Дом, в котором ты живешь

– Уехал – вернется! – Ирина подмигнула мне. – Все будет хорошо, правда Юль?

Мать суеверно покачала головой:

– Сплюнь ты, ради бога!

К обеду явились сыновья. Маленький сразу вцепился в меня, и я вспомнила, что при Давиде он так себя не ведет – держится слегка отстраненно.

Денис кинулся изучать привезенное.

– Ма, купила ноутбук?

– Купила! Скажешь тоже.

– Давид Михайлович?

– Конечно!

– Супереки.

После обеда Георгий Николаевич повез нас на водохранилище. В шесть часов пили чай с конфетами. Я купила мамины любимые: «мишки», «белочки», «трюфели».

– Теперь пойдем в магазин, – серьезно объявила она. – Купим что-нибудь к вечернему чаю.

Дорога вилась по усеянному ромашками лугу.

– Нарви цветов, на террасе поставим, – предложила Ирина.

– Жалко рвать. Они же живые!

– Ой, какие нежности! Мы всю жизнь рвем! Я девочкой рвала, Таня моя, была маленькая, тоже любила…

С Таней, Ирининой дочкой, мы часто играла в детстве, а теперь не виделись уже лет пятнадцать. – Как Таня поживает?

– Все по командировкам: Прага, Сызрань, Харьков. Я ее и не вижу.

– А Борис?

– Компьютерами торгует. Живут не пойми как! То сойдутся, то разойдутся.

Ирина усмехнулась. Личная жизнь единственной дочери волновала ее не слишком.

Походы в магазин тоже входили в понятие «дачных радостей». Прежде чем купить кулек сухарей, полкило мармелада и две плитки «Аленки», мои дамы долго советовались. Мама непременно хотела взять еще бисквитный рулет, а Ирина уверяла, что он несвежий и лучше купить селедки или копченой грудинки. Но мама селедку терпеть не могла.

Домой вернулись на закате. Ирина сразу включила телевизор. Мама кормила Илюшку ужином. Олег с Денисом в мгновение ока сжевали по бутерброду и опять умчались к ребятам.

Я поднялась в свою комнату и прилегла не раздеваясь. На старомодном письменном столе валялась коробка от ноутбука. Вчера в это время мы с Давидом распечатывали ее. Неужели только вчера?.. Вчерашний день, оттесненный «дачными радостями», показался мне вдруг страшно далеким…

– Марусь, спускайся, концерт! – позвала Ирина.

Смотреть концерт не хотелось, но и не пойти было неудобно.

Известная певица, титулованная звезда российской эстрады, распевала с экрана какие-то неправдоподобные вещи про любовь.

«Разве так бывает – позабудешь про боль? – подумала я. – Что за стихи? Поют о любви, а сами не понимают элементарного!»

– Что ты, Марина, ходишь с видом неутешной вдовы, – невинным тоном спросила мама – иногда на нее находило желание попридираться.

А ты заметила, что наша дива сделала пластическую операцию? – Ирина умело переключила мамино внимание. – Укоротила нос.

– Нет. А ведь правда! Она так получше. А поет по-прежнему голосом матери. Под ее фонограмму!

– И глупости какие-то, – вставила я.

– Ну, что глупости, это нормально. Эстрадные песни ни на что не претендуют! Маруська, ты ужинать будешь?

– Лучше давайте чай пить! – предложила сластена-мама.

– Уж скажи честно, Юля, что тебе не терпится съесть весь шоколад. Сколько помню тебя, только шоколадом и питаешься! Как только не надоело!

Самодовольно усмехнувшись, мама покачала головой:

– Ничуточки!

– Пусть сидит со своим шоколадом, – продолжала Ирина, обращаясь ко мне. – А нам с тобой я поджарю по котлетке!

– Поджарьте. – Я блаженно вытянулась в старом кресле, но тут зазвонил мой мобильный.

