Глава 1

Вечер как вечер… Я приготовила ужин, проверила тетради, постирала по мелочи и уже укладывала спать Илюшку, когда с улицы примчался Олег.

– Мам, в выходные в Доме бизнеса «Атака клоунов»!!! Только два дня! Билеты от ста двадцати… Дашь?..

В такой ситуации можно действовать по-разному. Я делаю каменное лицо и отрицательно мотаю головой.

– Мам, ну почему? – Сын скроил жалобную мину.

– Илюшке ботинки новые нужны. Поэтому.

Глуховатый голос, отстраненные интонации делают свое дело: горделиво выпрямившись, парень выходит из комнаты.

Обиделся… Зато у него не будет опыта унижения, выпрашивания. До чего приходится изощряться… А были бы деньги! Так чтобы и на ботинки, и на клоунов, и старшему на карате!.. Я с досадой захлопнула «Сказки дядюшки Римуса» – Илюшка уже спал.

Тихо приоткрылась дверь, и на пороге снова показался Олег:

– Мам, Иза пришла, иди.

Иза живет в квартире напротив. Распорядок нашей жизни ей хорошо известен, поэтому она не звонит, а тихонько стучится – знает, что я укладываю маленького.

На кухонном столе красовались апельсины, коробка ассорти и вафельный торт «Причуда». Иза кивнула мне – каштановые, шелковистые волосы живописно рассыпались по плечам.

– Чайник ставь.

– Иза, ну что ты нам все тащишь?

– Больные принесли… Ты же знаешь, Сергей не любит. – Она засмеялась. – Да сами съедим!

Я резала торт, разливала чай, а Иза продолжала грудным, с хрипотцой голосом:

– Булыжная приходила. Девочке уже год. Помнишь Булыжную-то?

Булыжная первый раз вышла замуж в сорок и жаждала ребенка. Изу ей рекомендовали как классного врача-гинеколога.

– Девчонка хорошенькая, но на нее не похожа. Уже ходит вовсю, бегает… Но дело вообще-то не в этом. – Иза смолкла, закусила нижнюю губу.

Из бурного Изиного повествования я поняла главное. После декрета Булыжная, квалифицированный бухгалтер, устроилась в новую фирму – на старом месте ее обидели. Фирма не просто так – дочернее предприятие какой-то шведской компании, бумаги – в порядке, зарплата на уровне, к тому же шеф, зная, что у нее маленькая дочь, не заставлял отсиживать весь рабочий день: сделала дела – свободна. Они с шефом немного подружились. А недавно Булыжная заметила: начальник чем-то расстроен. Выяснилось, разбежался с подругой. Что там у них произошло, Булыжная не уточняла, зато усекла: на мужика навалились бытовые проблемы. Посоветовала нанять домработницу, но он только рукой махнул: как постороннего человека пускать в дом. Однако Булыжная взялась поискать среди знакомых.

– По-моему, Марин, тебе стоит попробовать. – Иза чуть сбавила тон, от этого ее слова прозвучали весомее.

– Что попробовать? – оторопела я.

– Ну да, да, тебя мучат интеллигентские комплексы: домработницей быть унизительно. Но в наше время унизительно сидеть без денег, ясно? Вот поднимешь мальчишек – живи в свое удовольствие, работай хоть в школе, хоть в поле… А пока… пока, Маринка, это твой шанс. Поняла?

Иза не советовала – она требовала, но я знала, что у нее есть на это право. С тех пор, как четыре года назад мой муж выехал на ПМЖ в Канаду, не было на земле человека, который сделал бы для меня больше, чем Иза.

«Я всегда подозревала, – причитала тогда моя мать, – что этим закончится! Бедные мальчики – сиротки!»

«Сама виновата. Нарожала детей как кошка. За мужчину надо всю жизнь бороться!» – поджала накрашенные губки свекровь, бывшая, кстати сказать, четвертый раз замужем.

«Ну и скотина!!! – выкрикивала подруга Милка. – Как таких земля-то носит?!»

И только Иза сумела найти нужные слова.

– Каждый должен прожить свою жизнь, Марина. И пронести по жизни свой крест. Спокойно, с достоинством.

– Но что же мне делать?!

– Иди работать. Илюшке скоро три, устроим его в хороший сад, в Посадском переулке. Там бассейн, все навороты. Заведующая к нам ходит, а недавно дочку привела. У тебя есть специальность, молодость, красота, нормальные здоровые дети, квартира в центре – что же еще?

Летом мы провели месяц на Изиной даче под Лобней. Осенью Иза сосватала мне двух частных учеников: подготовка в гимназию с почасовой долларовой оплатой. Это был существенный довесок к жалованью учительницы начальных классов. На Новый год притащила подарки: кроссовки для каждого члена семьи.

Некая торговая фирма по-дешевке распродавала выставочные экземпляры, а менеджер фирмы была Изиной пациенткой.

Иза, безусловно, желала мне только добра, но что-то мешало согласиться на ее предложение.

– Что же в школе сказать? – пробовала сопротивляться я. – До конца учебного года целых три месяца, у меня выпускной класс!..

– Скажи как есть: зарплаты хватает на карманные расходы, а чем кормить троих детей?.. Кстати, начинать надо срочно, поэтому сделаем тебе на две недели больничный, я уж об этом подумала. Живет он тут рядом. Все, звони.

И она сунула мне визитную карточку моего будущего хозяина – Давида Михайловича Амиранашвили.

; – Добрый вечер, я от Анастасии Сергеевны Булыжной по поводу работы.

– Когда подойдете? – равнодушно поинтересовался голос с грузинским акцентом.

На мое приветствие не ответили.

– Завтра около трех. Мне так удобно. – Я сделала ударение на последней фразе: нечего разговаривать со мной как с дешевой прислугой.

– Адрес знаете?

Услышав утвердительный ответ, собеседник тут же отключился. Ни здрасти, ни до свидания.

– Нет, Иза, никуда я не пойду! Это выше моих сил. – Я чуть не плакала, положив трубку.

– Все-таки попробуй. Отказаться никогда не поздно. – Иза уже не настаивала – глядела на меня грустно, с сочувствием. – Раз договорилась – сходи.

Только утром я спохватилась, что негоже идти к Амиранашвили в потасканной дубленке и за десять минут до выхода принялась судорожно рыться в шкафу. На глаза попалось пальто цвета топленого молока из шерстяного букле, купленное у Славы Зайцева на третий год замужества. Надевала я его редко, лишь когда ходила с мужем в театр или в гости, а после его отъезда вообще не доставала. Вид дорогой нарядной вещи моментально перенес в счастливое прошлое. К пальто прилагалась черная бархатная шляпка, но она где-то в коробке на антресолях. Не беда, повяжу цветной шифоновый шарф – прошлогодний подарок учеников. А вместо старых зимних сапог надену маленькие ботиночки, черные с малиновой отделкой, каблучок-рюмочка, тоже выставочный экземпляр.

Как всегда ранней весной, утром стоял мороз, и было страшно поскользнуться на обледенелом асфальте, но днем, когда я брела по бульвару от школы к дому Амиранашвили, пригрело солнышко. Высокое с легкими облачками небо весело голубело в подтаявших лужах. Я перешла дорогу, свернула в переулок около магазина «Табак» и не сразу узнала себя в эффектной нарядной блондинке, отраженной витриной.

Жизнь уже не представлялась такой печальной. В конце концов, Амиранашвили предлагает хорошие деньги. А не понравится… буду жить как жила.

Глава 2

Этот дом я помнила с детства. Давным-давно тут была маленькая молочная, где иногда продавали ванильные глазированные сырки. Потом помещение долго пустовало, а в новые времена здесь открылся модный салон красоты.

Фасад выкрасили в причудливый бежевато-сиреневый цвет. Я полюбовалась арочными окнами, живо припомнила тяжелую филенчатую дверь и запах подъезда – несколько раз я бывала в этом доме у одноклассников.

Дверь в парадном заменили на железную. Такую открыть легко – набери только нужные цифры. Без всякого сердечного трепета я нажала «53». Запищал домофон, долго не отвечали, наконец послышался щелчок замка.

Дверь в квартиру была приоткрыта. Амиранашвили не вышел мне навстречу, и я растерянно замешкалась в громадной темной прихожей.

– Зайдите, – раздалось вдруг откуда-то справа.

Пришлось идти на голос.

Хозяин сидел в глубоком кожаном кресле у окна. Я остановилась на пороге комнаты. Между нами возвышалась огромная двуспальная кровать с резным изголовьем, по голубому покрывалу переливались чайные розы.

– Приходить будете в семь. – Он бегло посмотрел в мою сторону и продолжал, глядя перед собой: – Завтрак горячий к половине девятого. Потом уборка, влажная каждый день, сантехника там и все такое. Постельное белье менять через день. В полчетвертого обед. Салаты, первое. Потом стирать, гладить. Если кто будет звонить – ответите, это обязательно. За продуктами будете ездить со списком и чеки представлять. Ужин мясной, плюс овощные салаты. Разнообразные. Две недели испытательный срок. На это время двести долларов, потом – как обещал.

Если бы теперь Амиранашвили подошел и ударил меня по лицу, я бы не удивилась и не расстроилась. Я бы восприняла это как последнюю формальность, завершающую процедуру. От обиды пылали щеки и не хватало дыхания. Но нужно было держать марку, а то он пожалуется Булыжной, а та набросится на Изку – кого ты прислала моему дорогому начальнику? Истеричку? Как посмела?!

Чтобы успокоиться, стала медленно натягивать перчатки. Щелкнула застежками – справилась с собой.

– Я поняла ваши условия. Всего хорошего, – проговорила медленно и двинулась к выходу, покачиваясь на каблуках.

Амиранашвили не издал ни звука. В гробовой тишине стучали мои каблуки. На неверных ногах я дотащилась до первого этажа и в изнеможении остановилась у подъезда…

В моей жизни было много такого, о чем я даже не позволяла себе вспоминать, и, наверное, этот эпизод – не самый страшный. Не страшный вообще. Просто недоразумение. Я пришла сюда, чтобы не огорчать Изу, ни на что не рассчитывая. И все же почему у судьбы не найдется для меня…

Я недодумала, что же такое должно найтись для меня у судьбы, – мимо, шурша фирменными пакетами и громко болтая, прошли мужчина и женщина. Женщина вдруг резко обернулась и шагнула ко мне:

– Стоит!.. И чего это она тут стоит?! Кого это она дожидается?

– Аня, – слабо улыбнулась я, узнав самую шебутную и веселую свою одноклассницу Аньку Вятскую.

– Я-то Аня. А вот ты кто? Ни на одной встрече одноклассников не была. Разведка донесла, что живешь по старому адресу, но не звонишь, не пишешь, не заходишь. Свинья вы, девушка.

От Аньки исходил умопомрачительный запах французских духов и дорогого коньяка.

– У нас, между прочим, сегодня радостное событие. Мы его слегка отметили и собираемся еще. И ты, дорогая, составь-ка нам компанию.

И властно взяв меня под руку, Анька направилась к подъезду.

Без единой здравой мысли я последовала за ней.

– Вы же не знакомы! – уже в лифте вспомнила Анька. – Марина, моя одноклассница, а это Макс.

Макс, сухощавый шатен лет сорока, в длиннополом сером пальто, гостеприимно распахнул двери Анькиной квартиры. Я шагнула в просторный холл. В сверкающем зеркале гигантского шкафа-купе отражались мозаичное окно, низкий стильный диван золотисто-розовых тонов, барная стойка с высокими табуретками, отделяющая нашпигованную техникой кухню от гостиной.

– Аня, как ты все переделала!..

– С тех пор, как ты здесь бывала, воды утекло немало… – Анька водрузила пакеты на стойку, вздохнула. – Макс, займись, пожалуйста, угощением.

…Папа умер десять лет назад. Через год мать замуж выскочила. Кажется, тогда только жить начала. Просто прикол. Похорошела, прям расцвела, а при отце ведь как ведьма ходила. Альфред, новый муж, – этнический немец. Скоро они укатили в Германию. Потом и нам прислали приглашение. Братцу там так понравилось, что он остался. Мать обрадовалась – она всегда его очень любила, больше меня, наверное.

Ты, может, помнишь, здесь была родительская спальня. Мы стену сломали – сделали холл. А там, – кивком Анька пригласила меня за собой, – смотри что. Узнаешь – бывшая Димкина комната?

Белая с золотом спальня утопала в закатном солнце. Анька присела у зеркала, достала альбом с фотографиями.

– Вот посмотри: мать, это они с мужем воркуют, вот Димка у себя в офисе, а это его дочка Кристина. – Она протянула фотографию кареглазой задумчивой девочки.

– Девочка! Всю жизнь мечтала.

– У тебя мальчик?

– Трое.

– Зачем так много? – удивилась Анька.

– Ну, двое – вроде надо так. А потом – девочку хотела.

– Теперь успокоилась?

– Жизнь успокоила. А у вас с Максом нет детей?

– Детей, Марина, рожают от мужей, а не от начальников. – Анька выразительно подняла бровь и спрятала фотографии в ящик. – И кстати, – затараторила она, желая сгладить неловкость, – позовем-ка заглянуть на огонек нашего шведского партнера. Тем более сегодняшними успехами мы обязаны именно ему. Наш шведский партнер, обхохочешься!.. И она схватила телефонную трубку:

– Дод, не поверишь, подписали!.. А вот так… Все, бегом обмывать. Ну что у тебя там еще? Кретин. Ладно, ждем. – Сейчас Дод сюда явится, – сообщила Анька Максу.

– В принципе с нас причитается. – Тот расставлял на стойке тарелки с закусками.

– Расскажи Марине про него!

– Его недавно любимая девушка бросила, – объявил Макс комически грустно.

– Ой, Сомов, ничего нормально рассказать не можешь! Прекрати, свое интеллигентничанье! Короче, он нанял домработницу – Таню с одних известных выселок. А та, не будь дурой, – Анька сделала круглые глаза, – прыг к нему в постель! То-то этот осел обрадовался. Шубку ей купил, на Канары свозил – все тридцать три стандартных удовольствия. Только однажды пришел домой Амиранашвили – Танито след простыл. А вместе с ней исчезли две тысячи баксов, диктофон и золотая цепь…

– Где стаканы под шампанское? – прервал повествование Макс.

– Под шампанское не стаканы, а фужеры! – Анька бодро распахнула застекленную дверцу кухонной полки, и в эту секунду в дверь позвонили.

Амиранашвили! Он долго здоровался за руку с Максом, сказал Аньке комплимент, поставил на стойку бутылку коньяка и вдруг заметил меня: закинув ногу на ногу, я безучастно курила в углу дивана. Он отвернулся, но через мгновение взглянул еще раз. Наверное, решил, что я ему пригрезилась. Как бы не так!

– Представь мне, пожалуйста, твоего гостя, Анюта, – жеманно протянула я.

– Извини, извини. – Анька выдерживала прикольный тон. – Это Дод. Наш сосед, партнер и просто приятель. А Марина – самая очаровательная девочка моего класса, которой, между прочим, предрекали блистательную карьеру певицы, но она избрала поприще педагога. Я правильно говорю?

– Правильно.

– Тогда – за дам! Нам все равно за что пить, а им приятно, – предложил тост Макс.

Смеясь, мы пили шампанское. Я чувствовала легкость и давно забытый азарт, и все-таки нервное напряжение дня то и дело подступало к глазам непрошеными слезами. Хорошо еще, что шел разговор о подписанной сегодня удачной сделке – и ко мне почти не обращались. Украдкой я рассматривала Дода. Крупный, с густыми темными волосами, очень сдержанный. Зашел к соседям, выпить – нацепил белую рубашку. Чудак.

Где-то зазвучала мелодия сотового. Макс дернулся, но усидел под Анькиным взглядом. Сотовый все звонил и звонил.

– Ну, подойди. – Анька печально опустила уголки рта.

– …На работе, где ж мне быть, – бодро докладывал Макс по телефону, одной рукой прижимая трубку к уху, другой открывая дверь в кабинет.

Анька ничтоже сумняшеся отправилась за ним.

– Почему вы игнорируете фрукты? – спросил Дод, когда мы остались вдвоем.

Ну и вопрос! Стало жаль мужика. Тем более если учесть некрасивое поведение Тани. Захотелось сказать что-нибудь примиряющее с жизнью.

– Фрукты я не ем, потому что переела их в детстве. И можно один совет? Не унывайте. Каждый должен прожить свою жизнь и пронести по жизни свой крест спокойно и с достоинством, – отчеканив эту тираду, я почувствовала, что сейчас разрыдаюсь. Совсем отвыкла от шампанского, не говоря уж о коньяке.

– Вы так уверенно говорите – знаете из собственного опыта?

Я молчала. Мой срывающийся голос будет ему чересчур роскошным подарком.

Дод прошелся по комнате от стойки до дивана и неожиданно присел рядом со мной. Спросил:

– Хочешь, я буду заботиться о тебе? Этого мне только не хватало! Внезапно я ощутила невыносимую усталость и скуку. Коньяк и шампанское закончились тяжестью в затылке, а сознание сделалось серо-будничным. Сидишь тут, как в сказке, за готическим, мозаичным окном, слушаешь разные глупости, а дома дети, в сумке тетради, и вообще «жизнь невозможно повернуть назад». Пора. Я поднялась и молча пошла к выходу.

– Вы что, обиделись? – Амиранашвили сменил интимный тон на обычный, деревянный.

– Просто меня ждут. Поздно уже.

– Я отвезу вас.

– У меня муж ревнивый. Амиранашвили недоверчиво хмыкнул. Услышав возню у входной двери, Анька выглянула из кабинета. Она явно была расстроена.

– А вы, я смотрю, поладили. Ну, совет да любовь. Мариш, будь осторожна!

Улица обдала морозной свежестью. На темном небе холодно белели звезды. Поддерживая меня под локоть, Амиранашвили зашагал к навороченной иномарке.

Приветственно пропела сигнализация.

– Мне нужно еще в магазин, – сказала я без всякого выражения, – не хотела изображать благодарность, не хотела нравиться.

Через час, обвешанная такими же пакетами, какие видела днем у Аньки, я возвращалась домой. Амиранашвили невозмутимо накупал продукты на свой вкус: охлажденное мясо, сыр, рыбу, минералку без газа, какие-то приправы, экзотические фрукты.

– Это вы нам коньяк покупаете? – расхохоталась я, представив себя распивающей коньяк с сыновьями на кухне. – Лучше пирожных возьмите.

– Пригодится, – глухо ответил он.

…За дверью слышался смех мальчишек. Его прервала короткая реплика моей матери:

– Вот, оказывается, где ты пропадаешь! – Она осуждающе, но и с интересом смотрела на Дода.

– Давайте продукты, и всего доброго… Спасибо, – немного подумав, прибавила я, сваливая пакеты на пол прихожей.

Щелкнул дверной замок, но отдыха в ближайшие два часа не предвиделось. Сейчас начнется разбирательство.

– Марина, – мама укоризненно качала головой, – что же ты гуляешь, а дети одни сидят, голодные?

– Почему голодные? Я им все оставила.

– Так это на обед, а сейчас время ужина. Позвонила бы, я же понимаю: молодая, погулять хочется…

Сыновья заинтересованно слушали бабушку.

– Я не гуляла, мам. Подвернулась одна работа: срочно набрать документы на компьютере. Клиент остался доволен – и вот мне премия. – Я кивнула на гору пакетов. – Разбирайте, мальчики.

Те, довольные, поспешили на кухню.

– Это ты им говори, – вздохнула мать. – А я видела, как он на тебя смотрел. И пальто ты это зачем достала? Эх, да что там…

фруктами распорядился старший сын: довольно ловко почистил киви, красиво нарезал ананас.

– Так, это мелкому, а ты, Алик, куда лезешь? Руки-то попридержи, уже кусок слопал.

Мы с мамой пили чай с пирожными.

– Я вам обед сварила. Из куска мяса и первое, и второе. Надо готовить, Марина, а вы все кусочничаете.

Моя мама тоже учительница. Она никогда не кричит на меня – только делает длинные монотонные наставления. Но сегодня все, в общем, сошло удачно.

– Этот класс доведу, и все, больше работать не буду. Хватит с меня. С двадцати лет преподаю, сорок лет почти что. – Мама решила, что на этот раз воспитательной работы достаточно, и заговорила о своем: – Ой, забыла совсем, знаешь, что я к тебе среди недели сорвалась? Мне наш родительский комитет к Восьмому марта подарок преподнес. Угадай какой?! Двуспальный комплект постельного белья. Дорогущий, наверно. С шитьем, простыня на резинке. Держи! – Она метнулась в комнату. – Вот привезла, думала тебя порадовать. Может, пригодится когда, – продолжала суетиться мать.

Белье было бледно-лиловым, красивым, прохладным. Я уже отвыкла от подобных вещей. Решила подарить его Изе и успокоилась.

Скоро мать засобиралась.

– Десятый час, пока доеду до Медведкова, одиннадцатый будет. Идти страшно. Хотя с меня и взять нечего. – Мама застегнула серенькое пальто с лисьем воротником, купленное в незапамятные времена в фирменном магазине «Салют». – Никогда не привыкну к этому Медведкову, – бормотала она уже у лифта.

В Медведково мама попала в результате родственного обмена с моим мужем. Оставила нам просторную квартиру на бульварах, сама поехала в хрущобу…

– Подожди! – Я остановила ее в открывшихся дверях лифта, бросила в сумку нектарин и авокадо.

– Зачем это?! – Но лифт уже разлучил нас. Растревоженная, я поплелась в квартиру.

– Ну теперь, мать, колись, где была? – Старший сын, четырнадцатилетний Денис, последовал за мной на кухню и, плотно закрыв дверь, уселся напротив.

– Я же объяснила.

– Это ты бабушке объяснила, я ее огорчать не хотел. Мы-то с Олешкой вчера про домработницу слышали.

– Как слышали?

– Обыкновенно. Ушами.

– И что?

– Мы лучше сами работать пойдем.

– Куда?

– Мало ли!..

– Ты лучше двойки по истории исправь, а это не твоего ума дело.

– Кто это был? Твой новый хахаль?

– А ты знаешь старого? – От обиды кровь бросилась мне в лицо.

– Стыдно мать, русская баба, москвичка, и снюхалась с таким… – Он брезгливо причмокнул. – Просто хоть скином становись.

– Ни с кем я не снюхалась, Денька. Просто зашла к подружке, там ее знакомый сидел, она его попросила меня отвезти.

– Ты же в домработницы ходила наниматься…

– Так это в одном доме.

– А с домработницей что?

– Ничего. Не договорилась.

– Yes! – Денис дернулся на табуретке – современная форма выражения восторга.

Помолчали.

– А за жратву кто заплатил? Небось это целая твоя зарплата!

– Он заплатил, Денис.

– То-то ты вчера даже на клоунов Альке не дала.

– Ну а теперь точно дам. Продуктов-то надолго хватит. А ты хочешь на клоунов?

– Не на клоунов. Дай просто так сто пятьдесят рэ.

– Зачем ? – насторожилась я.

– Дашке подарок на Восьмое марта куплю. Она мне на Двадцать третье февраля крутой диск подарила. Неудобно.

– Кто это Дашка?

– Соколова.

И, не желая развивать тему Дашки Соколовой, сын поспешил удалиться.

Глава 3

На перемене между третьим и четвертым уроками ко мне в класс зашла директриса, надушенная и разряженная, как на бал.

– Вы ведь участвовали в прошлом году в конкурсе «Учитель года»? И даже диплом какой-то получили?

– За кабинет, – ответила я односложно.

Со вчерашнего дня у меня появилась манера держаться независимо. Спасибо Амиранашвили.

Директриса обвела класс медленным взглядом, похлопала накладными ресницами. Ни «хорошо», ни «плохо» не сказала.

– В апреле дадите открытый урок на город Лучше по словесности.

– Прекрасно, – обрадовалась я, – там как раз Ахматова по программе «Мужество».

– Мужество, патриотизм… это сейчас не очень в моде. Сделайте лучше урок о весне, – посоветовала прекрасная дама.

И в этот момент меня позвали к телефону.

– Все хорошо, Маришка? – зазвенел в трубке Анькин голос.

– Нормально. А у вас?

– А у нас беда. Дод уж три раза приходил: телефон-телефон. Я говорю: не могу дать без ее разрешения. – Позвони-позвони. Я уж тебя на работе разыскала. Как вы с ним вчера-то?

– Никак. И вообще, Анька, не до того мне.

– Понял. Скажу: Додик, от винта. Ну, целую, звони.

После уроков я отправилась в библиотеку, потом на частное занятие. Возвращалась домой в сумерках, перебирала в памяти вчерашнее… Анька не дала Доду мой телефон, и теперь все… У Булыжной он вряд ли спросит… Меня обгоняли пары, спешившие от метро «Чистые пруды» к «Современнику», зажигали фонари, пахло весной. Март, хотя и весенний месяц, но как зимний, а в апреле уже настоящая весна. В апреле у меня открытый урок. Мужество не в моде… А что, интересно, в моде, голубизна? Ладно, раз не в моде, будем говорить о весне… Где-то была хорошая книга про Тютчева – в шкафу или на антресолях, а, вспомнила– у детей… Точно!

Свет горел в двух окнах: на кухне "и в детской. Денька, наверно, играет на компьютере, а Илюшка на кухне рисует акварелью… Раскапризничается, не захочет краски убирать, а время ужинать – скоро семь. Привычным движением я повернула ключ в замке. В прихожую вышел чем-то смущенный Денис.

– Привет, мам. А у нас гости.

– Какие гости? Даша Соколова?

– Нет, не Даша. Угадай с трех раз.

– Знаю, Иза.

– Иза на этой неделе вечером работает.

– Бабушка?

– Мимо.

Я прошла на кухню и остолбенела. Положив локти на стол и слегка опустив голову, у меня на кухне сидел… Амиранашвили. А перед ним стоял стакан минералки без газа.

– У вас редкий дар: появляться в ненужное время в ненужном месте.

– Посмотри, что Давид Михайлович тебе принес. – Денис внес огромный букет темно-бордовых роз.

Цветы были воткнуты в безобразной формы хрустальную вазу, подаренную мне когда-то свекровью. Видела бы она!

– Давид Михайлович?! Да вы, я смотрю, подружились.

– Марина, я так рад вас видеть. – Дод поднялся, положил руку мне на плечо.

Я почему-то ничего не ответила.

Ужинали жареной осетриной и фруктами из вчерашних запасов. Я поставила на стол французский коньяк, а Дод принес еще сухого вина и налил детям. Объяснил: так принято в Грузии.

– А вы тоже пили вино, когда были маленьким? – не поверил семилетний Илюшка.

– Да, пил, как все.

– А что вы еще в детстве делали?

– В школе учился, в футбол играл. Потом в университет поступил.

– В московский?

– В тбилисский.

– А в футбол вы хорошо играете?

– Давно не играл. Теперь больше в теннис.

– Я в теннис не умею. Могу чуть-чуть только в настольный. Поучите меня?

– Не проблема.

– Давид Михайлович, а вы… это… на каком факультете учились? На экономическом?

– На химическом.

– А у меня по химии тройка.

– Да ты у нас воще… двоечник!

– Ща договоришься!

– Мам, скажи ему!

– Химия трудная.

– Давид Михайлович, а вы дрались в детстве?

– Дрался. – И Дод загнул увлекательную историю, его роль в которой была вполне симпатичной. Я маленькими глоточками пила коньяк, потом начала убирать со стола. Дети отправились в комнату, оттуда послышался звук телевизора.

Дод закурил, открыл форточку.

– Дурная привычка, никак не могу избавиться.

– На что вы рассчитывали, когда шли сюда?

– На встречу с ревнивым мужем. Ничего ответил, грамотно. Но мне уже не хотелось обострять. Все-таки приятно, когда о тебе заботятся!

– А чем занимается ваша фирма? – Я решила переменить тему.

– Лекарствами.

– Производством или продажей?

– Это не совсем простой вопрос. По статусу мы дилерская компания… Вообще, Марина, зачем вам это? Лучше расскажите мне о себе.

Наверное, хочет услышать, как меня с тремя детьми муж бросил.

– Ну кое-что вы и без меня знаете…

– Да, я, честно признаться, интересовался.

– А кое-что сами заметили. Он задумался.

– Вы немногословны, легкоранимы, но держите себя в руках… И замечательно готовите. Вообще, вы необыкновенная женщина, Марина. И такая красивая!

– Да? – Я улыбнулась, поощрительно глядя на него.

– Когда мы узнаем друг друга лучше… – W вдруг он резко оборвал себя, шагнул ко мне, обнял.

– Поедем ко мне, Марина…

В хрипловатом шепоте я услышала тоску и нежность. Кухня, накренившись, поплыла у меня перед глазами.

– Потом, Давид…– выговорила я, собрав остаток сил. – Давай я тебе наш телефон запишу, или ты уже знаешь?

– Я хотел, чтобы ты сама…

После чая Давидом завладели дети. В приоткрытую дверь детской я видела его то сидящим у компьютера, то склонившимся над книгой. В половине одиннадцатого ему позвонили на сотовый, и Амиранашвили стал прощаться.

– Я с вами. – Денис поспешно накинул куртку.

Едва за ними захлопнулись двери лифта, как на пороге своей квартиры возникла Иза.

– Марина, кто это?

– Амиранашвили.

– Ты что, с ним спишь?

Меня поразило ее лицо, тревожное и печальное.

– Нет, что ты…

Просто удивительно, как все блюдут мою нравственность!

Насколько смогла ясно, я изложила Изе события последних двух дней. Она задумалась.

– Да, история. Если б не знала тебя, сказала: выдумки какие-то. Или ты все-таки чего-то недоговариваешь? А я его вчера в подъезде встретила. С работы шла, столкнулись нос к носу. Мне он, знаешь, не понравился.

– Чем же это?

– Он какой-то, – Иза прищурилась, подбирая точное слово, – потребитель, что ли…

– Так с меня и взять-то нечего, – рассмеялась я.

– Не в этом дело, любой мужик – потребитель, это их природа. Но этот особенный – требовательный, жесткий и очень непростой, Марина. Трудно тебе с ним будет.

Мне вспомнилась тоска, звучавшая в голосе Амиранашвили. Может быть, обнимая меня, он хотел забыть Таню… И куда это он так заспешил?

Вернувшийся Денис будто светился изнутри. – Классный мужик, ма. И тащится от тебя.

– Значит, не станешь записываться в скины?

– Не, я серьезно. Он мне так химию объяснил! Жучка двадцать раз повторила – ничего не понятно, а он в шесть сек!

– Слушай, а почему ты его к нам пустил?

– Я не пустил – мы сначала на лестнице разговаривали.

– И что ж он тебе такое сказал?

– Секрет фирмы! А ты видела, какая у него тачка?

– Какая?

– Последняя модель «БМВ»! Нефигово.

Глава 4

По-моему, предпраздничные дни лучше самих праздников. Уроков в школе почти нет: в класс постоянно заглядывают поздравляющие, а разленившиеся ученики просят: «Расскажите просто так что-нибудь интересное». После трех-четырех таких уроков мы собираемся у завуча выпить шампанского. Восьмое марта – праздник, любимый в народе. Все оживлены, на душе легко и радостно.

В два часа с пакетами и букетами я уже бежала домой навстречу приятным предпраздничным хлопотам. В такие дни даже обычные хлопоты воспринимаются по-другому. Я с удовольствием вымыла зеркало в прихожей, пропылесосила полы, убралась на кухне. Позвонила маме, потом институтской подруге Милке и, наконец, после недолгих колебаний набрала Анькин номер.

– Аня, с наступающим!

– Ой, Маришка, счастья, здоровья, любви! Кстати, знаю-знаю, в курсе всех твоих последних успехов. – Она рассмеялась. – Ты, вообще, чем в выходные занимаешься?

– Да так, ничем.

– Может, заеду за тобой, погуляем?

– Конечно, только позвони сначала. И мы распрощались.

Сказав, что не имею планов на выходные, я слукавила. С самого утра я ожидала появления Дода, и когда поздним вечером поняла, что он не позвонит, праздничное настроение слегка испортилось.

Правда, следующим утром праздник продолжался. Проснувшись, я, к великому удивлению, почувствовала в квартире запах ресторанной еды. Оказалось, это не глюки. Мальчишки, предводимые Денисом, жарили на кухне мясо с додовскими приправами. На столе меня ждали подарки: букет мимозы, бледно-розовый лак для ногтей и акварельный рисунок Илюшки. Между куполами и пестрыми башенками волшебного города проглядывало нежно-голубое небо.

– Мы желаем, мама, чтоб мир вокруг тебя был прекрасен, как на этом рисунке!

– Неужели Илюшка нарисовал?

– Срисовал из «Аленького цветочка». Я глазам своим не верила.

Мясо было не только ароматным, но и сказочно вкусным, зато грязной посуды – полная кухня. Как им только это удалось?

После завтрака первым засобирался Денис. Уходя, незаметно прихватил небольшой шуршащий пакетик – подарок Даше Соколовой. В двенадцать зашел одноклассник Олега – через час в соседнем кинотеатре начиналась «Атака клоунов». Илюшка раскладывал альбом и акварельные краски.

– Хоть приставать никто не будет, – бормотал он, довольный уходом старших.

Перемыв гору посуды, я прилегла на диван. Сначала лежать было приятно, потом стало скучно. Я взяла с полки книжку, но мысли путались, трудно было следить за прочитанным. Я задумалась.

Иза права: все у меня есть… Интересная работа, хорошие дети, заботливая мама, надежная подруга. Нет только одного – любви. Но это одно как ложка дегтя в бочке меда.

Припомнилось прошлое…

За Костю, отца мальчиков, я вышла в девятнадцать. Через год родился Денис. Муж работал ночами, чтобы прокормить семью. Я разрывалась между грудным ребенком и институтскими лекциями. Вздохнуть некогда – какая любовь…

Потом было много хорошего: мы растили детей, обустраивали дом, путешествовали. Но, наверное, что-то безвозвратно погибло в тот ранний, тяжелый период нашего брака. Может, Костя тоже ощущал это… а потом он уехал – все оборвалось.

Примерно через год после его отъезда в меня влюбился отец моей ученицы Светы Макаровой – подлечившийся алкоголик. Семью он давно забросил, но вдруг зашел поинтересоваться школьными делами дочки. Назавтра я мельком видела его у школы, потом он стал приходить каждый день. Застиранная белая рубашка, темные провалы на месте передних зубов, робкий бегающий взгляд.

– Твой пришел, – смеялись сослуживицы.

Он приносил дешевые коробки шоколадных конфет и неуверенно вручал мне. Иногда я сразу отсылала его, иногда вместе шли по бульвару к моему дому. Почти не разговаривали. Я жила тогда своим горем и мало обращала внимания на окружающее.

После каникул меня вызвали в кабинет к директрисе.

– У меня нет слов охарактеризовать ваше поведение, – отчеканила та.

– Что случилось, Галина Васильевна?

– Вы, школьный учитель, извините за выражение, путаетесь с женатым мужчиной на глазах у его дочери. Где ваш педагогический такт? Где человеческая порядочность?! То, что вас бросил муж, не дает вам права разрушать чужие семьи.

…После уроков он стоял в школьном дворе на своем обычном месте.

– Не появляйтесь здесь больше, – проходя мимо, посоветовала я.

– Почему? – Сразу сник, стал совсем уж беспомощным.

– Не хочу разрушать чужие семьи…

В понедельник Макарова не пришла в школу.

– Где ты была, Света? – спросила я на следующий день.

– На похоронах, папка умер.

– Господи!!! Почему?!

– Он же кодированный. А тут опять нажрался, – солидно объяснила девочка, копируя материнские интонации.

И вот после всего этого является Дод. Смотрит с обожанием, дарит розы, словно переселяет в волшебную страну. Но не успела я даже оглядеться в этой стране, как снова надо собираться назад.

– Нет, не хочу!

Я резко поднялась, села. Взгляд упал на настенные часы – половина пятого. Весь день на диване не пролежишь… В прихожей меня ждала прекрасная картина: посередине в грязной луже валялись ботинки Олега, а сам Олег, стоя на пороге детской, истерически орал на младшего:

– Развел тут бардак со своей мульней, а мы с Денькой убирать должны!

– Я тоже за тобой убираю. – Илюшка, не сдаваясь, пихнул брата в живот.

– Ах ты, малявка. – Олег замахнулся, но раздумал, заметив меня.

Я молчала, подавленная ощущением бессмысленности уходящей жизни.

Дод позвонил вечером следующего дня.

– Марина, я должен объяснить тебе… Возникли проблемы с таможней – срочно пришлось ехать в Питер.

– Но все, я надеюсь, обошлось. – Я старалась говорить приветливо, не слишком официально, но и не слишком радоваться.

– В общем обошлось. По телефону поздравлять тебя не буду. Заеду за вами завтра.

– Во сколько?

– В одиннадцать.

– А куда мы поедем?

– В Звенигород.

Вот, все решил за меня… А хорошо это или плохо? Я задумалась.

– Марина, – позвал Дод. – Почему ты молчишь?

– Прощаюсь со своей независимостью.

– Правильное решение.

По случаю загородной прогулки мальчишки вскочили ни свет – ни заря. Сквозь сон до меня доносились их переругивающиеся голоса. Я открыла глаза: весеннее солнце заливало комнату, в распахнутую форточку пахнуло морозцем, чуть колыхалась тюлевая занавеска. Меня охватило предчувствие счастья.

Еще с вечера я решила, что поеду в Звенигород в джинсах и коротком шерстяном джемпере цвета выгоревшей соломы. Спереди аппликация: темно-зеленые болотные травы, коричневый бархатистый камыш чуть склонились под озерным ветерком. В комплекте с джемпером длинный темно-зеленый, в цвет трав, жакет без пуговиц. В нем-то и было все дело. Когда без пяти одиннадцать Дод позвонил по домофону и дети, на ходу застегиваясь, помчались вниз, я с ужасом обнаружила, что жакет торчит из-под куртки. Ехать в одном джемпере в лес холодно. Надеть жакет, а вместо куртки старую дубленку – испортить себе настроение на весь день. Я вытащила дубленку из шкафа, но тут же с досадой убрала обратно. Придется снимать травяной наряд. А жаль – он мне так идет. Я внимательно посмотрела на себя в зеркало, и в этот миг на мои плечи опустилась… лисья шуба. Рыжий, почти красный мех сливался со вспыхнувшими щеками. Я медленно обернулась: Дод стоял прислонившись спиной к двери.

– Поздравляю тебя с праздником, Марина. Вот, примерь.

Я машинально просунула руки в рукава, машинально застегнула крючки… Не слишком расклешенный, прикрывающий колени свингер. Воротник можно застегнуть на шее, а можно разложить по плечам. Густой пушистый мех блестел даже в нашем полутемном коридоре… Модель не самая модная, но если бы я сама покупала себе шубу, то выбрала бы именно такую. Безумно дорогая, но… это была нужная вещь в нужный момент!

– Как ты смог догадаться? – только и выговорила я.

Дод привлек меня к себе, учащенно дыша, отыскал губами губы. Тело затрепетало в сладкой истоме. Хотелось, чтобы эти властные руки не разжались никогда. После долгого поцелуя я спрятала голову у него на груди.

– Марина, нас ждут. – Это было сказано очень вовремя, потому что через секунду в квартиру вбежал Илюшка.

– Мама, что ты так долго? – требовательно спросил он.

Я видела сына как сквозь толщу воды, не понимала, зачем он здесь. Только в машине оцепенение начало медленно проходить. Проехали центр, замелькали парадные фасады Кутузовского. Давид спокойно вел, непринужденно болтая с мальчиками. Как ему это удавалось? Я закрыла глаза и стала додумывать сцену в прихожей.

– Мам, – донесся до меня голос Олега, и по интонации я поняла, что сын обращается ко мне не в первый раз. – Ты взяла фотоаппарат? Взяла или нет?

Выйдя из машины, я обнаружила, что забыла не только фотоаппарат, но шапку и перчатки. Пришлось повязать на голову шарф, поднять воротник, а руки сунуть в карманы.

Снег горел на солнце как бриллиант, казалось, по лесу тут и там рассыпаны драгоценные камни. Я не спеша шла по широкой березовой аллее среди этой роскоши.

Сперва Денис ни на шаг не отходил от Дода, что-то серьезно рассказывал ему, потом1 не выдержал тон, погнался за братом, полез на дерево. Олег обрадовался: ему тоже хотелось принять участие в разговоре, но он робел Илюшка пытался делать наброски с натуры крепко сжимая в покрасневших пальцах блокнот. Я чуть замедлила шаг, и Давид догнал меня на тропинке, спускающейся к реке.

– Тебе хорошо?

– Нет, Давид, хорошо это не то слово. Другая реальность.

– Завтра я лечу в Стокгольм, Марина. Надеюсь, ты будешь вспоминать обо мне?

– Уже завтра?!

– Это не от меня зависит – дела фирмы.

– А когда ты вернешься?

– Примерно в десятых числах апреля. Но звонить буду каждый день. Сейчас вернемся в город – возьмем тебе мобильный.

– Давид, я не хочу, чтобы ты уезжал. – Я опустила голову, и он, как маленькую, погладил меня по волосам.

– Не будем говорить об этом – будем праздновать. Поедем в ресторан: хорошая кухня, оркестрик, выпьем шампанского.

В меню загородного ресторана «Король-Олень» преобладала дичь, но Давид посоветовал заказать их коронное блюдо – жаркое из баранины. Сам он ел форель с овощами. Мальчики, стремившиеся попробовать всего, сошли с дистанции уже после закусок. Впрочем, какой-то сложный десерт она все-таки одолели. Мы пили кофе, когда в зале появились музыканты.

«Сейчас начнется», – внутренне содрогнулась я.

Получив в юности серьезное музыкальное образование, я почти физически страдала от фальшивых звуков. И вдруг – видно это был мой день – полилась чистая задумчивая мелодия. Призывно и грустно звучала флейта – сольный инструмент, остальные деликатно вторили ей.

– А ведь это флейта Пана, лесного бога, – шептала я.

Мы танцевали. Давид обнимал меня бережно, будто я была фарфоровой вазой. Я льнула к нему, не различая окружающего, а музыка завораживала, околдовывала, манила вдаль по освещенному фарами шоссе, на потонувшие в огнях московские проспекты, в международный аэропорт Шереметьево, в северный европейский город…

Прочь сердце рвется, вдаль, вдаль, вдаль…

Вид родной квартиры в два счета вернул чувство реальности. Дети, опьяненные весенним лесом, наскоро умылись и уснули. Только Денис как ни в чем не бывало уселся играть с Давидом в шахматы.

От радостного смятения утра не осталось и следа. Даже когда о тебе заботятся, проблем не становится меньше. Просто это другие проблемы. Сейчас они доиграют партию, и я останусь наедине с этим малознакомым человеком, от которого приняла дорогой подарок. Дальнейшие события предрешены и неизбежны. От меня, к сожалению, ничего не зависит.

Не строить же теперь перед ним недотрогу. Иза, как всегда, права: умный и хитрый, мне с ним не тягаться.

«Ладно, – успокаивала я себя, – сегодняшних глупостей уже не исправишь. А утром отдам ему шубу, телефон, и все. Конец – делу венец».

Денис сложил шахматы в коробку и вышел, потушив свет. Мы сидели в разных углах комнаты, освещенные торшером, молчали. Потом я не выдержала:

– Ты останешься или уедешь?

– Я сделаю так, как ты хочешь.

– Я… Я не знаю, Давид.

– Ты должна этого хотеть…

Я снова испытала смятение… Два дня назад, лежа на этом диване, я в тоске звала Давида. И вот он здесь. Может, придется раскаиваться потом… Я вспомнила жгучее счастье сегодняшнего утра. Чему я так радовалась? Шубе? Ему! Его глазам, губам, прикосновениям, поцелуям… К тому же мы целый день развлекались за его счет. Такое поведение называется некрасивым словом.

– Оставайся, Давид…

– Ты уверена? Хорошо подумала?

– А нужно здесь думать? – раздираемая противоречиями, я резко встала, начала стаскивать с дивана подушки.

– Ты волнуешься, Марина? Напрасно. Ты Действительно дорога мне. – Он стоял совсем близко, не решаясь обнять. Потом, как тогда в лесу, осторожно погладил по волосам…

Он оказался удивительно чутким любовником. Мое отчуждение быстро исчезло. Горячая волна желания, поднимавшаяся откуда-то из глубины естества, мешалась с первозданной нежностью и грустью надвигающейся разлуки. Пары этого дивного коктейля кружили мне голову всю ночь… Никогда я не испытывала ничего подобного!!!

Под утро Давид задремал. Я лежала у него на плече, а за окном таяла бессонная ночь, уступая место рассвету. О, этот предрассветный час, многократно описанный и воспетый! Именно он расставляет все точки над «i» в отношениях любовников, причем последнее слово принадлежит обычно мужчине. Мне стало страшно. Смутно пронеслись в голове обрывки каких-то черно-белых фильмов, потом вдруг совсем некстати выплыл старый анекдот. Утром проститутка напоминает уходящему от нее офицеру: «А деньги?» – «Гусары денег не берут!»

Я рассмеялась – он очнулся от неглубоко го сна.

– Давид, – шепотом позвала я, стараясь скрыть свою предрассветную тревогу.

Он не ответил – только крепче обнял.

– Давид, – я растворялась в его объятьях, – когда самолет?

– В полвторого. – Он окончательно проснулся. – А выйду в полдесятого. В офис нужно заехать.

Комната стремительно наполнялась светом. Иногда время тянется, иногда летит. Сегодня Оно наступало. В семь я тихо выскользнула в коридор и спрятала вещи Давида подальше в шкаф. Потом приготовила чай, налила в термос, намазала бутерброды. За пятнадцать минут до выхода разбудила детей:

– Быстро вставайте! Я проспала.

Пока они умывались, рассовала бутерброды по рюкзакам.

– Мам, дай нам с Олегом на спрайт, чай – Илюшке.

Порывшись в кармане, я протянула какие-то деньги и с облегчением вздохнула, когда за сыновьями захлопнулась дверь. К счастью, мне торопиться некуда: с утра у моего класса английский, потом физкультура.

Из зеркала в ванной на меня глянуло бескровное лицо. Темные круги парадоксальным образом усиливали выразительность широко раскрытых зеленых глаз. Губы пылали. Вырез бирюзового халата был слишком глубок. И вообще в облике этой особы чувствовалась призывная уверенность, и даже смятая прическа не портила дела. Ночь с Додом превратила тихую домашнюю женщину в сексапильную оторву. А вдруг он испугается, увидев меня такой?

Я приняла душ, на лицо тонким слоем положила румяна, бледно-розовой помадой подкрасила губы и поспешила на кухню готовить наш первый с Давидом завтрак.

Глава 5

Череда морозных солнечных дней сменилась пасмурной оттепелью. Ночью лепил мокрый снег, а утром уже таяло. За окнами класса звенела капель. После бессонной ночи мир казался хрупким и звенящим. Или это от напряжения звенели нервы?.. Ученики наклонились над тетрадками, медленно, отвыкнув после праздников, писали, кое-кто тихонько переговаривался, а двоечник Артамонов рисовал.

Я заглянула через плечо:

– Ты что, рисуешь?

– Упражнение пишу!

Я полистала тетрадь, на последней странице цветными ручками были нарисованы самолеты… Давид сейчас смотрит в иллюминатор на облака. Сидеть ему неудобно – некуда ноги деть… Господи, никуда он не смотрит – он спит! Я так живо увидела его дремлющим в откинутом кресле в салоне самолета.

– Марина Ильинична, я больше не буду, – затянул напуганный моим долгим молчанием Артамонов.

– Вот и не надо. – Я села рядом, стала объяснять ему упражнение. Он писал, напряженно посапывая. – Понял теперь?

– Понял. Вы мне оценку поставите? А за окном все звенело.

По дороге домой я купила двух кур-гриль, лаваш, свежие помидоры и яблоки гольден. Выложила все это богатство на кухонный стол л, бросив в кресло скомканное платье, блаженно растянулась поперек дивана. Закрытые глаза будто отгораживали от реального мира. Лежала, не спала – грезила. Сколько времени прошло так? И вдруг в сумке запел мобильный. Я понеслась на зов Дода, путаясь в длинных полах халата.

– Марина, как ты?

– Хорошо. Ты где, Давид?

– Еду из аэропорта.

– Тебя встретили? —Да.

…Я же ничего о нем не знаю: куда он едет, с кем, где будет жить. И он не рвется рассказывать о себе…

– Марина… – Он вдруг прервался. – У нас с тобой еще будет все… Ты не должна огорчаться.

– Я не огорчаюсь, Давид. Мне правда хорошо, и я очень жду тебя. – От непривычки говорить по мобильному мне хотелось Кричать, несмотря на прекрасное качество связи.

– Я позвоню еще.

– Конечно, звони.

Только отсоединившись, я сообразила, что так и стою босиком посреди коридора, а телефон сжимаю так, что побелели пальцы.

Какой серый непроглядный день, но и он может принести счастье! Я подошла к окну, отодвинула штору и в который раз за последнее время не поверила своим глазам: на подо коннике лежала пачка долларов.

