Дуэт (№1) - Грехи юности

Светловолосый трехлетний мальчуган с силой заколотил руками и ногами по воде — надувной круг отлично держал его на поверхности.

— Молодец, Брент, — похвалила Пи Джей.

Боб и Пи Джей сидели за столиком во внутреннем дворике его загородного дома и смотрели, как малыш с наслаждением плещется в просторном бассейне. Брент был сыном старшей дочери Боба, Мэри. Сама она сидела на краю бассейна, не сводя глаз с мальчика, а ее муж, Дэн, катал по парку детскую коляску. Этот дом на Лонг-Айленде был чудесным местом — Боб нашел его сразу после развода, как он любил поговаривать, «успел урвать до того, как цены на недвижимость выросли до небес». Сам по себе дом был старым и несколько неухоженным, но эти незначительные недостатки с лихвой искупались его местоположением — окруженный буйной растительностью, он находился в одном из самых укромных уголков Лонг-Айленда. Пи Джей обожала сидеть во внутреннем дворике, наблюдая за чинно проплывавшими по заливу рыбачьими шхунами. Казалось, город с его безумной гонкой остался далеко позади и здесь, на этом уединенном островке, царят мир и покой — как в природе, так и в душе.

Брент неуклюже заработал ручонками, пытаясь схватить пляшущий на воде надувной мяч, и Пи Джей улыбнулась. Да, она правильно сделала, что приехала сюда. После того как Джесс в пятницу вечером укатила, Пи Джей села и стала подводить итоги дня. Итак, что она имеет? Самые честолюбивые замыслы относительно карьеры вот-вот претворятся в жизнь. Это раз. У нее скоро появится возможность увидеться с сыном. Это два. И у нее, похоже, обнаружился рак. Это три. Ну и ну! Неужели столько событий может приключиться с человеком всего за один день?

Припомнилось, как Боб, стоя посреди ее кабинета, с улыбкой произнес: «По-моему, ты получишь это место».

Потом она представила себе Джесс. Та сидит рядом с ней на диване и спрашивает: «Неужели тебе не хочется его увидеть?»

Образ Джесс тут же сменил образ доктора Сент-Джермена. Пристально глядя на нее сквозь очки, он говорил:

«Непальпируемые опухоли могут быть такими же злокачественными, как и пальпируемые…»

Целый час Пи Джей терзали всевозможные сомнения и переживания. То она ощущала необыкновенный прилив сил, то вдруг ее охватывало острое чувство жалости к себе, а то и откровенный страх. И наконец не выдержала, сняла телефонную трубку, позвонила Бобу и согласилась ехать с ним на Лонг-Айленд.

Субботний день был сереньким и дождливым, и они провели его, бродя по магазинчикам, где когда-то давным-давно незаконно торговали спиртными напитками. Сейчас это были самые обычные лавчонки, в которых можно было купить всякую всячину. Она собиралась рассказать Бобу о предстоящей биопсии и о сыне вечером. Но когда стемнело, Пи Джей так и не смогла расстаться со своей тайной: при мысли о том, что придется ее открыть, ей становилось не по себе…

Со своего места за столиком Пи Джей хорошо было видно другую дочь Боба, Сэнди. Она сидела в качалке вместе со своим мужем Майком. Сэнди ждала ребенка. Ее первенец должен был родиться в ноябре. Вид беременных женщин и детей никогда не приводил Пи Джей в умиление, ни разу не вызывал у нее ни зависти, ни тоски. Она считала, что надежно отгородилась от прошлого. Да так оно и было до сегодняшнего дня. Она не позволяла чувствам взять над собой верх, никогда не задавалась вопросами о жизни и смерти.

— Кто хочет лимонаду? — громко крикнула Пи Джей, так, чтобы все ее услышали. День становился жарким.

— Я, я! — донеслось из бассейна.

— Я бы тоже не отказалась, — подхватила Мэри.

— Ну если ты сама приготовишь… — улыбнулся Боб.

— Конечно.

— Тогда мне джин с тоником.

