он читал отчеты.

Он отдавал распоряжения и назначал собрания. В субботу и воскресенье он забирал Табби и посылал теннисные подачи на цементный пол, а Табби старался отбить их своей ракеткой-недоростком. Днем они гуляли вверх-вниз по промозглой Маунт-авеню.

– Мама умерла, – провозглашал Табби своим высоким детским голосом. – Мама умерла, и теперь она на Небесах и никогда к нам не вернется.

Он указывал на небо своей затянутой в варежку рукой:

– Она там, папа.

Кларк снова начинал плакать, но на этот раз из-за своего сына, своего храброго маленького мальчика, который стоял в голубой парке и показывал варежкой на небо, а его теплые ботинки вязли в хрустящем снегу.

На Рождество Монти провозгласил, что у него есть еще один подарок для Табби, самый лучший из всех. Сидя во главе стола, он лучился радостью и довольством, и в то же время вид у него был очень гордый.

– Ничто на земле не может быть лучше, чем хорошее образование, – сказал он, отпил свое бургундское и продолжил:

– Так что я с удовольствием говорю вам, что мистер Кэткарт, глава Гринбанкской академии, готов принять Табби, как только окончатся зимние каникулы.

Его жена произнесла:

– Браво!

Кларк попытался сказать что-то, но лишь открыл и закрыл рот, а сам Табби выглядел смущенным.

– Послушай, сынок, – сказал Монти, – разве это не здорово? Ты же будешь учиться в той же школе, что и твой отец и я.

– Здорово, – сказал Табби, переводя взгляд с отца на деда.

– Ну, я рада, что все улажено, – сказала мать Кларка.

– Я вовсе не хочу вмешиваться в твои дела, Кларк, – сказал Монти. – И мы потом вместе обсудим, что нам делать дальше. Но, мне кажется, я должен дать мальчику все самое лучшее.

– Тебе всегда так кажется, – пробормотал Кларк. И после обеда он начал смешивать коктейль впервые за все время после дня похорон жены.

9

17 мая 1980

Стоуни ждала в дверях, пока мужчина выбирался из автомобиля. Было без одной минуты шесть, и, если бы Лео был дома, он устроился бы в своем кабинете перед телевизором, на коленях у него лежали бы бумаги, а у локтя стояла выпивка – все подготовлено для последних местных новостей штата Нью-Йорк.

Мужчина вышел из машины и поглядел на дом.

– Славно, – сказал он. Его волосы слегка шевелились под мягким южным бризом, глаза были любезными и пустыми.

Он застегнул дождевик, хоть было нехолодно и дождя не было.

– Никого нет дома, – сказал он, подошел к Стоуни по насыпной дорожке и взял ее за руку. Они поцеловались.

10

6 января 1971

В одиннадцать часов б января 1971 года – за день до того, как Табби должен был отправиться в свою новую школу, – Кларк Смитфилд привел автомобиль отца и поставил его напротив ворот, вместо того чтобы подъехать к гаражу, расположенному позади дома. Он поспешил к дому, оглянулся по сторонам и перепрыгнул разом через две ступеньки.

Он услышал, как Табби и няня беседуют в комнате Табби, и мягко отворил двери. Сын увидел его и радостно улыбнулся.

– Папа! Папа! Папа! – пропел он, – мужчина и дама целовались.

– Что? – спросил он у девушки.

– Я не знаю, сэр. Он просто говорит это.

– Они целовались, папа! Вот так! – Табби вытянул губы и замотал своей белокурой головой. Затем разразился радостным смехом.

– Да, – сказал Кларк. – Эмили, оставьте нас ненадолго.

Я хочу взять Табби с собой погулять.

– Хотите, чтобы я ушла? – сказала она, поднимаясь с пола, на котором были раскиданы игрушки.

– Да, пожалуйста, – сказал Кларк. – Мы погуляем пару часиков. Не волнуйтесь ни о чем.

– Не буду, – сказала девушка, – поцелуй Эмили на прощание, Табби.

Она наклонилась к нему.

– Вот так они целовались, папа! – прокричал Табби и потянулся губами к губам Эмили.

Когда няня ушла, Кларк взял большой зеленый портфель Табби и стал наугад бросать туда игрушки и вещи мальчика.

– Эй, не делай этого, папа! – сказал Табби.