…Мама всегда внушала мне: у мужчины нельзя брать деньги. Отношения должны быть бескорыстными, а продажная любовь… Боже упаси. Другое дело – подарки к празднику, но не слишком дорогие. мама я никогда об этом не задумывалась– жила мамиными понятиями. Давид разбудил во мне древний инстинкт женщины. Мужчина приходит с охоты, приносит добычу, уходит снова, а она ждет у очага и поддерживает огонь. При мысли об очаге я почувствовала, как тянет с улицы сырым холодом.

«Все это так естественно. – Я продолжала рассуждать, уютно устраиваясь под одеялом и положив на пустую подушку рядом мобильный телефон. – Мир в общем консервативен Что поменялось с древних времен?» Последняя моя мысль была об Аленушке из сказки «Аленький цветочек», которая полюбила чудовищного зверя за то, что он заботился о ней. А ведь Давид не чудовище…

Щелчки выключателя ворвались в глубоким сон. Кто-то непрерывно зажигал и гасил свет.

– Мам, – конечно, это Олег (кто же еше?), – вставай, Иза пришла. – Я издала гортанный звук, означающий пробуждение, и сын, ободренный, продолжил: – Илюшка трояк получил – домашку вчера не сделал. Прихожу за ним на продленку – он ревет. Я тройку по алгебре исправил. А Денис на тренировке…

Иза боком сидела у стола, держа на коленях коробку с тортом.

– Видела шубу, видела изобилие, – она кивнула на помидоры, яблоки и недоеденную курицу, – а теперь вижу женщину нового русского. Скоро он повезет тебя на Канары.

– Почему именно на Канары?

– Не ты первая! И идут ведь все к нам. Сначала прилетают как на крыльях, а потом проблемы начинаются.

– Какие проблемы? Болезни?

– И не только… Вся проблема в том, что кругом полно молодых бессовестных баб, и каждой есть дело до богатого мужика!

Я привыкла доверять Изе и следовать ее советам, но видеть, как она препарирует мою любовь опытными руками врача-гинеколога…

– У тебя, Иза, трезвый взгляд. Но он какой-то однобокий, циничный, если хочешь. Нельзя всю жизнь свести к гинекологии.

– А в чем, по-твоему, жизнь? – Мой ответ ее явно обескуражил.

Она прежде всего неоднозначна. И в ней есть место всему. А потом, вспомни свою любимую пословицу: мужчина никогда не уходи г к кому-то, он всегда уходит от кого-то.

– Ладно, – Иза примирительно усмехнулась, – поживи, порадуйся, а потом вернемся к нашему разговору. Расскажи, как вы провели праздники.

– Ездили в Звенигород, потом ужинали в ресторане…

– А сейчас где он?

– В командировку уехал. В Стокгольм.

– Понятно. Звонил уже?

– Звонил. – Чтобы не провоцировать Изку, я умолчала про мобильный и доллары.

– Да, начинается у всех красиво, а потом… – Та не желала слезать со своего конька. – Вот мы Восьмого марта в гостях были. Сережкин друг, Бондаренко такой. Они в университете учились. Теперь этот Бондаренко построил дом в Раменском, квартиру продал. Дом, я тебе скажу… Первый этаж: громадный холл, гостиная, столовая, ну, кухня, естественно. На втором спальни: их с женой – просто Людовик XIV, сыновей, гостевые, и при каждой санузел отдельный. А третий этаж – огромное пространство в стиле кантри. Весь дом утопает в цветах… Ладно, не важно.

Жену его, Светку я сто лет знаю. Они с нами в одно время поженились. Этот Бондаренко по молодости такой непутевый был, с работой у него не клеилось. Она вечно на двух работах, и все равно проблема лишних килограммов. А сейчас… Сыновья уже взрослые, старший женат, муж целый день на работе, а она сидит в этом трехэтажном дворце и вся высохла.

– Почему? Болеет?

– Не болеет. А за Женьку боится… Такой стал презентабельный мужчина: одет, подстрижен, надушен. Выглядит прекрасно, моложе ее. Может, у него кто и есть, просто она не рассказывает. Я ей говорю: иди работай. Она: кому я нужна. Была классным экономистом, после перестройки выучилась на бухгалтера. А теперь – кому я нужна… Сергей мой увидел этот дом и загорелся – давай напряжемся и тоже такой построим. Я думаю: зачем мне напрягаться, чтоб потом высохнуть, как Светка. Работать от такого дома не пойдешь: там все время есть чего делать. А он обрадуется, хвост трубой! А ты еще и зависеть от него будешь. – Иза вытащила ложку из чашки с остывшим чаем. – Не дай бог зависеть от мужика!!!

Глава 6

Жизнь постепенно входила в будничное русло. Впрочем, это была уже совсем другая жизнь, респектабельная и счастливая, с мобильным телефоном в сумочке, по которому Давид, преодолевая расстояние, звал:

– Марина!

На следующий день я сказала ему про деньги.

– Пока меня нет, ты не должна ни о чем беспокоиться. У тебя что-то намечалось на работе – купи себе новое платье.

Неужели он помнит?! Вечером я позвонила маме.

– Тебе теперь не дозвонишься, – мама не сердилась, говорила с веселой иронией, – то трубку никто не берет, то Олег отвечает, что ты спишь. И это средь бела дня.

– Да, тут праздники, суматоха.

– Как его зовут? —Мама поставила вопрос ребром.

– Давид.

– Так и говори. А то работа на компьютере… Глупость какая! У тебя на лице все написано.

– Я, между прочим, тоже тебе звонила вечером перед праздником – а никто не отвечал.

– О, это мы с Ириной на концерт ходили в Малый зал консерватории. Бетховена слушали. Ирина все вспоминала, как Илья играл эту вещь. – Мамин голос дрогнул.

…Отец умер семь лет назад, казалось, очень давно. А мама все не могла смириться.

– Давай отметим праздник завтра, раз не получилось вовремя. Приезжай к нам, только часов в шесть вечера – днем у меня частный урок.

Накрыть стол я решила во вкусе мамы —патологической сластены. Даже салат приготовила сладкий: яблоки, апельсины, огурец, отварная курица, немного копченой ветчины. Сверху эта чудовищная смесь посыпалась тертым сыром.

Мама осталась довольна всем, даже мной, что вообще-то бывало нечасто.

– Как немного женщине надо. Да ты просто красавица сегодня, Марина!

– Почему немного? – У нас царила редкая гармония: мне хотелось говорить, ей интересно было слушать. – Давид – это очень даже много.

– А что, он был женат, дети у него?

– Я ведь почти ничего не знаю о нем. Он глава дилерской фирмы…

– И все? А вот это плохо. Вдруг он решил тебя обворовать?

– Не обворует! Чего у нас брать-то?!

– Как это чего?! Видеомагнитофон, телевизор, хрусталь…

Я представила Дода, вытаскивающего из квартиры уродливые хрустальные вазы. Получилось уморительно.

– Не думаю, мама, чтоб ему это было нужно. И потом, мы же не на улице познакомились.

– А где?

– У Вятской, помнишь в школе со мной училась?

– У этой?! – Мама всегда осуждала Аньку за слишком легкий характер и безалаберность. – Ты что же, с ней общаешься? Ну и как она?

Разговор принимал все более неприятный оборот. Мама затаилась. Сейчас она все выспросит и произнесет обвинительный монолог.

Лучше бы я молчала.

– Она как все, мама. Но держится, не унывает.

– А что у Олега в четверти по алгебре выходит? – Мать переменила тему – маневр удался. Она знала, что учеба дается Олегу трудно.

– Тройка, наверно.

– Вот, у сына тройки, а ты бегаешь в гости к Вятской!..

Вечер был испорчен. Но ничто не могло поколебать моего безмятежного настроения. Прощаясь, я поцеловала маму и незаметно сунула ей в карман две стодолларовые бумажки.

– Что это? – недовольно спросила она – видно не хотела примирения.

– Подарок. – Счастливому человеку легко быть великодушным. – Я поздравляю тебя с праздником.

…Как-то Давид попросил меня позвонить Сомову в офис: срочно надо было что-то выяснить, а телефон был занят.

– Пусть он перезвонит мне как можно скорее!

Я набрала сомовский номер. Трубку взяла Анька. Выслушав меня, она расхохоталась:

– Дод уже сделал тебя своим секретарем?

– Он просто попросил, мне передать нетрудно.

– Ну вот, а говорила, не до него. Слушай, Марин, давай все-таки погуляем в субботу, как собирались. Я заеду за тобой часиков в одиннадцать.

У Аньки был маленький «фольксваген» неяркого, но насыщенного синего цвета.

– У шикарной женщины машина под цвет глаз, – процитировала я старый анекдот.

Анька будто обладала какой-то удивительной аурой беззаботности: в ее присутствии хотелось шутить, вспоминать анекдоты, прикалываться – как говорили в детстве.

– Едем завтракать. Я знаю один ресторанчик, там так варят кофе… – Анька, не глядя в зеркало, поправила модную в этом сезоне прическу, посмотрела на меня заговорщицки и подмигнула.

К кофе мы набрали тостов, пирожных и по рюмке коньяка.

– Знаешь, ненавижу выходные. Сомов с женой– как подумаю… не могу просто!

Я видела, что ей хочется рассказать.

– Давно вы с ним?

– Почти десять лет. Он ведь меня от смерти спас, не поверишь.

– Почему от смерти?

– Скажешь тоже, Маринка, почему. Да потому, что я умирать собралась и только ждала, когда смерть за мной явится.

– Что-то на тебя это не похоже!

Анька помолчала, подумала, потом отринула сомнения и заговорила, то поспешно, увлекаясь, то с трудом, подбирая слова.

– Я замуж вышла в девятнадцать лет, мы ведь с тобой тогда уже не общались.

Я кивнула.

– Понимаешь, очень боялась повторить судьбу матери: отец нормально зарабатывал, не пил, но до того был скучным! Мать около него хирела. Я искала интересного человека и довольно быстро нашла. Познакомились на Новый год в компании. Он рисовал пейзажи, играл на скрипке, знал все архитектурные стили. Жил на Полянке – ему бабка квартиру оставила. Почти сразу я ушла к нему, потом уже расписались… Он работал в какой-то проектной организации, лениво так работал, спустя рукава. Ну да я внимания не обращала. Нам родители помогали, на старших курсах иняза я уже переводами подрабатывала. Зато мы каждое воскресенье ходили на выставки, часто бывали на концертах. Тогда как раз стали переиздавать запрещенное, мы покупали книги, читали, обсуждали, спорили. Мне так нравилась эта жизнь!..

Потом стало труднее. Из магазинов исчезали товары, цены росли. Аньку после института распределили в школу, но вскоре это пришлось оставить. Она устроилась переводчицей на фирму – работала по четырнадцать часов. Муж, наоборот, совсем бросил работать. Его контора после перестройки распалась, а другого места он не искал – сидел дома, пытался найти какие-то состояния. Анька уставала и точно не знала какие. Детей в ранней молодости они не хотели, а потом было уже не до того. Однажды Анька почувствовала неладное и пошла в поликлинику. Подозрения подтвердились.

– Рожать сейчас я, наверное, не буду, – сказала она врачу, торопливо пишущему что-то в карте.

– А потом может не получиться. – Врач, русоволосый бородатый мужчина лет сорока, улыбался доброй улыбкой. – Были аборты?

Анька кивнула.

– И не ждите, что наступят лучшие времена. Денег всегда мало: у кого суп жидкий, у кого бриллианты мелкие.

От врача Анька зашла в коммерческий магазин и купила костюм, юбку и двубортный пиджак огромного размера. Дома вставила в юбку резинку, перешила пуговицы на пиджаке. Очень скоро, скорее, чем она думала, костюм пригодился. Сначала он все-таки был ей велик, а потом стал даже мал, потому что Анька продолжала работать на последнем месяце беременности. Влезала в юбку, надевала каблуки, и никто ни о чем не догадывался. Она уже скопила достаточно денег и собиралась сидеть с ребенком целый год. Но Бог судил иначе.

Однажды на переговорах ей стало плохо. Потом врачи объяснили: речь шла не о ребенке и не возможности иметь детей в будущем, речь шла о ее жизни. Уколы, капельницы, тяжелое беспамятство… Анька пришла в себя только через месяц. Мужу разрешили навестить ее. Он пришел румяный с мороза, в новой куртке «пилот» – тогда такие как раз входили в моду, – протянул ей передачу: банку китайской тушенки, купленной ими еще в годы дефицита, и несколько жестких зеленых яблок. От одного их вида сводило скулы.

– И знаешь, Марин, – Анька побледнела, – тогда я высказала ему все. И что, ты думаешь, он ответил? Не поверишь: «Ладно тебе, не обижайся». Не обижайся за то, что сломал жизнь… Сволочь какая… Я его выгнала и, представляешь, больше не видела.

– Как не видела?

– А вот так. Из больницы поехала в родительскую квартиру, там уже не жил никто. А на Полянку даже за вещами не съездила. Не могла себя заставить.

– И как же ты без вещей?!

Да какие там вещи… По дому ходить, что ль? Халат старый нашла. Костюм проклятый тоже выбросила – видеть не могла… Валялась целый день на диване, и такие мысли в голову лезли! А главное, я вдруг поняла, что сама во всем виновата! Работала, мужика содержала, а ребенка убила своего!..

– Ну а Макс?

– Ты слушай… От всех этих размышлений я стала настоящей истеричкой, почти сумасшедшей. Иду по улице, вдруг чувствую, что сейчас заплачу. Соседка успокоительные дала, результат – ноль. Только еще забывать все стала и говорила два слова в минуту. И вот, в разгар полной деградации позвонил папин институтский приятель.

– Аня, выручай!

Я думала, ему надо денег. Оказалось, они с зятем открыли фирму – им переводчица нужна. Платить ей пока нечем, но – в будущем!!! – они, конечно, все отдадут. Я сразу отказалась. Но он так пристал, под конец даже приплел память отца.

– Ладно, – говорю, – везите мне бумаги и словари захватите, а то я вашей терминологии не знаю. – А сама думаю: куда мне переводить, я по-русски скоро забуду.

На следующий день бумаги привез Макс, его зять. Я открыла ему в Димкиной рубашке и джинсах, а на голове платок, потому что от лекарств стали лезть волосы. Он увидел меня, испугался:

– Что это с вами?

– Болею. – И чувствую, что сейчас разревусь. – Вы словари привезли?

Он принялся вытаскивать из сумки здоровенные тома, не удержал, и они у него с грохотом попадали. Макс извинился, сложил словари на стол, и тут прибежал сосед снизу и давай орать какие-то глупости, будто мы все время что-то тяжелое на пол кидаем и что он-то хорошо знает, что мы задумали. И тогда Макс с убийственной серьезностью говорит:

– А откуда вы, интересно, знаете, что мы задумали? Мы это в глубоком секрете держим.

– Знаю! – злобно выкрикнул сосед и убежал, хлопнув дверью.

Я рассмеялась – первый раз за время болезни. И еще, понимаешь, у меня возникло чувство, что мы с Максом заодно, будто мы и правда что-то задумали. И как это было классно! В тот же день я начала переводить, и, к великому удивлению, перевод у меня пошел легко.

– Ну а дальше, как вы с ним?

Понимаешь, мы просто вместе работали. Я и переводила, и референтом его была, даже немного бухгалтером пришлось. Месяцев через пять сняли первый офис: крошечный, конечно, зато в центре, у метро… А мебель жуткая. И денег на другую нет. Вдруг меня осенило: ободранные столы надо покрасить черной тушью. Макс засмеялся, но деваться-то некуда. Красили сами целый вечер, потом поужинали бутербродами с пивом. И вот тутти все и случилось. Домой я пришла в два ночи, окрыленная конечно. Но говорю себе строго так: «Особо не обольщайся, подруга. Мало ли что мужик позволил себе…»

Но потом у нас с ним просто медовый месяц начался! Он сам и о разводе заговорил.

– А дети у них с женой были?

– Девочка, четыре года… Ну развод, так развод – я не возражала. И тут умирает Игорь Иванович – папин друг и тесть Макса. Фирмой они владели напополам, и теперь доля этого Игоря досталась дочери, то есть жене Макса. Она условие поставила: будет семья – будет и фирма. А для Макса фирма все…

– А сама она тоже с ним работает? – Что ты! Дома сидит!

– Как собака на сене.

– Не знаю! Так держится за него. В прошлом году сына ему родила. Разница со старшей тринадцать лет. Ну, вот каково мне это?

– Да уж, не дай бог… А сам он что говорит?

: – Да все твердит: если бы мы встретились на год раньше… Я тоже часто об этом думаю. Он бы не был связан фирмой, я могла бы иметь ребенка. Знаешь, ни о чем я так не мечтаю.

– А ты уверена, что тогда он ушел бы от жены?

В том-то и вопрос! Иногда бывает так плохо, говорю ему: на фирме этой проклятой свет клином не сошелся. Пусть мадам сама распоряжается. Но он про это даже слушать не может. А иногда хочется плюнуть и уйти… Пусть сидят со своей фирмой, с детьми, надоело быть не пришей кобыле хвост.

– Меня свекровь в свое время учила: за мужчин бороться надо!

– Тоже мне теоретик. Он взрослый человек, пусть решает сам.

– Но ведь он ничего не решает!

– Мне за него нечего бороться: он и без того мой! А для нее эта борьба – просто позор: живи со мной из-за фирмы! Себя не уважать!

Мы заказали еще по мороженому с ликером и съели его в абсолютной тишине. Аньку терзали воспоминания. Несколько раз она выразительно глянула на лежавший рядом мобильный – подмывало позвонить Максу. Формально Анька вполне подходила под Изину категорию бессовестных незамужних женщин, вьющихся возле богатых мужиков. Но по сути – совершенно не соответствовала.

– Ладно, не будем о грустном, – подвела итог размышлениям Анька. – Как там Дод?

– Откуда я знаю как? Все хорошо, все нормально – а больше ничего не говорит.

– Он сразу, как тебя увидел, растаял.

– А когда Таню увидел – тоже?

– Нет, та сама его охмуряла. Он держался, сколько мог. Но знаешь, есть какие…

– Слушай, неужели он ей две тысячи простил?

– Тайна, покрытая мраком. Он один раз сболтнул, когда выпил. А вообще Дод особо не болтает. Вы-то с ним как время проводите?

– Ну, в Звенигород ездили, обедали в ресторане…

– Потом он провел ночь у тебя, а на следующий день улетел в Стокгольм.

– Откуда ты знаешь?

– Элементарно. До этого ездил в Питер, один день был в Москве и на это время отключил сотовый, мы, между прочим, его искали. А потом звонил уже из Швеции.

– Я о нем почти ничего не знаю.

– Твое счастье: меньше знаешь, лучше спишь.

– Давно он живет в твоем доме?

– Дай сообразить… Года четыре. У Екатерины Федоровны, соседки сверху, как раз муж умер. Она перебралась к сестре. Вот я и предложила: сдайте квартиру моему знакомому. Она его как увидела, говорит: Аня, ты что? Что это за знакомые у тебя за такие! А ему квартира очень понравилась. Дод настырный – всегда добивается своего.

– А где он до того жил?

– Так он гражданин Швеции, в Москву приехал бизнес делать. Откуда я его и знаю. Так он ничего, не жадный, не бабник, но такой занудный. Ты извини, конечно.

– Ничему тебя жизнь не научила!

– В этом смысле не научила! По-моему, связаться с занудными – не дай бог.

Мы снова развеселились. Я порывалась заплатить за завтрак, но Анька, смеясь, остановила меня.

– Она уже хочет просадить все додовские деньги. Нет, я просто не могу. Он-то, наверное, ждет, что ты накупишь модных тряпок.

– Представь себе, ждет.

– И представлять нечего. Он судит по Тане: ни дня без шмотки.

– А что, кроме Тани, женщин у него не было?

– Почему, он даже когда-то был женат. В университете, что ль… Не помню. Слушай, а давай, правда, скатаем тут в один магазинчик – надо ж выполнять заветы Дода, и мне блузка к костюму нужна.

Магазинчик затерялся в переулках Китай —города. В основном здесь продавались вещи марки «Лиз Сатл». Анька объяснила, что фирма российская и находится чуть ли не за углом. Она сразу безошибочно выбрала блузку фиалкового цвета и принялась за мой гардероб. Сначала я примерила короткое красное платье, потом темный брючный костюм.

– Снимай, не твое. – Анька в досаде щелкнула пальцами.

– Почему? Мне кажется, костюм сидит неплохо.

– Вещь должна подчеркивать индивидуальность, а ты в этом костюме – человек толпы.

Она схватила его в охапку, исчезла и долго не возвращалась в примерочную.

– Ну-ка, а вот это. – Наконец, она протянула мне что-то светло-серое из тончайшей шерсти: жакет был укороченным и приталенным, а длинная узкая юбка с небольшим разрезом справа придавала фигуре необыкновенное изящество. – Это уже лучше. Так, теперь блузки.

Блузки мы выбрали две: строгую темно-синюю и нарядную кирпично-оранжевую. Я не знала, понравится ли все это Давиду, но, что наши школьные сойдут с ума, предполагала.

Глава 7

Утром перед открытым уроком я надела новый костюм с оранжевой блузкой и сделала соответствующий макияж. Нашлись и подходящие серьги из слоновой кости, отделанные кораллами. «Хватит быть серой мышью», – подумала я, бросив последний взгляд в зеркало. Оно прибавило мне уверенности.

Выйдя из квартиры немного раньше обычного, я неожиданно столкнулась с Изой. Она уже давно не заходила к нам, демонстрируя таким образом неодобрение. Увидев меня, Иза сдержанно улыбнулась и покачала головой:

– Куда это ты так рано?

– Как это куда? На работу! А ты?

– Ну, со мной все ясно! А ты еще не бросила это скучное занятие?

Я вдруг прозрела: да она просто завидует мне! Одно дело поддерживать брошенную мужем многодетную мать, и совсем другое – по-соседски общаться с респектабельной и красивой женщиной. У нас обеих изменились роли Изу ее новая не устраивала.

– Я не собираюсь бросать работу! – ответила я как можно спокойнее.

– Ну, это пока. А Давид скажет – куда денешься?

– Зачем это ему?

– А ты думаешь, ему надо, чтоб ты, разряженная на его деньги, ходила куда-то болтаться.

– Вообще, Иза, пока ничего не ясно, но работу бросать я не буду. Кстати, у меня сегодня открытый урок, – сказала я примирительно. В такой день не хотелось ссориться. – А почему ты к нам теперь не заходишь?

– А нужно? – спросила Иза без иронии. Мне уже не казалось, что она завидует, может, у нее какие-то свои проблемы…

– Конечно, нужно, Иза. Заходи вечером, выпьем за мой урок.

– Ты уверена, что будет за что пить?

– В крайнем случае, выпьем за мой провал!

– Ладно, уговорила…

Я чувствовала: Изе трудно общаться со мной на равных. Отсюда то излишний напор, то неуместная ирония. Но все-таки она чуть-чуть потеплела – обрадовалась, что я ее позвала.

Ученики, принаряженные и серьезные, уже ждали у дверей класса. Сразу расселись за парты – бегать и шуметь никому не хотелось. За три минуты до звонка, утопая в алом бархате и пепельных локонах, в класс вплыла директриса.

– Сейчас подойдут, – сообщила она, царственно оглядывая класс.

И сейчас же в коридоре послышались энергичные шаги, нарастающий гул голосов, и в класс ввалилась толпа гостей, предводительствуемая мощной особой в синем в оранжевую полоску свитере. На животе полоски сменялись кружащимися кленовыми листьями. Я с любопытством посмотрела особе на спину: не написан ли там номер и фамилия, как у игрока канадской сборной по хоккею. За дамой семенил серенький старичок. Мышиный Король, определила я. Молодая блондинка в бледно-розовом, чуть наклонившись, беседовала с ним. Кивая и рассеянно улыбаясь детям, гости рассаживались по последним партам, а в класс заходили все новые и новые. Мышиный Король оказался единственным мужчиной в компании.

Пора было начинать. Написав на доске тему «Поэзия и весна», я заговорила, наступая на собственную робость:

– Между этими словами существует тесная связь: лирика – это род литературы, опирающийся на движение чувств. Быть поэтом не значит уметь рифмовать. Главное – чувствовать мир, воспринимать его по-своему. А весна – это время, когда просыпаются природа и наши чувства. – Здесь я чуть сбилась: вдруг фраза выглядит двусмысленно, но долго молчать было нельзя. – Я просила вас рассказать, какой весна видится вам: сделать рисунки, выучить стихи, подобрать рассказы, а может, сочинить что-то самим.

Накануне я долго говорила детям, что гости придут послушать именно их, поэтому теперь ребята с радостной готовностью потянули руки. Каждый, выходя к доске, обязательно отыскивал на стенде свой рисунок, объяснял, что он изобразил и как это связано с выбранным произведением. Чего тут только не было! Стихи о Восьмом марта, рассказы о весеннем лесе, история о первоапрельском дне рождения… Артамонов выучил есенинскую «Черемуху» и, пока рассказывал, два раза сбился, зато какую он сделал иллюстрацию! Казалось, куст черемухи, нарисованный на альбомном листе, благоухает!

Я не скупилась на похвалы, видела: для детей урок – настоящий праздник.

Потом я немного рассказала ученикам, какой видел весну Федор Иванович Тютчев – великий русский поэт, мы читали «Весеннюю грозу». Прозвенел звонок, дети выбежали из класса.

Теперь – обсуждение.

Первой заговорила директриса:

– Вы сами, Марина Ильинична, довольны уроком?

– Урок достиг поставленных целей.

– Как вы можете судить об этом – ведь не было важнейшего этапа урока – закрепления нового материала?

– Я новый материал не давала. Они стихотворения сами читали, рассуждали, выводы делали.

– Все равно, – сипловато начала тетка в свитере, – этап закрепления необходим. Она сидела вытянув ноги в проход, уперев в пол высокие каблуки сапог, а заостренные мысы задрав кверху. – А потом, технические средства? Лень, что ли, сунуть кассету в видео. – Резким движением головы она указала на телевизор в углу.

Воцарилась тишина. Только громким шепотом, не останавливаясь, говорила со своей соседкой темноволосая носатая женщина в бирюзовом платье.

– Гимназия четырнадцать восемьдесят, вы что, сплетничать сюда пришли? – прервала их беседу хоккеистка. – Ваше мнение?

– На уроке не применялись технические средства. – Женщина подняла голову и оказалась на одно лицо с Лолитой с афиши «Шоу разведенной женщины».

– Каковы были ваши цели? – вдруг обратился ко мне Мышиный Король.

– По-моему, у детей должно быть чувство успеха. Мы ругаем их гораздо чаще, чем хвалим. От этого они становятся нервными, неуверенными, начинают ненавидеть школу и все, что с ней связано. Но если у них получается и все это видят… – Я запнулась. Совершенно неожиданно мне пришлось делиться сокровенными мыслями с незнакомыми людьми. Как-то они к ним отнесутся… – Детям такого возраста это очень важно. Опыт успешного ответа на уроке – для них серьезный стимул приготовить завтрашнее домашнее задание. Так постепенно просыпается подлинный интерес к предмету.

– Вы искажаете педагогические цели… ринулась в атаку хоккеистка.

– А вот в нашей лаборатории, – перебил ее Мышиный Король, – пришли к выводу, что формирование успешной личности – сегодня очень важная социальная задача. Что касается видеомагнитофона, он имеется в каждом доме, а вот будут ли детей слушать дома так заинтересованно, как слушала Марина Ильинична, – это вопрос. Урок, несомненно, дан на высоком профессиональном уровне, налицо серьезная психологическая мотивация. Успехов вам, коллега!

И опять воцарилась тишина, через мгновение сменившаяся гулом – казалось, заговорили все сразу. Но в общем хоре не утонул медовый голосок директрисы:

– Спасибо, Борис Григорьевич. Сегодняшний урок – это успех не только Марины Ильиничны, а всего педагогического коллектива. Она к нам сразу после вуза пришла, мы ее воспитали, говоря по-старому, дали путевку в жизнь. А теперь – прошу всех к столу!

К столу я не пошла – у меня продолжались занятия. На математике только и разговоров было, что о гостях – понравилось ли им, что ребята сказали.

– А мое стихотворение?

– А мой рисунок?

– А меня вы почему не спросили?

В конце урока в класс заглянула бело-розовая спутница Мышиного Короля:

– Борис Григорьевич предлагает вам сотрудничать в нашей лаборатории. Напишите статью о своем уроке, обобщите прошлый опыт, подробно остановитесь на мотивации. Если успеете до двадцатого апреля, статья выйдет в мае. – Она протянула мне визитные карточки: свою и профессора, доктора психологии, заведующего учебно-методической лабораторией Бориса Григорьевича Рыдзинского.

Вечером я хвалилась Изке:

– Журнал «Школьная психология» заказал мне статью!

– И что, будешь писать?

– Конечно, приятно, когда кому-то нужны твои мысли.

– Вот приедет твой, и будут тебе мысли. – Я снова услышала раздражение в ее голосе.

– Но ведь он почти всегда занят. Что, по-твоему, я должна просто так сидеть, его ждать?

– По-моему, нет. А вот как он считает, неизвестно. – Почувствовав, что опять зашла далеко, Иза быстро сменила тему: – Апрель, а холодно как. В воскресенье Вербное. Пойдем в церковь?

– Пойдем, – согласилась я, но разговор не клеился. Я видела, что ей хочется говорить про Дода, и говорить нелестно. Скоро Иза ушла. На столе остался принесенный ею мой любимый молочный ликер – мы выпили по маленькой рюмочке. Даже за успех не хотелось пить, было грустно, как на похоронах. Я видела, что теряю близкую подругу, и тяжелое чувство утраты не смягчалось ни мыслями о Давиде, ни профессиональными успехами.

Денис в коридоре болтал по телефону, Олег с Илюшкой смотрели футбол. Никому на свете не было до меня дела. Позвонить маме – та, пожалуй, даже обрадуется, начнет поучать. Давид, между прочим, сегодня не звонил. А может, Иза права: ничего хорошего у нас с ним не будет. Я вымыла посуду, проглядела телепрограмму, но не нашла интересного.

Позже на кухню пришел Илюшка:

– Мама, почитай мне.

Я согласилась неохотно. К тому же читать о приключениях пиратов было скучно. В середине главы вообще перестала понимать, что читаю.

– Тебе не нравится? – спросил сын.

– Нет, я больше люблю сказки.

– Сказки для маленьких.

– Почему, есть сказки для взрослых. И вообще, в сказках много мудрости: каждый видит то, что в состоянии увидеть.

Я говорила с сыном как с равным и чувствовала, что ему это нравится.

– Мам, а куда мы на каникулы поедем?

– Не знаю, а что?

– Денис сказал, в Турцию.

– Интересно, на какие деньги?

– Денька сказал: на деньги Давида. Он ведь новый русский.

Мне стало неприятно, но и смешно.

– Илья, а ты видел Давида?

– Конечно.

– Ну, какой он русский?! – Мы засмеялись.

– Мам, не уходи.

– Я посижу, а ты спи. – И я устроилась за компьютером сочинять статью.

Для начала хорошо написать о значении чувства успеха в жизни людей вообще. Об опыте успеха, о его приобретении на уроках. В качестве примера можно привести мою собственную жизнь. В школе я, как ни старалась, выше четверки не получала, потому что не верила, что получу. Закончила музыкальную школу, занималась вокалом, меня хвалили, говорили о способностях, но где мне., лучше что-нибудь поскромнее. В девятнадцать лет в меня влюбился заурядный мальчик Костя. Ни плохой, ни хороший – обыкновенный. Я с радостью, почти с благодарностью, поспешила замуж – кому я еще нужна?

Теперь появился Дод. Мама и Иза считают, что здесь замешана корысть: не только я сама, но и мои близкие не верят в меня. Я выключила компьютер – предаваться этаким мыслям можно и без него. Дети спали. Не раздеваясь, я свернулась на диване и стала слушать тишину. И вот в этой тишине зазвонил домофон.

Глава 8

– Давид! – Я стояла у лифта и зачарованно смотрела на Амиранашвили. – Ты всегда появляешься так неожиданно!

– Я приехал днем, но были дела. – Он удивленно взглянул на меня: – А почему мы разговариваем на лестнице?

– Не знаю.

Дод решительно распахнул дверь – я, преодолев оцепенение, шмыгнула в прихожую.

– Что с тобой? – Он осторожно обнял меня. – Что случилось?

– Случилось, Давид, случилось нечто ужасное, – так хорошо, прижимаясь к нему, болтать всякие глупости! – Ты приехал, а я тебя совершенно не ждала, и у меня ничего нет на ужин, ты рассердишься и будешь топать ногами. Потому что, я знаю не понаслышке, ты очень требовательный хозяин. И пожалуйста, говори тише: дети уже спят.

Пока он мыл руки, я судорожно соображала, чем, правда, его накормить. Заварила чай, достала принесенные Изой пирожные.

– У тебя были гости? – Давид поднял за горлышко Изин ликер, посмотрел этикетку.

– Иза приходила: у меня сегодня был открытый урок, и мы немножко отметили.

– Что за Иза?

– Иза? Господи! Это моя соседка и ближайшая подруга. Мы с тобой друг друга совсем не знаем… А Иза, между прочим, знакомая Булыжной. – Я нервно рассмеялась. – Давид, мне тебя правда нечем кормить!

– Я ужинал, Марина. Но с удовольствием выпью чая. Сядь, мне нужно поговорить с тобой… Понимаешь, нам неудобно будет жить вместе в этой квартире: она слишком маленькая.

– А ты что, собрался здесь жить? – не смогла скрыть удивления я.

Мы не дети, Марина. У меня нет времени на прогулки при луне. Вечером я хочу возвращаться домой, нормально ужинать, ну, ты понимаешь. Поэтому я сниму другую квартиру, больше, ближе к моему офису. Завтра утром поедем смотреть – агентство подобрало несколько вариантов.

Значит, на размышление у меня ночь.

– Давид, я здесь работаю, а мальчики ходят в школу. Как они будут добираться?

– На машине.

– Ну хорошо, утром на машине, а после уроков? Заканчиваем-то в разное время!

– Найму шофера, будет вас возить. У тебя есть права?

– Да нет… Вообще, знаешь, я никогда не переезжала. А ты?

– Я постоянно. – Он снова не захотел рассказывать о себе. – Ты в чем-то сомневаешься, Марина?

– Нет. И я рада, что у нас будет дом. Но одно мое условие – я не брошу работать.

– Конечно. Делай как хочешь. Но почему?

– О, причин много!

– Ну, хотя бы некоторые? Ты хочешь быть независимой?

– Нет, Давид. Независимость – хорошая вещь, но с тобой она не проходит. Просто мне нравится моя работа. К тому же я не только преподаю, а еще пишу статьи для методического журнала…

– А как у тебя прошло сегодня?

– Прекрасно. И детям очень понравилось, и взрослым. Даже нашей директрисе.

– У тебя что, конфликт с ней?

– Есть немножко.

– Посмотри, что я купил тебе в Стокгольме.

Давид встал из-за стола и вернулся с небольшим пакетом. В нем оказалось вечернее бледно-зеленого шелка платье.

– Думал, приеду, вечером сходим в ресторан. А пришлось сразу на работу. Хочешь, завтра где-нибудь поужинаем?

– Завтра будет день. – Я зевнула. – И спасибо тебе за платье.

У меня есть одно счастливое свойство: даже после бессонной ночи я могу встать в нужный час без всякого будильника. В половине восьмого Давид спал, зарывшись в подушку, я поднялась, бесшумно извлекла из шкафа джинсы, свитер и отправилась в магазин. Если нет времени на прогулки при луне, будем общаться за семейным завтраком.

Обдумывая меню, я бежала по пустынным субботним улицам, прикрывала ладонями лицо, спасаясь от колючих порывов ветра. На обратном пути ветер дул в спину и надувал куртку – казалось, я иду под парусом, как корабль. В пакете лежали сыр, буженина, стейки кефали (я заметила, что Давид любит рыбу). На десерт манго, мандарины, грейпфруты.

У подъезда мы столкнулись с Изой.

– Откуда ты? – изумилась она.

На Изе было черное кожаное пальто, серебристый с чернью шарф повязан так, чтобы скрыть красивую каштановую челку. Лицо бледное, без косметики.

– Из магазина. А ты?

– Я в церковь иду. Мы же вчера договаривались, я за тобой заходила.

– И что? – насторожилась я.

– Все спят. – Я видела, что Иза расстроена и мысли ее далеко.

– А что ты вдруг решила в церковь пойти?

– Ой, да не знаю, что делать. Сергей-то – помнишь я говорила про дом? – уперся и ни в какую. В прошлые выходные уже участки смотреть ездили. Один ему понравился. Но, по-моему, какой-то кошмар: узкий, длинный, одним концом упирается в шоссе и стоит целое состояние. Дом развалюшка, надо новый строить.

– А Катя с вами ездила? – спросила я.

– Кате не до нас, у нее роман с каким-то… Дома ночует через день. – Иза махнула рукой. – Куда идти-то, господи?! Только в церковь!

– Не огорчайся, Иза, может, он еще передумает.

– Не передумает, он упрямый. Ладно. – И она быстро зашагала по переулку.

Давид на кухне просматривал бумаги.

– К тебе кто-то приходил, – сообщил он.

– Иза, соседка. – Я торопливо выкладывала покупки.

– Она у тебя круглосуточно сидит?

– А ты не доволен?

– Просто спросил.

– Вообще она часто заходила… Но мы все равно отсюда уезжаем. Да и они, может, скоро переедут. – Я обмакнула стейк в жидкое тесто – кляр. – Ее муж собирается строить коттедж.

– Серьезные планы.

– Мама, с кем ты говоришь? – На кухне появился заспанный Денис. – О, Давид Михайлович! – Они поздоровались за руку. – Классно!

– Займись, пожалуйста, фруктами. Ты вроде умеешь, – попросила я сына не очень уверенно.

Денис чистил фрукты, Дод взялся сварить кофе, я разложила стейки на овальном блюде, приготовила тосты. Завтрак вышел красивым и вкусным. Сыновья обрадовались Давиду, тем более что каждый получил от него по шуршащему пакету.

– Мам, а тебе ничего не подарили? – наивно поинтересовался Илюшка.

– Не лезь, – оборвал старший брат. Кофе был непривычно крепким, но все равно я чувствовала, что засыпаю. Ночь после разлуки, пробежка по апрельскому утреннему холоду, вкусная горячая еда… Теперь хотелось положить голову на плечо Давиду и закрыть глаза. Вместо этого пришлось ехать смотреть квартиры. Сразу после завтрака позвонил риелтор, и Давид продиктовал мне несколько адресов: Большие Каменщики, Воронцовская, Земляной Вал – значит, жить мы будем в районе Таганки.

У подъезда дома, не дотягивающего до определения «сталинский», ждала девушка-риелтор – юное светловолосое создание.

– Лена, – невыразительно представилась она.

Дод промолчал, и мне стало неловко. Подъезд удивлял контрастами: просторный холл и узкие лестничные марши, низкие дверные проемы.

– Интересно, какой это год? – вполголоса спросила я. Мы стояли у лифта.

– Пятьдесят восьмой, – сразу ответил Давид. – Мы в таком в Тбилиси жили.

Мне очень хотелось узнать еще что-нибудь про Тбилиси, но мешало присутствие Лены.

Квартира находилась на шестом этаже. Возле двери, обитой дешевым малиновым дерматином, стояла хозяйка. У нее были волосы цвета спелой пшеницы и морковные губы. Я дала ей шестьдесят, а то и шестьдесят пять, причем возраст был заметен, но сказать о ней пожилая, а тем более старая, было невозможно. Просто женщина. Дод неодобрительно рассматривал входную дверь, а квартирная хозяйка завладела мной.

– Посмотрите, какой вид открывается из окна. – Она решительно повела меня через прихожую в просторную комнату, распахнула балконную дверь. С улицы потянуло болотной сыростью – почти под балконом протекала Москва-река. Окна квартиры смотрели на розовый офисный центр, похожий на романский монастырь, построенный из конструктора Лего. Чуть поодаль серели крыши и трубы Замоскворечья.

– Вот, старая Москва! Кстати, я забыла представиться: Ольга Григорьевна!

Комната с балконом была, скорее всего, гостиной: тут и там стояли высокие глиняные вазы с сухими букетами, такие же травы были изображены на толстом шерстяном ковре. На черном кожаном диване и креслах разбросаны маленькие овечьей шерсти подушки. Посередине стояла плетеная качалка. Помимо балконной и белых двустворчатых в переднюю в комнате были еще три двери.

– Здесь спальня, – кивнула Ольга Григорьевна на дверь слева. – А это… просто жилые комнаты.

Жилые комнаты были похожи как братья-близнецы: стенка, письменный стол, два стула. В одной стоял небольшой диван, в другой – кресла с такой же синей велюровой обивкой.

– Они раскладываются, есть даже ящики для белья.

Кухню и столовую соединяли две арки. В невысокую был втиснут овальный обеденный стол, так что один человек сидел на кухне, остальные – в комнате; другая арка, высокая и узкая, служила для прохода. В углу столовой в кресле сидел Давид и разговаривал с риелторшей Леной.

– Здесь у нас итальянский гарнитур, – тоном музейного экскурсовода сообщила Ольга Григорьевна, указывая на тяжелую лакированную горку, заставленную неизбежным хрусталем.

– Посудомоечной машины нет? – поинтересовался из угла Дод.

– Это ваш муж? – спросила Ольга Григорьевна удивленно, видно забыв про него.

Я молчала.

– У нас трое детей. Большая семья, – буднично сообщил Дод. – Ну что, нет машины?

– Нет.

– Существенный недостаток.

– У нас стиральная машина, два телевизора, видео…– перечисляла Ольга Григорьевна.

– В них невозможно мыть посуду, – оборвал Давид.

Лена отвела Ольгу Григорьевну к окну и заговорила напряженным шепотом. Похоже, уговаривала уступить в цене.

– Посмотри санузел, – посоветовал Давид. – Интересно.

В центре просторного санузла возвышалась нежно-желтая ванна, напоминающая формой цветок лилии. На стене – мозаичное панно: над спелыми ярко-оранжевыми персиками резвятся голубые бабочки. Идиллическая картинка отражалась в зеркале на противоположной стене. Казалось, в ванной царит лето. Я присела на желтый плетеный стул в углу у душевой кабины.

Неужели я буду жить здесь с Давидом? Умываться среди бабочек, потом завтракать в итальянской столовой. Понемногу до меня начал доходить смысл перемен: фактически я вышла замуж. Впереди новая жизнь, новые радости и обязательства, а прошлые…

Я подумала об Изе. Как она там, пока я предвкушаю счастливое будущее? Сражается с мужем-эгоистом? Пытается докричаться до дочки? Я вытащила мобильный. Трубку у Изы долго не брали, в конце концов телефон отключился сам. Я с досадой поморщилась, и тут в ванную вошел Давид.

– Кому ты звонила?

– Изе.

– Марина! Брось эти свои привычки!..

– Какие привычки? Иза – моя подруга!

– Сегодня наш день… – Он обнял меня, и я почувствовала себя первобытной женщиной, дождавшейся своего мужчину. Какое это было значимое властное чувство! Я задохнулась.

– Что ты? – Давид взял в ладони мое лицо, стал медленно целовать глаза, губы, щеки, потом какими-то потайными путями повел меня через кухню и столовую в спальню.

Я беспорядочно скинула одежду и упала в вишневые атласные простыни, в его объятия, в первобытность своего женского инстинкта…

Глава 9

Я медленно открыла глаза, увидела алые бархатные шторы, бронзовую люстру с хрустальными подвесками, рассмеялась:

– Дворцовое великолепие! Странная эта Ольга Григорьевна… И квартира у нее– просто лабиринт!

– Да нет, тут, в общем, все понятно. Хочешь посмотреть?

Квартира находилась в торце дома, и комнаты располагались неправильным каре: гостиная выходила на набережную, маленькая комната – в темный проулок, а все остальные – на мощеный двор монастыря с тяжелым пятиглавым собором посередине. На монастырских клумбах островками серел снег. С высокого крыльца собора медленно, крестясь и кланяясь, спускалась женщина в черном. Я подумала: если бы сейчас стала просить Бога, то только об одном. Чтобы ничего в моей жизни не изменилось.

Давид сидел в том же кресле, что и утром, читал. Я тихо подошла, присела на подлокотник. Он отложил книгу, посадил меня на колени, поцеловал в шею. Я положила голову ему на плечо и закрыла глаза, как мечтала сегодня за завтраком…

Проснулась я от того, что Давид говорил мне в ухо:

– Через полчаса… ну минут через сорок…

Оказалось, он разговаривает по телефону.

– К нам едет Сомов с Аней, – сообщил он, отключившись. – А тебе кто-то непрерывно звонит на сотовый.

Звонили конечно же дети – больше никому я не давала свой номер. Бедные… я про них и думать забыла.

К телефону подошел Денис, сурово поинтересовался:

– Ну что, все гуляешь? А Илюшка есть просит!

– Там же оставалось… – виновато пролепетала я.

– Ладно, мам, шутка. – Голос сына потеплел. – Все тип-топ. Илюшка погулял, смолотил все пирожные, я рыбки поел.

– А Олег?

– В футбол играет с ребятами. Бабушка звонила, я сказал, ты вечером будешь.

– Вот что, Денис. – Я собралась с духом. – Давид снял большую квартиру, мы теперь будем жить в ней…

– Мы – это кто? – аккуратно уточнил мой взрослый сын.

– Мы все… Соберите вещи: учебники, тетради, одежду.

– А квартира где?

– На Таганке.

– Большая? Прикольно. А когда переезжаем?

– Завтра.

– А сегодня мы одни будем?

– Ну что ты… Я бабушке позвоню.

– Ой, начнется… Руки помой, сядь прямо, так нельзя себя вести… а потом еще про тебя: матери вы не нужны.

– Когда это она говорила?

– Говорила и не такое… Давай мы лучше без нее.

Все же пришлось звонить маме.

– Ты не могла бы приехать побыть с мальчиками?

– А что случилось, Марина? Как объяснишь, что случилось?

– Мы переезжаем.

– Квартиру продаешь? Тебя обведут вокруг пальца!

– Ну что ты. Зачем мне ее продавать?

– А что? Переселяешься к Давиду?! Дети не нужны стали?! Кто ж с ними будет?! Я?

– Дети, мама, будут со мной. Просто сейчас переезд, купить кое-что надо.

– Значит, ты вышла замуж?

Я не знала, иронизирует она или говорит серьезно. Но мои мысли неожиданно подтвердились. Я вышла замуж. Этап букетов и подарков прошел не успев начаться. Наступают семейные будни… В монастыре ударили в колокол. Примерно через минуту удар повторился. Потом звуки полились чаще, я различала стремительно ускоряющуюся мелодию. Хотелось вслушиваться, казалось, колокольный звон каким-то образом связан с будущим. Заглянуть в будущее невозможно, но можно молиться, просить. Я никогда ни о чем не просила – просто жила. Значит, новая жизнь – незаслуженное да и непрошеное счастье, которое неизвестно чем может закончиться. Но так жизнеутверждающе пели колокола – в плохое просто не верилось.

Давид подошел сзади, начал целовать шею, волосы, плечи, я запрокинула голову, подставила губы, но в эту минуту бухнула входная дверь, и до нас донесся Анькин смех:

– Хозяева…

Как ошпаренные мы выскочили в прихожую.

– Ребят, ну вы даете! Так увлеклись, что дверь запереть забыли! На тебя, Дод, это совсем не похоже.

На Аньке было коротенькое, по моде, белое пальтишко, в руках она сжимала нарциссы.

– Вот поздравляю тебя, – она протянула мне букет, – как лучше сказать, с чем…

Анька, как и мать, намекала на замужество.

– Поздравь с новосельем, – среагировала я.

– А где Макс? – Давид переменил тему.

– Да там… е машиной… – Анька сняла пальто, осталась в той фиалковой —блузке и узеньких синих брючках. – Ну, Марина, показывай апартаменты.

Я повела ее на кухню, собираясь продемонстрировать все пять комнат, но Анька не проявила ни малейшего интереса, наоборот, сразу села к столу и заговорила – вполголоса, напористо и очень быстро:

– Ну, ты и заморочила голову мужику! В среду он звонит из Стокгольма: подыщи мне квартиру, четырехкомнатную, на Таганке. Я говорю: по мне, Дод, хоть стокомнатную, но ты знаешь, сколько это стоит? А он: сколько бы ни стоило… Я трубку повесила и потом только сообразила: это он для тебя. Чтобы и ты, и он, и мальчики. Так что ли?

– В общем, так.

– Странные существа мужики: родных детей бросают, а влюбятся – так чужих воспитывать готовы.

– Еще неизвестно, к чему он готов, – задумчиво возразила я.

Мысли о детях слегка пугали.

– Ну, ты счастлива?

– Господи, Аня, я даже не думала, что жизнь может так круто измениться.

– Круто в каком смысле?

– В любом. – Мы засмеялись.

– А если счастлива, что такая будничная: не одета, не накрашена?