Пи Джей отправилась на кухню. Да, она правильно сделала, что приехала сюда. Вытащив из шкафа порошок для приготовления лимонада и большой кувшин, Пи Джей повернула ручку крана. Сначала послышался какой-то кашляющий звук, потом кран несколько раз фыркнул, и вода полилась. Пи Джей, помешивая напиток, взглянула в окно.

Боб сидел в кресле, откинув голову и закрыв глаза, — ловил последние солнечные лучи уходящего лета. Пи Джей понимала, сегодня нужно будет ему сказать, после того как дети вернутся в город.

Дети, усмехнулась Пи Джей, направляясь к холодильнику за лимонами и льдом. Ничего себе дети! Дочери Боба были замужем и имели собственные семьи. Боб уже дедушка: как-никак двое внуков, даже почти трое. Как стремительно бежит время…

Внезапно Пи Джей почувствовала на своей талии чьи-то руки. Боб. Пытается развязать узел ее купального халата.

— Может, нам лучше уйти с солнца? — прошептал он.

Пи Джей похолодела. Под халатом у нее был купальник. Сплошной, с низким вырезом на груди и высоким на бедрах, он почти ничего не оставлял воображению и тем не менее надежно скрывал багрово-серебристые растяжки давно минувших дней. Но сейчас ее беспокоили не растяжки, а груди, полные, округлые.

— Не сейчас, — отрезала она, сбрасывая его руку.

Боб отошел, словно коснулся раскаленной плиты.

— Извини, я просто пошутил.

Пи Джей с трудом выдавила из себя улыбку.

— Мы же не одни. Давай при детях постараемся вести себя прилично.

Боб неловко потер руки. На лице его появилось застенчивое выражение, словно ему отказали в рукопожатии.

Откашлявшись, он шагнул к бару за бутылкой джина.

— Кстати о детях… — начал он.

— Да?

— Они хотят знать, когда мы поженимся.

Пи Джей деланно рассмеялась.

— А ты не сказал им, что наша семейная жизнь может быть адом кромешным?

Боб бросил в стакан кубики льда, налил на два пальца джина.

— Не скажи! Не такая уж это плохая идея. Мы ведь хорошо знаем друг друга. Так что никаких неприятных сюрпризов быть не должно.

«За исключением того, что я, возможно, больна раком и у меня есть двадцатипятилетний сын! — хотелось крикнуть Пи Джей. — Ну, что ты на это скажешь?»

Не отрывая глаз от кувшина — так, что даже шея затекла, — она продолжала помешивать лимонад.

— Я всегда считала, что нам и так хорошо, — с трудом выговорила она. — Зачем все портить?

За спиной послышалось бульканье — Боб наливал в стакан тоник.

Потом подошел к ней сзади, но на сей раз и не подумал прикасаться. Протянув руку, взял у нее ложку.

— По-моему, ты уже все хорошо перемешала, — тихо заметил он.

Пи Джей выглянула в окно. Мэри снимала с сынишки надувной круг. К ним подошел Дэн с ребенком. Он что-то сказал жене. Та весело рассмеялась.

Многие темы обсуждались Пи Джей и Бобом за время их знакомства — и транспортные, и житейские, и служебные, но никогда они не говорили о женитьбе.

Во дворике Мэри, набрав полную пригоршню воды, плеснула ею в Дэна, тот ответил ей тем же.

— Еще мамочка, еще! — завопил Брент.

Пи Джей смотрела, как резвятся молодые люди, и задавала себе вопрос: знают ли они, какое это бесценное сокровище, жизнь, умеют ли дорожить каждым ее мгновением?

Оторвав взгляд от окна, она повернулась к Бобу.

— Ты ведь просто пошутил, правда?

Откинув с ее лица волосы, он игриво собрал их в конский хвост.

— Всегда нужно изыскивать возможности делать нашу жизнь еще лучше.

— Как бы хуже не получилось, — усмехнулась Пи Джей. — Как говорится, от добра добра не ищут.

Подойдя к морозильной камере, она достала из нее поднос с кубиками льда, взяла несколько штук, бросила их в кувшин. Капельки лимонада брызнули на стол.

Боб аккуратно поставил свой наполненный стакан и скрестил руки на груди.