Схватив трубку, я бросилась в сад. Этот голос будто проникал прямо в сердце – хотя говорил Давид вещи самые будничные: в первый день многое удалось успеть, если так пойдет, он вернется раньше чем через месяц, советовал поездить с Георгием Николаевичем, поучиться водить. И только в конце:

– Если бы ты знала, как мне не хватает тебя!

– Додик!.. – только и могла произнести я в ответ.

– Где ты?

– В саду, под луной. Помнишь, ты сказал, что у тебя нет времени на прогулки?

Он засмеялся:

– Помню…

После разговора с Давидом мне не хотелось возвращаться на террасу. Я понимала: все написано у меня на лице. Пришлось погулять, подумать о чем-нибудь, не имеющем отношения к Давиду. Например, о работе. С тех пор как мы вернулись из Греции, я не прочла ни одной статьи. Завтра с утра начну. А где, интересно, дети?

– Давид звонил? – спросили хором мама и Ирина.

– Давид, – безвольно ответила я.

– Подогреть тебе котлетку?

И потекла жизнь, спокойная, умиротворяющая. Дети теперь относились ко мне совсем по-другому. Особенно, подражая Давиду, усердствовал Денис. Для мамы и Ирины я по-прежнему была маленькой девочкой: они трогательно оберегали меня от бытовых проблем, не будили по утрам, подкладывали лучшие кусочки. Я с удовольствием подчинялась, подолгу гуляла с ними, рассеянно слушала их разговоры, истории из жизни политиков и эстрадных звезд, вычитанные в журналах, и – думала о Давиде.

– Ты просто Наташа Ростова, – бросила как-то Ирина с добродушной насмешкой. – Помнишь, как она невестой ждала Андрея Болконского в Отрадном? «Его мне надо!» – я, помню, читала в школе и поразилась двусмысленности фразы.

– У голодной куме одно на уме, – усмехнулась мать. – Толстой небось такого и в мыслях не имел.

– Как знать, как знать, Юлечка! – наигранно улыбнулась Ирина. – И потом, за что ты меня осуждаешь? Не всем же так везло в жизни, как тебе!

Внутренне я с ней согласилась. Мама всегда любила только отца: до свадьбы, в браке, после смерти.

Раза три в неделю приезжал Георгий Николаевич и вез нас на водохранилище. Я понемногу училась управлять машиной и наконец (настал день!) просидела за рулем всю дорогу туда и обратно. В азарте решила поехать на рынок – попробовать вести в городе и, разворачиваясь на базарной площади, едва не задела черный, с тонированными стеклами джип. Дверца автомобиля распахнулась – оттуда выскочила быкообразная стриженая блондинка.

– Водить не умеешь, а туда же! – выругалась она.

Перепуганная, я забилась на заднее сиденье и молча просидела до самой дачи. А что было бы, задень я ее? В жизни больше за руль не сяду!

– А тебе тут звонили, – встретила меня мама.

– Давид?

– Женщина какая-то.

– Иза? Аня?

– Нет, кто-то незнакомый.

И тут телефон зазвонил снова.

Вежливый женский голос спросил Марину.

– Слушаю вас, – отозвалась я.

– Это Булыжная. Бухгалтер «СВ-фарм». Простите за беспокойство, но мне срочно нужен телефон Давида… Михайловича, – добавила она.

– Я знаю только мобильный.

– И все? – чуть насмешливо удивилась собеседница. – Когда он будет звонить, попросите перезвонить на фирму. Это срочно.

Давид позвонил поздним вечером, и я ему ничего не сказала. Наверное, Булыжная уже разыскала его, а нет – завтра разыщет… Но какова Иза! Взять и выболтать всю нашу историю! Теперь Давид станет объектом сплетен подчиненных. Я страшно переживала.

– Да ладно! – утешала Ирина, когда перед вечерним чаем мы шли с ней в магазин. – Про начальников всегда сплетничают.

А ты делай выводы. Знаешь пословицу: расскажи матери и подушке, но не любимой подружке.

– Все-таки ужасно неприятно!

– Ты копия матери! Юлька всю жизнь из-за чепухи переживает. И ты, я смотрю…

В эту секунду зазвонил мобильный. В шуме, доносившемся из трубки, я с трудом различила голос Давида.

