Глава семнадцатая

Пятница, 8 октября

ПИ ДЖЕЙ

Наконец-то мать освоила кофеварку, образец высочайших достижений современной бытовой техники, которую Пи Джей купила совсем недавно. Сегодня Пи Джей с Бобом баловались кофейком, сидя в залитой солнцем столовой ее шикарной квартиры, выходящей окнами на Централ-парк. По выходным Боб ночевал у нее. Обычно он располагался на софе в гостиной подальше от бдительного ока Флоры Дэвис, которая оккупировала комнату для гостей. Заходил он каждый вечер после работы, принося для Пи Джей бесчисленные файлы, давая тем самым понять, что она нужна, что на работе о ней не забыли и ждут ее возвращения. В понедельник, среду и пятницу он бывал утром. В эти дни ей делали химиотерапию. Свои визиты он мотивировал тем, что своим присутствием способствует ее выздоровлению. Любовью они не занимались со дня операции, и Пи Джей ни разу не показывала ему свой шрам, никак не могла решиться и скорее всего так никогда и не осмелится.

— Денек сегодня обещает быть чудесным, — проговорил Боб, отхлебнув из дымящейся кружки крепкого кофе.

— Бабье лето, — рассеянно отозвалась Пи Джей.

По утрам, когда у нее бывали сеансы химиотерапии, она всегда была рассеянной.

В столовую ворвался аромат бананово-орехового хлеба.

— Флора! — крикнул Боб. — Что это вы там такое печете? Пахнет потрясающе.

— Потерпите немного, — донесся из кухни голос матери Пи Джей. — Уже почти готово.

Боб рассмеялся и повернулся к Пи Джей.

— Если она и дальше будет продолжать в том же духе, мы с тобой растолстеем.

— Я-то вряд ли… От рака не поправляются. Ты разве не знаешь этого?

Потянувшись через стол, Боб коснулся ее руки.

— Извини, Пи Джей, мне просто хотелось поднять тебе настроение.

Пи Джей с трудом выдавила из себя улыбку.

— Да ладно, мне и самой нравится время от времени наедаться от пуза. Хотя, по правде говоря, мамина стряпня после химиотерапии кажется особенно отвратительной.

Боб, убрав руку, скорчил брезгливую гримасу. Пи Джей расхохоталась.

— Вот видишь, я и развеселилась.

— Я просто счастлив, — подхватил он. — Думаю, ты тоже будешь счастлива, когда я расскажу твоей матери, какого ты мнения о ее кулинарных способностях.

Пи Джей обреченно застонала.

— А вы, похоже, неплохо уживаетесь друг с другом, верно? — заметил Боб.

Пи Джей глянула в окно. Квартира ее располагалась на двадцать третьем этаже, и из нее виднелись верхушки деревьев, извилистые, тонкие, как ниточки, аллеи парка, по которым кто шагом, а кто бегом передвигались крошечные, как муравьи, люди.

— Да так, терпим друг друга, по-моему.

— А я-то надеялся, что совместная жизнь как-то поможет вам помириться.

Пи Джей пожала плечами.

— Наверное, полного примирения между нами никогда не будет.

— Ты ей не сказала?

— О чем? — спросила Пи Джей, не оборачиваясь, чтобы не видеть выражения лица Боба, хотя прекрасно поняла, о чем идет речь.

— О встрече.

— Нет.

— Это означает, что ты решила не ехать?

— Это означает лишь одно: я ей не сказала.

— Но собираешься?

— Что? Собираюсь сказать или собираюсь поехать?

— И то и другое.

Коснувшись пальцем стекла, Пи Джей посмотрела на свои великолепно обработанные ногти, покрытые свежим лаком. Как просто содержать их в порядке, когда нечего делать; слоняйся по квартире да жди, когда тебе станет плохо после процедур, призванных улучшить твое самочувствие.

— Прошу тебя, Боб, не дави на меня, — попросила она.

— О Господи, Пи Джей! — взорвался он. — Ведь с завтрашнего дня останется только одна неделя! Когда, черт подери, ты решишь?