— И все-таки почему?

— Почему? — пожала плечами Пи Джей. — А ты вспомни статистику.

Боб принялся самым внимательным образом изучать свой ноготь.

— Значит, ты этого боишься?

Схватив тряпку, Пи Джей принялась энергично стирать капли со стола.

— Боюсь? Ничего я не боюсь, Боб. Просто смотрю на вещи здраво.

Она достала из ящика острый нож и нарезала лимон ломтиками, ощущая на себе пристальный взгляд Боба. Зачем он поднял эту тему? Ведь уже три года, как они вместе.

Она крепко держала нож, стараясь, чтобы рука не дрожала.

— И кроме того, — добавила она, — ты же сам говорил мне, что никогда больше не женишься.

Взяв свой стакан, Боб разболтал содержимое, отчего кубики льда тихонько звякнули, и сделал большой глоток.

— О Господи, Пи Джей! Я ведь сказал это два года назад. И исключительно в целях самозащиты.

— От меня?

Он расхохотался.

— Скорее от себя самого. Как-то не был готов ко второму браку.

Пи Джей бросила ломтики лимона в кувшин. «А я никогда и не собиралась замуж», — хотелось ей сказать, но промолчала.

Боб поболтал свой напиток.

— Значит, мне сказать детям, что я тебе недостаточно нравлюсь, чтобы сделать столь важный шаг?

Пи Джей потянулась к шкафу, достала стаканы и поставила их на поднос. Стаканы были из тонкого стекла и расписаны вручную желто-зелеными рыбками, а по краю шел ободок лазурно-голубого цвета. Она случайно увидела их в прошлом году в антикварном магазине в Сохо и сразу поняла, что они прекрасно подойдут для загородного дома.

В глубине души Пи Джей всегда считала этот дом своим.

Она повернулась и взглянула на Боба.

— Давай поговорим об этом позже.

— Нет, сейчас.

Пи Джей покачала головой.

— Сейчас не могу.

— Что не можешь? Говорить об этом или выйти за меня замуж? — спросил он, коснувшись ее руки.

Она поставила кувшин на середину подноса.

— Пойду отнесу детям лимонад.

Сгущались сумерки. В воздухе пахло дымом костра.

Сверчки верещали громче, чем месяц назад. «Они подбираются все ближе к дому, — объяснил как-то Пи Джей отец. — Это всегда происходит осенью».

Пи Джей с Бобом остались наконец одни. Дети уехали, и теперь настало их время. Обычно они оставались в доме до понедельника, но на сей раз уедут сегодня, как только Пи Джей все расскажет Бобу, как только объяснит, почему не может выйти за него замуж.

Она сидела в шезлонге во внутреннем дворике, чувствуя, что за ужином переусердствовала — живот был набит мясом, салатом и кукурузой. Придется завтра утром устроить основательную пробежку. Внезапно она рассмеялась: это ж надо, провести столько часов, чтобы держать себя в форме! И зачем, спрашивается?

— Над чем смеешься? — спросил Боб с соседнего шезлонга и, потянувшись к ней, взял за руку.

Сверчки продолжали свою симфонию. Пи Джей уставилась невидящим взглядом в угасающие сумерки. Она понимала, пришло время сказать ему, но не знала, с чего начать.

— Ты сам не захочешь жениться на мне, — внезапно услышала она собственный голос.

Боб, повернув голову, взглянул на нее. В мерцающем свете свечи черты лица его казались мягкими, ничего удивительного, все дела и заботы остались в городе. Он ждал продолжения разговора.

«Какое счастье, что он у меня есть, — подумала Пи Джей, — и какое горе, что я его потеряю».

— Ты сказал, если мы поженимся, никаких неприятных сюрпризов нас не поджидает. Ну так вот… — Она отвернулась, не было сил смотреть ему в глаза. — Ты ошибаешься.

Слава Богу, сказала.

— Пи Джей…

Она лишь отмахнулась.

— Нет, поверь мне, лучше будет, если все останется по-прежнему.

«Времени у нас, быть может, осталось не так много», — подумала она, но ничего не сказала.

Отпустив ее руку, он повернулся спиной.

