Глава 23

– Я начну издалека. Ты потом поймешь почему. В жизни иногда все бывает так перепутано…

История, которую поведал мне Давид, началась в один прекрасный апрельский вечер, когда он, в те времена студент четвертого курса, выходил из читалки городской научно-технической библиотеки. Обычно он пользовался библиотекой универа, но в этот раз понадобилась какая-то редкая книга, он долго охотился за ней, и все неудачно. В тот вечер ему повезло.

Выходя из библиотеки, Давид заметил на стойке точно такую же книгу. Оказывается, здесь их целых две. А он-то, дурак, рвал подметки по всему городу…

Библиотекарь забрала книгу со стойки и протянула читательский билет высокой стройной девушке. Неужели, с их факультета? Что-то там он такой не видел. Может, первокурсница. Но вряд ли на первом курсе будут это читать… Девушка остановилась в холле у зеркала, поправила волосы, подкрасила губы. Она оказалась студенткой пищевого, тоже четверокурсница. Книгу два месяца искала. И сегодня – удача! Нашла.

На улицу вышли уже вместе. Он хотел проводить ее, но девушка просто, без жеманства объяснила, что живет в пригороде, оттуда вечером неудобно возвращаться. Зато охотно продиктовала телефон. А кстати, и представилась: Ирма.

Они стали встречаться. Сходили в кино, на дискотеку, посидели в баре, съездили к друзьям на дачу на пикник. Осенью их пригласили на свадьбу. Ирма была свидетельницей невесты.

После этого Давид повел ее в огромную профессорскую квартиру – знакомиться с родителями.

– Нет! – в ужасе воскликнула мама, старший преподаватель кафедры германской филологии.

– Нет! – вторил ей отец-профессор.

– Не беда! – примирительно улыбнулась Ирма. – Главное – мы любим друг друга. Все остальное значения не имеет.

– Где же мы будем жить? – наивно спросил Давид.

Но Ирма не унывала. Правда, ей тоже нечего было предложить будущему мужу. Она обреталась в двухкомнатной квартире-хрущевке: в одной комнате – мама с отчимом, в другой – она и сводные брат с сестрой. Но уже близилась преддипломная практика на мясокомбинате, за работу вполне прилично платили. На эти деньги в их поселке можно снять комнату, а если повезет – квартиру.

– Но я не могу жить на твои деньги… – «пытался сопротивляться Давид.

– Ерунда! – отмахнулась Ирма.

Давид отрабатывал практику на кафедре в университете. Платили копейки. Хватало на проезд и на сигареты. Родители, когда он изредка забегал навестить их, по-прежнему ужасались.

– Это не твоя женщина, – вздыхала мама. – Другое воспитание, другой социальный слой. Ты не будешь с ней счастлив.

Но что значат материнские вздохи для двадцатидвухлетнего мужчины? Новая жизнь, как река, разлившаяся в половодье, захватывала все сильнее: медовый месяц, защита диплома, экзамены в аспирантуру. Только успевай поворачиваться.

Ирма после окончания института (красный диплом!) осталась работать на мясокомбинате.

Правда, перешла в лабораторию пищевых ароматизаторов. Новый начальник предложил продавать пищевым производствам опытные экземпляры. В общем, заняться коммерцией – тогда это входило в моду. Ирма с радостью согласилась. Во-первых, нужны были деньги, во-вторых, Ирма вообще обожала коммерцию. Бьющаяся в ней практическая жилка не давала сидеть спокойно.

И дело пошло. Ирма встречала клиентов у проходной мясокомбината, провожала в лабораторию, рисуя по дороге картины их будущего процветания. «Пищевые добавки – билет в Эльдорадо», – начинал думать доверчивые клиенты. Опытные экземпляры раскупались моментально. Тогда в недрах лаборатории решили создать небольшое производство. По закону никто из сотрудников не мог стать его директором.

– Производство возглавишь ты! – объявила Ирма Давиду как-то вечером.

– Но у меня аспирантура, предзащита на носу, – слабо противился он.

– Ты забываешь, – мягко напомнила Ирма, – что все наше благосостояние держится на пищевых добавках. К тому же от тебя ничего особенного не потребуется. Так, ерунда, подписывать платежки.

