Никто, ни один человек не может ей помочь, даже если очень захочет. Она стремительно бежала по улице обратно к вокзалу. Внезапно нога подвернулась, и Джесс наступила в лужу, обрызгавшись с ног до головы; по ногам текли грязные струйки воды. Никто ей не поможет! Ларчвуд — единственное место, куда она может поехать. Это все, что у нее осталось.

Самым трудным оказалось одолжить у Пи Джей шпильку. Эта очаровашка твердила свое:

— Дай я сама сделаю тебе какую-нибудь прическу, Джинни. Вечно ты ходишь такая растрепанная!

Можно подумать, что у нее нет другого дела, кроме как думать о волосах. Хотелось крикнуть: «Дай мне эту чертову шпильку и оставь меня в покое!» Но если такое скажешь, Пи Джей сразу же что-нибудь заподозрит. Пришлось, мило улыбнувшись, заметить:

— Ну зачем же, мне все равно никогда не выглядеть такой шикарной, как ты.

И королева красоты так и расплылась от удовольствия.

Да, похоже, актриса из нее и в самом деле выйдет хоть куда!

Джинни сунула шпильку в замок. Дверь тут же открылась. Джинни шмыгнул? в комнату, захлопнула за собой дверь и огляделась. Комната Джесс оказалась такой опрятной, будто никто в ней никогда не жил. На трюмо стояла фотография какой-то пожилой дамы, должно быть, матери. Рамка, похоже, серебряная, но лучше ее не трогать — наверняка сразу же хватится.

Подойдя к трюмо, Джинни открыла шкатулку с драгоценностями. Из нее выскочила балерина и принялась вертеться на одной ножке под какую-то дурацкую музыку. Вот черт! Джинни поспешно захлопнула крышку. Надо же додуматься сунуть драгоценности в какую-то идиотскую музыкальную шкатулку! Медленно открыв крышку, она прижала балерину пальцем, чтобы та не вздумала крутиться, и сунула руку вовнутрь, отодвинув в сторону браслеты и длинные цепочки — они ей ни к чему. Внезапно палец за что-то зацепился. Джинни потянула. Кольцо! С изумрудом и бриллиантами, которое Джесс носила постоянно. Вот здорово! Наверное, настоящее. Девчонка такая богатая, что, пожалуй, никогда не станет носить какую-то дешевку. А что, если она его хватится? Хватится, конечно, но не сразу.

Вот это удача! На первое время этого должно хватить. Кольцо плюс сто долларов, которые она украла у Джесс из кошелька, пока та что-то мастерила себе в комнате Хайнсов.

Это уже кое-что! Впереди еще четыре месяца, а пока лучше ничего не брать, не стоит форсировать события — времени достаточно. А когда родится этот дурацкий ребенок, она заберет мать, и они вместе уедут в Голливуд.

Крепко сжимая кольцо в руке, Джинни пошла к двери.

— Пи Джей, будь добра, сбегай вниз, попроси для меня у миссис Хайнс еще немного чистящего средства, — послышался голос Сьюзен.

Вот невезуха! Эта долговязая, видно, вздумала чистить ванну, а Ни Джей, должно быть, в холле.

— У меня немного припасено в ванной комнате.

Вот черт! А это уже старая карга. Принесла ее сюда нелегкая!

Джинни стояла в комнате Джесс, моля Бога, чтобы голоса наконец стихли. Она не боялась, что ее поймают на месте преступления, она слышала, как Джесс предупредила Попа, что приедет поездом в семь тридцать, а было только четыре часа.

— Я купила вам сегодня новые полотенца, — продолжала тараторить старая дура.

— Ой, какие красивые! Спасибо.

А это уже Пи Джей.

— А вот чистящее средство. Я так и думала, что тебе может не хватить.

— Спасибо, мисс Тейлор, — снова послышался голос Сьюзен.

О Боже, ну почему они не уберутся отсюда?

Наконец послышались шаги — похоже, старушенция наконец-то надумала спуститься вниз.

— Дождь перестал. Пойду погуляю, — сказала Пи Джей. — Позже увидимся.