— Извини, но я так не считаю.

— А может, ты не все про меня знаешь?

— Чего же я о тебе не знаю? — Повернувшись к Пи Джей, он перебросил ноги через подлокотник шезлонга. — Мы уже пять лет работаем вместе, три — спим вместе. Какие у тебя могут быть от меня тайны? Ведь не проститутка же ты на самом деле! — Он взмахнул руками и взял тоном выше. — И вряд ли прячешь где-то в тайнике мужа.

Пи Джей не смогла сдержать улыбки.

— Это верно.

— Тогда в чем заключается твой большой секрет? Я даже видел твою мать. Она… — После легкой заминки он договорил:

— Она производит впечатление несколько суровой женщины, однако я сомневаюсь, что ее дочь какая-нибудь закоренелая убийца.

— Боб, я не шучу.

— Я тоже. Я хочу жениться на тебе.

Пи Джей закрыла глаза, ночной ветерок приятно холодил лицо.

— Если бы я вышла замуж, поверь мне, то только за тебя, — тихонько проговорила она, понимая, что это правда, хотя и понятия не имея почему.

Действительно, чем Боб лучше других мужчин? Тем, что старше? Может быть. Однако Пи Джей чувствовала, что дело не в этом. Самое главное — это то, что рядом с ним она ощущает себя спокойно и уверенно. Она всегда любила работать. Еще в самом начале карьеры решила стать в своей области по-настоящему высококлассным специалистом. Она всегда знала, что Бобу в общем-то все равно, достигнет она каких-либо высот, нет ли, он будет любить ее в любом случае, будь она даже не высококвалифицированным дизайнером, а простой домохозяйкой. Так она считала вплоть до сегодняшнего дня, однако сейчас не была в этом уверена.

Она никогда не рассказывала ему, что у нее есть сын.

Впрочем, этой своей тайной она не делилась ни с одним мужчиной. И только теперь Пи Джей поняла, что, держа свою тайну при себе, она, наоборот, так и не смогла отделаться от гнетущих воспоминаний.

Открыв глаза, она взглянула на Боба. Расскажи она ему о сыне, он бы все понял, однако Пи Джей беспокоило еще и другое: если у нее отнимут грудь, она никогда больше не сможет позволить ему дотрагиваться до себя, ни за что не поверит, что он по-прежнему ее хочет, никогда не допустит, чтобы он женился на ней, зная о приближающейся смерти.

— Я тебя не понимаю, — после долгого молчания произнес Боб.

Откинувшись на спинку шезлонга, она сказала:

— У меня есть сын.

— Что?!

Пи Джей выпрямилась и, закинув ногу на ногу, взглянула на Боба.

— У меня есть сын, — повторила она. — Ему скоро будет двадцать пять лет.

Боб не шелохнувшись смотрел на нее во все глаза:

— О Господи! Ты это серьезно?

— Вполне.

Он перевел взгляд на бетонные плитки пола. Ему показалось, что сверчки застрекотали еще громче.

— Может, расскажешь мне все? — спросил он.

Пи Джей пересела, подложив под себя ноги.

— Да нет… — пробормотала она, понимая, что отступать уже поздно. — О… черт! Не знаю…

Перевела взгляд на свои аккуратно накрашенные ногти, однако в тусклом свете свечи разглядывать их было бесполезно.

— Это случилось много лет назад, — начала она, — совсем в другой жизни. История банальна до тошноты. Парень знакомится с девушкой. Девушка влюбляется, через некоторое время выясняется, что у нее будет ребенок. Парень ее бросает.

— О Господи!

Пи Джей подняла голову.

— Может, перестанешь говорить это свое «О Господи»?

Она заглянула ему в глаза, пытаясь прочесть в них, о чем он думает, но не смогла — в спустившихся сумерках было невозможно разглядеть.

— Сколько тебе было лет?

— Двадцать.

Боб встал, обошел вокруг шезлонга и, сунув руки в карманы, глубоко вздохнул.

— А почему ты не сделала аборт?

— Боб, это же был 1968 год.

— Ах да!

Пи Джей тоже поднялась и подошла к нему.