– Так мы квартиру смотреть поехали. Договорились с хозяйкой, а потом остались здесь.

– Дод просто помешался: больше месяца в Москве не был, дел на работе навалом, а он из койки не вылезает. Ты, может, колдунья, Маринка?

– Что ты, Ань. Я сама жертва.

На кухню заглянул Макс, спокойный, приветливый, как ясное летнее утро.

– Марина, тебя можно поздравить?

– Да, с новосельем. – Я протянула ему руку – он поцеловал ее.

– Пусть у тебя будет все, что ты пожелаешь. Потом он принес пакеты с продуктами, мы с Анькой принялись накрывать на стол. В кухонном шкафу оказалось несколько невзрачных тарелок. Пришлось лезть в горку, доставать парадный сервиз.

– Будешь посуду покупать? – спросила Анька.

– Надо бы… Не есть же все время на этих трех красавицах. – Я кивнула на сервизные тарелки. – Пошлость какая…

– Я тебе советую: закажите по Интернету. Дешевле и с доставкой. – Анька раскладывала на круглом блюде нежно-розовые куски ветчины, последний отправила себе в рот. – Сегодня не обедали. Работы много, хотели быстрей закончить и все равно до пяти просидели. Но я рада. Пусть мадам позлится. Она звонила уже раз двадцать!

– А Макс?

– Не знаю, осмелел что-то. Приеду, говорит, поздно, важные дела. Потом вообще отключите мобильник. Знаешь, как трудно с ним: он грубости в жизни не скажет, ни на что не обижается, но делает все, как ему надо.

– Ты не хочешь поискать другую работу?

– Ты имеешь в виду другого мужика?

– Нет, именно работу. Вы будете реже видеться, он начнет скучать, может, даже ревновать, поймет, что ты для него значишь. Короче, сделает выбор.

– Но ведь может получиться по принципу с глаз долой – из сердца вон.

– Но ведь и это выход.

– Никакой не выход! – Анька вздохнула. – Говорить-то легко. А у меня ощущение какой-то фатальности: никуда я от него не денусь…

– Сама себе вдалбливаешь в голову! Иди лучше пригласи к столу мужчин!

Сначала пили шампанское, потом «Маратель» – любимый коньяк Дода. Макс явно был в ударе, произносил тосты, изящные и остроумные. И первый за меня – «женщину, чья красота стала причиной сегодняшнего праздника и счастья нашего друга». Анька сидела счастливая, как на собственной свадьбе. Видимо, счастье и присутствие Макса были для нее тождественны и неделимы.

– Представляешь, уже половина десятого, а он ни сном ни духом, – улучив момент, шепнула она мне.

– Что ни сном ни духом?

– Домой не собирается!

Давид с Максом, обсуждая неясные мне дела бизнеса, курили у открытого окна. В комнату рвался терпкий запах весенней ночи.

– Может, квартиру хочешь посмотреть? – спросила я.

Анька охотно поднялась из-за стола, но мысли ее были далеко от квартиры. Рассеянно глядя вокруг, она говорила:

– Мадам, наверное, рвет и мечет. Мобильник отключен, зло сорвать не на ком. Может, уже посуду об пол кидает… Ой, какая прелесть! – Анька увидела качалку и сейчас же забралась в нее. – Хорошо тебе, будешь сидеть покачиваться.

– Так уж и покачиваться, – засмеялась я. – А кто будет готовить, стирать, убираться, работать?

– Да, работать надо, – поведала Анька из задумчивости. – Ты вот говоришь – поменяй работу. А где я еще столько заработаю. Порочный круг какой-то!

– Куда это вы пропали? – На пороге комнаты возник улыбающийся Макс.

– Да вот, квартиру смотрим.

– Впечатляет? – Макс подмигнул мне. – Особенно спальня – концептуальная.

– В каком смысле?

– В смысле жизненных установок хозяев.

– Макс, веди себя прилично, – серьезно сказала Анька.

– Ну, иногда самую чуточку можно себе позволить? – дурачился тот.

– Ну, чуточку-то можно. А у тебя цинизм День и ночь, и в шутку и всерьез. Это твоя жизненная установка!

– Аня, не драматизируй. Принимай мир, каков он есть, – ласково посоветовал Макс. – И кстати, надо допить коньяк.

…Он опять говорил какой-то тост. На этот раз длинный и путаный, обращенный к нам с Давидом. Я напряглась и уловила смысл: любовь – единственное в жизни созидательное начало.

«Интересно только, что мы будем созидать, – не очень уже трезво рассуждала я. – И что это такое вообще – созидание? Серьезный труд на благо будущего? А какое у нас будущее?» Я задумалась.

Дод обнял меня за плечи.

– Ты что, загрустила?

– Давид, а какое у нас будущее?

– Счастливое! Главное, мы всегда будем вместе. Я так долго искал тебя…

– Ну, я вижу, нам пора, – поднялся из-за стола Макс. – Не будем мешать новобрачным.

Анька сидела не шевелясь и глядела прямо перед собой. Макс подошел, потряс ее за плечо:

– Дорогие гости, не надоели ли вам хозяева? Она молча встала и пошла в прихожую,

Макс поспешил за ней. Я начала убирать со стола остатки ужина.

– Дод, пойди сюда! – крикнул Макс из прихожей.

Они о чем-то громко заспорили, сначала втроем, потом уже без Аньки. Я домыла посуду и вышла попрощаться.

– Рад был повидать тебя. – Макс стоял на пороге одетый.

– А Аня? – удивилась я.

– Аня поедет позже, на такси.

Я еле отыскала Аньку в многочисленных комнатах. Она сидела на подоконнике и смотрела в темный проулок, хрупкая, светловолосая, похожая на подростка.

– Помнишь, нам в школе не разрешали сидеть на подоконниках. – Я попыталась отвлечь ее.

– Я такси смотрю.

– А Макс?

– Домой поехал. Ему тут рядом – на Новокузнецкую. Знаешь, какая я дура: каждый раз жду, что он мне скажет: поедем вместе домой и никогда не будем расставаться. – Она вытерла злые слезы.

– Не скажет, Аня.

– Знаю, что не скажет, а все равно жду! Ладно, пусть катится к своей красавице жене.

– Она красавица?

– На любителя. Яркая брюнетка, тела много, темперамент! В общем, Макс отправился в ночь любви.

– Аня, может, останешься? Будем чай с пирожными пить.

Ты думаешь, Дод квартиру снял, чтоб ты старых подружек чаем поила? – Она нервно Рассмеялась. – Брось свои холостяцкие привычки. Знаешь что, – заговорила она опять, немного успокоившись. – Поеду-ка я летом на месяц в Германию. Работы летом немного – справятся как-нибудь.

Анька хотела рассказать, как хорошо ей будет в Германии, но домофон возвестил о прибытии такси.

– Все, Маришка, счастливо. Давид, завтра созвонимся. – Анька накинула пальто и зацокала к лифту на высоких шпильках.

Глава 10

Утро казалось совершенно будничным, хотя это было воскресное утро. В семь зазвонил будильник, и сразу в монастыре ударили в колокол. Я быстро встала, приняла душ. К счастью, в сумке нашлись дезодорант и старая пудра – слегка приведя себя в порядок, я поспешила на кухню.

В холодильнике скучали ломтики ноздреватого сыра, ветчины, бутерброды с икрой – вчера все это было праздничным ужином. Я занялась реанимацией продуктов. Намазала икру на свежий хлеб, ветчину подогрела в микроволновке, распечатала забытую на комоде коробку шоколада и, поколебавшись, опять достала из горки трех красавиц – повседневные тарелки производили слишком грустное впечатление.

Давид вышел на кухню вымытый, выбритый, парадный.

– Где ты взял свежую рубашку? – поразилась я. – В шкафу у Ольги Григорьевны?

– Да нет, в Стокгольме.

– А кто тебе ее гладил? Он помолчал немного.

– Мать гладила.

– Значит, у тебя в Стокгольме мама?

– Ну да. В начале перестройки отец подписал контракт с одной шведской фармацевтической фирмой. Тогда это считалось круто.

– А ты?

– Я жил в Тбилиси еще некоторое время.

– Ты был женат, – догадалась я.

– Был. Тебя это удивляет?

– Не удивляет, а интересует. Я ведь ничего о тебе не знаю, только географию: Тбилиси, Стокгольм.

– Тбилиси – это прошлое, город детства.

– У тебя там никого не осталось?

– Что ты хочешь сказать?

– Ну, родственники, друзья…

– Родственников родители перетащили в Швецию. А друзья – это люди, с которыми общаешься периодически. Я давно не был в Тбилиси.

– А Стокгольм?

– В Стокгольм я езжу раз в три месяца. По-хорошему надо бы чаще. Работаю там круглые сутки. Вся жизнь, Марина, у меня здесь.

Он накрыл мою руку своей, посмотрел вы разительно. Мне было достаточно одного взгляда. Но надо держать себя в руках.

– Давай купим новые тарелки, – предложила я. – Это парадный хозяйский сервиз, к тому же жуткая пошлость.

Он рассеянно глянул на трех красавиц, видно, только сейчас заметил, из чего ел.

– Пошлость? Ну конечно, покупай, что нужно.

– Я по Интернету закажу.

Давид спешил по делам. Условились встретиться вечером у меня – перевезти вещи в новую квартиру.

После его ухода я вымыла посуду, пропылесосила ковры в гостиной и в спальне, хотя этого и не требовалось…

Я тоже буду заботиться о нем. Что хорошего он видел в жизни? Скоротечный брак в молодости? Знаю я эти браки! На старших курсах института они как эпидемия. К тридцати годам выясняется – чужие люди. А со стороны это сразу было ясно…

Потом скитания между Москвой и Стокгольмом. Случайные подруги, наглые корыстные, вроде Тани. Я дам ему то, что может дать любящая женщина: уютный дом, вкусный обед, покой и нежность.

…В свои девятнадцать лет я смутно осознавала смысл семейной жизни. Играла в хозяйку – пекла кулебяки. Хотела поразить. Потом родился Денис. Уже ничего не хотела. Выживала. В конце концов, у нас с мужем сложились партнерские отношения: он зарабатывал деньги, я занималась детьми и домом. От скуки то начинала ходить в бассейн, то плести макраме, то писать музыку на компьютере. Чего-то остро не хватало. Потому что семейная жизнь – это не разделение труда. И разве супруг виноват, что не выдержал механического уклада нашей жизни? Психика у мужчин слабее… Я почти с жалостью подумала о бывшем муже.

Правда, из-за границы он мог бы прислать денег или хотя бы написать. Но неизвестно, как ему там жилось. У меня все-таки была квартира, какая-никакая работа, мама, которая неслась по первому моему зову… Но теперь у меня есть Давид, и все прошлое несущественно.

От размышлений пора было переходить к действиям, и я отправилась в магазин. Район был совершенно незнакомым. В конце широкой, поднимающейся в гору улицы я приметила площадь и зашагала к ней. Через пять минут была на Таганке. В супермаркете у метро купила овощи, в маленьком, уцелевшем с советских времен магазине – мясо. Телячьи отбивные – беспроигрышный вариант.

Готовила медленно. Есть выражение: вкладывала душу. Я резала, жарила, тушила, добавляла зелень, приправы, рассматривала, пробовала свои произведения…

Закончив кухонные хлопоты, поспешила домой.

– Мама! – Илюшка бросился ко мне, поскользнулся на паркете и горько разрыдался. – Мама, где ты так долго?! Без тебя… – Он захлебнулся рыданиями.

Я подняла сына на руки, прижала к себе.

– А что без нее? – поинтересовалась мать. – Плохо вам было?!

– Просто мелкий соскучился, бабуль! Он же мелкий. Сечешь? – пытался успокоить ее Денис.

– Как ты разговариваешь? – Мама неодобрительно покачала головой.

– А я уже собрался! – воодушевленно сообщил Илюшка. – Взял диски, акварель, железную дорогу.

– А учебники ты не взял? – улыбнулась я.

– Марина, ты не передумала? – спросила мама конфиденциальным шепотом. – Ну, зачем тебе это? Я понимаю, сходить в театр, в ресторан, ну отдыхать поехать… А что такое совместная жизнь? Стирать?! Готовить?! Да еще дети! Нужны они ему?

Я чувствовала усталость, раздражение и одновременно правоту матери. Особенно насчет детей.

– …Что он за человек, ты не знаешь, – продолжала она. – Знакомы меньше месяца. И куда тебя несет?! Что молчишь-то?

– А что тут скажешь? Ты права.

– Ну и откажись. Не надо ссориться, скажи – передумала.

– Я не могу.

– Почему? Боишься его потерять? И напрасно. Пусть знает тебе цену… Мне даже Иза сказала: куда вы только, Юлия Александровна, смотрите!

– Иза заходила?

– Ну да… У них тоже что-то не слава богу?

– Сергей хочет строить коттедж, за город переселяться.

– Коттедж, – вздохнула мать. – Сколько ж это стоит?

– Дорого, наверное…

– А все-таки, Марина, подумай. Ну, отложи хотя бы на время. А уж если такая необходимость, живите вдвоем, с детьми я буду…

И в этом вся моя мама: читает нотации, говорит обидные вещи, а сама ради нас на все готова!

Я долго с наслаждением лежала в ванне, мыла голову, укладывала волосы феном, потом пила чай с маминым песочным печеньем, наскоро покидала в сумку какие-то свои тряпки и заглянула к Изе.

– Где ты пропадаешь? – весело .приветствовала меня подруга.

Со вчерашнего дня она как будто воспряла.

– Как дела, Иза? Как ты в церковь сходила? – полюбопытствовала я вместо ответа.

– Да как сходила… Мне одна больная посоветовала: подойдите к отцу Владимиру. Я свечи к иконам поставила, перекрестилась, смотрю – стоит молодой священник, около него толпа, в основном женщины. Спросила. Говорят, отец Владимир. Подошла моя очередь, я рассказываю: плохо все… дочка, муж.. Он выслушал меня очень внимательно и вынес приговор: с мужем спорить нельзя. Я говорю: но ведь он такое затеял, глупость явную. А он: в Евангелие сказано: глава жене муж. Просите Бога вразумить его, молитесь…

– Как молиться-то? – перебила я.

– Да самое простое: Господи, помоги, вразуми, управь. А перед началом разговора надо сказать: Господи, благослови. Вообще перед началом любого дела.

– Ну и ты помолилась?

– Всю дорогу из церкви просила. Прихожу, он меня встречает в коридоре. Испугался, куда это я делась в субботу с утра пораньше. И я воспользовалась моментом.

– Поговорила с ним?

– Хочешь, говорю, строй коттедж, покупай участок. Но не первый же попавшийся. И потом, на какие деньги строить? Он собрался квартиру продавать. А квартира-то чья? Моих родителей! Я в ней всю жизнь прожила и менять ничего не хочу. Я ему все это сказала, и знаешь, он задумался. А от участка того жуткого у шоссе решил отказаться.

– Здорово!

– Ну, теперь похвались, где была.

– Иза, я переезжаю.

– Так, – вздохнула Иза. – Летишь, как бабочка на пламя, смотри, обожжешься… Но вообще-то, – добавила она, помолчав, – я тут звонила Булыжной. Разузнать, что это за Давид за такой.

– Что ты, – перепугалась я, – так прямо и спросила?

– Ну, нет, конечно. – Иза с досадой на мою непонятливость махнула рукой. – Сначала про дочку, потом про работу, тут, к слову, и про начальника, нашел ли он домработницу. Нет, вроде никого не нашел, хотя замолчал об этом. Тут я спрашиваю: он не женат? А она, знаешь, разволновалась и говорит: не женат, а вообще такой мужчина может сделать счастливой любую женщину. И так она это сказала, как будто хочет, чтоб он ее счастливой сделал!

– И что?

– Ничего, просто рассказываю. Кстати, ты у нас теперь девушка замужняя, зашла бы ко мне на работу.

– Думаешь, стоит?

– Посмотрю тебя. А то мало ли кого этот Давид еще сделал счастливой…

Вечером ужинали в столовой. Я подавала бульон, к нему слоеные пирожки, телячьи отбивные с грибным соусом и пестрые овощные салаты.

– Почему ты раньше не готовила так вкусно? – простодушно спросил Илюшка.

– Помолчи. Мама всегда вкусно готовит! При Давиде дети стеснялись ссориться. И вообще были ошарашены переездом, новой квартирой и известием о том, что завтра в школу их повезут на машине. Денис посидел с нами немного дольше, но и он ушел спать в начале одиннадцатого. Давид держался с ними естественно, без высокомерия и фальшивого интереса. Я чувствовала: они привыкнут к нему и проблемы не будет.

Получалось, он действительно заботился обо мне. Не в смысле купить шубу и повезти на Канары. Давид думал о моем душевном спокойствии, а именно оно, как известно, и определяет нашу жизнь. Булыжная права: с ним будет счастлива любая. Непонятно только, почему этой счастливой оказалась я, а, например, не Булыжная.

…Откинувшись на спинку стула, Давид листал документы в файлах. Словно почувствовав, что я думаю о нем, спросил:

– Что ты там затаилась?

– Боишься? – Я улыбнулась, поддразнивая его. – Мало ли что у меня на уме.

– А серьезно?

– Не хочу серьезно! – Мне вдруг и в самом деле стало весело.

– Я вспомнила, как Макс упрашивал Аньку: « Ну, чуточку-то можно себе позволить?» Знаешь, как Сомов назвал спальню Ольги Григорьевны?

– Как?

– Концептуальной.

– Почему?

– В смысле жизненных установок хозяев. Представляешь, какие у Ольги Григорьевны жизненные установки?

– Это бизнес. Она для клиентов старается.

– Значит, она считает, что это наши жизненные установки?

– Ну, наверное.

– А с какой стати?!

– Не впечатляйся, – посоветовал он тихо и серьезно.

– Ты прав. У меня и так полно теперь впечатлений. И такие!

Глава 11

Ко всему Давид относился серьезно. К работе, к любви, к порядку в доме. И к моим детям.

Заметив, что Илюшка все свободное время рисует, сказал:

– Будет учиться в художественной школе.

Я узнала об условиях поступления и наняла репетитора.

В другой раз разговор коснулся школьных оценок. У Дениса были тройки по истории, у Олега – по алгебре.

– Нужно исправить, – односложно заметил Давид.

Я усмехнулась про себя. Сколько я сама просила сына, и мама, и Иза. То ли ему алгебра не давалась, то ли просто было не интересно.

Но после фразы, брошенной Давидом, Оле; стал много заниматься, несколько раз что-то спрашивал у Дениса; как-то, преодолевая смущение, подошел к Давиду. Наверное, его слова звучали для Олега иначе, чем мои или мамины.

И однажды за ужином, краснея почти до слез, Олег выпалил: „

– Я исправил тройки по алгебре. Контрольную написал на четыре. А у доски сегодня пять получил…

– Это нормальные оценки, – спокойно отреагировал Давид.

Но особенно много внимания требовал Денис. Он задавал Давиду самые разные вопросы: о войне в Ираке, об отношениях с одноклассниками, о курсе доллара, о свойствах химических элементов… Старший, он больше остальных страдал от отсутствия мужского общения. По четвергам Давид брал его с собой на корт. И однажды, вернувшись домой, Денис заговорщицким шепотом сообщил мне:

– Давид Михайлович назвал меня своим сыном!

– То есть это как?

– Сейчас на корте один мужик, надутый такой, спросил: «Дод, кто это?» А он ответил: «Сын».

Мой ребенок сиял.

Денис больше всех подходил в сыновья Давиду – темноглазый, с густыми каштановыми волосами. Он был похож на дедушку, первого мужа моей свекрови, которого мы все, в том числе и Костя, знали только по фотографиям.

И моя собственная жизнь рядом с Давидом становилась осмысленной и наполненной. Я уже не вела часами телефонные разговоры, не пила без конца чай с дешевыми конфетками, не предавалась безнадежным мечтам, не рефлексировала.

Утром, когда в монастыре ударяли в колокола, я уже стояла у плиты. В книжном неподалеку накупила кулинарных книг. Рецепты усовершенствовала, придумывала свое – готовить не надоедало. Труд искупался впечатлениями от того, как ели приготовленное мои мужчины. Я любила смотреть на них, а сама ела мало, что тоже было несомненным плюсом.

По утрам у подъезда нас ждал серебристый автомобиль.

– «Десятка», – тихо присвистнул Олег, увидев машину в первый раз.

Шофер, немолодой мужчина с благородной сединой, галантно распахнул дверцу:

– Садитесь, Марина Ильинична!

Однажды, выйдя из машины у школьных ворот, я столкнулась с директрисой. Та оценивающе посмотрела на автомобиль, заглянула в салон.

«Сейчас посоветует не разрушать чужие семьи», – мелькнула у меня мысль.

Но ничего подобного.

– Я вижу, Мариночка, – завела сахарным голосом директриса, – что ваша жизнь наконец устроилась. И поверьте, от всего сердца рада. Вы молоды, привлекательны и, конечно, заслужили свое женское счастье!

Про женское счастье директриса знала не понаслышке. Четыре года назад она съездила в Арабские Эмираты и в результате сменила неблагозвучную фамилию Срибная на Аль Хабиб.

– Как продвигается ваша статья? – продолжала петь директриса.

– Все в порядке, Галина Васильевна. Надеюсь закончить к двадцатому апреля.

– И прекрасно! Это великая честь – работать с самим Рыдзинским. Если его заинтересуют ваши исследования и он превратит нашу школу в экспериментальную площадку лаборатории, мы сможем рассчитывать на статус гимназии!

«Ах ты лисица! Наполеон в юбке!» – внутренне хохотала я.

Конечно, планы госпожи Аль Хабиб были мне глубоко безразличны. Я писала статью исключительно для собственного удовольствия. В Интернете нашла сайт журнала «Школьная психология». Издание оказалось чисто практическим. Авторы, предлагая ту или иную методику, подробно объясняли, с какой аудиторией и в какой ситуации ее лучше применять.

Во вступлении я порассуждала о том, почему успешные люди необходимы обществу. Потом рассказала о методах и приемах, используемых мной на уроках. Но информации было слишком много, к тому же она была неравноценной, и получался сумбур. Пришлось расположить материал по рубрикам, дать каждой поверхностную характеристику, а в заключении пообещать подробнее в последующих статьях рассказать о каждой рубрике.

Статью в журнал я отослала по электронной почте. Вечером того же дня зазвонил телефон и в трубке раздался знакомый голос бело-розовой девушки:

– Здравствуйте, Марина Ильинична. Журнал «Школьная психология», Ольга Мальченко.

Я поздоровалась и спросила, получили ли они статью. Оказалось, получили.

– Борис Григорьевич просто в восторге. Вы не только талантливый учитель, но и серьезный методист. Надеемся, это будет цикл статей, как вы обещали.

Я так обрадовалась, что на следующий день зашла к Аль Хабиб.

– Уж вы постарайтесь, Марина. И мы вас не забудем. Премию выпишем по итогам учебного года.

Она уже не прикидывалась прекрасной да мой – была самой собой – жизнерадостной теткой из русской глубинки. И это шло ей гораздо больше.

– Журнал принял мою статью!

Я сидела за туалетным столиком в спальне и красила глаза. Мы собирались в ресторан.

– Будут гонорары? – насмешливо поинтересовался Давид.

– Ну, не знаю. Наверное.

– Ты что же, не «просила?

– Не думаю, чтобы Рыдзинский стал обманывать меня.

– Кто это – Рыдзинский? – уточнил он недоверчиво.

– Главный редактор.

– Зачем ты занимаешься этим? Тебе скучно?

Я отложила кисточку и оглянулась. Он сидел на кровати насупившись, как обиженный ребенок.

– Давид, мне не скучно. Но работа – часть моей жизни. Когда я только пришла в эту школу (какое тяжелое было время!), преподавала в классе коррекции. Проще говоря, работала со слабыми, плохо обучаемыми детьми. Кто заикается, кто после сотрясения мозга ничего запомнить не может, кто от малейшего сквозняка простужается и неделями в школу не ходит. Месяца через полтора явилась директриса: срез знаний. А знаний никаких. Кричала она – стекла звенели. И на меня, и на детей. Как только не называла их: дебилы, тупицы, олигофрены. Хорошо, они половины слов не знали. Ладно бы на меня орала. А они-то чем виноваты?! Коррекция!

Мне стало так жалко их! На другой день я приготовила детям совсем простые задания: с подсказками, наводящими вопросами. Всю ночь сидела! Они легко справились, и всем радостно было. Но потом пошли обыкновенные уроки, надо ж программу выполнять. Смотрю: дети мои руки тянут и говорят… правильно, не правильно – не важно… В общем, это называется активизация познавательной деятельности. Короче, нащупала путь. Детей вытащила и в себя поверила… первый раз в жизни.

– А теперь твоим ноу-хау заинтересовался этот?..

– Ну да. Рыдзинский. Мышиный Король.

– Почему Мышиный Король?

– Худенький, серенький, с гордо поднятой головой, – засмеялась я. – Как увидела – сразу сказки братьев Гримм вспомнила. Такой забавный!

: – Забавный? – Давид рассеянно улыбнулся.

И тут я поняла: ревнует. Подошла, села рядом. Он обнял меня неожиданно порывисто. Это была не страсть – тоска, потерянность.

– Что с тобой, мой маленький? – От неожиданности я не могла найти подходящих слов.

– Марина, – тихо и отстраненно заговорил он. – Я так боюсь потерять тебя…

– Не говори глупостей, Давид. Нам хорошо вместе – что может помешать? – решительно начала я.

Из курса психологии известно: с человеком в таком состоянии нужно разговаривать строго, без сострадания. Но он все молчал, по-детски прижимаясь ко мне.

– Конечно, – я гладила, целовала его пушистые темные волосы, – у нас обоих печальный опыт… лучше было бы встретиться в начале жизни. Но, в конце концов, мы встретились – это главное!

Я надела светло-зеленое шелковое платье, к нему серебряные туфли, похожие на хрустальные башмачки Золушки.

Зеркало в холле ресторана отразило пару, будто сошедшую с рекламы дорогой недвижимости или семейного отдыха: высокий элегантный брюнет в сером костюме по-хозяйски обнимает за плечи хрупкую, стройную блондинку. У нее слегка растрепались волосы, щеки заливает румянец, а глаза раскрыты широко, радостно и чуть-чуть удивленно.

Вспомнилась Анькина ироническая реплика «тридцать три стандартных удовольствия» и Изино пророчество « потом он повезет тебя на Канары»…

Пусть везет!

Глава 12

На следующий день по дороге на работу я почувствовала: тошнит. Вчерашние салат из дыни с коньяком, жюльены, севрюга? Нет! Еда была превосходной и вспоминалась без всякого отвращения. Тогда в чем дело?

На уроке из-за пустяка накричала на Макарову, а дома, обнаружив дырку на колготках, разрыдалась неожиданно для самой себя.

К вечеру я была в панике. Говорила же мне Иза… Недолго думая, набрала ее телефон.

– Ах ты пропащая душа! – обрадовалась Иза, и по голосу я догадалась, что с коттеджами обошлось. – Когда придешь, новая русская?

– Иза, можно завтра?

– Я после обеда работаю, заходи. Мальчишкам привет. Как они с новым папой?

В поликлинику я шла на ватных ногах: боялась подтверждения догадок, пугала Изина ирония– она была мастерица по этой части.

– На ловца и зверь бежит! – интригующе приветствовала меня подруга. – Минутку подожди, – она выскочила из кабинета и, быстро вернувшись, заговорила с насмешливой улыбкой: – У меня к тебе коммерческое предложение. Еще одно. Что получилось из первого, всем хорошо известно.

– Иза, может, посмотришь вначале? – взмолилась я.

– Ты что, плохо себя чувствуешь?

– Знаешь, неважно.

– Если и неважно, это не по моей части, – удовлетворенно сообщила Иза, снимая перчатки после осмотра и направляясь к раковине. – Сейчас давление померим… О, так и есть: сто на шестьдесят… не годится такое дело… выпишу тебе "витамины. – Она склонилась над бланком рецепта и продолжала профессиональным тоном: – Прогулки перед сном, фрукты, положительные эмоции.

– Иза, выпиши, пожалуйста, какие-нибудь контрацептивы… – попросила я.

– Не только выпишу, но и дам на пробу. – Она порылась в ящике стола и достала таблетки. – Вот смотри – схема приема. – И снова углубилась в писанину, но вдруг поинтересовалась: – А он ребенка не просит? Булыжная сказала: у него нет детей, а лет ему уже сорок…

– Не просит. По крайней мере, пока…

– Ну и радуйся, что пока. А там видно будет! – подвела Иза итог разговору и начала о своем.

Речь конечно же шла об очередной пациентке. Ленка Власова такая. Иза знала ее сот-ню лет: пришла на работу молодым специалистом и чуть ли не на первом приеме – Ленка, восемнадцатилетняя студентка художественного училища, рыдала у нее в кабинете, узнав, что беременна. Иза уговорила ее рожать, за что Ленка ей до сих пор благодарна.

Она родила девочку и назвала Катей, потому что это имя нравилось Изе. А теперь Катя вышла замуж и тоже родила девочку. А Ленка как раз встретила свою главную любовь.

– Ну, вроде как ты. Только, в отличие от твоего Давида, он не новый русский. Художник-иллюстратор. Теперь представь: квартира – крошечная двушка. И в ней: зять, дочка, внучка и любимый муж. Бессонные ночи, теснота, крики.

Больше всего Ленка боялась двух вещей: навсегда испортить отношения с дочкой и потерять творческую форму. Решили снять квартиру.

– А я при чем?

– Так ты можешь сдать!

– Я?

– Им как раз в этом районе надо и окнами на север.

– Почему на север? – удивилась я.

– Чтобы в течение дня не менялось освещение. Ленка маслом картины пишет. Ну, позвать ее?

На Ленке были светло-голубые, почти белые, джинсы и бордовый свитер в стиле кантри. Лет я бы ей дала тридцать. А, между тем, она уже бабушка.

– Понимаете, – у нее был резковатый голос и слишком длинная челка, которую она то и дело откидывала со лба, – мы пробовали через агентство. Но им надо комиссионные заплатить. Это месячная стоимость квартиры. Нам не осилить.

– Оставь ключи, Марин, – попросила Иза. – Лена вечерком зайдет, посмотрит.

– А Давиду говорить? – окончательно растерялась я.

– Да какое его дело?! Квартира-то чья? А тебе лишние деньги не помешают…

В общем, к Изе я шла с одной проблемой, а вышла от нее с другой!

Дениса дома не оказалось. А жаль: можно было бы посоветоваться. За последнее время он стал совсем взрослым. Илюшка сидел в столовой и громко, на всю квартиру, повторял правило: «Прилагательные изменяются по родам…» Олег валялся в гостиной перед телевизором. Я присела рядом и некоторое время тупо пялилась в экран.

С кем поговорить? Мама ужаснется. Ее нервы не выдержат калейдоскопа перемен. Да и ничего конструктивного не предложит – одни эмоции.

Позвонила Аньке.

– А я болею. – Она грустно улыбнулась в трубку. – Простудилась.

– Температура?

– Сегодня получше. Я в магазин пошла. Возвращаюсь домой, а навстречу мне…

– Сомов?

– Кошка! Пушистая, черная с рыжими пятнами, а грудка и кончики лап беленькие. Подошла и трется о ноги. Я ее подобрала, и мы теперь вдвоем. Знаешь, как ее зовут?.. Астра! Кошка Астра! Она пестрая, как осенний букет, и красивая, как звезда!

Про квартиру Анька сказала, что попробовать стоит однозначно. Тем более приличные люди и через знакомых. Цена, правда, скромная. Квартиры в нашем районе дороже в полтора-два раза. Зато без хлопот и без риска.

– И потом, у тебя будет своя копейка! – Анька мечтательно вздохнула.

Едва я повесила трубку, как телефон затрезвонил:

– Дениса можно? – спросил бойкий девичий голос.

– Его нет. Что передать?

– Пусть перезвонит… – Она не договорила.

– Кому?

– Он знает! – И моя собеседница отключилась.

Ну и нравы в этом городе! …Вечером я проверяла тетради, долго возилась с ужином, набрала несколько абзацев новой статьи и уже перед сном решила устроить допрос Денису:

– Что у тебя за девица?

– Дашка что ль? – Он усмехнулся.

– Она звонила. Я забыла передать, извини.

– Да это без разницы, ма. Я все равно не стал бы перезванивать.

– Почему?

– Так надо! – ушел сын от ответа.

Надо ж, как все быстро! Недавно покупал подарки, а теперь не может даже перезвонить. Куда уходит любовь? Исчезает, как летучий газ. Или умирает под гнетом обстоятельств, порой совершенно незначительных. Я снова вспомнила про Ленку Власову. Нужно все-таки поговорить с Давидом. Такая скучная, прозаичная тема, не имеющая ни малейшего отношения к нам двоим. Вот так все и случается. Постепенно.

– Давид… – Я набрала номер его сотового.

– Что случилось? – Он насторожился: я звонила редко.

– Ничего, просто я тебя жду.

– Правда, ждешь? – Его голос потеплел. – Уже еду.

…Деньги, которые давал мне Давид, я старалась тратить аккуратно. Но вчера не удержалась. В магазине «Мир семьи» купила пеньюар. Нежно-розовый, шифоновый, расшитый серебряными цветами. Эксклюзивная дорогая вещь. В прошлой жизни я даже не смотрела на такие.

В новом пеньюаре, со свежим макияжем, я уселась на пуф в прихожей и стала ждать Давида.

…Как странно он говорит: боюсь потерять тебя. Он делает для меня все возможное и невозможное. И я не скрываю, что счастлива с ним. Тогда откуда эти страхи? Чего он боится? На что намекает? Может, тут какая-то тайна… но нужно ли стремиться ее разгадать?

Хорошо Аньке… меньше знаешь, лучше спишь. И всегда у нее прекрасное настроение. Иногда загрустит, конечно, но тут же берет себя в руки. Может, и мне последовать ее правилу? Ни о чем не спрашивать, не беспокоиться, просто любить и быть счастливой?..

В замке резко повернули ключ, и Давид появился на пороге. Как я обрадовалась! Бросилась к нему, прижалась всем телом откровеннее, чем это следовало делать в прихожей. Он так жадно припал к моим губам – казалось, все произойдет прямо сейчас.

– Давид, – я с трудом приходила в себя, – пойдем ужинать…

Но пошли мы не ужинать, а в спальню.

– Какая ты красивая сегодня!

– Ждала тебя.

Мне совсем расхотелось говорить про Ленку Власову. Момент был уж очень неподходящим. Решила поделиться другой проблемой:

– Представляешь, у Дениса завелась какая-то наглая девица. Из современных. Даже приблизительно не могу представить, что у них за отношения.

– Уже нет никаких отношений. Значит, Денис и это обсуждает с Давидом.

Что ж, понятно – у того больше опыта!

– Давид, у тебя была девочка в школе?

– Была. Я ее в шахматы играть учил…

– А дальше что было?

– Да практически все.

– А теоретически?

– Летом перед выпускным классом мы ездили в Москву. Она заболела и не поехала Так все и осталось теоретически.

– Ах ты ловелас! – Мы расхохотались.

– Счастливое было время – лето перед выпускным классом, – задумчиво проговорила я. – У отца были гастроли в Питере, он взял меня с собой. Мне так понравился город.

– Чем занимался твой отец?

– Музыкой. Дирижировал оркестром.

Я живо представила то лето: отца, его музыку, благоухание лип в Летнем саду, пыльные кварталы Петроградской…

– Не отвлекайся! – Давид медленно расстегивал пуговицы на розовом пеньюаре, целуя шею, грудь, колени.

«Таблетки!» – промелькнуло у меня в голове.

Но было уже поздно.

Глава 13

Я критически оглядела вчерашний ужин: мясо слегка потемнело, румяный яблочный пирог был черствым даже на вид, зато баклажаны по-прежнему испускали чудесный пряный аромат.

– Ты много потерял, отказавшись от ужина! Ранним утром мы сидели в столовой. Была суббота, но Давид спешил, как всегда. На этот раз в какую-то лабораторию в Красногорске.

– Ничего я не потерял.

Он посмотрел на меня долгим взглядом, благодарно и нежно. Я заметила: Давид бывает очень нежным, но как будто стесняется этого. А если и выражает свои чувства, то косвенно, завуалированно. Может, тут тоже какая-то тайна.

– Что ты так смотришь?

– Тебе это идет. – Он имел в виду пеньюар, но не нашел подходящего слова.

– У меня такое ощущение, будто ты чего-то недоговариваешь.

Он помолчал.

– Мысль изреченная есть ложь – слышала такое?

– Это какая-то восточная мудрость?

– Тютчев.

Значит, не тайна – жизненная философия.

Давид съел мясо, выпил чашку обжигающего чая с пирогом и ушел, обещав вернуться не Раньше десяти вечера. Послонявшись по квартире, я поняла, что делать совершенно нечего. Сыновья еще не вставали, усаживаться за статью субботним утром не хотелось. Я свернулась в качалке и задремала.

Мне снился Давид. Мы шли держась за руки, сначала по широкой улице, ведущей от нашего дома к Таганке, потом по какой-то незнакомой набережной, наконец, свернули в мрачный, грязный двор-колодец. Мне стало жутко – я вцепилась в Давида, но вдруг кто-то с силой начал трясти меня за плечо, и я разжала пальцы. Давид исчез. Я вскрикнула и открыла глаза. Надо мной стоял Денис с телефонной трубкой.

– Тебя не добудишься, трясу-трясу. Иза звонит.

Как я и ожидала, наша квартира понравилась Ленке. Вчера она смотрела ее одна, утром пришла с мужем и попросила как можно скорее решить вопрос.

– А что нужно сделать?

– Ну, вещи свои забери. Что не нужно – на антресоли. Можешь сейчас приехать? Я бы помогла.

Я поблагодарила Изу и стала собираться. Для начала объяснила ситуацию Денису.

– Вообще, мать, занимаешься ерундой, —отреагировал сын. – А Давид знает?

– Какое его дело? Квартира-то моя!

– Значит, вступила на путь подпольного бизнеса! Он узнает – не беспокойся! И обидится!

– Ты прав, надо ему сказать. – Я почувствовала себя девочкой, разговаривающей со взрослым.

– Давид решит: тебе денег мало.

– Я же обещала, День! И Иза просит.

– Ладно, так и быть. Поедем, помогу тебе с вещами, а то ты все выбросишь.

Он знал, что в этом смысле я не сентиментальна.

Иза встречала нас как дорогих гостей. Поила дорогим чаем с клубничным вареньем, угощала домашними чебуреками. – Как мне вас не хватает! – вздыхала она. – Всех вас! Тебя, Маринка, твоих мальчишек, маленького… так скучаю, особенно вечерами.

Мне наши вечерние посиделки представлялись теперь чуть ли не сказочным прошлым, счастливым и не очень реальным. А на самом-то деле – и вспомнить нечего…

– А Денис какой стал, – не унималась Иза, – взрослый, элегантный!

В новой кашемировой куртке и тонком бежевом свитере сын действительно выглядел потрясающе.

– Это я за месяц стал взрослым? Денис, наоборот, был настроен враждебно.

Затея с квартирой ему не нравилась, и он понимал, что это Изины происки.

С вещами справились довольно быстро. Свои старые платья и костюмчики я, не глядя, покидала на антресоли. Как только в этом можно было ходить? Денис разбирался с игрушками: большинство последовало в помойку, но рыжий пушистый кот, облезлый медведь и белая сова удостоились чести поехать с нами. Я вспомнила, что медведь был любимой игрушкой Олега. Чуть ли не с рождения. Давно он мне не попадался.

– Мам, тебе Маркеса брать? – Денис, стоя на стуле, снимал с верхних полок книги.

Я принялась откладывать: Маркес, Белль, Ахматова, книги по методике и психологии, школьные справочники Дениса… Получалось слишком много.

– Посуды у них нет. Оставишь, может? – попросила Иза.

– Оставлю. – Я обрадовалась – хоть с посудой не возиться!

– Ты не беспокойся! Валерка вас отвезет. Вскоре пришли квартиранты: Валерка – высокий, с темными с проседью волосами и старомодными манерами, Ленка – миниатюрная и стремительная, как ракета.

– Вот, пересчитайте. – Она протянула мне несколько зеленых бумажек. – Как в следующий раз?

– Я зайду.

– Могу передать через Изу.

– Не стоит. – Мне не нравился ее напор. – Раз в месяц буду заходить.

– Ключи можно?

Я протянула ей два комплекта.

– Один остается у меня.

– Как это?

– Вы что же, мне не доверяете? – усмехнулась я.

В комнату заглянул Валерка.

– Тут надо кое-что отвезти, – неуверенно обратился он к Ленке.

– Отвези, – кивнула она равнодушно.

Я расстроилась: с этой Ленкой будет не легко, никакой копейки не захочешь. К тому же еще объясняться с Давидом!.. Валерка с Денисом перетаскивали вещи в машину. Ленка враждебно молчала. Мне захотелось поскорее уйти от этой маленькой колючей женщины.

– Счастливо! – Она улыбнулась неожиданно доброжелательно.

Молодец – пересилила себя.

Все-таки домой я ехала с неприятным осадком. Мама патетически воскликнет: «Это твой родной дом!» А что подумает Давид – даже представить невозможно.

Но все обошлось. В тот же день позвонила мама и предложила забрать мальчишек на майские праздники.

– Поедем к Ирине на дачу. А то они меня совсем забудут. Как ни позвонишь – Давид – Давид!

Напуганная этим «соперничеством» не на шутку, известие о сдаче квартиры мама встретила безразлично:

–.Да все сейчас сдают, у кого есть возможность. И не надо будет так от него зависеть!

– Как так, мама? – попыталась уточнить я.

– Думаешь, я не понимаю?! Он кормит твоих детей!

– Ему это не трудно.

– Но это пока не трудно…

Мама давала понять: все у нас может плохо закончиться, и тогда Давид взыщет с меня деньги за прокорм детей. Ну, как к этому относиться?!

Вечером я сказала про квартирантов Давиду.

– Ты говоришь, как будто оправдываешься. Делай как тебе удобно!

Он произнес это с излишней поспешностью. Может, правда обиделся, но не хотел показать. Мы, как герои классического романа, старались переблагородничать друг друга.

Утром тридцатого апреля я готовила завтрак: резала сыр, поджаривала бекон, намазывала бутерброды паштетом. На кухню заглянул Давид:

– Сегодня ночью уезжаем в Питер.

Я уже привыкла к его манере делать сюрпризы и не удивилась, только спросила:

– На все праздники?

– На пять дней. Мне показалось, ты любишь этот город.

– Люблю! – Как я была рада! – И мечтаю съездить туда с шестнадцати лет.

– Правда, жить мы будем под Питером. На финском заливе. Мне забронировали два номера.

– Два? Давид, я не предупредила, мальчики поедут к маме.

– Ничего, позвоню, переиграю. И вот, – он положил на стол деньги, – купи себе что-нибудь для поездки.

В предпраздничный день мой класс отправился на экскурсию в Абрамцево, и я была свободна. После уроков шофер отвезет мальчиков к маме. Недолго думая, я отправилась по магазинам.

В моей ранней юности, пришедшейся на советские времена, шопинг напоминал охоту: найдешь – не найдешь, достанется – не достанется. Потом, когда товаров стало много, магазины казались мне интереснее музеев: прежде чем купить что-то, я перемеривала весь ассортимент. В последние годы довольствовалась распродажами: одежда навешана без учета размеров, а то и просто свалена в кучу. Если подберешь что-то подходящее, отглаживать будешь три дня.

Я разлюбила покупать одежду, и поэтому новые финансовые возможности не слишком радовали. Однако надо соответствовать… Давид хочет видеть свою спутницу эффектной и современной.

Размышляя таким образом, я подошла к магазину «Мир кожи на Таганке». Открылась дверь – в глубине помещения звякнул колокольчик.

Я искала куртку. Старая, хоть и служила всего сезон, куплена на распродаже.

Тут была одежда двух категорий. Комиссарская и ямщицкая, определила я. Комиссарская стоила дешевле и висела особняком – выходила из моды. Черная, вишневая и ярко-красная грубая кожа – такую даже мерить не хотелось. В основном здесь продавали куртки и пальто, неравномерно окрашенные во все оттенки коричневого и рыжего, потайные швы были бесстыдно выставлены наружу, из некоторых даже торчал мех. При общей неприглядности товара торговля шла бойко. Из любопытства я примерила коротенькую, до талии, курточку. Увы, коричневый не мой цвет.

– Может быть, вам понравится вот это. – Продавщица протянула мне жемчужно-серую куртку.

При ближайшем рассмотрении оказалось, что серый местами плавно переходит в белый. Переход производил впечатление потертости.

– Это искусственно состаренная кожа. Правда, стоит немного дороже.

Куртка сидела как надо, но огромные накладные карманы, почти мужские лацканы… Я скривилась.

– Модель этого сезона, – стала уговаривать продавщица.

В дорогих магазинах, конечно, только и встретишь модели этого сезона. А в магазинах распродаж…

– Покупаю! – согласилась я, к нескрываемой радости продавщицы.

Вместе с чеком мне вручили кипу бумажек: гарантийный талон, дисконтную карту, рекламный буклет магазина.

К куртке без особого труда я подобрала элегантные светлые брюки, а к ним – темно-синий шерстяной свитер и белый кашемировый пуловер. Последним штрихом стали светло-серые кожаные туфли-мокасины.

Дальше надо было решать с вечерним. Мы будем жить за городом, в курортном месте, значит, мое зеленое платье не совсем то… Лучше купить брючный костюм или какую-нибудь красивую блузку к новым брюкам. Постепенно я вошла во вкус. Мерила вещь за вещью, как в прежние времена. Больше всего понравился шелковый костюм: широкие брюки и топ черного цвета, а вместо жакета – короткая серебряная накидка. И кстати, к ней у меня найдутся украшения: серьги и колье черненого серебра.

Дома я еще раз все примерила, представила себя идущей по берегу моря рядом с Давидом… – …Серое море, серое небо, ветер… G детства я любила такую погоду. Хорошо, вдыхая запах морской воды, болтать о пустяках. Или молчать. Молчание бывает разным. Иногда очень содержательным. Мокасины для таких прогулок идеальная обувь. Устойчивые, закрытые, в них не засыплется песок. А куртка из искусственно состаренной кожи надежно защитит от ветра… Стиль не мой, но красиво.

Я достала из пакета вечерний костюм: топ, брюки. Издалека его можно было принять за платье. Тем лучше. Не поленилась, принесла из спальни серьги. Как я и думала, сочетание оказалось великолепным! Последний штрих – серебряная накидка… но тут зазвонил телефон.

– Марина! – По голосу я поняла: маму переполняют эмоции. – Мальчишек просто не узнать. А Денис-то совсем взрослый – молодой человек!

– Ему пятнадцать лет в этом году! – напомнила я.

– И слова свои вульгарные бросил, – не унималась мама. – А на какой машине они приехали! Это их так каждый день возят? А что за шофер?

– Георгий Николаевич, – поспешно ответила я. – Он у Давида на фирме в штате.

Она, конечно, убеждена, что я доверила детей первому встречному!

– Приятный мужчина… – Нет, сегодня она была непредсказуемой. – И… Мариночка, спасибо, конечно, тебе за подарки, но это совсем ни к чему!

Я передала маме деньги, отданные Ленкой за квартиру. Мне показалось, это будет самое справедливое и правильное их использование.

– Поедете на дачу, купите много всего вкусного, чтобы праздник был!

– Ты смеешься? На эти деньги год можно Праздновать!

– Да ладно, мам. Лишних денег не бывает.

Сегодня мама не пилила и не придиралась по мелочам. Она чувствовала, что у меня все хорошо, и была счастлива моим счастьем. Не всякая мать способна на такое!

Обычно Давид возвращался с работы не раньше одиннадцати, но сегодня приехал в семь. Я едва успела закончить с обедом и перемыть посуду.

– Ты готова?

– В общем – да. – Я поставила на стол супницу и разливала по тарелкам душистый грибной суп.

– Перед поездкой нужно поспать. Выедем в час ночи.

– Ты что, хочешь ехать на машине?

– Конечно. Я всегда езжу в Питер на машине. Тем более в теплое время года.

– А сколько времени ехать?

– Приедем в семь, максимум в полвосьмого. Это место – Репино – километров сорок на запад от Питера.

Ехать долго – нужно что-нибудь приготовить в дорогу." Я быстро замесила тесто, решив, что из остатков завтрака получится отличная пицца. Пока я возилась на кухне, Давид сложил свои вещи и уснул одетый, растянувшись на покрывале.

В сравнении с его багажом мой выглядел так, будто я переселяюсь на постоянное место жительства в другое государство. Мужчины в этом смысле умеют довольствоваться малым. Я кроме накупленного прихватила еще любимый травяной комплект, пеньюар, туфли на шпильках. А вот что забыла, так это купальник. В отеле наверняка есть бассейн.

