Вася взял со стола книгу и стал было читать, но ему не читалось. Он отложил книгу и восторженным взглядом обвел эту хорошо знакомую ему комнату; мысли его обратились к Леночке, и он думал о ней с любовью, глубоко спрятанной в его любящей душе. Чувство, которое давно уже питал юноша к молодой девушке, было горячее, бескорыстное юношеское чувство привязанности. Он любил Леночку, как нежный брат и преданный друг. Никакие другие побуждения не смущали его привязанности, и Вася счел бы великим святотатством, если бы было иначе. Целомудренный и стыдливый, он возбуждал не раз насмешки Николая и не любил, когда Николай подсмеивался над его исключительными мнениями по этому предмету.

Привязанность Васи к Леночке была совершенно невинная. Он считал Леночку святой девушкой, желал ей счастия, печалился, когда замечал, что она озабочена или грустна, и радовался, видя ее счастливою и довольною. Он делал ей всякие услуги: доставал билеты в театр, переписывал лекции, помогал заниматься математикой, доставал книги, — словом, обнаруживал самую нежную заботливость.

Доверчивый и простодушный, Вася, разумеется, и не подозревал о любви Леночки к брату, тем более что молодые люди тщательно ее скрывали; близость их он объяснял товарищеской дружбой, чуть-чуть завидовал брату, досадовал на него, когда замечал, что брат обращается с Леночкой с некоторой фамильярностью, и иногда думал, что для Лаврентьева еще не все потеряно, и если он подождет, когда Леночка окончит курс, то она выйдет за него замуж, и они заживут отлично.

Сам Вася усердно работал и много читал. Жил он отдельно от брата, — ему надо было ходить на лекции и нанять комнату поближе к технологическому институту, а Николай не хотел жить в той стороне, — скромной комнатке, с чисто спартанской простотой. Да ему и не было надобности в другой жизни; он не ломал себя, а скромные привычки являлись сами собой. Он жил отшельником, водил знакомство с несколькими товарищами, бывшими ему по душе, и переписывался с отцом. Переписка эта была очень интересна; читатели познакомятся с нею в своем месте. Теперь можно только заметить, что Иван Андреевич не всегда давал читать эти письма Марье Степановне и каждый раз после получения письма в раздумье ходил печальный по кабинету.

В последнее время Вася стал замечать перемену в молодой девушке. Первые месяцы по приезде в Петербург Леночка была такая счастливая, какою Вася ее никогда не видал; в последние же две недели с ней что-то сделалось. Она была как-то озабочена, раздражительна и грустна. Раз или два он заставал ее в слезах, но у него недоставало духа спросить о причине; он даже делал вид, что не замечает слез, и обыкновенно старался чем-нибудь развлечь Леночку. Она ничего ему не говорила. Однажды только заметила:

— Если случится, услышите, Вася, об уроках, достаньте мне.

Нечего и говорить, что Вася принялся деятельно хлопотать, но хлопоты его были безуспешны. Он сообщил об этом Леночке и, между прочим, заметил:

— Видите ли, Елена Ивановна, пока вы не сыскали уроков, я бы просил вас… У меня есть лишние деньги, они мне вовсе не нужны, право не нужны… Так вы уж не обидьте меня, возьмите по-товарищески…

— Спасибо, Вася! Благодарю вас, но теперь мне деньги не нужны. Вы, я знаю, последнее свое готовы считать лишним! — улыбнулась она.

— Как не нужны? К чему же тогда вы уроков ищете?

— Я всякой работы ищу… Не сейчас… но впоследствии она мне очень нужна.

— Очень нужна? — недоумевал Вася.

— Не спрашивайте… У меня есть один план. Когда-нибудь после узнаете! — как-то грустно и тихо прибавила Леночка.

Вася более не спрашивал и ушел домой, недоумевая, в чем дело, какой такой у Леночки план. Он снова стал хлопотать об уроках, сделал в газетах объявления, но успеха никакого не было. Но вчера один из товарищей сообщил ему, что можно получить место корректорши. Вася спешил сообщить эту новость Леночке.

Через полчаса раздался звонок, и в комнату вошла Леночка, иззябшая, румяная.