— А сейчас мне предоставляется возможность встретиться с ним.

— Ты никогда его не видела?

— Ни разу, даже когда он родился.

— Неужели тебе не хотелось?

— Нет. — Пи Джей понимала, как ужасно это звучит, словно она и не женщина вовсе, а какая-то свистушка, и попыталась оправдаться:

— Мне нужно было жить своей собственной жизнью. Кроме того, они сказали, что так будет лучше.

— О Господи! — в очередной раз воскликнул Боб, поворачиваясь к ней спиной. — Кто это «они»? И зачем тебе понадобилось встречаться с ним сейчас?

Пи Джей закрыла глаза — не было сил смотреть на него, а потом рассказала ему о Ларчвуде и визите Джесс.

— Значит, ты собираешься с ним встретиться?

— Может, да, а может, нет. Все это придумала Джесс.

Ни одна из нас не будет знать, приедут ли наши дети, пока мы сами не окажемся в Ларчвуд-Холле.

— О Господи! — Боб опять подошел к шезлонгу, сел. — Пи Джей!

— Что?

— Как я понял, ты не хочешь выйти за меня замуж только потому, что у тебя есть сын? Ты поэтому всегда оставалась одна?

— Нет. А впрочем, не знаю.

Она села с ним рядом. Надо же, столько рассказала, а облегчения нет.

Боб потер руки и глубоко вздохнул.

— Хансен и Хобарт, если обо всем узнают, будут неприятно удивлены, — заметил он.

Она взглянула на Боба, даже в темноте было видно, что лицо его приобрело обычное жесткое выражение.

— Ты шутишь!

— Хотел бы.

— О Боже, Боб! Ведь на дворе девяностые годы! Неужели ты и в самом деле считаешь, что факт рождения у меня сына почти четверть века назад, когда я была не замужем, может негативным образом отразиться на моей работе?

— На работе — нет, — покачал головой Боб. — Нет, конечно. Просто я представляю реакцию Хансена и Хобарта. Ты же знаешь, как они гордятся безупречной репутацией агентства.

В его голосе появились холодные нотки, и Пи Джей охватило недоброе предчувствие.

— Ты говоришь о них или о себе? — спросила она.

Боб, почесав подбородок, тихонько заметил:

— Я ведь неотделим от агентства, Пи Джей.

Сверчки внезапно смолкли, словно с нетерпением ждали продолжения разговора.

— Ты не хочешь моей встречи с сыном, — сказала Пи Джей. — Я чувствую, что это вовсе не из-за того, что пострадает безупречная репутация агентства. Ты думал бы иначе, если бы мы с тобой работали в разных местах? А может, тебе просто неприятно, что у женщины, которой ты не далее как шесть часов назад предложил руку и сердце, темное прошлое?

— К чему этот сарказм!

— Нет, Боб, это не сарказм. Просто я реально смотрю на вещи.

— Я беспокоюсь лишь о твоей карьере.

— А как насчет моей жизни? У меня ведь, помимо работы, есть и личная жизнь. И я — живой человек, со своими мыслями и чувствами. Ты хочешь жениться на мне или на том образе, который себе придумал?

Боб встал и заходил по внутреннему дворику взад-вперед.

— Послушай, Пи Джей. Ты долго и трудно шла к тому, что имеешь сегодня. И мне неприятно, что ты собираешься наплевать на все, чего добилась в жизни, ради какой-то сиюминутной прихоти. О Господи! Вот уж никогда бы не подумал, что ты хочешь стать матерью! Да зачем тебе какие-то дети! Море забот, жуткая ответственность. — Он остановился, взглянул на нее. — Но я люблю тебя и всегда буду рядом, какое бы решение ты ни приняла.

— И ты поддержишь меня, если вдруг Хансен и Хобарт что-то узнают?

Он сунул руки в карманы.

— Приложу все усилия.

Но Пи Джей ему не поверила. Будет ли он на ее стороне, это еще вопрос. Как он говорил? «Сиюминутная прихоть… Заботы… Ответственность…» Внезапно в душу вкралось сомнение: а что, если Боб прав?