— Когда закончу, я к тебе подойду, — ответила Сьюзен.

Джинни подождала, пока на лестнице стихнут шаги Пи Джей, и настороженно прислушалась. Никого, только в туалете зашумела вода. Открыв дверь, она осмелилась выглянуть наружу. В холле не было ни души. Выйдя в холл, она закрыла за собой дверь, но не успела сделать и нескольких шагов, как увидела, что кто-то к ней направляется. Джесс!

— Джесс! — воскликнула Джинни чуть громче, чем хотелось бы.

Внезапно она почувствовала, что кольцо выскальзывает из руки, и поспешно сунула его в карман, пока оно не упало на пол. «Думай быстрее, идиотка!» — подстегнула она себя, но, бросив взгляд на Джесс, поняла, что никаких объяснений не потребуется: девчонка, похоже, занята лишь своими мыслями.

— Привет, Джинни, — бросила она и пошла к двери.

Сунув ключ в замок, Джесс принялась крутить его во все стороны.

— Вот черт! — выругалась она.

Джинни подозревала, что нецензурных слов эта малявка вообще не знает.

— Эта дурацкая дверь…

Дверь распахнулась. Джесс даже не сообразила, что она была открыта.

— С тобой все в порядке? — буркнула Джинни.

Чересчур участливый тон мог вызвать подозрение.

— Да, — ответила Джесс, поворачиваясь к Джинни.

О Боже! Опять у нее красные глаза, припухшие от слез.

Ясное дело, плакала. Что же на сей раз приключилось?

— Нет, я все вру, ничего у меня не в порядке. Ты можешь поговорить со мной?

«Ага! Значит, у этой цацы какие-то проблемы и она жаждет их со мной обсудить. Придется послушать ее, а то еще что-нибудь заподозрит».

— Ну конечно. А что случилось?

Джинни вошла в комнату и взволнованно огляделась по сторонам, не сдвинула ли она с места чего-нибудь. Вроде все на местах.

— Ох, Джинни, я просто не знаю, что мне делать, — проговорила Джесс, усаживаясь на кровать.

Похоже, она ничего не заподозрила.

— О чем ты?

— Отец заплатил родителям Ричарда, — усталым голосом, начисто лишенным слез, сказала Джесс.

— Да ну!

— Потому-то Ричард и не пытался отыскать меня. Они уехали. Взяли деньги и испарились.

— Значит, он оказался подлецом. Чего ждать от этих мужиков!

На самом же деле Джинни никак не могла понять, что это Джесс так расстраивается.

— Теперь у меня остался только отец, а он не хочет со мной разговаривать. У меня ведь больше никого нет на всем белом свете, кроме отца!

Джесс бессильно провела рукой по лбу.

— Послушай меня, детка, ничего страшного в этом нет.

Так даже лучше — живешь себе без всяких проблем.

Джинни остановилась у двери, не собираясь здесь долго задерживаться.

— Нет, Джинни, одной быть плохо.

— Да какая тебе разница, одна ты или нет? У тебя куча денег! Твой старик тебя обеспечивает и будет обеспечивать. Что тебе еще нужно?

Джесс встала и подошла к трюмо. У Джинни от страха забилось сердце. «О Господи, только не это!» — лихорадочно подумала Джинни. Джесс, не вняв ее мольбам, открыла шкатулку с драгоценностями. Зазвучала музыка, балерина завертелась. Джесс, заглянув в шкатулку, нахмурилась.

— Тебе не понять, Джинни. У тебя-то есть семья.

И Джесс с задумчивым выражением лица принялась перебирать драгоценности. Джинни едва не вскрикнула от ужаса.

— Единственным человеком, который меня любил, была моя мама, а она умерла.

Джинни с расширившимися от страха глазами смотрела на нее. Ее и так здорово наказали за развлечение в баре, а если узнают, что она украла кольцо, наверняка вышвырнут из пансионата.

— Куда же это я задевала кольцо? — прошептала Джесс.

У Джинни закружилась голова. Вот черт! Нужно во что бы то ни стало сменить тему.

— Расскажи мне об отце.

Джесс вздохнула.