Пришлось соглашаться. Он продолжал ходить на кафедру, что-то исследовать, классифицировать и обобщать, а производство между тем набирало обороты, – да так успешно, что однажды Ирма заявила:

– Все, нам пора отпочковываться.

– В смысле? – не сразу сообразил Давид. Разговор состоялся накануне защиты диссертации.

– Всю эту контору раскрутила я. От начала до конца. Юридический директор – ты. А деньги капают в карман этой сволочи.

Сволочью Ирма называла начальника лаборатории.

– А как это практически? – без особого энтузиазма поинтересовался Давид.

– Зарегистрируем свое предприятие. Все технологии у меня в компьютере. Дадим грандиозную рекламу. Если они и выживут без меня, то только до первой налоговой проверки. Но я им ее гарантирую.

Так и сделали. Производство не стали открывать – наняли женщин-надомниц, арендовали небольшой склад и уже присматривали офис, когда родители Давида собрались в Швецию.

– Сейчас трудно что-то загадывать, сынок, но у меня серьезные планы, – сказал отец перед отъездом. – Швеция – стабильная страна. Там можно многого добиться.

После отъезда родителей молодые перебрались в профессорскую квартиру.

Глупый начальник лаборатории несколько раз пытался поговорить с Ирмой, но его не приняли.

В конце концов все наладилось, и пошла такая жизнь, которая в ту пору была доступна немногим. Они сделали евроремонт, купили машину, съездили в Европу и подумывали о том, чтобы строить коттедж. Университетские друзья, перебивающиеся случайными приработками, ошалело наблюдали за ними. Ирма передвигалась, буквально не чувствуя под ногами земли, понимала: пришло ее время.

Но, как сказано в Евангелие, трепещите когда рекут вам мир и утверждение. Не успели они как следует насладиться своим счастьем, как грянула беда. В офис фирмы пожаловали рэкетиры.

– Они нас разорят, – рыдала Ирма после ухода бандитов. – Я знаю, знаю, кто наслал их! Эта сволочь!!!

В действительности все вышло совсем не так. Бандиты не собирались разорять их предприятие. Напротив, они предлагали сотрудничество. Крышу.

Ирма постепенно ожила. Крыша открывала новые горизонты. Женщин-надомниц быстро рассчитали, арендовали цех на крупном фармацевтическом заводе, закупили оборудование, наняли квалифицированных специалистов: рабочих, технологов. Формально Давид оставался директором предприятия, но с каждым днем он все меньше и меньше представлял его масштабы.

– Не переживай, – успокаивала Ирма. – Я все сделаю как надо, а ты занимайся своей наукой.

Но и в науке вышла незадача. Скандал с лабораторией пищевых ароматизаторов каким-то образом просочился в университет. Старые знакомые не подавали ему руки. С трудом преодолевая стыд, Давид отбывал на кафедре присутственные дни, остальное время сидел дома: смотрел телевизор, играл на компьютере. В один из таких бесцельно убиваемых дней в квартире раздался телефонный звонок.

– Привет, старик. – Давид узнал голос одноклассника, друга детства. – Как жизнь?

– Не радует.

– А как насчет забить стрелку?

Дод обрадовался. Ему уже давно хотелось с кем-нибудь поговорить по душам. С Ирмой они общались мало. Она все время спешила, все чаще повторяла имя крышевого – Рамиз, Рамиз.

Условились встретиться вечером, посидеть в ресторане.

Приятель, изрядно потрепанный жизнью, много пил, горько жаловался. Когда Давид начинал о своем, резко обрывал:

– Тебе ли говорить…

Потом напился до того, что стал на весь зал ругать власти. Пришлось увести его насильно.

– Я отвезу тебя, – предложил Давид.

– Да я сам тебя отвезу. Какая тачка! Умереть можно!!!

Давид пытался урезонить его, но бесполезно.

– Мы еще повоюем! – хрипло выкрикнул приятель и включил зажигание.

Через полчаса все было кончено. У подъезда Давида он вылез из машины первым и был убит наповал из огнестрельного оружия.

– Действовал профессиональный убийца. Киллер, – объяснили подъехавшие вскоре опера. – Но, имейте в виду, стреляли в водителя. Так что ищите, кому помешали…

В общем беспросвете мелькнула мысль о пищевых ароматизаторах. Но быстро исчезла. С ними это никак не вязалось.