— Я хочу вернуться в город, — прошептала она. — Пожалуйста, отвези меня домой.

Она не стала говорить ему про биопсию, язык не поворачивался. Ей необходимо было остаться одной и подумать.

Мало того, что он продемонстрировал свое недовольство ее поведением, не хватало ей еще его жалости.

Последние два часа Пи Джей провела перед аппаратом для снятия маммограммы. Грудь была вставлена в отверстие, плотно сжимавшее ее, и большерукий весельчак-рентгенолог вплотную занялся ею: мял, щупал, а потом принялся тыкать в нее какой-то проволокой, видимо, пытаясь определить точное местоположение опухоли.

— Игольчатая локализация, — пояснил он, — без нее ваш хирург не будет знать, где находится опухоль.

И, расхохотавшись, добавил:

— Не придется искать иголку в стоге сена.

Он забавно пошевелил губами, напомнив Пи Джей одного типа из рекламного ролика — тот делал точно так же.

Однако попытки рентгенолога рассмешить ее ни к чему не привели — ей было не до смеха.

Пи Джей взглянула на висевший на стене экран.

— Вовсе не похоже на опухоль, — заметила она. — Скорее на звездную россыпь.

— Да нет, опухоль сидит в вас, уж поверьте мне, — сказал он и в очередной раз помял ей грудь. — А то, что вы приняли за звездочки, скорее всего кальциевые уплотнения.

Пи Джей поморщилась, но не от укола, а от боли в сдавленной груди. Было трудно дышать, невозможно сконцентрироваться на чем-либо или попытаться представить себе что-нибудь приятное, как ее учили, чтобы расслабиться. На занятиях она проделывала это сотни раз, но здесь, в сверкающем чистотой кабинете, ничего не получалось.

Лишь одна мысль сверлила, не давая покоя: «Вечером у меня уже, возможно, не будет груди…»

— Вот она! — наконец-то воскликнул рентгенолог, будто поймал надоедливую муху. — А теперь быстренько в операционную, и чтоб я вас больше никогда здесь не видел!

Когда в кино показывали операционную и суетящихся над больным хирургов и медсестер, Пи Джей всегда отворачивалась. Теперь она сама лежала на жесткой каталке и, охваченная жутким страхом, смотрела в потолок. Только раз в жизни была она в подобной ситуации — в 1968 году, в предродовой палате. Тогда она была одна, как и сейчас.

Как же ей хотелось, чтобы кто-то взял ее за руку, сказал Добрые, ободряющие слова! И впервые Пи Джей пожалела о том, что ничего не сказала Бобу. Если бы он был здесь, как было бы славно. Интересно, почему тут так холодно?

Размышления ее прервала медсестра.

— Пора спускаться вниз, — сказала она.

Пи Джей чуть не расплакалась, но быстро взяла себя в руки. Этого только не хватало! Ведь это просто биопсия.

Припомнились слова доктора Рейнольдса: «Восемьдесят процентов опухолей груди доброкачественные». Глубоко вздохнув, Пи Джей задержала дыхание и медленно сосчитала до трех. Внезапно ей представилось суровое лицо доктора Сент-Джермена: «Непальпируемые опухоли могут быть такими же злокачественными, как и пальпируемые». Она похолодела.

— Вы почувствуете лишь легкий укол, — послышался голос сестры.

— И я засну?

— Нет. — Сестра улыбнулась. — Я введу вам небольшую дозу димедрола, а внизу вам дадут валерианы.

Валериана… Пи Джей в восьмидесятые годы выпила ее целое море. Поводов было предостаточно: то какая-нибудь важная презентация, то мать приезжала как-то на Рождество, то первое собеседование при поступлении на работу к Хансену и Хобарту…

Она почувствовала укол, но показалось, что ее не укололи, а ударили ножом.

— Когда будете готовы, дайте знать, — неожиданно послышался мужской голос, и Пи Джей вздрогнула.

— Готова, — отозвалась медсестра.

— Ну, держитесь, — сказал мужчина Пи Джей и улыбнулся.

Каталка тронулась с места и поехала к операционной.