Скрипнула дверца шкафа, но Давид не проснулся. Плохо спать на закате: проснется разбитым, а всю ночь за рулем. Ничего, буду поить его горячим кофе, почищу его любимый грейпфрут. Грейпфруты полезные. Я застегнула сумку и прилегла рядом с Давидом. Не просыпаясь, он обнял меня, уткнулся в плечо. Мне тоже хотелось обнять его, но я боялась пошевелиться…

Комнату постепенно заполняли сумерки, потом стало совсем темно, с улицы доносились пьяные крики, время от времени где-то взвывала сигнализация. А он все спал, как ребенок, на моем плече.

Глава 14

В половине первого я вышла из дома с сумочкой, зонтиком и небольшим пакетом, в котором лежали термос и продукты. Бесшумно завелся мотор – путешествие началось.

– Ну, как у тебя прошел день? – спросил Давид, окончательно проснувшись.

– Магазины, парикмахерская, кухня, – отрапортовала я.

– Совершенно по-женски.

– Да, это приятное времяпрепровождение. Но по-настоящему я чувствую себя женщиной только рядом с тобой! Давид, это такое счастливое чувство. – Сдержанно улыбнувшись, я коснулась его руки.

– Такие вещи надо говорить в спальне, а не на темном шоссе, – усмехнулся он.

– Давид, пожалуйста, объясни мне одну вещь. Вот ты сказал как-то: я боюсь потерять тебя. Но почему? С чего тебе в голову приходят такие мысли?

– Видишь ли, однажды это уже произошло… Я удивленно пожала плечами:

– Когда?

– Помнишь нашу первую встречу?

– У Аньки?

– Нет, когда ты пришла ко мне…

– …наниматься в домработницы.

– Я сразу понял: ты т а женщина. И в то же время мне казалось, будет лучше, если ты уйдешь…

Боже, какие сложности!

– А потом ты увидел меня у Аньки и решил, что я тебе примерещилась!

– Откуда ты знаешь? – неподдельно удивился он.

– Заметила. Но это абсолютно нормальная реакция!

– Зачем ты зашла к ней? Вы же не общались до этого?

– Никуда я не заходила. Мы у подъезда столкнулись.

– Судьба!

– Но вид же у тебя был!..

– Ты на меня рассердилась?

– Сначала – конечно. А у Аньки мне стало смешно: просто водевильная история. Но потом был момент, я пожалела…

– О чем?

– Что не дала тебе телефон. И Аньке не разрешила. Представляешь, иду по Чистопрудному: сумерки, весна, парочки спешат в театр. Мне стало грустно. Прихожу домой, а ты меня ждешь.

– Помню: «У вас редкий дар: появляться в ненужное время, в ненужном месте!» Ты правда так думала?

– Я просто не знала, как себя вести: то ли негодовать, то ли радоваться. Интересно, на какой прием ты рассчитывал?

– Рассчитывал? Да ни на что не рассчитывал. Я просто не мог без тебя больше…

И мы замолчали, каждый о своем. У меня слипались глаза, но я сопротивлялась – не хотела, чтобы Давид чувствовал себя одиноко на темном шоссе. Потом поила его кофе, кормила грейпфрутами. Он быстро уничтожил все мои запасы.

Я достала салфетки и тоном заботливой мамаши произнесла:

– Давид, вытри руки, после еды они липкие.

Он серьезно взял салфетку, не заметил шутки.

– С тобой мама в детстве так не разговаривала?

– Да нет. Она все время работала. У нас была домработница, но мной она особо не занималась.

– Значит, ты был предоставлен самому себе?

– В некотором смысле – пожалуй. Но за школьные оценки с меня спрашивали строго. Родители считали: главное карьера.

– А ты?

– До определенного момента – тоже. Но карьеру хорошо делать в стабильной стране. В новых условиях все достигнутое при Советах быстро превратилось в ничто.

– Ты многого достиг?

– Как сказать… Защитил кандидатскую, а через полгода пришлось поменять работу. Потом и вовсе уезжать.

– Но ехал-то ты не в никуда?

– Почти в никуда. Отец как раз Попробовал открыть свое предприятие. И я оказался кстати. Дело было совершенно безнадежным, просто мрак. Но потом жизнь дала нам шанс, и мы его не упустили.

– А как ты попал в Москву?

– Грубо говоря, приехал искать рынки сбыта. Сначала это были наезды. Я чувствовал себя гражданином вселенной: Стокгольм – чужой город, Москва – и подавно.

– Но осел ты все-таки в Москве?

– Только из-за работы. В Москве оказалось много интересного.

– В каком смысле?

– В деловом. Вскоре у меня появилась самостоятельность, я перестал зависеть от отца. Можно сказать, вышел на новый уровень.

– А в Стокгольм ты всегда будешь ездить?

– Ну, в обозримом будущем.

– И когда теперь?

– Наверное, в июле. Но до этого мы съездим к теплому морю. Хочешь?

– Не знаю. Мне больше нравятся холодные моря. – Я прикусила язык – вдруг он подумает, что я напрашиваюсь в Швецию. – Если хочешь, поедем к теплому.

– Денис говорил про Турцию.

Значит, он собирается ехать с Денисом. Всей семьей. Интересно… Неожиданно начало светать.

– Этот час – самый опасный на дороге, – заметил Давид. – После ночи борьбы ужасно хочется спать.

Кругом все расплывалось в сумерках наступающего утра, свет фар встречных машин казался зыбким и ненастоящим. У обочины я заметила старенький «мерседес». Поодаль трое, судя по всему его пассажиры, присели над разгорающимся костром.

– Шашлычок спозаранку, – шутливо бросил Давид.

Но через пять минут нас сзади осветили фары. Давид всмотрелся в зеркало. «Мерс» быстро приближался.

– Странно… – озадаченно произнес Дод и прибавил скорости.

Но «мерседес» не отставал, скоро его длинное тело выползло слева, он поравнялся с нами – я увидела сухие кавказские лица. Преследователи глядели неподвижно, точно целясь. Обойдя нас, автомобиль вильнул направо и преградил путь.

– Козлы! – Дод резко затормозил. Дверцы «мерса» распахнулись – все трое выскочили на шоссе. Давид лихорадочно жал на педали. Один из бандитов ухватился за дверцу с моей стороны, закрытая ручка защелкала, и в это время мы дали задний ход. Рука бандита соскользнула. Они было побежали за машиной. Давид жал на газ – бандиты отстали, попрыгали в свой «мерс». Он взвыл, разворачиваясь. Давид газанул до отказа, мы, вильнув, успели проскочить вставшую поперек машину и устремились вперед.

– Вот так. – Дод перевел дыхание. – Наша тачка им приглянулась.

– Нас не догонят?

– Нет, можешь вздремнуть. Досадный эпизод. Ребята, видно, промышляют здесь. Сто километров до Питера – и недалеко, и все концы в воду.

Но тут из-за поворота опять вывернул «мерс».

– Что за движок у них? – удивленно присвистнул Давид.

– Давид! – отчаянно взмолилась я.

– Ничего, – бросил он. – Во второй раз будем умнее.

Я невольно залюбовалась его спокойствием – характер Давида открывался новой гранью. А «мерс» был уже близко. Из низин поднимался туман и выползал на дорогу, «мерс» шел сквозь него не снижая скорости – дорогу они знали отлично. Давид гнал, напряженно всматриваясь вперед, а «мерс» уже выскочил на встречную полосу и опять пошел на обгон.

– Решили повторить прием? – усмехнулся Давид и, газанув, тоже вылетел на встречную, перед «мерсом».

Тот начал обгон справа. Давид вывернул руль, срезав «мерс», завизжали тормоза…

– Такими темпами мы будем у цели досрочно, – усмехнулся Давид.

Я ничего не ответила. Он, мельком глянув на меня, решительно добавил:

– Сейчас, Мариночка, мы с ними поквитаемся!

Шоссе круто пошло налево. Давид поехал по встречной полосе, вдоль левой обочины. «Мерседес» стал отставать, но, дико взвыв, тоже выскочил на встречную, садясь нам на хвост. Туман слоями стоял над дорогой. Чтобы видеть, что впереди, приходилось наклоняться чуть не к самому стеклу. И тут из-за поворота появилась дальнобойная фура. Расстояние между нами молниеносно сокращалось. Давид, не снижая скорости, мчался прямо на нее.

– Дод! – отчаянно вскрикнула я.

За пятнадцать метров до фуры он резко свернул направо – громадное колесо проскочило над нами. В клубящемся тумане я увидела безразличное лицо водителя и невольно обернулась. В «мерсе» поздно заметили фуру. Шарахнулись налево, на обочину, прочертив густо-черный след, – ушли от столкновения. Но им не повезло: медленно, точно устало, накренившись, «мерс» съехал в кювет, словно подумав, перевернулся и на крыше не спеша поехал в гнилое болотце.

Давид остановился. Дверца «мерса» медленно раскрылась, оттуда, держась за голову, выкарабкался водитель. Давид достал аптечку и вышел из машины. Из задней дверцы на четвереньках выползал второй бандит – по лицу его текла кровь.

– Эй! – крикнул Давид, показывая аптечку.

– Поезжайте! – махнул водитель. Давид поставил аптечку на обочину.

– Пригодится. Ангела вызвать?

Тот кивнул и сплюнул сгусток крови. Мы тронулись дальше. Я выдохнула зачарованно:

– Как ты это смог?!

– На дорогах случается всякое… – Не оставляя руля, он обнял меня одной рукой.

– А ведь это чудовище могло наехать на «мерс», – попыталась рассуждать я.

– Очень легко.

– И тогда… они бы погибли…

– Погибли бы, – жестко подтвердил он.

– Ты заманил их в ловушку? Сознательно?

– Не думай об этом. Такие готовы ко всему. По крайней мере, должны быть готовы…

Солнечным утром мы въехали в Репино. За окном мелькали дачи с мансардами и террасками, невысокие облупившиеся заборы. Лет двадцать назад так выглядело Подмосковье. У отеля Давид остановил машину.

Здание из бетона и стекла строилось в конце семидесятых годов и для того времени было респектабельным. Внутри же все переделано по последнему слову: белые стены, жалюзи, кондиционеры.

– Выбирайте, – предложила девушка на ресепшн. – Двухуровневые номера – десятый, двенадцатый и четырнадцатый этаж…

– Десятый, – ответила я не думая.

Спальня располагалась во втором уровне.

– Ложись, ты устала, – Давид помог мне снять куртку, – может, хочешь выпить?

– Давид, сегодня ночью на шоссе я влюбилась в тебя.

– Только сегодня? – Он улыбнулся.

– Здорово ты держался! Мне абсолютно не было страшно! Только когда эта громадина прошла мимо нас… а потом на них… О!..

– Хватит об этом!

Он поцеловал меня, и я вдруг ощутила страшное головокружение от бессонной ночи, от пережитого стресса, от близости Давида.

…Мы шли по смутно знакомым улицам. За углом – площадь. Подземный переход. Лестница. Главное, не разжать пальцев, не выпустить его руку. Я потеряла равновесие, пошатнулась… Мгновение – и Давид исчез. В страхе я дернулась – и проснулась.

Подушка рядом была пуста, откуда-то доносился звук льющейся воды. На полу в беспорядке валялась наша одежда. Стараясь не замечать дурных предчувствий, я поднялась, посмотрела в окно. Отель стоял в парке, за ним – узкая полоска шоссе, сосновый перелесок и море – серые пенные волны лениво и мощно накатывали на берег. Потрясающая красота!

– Разбудил тебя? – Давид вошел в комнату с пушистым полотенцем на плечах.

– Давид, я хочу к морю!

…Мы медленно брели по пустынному пляжу. Все было как мечталось: ветер, брызги волн, неяркое солнце, робко проглядывающее сквозь свинцовые тучи. Кошмары этой ночи померкли, стали плоскими, как тени.

– Ты давно водишь машину? – спросила я.

– С шестнадцати лет. Почти четверть века за рулем. – Он, смеясь, наклонился ко мне – без каблуков я была ему до плеча. – Хочешь, я тебя поучу?

– Когда?

– Сегодня.

– Господи, Давид, на этой машине? Вдруг я ее разобью?

– Но я-то буду рядом! Кстати, давай зайдем перекусим. – Он кивнул на террасу летнего кафе.

В кафе мы были единственными посетителями. Давид заказал мясо с красным вином, я – масляное печенье, яичный ликер, кофе.

– Тебе тоже нужно нормально поесть. Возьми мясо или салат какой-нибудь.

– Я, знаешь ли, лакомлюсь: мой любимый пейзаж, мой любимый ликер.

– Гурманишь?

– Вот именно.

– Ну, так что, будешь водить машину?

– Попробую. Но что получится?

– Все хорошо получится.

– Ты уверен?

– У тебя все хорошо получается.

– Разве? – Я задумалась.

К террасе не спеша приближались двое: русский и кавказец. Русский прижимал к уху телефон.

Они сели за столик поодаль от нас, русский лицом в нашу сторону. Он еще долго слушал трубку, потом сказал что-то односложное (я заметила по губам) и отключился.

– Ахмет, – коротко сообщил он кавказцу. Ветер доносил обрывки фраз. Кавказец ответил что-то нечленораздельное.

– Бимер, – сказал русский. Кавказец оживился.

– Ты… – мрачно выругался русский. – У Ахмета два перелома, Эдик в реанимации!!! – Он вскочил, грохнув стулом, и, не в силах сдержаться, закричал, дурным голосом: – Нет, понимаешь, ничего нет! Ни тачки, ни ребят!!! – и побежал по пляжу.

Кавказец отправился за ним.

– Не может быть, чтоб это было совпадение! – воскликнула я, когда они ушли.

– Да может быть и совпадение. Будешь выяснять, мисс Марпл? – поддразнил Давид.

– Ну а серьезно?

– Серьезно? Этого араба я уже где-то видел.

– Это араб?

Однозначно. Но вот откуда я его знаю? Надо бы подумать… Ладно. Куда ты хочешь пойти сегодня вечером? Может, в Питер поедем?

Перспектива опять оказаться на ночном шоссе показалась мне настоящим кошмаром.

– Только не в Питер!

– Насколько я знаю, здесь один ночной ресторан – «Репино».

– И прекрасно.

Но мы не пошли в ресторан, утомленные ночным переездом и долгой прогулкой. Решили остаться в отеле. Давид купил в баре бутылку коньяка. Я надела черный вечерний костюм. Заметила: ему нравится. От морского ветра и коньяка горели щеки.

Мы сидели на диване у низкого столика. Темнело. Я вспомнила, что всего два месяца назад мы так же сидели у Аньки. С тех пор прошла целая жизнь.

– Завтра утром начнем, – сообщил Давид.

– Что?

– Водить машину. Поедем в Комарове на могилу Ахматовой. Ты ведь хочешь на могилу Ахматовой?

– Ну, допустим. А как туда ехать?

– По Приморскому шоссе. Я посмотрел по карте – километра четыре.

– По этому узкому, петляющему?

– Но надо же учиться!

– Научусь – а куда ездить?

– А куда ты ездишь?

– На работу.

И тут у него зазвонил мобильный.

– Как? Аль Хабиб?

Господи, чего на свете не бывает! Зачем это Давиду понадобилась наша Галина Васильевна – прекрасная дама?

– Выехали уже? – продолжал таинственную беседу Давид. – Зачем торопиться?

– Кто это Аль Хабиб? – спросила я, когда он отключился.

– Ты что, его знаешь?

– Это не он, а она. Моя директриса!

– А откуда у нее арабская фамилия?

– От мужа.

– Значит, этот Аль Хабиб ее муж. Или его однофамилец.

– Какой этот?

– Которого мы сегодня утром видели в кафе.

– Как ты узнал его имя?

– Мне сообщили только что. У него бизнес в Петербурге: торговля подержанными автомобилями.

– Ты что же, хочешь с ним разобраться? – заподозрила я.

– Я не говорил этого. Но такие вещи нельзя оставлять безнаказанными.

– Значит, его убьют?

– Что ты! Существует масса цивилизованных способов вразумить человека. И между прочим, к его же благу.

– Выходит, ты заботишься о благе Аль Хабиба?

Давид усмехнулся:

– Тут наши интересы совпадают. А вообще, ты замечала: в жизни случается что-то ужасное. Кажется, как и жить-то после этого. А проходит время, и понимаешь, что это были перемены к лучшему.

Да, пожалуй, так. Муж уехал – я чуть с ума не сошла. А был бы муж – не узнала бы Давида. Как выражается Иза, свою главную любовь.

– Скажи, а у тебя было так? – Мне хотелось выведать какие-нибудь подробности его жизни.

– Было, – ответил он односложно.

– Не расскажешь?

– Но ведь и ты не расскажешь.

– Какая проницательность! – Я рассмеялась.

– Иди ко мне. Мне так долго не хватало тебя!

Утром я сидела за рулем пресловутого «БМВ».

– Поехали. – Давид улыбнулся.

– Как?!

– Включаешь зажигание, – он показал, – нажимаешь на газ…

Я поставила ногу на педаль – автомобиль рванулся с места.

– Можно чуть-чуть полегче. Здесь направо. Руль поверни!

– Нет, Давид! Не могу. Страшно!

– Ты же едешь на могилу Ахматовой. К цели, Марина, к цели!

Собрав все силы, я выехала из парка на шоссе. Дальше повел Давид.

День был солнечный, ветреный. Сквозь сосновый перелесок виднелось тревожное море. Я вспомнила, что Ахматова жила здесь в последние годы, и ее стихи:

Сюда принесла я высокую память

Последней невстречи с тобой.

Холодное, легкое, чистое пламя

Победы моей над судьбой.

Судьбу нельзя обмануть, тем более у нее ничего не вымолишь. Каждый должен прожить свою жизнь. Но как, прожив такую жизнь, выйти победителем? Сохранить достоинство. И талант. И чувство. Ахматова – великая женщина.

– Попробуй еще повести. Здесь неплохая дорога.

Я пересела на водительское место, продолжая думать о своем.

Страх, малодушие, погоня за сиюминутным счастьем – .такого полно в каждой жизни. А холодное, легкое, чистое – это для избранных. Я вдруг ощутила странное спокойствие, словно была причастна.

– Смотри, ты совсем не боишься, руля! – подбадривал меня Давид.

На обратном пути я несколько раз пробовала вести и убедилась, что научиться – задача выполнимая.

– В городе, конечно, совсем другое. Но поездим – привыкнешь.

У отеля, выйдя из машины, я столкнулась… с Галиной Васильевной. Директриса, как всегда разряженная в красное, внимательно посмотрела на меня, потом на «БМВ». Выражение лица у нее было как у глухонемой.

– Здравствуйте, – поздоровалась я.

Она еще раз пристально взглянула и неестественно быстро двинулась в глубь парка.

– Кто это? – спросил Давид.

– Аль Хабиб.

Глава 15

Какое это было чудесное путешествие! Сейчас, оглядываясь в прошлое, я понимаю: лучшие минуты жизни. И даже история с Аль Хабиб не омрачала их.

После Комарова мы отправились в Петербург и там долго катались по каналам, совершенно одни на маленьком катере. Побродили по Летнему саду, обедали в русском ресторане, где (Давид сказал, это единственное место) нам подавали запеченное мясо медведя. От шампанского на меня напал беспричинный смех, и я все норовила опять усесться за руль.

– Ну что, не можешь остановиться? – Давид растрепал мне волосы – видно ему тоже было весело.

А как хорошо после всех развлечений прийти в номер и остаться вдвоем!

Но все в этом мире имеет свойство кончаться. Первый раз в жизни мне не хотелось возвращаться домой. Правда, грела перспектива порулить.

В Москве лил дождь. Давид сразу уткнулся в какие-то бумаги, и я была даже рада возможности встать к плите. Вечером шофер привез сыновей, и мне вдруг показалось, что мы вообще никуда не ездили.

Через неделю меня пригласили в кабинет директрисы. Вежливо улыбаясь, она поинтересовалась моими успехами. Я поблагодарила.

– Сегодня отвезу в журнал вторую статью – «Опыт успеха на уроках развития речи».

– Я рада за вас, Марина. Вы творческий учитель, человек новой формации. Тем более мне грустно прощаться с вами.

– Прощаться? – не поняла я.

– В этом году вы выпускаете класс. А новый набрать не получается. Идут дети девяносто пятого, девяносто шестого годов. Кто тогда рожал?

– Что ж, в школе не будет первых классов?

– К сожалению, только один. Но работать в нем будет Валентина Петровна. О.на отличник просвещения, в школе сорок лет! Поймите, Марина, вы молодая, вам легче найти работу. У Валентины Петровны тяжелая ситуация в семье…

Прекрасная дама старательно подбирала слова. Видимо, люди Давида заодно вразумили и ее.

После уроков я поехала в «Школьную психологию». Редакция занимала две комнаты на втором этаже неприглядного здания довоенной постройки. Одна комната была заперта, а в другой сидела за компьютером бело-розовая Ольга Мальченко.

– Привезли статью? На дискете? Отлично! – Она приветливо улыбнулась. – А вас тут гонорар дожидается.

– Спасибо. – Я спрятала деньги в сумку. В прошлой жизни на них можно было бы устроить чаепитие и пригласить Изу – сумма была против ожиданий вполне приличной.

– Что вы так долго не приезжали? – спросила Ольга.

– В школе много дел. У меня ведь четвертый класс – выпускной.

– Вы с работы? Давайте кофе попьем. Как там у вас в школе? Какие новые веяния?

– Галина Васильевича рвется сотрудничать с лабораторией Рыдзинского. Мечтает превратить школу в экспериментальную площадку.

– Это, передайте, бесполезно. Борис Григорьевич пообщался с ней и говорит: «Сюда я больше не ездок!»

– Да я тоже там последние дни дорабатываю.

– Нашли что-то получше?

– Да нет. Ничего конкретного.

– А к нам не хотите?

– В лабораторию?

– В редакцию. Дел полно, а работаю я фактически одна. У Бориса Григорьевича руки не доходят.

– А что я должна буду делать?

– Редактировать. Пишут нам все, кому не лень! Иногда просто какие-то глупости. Иногда дельные вещи, но таким языком. Вот только что читала, какая-то тетка из Перми предлагает обратиться к ученикам с вопросом: что у мыша на заду?

– Хвост что ли?

– Мягкий знак! Ну что, хотите попробовать?

– Попробовать-то можно…

– Ну и отлично! – Она протянула дискету. – Вот вам статейка на пробу. Я переговорю с Борисом Григорьевичем и позвоню завтра-послезавтра.

Позвонила она в тот же день.

– Марина, Борис Григорьевич согласен. И больше, скажу вам, – обрадовался. Говорит, раз сама пишет грамотно, значит, и редактировать нормально будет. Вы посмотрели материл?.

– Еще нет.

– Давайте по возможности быстрее. А заявление напишете завтрашним числом.

– Так я еще из школы не уволилась.

– Все равно. Вы уже сотрудник редакции. Отредактируете статью – звоните сразу. Ну, всего доброго.

– Уволила тебя Аль Хабиб? – Давид невесело усмехнулся. – Надо бы разобраться.

– А зачем? Мне уже предложили работу в «Школьной психологии».

– И как же ты будешь писать в журнале, лишившись практики?

– Школ в Москве много. И в моей старой не было ничего особенного. Разве что Аль Хабиб…

У меня все не хватало времени прочитать статью. То проверка итоговых контрольных, то возня с документами и психологическими характеристиками учеников, то пробные экзамены в художественной школе у Илюшки. Но настал момент, я поняла, что дальше тянуть будет неприлично.

Статья была написана лозунгами, напоминавшими старое доброе советское время: развивать, повышать, улучшать. Зато какое значение имели примеры – по сути, фрагменты талантливых уроков! Как только до таких простых вещей я не додумалась раньше! Да это необходимо каждому учителю! Я попыталась набросать вступление к статье, стараясь как можно точнее сформулировать главные мысли автора.

Потом от компьютера заболели глаза – я распечатала свой текст, перечитала. Нет, все-таки чего-то не хватает…

Приближалась полночь, дети спали, Давид еще не вернулся с работы. Прихватив листки со статьей, я устроилась в кресле в столовой и только тут почувствовала, до чего устала.

Решила: ладно, статья не убежит. Выключила свет и стала думать о Давиде. Я любила просто думать о нем. В последнее время "мы так мало видимся – приходит поздно, не ужиная, ложится спать. А в июле вообще уедет на целый месяц! Как я буду без него?.. Жила же ты раньше без него!.. Неужели жила?!

Мне вспомнилось, как мы в первый раз целовались в прихожей моей квартиры на Чистопрудном. Какое это было оглушительное счастье!

Я закрыла глаза и попробовала представить ту сцену. Но почему-то увидела Ленку Власову, стоявшую в дверном проеме и скептически кивавшую: «Не надо разрушать чужие семьи!» Я крепче обняла Давида и тут откуда-то сверху услышала голос Дениса. От неожиданности я вскочила – листочки со статьей разлетелись по комнате.

– Ты что, нарочно спряталась?!

В комнате пылала люстра. Денис и Давид, встревоженные, стояли на пороге.

– Иди спать. – Давид ласково подтолкнул сына и, едва за ним захлопнулась дверь, подхватил меня на руки. – Марина!

Казалось, сон продолжается наяву. Я обвила руками его шею, прильнула щекой к щеке.

Не произнося ни слова, он понес меня в спальню…

– Что случилось? – спросила я, когда все было кончено.

– Я тебя потерял.

– Меня?!! Иголку в стоге сена!

– Я пришел – в квартире темно, тихо. Решил, что ты спишь, вхожу в спальню – кровать пустая…

– Ну, и ты подумал…

– Я разбудил Дениса. Он говорит: когда уходил спать, мама за компьютером сидела. Мы кинулись искать тебя…

– Давид, ты сумасшедший! Куда я, по-твоему, могла деться? Я даже думать боюсь, что буду без тебя! Вот ты уедешь в свой Стокгольм…

– Кстати о поездках: двадцатого июня летим в Грецию.

– И Денис?

– Почему же только Денис?

Значит, ко всем прочим проблемам добавятся проблемы с загранпаспортами.

В начале июня Илюшка сдавал экзамены в художественную школу и был принят в третий класс.

– Имейте в виду, – строго сказала мне завуч, – дети находятся у нас с понедельника по пятницу круглосуточно. Сами судите: с утра у них обычные уроки, после обеда – рисование до шести. А надо еще успеть домашние задания сделать! Вы же не хотите, чтоб у ребенка от переутомления был нервный стресс?!

– Ты не будешь скучать без нас? – спросила я сына.

– Я же не маленький!

По-хорошему за успешно сданные экзамены Илье полагался подарок. Но я спешила: с редактированием чужих статей совсем забросила свои собственные, а до отъезда в Грецию обязательно следовало сдать третий материал цикла.

Дома сразу уселась за компьютер. Но мысли не шли.

Дети в столовой смотрели боевик по видео. Я невольно прислушивалась к каждому крику, неизвестно зачем пытаясь догадаться, в чем там дело. Неожиданно среди звуков стрельбы различила голос Олега:

– Мам, к телефону.

Надо же, так увлеклась боевиком, что даже звонок не услышала!

– Маришка! – В голосе Аньки звучали не свойственные ей грустные нотки.

– Аня! Ты чем-то расстроена?

– Только что отвезла свою Астру в гостиницу для животных! Какие глаза у нее были!

– Ты уезжаешь?

– Как и собиралась. К маме в Кельн.

– А Макс?

– Едет с женой на Ривьеру. А вы куда-нибудь надумали?

– Да, в Грецию. В конце июня…

– Что не слишком шикарно! Дод мог бы и раскошелиться!

– Представь, он везет в Грецию моих сыновей.

– Все равно ерунда! Ну ладно. Слушай, давай завтра по магазинам прокатимся. Тебе ведь тоже надо что-нибудь купить.

Утром Анька ждала меня у подъезда.

– Сначала едем пить кофе, – скомандовала она.

– Ты что, не завтракала?

– Скучно одной! Обычно мы вдвоем с Астрой. Позовешь ее, она быстро все съедает, потом прыг на табуретку рядом со мной, в глаза смотрит, мурлыкает, только не разговаривает.

– Ну что Астра! Завтра маму увидишь… Но Анька уже не слушала.

– Представляешь, каков Макс? Едет отдыхать с женой, а мне устраивает сцены ревности.

– Ревнует – значит любит!

– А ты никогда не задумывалась о значении этого слова – «ревновать»?

– Нет вообще-то.

– Так вот, «ревновать» – древнее русское слово, которое означает «беспокоиться». Boт они и беспокоятся… о своем достоинстве. Чтобы ты им рога не наставила! А на твое достоинство им еще как плевать! А тебя Дод ревнует?

Я задумалась.

– Ну, как сказать… Может и ревнует. Но как-то не совсем обычно…

– Сразу видно, что ты в него влюблена! – засмеялась Анька, быстро забыв свои невеселые выводы. – Он даже ревнует, видите ли, необычно! Влюблена ведь?

Я пожала плечами.

– Подумать только. У вас такое высокое чувство, а я присутствовала при его зарождении! – Анька интригующе улыбнулась. – Буду всем рассказывать.

Мы потащились по новоиспеченным торговым центрам, где за баснословные деньги предлагалось приобрести какие-то невразумительные тряпочки: майки, топики, шорты.

– Вещей на отдыхе должно быть много, – наставляла Анька.

Но я купила только рыжие льняные брюки и белый сарафан на шнуровке – единственную интересную вещь.

– Может, пообедаешь у меня? – пригласила я.

– Пообедаю. Ты, значит, все готовишь? Ну, понятно, он любит такое. А я, честно сказать, и забыла, когда кулинарила.

– Тебе разве не хочется иногда накормить Макса обедом?

– Вот еще! У него есть жена! Да и ему это не надо.

После обеда мы недолго посидели в гостиной. Загадочно улыбаясь, Анька стала прощаться:

– Знаешь, в последнее время меня не покидает предчувствие счастливых перемен!

– В смысле Макса?

– И не только!..

Мы расцеловались, условившись созвониться сразу по возвращении в Москву.

Глава 16

Греция запомнилась дорогами. Давид взял машину напрокат и возил нас по городам и весям. Он оказался страстным путешественником.

Обедали в придорожных ресторанчиках, урывками купались в море. Сыновья были в восторге. Они без конца фотографировали друг друга и окрестности. Давид учил Дениса пользоваться видеокамерой.

Каждое утро я надеялась, что сегодня мы останемся в отеле. Не тут-то было! Правда, однажды мне все-таки вышло послабление. Мужская компания решила поехать на Святую гору Афон, куда, как известно, женщин не пускают.

Они выехали на рассвете. Проспав до десяти, я позавтракала в отеле и недолго думая пошла к морю.

Нельзя сказать, чтоб я была поклонницей пляжных удовольствий, но лежать на берегу гораздо приятней, чем нестись на дикой скорости по извилистому шоссе, непрестанно видя перед собой однообразную полоску голубого неба. После горячей гальки хорошо войти в море, поплыть сначала медленно, лениво, потом азартно, выбрать себе соперника среди купающихся, нырять, вспоминая детство, – когда-то я серьезно занималась плаванием.

В половине первого жара стала невыносимой – я перебралась в парк. Кругом благоухали экзотические растения, но все равно Греция казалась мне каменистым, выжженным краем. Скорее бы в Москву! А с другой стороны, через два дня после возвращения Давид улетит в Стокгольм. Чем ближе становилась разлука, тем больнее сжималось сердце. Особенно здесь, в Греции. Никогда еще мы так не любили друг друга! Недаром, прощаясь, Иза профессионально напутствовала:

– Смотри не расслабляйся! В жарком климате все обостряется!

И правда, обострилось до предела. Сильнее уже быть не может! Любая вещь в жизни имеет оборотную сторону. Любовь – это счастье. Но и несвобода.

Обедать я не пошла. Купила фруктовый лед и ела, устроившись на скамейке. В обеденный час парк опустел, лишь по соседней аллее прогуливалась пожилая пара – высокий, статный старик галантно поддерживал под локоть нарядную спутницу. Не исключено, что они познакомились только здесь, на отдыхе.

– Давид! – пронеслось вдруг по парку. Розовощекий, в светлых локонах карапуз стремительно несся по дорожке прямо на меня. За ним на мысочках, чтобы не потерять красные сабо, летела юная мамаша. Я вздрогнула.

– Давид! – Она поймала сына в полуметре от моей скамейки. – Как не стыдно! Смотри, тетю напугал. Помаши ей, и скорее пойдем обедать! Папа будет ругаться. – Она еще что-то тараторила, уговаривая ребенка. – Пойдем, пойдем, Додик!

Мальчик нехотя зашлепал за ней.

Я грустно смотрел им вслед… Маленький Давид! Никогда я не думала о нем! А, между тем, какой смысл в нашей любви? Какое у нее будущее?

Я живо представила кудрявого темноволосого мальчика, невозмутимого, слегка медлительного, серьезного. Такой не побежал бы в никуда, навстречу чужой тетке. Маленький, желанный, тебе не суждено родиться!..

Гонимая грустными мыслями, я поднялась и медленно пошла по направлению к отелю. По дороге, чтобы отвлечься, купила иллюстрированный журнал.

К вечеру я уже скучала, на следующий день – не находила места. Мужчины вернулись поздним вечером, рассказывали, перебивая друг друга, жонглируя незнакомыми словами:

– Фондарик, дохиар, дафни, трапезная, всенощная!..

Потом первая волна впечатлений схлынула – обессиленный, Илюшка задремал в кресле. Я пошла укладывать его, а когда вернулась, Давид уже спал. Устал, конечно: ночная служба в монастыре, путешествие по морю, потом целый день за рулем.

Я легла рядом и опять подумала про маленького Давида. Он будет похожим на отца, и звать его будут так же. Неожиданно для себя я догадалась: к мечте о ребенке примешивается желание заглянуть в прошлое, которое Давид так тщательно скрывает.

Как все это непросто! Сплошные табу – темы, которых мы не касаемся по молчаливой договоренности… Давид обнял меня во сне – я ощутила нежность и желание. Спросила тихо, одними губами:

– Ты хочешь ребенка? Но он не услышал.

Через три дня прилетели в Москву. Георгий Николаевич отвез детей на дачу к Ирине – мама очень скучала по ним. Давид тоже собирался.

– Чем ты будешь заниматься без меня? – спросил он. – Поедешь на дачу?

– Работать буду. Ольга мне новых дискет надавала. Придется у компьютера сидеть.

– Занимаешься ерундой, Марина. Лето, жара, зачем мучиться в городе?!

Я понимала: ему будет спокойней знать что я на даче, под присмотром мамы и Ирины. На ум пришли Анькины рассуждения о мужской ревности. У всех, в общем, одно и то же… Захотелось сказать:

– Возьми меня в Стокгольм! Накануне отъезда обедали в ресторане, а вечером, уютно устроившись в гостиной, пили коньяк.

– Завтра за тобой заедет Георгий Николаевич, – сообщил Давид, верный своей манере.

– Я не собираюсь никуда ехать.

– Пожалуйста, поживи на даче.

– Давид, не придумывай, там нет компьютера.

– Я купил тебе ноутбук. – Он кивнул на журнальный столик.

Только сейчас я заметила серую плоскую коробку. Такой ноутбук продавался в «М-Видео» на Лубянке – мы с Анькой зачем-то заглянули и туда тоже. Стоил он, даже по моим теперешним понятиям, безумных денег.

– Ты делаешь мне слишком дорогие подарки, Додик!

– Додик?! Давненько меня так не называли! – Он развеселился.

– Додик… – Я обняла его и закрыла глаза – ревность, эгоизм, табу – все показалось вдруг такой ерундой перед лицом нависшей, как мрачная туча, разлуки. – Додик, мой Додик!..

– Я тебе буду писать по мылу, хочешь?

– А звонить?

– И звонить.

– Каждый день?

– По два раза!

– И звонить, и писать – и все равно мало! Я хочу, чтобы ты был со мной. Всегда!

– Не все от нас зависит – сама понимаешь.

– Значит, отказаться от этих поездок в Стокгольм невозможно?

– Совсем – нет. Разве что ездить пореже…

Глава 17

На следующий день я поднималась на крыльцо Ирининой дачи. Поселок был довоенный, участки громадные, дома добротные.

Георгий Николаевич, к моему удивлению, последовал за мной.

– Маруська! – Ирина, цветущая блондинка слегка за пятьдесят, чмокнула меня в щеку. – До чего хороша! Как стодолларовая бумажка! Юля, дочь твоя приехала!

Сели пить чай. Ирина водрузила на стол блюдо с малиной и сливки:

– Все здешнее, угощайтесь!

– Вкусите дачных радостей! – Георгий Николаевич сначала стеснялся меня, но постепенно разговорился и оказался, как я и думала, приятным и остроумным собеседником.

После чая Ирина отправила его со списком продуктов в городок неподалеку, а мы втроем уселись под яблоней.

– Чей же это ухажер? – поинтересовалась я. Мама расхохоталась:

– Какие могут быть сомнения?!

– Вам смех… – оправдывалась Ирина. – А смотрите как удобно: отвезет, привезет. Без него как без рук сидели бы…

Ирина давным-давно разошлась с мужем, и с тех пор мы были свидетелями ее бесконечных романов, то бурных, то вялотекущих.

– Ты. Маруська, лучше своим ухажером похвастайся!

– Чем хвастаться-то? Он уехал, – шутливо отмахнулась, но вдруг ощутила звериную тоску.

– Уехал – вернется! – Ирина подмигнула мне. – Все будет хорошо, правда Юль?

Мать суеверно покачала головой:

– Сплюнь ты, ради бога!

К обеду явились сыновья. Маленький сразу вцепился в меня, и я вспомнила, что при Давиде он так себя не ведет – держится слегка отстраненно.

Денис кинулся изучать привезенное.

– Ма, купила ноутбук?

– Купила! Скажешь тоже.

– Давид Михайлович?

– Конечно!

– Супереки.

После обеда Георгий Николаевич повез нас на водохранилище. В шесть часов пили чай с конфетами. Я купила мамины любимые: «мишки», «белочки», «трюфели».

– Теперь пойдем в магазин, – серьезно объявила она. – Купим что-нибудь к вечернему чаю.

Дорога вилась по усеянному ромашками лугу.

– Нарви цветов, на террасе поставим, – предложила Ирина.

– Жалко рвать. Они же живые!

– Ой, какие нежности! Мы всю жизнь рвем! Я девочкой рвала, Таня моя, была маленькая, тоже любила…

С Таней, Ирининой дочкой, мы часто играла в детстве, а теперь не виделись уже лет пятнадцать. – Как Таня поживает?

– Все по командировкам: Прага, Сызрань, Харьков. Я ее и не вижу.

– А Борис?

– Компьютерами торгует. Живут не пойми как! То сойдутся, то разойдутся.

Ирина усмехнулась. Личная жизнь единственной дочери волновала ее не слишком.

Походы в магазин тоже входили в понятие «дачных радостей». Прежде чем купить кулек сухарей, полкило мармелада и две плитки «Аленки», мои дамы долго советовались. Мама непременно хотела взять еще бисквитный рулет, а Ирина уверяла, что он несвежий и лучше купить селедки или копченой грудинки. Но мама селедку терпеть не могла.

Домой вернулись на закате. Ирина сразу включила телевизор. Мама кормила Илюшку ужином. Олег с Денисом в мгновение ока сжевали по бутерброду и опять умчались к ребятам.

Я поднялась в свою комнату и прилегла не раздеваясь. На старомодном письменном столе валялась коробка от ноутбука. Вчера в это время мы с Давидом распечатывали ее. Неужели только вчера?.. Вчерашний день, оттесненный «дачными радостями», показался мне вдруг страшно далеким…

– Марусь, спускайся, концерт! – позвала Ирина.

Смотреть концерт не хотелось, но и не пойти было неудобно.

Известная певица, титулованная звезда российской эстрады, распевала с экрана какие-то неправдоподобные вещи про любовь.

«Разве так бывает – позабудешь про боль? – подумала я. – Что за стихи? Поют о любви, а сами не понимают элементарного!»

– Что ты, Марина, ходишь с видом неутешной вдовы, – невинным тоном спросила мама – иногда на нее находило желание попридираться.

А ты заметила, что наша дива сделала пластическую операцию? – Ирина умело переключила мамино внимание. – Укоротила нос.

– Нет. А ведь правда! Она так получше. А поет по-прежнему голосом матери. Под ее фонограмму!

– И глупости какие-то, – вставила я.

– Ну, что глупости, это нормально. Эстрадные песни ни на что не претендуют! Маруська, ты ужинать будешь?

– Лучше давайте чай пить! – предложила сластена-мама.

– Уж скажи честно, Юля, что тебе не терпится съесть весь шоколад. Сколько помню тебя, только шоколадом и питаешься! Как только не надоело!

Самодовольно усмехнувшись, мама покачала головой:

– Ничуточки!

– Пусть сидит со своим шоколадом, – продолжала Ирина, обращаясь ко мне. – А нам с тобой я поджарю по котлетке!

– Поджарьте. – Я блаженно вытянулась в старом кресле, но тут зазвонил мой мобильный.

Схватив трубку, я бросилась в сад. Этот голос будто проникал прямо в сердце – хотя говорил Давид вещи самые будничные: в первый день многое удалось успеть, если так пойдет, он вернется раньше чем через месяц, советовал поездить с Георгием Николаевичем, поучиться водить. И только в конце:

– Если бы ты знала, как мне не хватает тебя!

– Додик!.. – только и могла произнести я в ответ.

– Где ты?

– В саду, под луной. Помнишь, ты сказал, что у тебя нет времени на прогулки?

Он засмеялся:

– Помню…

После разговора с Давидом мне не хотелось возвращаться на террасу. Я понимала: все написано у меня на лице. Пришлось погулять, подумать о чем-нибудь, не имеющем отношения к Давиду. Например, о работе. С тех пор как мы вернулись из Греции, я не прочла ни одной статьи. Завтра с утра начну. А где, интересно, дети?

– Давид звонил? – спросили хором мама и Ирина.

– Давид, – безвольно ответила я.

– Подогреть тебе котлетку?

И потекла жизнь, спокойная, умиротворяющая. Дети теперь относились ко мне совсем по-другому. Особенно, подражая Давиду, усердствовал Денис. Для мамы и Ирины я по-прежнему была маленькой девочкой: они трогательно оберегали меня от бытовых проблем, не будили по утрам, подкладывали лучшие кусочки. Я с удовольствием подчинялась, подолгу гуляла с ними, рассеянно слушала их разговоры, истории из жизни политиков и эстрадных звезд, вычитанные в журналах, и – думала о Давиде.

– Ты просто Наташа Ростова, – бросила как-то Ирина с добродушной насмешкой. – Помнишь, как она невестой ждала Андрея Болконского в Отрадном? «Его мне надо!» – я, помню, читала в школе и поразилась двусмысленности фразы.

– У голодной куме одно на уме, – усмехнулась мать. – Толстой небось такого и в мыслях не имел.

– Как знать, как знать, Юлечка! – наигранно улыбнулась Ирина. – И потом, за что ты меня осуждаешь? Не всем же так везло в жизни, как тебе!

Внутренне я с ней согласилась. Мама всегда любила только отца: до свадьбы, в браке, после смерти.

Раза три в неделю приезжал Георгий Николаевич и вез нас на водохранилище. Я понемногу училась управлять машиной и наконец (настал день!) просидела за рулем всю дорогу туда и обратно. В азарте решила поехать на рынок – попробовать вести в городе и, разворачиваясь на базарной площади, едва не задела черный, с тонированными стеклами джип. Дверца автомобиля распахнулась – оттуда выскочила быкообразная стриженая блондинка.

– Водить не умеешь, а туда же! – выругалась она.

Перепуганная, я забилась на заднее сиденье и молча просидела до самой дачи. А что было бы, задень я ее? В жизни больше за руль не сяду!

– А тебе тут звонили, – встретила меня мама.

– Давид?

– Женщина какая-то.

– Иза? Аня?

– Нет, кто-то незнакомый.

И тут телефон зазвонил снова.

Вежливый женский голос спросил Марину.

– Слушаю вас, – отозвалась я.

– Это Булыжная. Бухгалтер «СВ-фарм». Простите за беспокойство, но мне срочно нужен телефон Давида… Михайловича, – добавила она.

– Я знаю только мобильный.

– И все? – чуть насмешливо удивилась собеседница. – Когда он будет звонить, попросите перезвонить на фирму. Это срочно.

Давид позвонил поздним вечером, и я ему ничего не сказала. Наверное, Булыжная уже разыскала его, а нет – завтра разыщет… Но какова Иза! Взять и выболтать всю нашу историю! Теперь Давид станет объектом сплетен подчиненных. Я страшно переживала.

– Да ладно! – утешала Ирина, когда перед вечерним чаем мы шли с ней в магазин. – Про начальников всегда сплетничают.

А ты делай выводы. Знаешь пословицу: расскажи матери и подушке, но не любимой подружке.

– Все-таки ужасно неприятно!

– Ты копия матери! Юлька всю жизнь из-за чепухи переживает. И ты, я смотрю…

В эту секунду зазвонил мобильный. В шуме, доносившемся из трубки, я с трудом различила голос Давида.

– Марина, ты где?

– В чистом поле, как богатырь. А ты?

! – В Шереметьево. Часа через полтора буду дома. Я жду тебя!

Он вернулся!.. Я замерла, не веря своему счастью.

– Ну, что ты стоишь?! – тормошила меня Ирина. – Скоро последняя маршрутка! Успеешь, беги! У тебя еще пятнадцать минут.

Хорошо, что я надела белый сарафан со шнуровкой. В нем нестыдно появиться в Москве. И туфли у меня удобные – с застежками. Я вспомнила, как неловко бежала по парку мама маленького Давида. Впереди показалось шоссе – я собрала последние силы.

Справа вдалеке двигалась маршрутка – теперь я неслась навстречу ей. От перенапряжения плохо слушались ноги, звенела в ушах. Люди на остановке, суетясь, начали перемещаться к обочине.

– Финиш, девушка! – приветствовал меня старичок-дачник в клетчатой летней рубашке – я подбежала к остановке, и одновременно подъехала маршрутка. В салоне играло радио.

– Реклама на радио «Шансон!» – И бархатный мужской голос возвестил тоном императора: – Весь мир в одной точке – точке ру!

Я улыбнулась. Весь мир действительно был в одной точке. Она называлась Давид. Я мчалась в эту точку через залитые закатным солнцем поля, мимо новорусских коттеджей, минуя светофоры, станции метро, улицу со странным названием Большие Каменщики… Двор, подъезд, лифт – изнемогая от нетерпения, я повернула ключ в замке.

Давид снимал в прихожей ботинки. Мы без слов бросились друг к другу и долго стояли не в силах расцепить рук. Потом заговорили одновременно:

– Додик, как я бежала!

– Я и не предполагал, что увижу тебя сегодня!

Рассмеялись и снова обнялись.

После марафона я с наслаждением приняла душ и надела свой розовый пеньюар. За месяц я соскучилась по нему, как будто он был живой…

Да, людям необходимы вещи, а вещам – хозяева. Наша необитаемая квартира выглядела печальной и мрачной: спущенные шторы, тусклые зеркала, на туалетном столике – толстый слой пыли. Чуть надушив шею и волосы, я достала из ящика таблетки. Их осталось совсем немного, а рецепт куда-то запропастился… Завтра Изе позвоню…

– Ты принимаешь… это?.. – Давид неслышно вошел в комнату.

– Откуда ты знаешь, что это такое? – удивилась я.

– Ты забыла? Я же профессионально занимаюсь лекарствами.

– Как же не принимать? Ты что, хочешь ребенка?

– Хочу… – Он слегка коснулся моей руки. По поспешности, с которой он ответил, я догадалась: он давно думает об этом. Но тут же неожиданно добавил:

– Впрочем, решать тебе.

– А если я решу?

– Я… я буду рад, – выговорил он неуверенно.

Мне стало досадно – зачем только втянула его в этот разговор. Но, с другой стороны, жизнь кого хочешь научит быть недоверчивым, сомневаться. Знакомы мы всего пять месяцев, из них два он провел в Швеции.

Прервав неловкое молчание, я спросила:

– Как ты съездил в Стокгольм? Он оживился:

– Очень эффективно! Теперь только на Рождество поеду!

– Здорово!

– Сам не ожидал! Но позвонили из Москвы: срочные дела. Пришлось ускоряться. Так что теперь Стокгольм отдыхает до января!

Ага, понятно, почему его разыскивала Булыжная!

– А что, в Москве у тебя неприятности?

– Все нормально. Я поддразнила его:

– Ты никогда не говоришь со мной о делах, как будто я розовый чулок!

– Розовый чулок – это что?

– Ну, бывает синий чулок: сухая, деловая женщина. А розовый – наоборот. У Чехова есть такой рассказ…

– Конечно, ты розовый чулок!

– Розовым чулкам не дарят ноутбуки!

– Розовым чулкам дарят все, что может доставить им радость!

Он взял мою руку. Поцеловал ладонь, запястье, локоть. Это волновало сильнее, чем страстные, бурные ласки. Я пристально взглянула ему в лицо. Весь мир был в одной точке.

Глава 18

Вечер тихо угас, на город опустилась звездная августовская ночь, а мы все не могли насладиться друг другом. Я уже не представляла, как прожила без него целый месяц. И ведь не плохо жила! Просто я все время думала о нем. Только о нем и думала– ноутбук почти не понадобился. Завтра позвонит Ольга – что я ей скажу?