И вообще, думать не хотелось. В ресторане они выпили порядочно, теперь мутило. Скорее бы остаться одному, закрыть глаза, забыться.

В квартире царила мертвая тишина. Значит, Ирма, как обычно, уехала по делам. Давид быстро разделся, прошел в спальню. И вдруг комната наполнилась диким, душераздирающим криком. В следующее мгновение Ирма порывисто вскочила с кровати и принялась ощупывать Давида.

– Что с тобой? – удивился он.

– Мне… – лепетала она срывающимся голосом, – мне снился страшный сон… про тебя.

– Что меня убили? – подсказал Давид, внезапно протрезвев.

– Да… Откуда ты знаешь? – Она уже справилась с собой и теперь, страстно прижимаясь К нему, увлекала в постель.

Проснулся он поздно. Жутко болела голова. В неразберихе мыслей вдруг молнией сверкнула догадка. Он понял, кому мешает. Ирме. Мешает дома и в бизнесе. Его место должен занять Рамиз. А если Ирма что-то решила, она этого добьется.

Давида парализовал ужас. Он лежал в холодном липком поту, ожидая, что вот сейчас дверь распахнется и по нему откроют огонь. Потом поборол себя, встал, принял душ, сварил кофе. И пока пил его, окончательно убедился в безвыходности ситуации. Остается написать завещание и проститься с близкими.

Все имущество: квартиру, машину, фирму, недостроенный коттедж – и без завещания получит Ирма. Это понятно. Из близких у него только родители. Они здорово огорчатся. Но ничего не поделаешь. Давид набрал номер матери и спросил буднично:

– Как жизнь?

Она сразу все поняла. Не все, но – главное. Следующим вечером в Тбилиси прилетел отец Давида. Чтобы не привлекать внимания, остановился в гостинице, поднял на ноги всех знакомых и начал расследование.

Подтвердились самые худшие подозрения. Рамиз – местный авторитет. Ирма – его любовница. Давид – лишний человек, усложняющий структуру. Но даже природа идет по пути упрощения…

Отец еще тряхнул связями. Все сочувствовали, но личного доступа к Рамизу не имел никто. Потом все-таки нашелся один. Выяснилось, решить вопрос можно. При помощи денег. Сумма фантастическая.

– Нет, – сказал Давид, – даже пробовать не стоит.

– Стоит, – устало произнес отец.

И снова взялся за телефон. Теперь он звонил в Швецию.

Через три дня сумма была собрана и передана Рамизу. А еще через неделю они улетали из Тбилиси в Стокгольм.

Отец, всегда сдержанный, немногословный, сказал ему тогда:

– Запомни, своей жизнью ты обязан клану.

– Клану? – не понял Давид.

– Деньги на выкуп собрали наши родственники. И имей в виду, у приличных людей долги принято отдавать.

В Стокгольме началась новая жизнь. Отец только что уволился из престижной фирмы и пустился в какую-то темную коммерцию. В бизнесе он ориентировался примерно так же, как ночью в тайге. А около него вертелась куча голодных родственников. Тех самых, которые отдали на выкуп Давида последние деньги. И вся эта компания медленно, но верно двигалась ко дну. Нужно было спасать, отдавать долги.

Конечно, до Ирмы ему далеко, но все же кое-чему он у нее научился.

Давид бросился в работу, как в океан. Поплыл. Получалось не очень. Потом промелькнула удача. Сумел зацепиться. Дальше возникла идея с Москвой. Воплощать ее пришлось самому. У всех жены, дети. А он – свободен.

Родственники вздохнули с облегчением. Они превратились в совладельцев доходного, отлично налаженного бизнеса. Клан процветал.

Большую часть года Давид теперь жил в Москве. Сначала в гостинице, потом снял квартиру в Анькином доме, нанял домработницу. Можно было передохнуть, позволить себе некоторые вольности, но ничего не хотелось. Раньше бизнес был вынужденным занятием, теперь стал основным содержанием жизни. Вот и все.