– Марина, ты где?

– В чистом поле, как богатырь. А ты?

! – В Шереметьево. Часа через полтора буду дома. Я жду тебя!

Он вернулся!.. Я замерла, не веря своему счастью.

– Ну, что ты стоишь?! – тормошила меня Ирина. – Скоро последняя маршрутка! Успеешь, беги! У тебя еще пятнадцать минут.

Хорошо, что я надела белый сарафан со шнуровкой. В нем нестыдно появиться в Москве. И туфли у меня удобные – с застежками. Я вспомнила, как неловко бежала по парку мама маленького Давида. Впереди показалось шоссе – я собрала последние силы.

Справа вдалеке двигалась маршрутка – теперь я неслась навстречу ей. От перенапряжения плохо слушались ноги, звенела в ушах. Люди на остановке, суетясь, начали перемещаться к обочине.

– Финиш, девушка! – приветствовал меня старичок-дачник в клетчатой летней рубашке – я подбежала к остановке, и одновременно подъехала маршрутка. В салоне играло радио.

– Реклама на радио «Шансон!» – И бархатный мужской голос возвестил тоном императора: – Весь мир в одной точке – точке ру!

Я улыбнулась. Весь мир действительно был в одной точке. Она называлась Давид. Я мчалась в эту точку через залитые закатным солнцем поля, мимо новорусских коттеджей, минуя светофоры, станции метро, улицу со странным названием Большие Каменщики… Двор, подъезд, лифт – изнемогая от нетерпения, я повернула ключ в замке.

Давид снимал в прихожей ботинки. Мы без слов бросились друг к другу и долго стояли не в силах расцепить рук. Потом заговорили одновременно:

– Додик, как я бежала!

– Я и не предполагал, что увижу тебя сегодня!

Рассмеялись и снова обнялись.

После марафона я с наслаждением приняла душ и надела свой розовый пеньюар. За месяц я соскучилась по нему, как будто он был живой…

Да, людям необходимы вещи, а вещам – хозяева. Наша необитаемая квартира выглядела печальной и мрачной: спущенные шторы, тусклые зеркала, на туалетном столике – толстый слой пыли. Чуть надушив шею и волосы, я достала из ящика таблетки. Их осталось совсем немного, а рецепт куда-то запропастился… Завтра Изе позвоню…

– Ты принимаешь… это?.. – Давид неслышно вошел в комнату.

– Откуда ты знаешь, что это такое? – удивилась я.

– Ты забыла? Я же профессионально занимаюсь лекарствами.

– Как же не принимать? Ты что, хочешь ребенка?

– Хочу… – Он слегка коснулся моей руки. По поспешности, с которой он ответил, я догадалась: он давно думает об этом. Но тут же неожиданно добавил:

– Впрочем, решать тебе.

– А если я решу?

– Я… я буду рад, – выговорил он неуверенно.

Мне стало досадно – зачем только втянула его в этот разговор. Но, с другой стороны, жизнь кого хочешь научит быть недоверчивым, сомневаться. Знакомы мы всего пять месяцев, из них два он провел в Швеции.

Прервав неловкое молчание, я спросила:

– Как ты съездил в Стокгольм? Он оживился:

– Очень эффективно! Теперь только на Рождество поеду!

– Здорово!

– Сам не ожидал! Но позвонили из Москвы: срочные дела. Пришлось ускоряться. Так что теперь Стокгольм отдыхает до января!

Ага, понятно, почему его разыскивала Булыжная!

– А что, в Москве у тебя неприятности?

– Все нормально. Я поддразнила его:

– Ты никогда не говоришь со мной о делах, как будто я розовый чулок!

– Розовый чулок – это что?

– Ну, бывает синий чулок: сухая, деловая женщина. А розовый – наоборот. У Чехова есть такой рассказ…

– Конечно, ты розовый чулок!

– Розовым чулкам не дарят ноутбуки!

– Розовым чулкам дарят все, что может доставить им радость!