– Ты не спишь? – спросил Давид осторожно. – Как мальчики?

– Мальчики? Хорошо. У Дениса все разговоры только о тебе. Знал бы, что ты вернулся, быстрее меня помчался бы по полю!

– Конечно, он же быстрее тебя бегает.

– Бегает-то он, конечно, быстрее, но я имела в виду другое – степень нетерпения. Он очень скучал по тебе.

– А ты? – приподнявшись на локте, Давид заглянул мне в глаза.

– Я не скучала, Давид. Я просто ждала. Наверное, ждать – это женский инстинкт. Думала о тебе – была счастлива. Ты вернулся – я снова счастлива. Мне всегда хорошо с тобой, даже когда тебя нет рядом.

Его поцелуй не дал мне договорить. Мы медленно летели в какое-то бездонное счастье, а в окно нагло заглядывали утренние сумерки.

Ничего не поделаешь: чем дольше девушку мы любим, тем меньше времени на сон, – утверждает всезнающий Фоменко.

В половине восьмого равнодушно запищал будильник.

– Давид! – Я без особой надежды принялась расталкивать его, и он – молодец! – проснулся, несмотря на бессонную ночь и разницу во времени со Швецией.

Завтрак был самый что ни на есть банальный: яичница, кофе, бутерброды с ветчиной Дод съел целых четыре.

– С самого Стокгольма не ел ничего!

– Бедный мой Додик! Накормлю тебя сегодня – приготовлю праздничный обед! Или ужин?

– Наверное, ужин. С утра я в мэрию, потом в банк, дальше – в офисе до упора!

– Ты торопился в Москву из-за проблем с мэрией?

– Это не проблемы, – он усмехнулся, скорее взаимовыгодное сотрудничество. Я просто был польщены их предложением! Кстати, тебе звонила Настя?

– Какая Настя?

– Бухгалтер. Я дал ей на крайний случай твой телефон.

А я-то сочла Изу сплетницей!

Вскоре Давид ушел, быстро поцеловав меня в прихожей. Я чувствовала, что мысли его уже далеко. Что ж, каждому свое…

Разбалованная дачным укладом, я не спешила приниматься за дела. Сварила себе крепкий ароматный кофе, добавила в чашку сливок. Красиво клубясь, они окрасили напиток в благородный цвет слоновой кости… После такого даже пошевелиться лень…

В открытое окно неслись звуки и запахи лета… Нежданно-негаданно лето пришло и в мою жизнь. На смену суровому марту… или безжалостному ноябрю. Давид спутал времена, климатические условия, растопил сугробы, как внезапно появившееся яркое солнышко. Вот, оказывается, почему так называют любимых!

– Додик, ты мое солнышко! – произнесла я вслух и улыбнулась – вполне годится для финала мелодрамы. Можно было бы сделать стоп-кадр. Счастливый конец. Хеппи-энд…

Но жизнь – не мелодрама. Да и финала пока не предвидится. Я поднялась из-за стола.

Сначала нужно купить продукты, пока будет готовиться обед, суну белье в машину, а уборка напоследок.

И все, за что я только ни бралась в тот день, выходило легко и радостно! Пока гуляла по магазинам, припомнила хороший рецепт торта: на тонкий бисквитный корж выкладывается слой сливочного крема (можно и белковый, но терпеть его не могу!), дальше все это украшают половинками абрикосов, сваренных в сиропе, и заливают абрикосовым желе. Готовила я его ровно час, а вышло – произведение искусства. По крайней мере, на вид.

Я выложила торт на блюдо – как он смотрелся в интерьере нашей итальянской столовой! Жаль, что нельзя так оставить – желе должно застыть, да и крем испортится. Я спрятала торт в холодильник и принялась за Уборку.

Это занятие, безусловно, не дает таких же заметных результатов. Была пыль – нет пыли.

Кто это видит? Или зеркала: мой– не мой.. Интересно, зачем Ольга Григорьевна развела столько зеркал? Потакает самовлюбленным клиентам?

Мои размышления прервал телефонный звонок. Мама обиженным тоном интересовалась, что делать с моими вещами.

– Передай, пожалуйста, Георгию Николаевичу.

– Все-таки, Марина, – она сменила тон на пафосный, – так себя не ведут! И какой пример детям?!

– Да какой пример?

– Позвонил, поманил – и ты все забыла: мать, детей!

– Их-то кто поманит?.. Они мальчики – сами манить должны!

– Явится какая-нибудь и так поманит – все проклянешь! – пророчески завершила беседу мама.

Я повесила трубку и вернулась к зеркалам.

Сама не знает, чего хочет! То все переживала, что я одна, то дурной пример… То дай мне пожить с детьми, то ты нас бросила! Как только Ирина мирится с ее характером? Нет, с Ириной она себя так не ведет. Терроризировать удобно внуков, дочку, но не подруг…

Телефон опять зазвонил. Вот, еще что-то вспомнила! Я подняла трубку, но услышала голос Аньки.

– Наконец-то!.. Я тебе в день по три раза названиваю! – сообщила та, не отвечая на приветствие. – Ты занята сегодня?

– Да не очень. А что случилось-то?

– Заеду за тобой через полчасика. Не возражаешь?

– Приезжай, конечно, но…

– Поможешь мне в одном деле! Все, пока.

Через полчаса Анька стояла на пороге нашей квартиры. В маленьком платьице, но не черном, а светло-сером, выгоревшие соломенные волосы перехвачены широкой лентой, темные очки – вид самый что ни на есть решительный.

– Идем скорее, – торопила она.

– Ты не хочешь мне что-нибудь объяснить? Хотя бы символически? – уже в лифте поинтересовалась я.

– Прости, Мариш, что я так на тебя наехала. Помоги мне, ради бога, приготовить обед! |. – Праздничный? У тебя гости?

– Да нет, обыкновенный. Как ты меня тогда угощала.

– Ты в Германии встретила кого-то? – догадалась я.

– Как тебе сказать? Встретила…

– И теперь ему нужно готовить обеды?!

– Да не ему, не ему!

– Я не понимаю!

– Обед – Сомову! – рассмеялась Анька Радостно, но и смущенно.

– Ты же говорила, ему это не надо.

– Мы ведь никогда не жили вместе…

– А теперь?

– Вместе. Но это не надолго. Пока не приедет мадам.

– Ну а тот, из Германии?

– Марин, имей терпение!

В холле Анькиной квартиры сидела великолепная большущая кошка Астра: миндалевидные зеленые глаза, рыже-черная мозаичная морда, элегантная белая манишка. Смерив меня гордым взглядом, Астра поднялась и прошествовала в глубь квартиры.

– Да это не кошка, а львица! – поразилась я.

– Астра, иди сюда, кис-кис! – позвала Анька.

Но та только презрительно мурлыкнула.

– Сейчас мясо достанем, прибежит в два счета.

– Какое у тебя мясо?

– Говядина. На рынке покупала, тетка сказала: тут на первое и на второе.

Оказалось, Анька с утра ездила на рынок, накупила гору продуктов, а как приготовить из них обед, не знала.

– Вот из этой части сварим бульон. А к нему испечем слоеные пирожки с мясом и грибами. – Я уже замешивала тесто. – Изюминка рецепта в том, что мясо не проворачивают, а режут.

– Да, первое классное. А второе?

– Доставай комбайн. Из этого кусочка сделаем фарш, добавим лук, помидоры, зелень – готова начинка для перцев. Настоящее летнее блюдо! Помидоры у тебя есть? Укроп? Петрушка?

У Аньки было все, нужное и ненужное, – словом, впечатление такое, будто она и сама надумала заняться торговлей.

– Куда ты столько накупила? – рассмеялась я, но тут зловеще зашипела кастрюля с бульоном. – Пену снимай скорей!

– Как?

– Ложкой! Теперь посоли и попробуй.

– Почти безвкусный.

– Так он еще не сварился. Главное, нормально посолила?

– Понимаешь, я вчера купила курицу «гриль», сделала салат огурцы-помидоры. А Макс разозлился. Сказал, что это не дом, а забегаловка. Я только полуфабрикаты умею готовить.

– Ты же замужем была!

– Ну и что? Сначала мы вообще не готовили. А потом этим муж занимался. Он дома сидел.

– Слушай, а как это мадам преподнесла вам такой подарок? То пасет его день и ночь, а то уехала?

– Да я тоже не знаю подробностей. В общем…

И Анька поведала мне историю своих приключений.

В Германию она съездила очень хорошо Оно и понятно: мама, брат, племянница – все радовались ей, не знали, куда посадить, чем угостить, что показать. В честь любимой сестры Димка закатил праздник – позвал друзей.

– И вот один из этих друзей, Мартин, буквально запал на меня. Протаскался за мной целый вечер. Я сначала внимания не обращала. Потом (Димка устроил фейерверк у дома на лужайке) он подходит ко мне и предлагает: хотите, я вам Кельн покажу… Я согласилась… потому что выпила уже достаточно.

– Ну и что дальше?

– Покатались по городу, погуляли у Рейна, в баре посидели.

– И все?

– Не все, конечно. Но, понимаешь, мои родственники несказанно обрадовались такому повороту событий и как будто решили все за меня. Я должна продать квартиру в Москве, переехать в Кельн и, в конце концов, выйти замуж за этого Мартина.

– А он предлагал?

Он-то эти разговоры и начал, а они подхватили. Мать нам чуть ли уж не мебель в спальню присматривала… Перед моим отъездом Мартин всех позвал в ресторан: маму с мужем, Димку с Габи, мне серьги с сапфирами преподнес. И это вроде как помолвка, хотя на помолвку, если я не путаю, дарят кольцо. Ну ладно, это условности.

В Кельне меня закрутил радостный водоворот: я уверовала, что все так и будет. Приехала в Москву – скорее звонить по агентствам, продавать квартиру. Вечером позвонила Сомову. Он только услышал мой голос, сразу: сейчас приеду!

Я, конечно, такого не ожидала – он мне вообще не разрешал звонить домой. Приехал. Грустный, нежный. Я хотела ему все рассказать, но не смогла. Только в конце поинтересовалась, как это жена так спокойно его отпустила. И тут он кое-что рассказал. Скупо очень, но суть понятна.

На Ривьере они провели двадцать дней, и двадцать дней она закатывала ему истерики. То требовала развода и пугала, что наймет другого директора, то, наоборот: я тебя никому не отдам, ты мой муж, отец моих детей. Один раз припугнула каким-то мистическим наказанием… Вернулись в Москву– она давай с кем-то созваниваться и вскоре объявила, что летит в Красноярск. Зачем – неизвестно, но берет с собой дочку.

– И улетела?

– Улетела. Он ко мне перебрался и вообще стал как шелковый.

– Может, он все-таки разведется с ней?

– Не знаю. Фирму-то они не поделят. И Дети еще…

– Слушай, а Мартин?

– Ой, не напоминай, пожалуйста! Мать меня пилит день и ночь.

– Он сам-то звонил?

– Звонил… Сказал, что будет ждать сколько надо.

– Учти, что вечно ждать не будет никто!

– Да я понимаю. Но от меня ничего не зависит. Это что-то фатальное, я же говорила тебе!

«Мяу… Мя-а-а-у-у…» – послышалось вдруг из глубины квартиры.

– Что это с ней?

– А! – Анька махнула рукой. – Тоже история. Я ее когда в передержку отвозила, меня очень подробно расспрашивали: возраст, порода. Говорю: ничего не знаю, подобрала два месяца назад. Стали упрашивать: сделайте стерилизацию – уличная кошка, измучит вас. Стоит недорого – всего тысячу. Я согласилась, думала специалисты, им виднее. А она тоскует без котят: возьмет в зубы перчатку или носовой платок, носит по квартире, облизывает. И мяукает – так жалобно… Сердце рвется. Вот тебе и специалисты – лишь бы свою тысячу урвать. – Она вытащила пирожки из духовки, ткнула вилкой. – Готово, давай чаю попьем.

– Слушай, ну и пирожки! – восхищалась Анька за чаем. – Так бы все и съела!

– Сомову оставь!

– Уговорила, оставлю попробовать! – Подруга расхохоталась. – Вот он удивится!

– А ты хочешь его удивить?

– Знаешь, я и сама не знаю, чего хочу! Мне и мать жалко разочаровывать: она уже настроилась, что я буду рядом. И Мартина этого… А Макс…

– Может, с Максом у тебя не фатальное, а сила инерции? Ну, представь, вернется мадам, и начнется все сначала. Через два месяца ты взвоешь от тоски, а поезд, по имени Мартин, уехал.

Анька вздохнула:

– Слушай анекдот. Русский спас грузинского мальчика, тонувшего в реке. Через три года тот разыскал его в Москве и спрашивает: спасал ребенка три года назад? А тюбетейка где?

– Ты это к чему?

– Во-первых, к перемене темы. Но и к грузинскому мальчику.

– Мальчика не будет! – поспешно сказала я.

– Ты поняла буквально? – Анька улыбнулась. – Как у вас вообще?

– Вообще все по-прежнему.

– Фантастика!

– Почему?

– Просто не представляла, что так бывает в жизни. Видела твоего Дода в начале лета перед Германией. Он к Максу в офис заезжал. Я поразилась: уверенный, раскованный, даже остроумный. И куда только девалась его всегдашняя окаменелость?! Ты, Марин, для него не просто женщина. Ты из него человека сделала. Нормального! Он хоть ценит?

– Ценит, наверное.

– Плохо ценит. Повез в Грецию, да еще в июне, когда подешевле. Да он на Луну должен тебя свозить!

– Может, свозит еще? Мы рассмеялись.

– Да вообще, не в этом, конечно, дело. В Грецию или на Луну. Главное – другое, – задумчиво проговорила Анька.

– Все главное!

– Ты знаешь в этом толк. – Она весело подмигнула мне. – А я… Я совсем запуталась. У меня просто нет сил решить что-то нормально.

Я допила чай и стала собираться.

– Тебя отвезти?

– Нет, спасибо. Я прогуляюсь. Может, к квартирантам за деньгами зайду.

– Кстати, как у вас с ними?

– Платят аккуратно… А так– обыкновенные люди. Самые обыкновенные.

– Ты говорила – художники.

– Ну и что же. Ты звони, Ань, если решишь что-то… И вообще.

– Хорошо. – Анька слабо улыбнулась. – Да что я решу…

До моего дома от Аньки две дороги: переулками и по бульвару. Немного подумав, я обогнула дом с торца и вышла на бульвар.

Сколько раз я ходила здесь! Маленькой девочкой, школьницей, студенткой, катала коляску, бродила в тоске после отъезда мужа и однажды с удивлением заметила, что липы по-прежнему чудесно пахнут. Чтобы пережить трагедию, потребовалось два года. А потом прошло еще два, и выяснилось, что жизнь только начинается. Я свернула в свой переулок и по привычке отыскала наши окна. Балконная дверь нараспашку– значит, кто-то, скорее всего, дома.

Ленка открыла сразу, не интересуясь, кто там. Судя по погасшей улыбке, ждала она не меня.

– А, это вы? Сейчас.

В квартире пахло ремонтом. Потом я сообразила: масляными красками. Бывшую детскую Ленка превратила в мастерскую: в центре комнаты – мольберт, окна без штор, на стенах маленькие этюдики: какая-то экзотическая природа, город у моря, натюрмортики с фруктами… Интересно, кто это покупает?

– Вот деньги.

Ленка вышла из спальни, плотно прикрыв за собой дверь, но все-таки я успела разглядеть неубранный диван: розовые наволочки, сиреневый с абстрактным рисунком пододеяльник, на котором валялась мягкая игрушка салатового цвета. Квартира была чистенькой, яркой и совершенно чужой. Ничто даже не намекало на мое недавнее пребывание здесь. Неужели годы, прожитые в этой квартире, растаяли без следа?

– Что-то еще? – спросила Ленка, недовольная моим затянувшимся визитом.

Все-таки наглости ей не занимать!

– Нет, ничего.

Я демонстративно пересчитала деньги и поспешила домой: хотела управиться с ужином до прихода Давида.

Но не тут-то было. Он пришел почти следом за мной. Усталый, даже осунувшийся, но довольный – улыбка не сходила с его лица. Это была какая-то заразительная улыбка: мне тоже захотелось улыбнуться.

– Твой бизнес развивается успешно? – летая из кухни в столовую, поинтересовалась я.

– И так, и так.

– А вот и неправда! Я вижу, что ты чем-то необычайно доволен!

– Мало ли чем я могу быть доволен? Хорошей погодой, предстоящим вечером с тобой…

– И все-таки не только этим! Угадала?

– Угадала, угадала. Куда деваться от твоей проницательности? Действительно выгорело одно такое дельце, которое я считал безнадежным. И вдруг совершенно случайно мы придумали ловкий ход.

– Значит, ты свой ужин заработал честно? – Вроде бы да.

В самом веселом расположении духа мы уселись за стол.

Глава 19

На следующий день я позвонила Ольге с покаянным заявлением: очередная статья из цикла не закончена, материалы не просмотрены и не отредактированы.

– Ну, Марин, не ожидала от вас такого, – вздохнула она. – У нас даже авторы всегда очень аккуратны, а уж сотрудники – тем более! С вашей статьей еще как-то можно выйти из положения: в этом номере идет большой материал Рыдзинского, он все покроет. Но то, что вы брали для редактуры… в общем, так: сроку вам три дня. Статьи посмотрите и привезете в редакцию. Я введу вас в курс дел, потому что с третьего августа вы здесь будете одна – я ухожу в отпуск. Договорились?

Я просидела у компьютера три дня и три ночи и в назначенный день явилась в редакцию. Ольгу я застала за беседой с очередным автором – худой сутулой женщиной в пестрой блузке из органзы.

– Ваша статья, безусловно, очень любопытна… Да. Она заслуживает быть напечатанной. Я думаю, что преподавателям химии, а возможно, и людям науки, будет интересна ваша трактовка некоторых понятий и проблем. Но, к сожалению, с психологией детей школьного возраста она не связана никак. —. Тут Ольга изловчилась и сунула дискету под нос тетке.

Та сделала вид, что это ее не касается. Она не собиралась так просто сдаваться. Резким движением вытянув шею и распрямив плечи, она заговорила глухо и монотонно быстро, словно начала наступление по всем флангам:

– А Рыдзинский читал мою статью?

– Борис Григорьевич не имеет возможности знакомиться со всеми текущими материалами… – Ольга ответила не сразу, видно, надеялась, что ее объяснение достаточно убедительно. – Он слишком занят.

– Подожди-ите… – оборвала ее тетка. – Он же весной приезжал к нам в лицей, я его запомнила: в костюме, в галстуке, кашпо на шее…

– Что, простите, на шее?

– Кашпо. Он выступал у нас в актовом зале, приглашал всех писать на любые темы.

– По школьной психологии, – внесла ясность Ольга. – Журнал не может публиковать материалы по всем проблемам вообще.

Тетка отодвинула от себя дискету:

– Пусть прочтет Рыдзинский и даст мне письменный отзыв почему.

Хорошо. Но имейте в виду, что это случится не раньше октября. Сейчас Борис Григорьевич в командировке в Америке, в сентябре У него отпуск.

– В октябре?! Мне разряд повышать надо, печатные работы требуют!

Ольга кисло улыбнулась:

– Очень сочувствую вам, но…

Тетка так расстроилась, что ушла не попрощавшись, забыв про дискету. – Кашпо бы ей на шею – и в воду! – отрезала Ольга, когда за теткой захлопнулась дверь.

– При чем тут кашпо? – не поняла я.

– Вы лучше у нее спросите! – Ольга давилась смехом. – Не кашпо, а кашне! Мы расхохотались.

– Я отлично помню этот лицей. Рыдзинский проводил там какое-то тестирование, потом выступал перед сотрудниками и действительно был в кашне. Господи! И такие грамотеи работают завучами, преподают химию и еще норовят напечататься! Мы движемся назад в каменный век. А вы полюбуйтесь на статью! Вот, – она быстро щелкала мышкой, – читайте.

«Было конец полугодия…» – оторопело прочла я. Ничего себе обороты!!! Дальше в таком же стиле излагалась история о том, как, придя на урок неподготовленной, автор устроила КВН экспромтом. В итоге «победа была ничья».

– И она хочет, чтобы Борис Григорьевич, Ученый с мировым именем, читал ее бредни!

Запомните: ее фамилия Лапенкова. Позвонит, гоните в шею!

– С удовольствием! – согласилась я.

– Марина! Вы же не представляете, что за человек Борис Григорьевич! Подсунь она ему эту гадость, он бы стал читать, исправлять ошибки. Никто не должен уйти от нас обиженным! – это его человеческое и научное кредо. Вы уж, пожалуйста, придерживайтесь его!

Дальше она углубилась в мои служебные обязанности: работа с авторами, с почтой… эти данные – в лабораторию, это можно опубликовать на сайте…

В первые дни я падала с ног от усталости: в редакции занята с утра до вечера да еще домой приходилось брать часть работы. Спустя неделю привыкла, даже начала скучать. Чтобы скоротать время на службе, покупала у метро женские журнальчики, читала анекдоты: «Женщины тратят на косметику больше, чем страна на вооружение, зато и победы одерживают чаще».

И дальше в том же духе.

– Нравится тебе работа? – как-то вечером спросил Давид.

– Скорее не нравится! Большинство ведь пишут для повышения разряда или потому, что директор заставляет. Для престижа учебного заведения. Как наша Аль Хабиб.

– Хочешь вернуться в школу?

– Теоретически. А практически вряд ли что выйдет. Целый день торчу в этой редакции.

– Попробуй обзвонить ближайшие школы. Договоришься, можно будет раз-другой уйти пораньше. Переживут твои авторы!

На следующее утро я листала телефонный справочник.

Учитель начальных классов требовался в двух школах. В одной попросили перезвонить после двадцатого, когда директор выйдет из отпуска, в другой готовы были встретиться хоть сейчас, но предупредили:

– У нас только ставка.

Школа была непростой – с углубленным изучением английского языка. Пол в вестибюле выложен плиткой под античную, у секретарши – компьютер с плоским монитором, серьезная металлическая дверь в директорский кабинет обита благородной кожей – дверь по прозвищу зверь.

Директор, леди лет сорока, в красивом льняном костюме, рыжая, как истинная англичанка, с невиданной энергией засыпала меня вопросами:

– Что вы заканчивали? Какой стаж? Последнее место работы?

Я назвала номер школы.

– У Аль Хабиб? – Она проявляла чудеса осведомленности. – И что же?

– Так получилось, что я перешла в лабораторию Рыдзинского.

– Как получилось? – спросила леди с легкой иронией. Впрочем, подробности ее не слишком интересовали, и, быстро исчерпав профессиональную тему, она добралась до личной:

– А дети у вас есть? – При этом улыбалась одними губами. Не то улыбалась, не то скалилась.

– Три сына. Младшему восемь лет. Болеет редко! – отчеканила я.

Мне уже поднадоела ее манера общаться.

– А ваш муж? Чем он занимается?

Да… Мало кому придет в голову, что мать троих детей может быть не замужем. Между прочим, Костя, уезжая за границу, не позаботился о разводе, и даже в новый паспорт мне тиснули ненавистный штамп. Формально у меня один муж, на самом деле – другой… Но нужно ли леди знать все это?

– Он бизнесом занимается.

– Бизнесом? – Она снова оскалилась, внимательно рассматривая мою сумочку, потом ее взгляд зацепился за серьги, которые, кстати, были подарены мне бабушкой и не имели к бизнесу Давида ни малейшего отношения.

– Я вам позвоню, – изрекла она наконец. – Подумаю о вашей кандидатуре.

Я ни минуты не сомневалась, что она не позвонит. Муж-бизнесмен, опыт работы с Радзинским… Нет, эта особа хочет окружить себя несчастными, униженными жизнью людьми, которые будут пресмыкаться перед ней из-за зарплаты в семьдесят долларов. О других стимулах к учительскому труду леди, должно быть, не имеет понятия.

Дойти до второй школы оказалось не так-то просто. После двадцатого с дачи вернулись сыновья, и выяснилось, что покупать к школе нужно сразу все: от белья и обуви до справочников, обучающих компьютерных программ и каких-то диковинных акварельных карандашей. А тут еще в редакцию косяками потянулись авторы. Должно быть, в отпуске многих посетило вдохновение.

До обеда я разгребала интеллектуальные завалы, потом общалась с авторами, после работы летела по магазинам, а вечером к компьютеру – дочитывать летние заметки о зимних впечатлениях.

В один из таких дней в редакцию явилась Лапенкова. Улыбаясь приклеенной улыбкой, она вручила мне гигантский букет гладиолусов и пакет, содержимым которого оказались бутылка чинзано и коробка «Шармели».

– Какая у вас такса? – Она глядела мимо меня, продолжая тупо улыбаться.

– Такса?

– Сколько стоит напечатать у вас статью?

Бедная женщина, двух слов связать не может! Да не все ли ей равно? За такие статьи, как у нее, копейки не заплатят!!! Сама бы подумала.

– У нас небольшие гонорары. Журнал ведь некоммерческий.

– Давайте так: я вам заплачу, а вы статью напечатаете. – И резким движением она по-черепашьи вытянула шею, будто вылезла из панциря или из норы поинтересоваться эффектом, какой произвели ее слова.

Я молчала. Решив, что молчание – знак согласия, Лапенкова заныла:

– Печатные работы, проверки, подтверждение квалификационной категории…

Белокурые волосы и неоновая блузка из органзы лишь усугубляли общее впечатление серости. Захотелось сказать что-нибудь обидное, но я вспомнила про убеждения Рыдзинского. И еще в памяти всплыла директриса английской школы. Вот уж для кого Лапенкова была бы лакомым кусочком!

– Такой практики у нас нет. – Я встала из-за стола, тем более что на мое счастье зазвонил телефон.

Лапенкова так тряхнула головой, словно хотела загнать ее поглубже в плечи. Я сняла трубку, извинилась, попросила подождать и шагнула к незадачливой исследовательнице детской психологии:

– Возьмите, пожалуйста, статью и постарайтесь изменить ее так, чтобы она соответствовала профилю нашего журнала. – Улыбнулась (или оскалилась?): – Всего хорошего. – И тут же в трубку: – Добрый день, слушаю вас.

– Марина, – начала мама тоном вдовствующей императрицы, – как ты собираешься решать проблему с Олегом?

– Какую проблему? – спросила я, глядя на вздрагивающие под органзой лопатки – обезоруженная моими действиями Лапенкова покидала редакцию.

– Ты не видишь проблемы? У него в году тройки! Тебе с твоим Давидом не до того!

– Так в конце у него уже четверки одни, – напомнила я.

– Будет лучше, если он переедет ко мне. Ну, что ты скажешь?

Внезапно я догадалась: мама боится, что я не разрешу Олегу переехать. Ее попросту пугает участь одинокой пенсионерки.

Пришлось уговаривать сына. Сначала он и слушать не хотел о переезде: тройки, четверки – какая разница, но когда я дала понять, что есть еще другие причины, произнесла слово «великодушие», ничего, согласился.

Постепенно жизнь входила в свою колею. Первого сентября дети пошли в школу, пятого вернулась из отпуска Ольга. И сразу же вопрос:

– Ну что Лапенкова?

– Приходила!

– Ну? – не поверила Ольга. – А зачем?

– Взятку предлагала.

– Не может быть! Совсем плохая!

…В общем Ольга осталась довольна моей работой и даже статью, наконец-то завершившую цикл, похвалила.

– Передохните немного, Марин. Я подберу вам материалы и денька через три позвоню, ладно?

Из редакции я поехала в школу. Лучше поздно, чем никогда!

– Где ж вы так долго были? – Директор, пожилая, утомленная, но с прической и в нарядной шелковой блузке, горестно покачала головой. – Я до последнего надеялась, что вы появитесь. Накануне первого сентября пришлось принять другую преподавательницу. Взять взяла, а душа-то болит! Возраст пенсионный, прописка– Казахстан… Вы телефон свой оставьте. Кадры у нас – больной вопрос!

«Вот всегда так, – с грустью думала я, выходя из ее кабинета. – Такое местечко – тихая заводь и через дорогу от дома».

Школа действительно производила приятное впечатление. Здесь не было вопиющей роскоши, как во владениях английской леди, зато много цветов, белые кружевные занавески, как-то особенно, по-старинному, пах паркет… А директриса такая милая, на мою первую учительницу похожа!

Захотелось кому-нибудь поплакаться. Кому вот только?

Мама сразу обрадуется. Прекрасный повод прочитать нотацию на тему: «Делай все во время». Институтская подруга Милка уже несколько месяцев избегает меня. Видно, друзья дознаются не только в беде. Анька? У нее собственных заморочек по горло. «Позвоню Давиду, – решила я. В конце концов, что мне еще остается? Вернее, кто?»

Дозваниваться пришлось долго. Сначала все время было занято, потом попросили перезвонить по другому номеру, наконец нежный девичий голос поинтересовался:

– Как вас представить?

– Давид, у тебя есть минутка? – робко спросила я.

Мне вдруг стало стыдно грузить его своими проблемами. – Найдется минутка. Как ты?

– Свобода! Ольга вышла из отпуска больше не надо отсиживать в редакции.

– Ты в школу ходила? – почему-то сразу догадался он.

– Ходила. Никто им уже не требуется!

– Не огорчайся! Хочешь, я сегодня пораньше приеду, придумаем что-нибудь. – И дальше, прикрыв ладонью трубку: – Ладно, извини, ко мне пришли.

Какой же он… милый! Мне уже не было ни грустно, ни обидно. Из опыта я знала: в жизни не бывает все сразу. А у меня – и так много. Я вдруг очень отчетливо осознала, как же много у меня есть. Другие ждут всю жизнь! А я ничем не лучше – и вот дождалась!

Итак, давайте радоваться! Я распечатала плитку пористого шоколада, сварила кофе и даже достала свой любимый ликер. Потом поблаженствовала в ванне и уселась в кресло-качалку с новой книгой Токаревой, купленной сегодня у метро по дороге из редакции. Все рассказы известные, зачитанные до дыр. Новый только один – «Гладкое личико», его-то название и вынесено на обложку.

История о гладком личике заключалась в следующем. Некая дама, филолог по профессии и художница по призванию, одна воспитывала сына-дауна. Муж, узнав, какой у ребенка диагноз, исчез мгновенно. Что ж, очень жизненно. И вот у этой женщины вдруг наметился любовник на четырнадцать лет моложе. Так и написано – наметился… И этот любовник был бизнесменом. Да, любовник-бизнесмен просто бродячий сюжет отечественной словесности. Пришлось нашей даме подумать о пластической операции, чтобы соответствовать….

Клацнула входная дверь. Не спешит Денис из школы! Время-то – седьмой час. Ладно, простим ему ради хорошего настроения. Я отложила книжку, не спеша вышла в прихожую и вскрикнула от удивления:

– Давид!

– Не ожидала? Я же обещал приехать пораньше. Давай съездим за город, погуляем, поужинаем в ресторане.

– А Денис? Половина седьмого, а он еще вернулся из школы.

– Он мне звонил.

– Почему тебе?

– Со мной, наверное, проще договориться. Он у Сергея на Чистопрудном.

Сергей – наш сосед по подъезду – уже в шестилетнем возрасте на вопрос «кем ты хочешь быть?» гордо отвечал: хакером.

– У компьютера сидят?

– Да. Там какая-то крутая игрушка.

– Поехали! – Я побежала одеваться. Недаром у меня сегодня так хорошо на душе!

Мы относительно быстро выехали из города, немного постояли в пробке у кольцевой, и дальше машину повела я.

– Ну, теперь рассказывай. Что в школе?

– В школе все хорошо. И директриса симпатичная, спокойная, приветливая, настоящий профессионал!

– Почему ты так решила?

– В ней нет этого патологического стремления урвать.

– Но, может, для директора это не так уж плохо?

– Только не для директора школы! Там, где такие директора, не учат, не воспитывают, а за определенную плату оказывают образовательные услуги! Формулировочка, между прочим, официальная!

– Не кипятись. – Он слегка тронул меня за локоть. – Значит, понравилась тебе школа?

– Понравилась.

– Позвони, предложи им спонсорскую помощь. От двух-трех тысяч зеленых вряд ли они откажутся. А тебе любая работа гарантирована.

Я сначала не сообразила, а когда поняла, едва не улетела в кювет.

– Спасибо, Давид. Но я… при моей зарплате мне этих денег вовек не отработать.

– И не надо! – Он не принял шутливого тона. – Пусть у тебя будет все, что ты хочешь!

Я остановила машину и медленно, глядя ему в глаза, проговорила:

– Давид, у меня есть ты. Все остальное – несущественно.

Пролетел тихий ангел. Мы сидели молча, боясь разрушить эту хрустальную тишину. Мимо по шоссе проносились машины, пламенел закат…

– Поедем ужинать, – наконец тихо сказала я и включила зажигание…

– Смотрите, Давид Михайлович, какая классная стрелялка! – развязно приветствовал нас Денис, когда мы поздним вечером входили в квартиру.

– Мы вообще-то устали, – попыталась я вразумить сына, – но Давид уже покорно подсаживался к компьютеру. – Пойдем, я тебя ужином покормлю!

– Да я ел у Сереги! Ты лучше позвони бабушке. А то она волнуется, как это ребенок так поздно один.

– Какой ребенок?

– Я! Я ребенок! – И Денис довольно расхохотался.

Глава 20

Мы условились с Ольгой, что моими присутственными днями в редакции будут вторник и пятница. Постепенно я вошла в ритм и успевала не только выполнять обычные обязанности дежурной: встречать посетителей, отвечать на звонки, просматривать корреспонденцию, – но и редактировать опусы.

Ольга же торчала в редакции день и ночь. Вскоре мы немного подружились. За романтическим фасадом бело-розовой девушки скрывалась супруга офицера МЧС и мать десятилетнего школьника. Она много и охотно говорила о сыне, о муже упоминала иногда и вскользь. Подлинной ее страстью был Рыдзинский. Об обожаемом Борисе Григорьевиче Ольга могла рассказывать часами.

Я примирилась со службой в редакции отчасти благодаря веселой и приветливой Ольге, другим несомненным плюсом было время. В свободные дни я успевала заниматься домом, готовить сложные обеды, ходить в бассейн и читать.

В выходные приезжали Илюшка с Олегом. Дом оживал.

– Как дела? – покровительственно интересовался Денис у младшего брата.

Вместо ответа, тот раскладывал на столе рисунки: карандашные наброски, ясные, будто хрустальные, акварели.

– Прикольно! – восхищался старший.

Олег, наблюдая за ними, обиженно помалкивал. Я обнимала сына за плечи и уводила в другую комнату.

– Рассказывай, что там у вас с бабушкой.

– Достает она! – жаловался парень.

– Как это достает? – прикидывалась бестолковой я.

– Только и талдычит: делай уроки, делай уроки…

– Ну и правильно: делай уроки.

– Так я сделал. А она: еще почитай, еще порешай.

– Ну? Ты решаешь?

– У нее попробуй не порешай!

Но главное содержание моей жизни – Давид. Куда бы я ни шла, что бы ни делала, всегда ощущала его рядом. Здесь бы он расхохотался, в этой ситуации – заставил бы настоять на своем. Здесь бы, пожалуй, замкнулся, нахмурился. Пришлось бы его тормошить.

Некоторые эпизоды мне ужасно хочется пересказать ему. Но делаю это я редко: он возвращается поздно, усталый.

– Посмотри, что я купила.

Я протягиваю небольшую книжку, на обложке – городской пейзаж, нарисованный в сочной примитивистской манере.

– Катрин Панколь, – старательно читает он. – «Я была первой». Что это? Роман?

– Послушай, что она пишет: «Тот, кто любит по-настоящему, присматривается к вам, вглядывается в глубины вашей души и заботливо извлекает оттуда сокровища, о существовании которых вы даже не догадываетесь. Он помогает вам стать богаче, взрослее, счастливее. Взгляд любящего человека способен изменить всю вашу жизнь, подарить вам бесконечные просторы, по которым вы будете мчаться, упиваясь счастьем и гордостью, говоря себе: я – это я. Иногда я незаурядна, а иногда – такая, как все!» Ну что ты на это скажешь?

– А что значит «любит по-настоящему»?

– Она же объясняет: любить надо реального человека – своего партнера…

– Не говори так – партнера! – поморщившись, нетерпеливо перебивает меня Давид.

– Это слово автора.

– Все равно: не говори так.

И потом: «Наша первая любовь – это наша мать. Всему мы учимся у нее. Любить или не любить. И если любить, то определенным образом. А дальше начинаем подходить с мамиными мерками к своему… избраннику во взрослой жизни. Нам легче учить, перевоспитывать, но не понять, принять, почувствовать гармонию и уникальность живого человека. Мы с радостью подменяем его искусственно созданным идеалом…»

– Идеалом? – опять перебивает Давид. – Я давно простился с идеалами. Но встретил тебя…

– Да разве я идеальна? О, Давид, твои слова – страшный симптом. – Я смеюсь.

В конце октября мы на неделю уезжаем в Испанию – так Давид решил отпраздновать мое тридцатипятилетие. С утра мы посещаем Прадо, любуемся творениями Веласкеса – придворными в парадных костюмах, потом на маленькой, взятой напрокат машине (Давид комично прижимает колени к подбородку) объезжаем загородные замки, обедаем в маленьких ресторанчиках и бродим по городу. Непоздним вечером возвращаемся в отель.

– Чего бы ты хотела еще сегодня?

– Вас. – Я со смехом толкаю его на кровать.

– Это нескромное желание, мадемуазель.

И вы отлично знаете, что я никакая не мадемуазель. – Я скидываю туфли и устраиваюсь рядом. Мне хочется болтать и смеяться. – Представьте себе, сегодня весь день, гуляя по городу рядом с вами, я просто умирала от желания.

– Ты шутишь? – почти серьезно спрашивает он.

– Не знаю… И да и нет. В каждой шутке ведь только доля шутки.

Он опять как-то странно смотрит на меня. Словно пытается что-то понять, вспомнить. Может быть, он помнит меня по прошлой жизни? А может, наоборот, хочет запомнить для будущей? На всякий случай, я подхожу к зеркалу и поправляю прическу. Пусть, по крайней мере, запомнит красивой…

После Мадрида мы собирались в Барселону, но позвонила Булыжная. Дела предприятия требовали срочного возвращения Давида в Москву. Я заметила, что он взволнован.

– У вас неприятности?

. – Возможно, – хладнокровный ответ. – Будем разбираться на месте.

На месте выяснилось, что никаких неприятностей. Ложная тревога. Но мне от этого не легче: поездка испорчена. Другой такой не будет – это почему-то остро ощущается.

– Может, Настя просто соскучилась по тебе? – лукаво спрашиваю я за утренним кофе.

– В каком смысле?

– В прямом! Захотела тебя увидеть.

– Не говори глупостей! – От удивления у него округляются глаза.

Неужели не догадывается? Медведь! Меня это забавляет, и я улыбаюсь. Торжествую победу над Булыжной.

Из дома выходить совершенно не хотелось на улице ледяной ветер срывал с деревьев последние листья, по серому небу мчались свинцовые тучи. Мир за окном казался окаменевшим, оледеневшим, хотя снега еще не было. Я завернулась в плед и взялась за телефон.

Для начала позвонила Ольге, сообщила о своем возвращении. В редакции за неделю ничего не изменилось, ни намека на какие-нибудь новшества. Это вам не бурное море бизнеса!

Настроившись, набрала мамин номер.

– Нагулялась? – сурово спросила та, заслышав мой голос– А я тут Илье два раза «скорую» вызывала!

Господи!.. Я так и знала… Давид, Испания… Это все слишком большое и незаслуженное счастье. За него надо заплатить. О. жизнь знает, как наказать побольнее. Бедный, бедный мой мальчик!

– Алло! Ты слышишь? – позвала мама. – У него ангина. Ему стало плохо прямо в школе. Георгий Николаевич ездил за ним. Ты слышишь меня?

– Я сейчас приеду.

– Не вздумай! Ты же можешь заразиться. Тебе нужно акклиматизироваться после Испании.

– Но за Илюшкой кто-то должен ухаживать…

– Я сделаю это не хуже тебя. Не волнуйся, я буду звонить, – добавила она почти ласково.

Все-таки временами мама бывает невозможной! Напугала, хоть пей успокоительные. Я поуютнее закуталась в плед и разломила шоколадку. После такой растраты нервной энергии можно себе позволить…

Изин телефон не отвечал, зато Анька схватила трубку мгновенно.

– Привет, Мариш. Наверно, существует телепатия. Я только что думала о тебе.

– По поводу? – спросила я, невольно подражая манере Давида.

– Такой ветер – стекла звенят. Я подумала, что ты сейчас наслаждаешься нежным испанским климатом и творениями сеньора Гауди.

– А вот и нет! – Я пересказала ей историю с Барселоной.

– Ну, это досадное недоразумение, – засмеялась Анька. – Происки неудачливых конкурентов. – А вообще, хорошо съездили?

– Очень хорошо! А ты как? А Макс?

– Есть подвижки. Слушай, приходите к нам в воскресенье обедать, поболтаем.

– И Макс будет? Отпустят его в воскресенье?

~– Я же говорю: есть подвижки.

– Тебе помочь приготовить обед?

– Я сама! Знаешь, с твоей подачи у меня стало неплохо получаться.

– Тогда до воскресенья.

Но к концу недели я уже напрочь забыла про Испанию. Навалилось все сразу: редакционные проблемы, Илюшкина болезнь, мамины капризы. Я чувствовала усталость и раздражение.

– Хочешь, не пойдем? – Давид словно прочитал мои мысли.

– Хочу, но неудобно. К тому же я собираюсь надеть новое платье.

В Мадриде я купила себе платье: короткое, темно-голубое, расшитое стразами.

– Коктейльное платье для сумерек, – объяснила продавщица.

– Оно идеально подходит для этого случая – сейчас сумерки наступают как раз после обеда.

– Ты хочешь идти в этом платье?

– А что? Оно не нравится тебе?

– Нравится. Но я хотел тебя попросить: оденься так, как в тот день, когда… я увидел тебя в первый раз.

– Зачем?

– Знаешь, я тогда смотрел на тебя и не верил, что… у нас может что-то получиться.

– А теперь собираешься насладиться победой?

– Ну, наверное…

Я расхохоталась:

– А ты сентиментальный! Ни за что не подумаешь.

– Сам удивляюсь, – ответил он смущенно. Почему бы не доставить Давиду маленькую радость? Конечно, здорово прийти к Аньке в платье из мадридского бутика. Удивить народы своими нарядами. Но его прихоть… такая милая, такая забавная… однако не так легко выполнимая. Черная юбка из искусственного бархата вот, болтается на вешалке, но тот свитер, темно-бордовый, из тонкой шлифованной шерсти, я упрятала на антресоли на Чистопрудном. Что же вместо него надеть? Только шелковую кирпичную блузку. Все остальное – в сине-зеленой гамме…

К счастью, Давид не замечает подмены.

Я собрала волосы, как в тот день, из украшений – только старинные серьги с маленькими рубинами, на лице – минимум макияжа и яркие коралловые губы. – Так? – Вопросительно и чуть насмешливо смотрю на него.

Он улыбается:

– Хочешь, завтра сходим куда-нибудь, и ты наденешь свое платье?

– Завтра я надену свое платье, мы останемся дома и проведем такой вечер, что через некоторое время ты попросишь повторить его. Жаль только, что платье сумеречное, а возвращаешься ты глубокой ночью.

Он обнял меня за плечи, привлек к себе:

– Давай все-таки никуда не поедем.

От счастья у меня падает сердце, я закрываю глаза и запрокидываю голову.

Зачем куда-то ехать, когда тут такое?!

Но мы садимся в машину, по дороге покупаем цветы, вино, фрукты и в назначенный час появляемся на пороге Анькиной квартиры.

Обед потряс качеством и разнообразием. Единственное неудобство – барная стойка: на ней можно было только расставить приборы для гостей, а все остальное пришлось разместить на сервировочном столике, так что Анька то и дело спрыгивала с высокой табуретки:

– Давид, попробуй осетрину.

– Марина, возьми еще тарталетку, я вижу, они тебе понравились.

Макс сидел с рассеянным выражением лица. Ничего не ел – лениво ковырялся в тарелке.

– Если ты закатываешь такие обеды, нужно купить нормальный обеденный стол, – сказала я, когда после горячего мужчины ушли в кабинет.

Анька вздохнула:

– Тут не так просто что-то менять: все продумано до сантиметра. Да и куда мне одной целый стол?!

– Ну почему же одной? Все еще будет. Сама говорила, есть подвижки.

– Ох, Маришка. – Анька как-то трагически скривила рот и неожиданно стала похожа на русскую эмигрантку, бежавшую от революции в Париж через Стамбул. – Я ведь ни во что хорошее уже не верю. Давно. Поэтому и установила у себя вот это… А Макс, – продолжала она возбужденно, – видишь, какой он расстроенный? Это из-за Лары.

– Кто это, Л ара?

– Господи, жена.

…Анька с какой-то садистской скрупулезностью анализировала все усложняющиеся отношения Макса с женой: новый виток начался после того, как мадам вернулась из Красноярска.

– Она заявила ему: все, живи как знаешь и в мою жизнь не вмешивайся!

– Так это ж хорошо!

– Так кажется тебе, наивной. А Макс, представь себе, ревнует ее, а когда я уезжала в Германию, ревновал меня. Мы необходимы ему обе.

– А Мартин как? Не звонил? – Я решила переключить разговор.

– Причем тут Мартин? – разозлилась Анька. – Здесь вся моя жизнь!

Я молчала. Тут не посоветуешь и не объяснишь. Любовь к Максу для Аньки как тяжелая, иссушающая душу болезнь. Пройдут годы. От болезни как-нибудь удастся отделаться. Только в душе останутся километры выжженного пространства, а на кухне – барная стойка.

– Как ты думаешь, – спросила Анька вполголоса, – у нее – любовник?

Теперь пришла моя очередь разозлиться.

– Да какое тебе-то дело? – почти заорала я на Аньку. – Макс, его жена, ее любовник, это не семья – а клубок змей. Брось ты их, пожалуйста, пусть разбираются сами!

Раздражение мешало спокойно сидеть на месте, я соскочила с табуретки и принялась собирать посуду.

– Успокойся, я помою.

– Как не надоело тебе самой-то! И на что ты гробишь жизнь? – Я открыла кран и загремела тарелками.

– Сегодня утром, – Анька подошла к раковине, чтобы не перекрикивать шум воды, – он приехал ко мне такой радостный. Ему очень нравится, как я теперь готовлю. И вас он любит. Вы – самые приятные наши друзья. Сначала все было просто замечательно: я крутилась у плиты, он сидел вот тут на диване и травил какие-то истории (обожает это занятие!). Потом я более или менее закончила и пошла в ванну, но забыла в спальне крем. Вернулась, слышу, он с дочкой разговаривает, выясняет, где мама. Потом, видно, звонил ей на мобильный. Глухо. Все, настроение испортилось… Ну что говорить, ты сама видела.

– Да пойми ты наконец: это настоящее рабство. Раньше ты зависела только от мадам, теперь будешь еще и от ее любовника! Захочет он быть с ней, у тебя один расклад, не захочет – другой. Ну, нравится тебе зависеть от какого-то чужого человека?! Вернее, двоих!

– Слушай, а может, это не любовник, а тактический маневр?

– Все, прекращай, не порть вечер ни себе, ни мне. – Я домыла последнюю тарелку, плюхнулась на диван и закурила.

Анька молча взяла полотенце и стала вытирать посуду.

– А ведь ты права, – задумчиво отозвалась она через некоторое время. – Старалась-старалась, готовила-готовила, а Лара взяла и испортила все.

– Вот! Ты же не хозяйка в собственной жизни: Лара что хочет, то и творит. Ну что, звонил Мартин?

– Один раз… – начала Анька, но тут на кухню вернулись мужчины.

– Беседуете на интеллектуальные темы? – с иронической улыбкой спросил Макс.

Он уже был в хорошем настроении. Наверное, нашел свою Лару.

Давид внимательно смотрел на меня. Я докурила сигарету, смяла ее в пепельнице. Он присел рядом на диван, продолжая так же смотреть.

– Представляешь, Давид, – прикалывался Макс, – я тут где-то слышал выраженьице «интеллектуальная женская проза». Сильно, а?

– А я даже держал в руках образчик, – неожиданно подыграл ему Дод.

– Ну и как?

– «Любящий человек способен увидеть в вас то, чего вы и сами-то в себе не видите…», и дальше такое же на триста страниц.

Макс довольно рассмеялся.

– Там не было такого! – воспротивилась я.

– Почему ночные страхи или детские комплексы – объект, достойный внимания господ мужчин? – серьезно спросила Анька. – А любовь, самое важное в жизни…

– Точно: основной инстинкт, – перебил Макс.

– Что толку с тобой спорить? – Анька посмотрела на Макса так, будто действительно только сейчас разглядела в нем что-то доселе невиданное. – Давайте пить чай, я наполеон испекла настоящий, с заварным кремом.

– Давайте! – Макс с готовностью забрался на высокую табуретку.