— Неделя до чего? — послышался голос.

Пи Джей и Боб повернули головы к двери. На пороге стояла Флора Дэвис с тарелкой свежеиспеченного бананово-орехового хлеба.

— Неделя до чего? — переспросила она.

Боб, взглянув на Ни Джей, сделал глоток из своей кружки. Объясняться предстояло ей.

— Ни до чего, мама, — отрезала она. — Тебя это не касается.

— Пока я живу в твоем доме, меня все касается, — заметила мать и, поставив тарелку на стол, вытерла руки о передник. — Если ты собираешься куда-то поехать, то я должна знать, чтобы успеть собрать твои вещи.

— Мама, прошу тебя… — начала она, но мать не дала ей договорить.

Усевшись на стул между Ни Джей и Бобом, она продолжала:

— По-моему, это просто замечательная идея. Тебе давно пора развеяться. Так куда ты собираешься?

Пи Джей с негодованием глянула на Боба. «Господи, ну кто его просил орать на всю квартиру! — сердито подумала она. — Почему он хотел, чтобы мать что-то заподозрила? Сам он явно не хотел, чтобы я поехала на встречу.

Может быть, он специально подстроил? Сообразил, что если мать узнает, то непременно закатит скандал, а вдвоем они сумеют меня отговорить».

— Никуда, мама, — ответила она. — Я никуда не собираюсь.

Боб взял с тарелки кусок теплого хлеба и отщипнул маленький кусочек. Флора внимательно взглянула на Пи Джей. Та, в свою очередь, не сводила глаз со своей кружки.

— Ну, извини, я только хотела помочь, — обиженно проговорила она.

— Мама, не сердись, — попросила Пи Джей.

— Я не сержусь.

— Нет, сердишься! Ты вечно изображаешь из себя обиженную! Может, папа и мирился с этим, но я не собираюсь.

Поджав губы, Флора взяла с тарелки кусочек хлеба, намазанного маслом, откусила и принялась жевать, глядя прямо перед собой. Потом положила хлеб на стол, взяла лежавшую на коленях салфетку и вытерла губы.

Пи Джей не выдержала и, оттолкнув от себя кружку, в сердцах закричала:

— Черт подери, мама! Ну хорошо! Если хочешь знать, Боб спрашивал, поеду ли я в следующую субботу на встречу. На встречу со своим сыном! — Она прихлопнула ладонью по столу. — Ты слышишь, мама! С моим сыном!

Помнишь его?

Флора, отодвинув стул, встала. Положив салфетку на стол, она взяла свою кружку с кофе и, не проронив ни слова, ушла на кухню.

Пи Джей, наклонив голову, провела рукой по своим редеющим волосам.

— Ну что, добился своего? — бросила она Бобу.

— Я не заставлял тебя ничего ей говорить, — отозвался тот. — Но может, это и к лучшему, нужно же вам когда-то поговорить друг с другом начистоту, а то замкнулись каждая в себе…

Пи Джей вскочила, не дослушав.

— Я еду в больницу.

— Подожди секундочку.

Боб поспешно сунул в рот оставшийся кусочек ароматного хлеба и запил его кофе.

— Нет, — бросила Пи Джей. — Сегодня я еду одна.

— Пи Джей…

Но она уже выбежала за дверь.

Она сидела на холодном стуле в процедурной и смотрела, как из капельницы медленно-медленно капает лекарство и, стекая по трубке, попадает через иглу в руку.

— Скоро закончим, — сказала медсестра, одарив ее деревянной улыбкой.

— На сегодня, — уточнила Пи Джей.

Еще одна неделя неприятных процедур закончилась, и она была этому рада. Однако домой идти не было никакого желания; там ее ждала мать, по-прежнему упрямая и несгибаемая. Они, естественно, не станут разговаривать ни о встрече, ни о сыне. Уж в чем, в чем, а в этом Пи Джей могла быть абсолютно уверена. Мать, как и двадцать лет назад, была убеждена, что о прошедшем лучше всего забыть, как она сама забыла о своем ребенке, которого отдала куда-то на воспитание.