Он взял мою руку. Поцеловал ладонь, запястье, локоть. Это волновало сильнее, чем страстные, бурные ласки. Я пристально взглянула ему в лицо. Весь мир был в одной точке.

Глава 18

Вечер тихо угас, на город опустилась звездная августовская ночь, а мы все не могли насладиться друг другом. Я уже не представляла, как прожила без него целый месяц. И ведь не плохо жила! Просто я все время думала о нем. Только о нем и думала– ноутбук почти не понадобился. Завтра позвонит Ольга – что я ей скажу?

– Ты не спишь? – спросил Давид осторожно. – Как мальчики?

– Мальчики? Хорошо. У Дениса все разговоры только о тебе. Знал бы, что ты вернулся, быстрее меня помчался бы по полю!

– Конечно, он же быстрее тебя бегает.

– Бегает-то он, конечно, быстрее, но я имела в виду другое – степень нетерпения. Он очень скучал по тебе.

– А ты? – приподнявшись на локте, Давид заглянул мне в глаза.

– Я не скучала, Давид. Я просто ждала. Наверное, ждать – это женский инстинкт. Думала о тебе – была счастлива. Ты вернулся – я снова счастлива. Мне всегда хорошо с тобой, даже когда тебя нет рядом.

Его поцелуй не дал мне договорить. Мы медленно летели в какое-то бездонное счастье, а в окно нагло заглядывали утренние сумерки.

Ничего не поделаешь: чем дольше девушку мы любим, тем меньше времени на сон, – утверждает всезнающий Фоменко.

В половине восьмого равнодушно запищал будильник.

– Давид! – Я без особой надежды принялась расталкивать его, и он – молодец! – проснулся, несмотря на бессонную ночь и разницу во времени со Швецией.

Завтрак был самый что ни на есть банальный: яичница, кофе, бутерброды с ветчиной Дод съел целых четыре.

– С самого Стокгольма не ел ничего!

– Бедный мой Додик! Накормлю тебя сегодня – приготовлю праздничный обед! Или ужин?

– Наверное, ужин. С утра я в мэрию, потом в банк, дальше – в офисе до упора!

– Ты торопился в Москву из-за проблем с мэрией?

– Это не проблемы, – он усмехнулся, скорее взаимовыгодное сотрудничество. Я просто был польщены их предложением! Кстати, тебе звонила Настя?

– Какая Настя?

– Бухгалтер. Я дал ей на крайний случай твой телефон.

А я-то сочла Изу сплетницей!

Вскоре Давид ушел, быстро поцеловав меня в прихожей. Я чувствовала, что мысли его уже далеко. Что ж, каждому свое…

Разбалованная дачным укладом, я не спешила приниматься за дела. Сварила себе крепкий ароматный кофе, добавила в чашку сливок. Красиво клубясь, они окрасили напиток в благородный цвет слоновой кости… После такого даже пошевелиться лень…

В открытое окно неслись звуки и запахи лета… Нежданно-негаданно лето пришло и в мою жизнь. На смену суровому марту… или безжалостному ноябрю. Давид спутал времена, климатические условия, растопил сугробы, как внезапно появившееся яркое солнышко. Вот, оказывается, почему так называют любимых!

– Додик, ты мое солнышко! – произнесла я вслух и улыбнулась – вполне годится для финала мелодрамы. Можно было бы сделать стоп-кадр. Счастливый конец. Хеппи-энд…

Но жизнь – не мелодрама. Да и финала пока не предвидится. Я поднялась из-за стола.

Сначала нужно купить продукты, пока будет готовиться обед, суну белье в машину, а уборка напоследок.

И все, за что я только ни бралась в тот день, выходило легко и радостно! Пока гуляла по магазинам, припомнила хороший рецепт торта: на тонкий бисквитный корж выкладывается слой сливочного крема (можно и белковый, но терпеть его не могу!), дальше все это украшают половинками абрикосов, сваренных в сиропе, и заливают абрикосовым желе. Готовила я его ровно час, а вышло – произведение искусства. По крайней мере, на вид.