– Хочешь, я буду заботиться о тебе? – спросил Давид еле слышным шепотом, слегка наклонясь ко мне.

– Подумаю, – ответила я серьезно. Давид засмеялся.

Глава 21

На следующий день, несмотря на бурные мамины протесты, я перевезла Илюшку к себе.

Температуру удалось сбить, но он так страшно кашлял, так осунулся за эту неделю. Я уложила сына в детской, сварила клюквенный морс и уселась у кровати с «Бароном Мюнхаузеном».

– Мам, – попросил Илья вдруг, когда я дочитывала первую главу, – расскажи мне про папу.

– Он был высокий, красивый, любил вас… – Неожиданно для себя я заговорила о муже в прошедшем времени.

– Любил? А бабушка сказала: он нас бросил.

Ни за что, ни при каких обстоятельствах дети не должны чувствовать себя брошенными! Что бы ему ответить?.. Я лихорадочно соображала.

– Папа… просто уехал работать за границу, – пролепетала я наконец первое пришедшее в голову объяснение. – Предложили хорошие условия, жалко было отказываться.

– А ты? Почему ты не поехала с ним?

– Нельзя было оставить маму. После смерти отца, твоего дедушки, она так тосковала…

Голос Илюшки постепенно теплеет.

– А расскажи, какой он был вообще.

– Добрый, сильный. – Я не кривлю душой: муж вспоминался мне именно таким. —. В компьютерах хорошо разбирался…

– Так можно сказать о ком угодно. Например, о твоем Давиде.

Я проглатываю «о твоем» и отвечаю как ни в чем не бывало:

– Это была его работа. Он был очень способным, можно сказать, талантливым программистом. Но сам к этому таланту относился не слишком серьезно. Он всегда жалел, что из-за травмы не смог профессионально играть в футбол. Обожал этот спорт.

– Как Олег?

– Да, в этом Олег похож на него. А из еды он больше всего любил яичницу с сыром, и однажды…

Постепенно я увлекаюсь. Прошлое оживает, расцвечивается яркими красками. Илюшка будто улавливает мое настроение:

– И ты совсем не сердишься на него?

– Просто не за что!

– Значит, когда он вернется…

– Мы все будем очень рады, – перебиваю я, не давая ребенку сформулировать роковой для меня вопрос.

Но его не так-то просто сбить.

– А куда денется твой Давид? – искренне недоумевает Илюшка.

Я чувствую себя пойманной за руку и растерянно бормочу:

– Куда? Не денется никуда…

К счастью, в столовой звонит телефон. Мама требует полного отчета: как доехали, какие лекарства давала, чем кормила.

– Из лекарств только мед и питье, – объяснила я.

– Доведешь ребенка до бронхита или пневмонии, – выносит мама вердикт. – Дальше и до туберкулеза рукой подать.

– Мама! Он целую неделю антибиотики пил. Это же вредно!

Но у мамы есть своя точка зрения, и она не спеша со вкусом излагает ее.

Когда я вернулась в комнату, Илья дремал. За обедом мы обсуждали барона Мюнхаузена, потом вспомнили другого персонажа – Тома Сойера, но к теме папы не возвращались.

Болел Илья тяжело и долго. В школу выписали только в декабре, почти через месяц.

Утром в понедельник за ним приехал Георгий Николаевич. Я застегнула на сыне куртку, поправила шапку. Никогда-то Илюшка не отличался особой физической крепостью, а после ангины… одни косточки.

– Илья, я тебя провожу!

Он кивает, сдержанно, по-мужски. выражает благодарность. Как он повзрослел в этой школе!

По дороге я пристаю к сыну с наставлениями: холодную воду не пей, полощи на ночь горло, не забывай звонить. На прогулки – ни в коем случае… Машина остановилась у ворот школы, а я все говорю и говорю.

– Я пойду, мам.

– Пойдем вместе. Я поговорю с Еленой Павловной…

Сын поднимает на меня глаза, полные мольбы.

Внезапно я вижу ситуацию со стороны. Я незаметно уподобилась маме. Раньше все силы уходили на заработок. Зато теперь… бедные дети попали под двойной гнет: мамы и бабушки.

– Ладно, сынок, беги! – Я целую его бледную щечку. – Позвони, когда сможешь.

Спешить мне совершенно некуда, поэтому я отпускаю машину, перехожу Крымский мост и медленно бреду вдоль праздничных витрин Комсомольского проспекта. «С Новым годом», «С Рождеством», «Мерри Крисмас» – зазывают магазины. Зайди и купи подарки к празднику!

На следующий день Ольга встречает меня сияющими глазами:

– Представляешь, мы на Новый год летим в Эмираты!

А вечером Давид спрашивает будто бы между делом:

– Ты готова к рождественским тусовкам?

– В смысле?

– Туалеты, меха, бриллианты?..

– Вот разве что с бриллиантами напряженка…

Я знала эту его манеру делать подарки. Невзначай. Будто его подарок– не роскошная безделушка, а серьезная функциональная вещь. Вроде как это нужно для дела. Чуть ли не для общего.

– Да ладно тебе, Давид. У меня все есть…

Я вяло улыбаюсь. На самом деле со вчерашнего дня у меня нехорошо на душе…

Полгода назад он сказал, что поедет в Стокгольм на Рождество. Но это прозвучало, как «никогда». Никогда не поедет. До Рождества уйма времени. Бог знает, что может измениться. Но вот– мелькнуло время…

И зачем всегда перед Стокгольмом он делает мне дорогие подарки? В тот раз – ноутбук, сейчас – деньги. За кого он меня держит?! Захотелось пойти выяснить отношения.

Потом, правда, быстро расхотелось. Этим еще никто ничего не добился. А чего ты, собственно, хочешь добиться? Он едет в Стокгольм по делам. Да, но какие дела в праздник?! Мало ли… Потом, у него родители в Стокгольме. Надо ж! Какая трогательная сыновняя привязанность!

После подобных размышлений я делаюсь противна сама себе. Чего я хочу от него? Чтобы он наплевал на родителей? Ревную самым пошлым образом. Лучше уж подумать о чем-нибудь другом. Что толку ломиться в закрытую дверь?!

Я достала из шкафа вечерние туалеты: черный с серебряной накидкой костюм, сумеречное голубое платье, бледно-зеленое стокгольмское – подарок Давида. Он купил мне его в начале нашего знакомства. Знал меня мало, а как угадал! Вряд ли я куплю что-нибудь лучше. Да и зачем так много? Деньги можно потратить гораздо интереснее и с большей пользой. Например, на подарки близким: маме, мальчикам.

Идея быстро увлекает меня.

Маме – что-нибудь из одежды. Раньше, при отце, она очень любила одеваться. За модой не гналась, но покупала действительно красивые вещи. Потом страна вступила в полосу экономических реформ. Дальше несчастья трактором проехались по нашей семье. Мама вообще перестала тратить на себя деньги – донашивала смешные ангорские свитера, со старомодными, пышными рукавами и приподнятыми плечами. Надо ей подарить что-то крупное, значительное. Например, дубленку.

Утром, быстро выпроводив своих мужчин, я оделась и поехала в Кузьминки. Недавно в наш почтовый ящик бросили рекламу: «Снежная королева» – кожа, меха, дубленки. Теперь и в Кузьминках!». Конечно, покупать дубленку без примерки страшновато. Но мы с мамой похожи: цвет глаз, волос (красимся одинаковой краской), рост, фигура. Если вещь сидит на мне свободно, значит, маме она будет в самый раз.

– Почему вы не примерите что-нибудь более смелое? – спрашивает продавщица.

В столь ранний час в магазине нет посетителей, и взгляды персонала прикованы ко мне.

Я объясняю. Все дружно бросаются на поиски дубленки для платиновой блондинки элегантного возраста, размер сорок восемь – пятьдесят, рост сто семьдесят: суетятся в зале, убегают на склад. В результате я выхожу из магазина с фирменным пакетом «Снежной королевы». Его содержимое нельзя назвать шедевром высокой моды, зато это добротная, практичная вещь. И маме пойдет наверняка.

На часах половина одиннадцатого, а я уже решила главную проблему дня и, очень довольная собой, спускаюсь в метро. В переходе мальчик лет шестнадцати протягивает мне рекламную листовку. Как Денис, фиксирую я. И начинаю думать о подарках детям. Никаким тряпкам они не обрадуются по-настоящему. А что им дарить? Технику? Но я в ней профан. Можно посоветоваться с Давидом. Он скажет: вот как ты тратишь мои деньги. Не скажет, конечно, а вдруг подумает? Чужая душа – потемки.

В вагоне мой взгляд блуждает по рекламным картинкам. «Электронный Рай» на Пражской, сеть магазинов Эльдорадо. Съездить, что ли? Может, чего посоветуют… Подобрали же мне дубленку.

– Девушка, у вас что-то упало, – послышалось за спиной.

Ерунда, рекламная листовка. Я все мяла ее в руке, потом задумалась и уронила. Однако швырять бумажки на пол не годится, я наклонилась и подняла пестрый глянцевый листочек. Машинально прочла: недорогой молодежный отдых на горнолыжных курортах Болгарии…

То, что надо! Если хватит денег, конечно! Я выхожу на ближайшей станции, пересекаю платформу и снова доезжаю до Кузьминок. Турагентство располагается как раз напротив «Снежной королевы». Надо ж было уехать так далеко!

Молодежный отдых действительно оказался недорогим. Настолько, что у меня остаются деньги на поездку в Репино Илюшке и маме… Я тогда так расхваливала им с Ириной этот курорт, что мама даже мечтательно вздохнула: счастливая ты, Марин! Ну что ж, пусть она тоже будет счастливой.

Почитав для приличия рекламный проспект, я погружаюсь в заполнение бланков.

– Позвольте спросить, – менеджер, смазливый молодой человек, смотрит на меня с мужским интересом, – что вы выбрали для себя лично, Болгарию или Финский залив?

Мне становится весело. Может быть, заинтересованные взгляды входят в сервис?

Настроение прекрасное. Так радостно думать, что у меня, как в детстве, есть собственная новогодняя тайна – подарки!

Легко сказать – тайна. Почти две недели мне ежеминутно приходится бороться с искушением рассказать или хотя бы намекнуть. Наконец наступает мой день. Скажу, решаю я, иначе они просто собраться не успеют.

Увидев дубленку, мама всплеснула руками:

– Марина! Такая дорогая вещь!

Она смотрит на меня удивленно, но и с уважением. По отношению ко мне это новое, доселе неиспытанное ею чувство.

Потом я рассказываю про туры, и мама просто теряет дар речи.

Сыновья, наоборот, подходят к ситуации деловито.

– Горные лыжи? – сосредоточенно морщит лоб Денис. – Димон в прошлом году ездил…

– Так он в Румынию, – подсказывает Олег.

– А разница-то? Ну-ка давай, звони ему! У Димона не берут трубку.

– Чего ждешь? Звони на мобилу!. Выясняется, что для горных лыж нужно много чего. Главное – специальные костюмы.

– Я куплю, – говорит мама, преодолев оцепенение.

– А когда? – бесстыдно интересуется Олег. – Поехали прямо сейчас!

Мама соглашается. В обычной ситуации она еще бы как возмутилась. А тут – ничего!

Глава 22

Накануне католического Рождества Георгий Николаевич отвез мальчишек в аэропорт.

Мы с мамой и Илюшкой приехали на Ленинградский вокзал на такси за час до отхода поезда. Всю дорогу мама страшно волновалась: опаздываем. Илюшка затравленно посматривал на меня. Чтобы отвлечь его, я опять принялась расхваливать Репино: бассейн, сноу-борд, старинный парк с художественным музеем.

– Тебе там очень понравится!

Сын вздохнул и молча скосил глаза на бабушку. Как я его понимала!

Домой я ехала грустная, ругала себя: зачем было суетиться, придумывать какие-то туры! И так неделями не вижусь с детьми. Особенно с Илюшкой! А ведь еще недавно укладывала его спать каждый вечер. Сейчас каникулы – нашли бы что-нибудь интересное! Тем более что Давид уезжает…

Теперь, когда моя сказочная тайна обернулась будничными хлопотами, я с новой силой ощутила тоску предстоящей разлуки. Бегая по магазинам, дозваниваясь в аэропорт, на вокзал, в турагентство, я без конца твердила про себя: «Давид летит в Стокгольм. В Стокгольм летит Давид». Какая странная фраза! Симметричная… Маша в чеховских «Трех сестрах», когда влюбилась в Вершинина, все повторяла: «Дуб зеленый, кот ученый. Дуб ученый, кот зеленый». А что ей еще оставалось? А что остается мне?

Выйдя из метро, я вспомнила, что на два часа записана в салон красоты: прическа, макияж – сегодня мы с Давидом приглашены на светский раут.

Красота занимает много времени. Я едва успеваю вернуться домой к шести. Быстро стаскиваю джинсы, натягиваю черный костюм и лезу в книжный шкаф Ольги Григорьевны.

Зачем она оставила книги в квартире? Хотела, чтобы клиенты повысили культурный уровень или просто лень было возиться? Чехов у нее такой же, как у моих родителей: зеленые тома 1956 года издания. Я быстро нахожу девятый том, пьесы. Мне нужно третье действие: пожар. В обстановке общего разлада Маша рассказывает сестрам о своей любви к Вершинину. Я читаю жадно, как будто хочу найти отгадку, положить конец всем мучившим меня сомнениям, грустным мыслям, смутным страхам. Но оказывается, что желание мое недостижимо в принципе – «никто ничего не знает, и каждый должен решать сам за себя», – печально объясняет Маша сестрам…

Давид застал меня у открытого книжного шкафа с томом Чехова в руках. Как будто поймал с поличным. Я торопливо прячу книгу и устремляюсь в прихожую.

– Куда ты спешишь? Еще рано.

Но я уже застегнула шубу. Не хочу оставаться в квартире. Казалось, все здесь пропитано немыми вопросами, невысказанными упреками… Пусть лучше они останутся невысказанными.

– Поедем, Давид…

В мягком влажном воздухе медленно падали крупные снежинки, деревья в белых шапках походили на театральные декорации. Я даже поежилась. Какая странная, надрывная красота!

Давид распахнул передо мной дверцу машины:

– Может, подождем немного? Зачем приезжать первыми?

– Я очень прошу тебя. Поедем, пожалуйста!

– Ты чем-то расстроена? Что-то не так с мальчиками?

– Нет, все в порядке…

…Для меня праздник в бизнес-клубе все равно что обед с инопланетянами. Внутренне я там чужая. И чужой буду всегда. Дело ведь не в деньгах и не в профессии. А внешне – и не скажешь: в шубе, в дорогом вечернем костюме, под руку с бизнесменом. В общем, я свой среди чужих.

По статусу мне положено наблюдать. Я бы делала это с удовольствием, если бы к нам без конца не подходили знакомые Давида и он не твердил бы:

– Марина… Моя супруга… Моя жена…

«Жена? – про себя негодовала я. – Супруга?!! Разве супругу бросают одну в праздники и уезжают в неизвестном направлении?»

Наконец, мое раздражение достигает пика. Я незаметно растворяюсь в толпе, выбираю укромный уголок и усаживаюсь со стаканом мартини.

– А давайте познакомимся!

Подняв голову, вижу над собой молодого человека, чем-то напоминающего менеджера из турагентства. И смотрит он так же. Заинтересованно. Неужели я действительно во вкусе этих юнцов?

– А давайте, – отвечаю насмешливо на всякий случай.

– Я – Антон Колосков.

– Очень приятно.

– Вы на телевидении работаете?

– Нет, в редакции журнала.

– Какого?

– А что?

– Да, в общем, не важно… Вы ведь ведете Раздел светской хроники?

– Как вы догадались?

– Сразу заметно, что вы не из этой тусовки.

– Почему? – искренне удивилась я.

– Не обижайтесь. Вы красивая… И приехали сюда с Амиранашвили – фармацевтическим королем.

– Да, это так. Но я не понимаю вашей логики.

– Приехали-то вы, конечно, вместе. Но цели у вас разные. Он будет тусоваться, а вы – работать.

– Ну, допустим.

– Скажите, вы хорошо знаете Амиранашвили?

Я настораживаюсь. Разговор перестает забавлять меня. Неизвестно, к чему клонит этот парень. А отвязаться от него, скорее всего, будет непросто.

– А вам зачем?

– Мне бы переговорить с ним… Да мы, к несчастью, незнакомы. Может быть, вы поспособствуете?

– Право, не знаю, – церемонно ответила я.

– Да вы не бойтесь! – В тоне Колоскова зазвучал неожиданный напор. – Скажите только: президент корпорации «Полтергейст плюс».

– «Полтергейст плюс» что?

– «Полтергейст плюс» – это название фирмы, – терпеливо объяснил Колосков. – И кстати, не думайте, это не безвозмездно. Всякая работа должна быть оплачена.

– Ладно, посмотрим, – уклончиво улыбнулась я.

– Да чего тут смотреть? – потерял терпение Колосков. – Представите меня Амиранашвили, да еще одну вещь сделаете, совсем простую. И двести баксов ваши.

– Двести баксов? А что за вещь?

– Когда будете писать отчет о празднике, упомяните, что на нем присутствовал Колосков, президент корпорации «Полтергейст плюс». Договорились?

– За двести баксов? Не пойдет!

– Сколько же вы хотите?

– Больше на порядок!

– Да вы чё? С дуба рухнули?

Теперь уж точно пора заканчивать. Я вижу, что мальчик не на шутку огорчен, но и за собой вины не чую. Кто сказал ему, что я журналистка? Думает, умный… Видит на три метра под землей!

– Что ж, ваше дело. – Я вальяжно поднимаюсь и отправляюсь на поиски Давида.

Вслед мне несется: «Постойте, давайте поговорим!»

Давида я застала в обществе крупной красивой дамы в синем бархатном костюме. Он, просияв, оборвал разговор на полуслове:

. – Где ты была? Я искал тебя! Мне стало стыдно. Он меня ищет, радуется моему появлению, а я зубами скрежещу…

– Это Настя, бухгалтер «СВ-фарм», представил он свою собеседницу. – А Марина – моя супруга.

– Мы с вами как-то общались, – своеобразно отреагировала на меня Булыжная, при этом ее взгляд был устремлен на Давида.

– По телефону, – холодно ответила я.

– Ну и что дальше было, Дод?

– Ничего. Как только мы идентифицировали его личность, он сразу исчез с нашего горизонта. Я уже не ожидал его встретить. И вот сегодня, в Рождественскую ночь… – Давид сдержанно усмехнулся.

Булыжная захохотала, пожирая его глазами. В этот момент к нам подошел очередной приятель Давида:

– Дод, неужели это ты?

Доля секунды – и рассеянное выражение лица Давида сменилось радостным:

– А неужели это ты, Гришка? Дальше смех, рукопожатия.

– Познакомься, моя супруга, Марина!

Боковым зрением я уже давно слежу за увивающимся вокруг нас Колосковым. Последняя фраза повергает его в шок – смазливая физиономия покрывается красными пятнами.

«Мужайтесь», – мысленно советую я ему, с трудом сдерживая смех.

– А это Настя, мой бухгалтер.

Гришка – университетский приятель Давида. Остаток ночи мы провели вчетвером. Пили шампанское за счастливые годы юности, вспоминали комичные эпизоды. Я размышляла о том, что рано вышла замуж, и, как следствие, юность быстро закончилась. Но все равно мне тоже есть что вспомнить.

Гришка по грузинской традиции осыпал нас с Булыжной комплиментами, при этом не отдавая предпочтения ни одной: комплимент ей, комплимент мне. Чтобы никто не обижался.

Потом пригласил меня танцевать, поинтересовался, давно ли мы с Давидом женаты… Я рассеянно наблюдала, как Давид танцует с Булыжной, положив руку на ее роскошное плечо. И мне вдруг ужасно захотелось оказаться на ее месте.

К счастью, следующий танец был моим.

– Ну, как настроение? – спросил Давид.

– Прекрасно! – Я чуть прижимаюсь к нему щекой.

– Развеялась немножко?

– Да… Все было замечательно! – Может, исчезнем?

– Неудобно.

– Ничего…

В машине я беззаботно смеюсь, чувствуя себя соучастницей побега. Мы медленно едем по пустынным, неестественно тихим и ярко освещенным улицам. Я с любопытством гляжу в окно машины. А вернувшись домой – в окно спальни. Давид неслышно вошел в комнату, встал возле меня.

Мы смотрим на то, что видим каждый день: монастырскую стену, пятиглавый собор, набережную, уходящие в бесконечность огни большого города. Привычный пейзаж сейчас навевает мысли о том, что пространство, время, душа – материальные понятия. И еще я остро ощущаю, что смотрю за окно не одна. Совсем другое дело – видеть мир в четыре глаза. В темноте я отыскиваю руку Давида, и по тому, как он реагирует, догадываюсь, что он думает о том же.

Мы засыпаем в предутренний час, познав счастье гармонии.

А утром мне опять скверно. «Давид летит в Стокгольм. В Стокгольм летит Давид» – первая мысль, которая оказывается в моей голове. Я плетусь на кухню и в отупении принимаюсь варить кофе.

После кофе Давид исчез. Я даже не успела спросить, когда вернется. Вчера был такой чудесный вечер. А сегодня – в наш последний день! – ему даже не хочется побыть со мной…

Кот зеленый, дуб ученый. В Давид летит Стокгольм…

Нет, нужно уметь справляться с собой! Как вчера, как третьего дня! Потерпи, осталось немного.

Я вытащила гуся из холодильника (все-таки праздник, Рождество!). Пока он будет оттаивать, посмотрю телевизор. Все равно больше нечем заняться.

По «Культуре» показывали Грецию.

«Дорические колонны, кариатиды, белый мрамор, – с достоинством вещал голос за кадром. – Не одно поколение поэтов воспело в своих стихах знаменитый Акрополь. Осип Мандельштам писал в начале XX века:

Кто может знать при слове расставанье,

Какая нам разлука предстоит?

Что нам сулит петушье восклицанье?

Какой огонь в Акрополе горит?»

Отреагировать на это зловещее пророчество мне не дали – в коридоре зазвонил мобильный. На бегу я пыталась вспомнить, вытащила ли вчера телефон из сумки. Нет, вроде не вытаскивала.

Телефон валялся на полочке под зеркалом. Значит, вытащила. На автопилоте. В последние дни со мной такое не редкость.

– Алло! – весело и нетерпеливо зазвучало из трубки, едва я поднесла ее к уху.

Голос был незнакомый, женский, юный, мелодичный.

– Слушаю вас, – холодно отозвалась я.

– Можно Давида? – спросила трубка по-прежнему оживленно, нисколько не смущаясь моей холодностью.

– Давида? – опешила я. – Его нет… Кто говорит?

Ева, – сообщила трубка простодушно. И Добавила вкрадчиво, как будто объясняла прописные истины темному, непосвященному человеку: – Ева Амиранашвили.

Я стояла как громом пораженная. Младшая сестра? Дальняя родственница? А если не то и не другое, то кто же тогда? Мысли вихрем носились в моей и без того измученной голове. И вдруг в этот сумбур врезалась мелодия битловской «Мишели».

Ну конечно! «Мишель» – рождественский подарок Дениса! Вчера я поставила ее на телефон, с тех пор мне никто не звонил. Телефон благополучно лежит в сумке, а с Евой я говорила по мобильнику Давида. Естественно. С какой стати Ева будет названивать мне? Господи, но что же я стою? Это, наверное, мальчики. Звонят, думают, мама волнуется. А маме-то не до них…

Я судорожно принялась рыться в сумке, одновременно настраиваясь на разговор с Денисом, но вместо сына услышала Ленку Власову.

– Марина, нам нужно встретиться, – решительно начала она, как всегда игнорируя приветствия.

– Зачем? – невежливо уточнила я.

– Мне нужно отдать вам деньги.

– Вы же платили недавно. К чему такая спешка?

– Это не по телефону. Продиктуйте адрес, я пишу.

– Большие Каменщики… – нехотя заговорила я.

– Все. Буду через двадцать минут. Счастливо, – добавила Ленка, чем-то чрезвычайно довольная.

Ну вот! Через двадцать минут неизвестно зачем приедет Ленка, Давид вообще может вернуться в любой момент, а праздничный гусь по-прежнему стынет в раковине. Я метнулась на кухню. Пока занималась гусем, вспомнила, что так и не поговорила с сыновьями. Торопливо сунув гусятницу в духовку, набрала номер Дениса. Телефон не отвечал. Тогда я позвонила маме. Трубку взяли мгновенно.

По голосу невозможно было понять, довольна моя мамочка или нет. Я решила спросить прямо.

– А чем быть недовольной? Кормят, поят, развлекают, номер шикарный.

– Значит, все хорошо? – осторожно уточнила я.

– А Илюшка сегодня на завтрак ел одни бутерброды с беконом, – невинным тоном сообщила мама. – От фруктов и творога отказался, потом убежал в бассейн, хоть я и возражала.

– А Денис? Они звонили тебе?

– И тебе, между прочим, тоже. Но ты спишь до двенадцати и о детях не беспокоишься.

– Мы вчера поздно легли, – машинально стала оправдываться я.

– «Поздно легли»! – передразнила мама, давая волю своему раздражению. – Что за барская привычка?

Наверное, у Дениса с Олегом все нормально, решила я, отключившись. Но времени подумать не было совершенно. Сейчас же запиликал домофон, и одновременно кто-то затрезвонил по городскому телефону.

– Маришка! – Я узнала голос Аньки. – С праздником тебя, с Рождеством!

– И тебя, Аня! Пусть в твоей жизни наконец все определится.

– Пусть! А знаешь, где мы? В Швейцарских Альпах!

– С Максом?

– Он передает тебе привет.

– А мадам?

– Ее больше не существует.

– То есть она умерла?

– Нет, что ты… Просто исчезла с нашего горизонта.

– Как это исчезла?

– Абсолютно добровольно. Все, Мариш, мы на Новый год в Москве. Обязательно созвонимся. Доду привет. Целую.

Ленка уже ждала в коридоре.

– Я привезла деньги. Здесь сумма за год вперед.

Что-то подсказывало мне, что деньги лучше не брать.

– Но год – большой срок. Многое может измениться…

– Дело в том, что мы на некоторое время срываемся за границу. Мне не хочется оставлять долги…

– Но я могу передумать сдавать квартиру. – Я, наконец собралась с мыслями.

Ленка выпрямилась во весь свой небольшой рост.

– Тогда вам придется вернуть мне часть денег.

– Каких денег? – удивилась я.

– За ремонт, который мы сделали в вашей квартире. У меня сохранились все чеки и расписки рабочих.

Ремонт? Чеки, расписки? Нет, я абсолютно не готова общаться с ней. А главное было что-то тяжелое, смутное, еще до Ленки. Что? Мама? Анька? Серебряный голос Евы Амиранашвили?

Ободренная моим молчанием, Ленка продолжила:

– Обычно большая предоплата предполагает скидки. Но мы ни на что не рассчитываем. Надеюсь, вы меня правильно поняли. – С этими словами она положила деньги на подзеркальную полку, где по-прежнему валялся мобильный Давида, и вышла вон.

Нужно было сосредоточиться. Я пересчитала деньги. Потом еще раз. Разделила на двенадцать. Все правильно. Но все равно ужасно. Она уже не пускает меня в мой собственный Дом! Не надо было брать деньги. Да и сейчас еще не поздно позвонить, сказать: заберите. Но тут она достанет свои чеки – начнутся бесконечные, нудные разбирательства… Нет на это сил.

Из задумчивости меня вывела «Мишель».

– Мама, скажи ей, – прошептал Илья в трубку.

По мнению моих сыновей, эта неказистая фраза – панацея, волшебная палочка, и после произнесения заклинания суровая, безапелляционная бабушка должна превратиться в этакую умильную старушку.

– Бабушка беспокоится о твоем здоровье, Илья. И ты должен быть благодарен…

– Если ты ей не скажешь, я убегу…

– Что?! – взорвалась я. Его слова стали каплей, переполнившей чашу моего терпения. Все как один, и даже собственный ребенок, сегодня против меня. – Что ты сказал, повтори?!

– Я у-бе-гу, – невозмутимо сообщил Илюшка. – Сяду в поезд и приеду к тебе!

– Это мне подарок такой к Рождеству?! Я выбирала тур, старалась…

– Мама…– Я узнала его манеру сдерживать из последних сил слезы. – Она заставляет есть творог. А я его, – голос предательски дрогнул, – с детства ненавижу! И в бассейн не пускает.

– Илюша, ты же уже взрослый! После бассейна легко простудиться. Плавай вечером перед сном…

Я еще что-то объясняла сыну, но на плите уже загудел таймер.

– Все, Илья. Не омрачайте друг другу жизнь, вы же на отдыхе.

«Чтобы убедиться в готовности птицы, проткните ее тонкой иглой. Если выделившийся сок не содержит крови, значит, птица готова». Что ж, проткнем.

Затем птицу следует выложить на специальное блюдо, украсить тушеными яблоками, квашеной капустой, жареным картофелем, маринованными фруктами». Из всего списка у меня были только яблоки, и то неважнецкие. Но все равно получилось красиво. Блюдо с гусем на белой накрахмаленной скатерти, таинственно поблескивающее столовое серебро, мерцающий в сумерках хрусталь…

е – У нас праздник? – спросил Давид, вернувшись.

– Считай как хочешь, – ответила я. – И кстати, где ты был?

Он довольно усмехнулся:

– Узнаешь в свое время. Но что с тобой? – Он пристально посмотрел на меня. – Что ты такая замученная?

– Ты не представляешь, что тут было! – воскликнула я фальшиво воодушевленно. – Просто паломничество к нам! Звонки, звонки. Между прочим, звонила Аня. Знаешь, где они с Максом? В Швейцарских Альпах!

– Я слышал. Макс говорил, что собирается… надо бы и нам съездить туда. Хочешь?

– Давай!

– Выпьем за будущее путешествие!

– С удовольствием!

Вино, пряное, ароматное, успокаивало, убаюкивало, умиротворяло. И верилось, что будут Альпы, гостиничный номер в какой-нибудь горной деревушке, снег, мягко падающий за окном, – не будет этой тоски, холодящих душу предчувствий. Про Еву все разъяснится само собой. Пусть, например, она окажется юной кузиной Давида, вдруг почувствовавшей себя взрослой и решившей позвонить ему запросто. Вот это будет облегчение! От одной лишь мысли я улыбнулась.

– Какая ты загадочная сегодня. То грустная, то улыбаешься. Чему это ты улыбаешься? – спросил Давид.

– Узнаешь в свое время, – ответила я его же словами.

Потом мы пили за то, чтоб скорее наступило «свое время». Дурачились, включили телевизор, перепрыгивали с канала на канал, подлавливали смешные совпадения и хохотали до слез. Вечером с недопитой бутылкой вина и фруктами перебрались в спальню.

Уютно устроившись в кресле, я жевала безвкусный зимний виноград. Давид вошел в комнату и объявил торжественно:

– Пришло время узнать, где я был сегодня. – И он вручил мне маленькую бордовую коробочку.

«Из ювелирного», – подумала я и, немного помедлив, щелкнула замочком. С алого бархата сверкнули бриллианты. В коробке оказалось кольцо. Классическое, простое, изящное, но почему-то чувствовалось, что очень дорогое.

«Обручальное?» – Я внутренне замерла. А вслух сказала:

– Тебе звонила Ева. – Потом добавила с ее интонациями: – Ева Амиранашвили.

И испугалась. В комнате стало неестественно тихо. Только гулко стучали часы. Казалось, достучат – и рванет. Я сидела, опустив голову, боясь взглянуть на Давида. Потом все-таки взглянула. Больше не оставалось сомнений: Ева Амиранашвили, девушка с серебряным голосом, – его Жена.

– Прости, – медленно, с трудом подбирая слова, наконец заговорил Давид. – Мне давно надо было поговорить с тобой. Но я не мог. Я не знал, как ты… то есть я знал и поэтому…

Мне казалось, что боль, как морская волна, захлестывает меня с головой. Было больно дышать, смотреть, и слушать тоже было больно. Но он продолжал:

– Пойми меня! Постарайся хотя бы понять! Я тоже живой человек. Когда в первый раз ты стояла в прихожей, комкала перчатки и была так красива, так беззащитна и так несчастна… Но я еще сопротивлялся. А когда снова увидел тебя через полчаса… Мне показалось, это судьба.

Неожиданно для себя я истерически расхохоталась.

– Я прошу тебя, успокойся. Давай поговорим. Ты была моей ожившей мечтой. Я не верил, что ты можешь существовать в реальности…

Моя боль посторонилась, уступив место холодной злобе.

– Давид, это наши последние часы. Не превращай их в фарс. Брось пошлости.

Он резко встал и вдруг заговорил тем властным, хозяйским тоном, каким когда-то перечислял мне должностные обязанности домработницы.

– Успокойся! Выпей и выслушай меня. А дальше ты вольна поступать как угодно.

Не подчиниться было невозможно.

Рюмка дрожала в руках, но я все-таки выпила, поднялась, поставила рюмку на столик и сказала почти равнодушно:

– Я выслушаю тебя, Давид. Хотя это ничего не изменит…

Сначала я мучилась вопросом, верить – не верить. Такая боль застыла в его глазах, а голос… – родной. С другой стороны, сколько можно верить? Пора бы уж и поумнеть!

Постепенно кое-что стало проясняться. Я вспомнила, с какой тоской смотрел он на меня вначале. Теперь я знала причину его тоски… Здесь, в этой комнате, он порывисто обнимал меня, повторяя: «Я боюсь потерять тебя». Тогда я недоумевала, хотя как-то угадывала недоброе. Все тайное стремительно становилось явным. Под конец я получила ответы на все так долго мучившие меня вопросы. Удовлетворила любопытство. Но какой ценой…

Глава 23

– Я начну издалека. Ты потом поймешь почему. В жизни иногда все бывает так перепутано…

История, которую поведал мне Давид, началась в один прекрасный апрельский вечер, когда он, в те времена студент четвертого курса, выходил из читалки городской научно-технической библиотеки. Обычно он пользовался библиотекой универа, но в этот раз понадобилась какая-то редкая книга, он долго охотился за ней, и все неудачно. В тот вечер ему повезло.

Выходя из библиотеки, Давид заметил на стойке точно такую же книгу. Оказывается, здесь их целых две. А он-то, дурак, рвал подметки по всему городу…

Библиотекарь забрала книгу со стойки и протянула читательский билет высокой стройной девушке. Неужели, с их факультета? Что-то там он такой не видел. Может, первокурсница. Но вряд ли на первом курсе будут это читать… Девушка остановилась в холле у зеркала, поправила волосы, подкрасила губы. Она оказалась студенткой пищевого, тоже четверокурсница. Книгу два месяца искала. И сегодня – удача! Нашла.

На улицу вышли уже вместе. Он хотел проводить ее, но девушка просто, без жеманства объяснила, что живет в пригороде, оттуда вечером неудобно возвращаться. Зато охотно продиктовала телефон. А кстати, и представилась: Ирма.

Они стали встречаться. Сходили в кино, на дискотеку, посидели в баре, съездили к друзьям на дачу на пикник. Осенью их пригласили на свадьбу. Ирма была свидетельницей невесты.

После этого Давид повел ее в огромную профессорскую квартиру – знакомиться с родителями.

– Нет! – в ужасе воскликнула мама, старший преподаватель кафедры германской филологии.

– Нет! – вторил ей отец-профессор.

– Не беда! – примирительно улыбнулась Ирма. – Главное – мы любим друг друга. Все остальное значения не имеет.

– Где же мы будем жить? – наивно спросил Давид.

Но Ирма не унывала. Правда, ей тоже нечего было предложить будущему мужу. Она обреталась в двухкомнатной квартире-хрущевке: в одной комнате – мама с отчимом, в другой – она и сводные брат с сестрой. Но уже близилась преддипломная практика на мясокомбинате, за работу вполне прилично платили. На эти деньги в их поселке можно снять комнату, а если повезет – квартиру.

– Но я не могу жить на твои деньги… – «пытался сопротивляться Давид.

– Ерунда! – отмахнулась Ирма.

Давид отрабатывал практику на кафедре в университете. Платили копейки. Хватало на проезд и на сигареты. Родители, когда он изредка забегал навестить их, по-прежнему ужасались.

– Это не твоя женщина, – вздыхала мама. – Другое воспитание, другой социальный слой. Ты не будешь с ней счастлив.

Но что значат материнские вздохи для двадцатидвухлетнего мужчины? Новая жизнь, как река, разлившаяся в половодье, захватывала все сильнее: медовый месяц, защита диплома, экзамены в аспирантуру. Только успевай поворачиваться.

Ирма после окончания института (красный диплом!) осталась работать на мясокомбинате.

Правда, перешла в лабораторию пищевых ароматизаторов. Новый начальник предложил продавать пищевым производствам опытные экземпляры. В общем, заняться коммерцией – тогда это входило в моду. Ирма с радостью согласилась. Во-первых, нужны были деньги, во-вторых, Ирма вообще обожала коммерцию. Бьющаяся в ней практическая жилка не давала сидеть спокойно.

И дело пошло. Ирма встречала клиентов у проходной мясокомбината, провожала в лабораторию, рисуя по дороге картины их будущего процветания. «Пищевые добавки – билет в Эльдорадо», – начинал думать доверчивые клиенты. Опытные экземпляры раскупались моментально. Тогда в недрах лаборатории решили создать небольшое производство. По закону никто из сотрудников не мог стать его директором.

– Производство возглавишь ты! – объявила Ирма Давиду как-то вечером.

– Но у меня аспирантура, предзащита на носу, – слабо противился он.

– Ты забываешь, – мягко напомнила Ирма, – что все наше благосостояние держится на пищевых добавках. К тому же от тебя ничего особенного не потребуется. Так, ерунда, подписывать платежки.

Пришлось соглашаться. Он продолжал ходить на кафедру, что-то исследовать, классифицировать и обобщать, а производство между тем набирало обороты, – да так успешно, что однажды Ирма заявила:

– Все, нам пора отпочковываться.

– В смысле? – не сразу сообразил Давид. Разговор состоялся накануне защиты диссертации.

– Всю эту контору раскрутила я. От начала до конца. Юридический директор – ты. А деньги капают в карман этой сволочи.

Сволочью Ирма называла начальника лаборатории.

– А как это практически? – без особого энтузиазма поинтересовался Давид.

– Зарегистрируем свое предприятие. Все технологии у меня в компьютере. Дадим грандиозную рекламу. Если они и выживут без меня, то только до первой налоговой проверки. Но я им ее гарантирую.

Так и сделали. Производство не стали открывать – наняли женщин-надомниц, арендовали небольшой склад и уже присматривали офис, когда родители Давида собрались в Швецию.

– Сейчас трудно что-то загадывать, сынок, но у меня серьезные планы, – сказал отец перед отъездом. – Швеция – стабильная страна. Там можно многого добиться.

После отъезда родителей молодые перебрались в профессорскую квартиру.

Глупый начальник лаборатории несколько раз пытался поговорить с Ирмой, но его не приняли.

В конце концов все наладилось, и пошла такая жизнь, которая в ту пору была доступна немногим. Они сделали евроремонт, купили машину, съездили в Европу и подумывали о том, чтобы строить коттедж. Университетские друзья, перебивающиеся случайными приработками, ошалело наблюдали за ними. Ирма передвигалась, буквально не чувствуя под ногами земли, понимала: пришло ее время.

Но, как сказано в Евангелие, трепещите когда рекут вам мир и утверждение. Не успели они как следует насладиться своим счастьем, как грянула беда. В офис фирмы пожаловали рэкетиры.

– Они нас разорят, – рыдала Ирма после ухода бандитов. – Я знаю, знаю, кто наслал их! Эта сволочь!!!

В действительности все вышло совсем не так. Бандиты не собирались разорять их предприятие. Напротив, они предлагали сотрудничество. Крышу.

Ирма постепенно ожила. Крыша открывала новые горизонты. Женщин-надомниц быстро рассчитали, арендовали цех на крупном фармацевтическом заводе, закупили оборудование, наняли квалифицированных специалистов: рабочих, технологов. Формально Давид оставался директором предприятия, но с каждым днем он все меньше и меньше представлял его масштабы.

– Не переживай, – успокаивала Ирма. – Я все сделаю как надо, а ты занимайся своей наукой.

Но и в науке вышла незадача. Скандал с лабораторией пищевых ароматизаторов каким-то образом просочился в университет. Старые знакомые не подавали ему руки. С трудом преодолевая стыд, Давид отбывал на кафедре присутственные дни, остальное время сидел дома: смотрел телевизор, играл на компьютере. В один из таких бесцельно убиваемых дней в квартире раздался телефонный звонок.

– Привет, старик. – Давид узнал голос одноклассника, друга детства. – Как жизнь?

– Не радует.

– А как насчет забить стрелку?

Дод обрадовался. Ему уже давно хотелось с кем-нибудь поговорить по душам. С Ирмой они общались мало. Она все время спешила, все чаще повторяла имя крышевого – Рамиз, Рамиз.

Условились встретиться вечером, посидеть в ресторане.

Приятель, изрядно потрепанный жизнью, много пил, горько жаловался. Когда Давид начинал о своем, резко обрывал:

– Тебе ли говорить…

Потом напился до того, что стал на весь зал ругать власти. Пришлось увести его насильно.

– Я отвезу тебя, – предложил Давид.

– Да я сам тебя отвезу. Какая тачка! Умереть можно!!!

Давид пытался урезонить его, но бесполезно.

– Мы еще повоюем! – хрипло выкрикнул приятель и включил зажигание.

Через полчаса все было кончено. У подъезда Давида он вылез из машины первым и был убит наповал из огнестрельного оружия.

– Действовал профессиональный убийца. Киллер, – объяснили подъехавшие вскоре опера. – Но, имейте в виду, стреляли в водителя. Так что ищите, кому помешали…

В общем беспросвете мелькнула мысль о пищевых ароматизаторах. Но быстро исчезла. С ними это никак не вязалось.

И вообще, думать не хотелось. В ресторане они выпили порядочно, теперь мутило. Скорее бы остаться одному, закрыть глаза, забыться.

В квартире царила мертвая тишина. Значит, Ирма, как обычно, уехала по делам. Давид быстро разделся, прошел в спальню. И вдруг комната наполнилась диким, душераздирающим криком. В следующее мгновение Ирма порывисто вскочила с кровати и принялась ощупывать Давида.

– Что с тобой? – удивился он.

– Мне… – лепетала она срывающимся голосом, – мне снился страшный сон… про тебя.

– Что меня убили? – подсказал Давид, внезапно протрезвев.

– Да… Откуда ты знаешь? – Она уже справилась с собой и теперь, страстно прижимаясь К нему, увлекала в постель.

Проснулся он поздно. Жутко болела голова. В неразберихе мыслей вдруг молнией сверкнула догадка. Он понял, кому мешает. Ирме. Мешает дома и в бизнесе. Его место должен занять Рамиз. А если Ирма что-то решила, она этого добьется.

Давида парализовал ужас. Он лежал в холодном липком поту, ожидая, что вот сейчас дверь распахнется и по нему откроют огонь. Потом поборол себя, встал, принял душ, сварил кофе. И пока пил его, окончательно убедился в безвыходности ситуации. Остается написать завещание и проститься с близкими.

Все имущество: квартиру, машину, фирму, недостроенный коттедж – и без завещания получит Ирма. Это понятно. Из близких у него только родители. Они здорово огорчатся. Но ничего не поделаешь. Давид набрал номер матери и спросил буднично:

– Как жизнь?

Она сразу все поняла. Не все, но – главное. Следующим вечером в Тбилиси прилетел отец Давида. Чтобы не привлекать внимания, остановился в гостинице, поднял на ноги всех знакомых и начал расследование.

Подтвердились самые худшие подозрения. Рамиз – местный авторитет. Ирма – его любовница. Давид – лишний человек, усложняющий структуру. Но даже природа идет по пути упрощения…

Отец еще тряхнул связями. Все сочувствовали, но личного доступа к Рамизу не имел никто. Потом все-таки нашелся один. Выяснилось, решить вопрос можно. При помощи денег. Сумма фантастическая.

– Нет, – сказал Давид, – даже пробовать не стоит.

– Стоит, – устало произнес отец.

И снова взялся за телефон. Теперь он звонил в Швецию.

Через три дня сумма была собрана и передана Рамизу. А еще через неделю они улетали из Тбилиси в Стокгольм.

Отец, всегда сдержанный, немногословный, сказал ему тогда:

– Запомни, своей жизнью ты обязан клану.

– Клану? – не понял Давид.

– Деньги на выкуп собрали наши родственники. И имей в виду, у приличных людей долги принято отдавать.

В Стокгольме началась новая жизнь. Отец только что уволился из престижной фирмы и пустился в какую-то темную коммерцию. В бизнесе он ориентировался примерно так же, как ночью в тайге. А около него вертелась куча голодных родственников. Тех самых, которые отдали на выкуп Давида последние деньги. И вся эта компания медленно, но верно двигалась ко дну. Нужно было спасать, отдавать долги.

Конечно, до Ирмы ему далеко, но все же кое-чему он у нее научился.

Давид бросился в работу, как в океан. Поплыл. Получалось не очень. Потом промелькнула удача. Сумел зацепиться. Дальше возникла идея с Москвой. Воплощать ее пришлось самому. У всех жены, дети. А он – свободен.

Родственники вздохнули с облегчением. Они превратились в совладельцев доходного, отлично налаженного бизнеса. Клан процветал.

Большую часть года Давид теперь жил в Москве. Сначала в гостинице, потом снял квартиру в Анькином доме, нанял домработницу. Можно было передохнуть, позволить себе некоторые вольности, но ничего не хотелось. Раньше бизнес был вынужденным занятием, теперь стал основным содержанием жизни. Вот и все.

Родители пространно намекали, что пора жениться. Он не спорил. Хотя для себя решил этот вопрос: жил с домработницей. Это тоже был род бизнеса, взаимовыгодная сделка. – Тебе надо жениться, – сказал отец в очередной раз.

Давид привычно приготовился промолчать.

– На Еве, дочери Георгия, – закончил свою мысль отец.

Давид молчал, но уже по другой причине. Он был поражен.

Георгий, троюродный брат отца и почти его ровесник, тоже университетский преподаватель, был женат вторым браком на своей студентке. Довольно скандальная история развода с увядающей доцентшей и женитьбы на беременной студентке разворачивалась на глазах у Давида: девушка была его однокурсницей. Потом он потерял их из поля зрения. Увиделись в Швеции. Периодически встречая Еву на семейных торжествах, Давид каждый раз задумывался о том, как незаметно летит время: из ребенка она превращалась в подростка, потом в девушку.

– С чего ты взял, что мне надо на ней жениться?

– Видишь ли, Георгий серьезно болен. Предстоит операция.

– А я при чем?

– Неизвестно, как все пройдет. И вообще. Георгий совладелец фирмы, держатель акций. К кому перейдет его доля, случись что с ним?

– К его семье. К кому же? – спросил Давид, все еще недоумевая.

Семья – это жена и дочь. Жена еще молодая и, честно сказать, ненадежная. Выйдет замуж. Не нравится она мне. А если ты женишься на Еве, можно будет ни о чем не беспокоиться.

И потом, она хорошая девочка. Чистая, росла у нас на глазах. Не то, что твоя та… – Отец замолчал: Ирма была табу в их семье.

– Но я вообще не собираюсь жениться, – пытался возражать Давид.

– А долги? Ты о них забываешь.

– Разве я мало сделал?! Мне казалось, все долги погашены.

– Значит, пришло время делать авансы. Поддерживать клан. Чтобы потом, в трудную минуту, он поддержал тебя.

Ева отреагировала на предложение спокойно и очень современно:

– В принципе, я согласна. Почему нет? В Москву я, конечно, не поеду, мне нужно закончить учебу в Стокгольме. А в остальном – пожалуйста.

Давида эта речь даже развеселила, а его маму огорчила ужасно.

– Не везет тебе с женщинами, – сокрушенно качала она головой. – А может, переберешься в Стокгольм насовсем? Наймешь в Москве управляющего. Будете жить вместе, по-человечески.

Давида, в общем, устраивала позиция Евы: она ничего не требовала и ничего не предлагала взамен. Очень удобно. Он даже проникся к ней своеобразным уважением, что-то вроде «племя младое, незнакомое…», и думал, что в будущем у них может что-нибудь получиться. Мало ли что бывает в жизни.

Вернувшись в Москву, Давид рассчитал домработницу. Та покинула квартиру, прихватив с собой кое-какие ценности. Ладно, это уже не важно… Потом спохватился, что поспешил (все-таки налаженный быт – существенное удобство!). Пришлось искать новую.

– И вот пришла ты. Грустная, желанная, сказочно красивая. Я сразу знал: ты не предашь, не обманешь, не польстишься на деньги. И я очень хотел сделать тебя счастливой. Ничего не вышло. Я виноват. Прости.

…Мне так много хотелось сказать ему. Что он ни в чем не виноват. Что я была счастлива с ним. Так счастлива, как никогда больше в своей дурацкой жизни. И что мне не за что прощать его. И может быть, еще что-то очень-очень важное. Но я молчала.