Родители пространно намекали, что пора жениться. Он не спорил. Хотя для себя решил этот вопрос: жил с домработницей. Это тоже был род бизнеса, взаимовыгодная сделка. – Тебе надо жениться, – сказал отец в очередной раз.

Давид привычно приготовился промолчать.

– На Еве, дочери Георгия, – закончил свою мысль отец.

Давид молчал, но уже по другой причине. Он был поражен.

Георгий, троюродный брат отца и почти его ровесник, тоже университетский преподаватель, был женат вторым браком на своей студентке. Довольно скандальная история развода с увядающей доцентшей и женитьбы на беременной студентке разворачивалась на глазах у Давида: девушка была его однокурсницей. Потом он потерял их из поля зрения. Увиделись в Швеции. Периодически встречая Еву на семейных торжествах, Давид каждый раз задумывался о том, как незаметно летит время: из ребенка она превращалась в подростка, потом в девушку.

– С чего ты взял, что мне надо на ней жениться?

– Видишь ли, Георгий серьезно болен. Предстоит операция.

– А я при чем?

– Неизвестно, как все пройдет. И вообще. Георгий совладелец фирмы, держатель акций. К кому перейдет его доля, случись что с ним?

– К его семье. К кому же? – спросил Давид, все еще недоумевая.

Семья – это жена и дочь. Жена еще молодая и, честно сказать, ненадежная. Выйдет замуж. Не нравится она мне. А если ты женишься на Еве, можно будет ни о чем не беспокоиться.

И потом, она хорошая девочка. Чистая, росла у нас на глазах. Не то, что твоя та… – Отец замолчал: Ирма была табу в их семье.

– Но я вообще не собираюсь жениться, – пытался возражать Давид.

– А долги? Ты о них забываешь.

– Разве я мало сделал?! Мне казалось, все долги погашены.

– Значит, пришло время делать авансы. Поддерживать клан. Чтобы потом, в трудную минуту, он поддержал тебя.

Ева отреагировала на предложение спокойно и очень современно:

– В принципе, я согласна. Почему нет? В Москву я, конечно, не поеду, мне нужно закончить учебу в Стокгольме. А в остальном – пожалуйста.

Давида эта речь даже развеселила, а его маму огорчила ужасно.

– Не везет тебе с женщинами, – сокрушенно качала она головой. – А может, переберешься в Стокгольм насовсем? Наймешь в Москве управляющего. Будете жить вместе, по-человечески.

Давида, в общем, устраивала позиция Евы: она ничего не требовала и ничего не предлагала взамен. Очень удобно. Он даже проникся к ней своеобразным уважением, что-то вроде «племя младое, незнакомое…», и думал, что в будущем у них может что-нибудь получиться. Мало ли что бывает в жизни.

Вернувшись в Москву, Давид рассчитал домработницу. Та покинула квартиру, прихватив с собой кое-какие ценности. Ладно, это уже не важно… Потом спохватился, что поспешил (все-таки налаженный быт – существенное удобство!). Пришлось искать новую.

– И вот пришла ты. Грустная, желанная, сказочно красивая. Я сразу знал: ты не предашь, не обманешь, не польстишься на деньги. И я очень хотел сделать тебя счастливой. Ничего не вышло. Я виноват. Прости.

…Мне так много хотелось сказать ему. Что он ни в чем не виноват. Что я была счастлива с ним. Так счастлива, как никогда больше в своей дурацкой жизни. И что мне не за что прощать его. И может быть, еще что-то очень-очень важное. Но я молчала.

– Ты простишь меня? – тихо спросил он. Вместо ответа, я обвила руками его шею. И не разжимала их до утра.

…Мы любили друг друга исступленно и нежно. Нежность переполняла воздух, как озон после грозы. Какое счастье, что гроза прошла стороной! «Мы вместе, мы любим друг друга. О, как хорошо!» – думала я в редкие минуты просветления сознания и снова проваливалась в сладкое блаженство.

А утром было так трудно вернуться в реальность! И уж совсем невозможно поверить, что через час Давида не будет со мной. Когда пришла пора прощаться, я окончательно растерялась. Не знала, что сказать, как держаться. Мое состояние передалось Давиду.

– Хочешь, я не поеду? – прошептал он, стоя уже одетый в коридоре.