Я выложила торт на блюдо – как он смотрелся в интерьере нашей итальянской столовой! Жаль, что нельзя так оставить – желе должно застыть, да и крем испортится. Я спрятала торт в холодильник и принялась за Уборку.

Это занятие, безусловно, не дает таких же заметных результатов. Была пыль – нет пыли.

Кто это видит? Или зеркала: мой– не мой.. Интересно, зачем Ольга Григорьевна развела столько зеркал? Потакает самовлюбленным клиентам?

Мои размышления прервал телефонный звонок. Мама обиженным тоном интересовалась, что делать с моими вещами.

– Передай, пожалуйста, Георгию Николаевичу.

– Все-таки, Марина, – она сменила тон на пафосный, – так себя не ведут! И какой пример детям?!

– Да какой пример?

– Позвонил, поманил – и ты все забыла: мать, детей!

– Их-то кто поманит?.. Они мальчики – сами манить должны!

– Явится какая-нибудь и так поманит – все проклянешь! – пророчески завершила беседу мама.

Я повесила трубку и вернулась к зеркалам.

Сама не знает, чего хочет! То все переживала, что я одна, то дурной пример… То дай мне пожить с детьми, то ты нас бросила! Как только Ирина мирится с ее характером? Нет, с Ириной она себя так не ведет. Терроризировать удобно внуков, дочку, но не подруг…

Телефон опять зазвонил. Вот, еще что-то вспомнила! Я подняла трубку, но услышала голос Аньки.

– Наконец-то!.. Я тебе в день по три раза названиваю! – сообщила та, не отвечая на приветствие. – Ты занята сегодня?

– Да не очень. А что случилось-то?

– Заеду за тобой через полчасика. Не возражаешь?

– Приезжай, конечно, но…

– Поможешь мне в одном деле! Все, пока.

Через полчаса Анька стояла на пороге нашей квартиры. В маленьком платьице, но не черном, а светло-сером, выгоревшие соломенные волосы перехвачены широкой лентой, темные очки – вид самый что ни на есть решительный.

– Идем скорее, – торопила она.

– Ты не хочешь мне что-нибудь объяснить? Хотя бы символически? – уже в лифте поинтересовалась я.

– Прости, Мариш, что я так на тебя наехала. Помоги мне, ради бога, приготовить обед! |. – Праздничный? У тебя гости?

– Да нет, обыкновенный. Как ты меня тогда угощала.

– Ты в Германии встретила кого-то? – догадалась я.

– Как тебе сказать? Встретила…

– И теперь ему нужно готовить обеды?!

– Да не ему, не ему!

– Я не понимаю!

– Обед – Сомову! – рассмеялась Анька Радостно, но и смущенно.

– Ты же говорила, ему это не надо.

– Мы ведь никогда не жили вместе…

– А теперь?

– Вместе. Но это не надолго. Пока не приедет мадам.

– Ну а тот, из Германии?

– Марин, имей терпение!

В холле Анькиной квартиры сидела великолепная большущая кошка Астра: миндалевидные зеленые глаза, рыже-черная мозаичная морда, элегантная белая манишка. Смерив меня гордым взглядом, Астра поднялась и прошествовала в глубь квартиры.

– Да это не кошка, а львица! – поразилась я.

– Астра, иди сюда, кис-кис! – позвала Анька.

Но та только презрительно мурлыкнула.

– Сейчас мясо достанем, прибежит в два счета.

– Какое у тебя мясо?

– Говядина. На рынке покупала, тетка сказала: тут на первое и на второе.

Оказалось, Анька с утра ездила на рынок, накупила гору продуктов, а как приготовить из них обед, не знала.

– Вот из этой части сварим бульон. А к нему испечем слоеные пирожки с мясом и грибами. – Я уже замешивала тесто. – Изюминка рецепта в том, что мясо не проворачивают, а режут.

– Да, первое классное. А второе?

– Доставай комбайн. Из этого кусочка сделаем фарш, добавим лук, помидоры, зелень – готова начинка для перцев. Настоящее летнее блюдо! Помидоры у тебя есть? Укроп? Петрушка?