— Ладно, потом поищу, — пробормотала она, захлопывая крышку.

Музыка стихла. Балерина застыла на месте. Джинни перевела дух.

Джесс опять подошла к кровати и села.

— Рассказывать в общем-то нечего, — заметила она. — Похоже, я его плохо знаю. Я не очень удивилась, когда узнала, что он заплатил родителям Ричарда.

«А мне вообще наплевать на тебя и на твоего отца», — хотелось крикнуть Джинни, но она сдержалась. Усевшись за стол, притворилась, что внимательно слушает. Кольцо тут же образовало на кармашке юбки бугорок, его пришлось срочно прикрыть рукой.

— Вообще все мужчины — сволочи, — убежденно заявила она.

— К отцам это не должно относиться, — не согласилась Джесс.

— Ха! Видела бы ты моего отчима!

— А какой он?

Джинни поняла — пора уходить.

— Послушай, Джесс, — сказала она. — Мне очень жаль, что у тебя так получилось с отцом и Ричардом. Дело в том, что я сегодня что-то неважно себя чувствую, ужасно тошнит.

— Что ты такое говоришь, Джинни! Как может тошнить на пятом месяце беременности? Не ты ли сама говорила, что тебя вообще ни разу не тошнило?

— Раньше не тошнило, а теперь наизнанку выворачивает. Воняет у тебя тут каким-то лимонным чистящим средством, не продохнуть. Пойду-ка я лучше прилягу.

— Хорошо. Спасибо, что выслушала меня.

— Ну что ты, детка. Приходи ко мне в любое время, как только приспичит.

Вскочив, Джинни поспешно вышла за дверь.

Очутившись в своей комнате, она наконец-то вздохнула с облегчением. Вот черт! Чуть было не попалась! Впредь нужно быть поосторожнее. Вынув из кармана кольцо, она внимательно рассмотрела его. Ого, какое здоровое! Наверняка стоит уйму денег. Вот теперь и слинять бы отсюда. За кольцо можно выручить достаточно баксов, чтобы добраться с матерью до Лос-Анджелеса. Да, но как быть с этим идиотским ребенком? Придется подождать. Да еще, не дай Бог, этот проклятый шериф ее выследит. С него станется. Так что лучше еще немного посидеть в этом треклятом пансионате. Джинни спрятала кольцо в пустую пачку из-под сигарет, где уже лежала стодолларовая банкнота, украденная у Джесс, и двадцатидолларовая банкнота, которую она стащила вчера с кухонного стола.

Внезапно раздался стук в дверь. Джинни подпрыгнула от неожиданности и поспешно сунула свои сокровища обратно под кровать.

— Кто там? — рявкнула она.

— Джинни, это я, Джесс. Можно тебя на минуточку?

Вот дьявол! Девчонка, похоже, догадалась, что она взяла ее кольцо. Да нет, не может этого быть! Спокойнее, Джинни, спокойнее.

— Ну конечно, крошка, — сказала она и открыла дверь.

Джесс вошла в комнату. Лицо по-прежнему расстроенное: то ли из-за отца, то ли из-за кольца.

— Не могла бы ты закрыть дверь? — попросила она. — Мне нужно у тебя кое-что спросить.

Джинни закрыла дверь и несколько секунд стояла спиной к Джесс. «Думай скорее, идиотка», — подгоняла она себя. Что ей говорить? Нужно все отрицать. Не брала, и все тут. У этой богатенькой сучки нет никаких доказательств.

А может, эта раскрасавица Ни Джей рассказала ей про шпильку, а Джесс уже домыслила? Нет, нужно все отрицать. Актриса она в самом деле или нет! Выкрутится как-нибудь. Нужно просто взглянуть Джесс прямо в глаза и сказать: «Ты что, спятила? За каким чертом мне понадобилось твое паршивое кольцо?» И все. Этого будет достаточно. Джинни повернулась к Джесс лицом.

— Ну, о чем ты хотела меня спросить? — гордо вскинув подбородок и храбро глядя Джесс в глаза, спросила она.