Неужели мать ни разу не вспомнила о нем? А она сама?

Думала когда-нибудь о своем сыне? Разве что в последние несколько недель… Будто раньше ей кто-то запрещал о нем думать, а теперь запрет сняли. Думай, если желаешь.

Но самого главного Пи Джей еще не решила — ехать на встречу или нет, знала лишь одно — нужно наконец решить, и чем скорее, тем лучше, времени осталось мало.

— Ну вот и все, — проговорила медсестра и, сняв со штатива капельницу, медленно вытащила иголку из руки Пи Джей.

Боль была терпимой, Пи Джей стала к ней привыкать.

— В следующий раз дадите мне другую руку, — сказала медсестра.

— Жду не дождусь следующего раза, — улыбнулась Пи Джей. — Ну, до понедельника.

Быстро накинув кофту и заправив ее в джинсы, она схватила спортивную курточку, вышла из комнаты.

В коридоре Пи Джей бессильно прислонилась к стене, «Еще одна неделя прошла», — подумала она. И, поправив на голове берет, медленно пошла по коридору восьмого этажа. Дойдя до лифта, нажала на кнопку вызова и принялась читать надписи на указателе расположения отделений.

Внезапно ей бросилось в глаза: «Родильное отделение. 6 этаж».

Пи Джей не могла оторвать глаз от этой надписи. Подошел лифт, двери распахнулись, она вошла в кабинку и нажала на кнопку первого этажа. Но едва закрылись двери и лифт начал спускаться вниз, как Пи Джей передумала и поспешно нажала на другую кнопку, лифт повез ее наверх, на шестой этаж.

Пи Джей не представляла, что увидит здесь. Она медленно шла по длинному коридору, сердце билось ровно, настолько, что даже чувствовалось легкое головокружение.

За спиной послышался какой-то грохот и приглушенный детский плач. Пи Джей остановилась и обернулась.

К ней приближалась медсестра, толкая перед собой каталку в виде столика на колесиках, накрытого стеклянным колпаком.

— Простите, но мы очень спешим, — проговорила она. — Едем в детскую.

Под стеклянным колпаком лежал крошечный младенец, завернутый в маленькое голубое одеяльце. Глазки его были закрыты, красное личико сморщено, темные шелковистые волосики взъерошены. Пи Джей затаила дыхание.

— Новорожденный? — спросила она.

— Да, — ответила медсестра. — Родился двадцать минут назад.

Крошечное личико опять сморщилось, ребенок заплакал.

— А где… — Пи Джей замялась. — Где его мать?

— В родовой, ее приводят в порядок.

Пи Джей взглянула на беззащитное создание, туго спеленутое одеяльцем, и ей показалось, что личико его исказилось от страха. Ей стало невыносимо жаль его, и, коснувшись рукой стеклянного колпака, Пи Джей прошептала:

— Это не правильно, вы не должны забирать его от нее, во всяком случае, не так скоро.

Медсестра нахмурилась.

— Простите, но его пора купать.

Пи Джей отступила, пропуская медсестру, и прислонилась к стене. «Так не должно быть, — снова подумала она. — Они не имеют права забирать его у матери».

Она проследила взглядом за медсестрой. Та покатила ребенка дальше и вскоре исчезла в глубине коридора. Пи Джей пошла за ними и через некоторое время добралась до стеклянной стенки, за которой стояли семь колыбелек. В каждой из них лежал завернутый в голубое одеяльце младенец.

Пи Джей пристально вгляделась в крошечные личики.

Четверо детей плакали, трое спали.

На колыбельках висели таблички с указанием фамилии ребенка и веса.

«Макмиллан. 3 кг 600 г».

«Фироччи. 3 кг 100 г».

«Зомбик. 4 кг 100 г».

И ни слова о том, кто родители детей, в какой семье они будут расти, счастливы ли будут.