Пи Джей судорожно глотнула и закрыла глаза. Хотела попросить, чтобы ее накрыли еще одним одеялом, но промолчала, лишь покорно отдалась плавному покачиванию.

Скоро все будет позади, уговаривала она себя. Подумаешь, какая-то опухоль. Просто очередное изобретение умников-медиков, чтобы без нужды терроризировать несчастных больных.

Каталка остановилась.

О Господи! Неужели приехали?

Послышался шорох, распахнулись двери, каталку немного тряхануло, словно наскочила она на какую-то выпуклость, потом двери снова закрылись, и Пи Джей почувствовала, как пол поплыл вниз. Понятно, они в лифте. Мужчина, который вез каталку, принялся тихонько насвистывать. Пи Джей посмотрела на потолок — лампа дневного света, затянутая проволочной сеткой. В нос пахнуло застарелым запахом мочи.

Лифт, подпрыгнув, остановился. Свист прекратился, двери распахнулись. Каталку опять тряхнуло — теперь Пи Джей догадалась, что они переехали через порожек лифта.

Санитар повез ее сначала прямо, потом свернул налево и поехал вдоль какой-то выкрашенной бледно-желтой краской стены. Добравшись до дверей, остановился.

— Желаю удачи, — проговорил он и исчез в глубине выложенного белой плиткой холла.

Послышались чьи-то голоса, звяканье инструментов, музыка. Но оттуда, где она лежала, Пи Джей никого не было видно. Она попыталась вспомнить, что будет дальше.

Что же было в 1968 году? Было ужасно больно, это точно, но тогда она испытывала совсем другие чувства: она знала, что скоро придет конец ее мучениям, начнется новая радостная, счастливая жизнь. Сейчас ей не было больно, однако жизнь могла вскоре кончиться.

Она подумала о сыне, ребенке, которого никогда не видела. Интересно, вспоминает ли он когда-нибудь о ней, собирается ли приехать в Ларчвуд 16 октября? Пи Джей закрыла глаза. Как пройдет их встреча? А может, будет лучше, если они никогда не увидятся? Зачем им знакомиться друг с другом, если ей все равно придется умереть?

— Мисс Дэвис? — послышался чей-то приглушенный голос.

Пи Джей открыла глаза. Рядом стояла сестра. Она держала что-то вроде резиновой трубки. Пи Джей снова закрыла глаза. Внезапно она ощутила невероятную усталость.

— Сейчас вам введут внутривенное, — проговорила медсестра. — Вы почувствуете легкий укол в руку. Постарайтесь не шевелиться…

Сказанное ею позже Пи Джей пропустила мимо ушей.

Она словно разделилась надвое. Одна половина прекрасно осознавала: сейчас ее схватят, всадят в нее иглу, прикрепленную к трубке, соединенной еще Бог знает с чем. Эта ее часть стремилась вырваться и бежать от кошмара куда глаза глядят. А другая… Другой было все безразлично. Будь что будет! Только все как-то странно, зыбко, неясно. Ну ничего, все пройдет. Именно эта ее половинка победила первую, когда каталку снова куда-то повезли. Новое место оказалось еще холоднее, чем холл. Гул голосов приблизился, стал совсем рядом. Кто-то подсунул ей под спину руки.

— Поднимай!

Мозг только переварил услышанное, как Пи Джей почувствовала, что ее подняли и перенесли с каталки на что-то еще более твердое и узкое. Она открыла глаза — над ней склонились какие-то люди в зеленых масках, зеленых колпаках.

— Доброе утро, — послышался из-под маски приглушенный голос. — Я — доктор Сент-Джермен. — Губы еще раз шевельнулись. — Помните меня?

Пи Джей показалось, что глаза его улыбаются. Она закрыла глаза и попыталась сосредоточиться на чем-нибудь.

Потом она почувствовала на своем лице чье-то дыхание.

— Прошу вас сосчитать от ста назад.

И вдруг она вспомнила. Тогда, в предродовой палате, ее попросили о том же. И она, как и много лет назад, принялась считать:

— Сто.

А память уносила ее в прошлое, в те далекие дни.

— Девяносто девять.