— Я просто подумала… — Джесс замолчала, и Джинни на секунду показалось, что у нее останавливается сердце, — может, у тебя осталось что-нибудь в той бутылке виски…

Выпив вдвоем четверть пинты, Джинни наконец отправила Джесс в свою комнату. Не думала не гадала, что выпивка сослужит ей такую хорошую службу! Пришлось, правда, от тоски маяться, выслушивая всякую дребедень о Ричарде, мамаше Джесс, о ее богатеньком папаше и о том, что ему наплевать на свою доченьку. Однако игра стоила свеч. Теперь Джесс была уверена, что в лице Джинни обрела подругу, а друзья не крадут друг у друга кольца.

Да, эти посиделки должны сослужить Джинни хорошую службу и надолго.

Окрыленная успехом, она решила позвонить маме.

Взглянула на часы — еще не поздно. Отчим вряд ли вернулся с работы. Она спустилась вниз. О радость! В кабинете мисс Тейлор — девчонки, эти богатенькие сучки, называли эту комнату библиотекой — никого не было.

Сняв телефонную трубку, Джинни набрала номер телефонистки и записала в записную книжку, лежавшую рядом с телефоном, номер, по которому собралась звонить.

Когда приходит счет, каждая девушка оплачивает свои телефонные звонки.

— Алло? — невнятным голосом проговорила мать.

Что можно ожидать от нее в конце дня? Наверняка уже выпила.

— Мам, это я.

— Джинни?

— Да, мама.

О Господи, других-то детей у тебя нет!

— Джинни, — повторила мать.

— Да, мам. Как ты?

— Отлично, дорогая, — вздохнув, смиренным голосом сказала та.

— Уже скоро, мам, осталось несколько месяцев, потерпи немного, я скоро увезу тебя оттуда.

— Что? — невнятным голосом спросила мать. — А куда?

— Я же тебе говорила, мам. Мы с тобой уедем в Калифорнию. Подальше от этого подонка.

Мама опять вздохнула.

— Ну что ты, дорогая. Он вовсе не так уж плох, как ты думаешь.

Джинни почувствовала, как она начала дрожать.

— Мам, я все устрою, вот увидишь, ты останешься довольна.

— Что?

Голос матери куда-то уплывал. Джинни показалось, что запах виски просачивается даже по телефону.

— Ничего, мам. Я тебе еще позвоню.

— Хорошо, дорогая. Пока.

Мать повесила трубку.

Вот черт! Тут из кожи лезешь, чтобы вызволить мать из этого ада, а той на все наплевать. Ну да ладно, Бог с ней, она все равно будет действовать по плану. Внезапно Джинни почувствовала, что в горле словно застрял комок, стало нечем дышать, сердце начало учащенно биться. Все поплыло перед глазами. Джинни закрыла глаза. Нет! Пожалуйста! Не надо! Только не сейчас! Но сердце стучало все быстрее… Из глаз хлынули бессильные слезы…

День труда[2]. Лучше не придумаешь праздновать его с такими же, как и она сама, беременными девчонками!

Смех, да и только! Сьюзен сидела в гостиной и ждала родителей — те обещали сегодня приехать навестить ее.

Сьюзен просмотрела местную газету. Внезапно на глаза ей попался маленький заголовок: «Студенты университета в Нью-Хейвене готовят сидячую забастовку», Под заголовком была статья, которую Сьюзен внимательно прочитала. В ней сообщалось о том, что студенты вышеупомянутого университета в следующие выходные собираются провести сидячую забастовку в административном здании, цель которой — выразить протест против войны и гонки вооружений, выдвинуть требования изменить возрастной ценз для голосования с двадцати одного года до восемнадцати лет и разрешить проживание в студенческом общежитии лицам обоего пола. Сьюзен тут же решила, что ей нужно принять участие в этой забастовке. А что?

Опыт у нее имеется: в свое время побывала в Колумбийском университете с такой же миссией. Университет в Нью-Хейвене небольшой, наверняка будут рады любой помощи.

Карточка студента Демократического общества хранилась у нее в бумажнике. За последние месяцы она растеряла былые связи со студенческим миром. Вот как раз и представится возможность восстановить их.