«Где же их матери? — с беспокойством подумала Пи Джей. — Какими они кажутся испуганными, эти малыши, и какими одинокими».

Она снова взглянула на таблички. Ни одного ребенка с таким весом, как у ее сына. Интересно, похож ли кто-нибудь из этих младенцев на него? Она не знала.

Семеро детей, семеро мальчиков.

И все не ее…

Пи Джей прижала руку к тому месту, где была грудь, и боль, которую она хранила в себе долгие годы, начала медленно нарастать. И вот она охватила ее всю, потому что у нее никогда не будет детей. Единственный сын, которого она родила двадцать пять лет назад, ушел от нее навсегда; он больше ей не принадлежит, как, впрочем, никогда не принадлежал. Дети остаются только с теми, у кого нормальные семьи, хорошие мужья, а не с такими, как она, женщинами, которых никто никогда по-настоящему не любил.

Пи Джей вздохнула и почувствовала, как по щекам покатились слезы: она поняла, что не стояла вот так перед комнатой, в которой лежат новорожденные, с тех пор как они со Сьюзен когда-то давным-давно рассматривали ребенка Джесс. Она ни разу не переступала порога послеродовой палаты, даже если в ней лежала ее самая близкая подруга, выдумывая какие угодно причины для отказа. Только теперь Пи Джей поняла, чем это было вызвано, она боялась, что вид новорожденных причинит ей острую боль, и тщательно избегала этого.

Но какое она имеет право сейчас, по прошествии стольких лет претендовать на своего сына? Чего хочет этим добиться? Ведь не ее заслуга в том, что он уже взрослый, самостоятельный мужчина. Она не приложила ни малейших усилий, чтобы вырастить его. Кроме того, если она встретится с сыном, то наверняка потеряет Боба, мать порвет с ней все отношения, но самое страшное, она рискует потерять единственное, в чем знает толк, — свою работу.

Ей уже сорок пять, она серьезно больна. Поздновато думать о другой карьере в новом агентстве.

— Правда, он красивый? — раздался рядом с ней чей-то голос.

Пи Джей обернулась. За спиной стояла молодая женщина в хрустящем белом халате — темные кудряшки гладко причесаны, лицо сияет.

— Правда, хорошенький? — повторила она, указывая пальцем на табличку с надписью «Зомбик». — Это мой сын.

Пи Джей, повернувшись спиной к стеклу, за которым стояли колыбельки с младенцами, кивнула:

— Да. Очень.

«И он твой, — хотелось ей добавить. — Твой, а не мой.

А своего я никогда не видела и скорее всего никогда не увижу…»

На следующее утро Пи Джей сидела на софе, поджав под себя длинные, стройные ноги в леггинсах, и, пытаясь сосредоточиться, просматривала бумаги, которые Боб принес с работы. Она понимала: единственное, что у нее осталось, — это работа. Она должна выбросить из головы чепуху о детях, новорожденных и взрослых, и вернуться к тому, что она умеет делать по-настоящему хорошо в любом состоянии — в здоровом ли, больном ли.

Вчера вечером Боб не пришел, предупредил, что у него назначена деловая встреча. После утренней ссоры Пи Джей считала себя не вправе его винить.

Она перевернула страницу, пытаясь сосредоточиться на статье, посвященной новым косметическим средствам, однако это оказалось нелегко. Пи Джей почти не верила, что когда-нибудь станет полноправным партнером агентства, войдя в совет директоров. Ее разбирал смех, когда она вспоминала хитро составленное послание, которое получила вместе с огромным букетом белых роз; «С нетерпением ждем утверждения вас в составе совета директоров после вашего выздоровления. Желаем, чтобы это произошло как можно скорее».

Они ясно выразили свое намерение. Какой смысл связываться с человеком, который может не дожить до конца года.

Единственным, кто поддерживал ее в эти трудные дни, был Боб, который неустанно твердил ей, что она необходима агентству и что ей нужно поскорее вернуться к своим обязанностям. Сегодня она чувствовала себя на редкость хорошо, не отлично, правда, но хорошо. После химиотерапии с ней такого еще не бывало.