У Аньки было все, нужное и ненужное, – словом, впечатление такое, будто она и сама надумала заняться торговлей.

– Куда ты столько накупила? – рассмеялась я, но тут зловеще зашипела кастрюля с бульоном. – Пену снимай скорей!

– Как?

– Ложкой! Теперь посоли и попробуй.

– Почти безвкусный.

– Так он еще не сварился. Главное, нормально посолила?

– Понимаешь, я вчера купила курицу «гриль», сделала салат огурцы-помидоры. А Макс разозлился. Сказал, что это не дом, а забегаловка. Я только полуфабрикаты умею готовить.

– Ты же замужем была!

– Ну и что? Сначала мы вообще не готовили. А потом этим муж занимался. Он дома сидел.

– Слушай, а как это мадам преподнесла вам такой подарок? То пасет его день и ночь, а то уехала?

– Да я тоже не знаю подробностей. В общем…

И Анька поведала мне историю своих приключений.

В Германию она съездила очень хорошо Оно и понятно: мама, брат, племянница – все радовались ей, не знали, куда посадить, чем угостить, что показать. В честь любимой сестры Димка закатил праздник – позвал друзей.

– И вот один из этих друзей, Мартин, буквально запал на меня. Протаскался за мной целый вечер. Я сначала внимания не обращала. Потом (Димка устроил фейерверк у дома на лужайке) он подходит ко мне и предлагает: хотите, я вам Кельн покажу… Я согласилась… потому что выпила уже достаточно.

– Ну и что дальше?

– Покатались по городу, погуляли у Рейна, в баре посидели.

– И все?

– Не все, конечно. Но, понимаешь, мои родственники несказанно обрадовались такому повороту событий и как будто решили все за меня. Я должна продать квартиру в Москве, переехать в Кельн и, в конце концов, выйти замуж за этого Мартина.

– А он предлагал?

Он-то эти разговоры и начал, а они подхватили. Мать нам чуть ли уж не мебель в спальню присматривала… Перед моим отъездом Мартин всех позвал в ресторан: маму с мужем, Димку с Габи, мне серьги с сапфирами преподнес. И это вроде как помолвка, хотя на помолвку, если я не путаю, дарят кольцо. Ну ладно, это условности.

В Кельне меня закрутил радостный водоворот: я уверовала, что все так и будет. Приехала в Москву – скорее звонить по агентствам, продавать квартиру. Вечером позвонила Сомову. Он только услышал мой голос, сразу: сейчас приеду!

Я, конечно, такого не ожидала – он мне вообще не разрешал звонить домой. Приехал. Грустный, нежный. Я хотела ему все рассказать, но не смогла. Только в конце поинтересовалась, как это жена так спокойно его отпустила. И тут он кое-что рассказал. Скупо очень, но суть понятна.

На Ривьере они провели двадцать дней, и двадцать дней она закатывала ему истерики. То требовала развода и пугала, что наймет другого директора, то, наоборот: я тебя никому не отдам, ты мой муж, отец моих детей. Один раз припугнула каким-то мистическим наказанием… Вернулись в Москву– она давай с кем-то созваниваться и вскоре объявила, что летит в Красноярск. Зачем – неизвестно, но берет с собой дочку.

– И улетела?

– Улетела. Он ко мне перебрался и вообще стал как шелковый.

– Может, он все-таки разведется с ней?

– Не знаю. Фирму-то они не поделят. И Дети еще…

– Слушай, а Мартин?

– Ой, не напоминай, пожалуйста! Мать меня пилит день и ночь.

– Он сам-то звонил?

– Звонил… Сказал, что будет ждать сколько надо.

– Учти, что вечно ждать не будет никто!

– Да я понимаю. Но от меня ничего не зависит. Это что-то фатальное, я же говорила тебе!

«Мяу… Мя-а-а-у-у…» – послышалось вдруг из глубины квартиры.

– Что это с ней?