— Заходите, пожалуйста. Очень рада вас видеть. Она в гостиной, — послышался голос мисс Тейлор.

Но теперь, когда Сьюзен решила, чем будет заниматься в следующие выходные, встреча с родителями ей была не страшна. Поднявшись с дивана, она встала во весь свой внушительный рост, выпятив живот. Через несколько дней минует шестой месяц беременности, и живот ее был именно на этот срок.

Первой в гостиную вошла мама.

— Дорогая, — закудахтала она, обнимая Сьюзен и чмокая ее куда-то мимо уха.

— Привет, мама, — поздоровалась Сьюзен и глянула через плечо матери. — Привет, папа.

— Здравствуй, доченька, — ответил отец.

— Ну и жарища! Даже не верится, что мы наконец-то добрались, — выдохнула мама. — Да и весь отпуск в горах из-за этой жары не в радость!

Сьюзен знала, что под горами подразумевается местечко Кэтскилз, расположенное в северной части штата Нью-Йорк, где она с родителями отдыхала каждый август, сколько себя помнила.

— Неужели нет местечка попрохладнее, где мы могли бы спокойно посидеть? — продолжала возмущаться мать.

— Конечно, есть, мам. Столовая.

Она привела родителей в полутемную столовую, где стоял стол из красного дерева и стулья.

— Здесь гораздо приятнее, — заметила мать. — Я, пожалуй, сяду к столу. Может, нам принесут чаю со льдом?

— Пойду попрошу миссис Хайнс приготовить. Посидите пока.

Сьюзен пошла на кухню. Миссис Хайнс не оказалось, пришлось заниматься чаем самой. Когда она вернулась, мама придирчиво рассматривала в буфете посуду. Услышав шаги дочери, обернулась.

— Надо же! Уотерфордский хрусталь, серебряные канделябры… Вы тут купаетесь в роскоши!

— Да, здесь очень мило, мама. — Сьюзен поставила стаканы на стол. — Значит, вы хорошо отдохнули в горах?

— Так себе, — буркнула Фрида Левин.

— Очень хорошо, — ответил Джозеф.

Сьюзен бросила в стаканы кубики льда. Духота в комнате была невыносимой.

— Какой стыд, что тебя не было дома на праздники!

Если бы ты сделала аборт, такого бы не случилось.

— Фрида, — предостерегающе протянул отец. — Мы ведь договорились не поднимать эту тему.

— Да уж! Все равно бесполезно. Ты только взгляни на нее! Взгляни на ее огромный живот! — закудахтала мать. — И правда, ни к чему все эти разговоры!

— Как ты чувствуешь себя, дорогая? — обратился к Сьюзен отец, стараясь перевести разговор на другую тему.

— Отлично, папа, правда. Только мне хочется кое о чем поговорить с вами.

Мать хмуро взглянула на нее.

— Когда ты произнесла эти слова в последний раз…

— Фрида, дай ей сказать!

Сьюзен секунду замешкалась — а может, не стоит. Да ладно, черт подери, пусть знают. Скажет, и делу конец.

— Я решила оставить ребенка.

На секунду в комнате воцарилась гробовая тишина.

Вдруг отец с силой хлопнул кулаком по столу. Лицо его побагровело, губы задрожали. Но, как всегда, мать успела его опередить.

— Да что же это такое! — возмутилась она. — Сначала она заявляет о своей беременности, затем отказывается делать аборт, теперь она собирается оставить ребенка! Если так и дальше пойдет, она меня до инфаркта доведет, честное слово!

— Сьюзен, ты шутишь! — бросил отец.

Сьюзен встала, подошла к буфету, дотронулась до серебряных подсвечников.

— Вас это никоим образом не коснется, не беспокойтесь, — проговорила она.

— Не коснется? — закричала мать. — А тебе не приходило в голову, что это нас уже коснулось!

— Я собираюсь пойти работать и содержать себя и ребенка.

— Работать, говоришь? — рявкнул отец, словно стряхивая с себя деланное спокойствие. — А как же аспирантура?

Ты что, собралась бросить ее? И какую работу ты рассчитываешь получить со своим английским дипломом? А где ты собираешься жить? Уж конечно, не с нами.