В ответ я бессильно уткнулась лбом ему в грудь. Мне нужно было ощущать его рядом, все остальное не имело значения.

– Пойдем в спальню, я хочу тебя… – пробормотал он, поспешно расстегивая куртку.

И тут (так некстати!) зазвонил домофон. Георгий Николаевич приехал, чтобы отвезти Давида в аэропорт. Я вздрогнула и вернулась на землю.

– Поезжай, тебя родители ждут…

– Я боюсь. Ты здесь без меня наделаешь глупостей. Пожалуйста, не принимай никаких решений. Я буду звонить… каждый день, как обычно.

– Да… Звони. О, как я буду ждать тебя! Он уехал.

Глава 24

Я в изнеможении повалилась на кровать и сразу уснула. Сколько я так проспала глубоким, без сновидений сном? В сумерках меня разбудил телефонный звонок. Казалось, Давид хотел сказать мне все нежные слова, которых не говорил раньше. В темноте спальни я ощущала его запах, слушала его голос. Счастливое наваждение прошлой ночи продолжалось…

А новой ночью мы снова шли по каким-то путаным улицам незнакомого города, петляли переулками, спускались по лестнице. В общем, мне снился мой старый сон. Но теперь я знала, что надо делать!

Куда ведет эта лестница? К морю? Ну да все равно. Пальцы сжали руку Давида. Никто не разожмет. Никогда. Мой, мой, мой!!!

Утром проснулась безмятежно счастливая, с телефонной трубкой в руке. Всю ночь не отпускала ее. Просто комедия.

На кухне стыли гусиные кости, тарелки с остекленевшим жиром. По всему этому ползали невесть откуда взявшиеся тараканы. Быстро выпив чая, я кинулась убирать посуду, потом мыть плиту, кухонную столешницу – чуть ли не генеральную уборку устроила. А то со всеми этими сложными переживаниями апартаменты Ольги Григорьевны превратятся в ночлежку…

А когда все перемыла, уселась в кресло и стала думать о Давиде.

Вчера он прилетел в Стокгольм. Его встретили. Наверное, торжественно. Он человек значительный в клане. Постепенно родственники разошлись по домам. Остались мама, папа и… Ева. Конечно, куда же она пойдет? Законная жена.

Дальше они еще немного посидели, поговорили. Выпили чая или вина. Родители пошли спать. Давид остался с Евой вдвоем.

Еве девятнадцать. На четыре года больше, чем Денису. Я непроизвольно мотнула головой, словно хотела отогнать непрошеные мысли. Но где там… Он обнимает ее молодое, крепкое тело, она отвечает ему робкими ласками… Почему же робкими? К. девятнадцати годам можно многому научиться… Дальше воображение стало подсовывать мне картинки одну хлеще другой.

Потом они засыпают в счастливом изнеможении. За утренним кофе бросают друг на друга рассеянные взгляды. На радость родителям. Наконец-то у сына наладилась жизнь.

А я? Что остается мне?!

Какое-то невыносимое чувство (ревность? безысходность? тоска?) разрасталось в груди, как шаровая молния. Я схватила со стола коньяк. Хлебнула из бутылки. Внимание переключилось на физическую боль: коньяк обжег горло. Я сделала еще глоток.

Господи! Ну что я за дура?! Верю всему подряд… Или не дура. Просто хочу верить. Верить проще.

Но зачем он мне врал? Убеждал .в чем-то? Наверное, не хотел скандала… Коньяк потихоньку начинал действовать – соображала я уже с трудом. Не хотел скандала? Но я не скандалистка – это он знает точно.

В глубине квартиры заиграла «Мишель». Ну уж нет! Ищите дураков на поле чудес – я в этом не участвую. Я развалилась в кресле, из последних сил сдерживая желание помчаться к телефону.

…В последующие несколько дней я честно пыталась понять, что к чему. Иногда непереносимое чувство с новой силой подступало к горлу. Я хваталась за коньяк. Прикончила одну бутылку, побежала за другой. На полдороге заметила, что пеньюар торчит из-под шубы, как ночная рубашка… Да какая разница!