Мой мальчик…

— Девяносто восемь.

Мой сын…

Над ней склонилось чье-то расплывчатое лицо.

— Привет, — произнес чей-то голос.

Боб…

Лицо начало постепенно приобретать более отчетливые очертания, он улыбнулся.

— Закончили операцию? — спросила Пи Джей.

Боб не ответил — должно быть, она спросила недостаточно громко.

— Закончили операцию? — повторила она.

Ей хотелось спросить его, что он здесь делает, откуда узнал…

Он кивнул.

— Тебя уже привезли из операционной.

— Что…

Ей необходимо было спросить, чем закончилась операция, но что-то отвлекло ее внимание. Рядом с лицом Боба возникло другое, знакомое лицо: плотно сжатые губы, вздернутый подбородок… Мать.

Пи Джей закрыла глаза и снова заснула.

Когда она окончательно проснулась, в комнате уже сгущались сумерки. Сначала Пи Джей никак не могла понять, где находится, потом вспомнила. Протянула руку вниз, к груди, и почувствовала толстый слой марли.

— Пи Джей?

Она повернула голову.

— Боб?

— Ты проснулась.

— Ммм… Очень хочется пить.

Взяв в руки пластиковую чашку с соломинкой, он подал ей соломинку. Пи Джей с трудом сделала глоток.

— Откуда ты узнал? — спросила она.

Боб улыбнулся.

— Это было проще простого. Когда ты не пришла на работу, я пошел к тебе домой. Уолтер сказал, что ты попросила таксиста отвезти тебя в больницу Сент-Мэри. Остальное, — он подмигнул, — вообще не составило никакого труда.

— Биопсию уже сделали?

— Не могу поверить, что ты мне ничего не сказала, — не отвечая на вопрос, укорил он ее.

— Я рассердилась на тебя, потому что…

Боб приложил палец к губам.

— Шш… Давай сейчас не будем об этом говорить. Есть более важные темы для разговора.

«Более важные темы…» Да, похоже, Боб прав.

— Грудь отняли? — спросила Пи Джей.

В этот момент к кровати приблизилась чья-то фигура.

— Памела…

— Привет, мама.

Переведя взгляд на соломинку, Пи Джей сделала еще один глоток.

— Я подумал, твоей маме следует знать, — пояснил Боб, и на лице его появилось виноватое выражение.

— Почему ты не позвонила мне, Памела? — подхватила мама.

Пи Джей опустила голову на подушку.

— В этом не было необходимости. Я и сама ничего толком не знала.

— И тем не менее, — проговорила Флора Дэвис, недовольно поджав губы, — я приехала, хотя весь день пришлось тащиться на поезде.

«Весь день… — усмехнулась Пи Джей. — Всего каких-то четыре часа от Беркширза».

Она опять повернулась к Бобу.

— Так что, доктор…

Он погладил ее по голове, поспешно проговорил:

— Пойду скажу сестре, что ты проснулась.

И, поставив чашку на тумбочку возле кровати, он вышел из палаты.

Мать подошла чуть ближе.

— Тебе больно?

— Нет.

— Хорошо, — кивнула она, усевшись на самый краешек, — это хорошо.

— Они отняли ее, да? Отрезали грудь?

Флора сложила руки на коленях. Она сильно постарела, казалась совсем старухой. И хотя Пи Джей не видела ее почти два года, она все поняла по ее лицу.

— Давай не будем сейчас говорить об этом, — сказала мать. — Подождем, пока придет врач.

Пи Джей посмотрела на нее невидящим взглядом. О Господи, все-таки отняли грудь…

Дверь в палату открылась. В дверном проеме появилась высокая, сухощавая фигура Боба, ярко освещенная падающим из коридора светом. Рядом с ним стоял еще один мужчина, еще выше и еще тоньше, — доктор Сент-Джермен.

— Ну, как вы себя чувствуете? — спросил он, заходя в палату.

— Отлично. Только немного кружится голова и тошнит.

Доктор кивнул и направился к ее кровати. Флора поспешно вскочила и пересела на стул. Он подошел и, откинув простыню, проверил повязку. Потом удовлетворенно кивнул.