Сьюзен остолбенела от его резких слов. Отец по-настоящему рассердился на нее единственный раз в жизни, когда она отказалась сидеть дома семь дней после смерти дедушки, как того требовал древний еврейский обычай. В то время ей было всего шестнадцать. Гонору было хоть отбавляй и ни малейшего уважения к семейным устоям и традициям, что в ее возрасте было вполне объяснимо. Тогда гнев отца напугал ее, но она все равно не уступила бы ему, если бы не мудрые слова бабушки: «Пусть внучка поступает так, как ей подсказывает сердце».

Сьюзен сдалась и семь дней провела в стенах дома. Но теперь она взрослая: это ее жизнь, ее ребенок, и она за него в ответе.

Откинув назад гриву черных волос, Сьюзен собрала все свое мужество и спокойно сказала:

— Ничего, найду какую-нибудь работу. В издательстве, например. Или стану преподавать. А жить буду в Гринвич-Виллидж.

— В Гринвич-Виллидж?!

У матери было предобморочное состояние.

— Если ты это сделаешь, я тебя и на порог своего дома т. пущу! — отрезал отец, вставая. — Пошли, Фрида. Я ухожу.

Сьюзен, оторвавшись наконец от буфета, повернулась к ним лицом. Она слышала, как родители спускались по лестнице, при этом мать что-то бормотала себе под нос по-еврейски. Ну что ж, встреча прошла, как и следовало ожидать, отменно. Но, черт подери, ей ведь двадцать два исполняется в марте! Сколько можно держаться за мамину юбку? Пора бы уже самой распоряжаться своей жизнью и свободой! Жизнь не стоит на месте, и Сьюзен хочет принять в ней живейшее участие. Но почему так трудно объяснить это родителям? И как они этого не понимают?

Сьюзен выглянула из окна и подумала о Дэвиде. Где же он теперь? Где же, как не в этих Богом забытых джунглях! Вспоминает ли он о ней? Интересно, как бы он отнесся к тому, что она хочет сама воспитывать ребенка?

Внезапно в памяти всплыли сердитые слова отца, и сердце больно сжалось. «Если ты это сделаешь, я на порог своего дома тебя не пущу!» Как же она могла так жестоко поступить со своими родителями? Сьюзен потерла живот, ненавидя себя за это.

После того как Сьюзен получила разрешение мисс Тейлор съездить в университет в Нью-Хейвене и узнать, есть ли там аспирантура, Поп согласился отвезти ее туда. В половине пятого в пятницу машина въехала на университетский двор. Сьюзен сразу же заметила у покрытого плющом здания группу студентов.

— Поехали туда. Поп, — распорядилась она. — Это, должно быть, здание администрации.

Поп подъехал к зданию.

— Ну и народу здесь! Уйма! Вы уверены, что мне не стоит подождать вас где-нибудь и сегодня же отвезти обратно?

— Нет, Поп, — соврала она. — Я останусь здесь до завтра. На утро у меня назначена встреча.

— Ладно, мисс Сьюзен. Но если вдруг что изменится, позвоните.

И он остановил машину у обочины.

— Может, мне повезет и кто-нибудь завтра подбросит меня до дома. Тогда тебе не придется за мной заезжать. Ну пока, спасибо.

Перекинув через плечо гобеленовую сумку, она выбралась из машины. Поп посигналил ей на прощание и, махнув рукой, отъехал.

Сьюзен постояла на тротуаре, впитывая в себя царящую вокруг атмосферу. На университетский городок спустилась ранняя осень. Воздух был свеж, прозрачен, напоен надеждой. Она смотрела на пробегающих мимо студентов с хрустящими новенькими учебниками в руках. Слышались обрывки разговоров, веселых, жизнерадостных. Все это так знакомо, дышит таким покоем и миром! Сьюзен знала — здесь ее место. Не дома, в Вестчестере, в лживой атмосфере общественной жизни, и уж тем более не в пансионате, с кучкой темных, отбившихся от рук девчонок.