– Ты простишь меня? – тихо спросил он. Вместо ответа, я обвила руками его шею. И не разжимала их до утра.

…Мы любили друг друга исступленно и нежно. Нежность переполняла воздух, как озон после грозы. Какое счастье, что гроза прошла стороной! «Мы вместе, мы любим друг друга. О, как хорошо!» – думала я в редкие минуты просветления сознания и снова проваливалась в сладкое блаженство.

А утром было так трудно вернуться в реальность! И уж совсем невозможно поверить, что через час Давида не будет со мной. Когда пришла пора прощаться, я окончательно растерялась. Не знала, что сказать, как держаться. Мое состояние передалось Давиду.

– Хочешь, я не поеду? – прошептал он, стоя уже одетый в коридоре.

В ответ я бессильно уткнулась лбом ему в грудь. Мне нужно было ощущать его рядом, все остальное не имело значения.

– Пойдем в спальню, я хочу тебя… – пробормотал он, поспешно расстегивая куртку.

И тут (так некстати!) зазвонил домофон. Георгий Николаевич приехал, чтобы отвезти Давида в аэропорт. Я вздрогнула и вернулась на землю.

– Поезжай, тебя родители ждут…

– Я боюсь. Ты здесь без меня наделаешь глупостей. Пожалуйста, не принимай никаких решений. Я буду звонить… каждый день, как обычно.

– Да… Звони. О, как я буду ждать тебя! Он уехал.

Глава 24

Я в изнеможении повалилась на кровать и сразу уснула. Сколько я так проспала глубоким, без сновидений сном? В сумерках меня разбудил телефонный звонок. Казалось, Давид хотел сказать мне все нежные слова, которых не говорил раньше. В темноте спальни я ощущала его запах, слушала его голос. Счастливое наваждение прошлой ночи продолжалось…

А новой ночью мы снова шли по каким-то путаным улицам незнакомого города, петляли переулками, спускались по лестнице. В общем, мне снился мой старый сон. Но теперь я знала, что надо делать!

Куда ведет эта лестница? К морю? Ну да все равно. Пальцы сжали руку Давида. Никто не разожмет. Никогда. Мой, мой, мой!!!

Утром проснулась безмятежно счастливая, с телефонной трубкой в руке. Всю ночь не отпускала ее. Просто комедия.

На кухне стыли гусиные кости, тарелки с остекленевшим жиром. По всему этому ползали невесть откуда взявшиеся тараканы. Быстро выпив чая, я кинулась убирать посуду, потом мыть плиту, кухонную столешницу – чуть ли не генеральную уборку устроила. А то со всеми этими сложными переживаниями апартаменты Ольги Григорьевны превратятся в ночлежку…

А когда все перемыла, уселась в кресло и стала думать о Давиде.

Вчера он прилетел в Стокгольм. Его встретили. Наверное, торжественно. Он человек значительный в клане. Постепенно родственники разошлись по домам. Остались мама, папа и… Ева. Конечно, куда же она пойдет? Законная жена.

Дальше они еще немного посидели, поговорили. Выпили чая или вина. Родители пошли спать. Давид остался с Евой вдвоем.

Еве девятнадцать. На четыре года больше, чем Денису. Я непроизвольно мотнула головой, словно хотела отогнать непрошеные мысли. Но где там… Он обнимает ее молодое, крепкое тело, она отвечает ему робкими ласками… Почему же робкими? К. девятнадцати годам можно многому научиться… Дальше воображение стало подсовывать мне картинки одну хлеще другой.

Потом они засыпают в счастливом изнеможении. За утренним кофе бросают друг на друга рассеянные взгляды. На радость родителям. Наконец-то у сына наладилась жизнь.

А я? Что остается мне?!

Какое-то невыносимое чувство (ревность? безысходность? тоска?) разрасталось в груди, как шаровая молния. Я схватила со стола коньяк. Хлебнула из бутылки. Внимание переключилось на физическую боль: коньяк обжег горло. Я сделала еще глоток.

Господи! Ну что я за дура?! Верю всему подряд… Или не дура. Просто хочу верить. Верить проще.

Но зачем он мне врал? Убеждал .в чем-то? Наверное, не хотел скандала… Коньяк потихоньку начинал действовать – соображала я уже с трудом. Не хотел скандала? Но я не скандалистка – это он знает точно.

В глубине квартиры заиграла «Мишель». Ну уж нет! Ищите дураков на поле чудес – я в этом не участвую. Я развалилась в кресле, из последних сил сдерживая желание помчаться к телефону.

…В последующие несколько дней я честно пыталась понять, что к чему. Иногда непереносимое чувство с новой силой подступало к горлу. Я хваталась за коньяк. Прикончила одну бутылку, побежала за другой. На полдороге заметила, что пеньюар торчит из-под шубы, как ночная рубашка… Да какая разница!

Итак, год назад Давид женился на Еве. Знал он ее мало, но она оказалась вполне симпатичной. И в общем подходящей для такого мероприятия: отнеслась ко всему легко, с юмором. Он же, наоборот, подошел к вопросу серьезно, даже расстался с московской любовницей. Видимо, ему захотелось нормальной семьи. Как у людей, говоря языком моей мамы.

Дальше появилась я. Не слишком молодая, с тремя детьми, учительница начальных классов. Вообще совершенно не престижная. Но, наверное, он правда влюбился в меня… Иначе, зачем я ему. Какая корысть?

Получилась полная гармония: счастливое настоящее и счастливое будущее. Настоящее – это я. Будущее – Ева. Пока она заканчивает университет, он будет жить со мной; когда она дорастет до семейной жизни в традиционном смысле слова, меня отправят в отставку.

Стоп, зачем вообще было менять шило на мыло? Одну домработницу на другую? И мои подмоченные коньяком мозги заходили в тупик.

Нет, все-таки я не была для него каким-то проходным, промежуточным вариантом, рассуждала я снова. Он искал меня. Я не хотела, не давала телефон… Правда, потом сопротивлялась недолго. Но все равно. Даже Анька отметила, что рядом со мной он стал другим человеком, преобразился… Ну и что ж! Всем известно: любовь – это одно, а брак, семья – другое. Особенно для мужчины. Но придет время, ему придется выбирать… Когда оно еще придет? Да очень скоро!

«Разве ты сама согласишься делить его с Евой?» – задавала я себе кардинальный вопрос.

«Никогда!» – И снова в ход шел коньяк.

Можно попробовать побороться за него. Например, сказать прямо: «Выбирай: или я, или Ева!»

А вдруг он скажет: «Ева».

И что тогда?

Можно пойти к гадалкам, магам. «Приворот на любовь, устранение соперницы, соединение с любимым в астрале…» Нет, это недостойно. Он должен все решить сам. Все решить сам. От кого-то недавно я слышала эту фразу… Да! Это же Анькина вечная проблема!

Чем больше я силилась понять, чем сильнее напрягалась, тем очевиднее была безвыходность. И в то же время решение лежало на поверхности. Если существовать параллельно с Евой невозможно, значит, ее надо устранить. Или самой устраниться. И вот это последнее – вероятнее всего. Наверное, мы с Давидом изначально были созданы друг для друга. Но жить он должен с Евой – молодой, не связанной прошлым, женщиной из своего клана. Все сошлось…

Выход читался как приговор. И я долго не осмеливалась озвучить его. А когда озвучила… Так было больно, и никакой коньяк не спасал. Вот она расплата за счастье!

Но, может, попробовать все-таки. Все оставить как было. Не все ли равно, что где-то далеко живет некая женщина, с которой Давид связан почти фиктивным браком? Оказывается, нет. Я буду мучиться и его измучу. Привыкну хлестать коньяк.

Ну а если на минуточку представить, что он бросит Еву. Родители придут в ужас. Сын наплевал на интересы клана, да и на свои тоже наплевал. Женился на женщине с тремя детьми. Вместо того чтоб завести собственного, воспитывает чужих…

Правда, где они, родители? Съездит к ним иногда. А так мы будем вместе. Нам так хорошо вдвоем… Но кто сказал, что он вообще захочет разводиться? Какие глупости…

Я налила коньяк в рюмку и пригубила.

И тут в прихожей зазвонил домофон.

«Только бы не Давид», – испуганно подумала я в первое мгновение.

. Да какой Давид?! Сидит в Стокгольме со своей Евой… А вот неизвестно. Может, это он беспрерывно названивал мне на мобильник, не дозвонился, сорвался, прилетел. С него станется…

Маме я тут как-то звонила. В перерыве между размышлениями. Значит, не она.

В конце концов, у Давида есть ключи. Если это он, я успею хотя бы умыться и почистить |зубы.

Домофон замолчал. Но через минуту затрезвонил с новой силой.

Наскоро умывшись, я подняла трубку.

– Мариш, ты что, скрываешься? Ну-ка немедленно открывай! Обзвонилась тебе! – возмущалась Анька уже в прихожей. – По мобильному, городскому, по домофону – никто не отвечает. А окна горят. Ты что, в затвор ушла без своего Дода?! – Она рассмеялась, но тут же оборвала сама себя: – Да что с тобой?! Господи! На тебе лица нет!

– Аня, не тараторь, – начала я заплетающимся языком.

Да ты пьяна! Ты?!! – Анька стремительно прошла на кухню и, увидев на столе недопитую бутылку коньяка, взвилась пуще прежнего: – Сейчас же говори, что случилось!

– Да, в общем, ничего страшного…

– Ну да! Так я и поверю, что ты просто так сидишь и лакаешь коньяк в одиночестве. Или без Дода тоска замучила?

– Аня, – голос зазвенел и сорвался, – ты не представляешь… У него ведь жена в Стокгольме! Он на праздники к ней поехал. – И я замолчала, размазывая слезы по щекам.

– Подожди, подожди, – медленно выговорила Анька. – Успокойся и давай все сначала.

В течение следующего часа я пересказывала ей события последних дней, перемежая рассказ аналитическими размышлениями. Анька слушала не шелохнувшись. Потом молча встала, заварила чай, поджарила гренки и яичницу (все, что нашлось съедобного в доме) и заставила меня съесть это.

– Ну, что ты собираешься делать? – спросила она, когда я покончила с едой.

– Ни-че-го!!!

– А мне показалось…

– Ну…

Произнести вслух «я решила уйти от него» оказалось не так-то просто.

– В общем, мне кажется, нам лучше расстаться.

– Расстаться? – ухмыльнулась Анька. – Да никуда ты не денешься!

– Откуда ты знаешь?

– Из опыта. Исключительно из личного горького опыта. Ну допустим, ты скажешь ему: нам лучше расстаться. А он: только не это – я на все согласен! И смотреть будет грустно, преданно. Дальше ты молчишь, обалдев от счастья. Он этим пользуется и произносит целую тираду. И в конце делает неожиданный вывод: ты – бездушная эгоистка, потому что заставляешь его идти по трупам детей, родителей, бизнеса, репутации (нужное подчеркнуть)! Но он готов, готов перешагнуть через все, вот что ты с ним сделала, интриганка. Тебе стыдно, ты больше не вякаешь, он празднует победу! Любопытный сценарий, правда? Мы с Максом так бы и ходили по кругу, если бы не чудо!

– Какое чудо, Аня? – вяло спросила я.

– Я не рассказывала?.. – Несмотря на ироничный тон, Анька не смогла скрыть счастливой улыбки. – Двадцатого декабря Макс получил развод.

– А мадам?

– Мадам переселилась в тайгу.

Теперь пришла моя очередь вытаращить глаза.

– Да с чего?

Вступила в какую-то организацию, вроде секты. Там их штаб-квартира, где-то под Красноярском. Туда даже не всех сразу пуска ют, только посвященных…

– Она-то как удостоилась?

– Деньги, Мариш, денежки. Она продала их общую с Максом четырехкомнатную квартиру на Новокузнецкой. С такими деньгами куда хочешь примут.

– А он? Бездомный теперь?

– Да нет, он у меня. Вообще-то они все честно поделили, дай бог каждому так расстаться. Квартиру– ей. Но остальное: доходы с предприятия, машины – все ему. Между прочим, и детей поделили по-братски. Старшая дочка поехала с ней, а сына– Максу.

– То есть тебе?

– Да, мне. Теперь и у меня будет ребенок Я вздрогнула. Мне показалось, в мир пришла какая-то страшная всеобъемлющая беда. Близкие люди предают друг друга, матери бросают детей. И почему-то стало мучительно жаль, что у меня нет ребенка от Давида. Сейчас бы прижать его к груди, заглянуть в карие глазки. Согреть, защитить!

В следующее мгновение я осудила себя за эти мысли и деловито спросила:

– Ну и как ты выходишь из положения?

– С трудом, – вздохнула Анька. – Он ведь почти как Маугли. Дикий. Есть сам не умеет, в туалет – в памперсы, капризный, говорит плохо. Он все время с няньками был. Они менялись два раза в месяц.

– Почему с няньками? Ты же говоришь, она не работала.

– Ты знаешь, зачем он ей был нужен? Только как средство борьбы за Макса! Сын родился, она увидела, что не действует, и начала искать новые. А Петька сам по себе, не пришей кобыле хвост…

– Его Петей зовут?

– Петр Максимович! Здорово, скажи? – Анька опять счастливо улыбнулась. – Я его так в шутку называю. Он привык уже, бежит, знает, что это его. Мы с Максом умираем со смеху.

– Ну, подожди, а как мадам все-таки в эту секту угодила? Боролась, боролась…

– Ей какую-то гадалку посоветовали. Та честно призналась: я тут помочь бессильна. Но в тайге живет пророк Иероним. Он может все!.. Она поехала за одним, а получила совсем другое. Смысл жизни. Это она все Максу поведала перед отъездом. Они очень хорошо расстались. Она так и сказала: «Благодаря тебе я поняла смысл жизни!» – Анька помолчала. – Ладно, Марин, ну их, эти россказни. Я ведь к тебе по делу. Найди Петьке няньку.

– Няньку? Да у меня никого на примете нет. Сейчас же агентств много. Ты бы позвонила.

Звонила, звонила. Все какой-то кошмар. И два с половиной доллара в час. Я согласна, хорошая няня – дорогое удовольствие. Но было бы за что платить. Ты все-таки в школе работала. Может, позвонишь кому?

– Ладно, попробую, – пообещала я, не имея в виду ничего конкретного.

Анька обрадовалась.

– А с Додом… Что тебе посоветовать? Мы с Ларой дрались за Макса. И обе оказались в выигрыше. – Она по привычке скривила рот. – Шутка.

– Знаешь, Ань, – сказала я вдруг совершенно спокойно. – Я не борец. Мне надо уезжать отсюда. И чем скорей, тем лучше.

– Слушай, это не по-человечески, – развела руками Анька. – Жили вместе, он с тебя пылинки сдувал… Уйти и не сказать «до свидания»…

– Сама же говорила: начнешь разговоры и вообще никуда не уйдешь. Будет не жизнь, а долгое прощание.

Анька в раздумье пожала плечами:

– Что ж, у каждого своя правда. А все-таки подумай. У вас с ним ведь не то, что называется заурядный романчик…

Я старалась не вслушиваться: берегла свою израненную душу.

– Поможешь мне переехать?

– Да ради бога! У меня теперь такая тачка – Ларино наследство. На ней полквартиры можно вывезти.

– Какие там полквартиры. – Я обреченно махнула рукой.

Глава 25

Мне снилось головокружение. Преодолевая тяжесть и тошноту, я плелась на работу, потом возвращалась домой, с огромными сумками поднималась по длинной крутой лестнице, войдя в незнакомую квартиру, швыряла сумки на пол – скорее лечь! – но в это время где-то звонил телефон.

Я вскакивала. Нет, это не телефон – будильник. Окончательно просыпалась уже стоя у окна, смотрящего на Воркутинский проезд, фонарь освещал один квартал улицы: облезлые пятиэтажки, кучки мусора, чахлые деревья – дальше поворот, и все тонет в темноте. Я любовалась этим великолепием и чувствовала привкус безумия во рту.

Где я? В Москве? В Воркуте? А может, вовсе на Марсе?.. И кто я? Зомби? Мертвец из телесериала? Маленький астероид, бесцельно блуждающий по безвоздушному пространству?..

Откуда-то издалека снова подступало знакомое головокружение, и одновременно раздавался щелчок выключателя.

– Маруська! – Мама очень изменилась в последнее время. Меня она теперь —называла забытым детским именем. – Скорее буди мальчиков, а то опоздают.

Перед зимними каникулами Денис сдавал экзамены в лицей при Менделеевской академии и страшно радовался, что поступил. Обратной стороной этой медали была дорога – час двадцать в один конец. Вставал в начале седьмого, выезжал в семь и успевал еле-еле.

Вслед за Денисом уходила мама. Она, ко всеобщему удивлению, изъявила желание поработать у Аньки.

– Какая зарплата? – переспросила она, случайно услышав мой разговор с приятельницей по старой работе. – Быть не может! Повтори! И с их питанием? Это мне учителем три месяца работать… даже с четырнадцатым разрядом!..

Анька уходила на работу в девять, но маму они ждали к восьми.

– Что бы я без нее делала? – кричала мне Анька по телефону. – Мы ни позавтракать не можем, ни на работу собраться, я уж не говорю про Петьку.

Мама иногда поругивала Аньку за безалаберность, но поругивала добродушно. И ездила к ней с удовольствием.

Последним из дому уходил Олег. Его школа во дворе, и он успевал еще поиграть на компьютере после ухода старшего брата.

– Иди, иди, опоздаешь, – торопила я.

Олег, вымуштрованный бабушкой, уходил, не доиграв. Хлопала дверь, и я оставалась одна.

Общеизвестно, что дома всегда есть что делать. Особенно если в этом доме двадцать два квадратных метра жилой площади, а живут на них четыре вполне самостоятельных человека. У каждого свои склонности и привычки.

Например, мама. Обожает журнал «Семь дней». Яркие стопки занимают все углы в квартире. Кроме того, она перечитывает романы Золя: закладывает толстенные тома футляром от очков и потом без конца ищет их. Еще мама не выбрасывает подаренные ей букеты, делает из них композиции и расставляет где попало.

Денис возомнил себя рассеянным профессором, эдаким Альбертом Эйнштейном. Без лицейских лекций и пахнущих пылью справочников за стол не садится, а после еды складывает все это на холодильник и будто бы забывает об их существовании.

Словом, не люди живут у нас в квартире, а одни яркие индивидуальности. Рядом с ними непременно должен быть кто-то, кто уберет, протрет, а в нужную минутку подскажет, где лежит вожделенная вещь. Возможно, на эту роль могла бы сгодиться я. В отличие от мамы я не зарабатываю больших денег. И не готовлюсь к вступительным экзаменам, как Денис. Но я тоже «индивидуальность». Индивидуального во мне то, что я живу в большом торе, как в черной ночи. И в этом смысле моя индивидуальность перевешивает все остальные.

Нельзя сказать, что я живу совсем без надежды. Сначала, когда я только перебралась к маме, мне казалось, что Давид, не дозвонившись на Каменщики из Стокгольма, начнет повсюду разыскивать меня и рано или поздно найдет.

Потом я дала ему отсрочку. Ведь в Стокгольме он все спишет на неполадки телефонной связи. Но приедет в Москву, увидит пустую квартиру, поймет, что не мыслит жизни без меня, мгновенно сделает выбор между мной и Евой… Я бежала на каждый телефонный звонок. Бежать было недалеко, но все время что-нибудь больно ушибешь: то локоть, то коленку. Я хватала трубку и терла ушибленное место.

– Позовите Дениса… Здравствуйте.

– Олега можно?

– Вас беспокоят с телефонного узла…

– Попросите, пожалуйста, Юлию Александровну. Это со старой работы…

– Опрос общественного мнения. Не согласились бы вы ответить на несколько вопросов?

Сердце сделает кульбит, замрет, и дальше – в новое ожидание…

Последняя надежда стала таять в середине февраля. Он уже неделю в Москве. Как бы ни был занят, позвонить нашел бы время. Значит, не хочет. Решил, что так лучше. Неужели так спокойно решил? А кто сказал, что спокойно. Может, ему сейчас еще хуже.

Нет, глупости. Он просто не может найти меня. Звонит, наверное, на Чистопрудный.

Думает, я вернулась туда. Я набрала номер своей квартиры. Не отвечает. Может, и он сейчас так же замирает над телефоном. Я взглянула на часы. Половина девятого. От крыльца до крыльца езды сорок минут. Буду у Ленки в десятом часу вечера. Наверняка, она уже вернется.

Я лихорадочно натягиваю сапоги, влезаю в рукава шубы.

– Ма, ты скоро? – интересуется Олег. Несмотря на поздний час, дома мы с ним вдвоем.

– Скоро, – бросаю я на ходу.

…Ленка не открывает. Я жму на звонок, уверенная, что она конечно же дома, но случайно увидела меня в окно и не хочет лишний раз напрягаться. А зачем? Денег она мне не должна, остальное ее не касается. Восстановить Ленкину логику нетрудно. А если Давид спросит у нее мой телефон? Она даст номер на Каменщиках. Все, круг замкнулся. Номер мобильного я сгоряча сменила.

Надо было уходить, но тут за моей спиной с шипением разъехались двери лифта. Ну конечно, кто-то из соседей. Не везет мне! Сейчас начнутся расспросы, сочувственные взгляды. Бедная женщина, одна с тремя —детьми. Решилась на последний отчаянный шаг – сдала квартиру…

– Марин, ты что ль? – Вздрогнув, я оглянулась и увидела Изу. Она выходила из лифта бледная, в распахнутой дубленке, страшно родная.

– Иза! – Я бросилась к ней. Секунду назад невозможно было представить, что я могу так радоваться. – Иза, неужели это ты?

– Да я, я, – устало улыбнулась Иза. – да ты к Ленке? Они уехали… В Голландию.

– Правда?!!

– А что? Она вроде бы с тобой рассчиталась.

– Да. Но я жду звонка. На этот номер. – Я кивнула головой в сторону квартиры.

– Почему на этот? Да что мы на лестнице разговариваем? Заходи и не стой как чужая, раздевайся. Поужинаешь со мной.

– А твои где?

– Сергей в командировке. Завтра возвращается. Катька у подруги. К какому-то зачету готовится. Какие, скажи мне, зачеты в начале семестра?

Иза молниеносно накрыла на" стол, достала рюмки и неизменный ликер.

– Вот держу на случай твоего внезапного появления. Где ты пропадаешь? И что за чушь ты несла насчет каких-то звонков?

– Понимаешь… – замялась я. – Я жду звонка от одного человека… А он знает только этот телефон.

– Какой человек? Слушай, не темни, пожалуйста!

Я помолчала.

– Давид!

– Как Давид?!! А я звоню-звоню по 912… Ты там больше не живешь?

– Нет, я у мамы…

– Вы поссорились?

– Тут другое. У него жена в Швеции.

– Да ты что?!! Ну и конспиратор! Так поставил дело– никто ни о чем не догадывается…

– Кто не догадывается? – взорвалась я. – Булыжная?! Передай ей: жене девятнадцать, современная, с юмором – ходячий праздник!

– Ну а ты-то тогда чего ждешь? – спросила Иза спокойно.

– Ах, Иза! Чего я жду? Надежда умирает последней!

– И на чем зиждется твоя надежда?

– На невозможности жить без нее.

– Не увиливай! – сказала Иза строго. Она (и небезосновательно!) считала себя профессором в таких вопросах и требовала полного отчета.

Пришлось отвечать.

…Жили хорошо. И расстались хорошо. То есть то, что расстались, не хорошо, конечно. Но разошлись по-хорошему: так-то и так-то.

– Это ты свой побег называешь «разошлись»?

При одном воспоминании о побеге я поежилась. Как только у меня тогда хватило сил?

– Да как ни назови… Я не хочу делить его с кем-то. Будь на его месте кто-нибудь другой – не знаю, но его… А может, просто возраст… не позволяет идти на компромисс.

– А я слышала – наоборот: максимализм – удел молодости. С годами начинаешь ценить счастье в любых количествах.

– Это кто как. А помнишь, ты говорила: прожить спокойно и с достоинством? Вот и пришлось выбирать: или достоинство, или счастье урывками.

– Ну, выбрала достоинство, а теперь мечешься как угорелая?

– Господи, Иза! Я так устала. Достоинство – это почти непосильно! – Чтобы не разрыдаться, я закусила губы.

– Как ты изменилась, Маринка! – проговорила Иза после недолгого молчания. – Рядом с этим Давидом просто другим человеком стала! Ты была всегда (не обижайся!) взрослым ребенком… нерешительным, робким, зависимым. А теперь – хозяйка! И знаешь, я думаю, он позвонит. Не сюда, конечно. На самом деле ему ведь ничего не стоит найти тебя.

– Чего ж он ждет? – почти закричала я.

– Но ведь он должен что-то тебе предложить. Тебя, такую, какая ты сейчас, в принципе не может устроить прежняя ситуация. Он это понимает. А на серьезные перемены нужно время.

Это звучало слишком хорошо для того, чтобы быть правдой. А с другой стороны, надо знать Изу. Утешительная ложь отнюдь не ее стиль.

– Ты все в журнале работаешь? – как ни в чем не бывало спросила Иза, не давая сосредоточиться на заветном.

– До лета доработаю, а дальше – в школу. В редакции я чувствую себя не у дел. Особенно после всех событий.

– Да, – согласилась Иза. – Любимая работа много значит. Все неприятности забываются.

…Из родного подъезда я выходила со странным ощущением, будто сама жизнь ищет примирения со мной. На условиях компромисса. Не хочет возвращать мне Давида. Но и во мрак погрузиться не дает. Предлагает маленькие радости. Например, вечер со старой подругой. И как приятно убедиться, что ты еще кому-то нужна! А ведь, если разобраться, я свинья свиньей. Изе не звонила три месяца. То была слишком счастлива, то несчастна…

; А дети? В последнее время они видят меня или сидящей в позе отчаяния, или летящей к телефону.

– Выключите музыку! Не кричите! Тише! – шикает на них мама.

Надо бы сводить их куда-нибудь.. Но куда, например, я могу повести Дениса – взрослого парня? А вот Олег, хотя и моложе брата всего на два года, с удовольствием пойдет со мной в театр или на выставку. Илюшку возьмем. Пообедаем в каком-нибудь кафе. Как раньше, до Давида… Первый раз с момента переезда с Каменщиков я испытала некоторое облегчение…

…Мама открыла мне со скорбным лицом. В прежние времена за этим последовал бы монолог, но сегодня она молчала. Причину скорби я вычислила быстро: на часах начало двенадцатого, а Дениса нет дома.

– Представь, я уже час звоню ему на мобильный, а он только отмахивается: подожди, не мешай!

Я бросилась к телефону и без всяких предисловий выкрикнула в. трубку:

– Немедленно домой!

– Ну ма. – Мне показалось, что суровый тон не произвел на сына ни малейшего впечатления. – Пять сек. – Потом посовещался с кем-то и вдруг спросил: – А где ты была?

– Это тебя не касается! – Я задыхалась от раздражения.

– Вот ща милиция приедет, разберется, кого что касается, – ответствовал мой сын, и на этот раз я сообразила, что он пьян.

Да, я замечталась! У детей опасный возраст. Мама стареет, и разве справится она одна с троими мальчишками?!

– Немедленно езжай домой. Понял? На метро не успеешь!

– Да меня отвезут, – беззаботно отвечал Денис– А все-таки где ты была?

Я решила не спорить. Главное, чтобы он приехал быстрее.

– У Изы. Тебе привет от нее, и, пожалуйста, возвращайся домой.

– У соседки на Чистопрудном, – сказал он кому-то рядом.

Совсем обнаглел, обсуждает меня со своими дружками. Небось еще и смеется… Вот я ему дам!!

Через полчаса Денис звонил в дверь. Мама выскочила в коридор и торопливо зашептала: – Как же тебе не стыдно? Так расстраивать нас…

– Ну ба! Достали вы, блин!

Ничего, сейчас получит! Думает, взрослый стал…

– Садись и объясняй по пунктам свое поведение, – холодно, не глядя на него, заговорила я, когда сын вошел в комнату.

– Я был на дне рождения. – Все еще петушится, хотя я уловила растерянность в его голосе.

– Подробно: чей день рождения, где отмечали, с кем, сколько выпили.

– Ох, мать! Ну что ты как с маленьким со мной?

– Во-первых, когда ты был маленьким, я, слава богу, не должна была выяснять, где ты напился. А во-вторых, Денис, ты все еще маленький: учишься в школе, живешь на наши с бабушкой деньги. И когда ты еще станешь большим… Так что отвечай!

– Мам. – Теперь он говорил доверительно, без рисовки, словно протрезвев. – Я знаю что вы волновались. Прости меня, пожалуйста, но я не мог отказать…

– Это компания твоих новых одноклассников?

– Да какие одноклассники!!! Ботаны, блин!

– А кто?

– Так один человек… Взрослый! Я чуть не лишилась дара речи.

– Ты что, не знаешь, зачем взрослые мужчины приглашают в гости мальчиков твоего возраста? Или это была женщина? – добавила я почти с надеждой.

– Нет, не женщина.

– Вот я ему позвоню! – заорала я. – Найдем на него управу!!! Немедленно диктуй мне его телефон!

– Я продиктую. Но ты не позвонишь.

– Это еще почему?

– Я был у Давида, – сказал Денис совершенно спокойно и вышел из комнаты, не дожидаясь ответа.

Глава 26

В ту ночь я не пыталась уснуть. Я думала о Еве.

Неужели она совсем не скучает по нему? Ходит в свой университет, тусуется с подружками. В конце концов, есть разные формы образования. Заочная, как говорят теперь, дистанционная.

…А можно было бы вообще ничего не менять. Уходить в пятницу с. последней пары. Такси. Аэропорт. Вечером он, ни о чем не догадываясь, открывает дверь и… Я так живо ощутила радость встречи. Но ведь это не про ценя – про Еву!

А уж тем более в день его рождения! Можно было бы прилететь с утра, заполнить всю квартиру сюрпризами. Накрыть стол, испечь именинный пирог, зажечь свечи. Нет, это банально! Я бы придумала. Сумела бы удивить его. Мне всегда удавалось. Я бы… Да ты-то при чем?

И вот он, бедный, никому не нужный, позвал в гости Дениса… Нашел себе приятеля… мальчишку шестнадцати лет. Хотя они всегда тянулись друг к другу, могли проболтать целый вечер… И вчера сидели болтали. Наверное, Дод спрашивал про меня. Да точно: переживал, куда я ездила.

Ничего, мой дорогой, привыкай. Я буду ездить куда захочу. И возвращаться когда придется. А ты будешь коротать вечера с кем попало. Но ты сам выбрал это. Выбрав Еву! Твой выбор все определил в жизни, и в твоей, и в моей. Я больше не буду бегать к телефону. Заживут мои синяки. Потом и душа поноет и успокоится. Все в этой жизни рано или поздно проходит.

За завтраком так и подмывало устроить допрос Денису. Особенно хотелось узнать, что Давид спрашивал про меня. Сын по обыкновению листал какой-то учебник. Потом взглянул на часы и унесся. Так и не спросила…

С этого дня для меня началась новая полоса. Я училась жить сегодняшним: не ждать, не мечтать, не строить планов.

У Ольги ребенок заболел воспалением легких, и мне приходилось много времени проводить на работе. Оттуда скорее домой, приготовить ужин, помочь Олегу с уроками.

Однажды в редакцию заглянул Рыдзинский. Его заинтересовала одна статья – я как раз обсуждала ее с автором.

– Пригласите этого молодого человека к нам на мартовскую конференцию. Он очень интересен, хотя с некоторыми его тезисами лично я согласиться не могу.

– Я свяжусь с ним, Борис Григорьевич. Но сможет ли он приехать из Благовещенска…

– Приедет! Этот приедет!.. Азартный, с искоркой. А почему вы сами не пишете? Блестящее начало и…

– Не знаю, Борис Григорьевич. Я вообще думаю, мне надо в школу возвращаться. Я тут не на месте…

– Жаль. Вот уж не думал, что вы собираетесь нас покинуть. Мне казалось, вы всем довольны.

– Да нет, я довольна. Просто работа не для меня. В школе – поближе к жизни.

– А вы хотите поближе к жизни?

– Да, честно говоря.

– И в самую гущу не побоитесь?

– Как это, в самую гущу?

– Ко мне тут один человек обратился, очень известная фамилия в деловых кругах. Мы немного знакомы: когда-то он ходил на мои лекции по психологии делового общения. Теперь собирается открыть свое учебное заведение. Загородную школу-пансион. Хочу, говорит, возродить традиции российского гимназического образования. Какие у него на самом деле мотивы, трудно сказать. Так вот, ему в эту школу нужна директриса. Хотите попробовать?

– Директрисой?!

– Ну, то, что он вкладывает в понятие директор, в обычной школе скорее завуч. Программы, учебные планы, персонал, лицензирование. У нас ведь директора и ремонтом занимаются, и благоустройством территории. А у него – учебный процесс, и точка.

– А где это находится? Я хочу спросить, в каком месте?

– В Хабарово. Час от вокзала, полчаса от конечной станции метро, пятнадцать минут пешком от платформы. Бывший пионерский лагерь какого-то союзного министерства.

– А на какой стадии сейчас эта школа?

– На стадии идеи. Начинать надо с нуля.

– А если ничего не выйдет? Ведь должна быть концепция, какое-то принципиальное отличие от государственной школы. А не просто перегруженный учебный план.

– Там много чего должно быть. Забот невпроворот. Так что подумайте… Зато уж будете в самой гуще событий! Если надумаете, вот вам его визитка. Сошлетесь на меня.

Он собирался еще что-то объяснить, но тут дверь распахнулась, и на пороге возникла высокая рыжеволосая девушка в ярко-красной короткой дубленке. „

– Вы Марина Ильинична? – спросила она. – Можно к вам?

– Можно, можно, – засуетился Рыдзинский. – Заходите. – Он встал, уступая ей место у моего стола. – Пожалуйста.

Девушка подошла поближе, и я увидела, что ей не двадцать пять, как мне показалось вначале, а ровно на десять лет больше. И еще я заметила под огненной шапкой блеклые сероватые волосы, чуть отросшие от корней.

Она положила на колени красные кожаные перчатки и подняла на меня изумительные голубые глаза:

– Моя фамилия Ермакова. Ермакова Алла Викторовна. Я сразу должна перед вами извиниться, скорее всего, ничего ценного мои заметки не содержат… Видите ли, я не специалист в педагогике. В свое время закончила институт иностранных языков, вышла замуж, уехала в Европу и там никогда не работала. Но иногда давала уроки русского. Почти бесплатно. Просто чтобы хоть что-то делать. Моими учениками в основном были дети, чаще всего – дети эмигрантов, которые хотели, чтобы ребенок не просто умел болтать по-русски, но и писал, читал… чтобы не потерял связь с родной культурой.

А потом жизнь повернулась так, что я снова оказалась в Москве, случайно прочитала ваш номер, и мне захотелось рассказать о своем опыте, хотя он не слишком серьезный и ценный… – Она улыбнулась, будто шутила над собой и приглашала меня разделить шутку.

– Зачем же вы так о себе? Дело вовсе не в специальном образовании! Хотя разве у вас в институте не было психологии?

– Была. И читал Рыдзинский. – Она засмеялась: – Мы в него были влюблены всей группой! Я поэтому и пришла сюда. Посмотрите мой материал?

– Конечно, посмотрю. – Я убрала в ящик стола ее дискету, записала телефон. – Хотите кофе?

– С удовольствием. – Она опять широко улыбнулась, словно озарила комнату.

Традицию поить кофе симпатичных авторов завела Ольга – у нас были не только сахар, лимон и сладости, но и специальные гостевые чашки.

– Знаете, – говорила Алла за кофе, – я не могу оценить, хорошо или плохо то, что я написала. И я совсем не знаю степени разработанности проблемы. Может, по этому поводу все уже сказано… Но я подумала: мне уже тридцать семь лет, детей нет, с мужем разошлась, пора кем-нибудь становиться!

– Но вы знаете языки, жили за границей… Вы можете быть востребованы в этом качестве.

– Это значит ходить на службу, улыбаться стоматологической улыбкой и весь день чирикать: – Can I help you? Would you like to have a cup of tea? <Я могу вам помочь? Может, чашечку чая?> Ни за что!

– Зато это по-другому оплачивается. Вы знаете, какие здесь гонорары?

– Гонорары? Нет, не знаю.

– И вас не интересует?

– Интересует, конечно. Но об этом после. Вдруг моя статья покажется вам смешной.

– Не переживайте. По мнению Бориса Григорьевича, чем больше разных подходов к проблеме, тем лучше. Читатели сами выберут созвучный им. А задача редакции – высказать свою точку зрения.

– Ну, вы и дипломат, Марина Ильинична! Давно вы здесь?

– Меньше года. И уже уходить собираюсь.

– Почему?

– Мне скоро тридцать шесть – пора кем-нибудь становиться.

– Вот уж не подумала бы, что вас мучат те же проблемы…

– Да знаете, при всем разнообразии проблем их в общем немного: работа, дети, здоровье, любовь…

– А почему у вас любовь на последнем месте? – Алла живописно вытаращила глаза.

– Потому что решение этой проблемы в наименьшей степени зависит от нас! Не можешь изменить ситуацию – измени отношение к ней.

– То есть вы сознательно ставите ее на последнее место?

Я рассмеялась:

– А что остается?

– Вы серьезно?

– По обстоятельствам. То серьезно, то смехом. Но все время пытаюсь убедить себя. Знаете, сколько сил уходит?!

Алла допила кофе, отодвинула чашку.

– Оригинальная философия! А куда вы уходите, если не секрет?

– В школу, скорее всего.

– В обыкновенную школу?

– Есть еще вариант: в необыкновенную. В загородную школу-пансион.

– Это вам подойдет больше, – довольно бесцеремонно заявила она.

И с чего это я с ней разоткровенничалась?

– Посмотрим, подойдет – не подойдет. – Я поспешила закончить разговор. – Пока все неопределенно.

– Я желаю вам успехов. – Она опять улыбнулась своей небесной улыбкой. – Надеюсь, вы не забудете про мою статью?

После ухода Аллы я принялась дозваниваться в Благовещенск. Автора статьи не было дома, его ждали с минуты на минуту. Я оставила телефон редакции, попросила перезвонить в течение часа.

– Обязательно! – вкрадчиво ответил молодой женский голос.

«Тоже мне соратница мужа, Ольга Сократовна Чернышевская», – с неожиданным раздражением подумала я.

Придется торчать в редакции еще час, до шести. Я посмотрела в окно. Как прибавился день! В половине шестого еще светло. Скоро весна. Как обычно, весна после зимы. Как в прошлом году… Тогда была настоящая весна, а теперь так, смена погодных условий.

Нет, это невозможно! И принес же черт эту Аллу! Какой-то дурацкий разговор за кофе так глупо выбил меня из колеи, лишил душевного равновесия. Сиди тут теперь перед телефоном, жди, когда этот Чернышевский соизволит откликнуться. Я еще помедлила, потом сняла трубку и стала набирать номер на Каменщиках.

Сейчас я скажу ему все. Что я не в силах , без него жить, дышать, что я устала, измучилась!.. Хорошо, пусть жена, пусть три жены, уж лучше так, чем никак.

Трубку не брали. Без пятнадцати шесть, понятно, его нет дома. Пусть! Позвоню на мобильный. Я схватила трубку, набрала первые три цифры – и вдруг испугалась. Нет. Нет, нет. Сейчас может рухнуть последняя надежда. Где-то далеко, в душе, в подсознании, я уверена, он все еще любит меня. Что все дело в обстоятельствах. А вдруг он скажет что-то совсем другое? Как я буду тогда? Я опустила трубку на рычаг, и телефон мгновенно зазвонил.

– Алло! – истерически закричала я. Мягкий мужской голос с провинциальным акцентом изъявлял готовность приехать на конференцию в лабораторию Бориса Григорьевича Рыдзинского по первому требованию.

Глава 27

– Мам, ну куда ты так быстро? – —плаксиво тянет Илюшка.

Мы бежим по обледенелым грязным дворам, сокращая путь от дома до метро «Медведково». После оттепели снова подморозило; чтобы выдержать темп, не упав и не свернув шею, мне приходится смешно семенить на каблуках. Сын с трудом успевает за мной.

– Мам, а Ундина умерла? – Он напрягся, догнал меня.

Вчера мы были во МХАТе на «Ундине», из театра поехали обедать к Аньке и засиделись допоздна (мы не виделись с самого Нового года, с того грустного вечера, когда Анька помогала мне перевозить вещи с Каменщиков в Медведково). На обратном пути Илюшка уснул, и многое осталось невыясненным.

– Ундина – русалка. Фея, волшебница. Они бессмертны.

В метро я смотрю на часы, прикидываю: к половине девятого приведу Илью в школу, в девять буду на вокзале и, значит (если, конечно, электрички ходят нормально), до половины одиннадцатого доберусь до Хабарова и предстану пред ясны очи Давликанова Степана Владимировича, энтузиаста возрождения гимназического образования в России.

До сих пор я общалась с его референтом. Чего только он не требовал от меня: штатное расписание, программы, учебные планы, даже меню. Потом долго не звонил. Я решила: все, нашли другого директора. А перед праздниками вдруг объявился: приезжайте в Хабарово, вас хочет видеть Степан Владимирович. С ума сойти, честь какая!

– Мам, а почему тогда Ундина не заколдовала принца, если она волшебница? Он бы остался с ней.

– Не хотела. Принц должен решить сам. Насильно нельзя.

Сын собирается еще что-то спросить, но мы уже приближаемся к школе. Я торопливо даю последние наставления, вручаю ему сумку с одеждой, пакет с фруктами и несусь на каблуках обратно к метро «Октябрьская».

По-хорошему нужно настроиться на предстоящий разговор с Давликановым. Но я думаю об Ундине. Потом вспоминаю вчерашнее.

Обедали вчетвером. Маленький Петька ни на секунду не отходил от новой мамы, и если Анька выбегала зачем-нибудь из комнаты, детская мордочка мгновенно кривилась в плаксивой гримаске. К вечеру пришел Макс, какой-то помятый, навеселе. Притащил букет – все-таки праздник, Восьмое марта!

– Он слишком привык жить на два дома, – с усмешкой объяснила Анька.

Уже давно стало известно, что жена и дочка Макса попали в лапы авантюристов. Каким-то чудом им удалось послать письмо из тайги. Деньги у них отобрали в первый же день, поселили в неотапливаемых сенях, кормят пророщенным овсом и все время заставляют работать: чистить снег, колоть дрова, таскать воду из колодца. Дочка умоляла о помощи.

– Когда же он поедет? – спросила я.

– И не собирается! Зачем ему лишние проблемы? Квартира продана, денег нет. Куда их поселить? Да их и не выпустят оттуда. Это же секта!

– Переживает Макс?

– Да ты что! Он всегда спокоен, – ответила Анька нейтрально. Непонятно, осуждала или оправдывала мужа.

Я, между прочим, спросила, не знает ли она такого Давликанова. Анька расхохоталась:

– Знаю-знаю!.. Фактурный мужик.

– Я серьезно.

– Красавец мужчина!

И правда, оказался красавец: мягкие русые волосы, глубоко посаженные серые глаза, благородная бледность. Если не знать, что Давликанов, скажешь русский барин, Стива Облонский. А присмотришься: скулы, разрез глаз – что-то в этом есть такое восточное…

Я думала, он будет экзаменовать меня, как английская леди, но оказалось, вопрос о кандидатуре на должность директора для него решен, на повестке дня теперь рабочие моменты. И первый – ремонт помещения.

– Но я никогда не занималась ремонтами, ничего не понимаю в этом.

От вас ничего особенного не потребуется. – Давликанов вальяжно откидывается на спинку стула, обитую дешевым дерматином. – Завтра приедут специалисты, сделают дизайн-Проект. Ваша задача соотнести его с санитарными нормами, требованиями… со всякими тонкостями педагогической науки.

– Значит, я начну работу уже завтра?

– Вы начали ее сегодня. Мы ведь сейчас с вами работаем. А кстати, вот и ваш контракт.

Из контракта следовало, что я должна находиться на территории загородной школы-пансиона круглосуточно, кроме субботы и воскресенья…

– Но в первые месяцы, думаю, и выходные прихватите, – подсказал Давликанов.

…Организовывать учебный процесс, досуг, питание, медицинское обслуживание учеников, рекламу учебного заведения, комплектование штата и т. д. и т. п. А за это зарплата. Да что говорить… не зарплата – фантастика. Даже на испытательный срок.

Неверной рукой я подписала договор.

Давликанов улыбнулся:

– Все, рубикон перейден.

После его отъезда («Если хотите, могу подбросить вас в город») я отправилась на экскурсию по зданию. Когда-то здесь был пионерский лагерь. Снаружи презентабельный вид еще сохранялся, но внутри… облупившаяся краска, разбитый кафель, вздутый линолеум.

– Это из-за отопления, – объяснил Дмитрий Иванович, здешний сторож и мой проводник. – Когда его включают, трубы рвутся.

Легко представить, как все это выглядело в эпоху пионерских лагерей. Но контуры будущего проступают смутно: вот тут можно попробовать сделать столовую, здесь, пожалуй, тренажерный зал. Здесь? Если только компьютерный класс… А подо что бы приспособить это помещение? Для класса слишком просторно, для зала – все же тесновато… Но какое светлое, нарядное!

– Что здесь было раньше? – спрашиваю я у Дмитрия Ивановича.

– А ничего. Сначала бельевая, потом ее перевели ближе к прачечной. А тут всякий хлам сваливали.

Я решаю, что в этой комнате будет мой кабинет. А если ее перегородить, получится еще и спальня. Надо же мне где-то спать. В саду сирень, фруктовые деревья, в конце мая поют соловьи. Открою окна – буду наслаждаться.

Мне не терпится скорее уехать домой, чтобы поскорее вернуться обратно. Я уже точно знаю, как взяться за работу, что сказать проектировщикам, дизайнерам, да и не только им…

Но Дмитрий Иванович охлаждает мой пыл.

– Сейчас перерыв в электричках – два с половиной часа. Поди попей чая.

Приходится подчиниться.

После чая, чтобы убить время, я пошла гулять по поселку. Как и все в наше время, поселок являл собой калейдоскоп социальных контрастов. Домики-развалюшки перемежались коттеджами, низенькие облезлые заборчики – неприступными каменными оградами. На опушке у леса красовался прямо-таки шедевр архитектуры. Это даже не коттедж – маленький замок с башенками, шпилями, витражными окнами. Я мгновенно влюбилась в него. После работы каждый день буду совершать моцион к замку.

Вернувшись в лагерь, спросила Дмитрия Ивановича, кому же замок принадлежит.

– Теперь уж и не знаю кому, – ответил он. – Как только начались все эти коммерческие дела, лет назад пятнадцать, участок у леса купил один… банкир, что ли, говорили… Привычки у него были, я тебе скажу. К примеру, домой приезжает во втором часу ночи, а с ним музыканты. Целый оркестр. Он их рассадит на лужайке – играйте до утра. И мы всю ночь, хочешь – не хочешь, слушаем музыку.

– А потом?

– Убили его. Расстреляли в упор. Хорошо хоть не у нас в поселке – он из своего банка выходил. Да… Жуткая история, тогда такого много было.

И Дмитрий Иванович уже готов припомнить еще одну из жутких историй, .но мне пора, я прощаюсь: до завтра.

– Ты приезжай, – напутствует меня сторож. – Хоть будет живая душа, а то я один тут… Весь день один.

Я уже знаю, что Дмитрий Иванович живет в лагере неотлучно. А в своем доме на соседней улице бывать не любит: жена умерла, дочка с мужем дом перестроили, все изменили, теперь зять там хозяин. Так что в лагере Дмитрий Иванович чувствует себя вольготнее.

В электричке я еще некоторое время помню о Дмитрии Ивановиче, потом переключаюсь на работу. И неожиданно прозреваю: я не смогу оставить сыновей. Правда, с Ильей проблем не будет. А старшие? Денис вообще не воспринимает маму. Олег пока слушается. Но это пока… Хотя и меня они слушаются не очень. Иногда даже мама добивается большего. В конце концов, я решаю воспитывать детей личным примером: работать и зарабатывать. Вряд ли вид несчастной, потерянной матери повлияет на них лучше.

К тому же существует еще материальная проблема. Сейчас мы живем очень хорошо: Ленкины деньги плюс мама в няньках. А дальше что? Работа в школе? Беготня по частным урокам?

– Девушка, я к вам обращаюсь! – Я подняла голову и увидела над собой контролера. – Билет ваш где?

– Билет? – Я торопливо открыла сумку. – Вот билет, – показала ему.

Вместе с билетом в сумке обнаружился маленький сборник Марины Цветаевой. Я купила его сегодня на Казанском вокзале. Какой-то пожилой, интеллигентного вида человек разложил книги прямо на земле у входа в здание вокзала. Электротехника, Жюль Верн, Атлас автомобильных дорог… Замирая от жалости, я купила книгу, быстро спрятала в сумку и поспешила за билетом… Сейчас сборник оказался очень кстати…

Книжку выпустили в восемьдесят восьмом. Да, помню, тогда стали печатать неизданное, запрещенное, народ кинулся утолять голод. А теперь рады продать хоть за сколько. Господи, как поменялась жизнь! Жизнь поменялась, но такие вещи имеют непреходящую ценность. Я медленно перелистывала страницы, просматривала знакомые стихи, старалась вчитаться в незнакомые.