– Мы поедем в небольшое путешествие, – сказал Кларк, – на самолете. Как тебе это нравится? Это сюрприз.

– Сюрприз для дедушки? – прокричал Табби.

– Сюрприз для нас. – Из шкафа Табби он вытащил маленький синий чемоданчик и начал швырять туда нижнее белье, носки, рубашки, штаны. – Сейчас соберем для тебя одежду и поедем.

Десять минут Табби наблюдал за тем, как его отец паковал вещи, чтобы убедиться, что тот прихватил его любимую майку. Табби надел свое пальто, варежки и спортивную шапочку. Из-под кровати Кларк вынул свой чемодан.

– Все в порядке, Табби, – сказал он, опустившись перед сыном на колени. – А теперь мы пройдем по лестнице вниз, и прямо в машину. Прямо сейчас, даже не попрощавшись с Эмили. Ты понимаешь?

– Я уже попрощался с Эмили, – сказал Табби.

– Отлично. Тихо и спокойно.

– Тихо и спокойно, – повторил Табби, и они сошли по лестнице к входной двери. Голоса Эмили и экономки тихо доносились из кухни.

Кларк открыл двери, и в прихожую тут же ворвался холодный воздух января. Земля была припорошена белым, и там и сям виднелись следы белок и енотов.

– Папа! – прошептал Табби. Кларк еще раз оглянулся на покидаемый дом, на отделанную мрамором прихожую, на толстый ковер и плюшевую мебель, на большую картину маслом с изображением кораблей. – Папа!

– Что? – он затворил за собой двери.

– Тот дядя был нехороший.

– Какой дядя, Табби?

На какой-то миг Табби стал смущенным и растерянным – выражение, которое Кларк последнее время часто видел на лице сына.

– Ладно, Табби, – сказал он. – Не имеет значения. Тут нет никакого плохого дяди.

Он бросил чемоданы на заднее сиденье и выехал за ворота. Когда они свернули на запад, Табби закричал:

– Мы едем в Нью-Йорк!

– Мы едем в аэропорт, ты же помнишь?

– Ага, в аэропорт. Покататься на самолете. Это сюрприз.

– Да, – сказал Кларк. И выжал из машины семьдесят миль в час.

11

17 мая 1980

Когда Стоуни бедром толкнула двери в спальню, она увидела, что мужчина уже был в постели. Он лежал, устроившись сразу на двух подушках. На фоне розовых простыней кожа его казалась очень белой, лицо и безволосая грудь были цвета брынзы. Он выглядел гладким и лощеным. Она заметила:

– А ты не любишь терять время!

– Время, – ответил мужчина. – Никогда.

– Ты уверен, что с тобой все в порядке?

Его одежда была разбросана на полу около постели. Стоуни протянула ему бокал, но он, казалось, не заметил – он невыразительно глядел на нее, и она поставила выпивку на прикроватный столик.

– Со мной и правда все в порядке.

Стоуни пожала плечами, присела и сняла туфли.

– Я уже был здесь раньше, – сказал он.

Стоуни задрала юбку.

– Ты имеешь в виду, в этом доме? До того, как мы въехали? Ты знал Алленби?

Он покачал головой.

– Я был здесь до этого.

– О, здесь-то мы все бывали, – ответила Стоуни. – Это поинтересней футбола.

12

17 мая 1980

Долгое время ты спал, а потом – раз, и проснулся. Ты заснул в месте, о котором ничего не знал, а когда проснулся, то превратился в кого-то другого. У тебя в руке выпивка, и на тебя глядит женщина, и мир снова принадлежит тебе.

13

6 января 1971

– Самолет, – сказал Табби полным удивления голосом и потом замолчал, а автомобиль Монти Смитфилда ехал по радиальной дороге мимо нижней оконечности Хэмпстеда, мимо полей и домов, мимо административных зданий, мимо новых мотелей Вудвилла с их неоновыми вывесками, мимо Кингспорта, в округ Вестчестер, где дорога стала грязной и разъезженной, а потом – в Куинс.

– В чем дело? – резко спросил отец, когда они выехали на развязку, ведущую к Лонг-Айленду. Какое-то время все, мимо чего они проезжали, несло смутную угрозу. С холмов и великолепных пейзажей округа Патчин они въехали на чужую землю. Табби почувствовал, что именно этот мир убил его мать. – Ты что, не хочешь попутешествовать немножко?