— Здравствуйте, Вася!.. — проговорила она, пожимая руку Васе. — Что вас давно не видать?.. Здоровы?

— Что мне делается! Я здоров! — отвечал Вася.

— Холодно сегодня как! — продолжала Леночка, снимая шубку и меховую шапочку и поправляя перед зеркалом волосы. — Я на Васильевском острове была…

— Пешком ходили?

— А то как же?

— Далеко!..

— Не близко!.. Николая Ивановича видели?

— Нет, не видал. Трудно его застать.

— Это что еще значит?.. Как трудно?

— Дома никогда нет.

— Зачем же ему дома сидеть?

— Я не к тому. Я просто говорю: трудно застать. Два раза был и не заставал.

— А вы бы пораньше сходили!

— Он ведь спит до двенадцати часов.

— Уж и до двенадцати?

— Поздно, верно, ложится.

— Верно, по ночам работает!

— Уж я не знаю!.. — промолвил Вася.

— А что, не слышали, его статья… принята? Разумеется, принята?

— Не знаю!

— Как это, Вася, вы ничего не знаете! — с раздражением заметила Леночка. — Хорош брат!

— Я, право, не виноват. Я на неделе четыре раза у него был и не мог застать… Если хотите, я завтра пойду, пропущу лекцию…

— Кто вас посылает!.. Экий вы какой смешной, Вася! — вспыхнула Леночка и отвернулась, воспользовавшись приходом кухарки, которая принесла на подносе тарелку щей и кусок зажаренной говядины.

— Хотите есть, Вася?

— Нет, я обедал.

— Не церемоньтесь. Я всего не съем.

— Я не церемонюсь.

— Ну как знаете.

Леночка принялась обедать. Вася молча посматривал на нее. Сегодня Леночка показалась ему особенно возбужденной и раздражительной.

— А у вас Коля давно был?

— Давно!.. Неделю тому назад. Он, верно, бедный, в хлопотах. Все у него неудачи!

Более чуткое ухо подслушало бы в этих словах не одно только товарищеское участие. Слова ее звучали тревогой любящего сердца.

— Хлопоты — хлопотами, а мог бы найти время зайти к вам! — проговорил Вася. — Я ему скажу завтра, чтобы он зашел…

— Кто вас просит? Прошу вас, не говорите!.. — резко оборвала Леночка.

Вася сконфуженно взглянул на Леночку и, минуту спустя, добродушно проговорил:

— Вы, Елена Ивановна, не в духе сегодня.

— Нездоровится…

— То-то… вы бы сказали. Я, может быть, мешаю?.. Я уйду… я только на минуточку, хотел сказать вам, что есть место корректорши.

Леночке стало стыдно. Она ласково взглянула на Васю и с чувством сказала:

— Вы простите меня, не сердитесь… Вот вы какой добрый, а я…

— Только место это не очень-то подходящее! — продолжал Вася, чувствуя, как радостно бьется его сердце от ласкового слова Леночки. — Глаза можно испортить!..

— Благодарю вас, Вася… Очень благодарю вас… Теперь мне не надо этой работы… Я сегодня уроки получила… Спасибо Александру Михайловичу, он рекомендовал.

— Вот это лучше! — обрадовался Вася. — У кого?

— У одного купца на Васильевском острове… Каждый день два урока маленькой девочке и за это тридцать пять рублей в месяц… Заниматься от пяти до семи часов вечера…

— Молодец доктор! — весело воскликнул Вася. — Вы знаете, он товарищ Григория Николаевича, — прибавил Вася.

При имени Лаврентьева по лицу Леночки пробежала тень.

— Знаю; я о нем давно слышала… Григорий Николаевич его Жучком зовет.

— Он и впрямь на жука похож. Такой черный весь.

Леночка то и дело посматривала на часы и несколько раз выходила из комнаты под предлогом поторопить Мавру с самоваром, но на самом деле она ходила не к Мавре, а подбегала к дверям и прислушивалась, не раздадутся ли по лестнице знакомые шаги Николая. Но на лестнице было тихо; и Леночка, взволнованная, возвращалась в комнату.

— Куда ж вы, Вася? Подождите, напьемся чаю. Сейчас самовар подадут! — остановила Леночка Васю, собиравшегося было уходить. — Еще рано… восемь часов!