Она подошла к большой группе студентов, собравшихся у административного здания. Студенты расположились на траве, на ступеньках лестницы и толстенными черными фломастерами разрисовывали картонный плакат. На нем уже красовались надписи: «Прекратить призыв в армию!», «Война убивает детей и другие живые существа!», «Доросли до того, чтобы убивать, — доросли до того, чтобы голосовать!», «Юношам и девушкам — совместное проживание в общежитии!»

Сьюзен улыбнулась. Последняя фраза как-то не вязалась с остальными призывами. Впрочем, не ее дело судить об этом. Какие хотят, такие требования и выдвигают.

— Хватай фломастер да принимайся за дело! — послышался мужской голос.

Сьюзен обернулась. Рядом с ней стоял парень. Длинные волосы, красная повязка, надвинутая на лоб, круглые очки в металлической оправе — точь-в-точь как у Дэвида, — поношенные джинсы и футболка. На шее болтаются бусы и большой серебряный знак мира.

— За этим-то я сюда и пожаловала, — ответила Сьюзен и, нагнувшись, подняла с земли кусок картона и фломастер. — А когда начнется забастовка?

— Когда все будет готово, — ответил он. — Ты что, учишься здесь?

— Нет. Увидела в газете объявление и захотела помочь.

— Да ну! Вот здорово! — обрадовался он. — А раньше когда-нибудь принимала участие в забастовках?

— В Колумбийском университете. В апреле.

— Вот это да! Ну и как там было?

— Здорово.

— Ты состоишь в студенческом Демократическом обществе?

— Да.

— Вот молодец! Ну спасибо, что пришла. Меня зовут Бен.

— А меня Сьюзен. Рада с тобой познакомиться, Бен. А кто все организовал?

— Да похоже, что я. — Он улыбнулся. — Спать сегодня будем на улице. У меня есть в машине лишний спальный мешок. Если хочешь, могу тебе его принести.

— Вот спасибо, а я об этом не подумала.

Сьюзен почувствовала себя так, словно после долгого отсутствия вернулась наконец домой.

К половине седьмого собралось уже больше двухсот студентов. Через час уже стемнеет.

— Собираемся сгонять за горячей пиццей, — объявил Бен Сьюзен. — У тебя бабки есть?

— Конечно.

Порывшись в сумке, она протянула ему пять долларов.

— Куда столько! Одного вполне хватит.

— Бери на всякий случай.

Бен скрылся, махнув ей на прощание рукой и бросив:

— Я скоро вернусь.

Сьюзен оглядела университетский дворик. Одни студенты сидели группками на земле, подняв над головами каждый свой плакат. Другие, ловко лавируя между ними, рассказывали анекдоты и угощали друг друга сигаретами.

Одна девица с распущенными прямыми волосами, в потрепанных джинсах переходила от одного студента к другому и рисовала цветными фломастерами на руках, лицах и ногах яркие цветы. Когда солнце село и в воздухе повеяло прохладой, прибыла долгожданная пицца. Студенты затянули свою любимую песню «Мы победим».

Сьюзен подумала о Дэвиде. Внезапно за спиной послышался голос Бена.

— Покурим «травки»?

— Давай, — согласилась она.

— У меня она высший класс, почти без семян.

Он вытащил из кармана джинсов маленький мешочек и пару листочков бумаги. Сьюзен смотрела, как он насыпал на бумагу немного «травки», ловко скрутил ее, а потом медленно послюнявил кончик языком. Она достала из сумки коробку со спичками.

Бен глянул на этикетку.

— «Обучаем водить трейлеры за три недели», — прочитал он. — Так вот ты чем зарабатываешь на жизнь?

Сьюзен расхохоталась.

— Пока до этого дело не дошло. Но ты коробок не выбрасывай. Вдруг пригодится, если не смогу найти работу.

Бен прикурил и, сделав глубокую затяжку и не выпуская дыма изо рта, спросил:

— А ты чем занимаешься?

Сьюзен взяла у него сигаретку и, вдохнув в себя такой знакомый сладковатый дым, ответила:

— Сейчас пока ничем, а в январе, наверное, поступлю в аспирантуру.