Из соседней комнаты донесся гул пылесоса. Закатив глаза, Пи Джей тяжело вздохнула, в который раз задавая себе вопрос, когда мать наконец уедет. В квартире, совсем недавно современной и уютной, теперь, казалось, царил дух пятидесятых годов. В первую же неделю проживания мать уволила экономку Пи Джей, после чего в комнатах стоял постоянный запах лимонной полироли для мебели и нашатырного спирта. Пи Джей казалось, что мать без конца что-то чистит, за исключением тех моментов, когда печет к обеду запеканку или бубнит себе под нос: «Не понимаю, почему ты не хочешь переехать в квартиру поменьше?», или «Как, скажи мне на милость, ты моешь хрусталь, не имея нормальной тряпки?», или «Не думаешь ли ты, что отдавать свое белье в прачечную несколько экстравагантно?»

И так далее, и тому подобное.

Вчера, когда Пи Джей вернулась из больницы, мать стала жаловаться на трудности содержания в чистоте фибергласовых кранов. О предстоящей встрече Пи Джей со своим сыном не упоминалось, она подозревала, что этот вопрос мать вообще никогда не собирается поднимать; будет болтать о всяких пустяках, делая вид, что разговор на эту тему вообще никогда не затевался и никакая встреча не должна состояться.

Когда Пи Джей лежала в постели, приходя в себя после ужасных приступов тошноты, мать раздражала ее больше всего. В такие дни она ходила по квартире тихо как мышка, лишь время от времени испуская тяжелый вздох то ли от бессилия, то ли от безысходности.

Шум пылесоса приблизился к гостиной. Пи Джей провела рукой по волосам — между пальцами застряла каштановая прядь.

— Черт! — громко выругалась она.

Шум пылесоса тут же стих.

— Что ты сказала? — спросила мать.

Пи Джей встала.

— Ничего, пойду погуляю.

Подойдя к стенному шкафу, она достала фланелевую рубашку Боба и набросила ее поверх футболки.

— Придумала тоже! Что, если тебе станет плохо?

— Не станет, мама, я себя отлично чувствую.

— Куда ты пойдешь?

— В парк.

— В Центральный парк?!

— Да, хочу подышать свежим воздухом.

— Тебе нельзя туда ходить!

— Мама, я живу в Нью-Йорке уже больше двадцати лет и постоянно там гуляю, а сейчас только час дня.

— Может, подождешь, пока я закончу с уборкой? Я бы пошла с тобой.

— Нет, не волнуйся, ничего со мной не случится. Я ненадолго.

Пи Джей хлопнула входной дверью, в очередной раз услышав за спиной тяжелый вздох. Она вызвала лифт, размышляя над тем, сколько еще мать пробудет у нее в доме, действуя ей на нервы. На следующей неделе ей предстоит очередная партия тестов. За прошедшие несколько недель Пи Джей перестала проявлять интерес к тому, что творят с ней врачи. Сначала она с интересом расспрашивала о каждом тесте, хотела знать результаты каждого анализа, но со временем поняла, что это не имеет никакого значения.

Важно лишь одно — она пока жива.

Стоял чудесный день. Пи Джей вышла на залитую солнцем улицу и вдохнула хрустящий осенний воздух. Она подошла к светофору, тут же загорелся зеленый свет, будто только ее и ждал. Машины остановились. Пи Джей улыбнулась и перешла Пятую авеню.