— Да вы, быть может, собираетесь куда? Все на часы смотрите!

— На часы?.. Я поджидаю одну товарку… Обещала прийти, да, видно, не придет! — прошептала Леночка.

Подали самовар. Вася молча отхлебывал чай. Он пробовал было начать разговор, но разговор не клеился. Леночка рассеянно слушала его и поминутно взглядывала на часы. Наконец она промолвила упавшим голосом:

— Девять часов. Она, верно, не придет!

— Сходить за ней? — вызвался Вася. — Я скоро.

— Нет, Вася, не надо… Расскажите-ка лучше что-нибудь…

— Не умею я рассказывать, Елена Ивановна!.. — заметил Вася. — Мало ли что бродит в голове, всего не расскажешь… Да и неинтересно… Мало ли какие у кого мысли, да если они мыслями останутся, что толку-то?.. Это я так… вот сейчас о брате вспомнил… Он вот умеет говорить и писать умеет… да вот жаль только, ум у него как-то особенно устроен.

— Как это особенно?

— Так — особенно. Мы с ним часто спорим… Только напрасно… Каждый остается при своем… Только он сердится…

— Будто сердится?

— Ей-богу, сердится… Он стал какой-то раздражительный.

— Поневоле станешь… Он ведь не то, что мы с вами… Он талантливый человек… ему нужна деятельность широкая, свободная, а вместо этого одни неудачи…

— Неудачи? Какие это неудачи? Коля уж очень торопится… Непостоянный он какой-то, а главное — очень уж любит широко жить… Отец дал шестьсот рублей — деньги немалые, а где они? Коля не может себя стеснить, а это большая беда… А впрочем, он умный человек и, верно, придет к тому, что все это суета одна…

— Ну, уж вы, Вася, опять с вашей философией.

— Так я не буду… Я ведь с своей точки зрения.

— Да и не вы одни… Вот тоже и доктор совсем несправедливо нападает на Николая Ивановича… Называет его самонадеянным, заносчивым, воображающим о себе бог знает что. Это все неправда… Надо знать хорошо человека, чтобы судить о нем… Я горячо спорила с доктором.

— Коля не заносчив — это вздор, а что он… как бы сказать?.. легко иногда относится к людям, это в нем есть… Это у него как-то без намерения выходит.

— И это неправда… Он просто давит других своим умом и талантом.

— Так не дави… Зачем давить другого?..

— Это невольно…

Леночка проговорила целый дифирамб Николаю, не замечая, какой горячностью звучали ее слова. Вася слушал молодую девушку и находил, что она очень уж захваливала брата. Он сам очень любил брата и смотрел на его недостатки снисходительно, но все-таки не идеализировал этих недостатков так, как Леночка.

В разговоре о Николае Леночка оживилась и не заметила, как пролетело время. Когда она взглянула на часы, было одиннадцать часов.

— Засиделся я у вас! — проговорил Вася, прощаясь.

— Смотрите, не зовите вашего брата… Нечего его беспокоить! Ему не до посещений! — еще раз напомнила Леночка, провожая Васю. — Это что значит? — вдруг воскликнула Леночка.

— Что такое?

— Где ваше меховое пальто? — допрашивала Леночка, заметив, как Вася тщательно укутывался в плед. — С вашим здоровьем да в эдакий мороз в одном пледе! И я еще обещала Марье Степановне за вами смотреть! Где ваше пальто? Верно, кому-нибудь отдали?

— Товарищ один больной… Ему нужней!..

— А вы здоровый что ли?

— Я — ничего, слава богу. Да вы не сердитесь, Елена Ивановна… Он на время взял…

— Ах вы, Вася, Вася, добрая вы душа! — воскликнула Леночка. — Однако так я вас не пущу. Возьмите еще мой платок. Без разговоров! Постойте, я вас сама одену.

И Леночка принесла из комнаты большой теплый платок и заботливо укутала Васю, несмотря на его протесты.

Оставшись одна, Леночка не могла долее сдерживать своего горя. Слезы невольно полились из глаз, и рыдания вырвались из ее груди.

— Он не любит меня! — беззвучно шептали ее губы. — Нет, нет, не может быть, это было бы ужасно!