– А! – Анька махнула рукой. – Тоже история. Я ее когда в передержку отвозила, меня очень подробно расспрашивали: возраст, порода. Говорю: ничего не знаю, подобрала два месяца назад. Стали упрашивать: сделайте стерилизацию – уличная кошка, измучит вас. Стоит недорого – всего тысячу. Я согласилась, думала специалисты, им виднее. А она тоскует без котят: возьмет в зубы перчатку или носовой платок, носит по квартире, облизывает. И мяукает – так жалобно… Сердце рвется. Вот тебе и специалисты – лишь бы свою тысячу урвать. – Она вытащила пирожки из духовки, ткнула вилкой. – Готово, давай чаю попьем.

– Слушай, ну и пирожки! – восхищалась Анька за чаем. – Так бы все и съела!

– Сомову оставь!

– Уговорила, оставлю попробовать! – Подруга расхохоталась. – Вот он удивится!

– А ты хочешь его удивить?

– Знаешь, я и сама не знаю, чего хочу! Мне и мать жалко разочаровывать: она уже настроилась, что я буду рядом. И Мартина этого… А Макс…

– Может, с Максом у тебя не фатальное, а сила инерции? Ну, представь, вернется мадам, и начнется все сначала. Через два месяца ты взвоешь от тоски, а поезд, по имени Мартин, уехал.

Анька вздохнула:

– Слушай анекдот. Русский спас грузинского мальчика, тонувшего в реке. Через три года тот разыскал его в Москве и спрашивает: спасал ребенка три года назад? А тюбетейка где?

– Ты это к чему?

– Во-первых, к перемене темы. Но и к грузинскому мальчику.

– Мальчика не будет! – поспешно сказала я.

– Ты поняла буквально? – Анька улыбнулась. – Как у вас вообще?

– Вообще все по-прежнему.

– Фантастика!

– Почему?

– Просто не представляла, что так бывает в жизни. Видела твоего Дода в начале лета перед Германией. Он к Максу в офис заезжал. Я поразилась: уверенный, раскованный, даже остроумный. И куда только девалась его всегдашняя окаменелость?! Ты, Марин, для него не просто женщина. Ты из него человека сделала. Нормального! Он хоть ценит?

– Ценит, наверное.

– Плохо ценит. Повез в Грецию, да еще в июне, когда подешевле. Да он на Луну должен тебя свозить!

– Может, свозит еще? Мы рассмеялись.

– Да вообще, не в этом, конечно, дело. В Грецию или на Луну. Главное – другое, – задумчиво проговорила Анька.

– Все главное!

– Ты знаешь в этом толк. – Она весело подмигнула мне. – А я… Я совсем запуталась. У меня просто нет сил решить что-то нормально.

Я допила чай и стала собираться.

– Тебя отвезти?

– Нет, спасибо. Я прогуляюсь. Может, к квартирантам за деньгами зайду.

– Кстати, как у вас с ними?

– Платят аккуратно… А так– обыкновенные люди. Самые обыкновенные.

– Ты говорила – художники.

– Ну и что же. Ты звони, Ань, если решишь что-то… И вообще.

– Хорошо. – Анька слабо улыбнулась. – Да что я решу…

До моего дома от Аньки две дороги: переулками и по бульвару. Немного подумав, я обогнула дом с торца и вышла на бульвар.

Сколько раз я ходила здесь! Маленькой девочкой, школьницей, студенткой, катала коляску, бродила в тоске после отъезда мужа и однажды с удивлением заметила, что липы по-прежнему чудесно пахнут. Чтобы пережить трагедию, потребовалось два года. А потом прошло еще два, и выяснилось, что жизнь только начинается. Я свернула в свой переулок и по привычке отыскала наши окна. Балконная дверь нараспашку– значит, кто-то, скорее всего, дома.

Ленка открыла сразу, не интересуясь, кто там. Судя по погасшей улыбке, ждала она не меня.

– А, это вы? Сейчас.

В квартире пахло ремонтом. Потом я сообразила: масляными красками. Бывшую детскую Ленка превратила в мастерскую: в центре комнаты – мольберт, окна без штор, на стенах маленькие этюдики: какая-то экзотическая природа, город у моря, натюрмортики с фруктами… Интересно, кто это покупает?