На тротуаре с лотка продавали свежее хрустящее печенье, посыпанное солью. Пи Джей купила один и вошла в парк. Она шла медленно по дорожке, наслаждаясь лакомством, а мимо чинно проходили мамаши, катя в колясках своих малышей, мимо проносились любители бега, оставляя за собой запашок свежего пота, то тут, то там гоняли на велосипедах мальчишки. Пи Джей показалось, что даже голуби сегодня радуются жизни: сгрудившись вокруг сидевшего на скамеечке старичка, они жадно поглощали поп-корн и крошки хлеба, которые он им бросал. Она откусила последний кусочек бисквита, а остатки бросила этим прожорливым созданиям, со смехом глядя, как они, расталкивая друг друга, бросились поднимать лакомые кусочки. Пи Джей шла, наслаждаясь солнечными лучами, улыбаясь сама себе. С тех пор как у нее обнаружился рак, она полюбила бесцельные прогулки. Раньше на это у нее никогда не хватало времени, а если оно и находилось, то она предпочитала совершать прогулки не в одиночестве, а с каким-нибудь ухажером.

Найдя пустую скамейку, Пи Джей села, чувствуя, что ходьба ее слегка утомила. Мимо прошла, держась за руки, юная пара. Это прикосновение рук показалось Пи Джей более интимным, чем если бы они на людях вдруг вздумали заняться сексом. За последние несколько недель Пи Джей поняла, что ласковое поглаживание по голове, легкое касание щеки значат для нее гораздо больше, чем откровенные интимные ласки.

Она взглянула на часы — половина двенадцатого. Внезапно она вспомнила: на следующей неделе в это время Джесс, Сьюзен и Джинни будут ехать в Ларчвуд. Положив руки на колени, она уставилась в землю. «Уходите! — приказала она этим грустным мыслям. — Сейчас же уходите!

День чудесный, я жива. Чего еще желать?»

— Твоя мама уверена, что тебя ограбят.

Пи Джей подняла голову и загородила глаза от солнца.

Перед ней стоял Боб.

— Не возражаешь, если я присяду рядом?

— Нисколько. — Пи Джей улыбнулась. — Если ты только сам не собрался меня грабить.

— Признаться, подобная мысль приходила мне в голову, — заметил Боб и, наклонившись, поцеловал ее в лоб.

— Как ты думаешь, сколько она еще собирается у меня прожить? — спросила Пи Джей.

Боб пожал плечами.

— Кто знает! Она выполняет свой материнский долг.

— Хотела бы я, чтобы она выполняла его где-нибудь в другом месте.

— Ну, может, так оно скоро и будет.

— Верится с трудом.

— А ты скажи ей, что собираешься на следующей неделе поехать на встречу, она вылетит отсюда как пробка из бутылки.

Пи Джей не ответила.

— Ты ведь поедешь, правда, Пи Джей?

Она взглянула на свои кроссовки фирмы «Рибок», которые совсем недавно надевала лишь на занятия аэробикой, а теперь носит исключительно на неспешных прогулках в парке в те дни, когда тошнота не мучает ее. Как она ни старалась, а процесс старения ее все-таки не миновал.

— Нет, — ответила она.

Вчера она еще знала почему, но сегодня ответ на этот вопрос опять ускользнул от нее.

Откинувшись на спинку скамьи, Боб вытянул вдоль нее руку.

— Если хочешь, я поеду с тобой, если тебе будет легче, только скажи.

Пи Джей уставилась на шнурки своих белых модных кроссовок.

— А я думала, ты не хочешь, чтобы я ехала.

Боб, подобрав с земли крошку хлеба, бросил ее голубям.

— Знаешь, эти недели мне показались целой вечностью.

У меня произошла некоторая переоценка ценностей.

Пи Джей посмотрела на пару юных созданий. Сразу видно — любовники: сидят рядышком и что-то шепчут друг другу на ухо, не обращая ни малейшего внимания на окружающих.

— У меня есть дети, — продолжал между тем Боб. — И внуки. И я бы не променял их ни на что на свете, не говоря о работе. Почему же ты должна быть лишена этой радости!

— Кроме того, это блестящая возможность выдворить мать из дома, верно?

— Это твоя жизнь, Пи Джей, а не ее.

Пи Джей покачала головой.

— Знаю. Если бы я решила поехать, мать не смогла бы меня остановить. Раньше я бы ее послушала, но только не теперь, сейчас многое изменилось. Если бы я не была больна раком .

— Именно поэтому ты должна поехать. Жизнь так быстротечна, Пи Джей.