— Вот это да! — проговорил он, забирая у нее окурок.

С каждой затяжкой Сьюзен чувствовала себя все более и более расслабленной. Даже ребенок в животе успокоился. Казалось, на землю спустились мир и покой.

— Знаешь, я давно не участвовала в студенческом движении, — призналась она Бену. — Какие успехи на этом поприще?

— Какие еще успехи? В чем? — нахмурился Бен.

Сьюзен смешалась:

— Как это в чем? В прекращении войны. Как ты думаешь, когда будут выведены из Вьетнама войска?

Затянувшись еще раз, Бен расхохотался:

— Да кто же это знает? И кому какое дело?

Сунув руку в карман, он вытащил конверт. Внутри оказалось несколько маленьких белых кубиков кокаина.

— Будешь? — спросил он Сьюзен.

— Нет, — отказалась она.

Почему он ничего не знает о войне? Может, ему неинтересно? Если это действительно так, то какой вообще смысл в этой сидячей забастовке? Сьюзен решила лопнуть поглубже.

— А какого ты мнения о Хампрее?

— Да все политики сволочи, — заметил Бен, бросив кубик в рот.

Похоже, говорить о политике ему не хотелось, но разве не для этого они здесь собрались?

— Ты, по-моему, девушка что надо. Можешь после забастовки поехать со мной. Я собираюсь рвануть куда-нибудь на Запад. Здесь я уже наковырял кое-каких деньжат, на первое время хватит. Если есть желание» присоединяйся.

— Значит, тебе платят за то, что ты делаешь?

— Конечно! Так сказать, денежные пожертвования от наших студентов: небольшая плата за совместное общежитие. Да и администрации это на руку — ребята прекращают свои дурацкие выступления против войны и возвращаются к занятиям.

Сьюзен, докурив окурок, попыталась скрыть свое разочарование. Позже, немного успокоившись, она забралась в спальный мешок, положив под голову вместо подушки гобеленовую сумку и поставив рядом с собой плакат, призывавший заниматься любовью, а не войной, и наконец заснула под звездным небом.

Утром она проснулась от страшного удара в животе.

Земля была сырая, и спина сильно затекла. Она медленно поднялась, надеясь, что ребенок успокоится. Но не тут-то было! Он, похоже, разозлился на нее за то, что она спала на голой земле, и уперся ей ножкой в мочевой пузырь.

Пришлось срочно бежать в туалет.

Когда она вернулась, Бен держал в руках картонные чашечки с кофе и пакетик с пончиками.

— Доброе утро, — жизнерадостно приветствовал он ее.

— Доброе утро, — ответила Сьюзен. — Это ты мне принес? Вот здорово! Умираю от голода.

— У меня и молоко есть. Может, будешь вместо кофе?

— Молоко? Да нет, лучше кофе.

— Я просто подумал… — Так и не закончив фразы, Бен ткнул пальцем ей в живот.

— Так ты заметил?

— А как же! Я вообще стараюсь ничего не упускать.

— Дитя любви, — сказала Сьюзен и погладила себя по животу.

— А где его отец? — спросил Бен.

— Поверь мне, — проговорила Сьюзен, сделав большой глоток кофе, — лучше тебе этого не знать.

«Впрочем, — подумала она. — тебе наверняка наплевать на то, где он находится».

В девять часов заявились телевизионщики.

— Отлично, — обрадовался Бен. — Наконец-то хоть какая-то реклама.

И он отправился давать интервью.

Сьюзен провела все утро в разговорах со студентами.

Она рассказывала им различные байки про сидячую забастовку в Колумбийском университете. Студенты сидели вокруг нее, покуривая «травку» и слушая вполуха. Время от времени кто-то ронял: «Здорово!» или «Вот это да!», но Сьюзен чувствовала, что им в общем-то наплевать на происходившие там события и недоумевала: как же так? Ведь сидячая забастовка в Колумбийском университете считается эталоном для подражания во всей стране. Неужели им неинтересно? Она вспомнила о Дэвиде. Он бы наверняка что-нибудь придумал, чтобы как-то заинтересовать их, заставить задуматься.