Одна мысль об этом приводила в отчаяние молодую девушку, недавно почувствовавшую, что она будет матерью.

Она скрывала это от Николая. Ей было почему-то стыдно сказать ему. Она все откладывала, ждала, когда выяснятся их отношения, но он молчал, молчала и она, переживая тяжелые дни…

На днях она написала ему два письма, звала его — и никакого ответа!..

Она припомнила теперь последнее время, и ей казалось, что Николай ее разлюбил. Он реже у нее бывал, не так говорил с ней, не так глядел. Все казалось ей не так, как было прежде.

— Он не любит меня! — опять прошептала Леночка. — Не любит!

Вася шел домой, погруженный в мысли о Леночке. Он недоумевал, что такое с ней случилось. Что за причина ее грусти и нервности? Почему она так резко остановила Васю, когда он хотел позвать брата, о котором между тем она говорила с необыкновенным чувством и оживлением? Вася никогда не слыхал, чтобы она о ком-нибудь так говорила, как говорила о Николае. Голос ее звучал особенной нежностью, глаза загорались блеском.

В первый раз мысль о том, что Леночка любит Николая, закралась в душу юноши и глубоко засела там. Он стал припоминать разные мелочи, характеризующие отношения между братом и Леночкой, и теперь эти отношения как бы являлись перед ним в ином свете. Припоминались ему различные факты, которые тогда он пропускал без внимания, а теперь они имели в глазах его особенное значение. Почему Леночка отказала Лаврентьеву? С каких пор она стала особенно часто ходить в Витино? Приезд Николая как раз совпадал, по мнению Васи, с резкой переменой, происшедшей в Леночке. Затем он припомнил внезапный отказ Лаврентьеву, решение Леночки ехать в Петербург, затем сближение ее с братом, чтения вдвоем, беседы и прогулки, — все это подтверждало подозрения юноши.

«Леночка любит брата!» — подумал юноша и в то же время не хотел и допустить мысли, что Николай виноват хоть сколько-нибудь в том, что свадьба Леночки расстроилась, и Лаврентьеву причинено несчастье.

«Это было бы очень нехорошо! — решил Вася. — Коля не способен на такой поступок!»

А между тем именно мысли о виновности брата гнездились в его голове. Он припоминал его отзывы о Лаврентьеве, о том, что Леночка ему не пара. «Уж не говорил ли брат того же и Леночке? Не смутил ли он ее, обворожив своими увлекательными речами?»

— Я клевещу на брата! — обвинял себя Вася. — Он не мог ей этого говорить!

Тем не менее Вася теперь почти не сомневался, что Леночка любит Николая, и очень сокрушался за Леночку, так как был уверен, что Николай совсем не любит Леночку; по крайней мере не так привязан, как следовало бы, по мнению Васи. Он и держит себя с ней совсем не так и говорит о ней не так, как Лаврентьев. Тот так любил ее!

Но если он не любит ее, так зачем же он не скажет ей? Зачем он ходит к Леночке? К чему до последнего времени он каждый день бывал у нее, ездил с ней в театр, гулял с ней вдвоем? Разве он не видит, что Леночка увлечена им? А если видит и все-таки ходит, продолжая увлекать?

Все эти мысли угнетали Васю, и, вернувшись домой, он долго еще не мог заснуть, раздумывая об отношениях брата к Леночке. Само собой, что Васе и в голову не приходило, чтобы брат мог воспользоваться привязанностью доверчивой, любящей девушки. На это способны только подлецы!

Он припомнил разговоры Николая о женщинах; легкость, с которой иногда брат говорил при нем о них, откровенность, с которой он оценивал внешние достоинства, нередко возмущали непорочного юношу. В своей юношески строгой исключительности Вася недоумевал, как брат его, человек честный и порядочный, мог так относиться к женщине. Когда Вася однажды заметил, что говорить так — значит профанировать высокоидеальное чувство любви, то Николай весело рассмеялся, назвал брата «Иосифом прекрасным» [53] и заметил, что когда он будет постарше, то заговорит иначе. Все это как нарочно припоминалось именно теперь, и Васе почему-то бесконечно было жаль Леночку.