У нее перехватило дыхание.

— А может, эта встреча для меня абсолютно не важна, работа гораздо важнее.

— Ты врешь!

Вскинув голову, Пи Джей посмотрела на него гневно:

— Ты же сам уговаривал меня думать о будущем! Именно это я сейчас и делаю. Пришло время позабыть о прошлом.

— Даже если это прошлое поможет тебе достичь лучшего будущего?

— Не поможет!

— Откуда ты знаешь?

«Чтоб тебя черти взяли! — раздраженно подумала Пи Джей. — Как только я начинаю думать, что поступаю правильно, ты тут же вмешиваешься и заставляешь меня сомневаться. Можно подумать, ты лучше знаешь, что мне нужно!»

Пи Джей провела рукой по своим каштановым волосам, откинув их назад, — в руке осталась еще одна прядь.

Она машинально бросила ее на землю и опять, уже в который раз, вспомнила о своей болезни, и словно черные тучи затянули безоблачное синее небо.

— На следующей неделе у меня очередной сеанс химиотерапии. Меня наверняка будет тошнить.

— Но сегодня-то тебя не тошнит.

— Это счастливое исключение из правила.

— Может, на следующей неделе будет то же самое.

Словно стальная рука опять сдавила ей горло.

— Боб, как ты не понимаешь! Если я поеду на встречу, это будет нечестно по отношению к сыну. Полгода назад было бы совсем другое дело, а сейчас… сейчас я тяжело больна, ты это прекрасно знаешь. Зачем ему со мной встречаться!.

— Не говори так, Пи Джей. Это просто отговорка, и только, выдумала причину!

— Для меня она очень веская!

— А для меня нет. О Господи, Пи Джей! Ведь с любым человеком может случиться все, что угодно. В жизни нет никаких гарантий. Сегодня ты можешь встретиться с сыном, а назавтра тебя на улице вдруг собьет машина. — Он покачал головой. — И твой сын это переживет, Пи Джей, не волнуйся.

Она вскочила.

— Пойду домой, устала.

Боб схватил ее за запястье и усадил рядом с собой.

— Нет! Я хочу, чтобы ты трезво взглянула на вещи.

Она заплакала.

— Я и смотрю, Боб. Я выслушала все, что ты мне сказал. Ты прав. Я и в самом деле работала долгие годы, чтобы достичь всего того, что имею, и не собираюсь терять все из-за какой-то, как ты совсем недавно сам заметил, прихоти.

Выпустив ее запястье, Боб погладил руку Пи Джей.

— Хорошая моя, мне ужасно жаль, что я тогда тебе наговорил. Я был не прав, я просто с ума схожу от страха перед тем, что могу тебя потерять. Если и в самом деле ты хочешь его увидеть, по-моему, ты должна это сделать.

У Пи Джей внезапно разболелась голова.

— Не могу, — прошептала она.

— Почему ты не хочешь признаться?

— Признаться в чем?

— В том, что просто боишься.

Она резко выдернула руку.

— О Господи, Пи Джей! Неужели пережитое за последнее время тебя ничему не научило?

Он снова схватил ее за руку.

— Пусти! — бросила она, вскакивая со скамейки.

— Что, снова хочешь спрятаться за маской, за которой скрывалась двадцать пять лет?

— Я больна''! — закричала Пи Джей. — Неужели ты этого не можешь понять!

— Могу! А вот почему ты пользуешься своей болезнью, чтобы не встречаться со своим сыном, до меня никак не доходит!

— Он не мой! — завопила Пи Джей, но, увидев, что люди на них оборачиваются, понизила голос:

— Если я выживу, то мой удел сидеть у себя в конторе, а не вытирать нос какому-то сопливому мальчишке!

— Он вполне в состоянии сам вытирать себе нос.

— А как же Хансен и Хобарт? Ты ведь сам уверял меня, что они тут же меня уволят, если обо всем узнают.

— Да пошли их к черту! Откроем с тобой собственное агентство.

— Ты просто идиот!