Итак, год назад Давид женился на Еве. Знал он ее мало, но она оказалась вполне симпатичной. И в общем подходящей для такого мероприятия: отнеслась ко всему легко, с юмором. Он же, наоборот, подошел к вопросу серьезно, даже расстался с московской любовницей. Видимо, ему захотелось нормальной семьи. Как у людей, говоря языком моей мамы.

Дальше появилась я. Не слишком молодая, с тремя детьми, учительница начальных классов. Вообще совершенно не престижная. Но, наверное, он правда влюбился в меня… Иначе, зачем я ему. Какая корысть?

Получилась полная гармония: счастливое настоящее и счастливое будущее. Настоящее – это я. Будущее – Ева. Пока она заканчивает университет, он будет жить со мной; когда она дорастет до семейной жизни в традиционном смысле слова, меня отправят в отставку.

Стоп, зачем вообще было менять шило на мыло? Одну домработницу на другую? И мои подмоченные коньяком мозги заходили в тупик.

Нет, все-таки я не была для него каким-то проходным, промежуточным вариантом, рассуждала я снова. Он искал меня. Я не хотела, не давала телефон… Правда, потом сопротивлялась недолго. Но все равно. Даже Анька отметила, что рядом со мной он стал другим человеком, преобразился… Ну и что ж! Всем известно: любовь – это одно, а брак, семья – другое. Особенно для мужчины. Но придет время, ему придется выбирать… Когда оно еще придет? Да очень скоро!

«Разве ты сама согласишься делить его с Евой?» – задавала я себе кардинальный вопрос.

«Никогда!» – И снова в ход шел коньяк.

Можно попробовать побороться за него. Например, сказать прямо: «Выбирай: или я, или Ева!»

А вдруг он скажет: «Ева».

И что тогда?

Можно пойти к гадалкам, магам. «Приворот на любовь, устранение соперницы, соединение с любимым в астрале…» Нет, это недостойно. Он должен все решить сам. Все решить сам. От кого-то недавно я слышала эту фразу… Да! Это же Анькина вечная проблема!

Чем больше я силилась понять, чем сильнее напрягалась, тем очевиднее была безвыходность. И в то же время решение лежало на поверхности. Если существовать параллельно с Евой невозможно, значит, ее надо устранить. Или самой устраниться. И вот это последнее – вероятнее всего. Наверное, мы с Давидом изначально были созданы друг для друга. Но жить он должен с Евой – молодой, не связанной прошлым, женщиной из своего клана. Все сошлось…

Выход читался как приговор. И я долго не осмеливалась озвучить его. А когда озвучила… Так было больно, и никакой коньяк не спасал. Вот она расплата за счастье!

Но, может, попробовать все-таки. Все оставить как было. Не все ли равно, что где-то далеко живет некая женщина, с которой Давид связан почти фиктивным браком? Оказывается, нет. Я буду мучиться и его измучу. Привыкну хлестать коньяк.

Ну а если на минуточку представить, что он бросит Еву. Родители придут в ужас. Сын наплевал на интересы клана, да и на свои тоже наплевал. Женился на женщине с тремя детьми. Вместо того чтоб завести собственного, воспитывает чужих…

Правда, где они, родители? Съездит к ним иногда. А так мы будем вместе. Нам так хорошо вдвоем… Но кто сказал, что он вообще захочет разводиться? Какие глупости…

Я налила коньяк в рюмку и пригубила.

И тут в прихожей зазвонил домофон.

«Только бы не Давид», – испуганно подумала я в первое мгновение.

. Да какой Давид?! Сидит в Стокгольме со своей Евой… А вот неизвестно. Может, это он беспрерывно названивал мне на мобильник, не дозвонился, сорвался, прилетел. С него станется…

Маме я тут как-то звонила. В перерыве между размышлениями. Значит, не она.

В конце концов, у Давида есть ключи. Если это он, я успею хотя бы умыться и почистить |зубы.

Домофон замолчал. Но через минуту затрезвонил с новой силой.

Наскоро умывшись, я подняла трубку.

– Мариш, ты что, скрываешься? Ну-ка немедленно открывай! Обзвонилась тебе! – возмущалась Анька уже в прихожей. – По мобильному, городскому, по домофону – никто не отвечает. А окна горят. Ты что, в затвор ушла без своего Дода?! – Она рассмеялась, но тут же оборвала сама себя: – Да что с тобой?! Господи! На тебе лица нет!