В конце книги – поэма. Так и называется – «Поэма конца». Я поколебалась, читать или нет. Попробовала…

«Поэма конца» – это история расставания «любовников без надежды». И когда он предлагает ей: уедем, – она отвечает:

«А я – умрем, надеялась».

Это проще.

Проще потому, что они встретились в середине жизни. Уехать с ним – значит резать по живому. Лучше умереть… Но он возражает: любовь – это значит жизнь. – «Тогда простимся».

Дальше эти двое несчастных кружат по городу, и все у них не хватает сил разжать руки расстаться, «даже смысла такого нет» – храбрятся они и таким образом выходят за город И тут прозревают, как бы ощущают неизбежность конца:

…Ибо– без лишних слов

Пышных – любовь есть шов.

Шов, а не перевязь, шов– не щит.

– О, не проси защиты! —

Шов, коим мертвый к земле пришит,

Коим к тебе пришита.

Время покажет еще каким:

Легким или тройным.

Дальше я не читала. Захлопнула книжку и стала смотреть в окно. Ждала, когда стихи перебродят во мне. Да, любовь есть шов. И сколько бы я ни старалась переубедить, утешить, занять себя – нет! Пришита. Правильно, говорят, намертво.

Что теперь моя жизнь? Я балансирую между тоской по прошлому, грезами и воспоминаниями, и глупыми попытками победить себя. Вот предприняла еще одну. Сходила в театр, в гости, устроилась на работу. В какой-то момент победила. Да, но зачем это нужно? Побежденная, сломленная – зачем я сама себе такая?!

До чего нескладно все получается. Сегодня же позвоню Давиду, скажу, что поспешила, ошиблась, сделала глупость! Он поймет. Он и сам не может без меня. Бедный, тоже, наверное, борется с собой… Я ждала, что он позвонит сам. Ну что ж, он оказался сильнее… в борьбе с самим собой.

Неужели сегодня я услышу его голос? А может, и увижу его. У меня возникало чувство, что я еду домой после долгих странствий.

Я не спеша вошла в квартиру, разделась, вымыла руки, спокойно, без суеты уселась в кресло и стала набирать номер. Надо звонить сразу на мобильный – найти его в любой точке.

– Абонент временно не доступен. Перезвоните позднее.

Значит, позвоню в офис. Скорее всего, он на работе, где ж ему быть?

– Давид Михайлович в Стокгольме, – невозмутимо ответила секретарша.

В Стокгольме! Но он был там только в феврале. Сейчас середина марта! Почему он так зачастил туда? Раньше ездил раз в полгода, ну пусть раз в три месяца. Чаще не требовалось. Нет, дела тут ни при чем! Он просто выбрал Еву. Окончательно и бесповоротно. Решил-таки послушаться совета мамы: перебраться в Стокгольм, зажить своим домом…

Да… Кому Стокгольм, а кому второй Воркутинский проезд, дом четырнадцать,, корпус пять, четвертый этаж без лифта…

Я машинально посмотрела в окно. Пейзаж показался особенно омерзительным, каким-то осклизлым. Ветер кружил над лужами грязные бумаги, фонарь освещал красно-черное граффити на облезлой стене дома напротив. Я чувствовала, что припечатана к этому месту, как будто проклята. На веки вечные.

…А где-то далеко, в Стокгольме, в холле ресторана, Давид помогает юной красавице Еве снять пальто, бережно поддерживая под локоть, ведет по залу, усаживает за столик.

Двое мужчин были в моей жизни, и оба расстались со мной без всякого сожаления. Легко предпочли мне других. А я легко смирилась. И не по гордости. А потому, что я пораженка. Сколько ни обманывай себя, а это – порода. И ничего тут не поделаешь.

В замке повернули ключ. Кто это может быть? Денис? Олег с тренировки? В квартиру, неся огромные сумки, медленно– входила мама.

– Ты уже дома? – с робкой улыбкой спросила она. – Ну, как? Как съездила? – И, присмотревшись ко мне, добавила: – Плохо?

– Совсем неплохо. – Я спешно стирала с лица скорбное выражение.

Мама и так в последнее время относится ко мне как к тяжелобольной.

– А я, видишь, пораньше сегодня. Аня меня отпустила. И знаешь, хоть с опозданием, подарок мне к празднику сделала: сто долларов.

– А ты их истратила на сладости?

– Да уж, купила кое-чего. Чайник ставь.

– А я завтра уезжаю, – сообщила я за чаем. – Буду теперь в Хабарово жить.

– Ты хорошо подумала?

– Мам, я больше не могу. Это не жизнь, а какая-то мука: без дела, без денег. Дети во мне особенно не нуждаются…

– Ну при чем тут деньги. – Мама улыбнулась извиняющейся улыбкой. – Я же работаю.

– Но я тоже не ребенок, сама зарабатывать должна.

– Ах, Маруська, это такой труд! Такая ответственность! Сколько во все это вложат денег, а вдруг ничего не выйдет. Начнут искать виноватого…

– Ладно, мам, я уж контракт подписала.

– Ты бы хоть его прочла как следует, – сокрушалась мама. – Посоветовалась бы с кем…

А дальше дело приняло неожиданный оборот. Видя мою решимость, мама заявила, что мне нечего взять с собой и надо срочно купить: халат, теплую пижаму (а вдруг там холодно), спортивный костюм (сейчас он у всех есть), ботинки ходить за городом, тапочки (твои просто неприличные), чайник, банку кофе, шампунь, зубную пасту, кремы… Я догадываюсь, что маме просто хочется пройтись по магазинам и таким образом развеять свою тоску. В действительности ей мучительно жалко меня: многодетную, неустроенную, вынужденную мыкаться по чужим домам. И себя жалко. И мальчиков-сирот. Я и сама чуть не плачу. Но все-таки одеваюсь и иду с мамой по магазинам.

Глава 28

Вставать все время приходилось рано. Сначала потому, что строители приступали к работе ни свет ни заря. Потом срочно нужно было готовить документы для лицензирования – тоже не до сна. Наконец, в начале июня, вышла первая реклама – потянулись клиенты, и я боялась, как. бы они не застали меня врасплох.

Я поднималась в семь, быстро принимала душ и пила кофе у себя в комнате.

Проектировщик долго не соглашался устроить мои апартаменты в облюбованном симпатичном помещении на втором этаже:

– Кабинет директора школы должен быть ближе ко входу. Вас родители не найдут.

Но я все-таки настояла и теперь по утрам пила кофе в комнате окнами в сад. Комната будто и сама была продолжением сада: пушистый ярко-зеленый ковер, шелковые светло-серые шторы, зеркала и мебель, плетенная из ротанга: кровать, кресло, маленький столик.

Надо сказать, что моя комната не была исключением. Весь дом после ремонта чудесно Преобразился, и я с гордостью демонстрировала его клиентам, чувствуя себя в какой-то степени автором этих волшебных перемен.

Сразу после ремонта все казалось каким-то игрушечным – красивым, но ненастоящим. Потом в школе стали появляться учителя, приносить книги, конспекты, закупать учебники, диски, наглядные пособия. Жизнь постепенно закипала.

С персоналом вообще все получилось очень удачно. По другую сторону железнодорожной станции находился небольшой городок, там жили и трудились авиаконструкторы. В институте со мной училась девчонка из этого города – Маринка Смолякова. После педпрактики на третьем курсе к ней приклеилось смешное прозвище: Малина Вареньевна. Дети, которых она учила, усмотрели в обыкновенном имени отчестве – Марина Валерьевна – сладкий компонент.

Маринка жила по старому адресу, по специальности уже несколько лет не работала, но помочь согласилась с радостью. Буквально через неделю после нашего разговора мой кабинет наводнили разнообразные молодые женщины в костюмчиках, модельных туфельках, в сумочках – дипломы, удостоверения, свидетельства. Большинство смотрели на меня подобострастно. Еще бы! Давликанов предлагал зарплату на порядок больше той, которую им платил муниципалитет нищего городка.

Все знали про испытательный срок и теперь демонстрировали трудолюбие: являлись на работу к девяти, обустраивали свои классы, готовили материалы – словом, хотели показать товар лицом.

Да, все было гладко, пока мы не дошли до набора. После выхода рекламы на меня буквально обрушился шквал звонков. Цена, однако, действовала отрезвляюще: услышав ее, почти все швыряли трубку. Как-то появились две молоденькие мамашки. «Одинокие», – мгновенно определила я. Все осмотрели, обнюхали, оставили залог и взяли тайм-аут до середины августа. Дальше воцарилась тишина Я бродила по сверкающему зданию, смотрела на радостную суету учительниц и чувствовала себя участницей фарса, в который превращалась вся наша бурная деятельность без учеников.

Так тянулось целую неделю. Потом вдруг ни с того ни с сего прикатил какой-то мрачный мужик, буркнул, что его все устраивает, и предъявил квитанцию об оплате за обучение двоих детей за год вперед. Это было в четверг. В пятницу опять тишина. А вчера – как будто прорвало! Шли, ехали… Я не успевала принимать их. Отправлялась показать здание одной женщине, а в кабинет уже входила семейная пара, им на смену явилась еще одна…

– Мы, собственно, бабушка с дедушкой, – объяснил моложавый мужчина.

А его жена уже приготовилась рассказать какую-то печальную семейную историю, в результате которой им пришлось воспитывать внука, но тут в кабинет заглянула совсем молодая девушка, и мои собеседники спешно приступили к оформлению документов. «Похоже, сегодня тоже будет горячий день», – подумала я на следующее утро, услышав за окном шелест шин, и отодвинула штору.

У ворот затормозила машина. Недорогая иномарка, цвет – зеленый металлик. Из нее вылезли мужчина и девочка. Я вскочила и принялась одеваться.

Господи, ну что у нас за люди?! Всем объясняю по телефону: прием с десяти до двадцати двух. Послушают и приезжают, когда им удобно. Эти вот приехали в начале девятого, на полтора часа раньше, по самым скромным подсчетам. Я торопливо натягивала костюм и одним глазом посматривала в окно.

Хорошо, что гости не спешат. Гуляют по территории. Девочка побежала за бабочкой. Отец не торопит. Ждет. Бывают же такие… Потом они вошли в здание и исчезли. Я догадалась: попали на Дмитрия Ивановича. Надо будет поговорить с ним. Уж очень он любит болтать с клиентами. А им это может не понравиться. Сторожа – не их круг общения. Только вот как бы сказать поделикатней?

Наконец в коридоре раздались приближающиеся шаги, и в кабинет впорхнула рыженькая девочка лет девяти. Я отметила розовый сарафанчик – короткий, облегающий, не то наивно-детский, не то бесстыдно-взрослый. Следом за ней вошел мужчина. Я приготовила дежурную улыбку, он, наверное, – какие-то вопросы, но ничего не понадобилось. Взглянув друг на друга, мы онемели: на пороге кабинета стоял Костя – мой муж, отец моих сыновей.

– Ева, поди… поиграй на улице, – обратился он к дочери, когда первый шок чуть-чуть отступил.

Но девочка не собиралась уходить. Почувствовав незаурядность ситуации, она с интересом следила: а что же дальше? Пришлось пригласить психолога. Та обрадовалась возможности показать класс, налетела на девочку с какими-то шутками-загадками и быстро увлекла за собой.

– Ты решил отдать дочку в нашу школу? – спросила я, когда мы остались вдвоем. Спросила, чтобы просто что-то спросить.

– Да… Вот уж не ожидал, что школа окажется вашей.

– В общем, ничего удивительного. Я по специальности работаю.

– Правда, – напряженно согласился он. Помолчали. Разговор не клеился.

– Ты давно вернулся в Москву? – Я сделала еще одну попытку.

– Месяц назад. Я ведь звонил тебе.

– На Чистопрудный? А зачем?

– Так… Хотел увидеть.

– Ну и что тебе там ответили?

– Ничего. Ты же здесь. Там никто не брал трубку.

Опять пауза.

– Как дети?

– Хорошо. Денис на следующий год заканчивает школу.

– А Илья? Он, наверное, совсем меня не помнит…

– Я рассказывала. Он спрашивал о тебе.

– А ты, значит, здесь хозяйка?

– Да нет, я наемный директор. По контракту работаю.

– Ты… замужем?

Ну, Костя… мастер по созданию неловких ситуаций!.. Я отрицательно покачала головой. Сама ничего спрашивать не стала. И так понятно.

– Могу я увидеть детей? – спросил он неуверенно.

– Да… только не сейчас. Илюшка с мамой в Крыму, старшие – в спортивном лагере. Ближе к сентябрю.

Больше говорить было не о чем. Костя быстро заполнил бланк заявления, отсчитал деньги. Я сделала ксерокопии необходимых документов. Он ушел, не поинтересовавшись, в каких условиях живут и учатся дети, даже не спросил, где ему сейчас искать дочь. А я не подсказала – растерялась.

После его ухода я принялась изучать свидетельство о рождении девочки. Каждая закорючка в нем была исполнена для меня глубочайшего смысла! Во-первых, звали ее не как-нибудь, а Ева! «Роковое имя», – усмехнулась я Фамилия и отчество у нее были Костины, в графе «мать» стояло: Ишутина Елизавета Феликсовна. Имя, абсолютно ничего мне не говорящее. Самым поразительным оказалась дата рождения. Ева была на полтора месяца старше Илюшки. Он – двадцать четверного мая, она– девятого апреля…

Но, может, он удочерил ее. Женился на женщине с ребенком. Нет, документ выдан через три недели после рождения девочки. Ева – родная дочь Кости!

И как это я ничего не замечала?! Наш брак казался мне таким счастливым. Я все делала для Кости: готовила его любимые блюда, создавала уют, следила за собой, одевалась и красилась. Но и он всегда был внимателен и заботлив. Благодаря ему даже в самые тяжелые времена в доме был достаток. Детей он обожал. А как радовался рождению Илюшки! Купал его, вставал ночью.

Внезапно я отчетливо увидела себя ту, прежнюю. Дело не в излишней наивности. Я просто была равнодушна к мужу, слепа и глуха. В моем доме он был необходимой частью декорации к спектаклю «Семейное счастье», и сам, как таковой, интересовал меня мало. Он каким-то образом почувствовал это. Иза недаром любит эту странноватую пословицу: мужчины никогда не уходят к кому-то, они уходят от кого-то. Вот и Костя… ушел от меня. Елизавета Феликсовна Ишутина вторична.

…Когда он сказал, что уезжает, я сначала не поверила. Просто не поняла. В Канаду? Работать? Навсегда? А зачем? Наше объяснение происходило прекрасным утром в начале лета. Муж спешил, и поговорить как следует не хватило времени. В тот день он не пришел ночевать. Позвонил, сказал, что зайдет завтра и все расскажет. Но и завтра не появился… С тех пор я видела его один раз. Однажды, вернувшись домой раньше обычного, застала его собирающим вещи. Костя смутился и буквально прошел мимо меня, бормоча что-то невнятное. Больше мы не виделись.

Я бы еще долго предавалась приятным воспоминаниям, но Дмитрий Иванович привел клиентов: белозубую пару средних лет и девочку-подростка в очках с тонкой металлической оправой и карманным компьютером в руках. Девица, очевидно, была главной в семье, потому что, задавая вопросы, родители почтительно смотрели на нее, ожидали реакции. Записываться в школу они не стали. Девица обещала подумать.

После них я общалась с очаровательной молодой женщиной, матерью десятилетних близнецов. Актриса подписала контракт с театром в Нормандии, а детей девать некуда. С мужем давно в разводе. Мама умерла. У ее отца новая семья, они милостиво согласились забирать детей на субботу и воскресенье. А в остальном – как знаешь.

– Для меня ваша школа– спасение! Я, когда рекламу увидела, чуть не заплакала от счастья! – твердила она, рассеянно оглядывая детскую спальню.

Мне хотелось сказать ей что-нибудь жизнеутверждающее на прощание, но у меня зазвонил телефон. Ольга спрашивала, закончила ли я статью о проблемах частного образования в современной России.

– И знаешь что, Марин. У меня к тебе просьба по старой дружбе. Не поговоришь с Ермаковой?

– Кто это?

– Ну, помнишь, та… иностранные языки… За границей жила. Ты же мне сама про нее говорила.

– Алла Викторовна?

– Да я не помню! Короче, Рыдзинский раскритиковал ее статью в пух и прах. Но она и правда никудышная. Ты позвони ей сама. А то такие дамочки… неизвестно чего ждать от них.

– Ладно, позвоню. Хотя, по-моему, она никакая не дамочка. Очень милая и самокритичная.

– В общем, договорились, – с облегчением вздохнула Ольга.

Я отложила разговор с Ермаковой на вечер, днем полным-полно других дел. И первое – клиенты.

Кто-то, оказавшись в безвыходном положении, с радостью записывал ребенка в школу, кого-то интересовали нюансы: чем программа отличается от обычной школьной? а язык преподают носители? Ну, где я им найду в Хабарове носителей иностранного языка? Приходилось изощряться. К вечеру начинались головные боли. Ровно в десять я сажала в свой кабинет услужливого психолога (на случай появления запоздавших клиентов) и шла гулять.

Как и наметила вначале, каждый вечер я совершала прогулки к готическому замку. Он действительно оказался необитаемым. Сейчас, в середине июля, это особенно было заметно. Все вокруг заросло сорной травой в человеческий рост. Захочешь войти – не войдешь, как в замок спящей красавицы. Фея окружила его густыми зарослями, чтобы никто не потревожил сон прекрасной принцессы…

В жизни все прозаично. Ворота в замок заросли, потому что он никому не нужен. Красивый, романтичный, дорогой – а не нужен. Как я.

У Кости – Елизавета и Ева. У Давида – просто Ева. А я блуждаю среди чужих дач и не нужна никому…

Но в следующий момент я ругаю себя за такие мысли. Как это не нужна никому? Маме, детям, Давликанову, наконец. Ольга ждет от меня статьи, девушки из авиационного городка получили благодаря мне хорошую работу. Наверное, думают: зацепились.

А сама школа! Как много проблем у людей даже из обеспеченной среды! Кто-то вынужден работать от зари до зари, кто-то не может отдать ребенка в массовую школу из-за здоровья, психологических проблем, неспособности, нежелания учиться, неумения уживаться в детском коллективе, дурного влияния. Я делаю очень нужное дело…

Нечаянно я вспомнила о Косте.

Воспоминание было далеким и неярким. Как будто мы встретились месяц назад. Нужно признаться, что выглядел он не слишком счастливым. Впрочем, дело тут, скорее всего, не в счастье. Он просто растерялся: еще бы, такие встречи бывают не каждый день. А в остальном о чем ему грустить? Дочку он любит очень! Наверное, любит и жену. С работой нет проблем – он программист, и программист классный. В общем, все хорошо.

Но ведь и у меня нормально. И слава богу, что я держалась с ним ровно, спокойно. Могла бы наболтать глупостей, начать упрекать. Сейчас бы от стыда сгорала…

Однако суть не в этом. А в том, что появление Кости усложняет нашу жизнь. Неизвестно, захотят ли дети видеть его. Денис может взять наглый, развязный тон, Илюшка замкнется. Олег– самый добрый, душевный из них… но он просто не захочет отставать от братьев. Вот поеду к ним в лагерь в воскресенье, прозондирую почву. Как бы там ни было, Костя их отец. Любой человек может ошибиться, смалодушничать… я уже подбирала слова для воскресного разговора. Потом подумала о том, что купить мальчишкам. Черешня, абрикосы – их любимые фрукты уже отходят. Ничего, поеду через Москву, заверну на рынок и там выберу что-нибудь. У меня теперь свобода передвижения: Анька за символическую плату продала мне свой маленький фольксваген, а одна учительница (ее отец начальник в местном ГАИ) помогла с правами.

Езжу я, конечно, ужасно. Спасает только то, что мои маршруты пролегают в основном по загородным трассам, вояж в Москву всякий раз тяжелое испытание. Но сейчас выхода нет: детям надо купить хороших фруктов.

Вернувшись в школу, я звоню Алле Викторовне и как ни в чем не бывало начинаю болтать на праздные темы: как проходит лето? какие планы? как настроение? Потом объясняю: со статьей не совсем удачно.

Алла вздыхает, но держится молодцом. Я извиняюсь: простите, что так протянули. Это не важно, тараторит она. Я не сидела сложа руки. Искала работу. По вашему совету попробовала себя в качестве офис-менеджера. Не мое, ушла через неделю. Бралась за художественный перевод, но… Языки-то я знаю хорошо. А по-русски не могу выразить. Как это называется? Косноязычие? Меня вдруг осеняет:

– А не хотите преподавать английский в моей школе?

– Хочу! – Она смеется. – Я и сама предложить собиралась, но стеснялась после этой статьи дурацкой.

– Тогда подъезжайте завтра часам к девяти.

И я диктую ей адрес.

Почему-то меня радует завтрашняя встреча с этой Аллой Викторовной. Настроение поднимается. Я выключаю свет в комнате, распахиваю окна и усаживаюсь в кресло. Какие запахи доносятся из вечернего сада! Вспоминаю, как год назад стояла в саду под луной и разговаривала по телефону с Давидом.

Я думаю о нем уже без грусти. Точнее, без той страшной животной тоски. Я сумела победить. У меня не было выхода. В таком состоянии не живут, а я обязана была жить. Ради мамы, ради детей. Да просто потому, что Бог дал мне эту жизнь и надо ей как-то распорядиться. Я улыбаюсь и вспоминаю его голос, немного странную манеру по телефону растягивать слова. Как чеховская Маша: сначала он казался мне странным, потом я жалела его… потом полюбила… полюбила с его голосом, его словами, несчастьями.

Я думаю о том, как я была счастлива, вспоминаю, как мы бродили по берегу Финского залива, гуляли по Мадриду или просто сидели вечерами в столовой Ольги Григорьевны. Мои воспоминания прекрасны и призрачны. Они похожи на кадры немого кино, на картинки в журнале «Нива» 1913 года. Они похожи на сны или, точнее, видения на грани яви и сна…

Утром я проснулась совершенно разбитая, в кресле. Посмотрела на часы – через полчаса приедет Алла.

Мне хотелось принять ее неформально, не как обычного соискателя. Поэтому, заслышав шум приближающегося автомобиля, я достала специально припасенные для такого случая конфеты и включила чайник.

Еще меня мучил вопрос, где нам лучше поговорить. В кабинете скучно. Хотя почему нет? Мы ведь не подруги, не приятельницы. На самом деле мне ужасно хотелось показать ей свою комнату. Она оценит!

Я так и не пришла ни к какому решению. Раздался стук в дверь.

– Заходите! – пригласила я.

В кабинет вошел Костя.

Быстро соображаю: «За деньгами. Молодец, понял все-таки, что нам ни к чему так часто видеться».

– Марина, доброе утро. Я не помешал?

– Садись, – кивнула на стул. – Что случилось?

– В общем, ничего. Просто мы вчера так и не поговорили.

– Ты же спешил. Сейчас я тебе все покажу и расскажу. – Я взяла со стола папку со школьными документами. – Вот, – протянула ему.

– Подожди, я не об этом.

– О чем же?

– Марин… Мы так странно расстались с тобой. Это было какое-то затмение, помрачение ума.

Я не выдержала:

– А Ева тоже результат помрачения ума? Или чего-то еще?

– Перестань. Цинизм тебе не идет.

– Ладно, Костя, давай не будем. Нам, к счастью, нет необходимости выяснять отношения! Видишь, я не сержусь на тебя. Вернутся мальчишки – увидишься с ними.

– Ты знаешь, я совсем не так представлял нашу встречу, – продолжал он гнуть свою линию. – Я думал, ты поймешь…

Тут дверь приоткрылась, и я увидела огненную голову Аллы.

– Марина, я не вовремя?

– Пожалуйста, подождите несколько минут.

– Не буду тебе мешать. – Костя быстро встал и продолжал почему-то вполголоса:

– Может, поужинаем сегодня вместе? Я заеду за тобой.

– Даже и не знаю… У меня ведь прием до десяти.

– Хорошо. Приеду ровно в двадцать два.

– Но зачем?

– Я же сказал: поужинаем.

– Объясни, ради бога, чего ты хочешь! Но он уже направился к двери и на пороге столкнулся с Аллой.

– Вы чем-то расстроены, Марина? – Усевшись на Костино место, она внимательно взглянула на меня. – Какой-то капризный клиент?

– Наоборот, совсем невзыскательный! Деньги заплатил и даже условиями не поинтересовался. Знаете, Алла, – я ушла от неприятной темы, – многие родители ждут, что язык в нашей школе будут преподавать иностранцы. Вы ведь англичанка без пяти минут. Справитесь?

– Я готова попробовать, но опыта у меня – сами понимаете.

– В этом-то и проблема. До сентября нужно составить план, программу. Она должна основываться на программах государственных школ, но в то же время быть насыщеннее, сложнее. Вам придется готовить документацию, закупать учебники, видеокурсы.

Оказывается, Алла приехала не с пустыми руками. Из ее сумки ко мне на стол перекочевывают учебники, рабочие тетради, кассеты. Аллина однокурсница сотрудничает с британским издательством, поставляющим на российский рынок учебную и методическую литературу.

– С этим проблем не будет, – убеждала меня Алла. – Закупим у них учебники на всю школу, тем более что оптовым покупателям они дают существенные скидки. Плюс к этому издательство организует для преподавателей краткосрочные семинары, курсы переподготовки.

– Отлично! Переговорите с нашими учительницами. А то они лучше спецшкольных учебников и не видели нечего.

– Я могу сейчас же позвонить в издательство!

– Да ладно, успеете. – Я хотела просто поболтать с ней. – Давайте попьем кофе. Идите сюда.

– О, какой у вас уголок! – рассмеялась Алла. – Вы стильная женщина, Марина! Красивая и стильная. И, голову на отсечение даю, сейчас из вашего кабинета вышла та самая любовь, которую вы упорно ставите на последнее место! Ну что, права я?

– Как сказать… Это бывший муж.

– И давно он стал бывшим?

– Давно. Пять лет уже.

– Пять – многовато, – задумчиво произнесла Алла. – А глаза у него такие, как будто только-только…

Глава 29

С замиранием сердца я ждала первого сентября. Вроде бы все получилось: здание готово, ученики набраны, сотрудники рвутся в бой…

А всего не учтешь! Я почти не сомневалась в неизбежности сбоев, каких-то текущих проблем. Другое дело – их масштаб. Какой кровью придется отделаться?

Днем первого сентября мое нетерпение достигло пика. Заканчивалась праздничная часть. Я выступила перед детьми, потом говорил Рыдзинский. Ольга привезла каких-то мужиков с телевидения, они снимали нас на камеру.

– Ты молодец, – шепнула Ольга, проходя мимо. – Сейчас мы спешим. – Она кивнула в сторону мужиков. – Вечером позвоню.

Дети разошлись на уроки, а я поднялась в свой кабинет, села за стол и сидела недвижимо. Ждала, что вот сейчас войдут – и начнется.

Через некоторое время дверь действительно распахнулась и на пороге возник Давликанов.

– Добрый день, Марина Ильинична. Ничего хорошего его внезапное появление не предвещало.

– Давно вы приехали, Степан Владимирович? – спросила я заплетающимся языком.

– С утра.

– То есть как?

– Инкогнито. Постоял в толпе родителей. Послушал речи, пообедал.

– И что скажете?

– Пока есть над чем работать. Ну, во-первых…

Обед, по мнению Давликанова, не соответствовал столь торжественному случаю, на празднике атмосфера была несколько напряженной, учителя и воспитатели чуть ли не побаиваются детей…

– Нужно работать с персоналом! Проводить тренинги, снимать психологический барьер. Вы же у Рыдзинского учились! А в холле что?! Искусственные цветы! Их место – в туалете!..

Дальше он поинтересовался, как обстоят дела с оплатой за обучение, и снова остался недоволен:

– Вы не в благотворительном фонде работаете!

Впрочем, уезжая, оставил зарплату (первую полноценную – значит, я выдержала испытательный срок!) и на прощание поцеловал руку. Я вспомнила, как в первый день сравнила его с русским барином. Давно это было…

В шесть собрала сотрудников на планерку:

– Какие проблемы?

– Да, в общем, никаких… – мялись они.

Я понимаю, что проблем много, просто девочки дорожат местом, боятся, что их уличат в беспомощности.

– Нет, – начала терпеливо объяснять. – Это не ваши личные проблемы, это проблемы школы. Мы будем их решать сообща.

Рассказала о замечаниях Давликанова, потом о своем видении ситуации.

– Цветы в холле заменим на живые, – засмеялась черноглазая Лариса Барышева, художница и историк. – У моей мамы комнатные цветы – хобби. Завтра могу любые принести!

Если б все проблемы решались так легко!

После планерки я пошла к себе, сняла специально купленный для этого дня костюм (прямое светло-серое платье до колен и короткий жакетик), вытянулась на кровати и мгновенно заснула.

Проснулась от телефонных звонков. Ольга, Иза, Анька наперебой поздравляли меня. Только что они видели в новостях репортаж об открытии школы-пансиона.

– Маришка, ты великолепна, – щебетала Анька. – Мои мужики передают тебе огромный привет и тысячу поцелуев!

– Почему они не показали Рыдзинского? – спросила я Ольгу.

– Не знаю. Снимали все подряд. Видно, твое выступление самое эффектное.

Последней дозвонилась мама.

– Мариночка! – Ее голос срывался и дрожал. – Умница! Жалко, отец не видит!

И я вдруг поняла, что для мамы я не только единственная дочь, но и ниточка, тянущаяся от нее к любимому мужу, моему отцу.

– Дочка, – прервала мама мои размышления. – Я хочу поговорить с тобой о вчерашнем.

Да, поговорить есть о чем. Вчера наконец произошла встреча Кости и мальчиков. Мы с мамой еле уговорили их.

– Зачем это нужно? – неожиданно выдал Илья. – Лично мне элементарно жалко времени.

– Где ты набрался таких оборотов? – изумилась я.

– Нам так всегда Пингвин говорит. Педагог по рисунку.

– Ты понимаешь, что он нас предал? – глядя мне в глаза, спокойно спросил Денис.

– Ну, День. Видишь ли… Все гораздо сложнее. Ты не можешь знать наших с папой отношений, тонкостей…

– Ваших – не могу. Ну а мы при чем? Олег, я, Илюшка? Мы – его сыновья, а он на нас плевать хотел.

Я молчала, пораженная. Как ни изворачивалась, каких историй ни сочиняла… А все равно – у детей сложился комплекс!

– И потом, – продолжал Денис, – что ты такого сделала, что надо было бежать от тебя за границу?! Да ты ни на что такое в принципе не способна!!!

Но я все-таки настояла на своем.

– Не хочешь его видеть, просто уступи. Найди какую-нибудь компромиссную линию поведения. Ты же взрослый. Ты – единственный взрослый мужчина, на которого я могу опереться в этой жизни! – Я неожиданно впала в патетику.

Сын хитро прищурился:

– Положим, что не единственный.

Я понимаю, на кого этот намек, и чудовищным усилием воли подавляю желание спросить о нем.

В воскресенье, в полдень, в нашей квартире раздался звонок. Костя забрал мальчишек и повез их в аквапарк.

– Как малолетних придурков! – прокомментировал вполголоса Денис, хотя при других раскладах, думаю, он бы обрадовался.

Я уже знала, что жизнь сильно потрепала Костю. Елизавета Феликсовна оказалась дамой капризной, хозяйство вести не умела, любые суммы таяли у нее в руках как снег на плите. Денег катастрофически не хватало. Костя не мог удовлетворить ее запросов, не мог заработать так много, сразу, в чужой стране. Начались скандалы, уходы из дому. Несколько раз он забирал ее, пьяную, из полиции. Однажды она села за руль соседской машины и разбила ее. .

Мысль вернуться в Россию все чаще посещала Костю. Останавливала только Ева. Но постепенно стало ясно, что из-за Евы проблем не будет. Елизавета Феликсовна все больше привязывалась к бутылке, остальное ей делалось безразлично.

– О, как часто я думал о тебе! – изливал душу Костя за ужином в ресторане. – Я тосовал, рвался. Наша с тобой жизнь представлялась мне сказкой! А ты… вспоминала меня?., хоть иногда?

Я хотела сказать, что при всем желании забыть его мне мешали сделать это его сыновья, о не стала. Решила быть великодушной!

– Да, Костя! Вспоминала вначале. А потом жизнь так закрутила! И знаешь, в какой-то момент показалось: ты не так уж и не прав, что уехал.

К их возвращению из аквапарка мама накрыла стол.

Обед прошел в неловком, напряженном молчании. Только Олег и мама пытались спасти ситуацию. Илюшка, не доев, встал из-за стола и демонстративно убежал в другую комнату.

После обеда мы с Костей вышли на балкон покурить.

– Ты куришь? – удивился он.

– Балуюсь.

– Дети совсем отвыкли от меня, – печально вздохнул Костя.

Мысль вернуться в Россию все чаще посещала Костю. Останавливала только Ева. Но постепенно стало ясно, что из-за Евы проблем не будет. Елизавета Феликсовна все больше привязывалась к бутылке, остальное ей делалось безразлично.

– О, как часто я думал о тебе! – изливал душу Костя за ужином в ресторане. – Я тосковал, рвался. Наша с тобой жизнь представлялась мне сказкой! А ты… вспоминала меня?.. Хоть иногда?

Я хотела сказать, что при всем желании забыть его мне мешали сделать это его сыновья. Но не стала. Решила быть великодушной!

– Да, Костя! Вспоминала вначале. А потом жизнь так закрутила! И знаешь, в какой-то момент показалось: ты не так уж и не прав, что уехал.

К их возвращению из аквапарка мама накрыла стол.

Обед прошел в неловком, напряженном молчании. Только Олег и мама пытались спасти ситуацию. Илюшка, не доев, встал из-за стола и демонстративно убежал в другую комнату.

После обеда мы с Костей вышли на балкон покурить.

– Ты куришь? – удивился он.

– Балуюсь.

– Дети совсем отвыкли от меня, – печально вздохнул Костя.

– Это поправимо. Не огорчайся. Заходи, звони почаще. Они потянутся к тебе.

– Может быть, нам… – начал он тихо и не договорил.

Что ж… не хочешь говорить– не надо. Мне уже пора, и я прощаюсь.

– Хочешь, отвезу тебя? – предложил Костя.

– Спасибо, я на машине.

…Теперь мама пересказывала мне остаток вечера. Илья так и не показывался из комнаты, Денис созвонился с приятелем и скоро ушел, прихватив с собой Олега. Костя посидел с мамой на кухне, помог убрать со стола, назвал меня красавицей. Мама попеняла ему за разбитую жизнь. Он ответил: начать сначала – его мечта.

– Так что готовься, – завершила разговор мама. – Он собирается сделать тебе предложение.

– Мы и так женаты по документам, – констатировала я.

– Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду: он предложит тебе жить вместе.

– Ладно, мам, увидим…

– А ты не кривляйся! – перебила мама неожиданно настырно. – Сходитесь и живите как люди. У вас трое детей! Не гордись!

Да разве я горжусь? Не в этом дело! Не в том, что один прав, а другой виноват. Просто жизнь уже сложилась. В ней есть место делу, детям, подругам, а мужчинам нет. Не получается. Кому нужна такая жена, которая пять суток в неделю проводит на работе. Костя стосковался по дому, теплу, но я не в силах ему это дать. Пять лет – солидный срок. Все за пять лет поменялось. Все… Эти пять лет как будто целая жизнь. В ней было отчаяние, нищета, унижение, счастливая любовь. А теперь другое – жизнь после жизни.

Примерно об этом я говорила Косте, когда он в пятницу приехал за Евой и зашел ко мне в кабинет.

– Ты ничего не понимаешь… – трагически изрек он. – Все эти годы я тосковал по Семье. Тебе не нужно будет работать, жить вдали от дома, бросать детей. Я смогу защитить тебя от ледяных ветров жизни…

Я задумчиво разглядывала его. Как давно мы знакомы! С девятнадцати лет. Почти полжизни знаем друг друга. И у нас трое детей. А так и не всмотрелись. Не поняли главного. Теперь он хочет защитить меня и не видит, что я, сегодняшняя, в его защите не нуждаюсь. Зато как в ней нуждалась та, брошенная им пять лет назад! Мне хочется сказать ему об этом. Но я понимаю, что он не услышит. И еще чувствую, как страшно устала за эту первую рабочую неделю.

– Мы потом поговорим, Костя. Ты заходи, когда будешь привозить Еву. Кстати, нравится ей у нас?

Он молча поднялся и вышел из кабинета. Обиделся. Что ж, я не виновата.

По условиям контракта я тоже имела право уехать домой. Но я не спешила. Мама непременно устроит допрос. Придется объяснять, потом выслушивать нравоучение. Она так долго отказывала себе в этом удовольствии. И я тянула время – накинув на серое платье красный палантин, отправилась прогуляться.

Первого сентября над Москвой разгоняли тучи, следствием чего был трехдневный непрекращающийся дождь. Сегодня уже выглянуло солнце, но грязь в поселке была страшная, лужи как озера. Я медленно обходила их – мне некуда торопиться.

За полгода жизни в поселке (как незаметно пролетело время!) я привыкла двигаться по одному маршруту. Идти и не думать.

Сегодня Алла целый час рассказывала про новую систему переподготовки преподавателей иностранного языка. Вряд ли Давликанов даст деньги. Хотя долги по оплате я погасила. Можно попробовать. Да, еще, чуть не забыла. Что-то не нравится мне эта женщина с кухни. Ее привел Дмитрий Иванович, я доверяла ей, а потом эта жуткая история с ветчиной…

– Стоп! – сказала я себе. – Чтобы "полноценно работать, нужно нормально отдыхать. Отвлечься.

Но отвлечься оказалось не так-то просто…

Ноги сами принесли меня на опушку леса, к моему заветному замку. Траву у ворот скосили. Может, на него нашлись покупатели? Я даже обрадовалась. Хорошо бы. Что же он стоит открытый всем ветрам? Дом без хозяина…

Я присмотрелась. За витражным окном горел свет. Интересно, кому приглянулся мой замок? Кто будет сидеть у камина долгими зимними вечерами? Я почему-то была уверена, что в доме есть камин. Должен быть. Это же европейский стиль – готика.

Ну вот, проведала старого друга, пора назад. Домой. Дети ждут, соскучились за неделю, сейчас приду, выпью чая и поеду.

Неожиданно полянка осветилась фарами. К воротам замка медленно подъезжал роскошный автомобиль. Мне почему-то стало страшно…

Почему-то!.. Лес, кругом ни души. Мало ли кто может оказаться в машине… Да и вообще, скажет, мол, что она здесь делает… Воровка? Наводчица?

Я быстро зашагала по дороге. Если бы быстро! Каблуки, узкое платье… Лимузин остановился у ворот, хлопнула дверца… я уловила поодаль шаги… потом они стали стремительно приближаться. Я семенила между лужами, ругая себя последними словами. Ну когда ты, идиотка, поумнеешь? Замок? Дом без хозяина? Понятно, кому такой дом по карману. Бандитам!

– Марина! – раздалось за спиной. А вот и один из них!

Думает, я сумасшедшая. Побегу к нему! Может, это какие-то враги Давликанова… Эх, связалась на свою голову!

– Марина, подожди. Нашел дуру!

Поддерживая подол платья, я стремительно рванула вперед и с разбега шлепнулась в грязь! Все, теперь деваться некуда!

В следующее мгновение мне на плечо опустилась чья-то рука.

– Ты что, не хочешь меня видеть? – поинтересовался голос с южным акцентом.

Бандит, так и есть, и причем явно ненормальный! С чего бы мне хотеть его видеть?! Истерически рассмеявшись, я подняла голову.

Около меня на корточках сидел Давид. Нет, это было последнее потрясение. Мои бедные нервы не выдержали. Минуту я тупо смотрела на Давида, а потом разрыдалась.

Глава 30

– Марина, ну что ты… – С большим опозданием он сообразил, что меня надо вытащить из этой полузасохшей лужи.

Я не сопротивлялась, но и не прилагала никаких усилий подняться, только рыдала, самозабвенно, в полный голос. Ни слова не говоря, он довел меня до замка и начал отпирать ворота.

Мне вдруг стало не до рыданий.

– Куда это мы идем?

– Куда идем? Домой.

Это, наверное, какие-то галлюцинации. От нервов. Я или не расслышала, или не поняла.

– Вот сейчас придем домой, ты умоешься, и поговорим спокойно, – продолжал он с интонациями детсадовского воспитателя.

Замок встретил запахом затхлой сырости, заброшенного, нежилого помещения. Мы вошли в темный холл, половину которого занимала лестница.

– Нам сюда. – Давид ловко довел меня в темноте до ванной. – Умойся, приведи себя в порядок. – Он деликатно собрался выйти, но я опустилась на край ванны и опять начала рыдать.

– Марина, ну пожалуйста, прошу тебя! Ты испугалась? Я не подумал об этом…

Он снял с меня испачканный палантин, осторожно обнял, прижал к себе, но я была не в силах остановиться – слезы текли по его свитеру. Я ощущала запах намокшей шерсти и еще какие-то давно знакомые, родные запахи, и мне и вправду казалось, что после долгих бессмысленных скитаний я наконец вернулась домой. Подавив всхлип, я сказала об этом Давиду.

– Все правильно. Ты действительно пришла к себе домой.

– Ничего не понимаю…

– Марина… Я не хотел бы говорить в такой обстановке. Умойся, пойдем ужинать – поговорим.

Он вышел из ванной, а я принялась разглядывать себя в зеркале. Такой он меня еще не видел! Да и сама я, пожалуй, тоже. Мешанина из туши, теней и румян разлита по лицу грязными потоками. Я беспомощно огляделась по сторонам: ни крема, ни пенки…

Придется оттирать лицо водой и руками… Грязь постепенно смылась, зато на месте бурых разводов появились красные пятна. Глаза тоже красные, как у кролика, нос распух…

К счастью, Давид ждал меня в полутемном каминном зале. Верхний свет в нем вообще не был предусмотрен – только неяркие настенные светильники да пламя камина. Из мебели – массивный обеденный стол и стулья с высокими спинками.

Когда я вошла, Давид поднялся и отодвинул мой стул.

– Садись, будем ужинать. Попробуй мясо. Сам готовил.

– Ты умеешь готовить?

– Попробуй и реши.

Я неожиданно ощутила зверский голод. Даже не обедала сегодня – только кофе с Аллой попили. И как день ясно, что мясо очень вкусное!

– Да, ты умеешь готовить! А почему ты всегда это скрывал?

– Ты же не спрашивала…

Господи, ну о чем мы говорим! Разве такой должна быть наша встреча?! Хотя… я никак не представляла ее себе. В лучшем случае, я думала, что после смерти встретятся наши души…

– Давид! – Я задыхалась от невыносимости чувства. – Я прошу тебя: объясни!

– В понедельник я купил этот дом.

– Ты?

– Да, я.

– А зачем?

– Ну, мне уже пора иметь свой дом…

– Но почему ты купил дом именно здесь? – спросила я и мысленно добавила: а не в Стокгольме.

– Потому что ты здесь работаешь. Ходить на работу пешком – большое удобство.

– Но… как ты узнал, что я здесь работаю?

– Это было несложно. У нас ведь масса общих знакомых: Денис, Вятская, Давликанов. Наконец, я видел тебя в новостях первого сентября.

Я опять ощутила подступающие к горлу рыдания. Но это уже перебор – не поговорим нормально!

– Знаешь, – начала я, справившись с собой, – этот дом был моим талисманом. Когда я только приехала сюда, пошла посмотреть, что за место, и сразу его приметила. И потом всегда приходила сюда, я чуть ли не разговаривала с ним, как с живым… – Слезы предательски потекли по щекам при воспоминании об этих одиноких прогулках. – Давид! Почему ты так долго не появлялся?! Я измучилась! Я чуть с ума не сошла…

– Но я не хотел больше выглядеть… как в ту жуткую Рождественскую ночь! Я должен был предложить тебе все сразу: руку, сердце, дом. Для этого требовалось время…

– Ты… ездил в Стокгольм разводиться?

– Да. Кстати, оказалась довольно сложная процедура. Несколько месяцев заняла.

– А твой клан… спокойно перенес ваш развод? Он усмехнулся:

– Спокойно.

…Потом мама Давида, Нина Иосифовна, рассказала мне историю его развода с Евой.

В Стокгольм он прилетел на второй день Рождества. Обычно в его отсутствие Ева жила за городом у родителей, но ради мужа переселялась в дом свекрови. На этот раз она не приехала. Объяснила просто: готовлюсь к экзаменам.

«Поезжай к ней, сынок, – сказала мать. – Она еще молодая, не понимает… А может быть, правда, занята очень…» – Знаете, Мариночка, – Нина Иосифовна отвлеклась от главного сюжета и впала в лирику, – как мне было жалко его! Один, скитается по свету. И ведь все при нем! А жену нормальную найти не может. Я так переживала. И почему-то всегда чувствовала: ничего у них с этой Евой не выйдет.

Ну и вот, говорю ему: поезжай. А он: после Нового года. Я удивилась. Он объяснил: нам нужно поговорить о разводе. Я не знаю, что сказать: и так плохо, и так, потом спросила: ты уже решил окончательно?

И тут он мне говорит: в Москве есть женщина. Такая и такая! Я его отрезвила: таких не бывает! Он засмеялся: сама увидишь. И знаете, я смотрю на вас и думаю: прав мой сын!

– …Спокойно, – усмехнулся Давид, – клан перенес развод спокойно. Теперь все хотят увидеть тебя.

– Правда?

– Да, но раньше декабря поехать в Стокгольм не получится. В Москве слишком много дел накопилось. Вот хотя бы и с домом. В нем восемь лет никто не жил. Ремонт нужен, мебель.

– У меня есть прекрасные специалисты: проектировщики, дизайнеры.

– Давликановские?

Внезапно я прозреваю. Ему не может нравиться моя новая работа. По статусу его жена не должна работать вообще.

Спрашиваю робко:

– Давид, ты не доволен? Не хочешь, чтобы я работала?

– Доволен – не доволен… Я же понимаю, что эта работа для тебя! Детище твое! Не бойся, жертв не потребую.

У меня с души падает камень.

…Он с самого начала все про меня знал. Как он тогда угадал с шубой! Как умел ладить с детьми! А дом! Из всех коттеджей Подмосковья выбрать именно этот! Непостижимо!

Наконец-то я чувствую себя просто счастливой, счастливой и спокойной. Давно со мной этого не было.

Давид надолго исчез в недрах дома, потом вернулся с бутылкой ликера и моими любимыми пирожными.

– Где ты это взял? – Я смеюсь.

– На кухне. Она в другом крыле. Тут, видишь, все так запутано, да еще с электричеством проблемы.

Я вспомнила, что видела свет в окне второго этажа.

– Наверно, выключить забыл. Я ведь целый день готовился к твоему приходу.

– Расскажи – как.

– С утра тут были уборщицы. Я решил подготовить две комнаты: этот зал и спальню, ну и кухню с ванной.

– А спальня на втором этаже, с витражным окном?

– Да. Я думал, тебе такое понравится.

– Ты угадал… как всегда! А еще что ты делал?

– Нашел тут кое-какую мебель. Бывший хозяин был оригинал, любитель антиквариата… Вот этот стол, стулья, в спальне железная кровать с шишечками. Помнишь, такие были раньше?

– Да, смутно. Видела у кого-то на даче. Зато теперь они по тысяче долларов в элитных магазинах. А антикварные, наверно, дороже на порядок.

– Ну вот, устраивал нашу спальню, потом ездил за ликером и пирожными. В твою заветную кондитерскую на Садовой. Мясо готовил…

Денис сказал, ты работаешь до десяти. Я приехал в вашу школу в половине десятого…

– И тебя не пустили… Там новая охрана – звери!

– Совсем не звери! Очень сообразительные ребята. Спросили: «Кто вам нужен?» Я сказал: «Директор». – «Зачем?» И ты знаешь, я растерялся. Потом говорю: «Я ее муж». А они мне: «У нее муж другой!»

– Додик! – От ужаса я даже вскочила. – Действительно, объявился мой муж, Костя. Но это так неинтересно! Я поэтому тебе ничего не сказала…

Пришлось разворачиваться и ехать обратно, – проигнорировал он мою реплику. – Подъезжаю к дому – ты стоишь у ворот… Это подтверждает неизбежность нашей встречи. Ну, довольна? Теперь пошли спать.

Я встаю из-за стола, и Давид подхватывает меня на руки. Целует уже не так, как в ванной, – робко, по-детски.

– Ты помнишь, как мы расстались с тобой в то злосчастное утро?

– О, еще бы!.. Ты сказал: «Я хочу тебя» – и уехал. – Смеясь, я обнимаю его.

– Ну что ж, я по-прежнему хочу тебя. И будем считать, что этих месяцев просто не было.