– Вот деньги.

Ленка вышла из спальни, плотно прикрыв за собой дверь, но все-таки я успела разглядеть неубранный диван: розовые наволочки, сиреневый с абстрактным рисунком пододеяльник, на котором валялась мягкая игрушка салатового цвета. Квартира была чистенькой, яркой и совершенно чужой. Ничто даже не намекало на мое недавнее пребывание здесь. Неужели годы, прожитые в этой квартире, растаяли без следа?

– Что-то еще? – спросила Ленка, недовольная моим затянувшимся визитом.

Все-таки наглости ей не занимать!

– Нет, ничего.

Я демонстративно пересчитала деньги и поспешила домой: хотела управиться с ужином до прихода Давида.

Но не тут-то было. Он пришел почти следом за мной. Усталый, даже осунувшийся, но довольный – улыбка не сходила с его лица. Это была какая-то заразительная улыбка: мне тоже захотелось улыбнуться.

– Твой бизнес развивается успешно? – летая из кухни в столовую, поинтересовалась я.

– И так, и так.

– А вот и неправда! Я вижу, что ты чем-то необычайно доволен!

– Мало ли чем я могу быть доволен? Хорошей погодой, предстоящим вечером с тобой…

– И все-таки не только этим! Угадала?

– Угадала, угадала. Куда деваться от твоей проницательности? Действительно выгорело одно такое дельце, которое я считал безнадежным. И вдруг совершенно случайно мы придумали ловкий ход.

– Значит, ты свой ужин заработал честно? – Вроде бы да.

В самом веселом расположении духа мы уселись за стол.

Глава 19

На следующий день я позвонила Ольге с покаянным заявлением: очередная статья из цикла не закончена, материалы не просмотрены и не отредактированы.

– Ну, Марин, не ожидала от вас такого, – вздохнула она. – У нас даже авторы всегда очень аккуратны, а уж сотрудники – тем более! С вашей статьей еще как-то можно выйти из положения: в этом номере идет большой материал Рыдзинского, он все покроет. Но то, что вы брали для редактуры… в общем, так: сроку вам три дня. Статьи посмотрите и привезете в редакцию. Я введу вас в курс дел, потому что с третьего августа вы здесь будете одна – я ухожу в отпуск. Договорились?

Я просидела у компьютера три дня и три ночи и в назначенный день явилась в редакцию. Ольгу я застала за беседой с очередным автором – худой сутулой женщиной в пестрой блузке из органзы.

– Ваша статья, безусловно, очень любопытна… Да. Она заслуживает быть напечатанной. Я думаю, что преподавателям химии, а возможно, и людям науки, будет интересна ваша трактовка некоторых понятий и проблем. Но, к сожалению, с психологией детей школьного возраста она не связана никак. —. Тут Ольга изловчилась и сунула дискету под нос тетке.

Та сделала вид, что это ее не касается. Она не собиралась так просто сдаваться. Резким движением вытянув шею и распрямив плечи, она заговорила глухо и монотонно быстро, словно начала наступление по всем флангам:

– А Рыдзинский читал мою статью?

– Борис Григорьевич не имеет возможности знакомиться со всеми текущими материалами… – Ольга ответила не сразу, видно, надеялась, что ее объяснение достаточно убедительно. – Он слишком занят.

– Подожди-ите… – оборвала ее тетка. – Он же весной приезжал к нам в лицей, я его запомнила: в костюме, в галстуке, кашпо на шее…

– Что, простите, на шее?

– Кашпо. Он выступал у нас в актовом зале, приглашал всех писать на любые темы.

– По школьной психологии, – внесла ясность Ольга. – Журнал не может публиковать материалы по всем проблемам вообще.

Тетка отодвинула от себя дискету:

– Пусть прочтет Рыдзинский и даст мне письменный отзыв почему.

Хорошо. Но имейте в виду, что это случится не раньше октября. Сейчас Борис Григорьевич в командировке в Америке, в сентябре У него отпуск.