– Аня, не тараторь, – начала я заплетающимся языком.

Да ты пьяна! Ты?!! – Анька стремительно прошла на кухню и, увидев на столе недопитую бутылку коньяка, взвилась пуще прежнего: – Сейчас же говори, что случилось!

– Да, в общем, ничего страшного…

– Ну да! Так я и поверю, что ты просто так сидишь и лакаешь коньяк в одиночестве. Или без Дода тоска замучила?

– Аня, – голос зазвенел и сорвался, – ты не представляешь… У него ведь жена в Стокгольме! Он на праздники к ней поехал. – И я замолчала, размазывая слезы по щекам.

– Подожди, подожди, – медленно выговорила Анька. – Успокойся и давай все сначала.

В течение следующего часа я пересказывала ей события последних дней, перемежая рассказ аналитическими размышлениями. Анька слушала не шелохнувшись. Потом молча встала, заварила чай, поджарила гренки и яичницу (все, что нашлось съедобного в доме) и заставила меня съесть это.

– Ну, что ты собираешься делать? – спросила она, когда я покончила с едой.

– Ни-че-го!!!

– А мне показалось…

– Ну…

Произнести вслух «я решила уйти от него» оказалось не так-то просто.

– В общем, мне кажется, нам лучше расстаться.

– Расстаться? – ухмыльнулась Анька. – Да никуда ты не денешься!

– Откуда ты знаешь?

– Из опыта. Исключительно из личного горького опыта. Ну допустим, ты скажешь ему: нам лучше расстаться. А он: только не это – я на все согласен! И смотреть будет грустно, преданно. Дальше ты молчишь, обалдев от счастья. Он этим пользуется и произносит целую тираду. И в конце делает неожиданный вывод: ты – бездушная эгоистка, потому что заставляешь его идти по трупам детей, родителей, бизнеса, репутации (нужное подчеркнуть)! Но он готов, готов перешагнуть через все, вот что ты с ним сделала, интриганка. Тебе стыдно, ты больше не вякаешь, он празднует победу! Любопытный сценарий, правда? Мы с Максом так бы и ходили по кругу, если бы не чудо!

– Какое чудо, Аня? – вяло спросила я.

– Я не рассказывала?.. – Несмотря на ироничный тон, Анька не смогла скрыть счастливой улыбки. – Двадцатого декабря Макс получил развод.

– А мадам?

– Мадам переселилась в тайгу.

Теперь пришла моя очередь вытаращить глаза.

– Да с чего?

Вступила в какую-то организацию, вроде секты. Там их штаб-квартира, где-то под Красноярском. Туда даже не всех сразу пуска ют, только посвященных…

– Она-то как удостоилась?

– Деньги, Мариш, денежки. Она продала их общую с Максом четырехкомнатную квартиру на Новокузнецкой. С такими деньгами куда хочешь примут.

– А он? Бездомный теперь?

– Да нет, он у меня. Вообще-то они все честно поделили, дай бог каждому так расстаться. Квартиру– ей. Но остальное: доходы с предприятия, машины – все ему. Между прочим, и детей поделили по-братски. Старшая дочка поехала с ней, а сына– Максу.

– То есть тебе?

– Да, мне. Теперь и у меня будет ребенок Я вздрогнула. Мне показалось, в мир пришла какая-то страшная всеобъемлющая беда. Близкие люди предают друг друга, матери бросают детей. И почему-то стало мучительно жаль, что у меня нет ребенка от Давида. Сейчас бы прижать его к груди, заглянуть в карие глазки. Согреть, защитить!

В следующее мгновение я осудила себя за эти мысли и деловито спросила:

– Ну и как ты выходишь из положения?

– С трудом, – вздохнула Анька. – Он ведь почти как Маугли. Дикий. Есть сам не умеет, в туалет – в памперсы, капризный, говорит плохо. Он все время с няньками был. Они менялись два раза в месяц.

– Почему с няньками? Ты же говоришь, она не работала.

– Ты знаешь, зачем он ей был нужен? Только как средство борьбы за Макса! Сын родился, она увидела, что не действует, и начала искать новые. А Петька сам по себе, не пришей кобыле хвост…