Мой отец делает подарок Нарциссе. - Ее брату отправлено письмо - Я появляюсь в кругу моих знакомых. - Поведение Бентера - Сквайр отказывает в своем согласии. - Мой дядя приезжает в Лондон. - Одобряет мой выбор. - Я женюсь. - Мы встречаем в театре сквайра и его супругу. - Знакомства с нами ищут.
      Проведя вечер, доставивший удовольствие всем присутствующим, мой отец обратился к Нарциссе с такими словами.
      - Мадам, разрешите мне почитать вас отныне моею дочерью и как дочь примите от меня это первое доказательство родительской любви и долга.
      И он вручил ей банковый чек на пятьсот фунтов, а она при виде такого подарка низко присела и ответила:
      - Дорогой сэр, хотя я не имею ни малейшей надобности в этих деньгах, но питаю к вам слишком глубокое почтение, чтобы отвергнуть этот знак вашего великодушия и уважения, и тем охотнее принимаю его, что уже считаю благополучие мистера Рэндома неразрывно связанным с моим.
      Он остался чрезвычайно доволен ее откровенным и разумным ответом; затем мы откланялись и пожелали ей спокойной ночи. По моей просьбе в Сассекс было отправлено письмо с гонцом, а тем временем дон Родриго снял к предстоящей моей свадьбе меблированный дом и завел прекрасный выезд.
      Большую часть дня я проводил с обожаемым созданием, однако же улучал иногда время появляться в кругу своих старых знакомых, изумлявшихся великолепию моего наряда. В особенности поражен был Бентер странными превратностями моей судьбы, причину коих тщетно пытался обнаружить, пока я не почел нужным открыть ему тайну, связанную с моим последним путешествием, отчасти принимая во внимание нашу былую дружбу, а отчасти из желания положить конец всяким нелестным для меня догадкам, которые и он и все остальные, несомненно, стали бы строить касательно моего положения. При этом известии он выразил большоеудовольствие, и у меня не было оснований заподозрить его в неискренности, так как я пенял, что теперь он считает себя избавленным от уплаты долга мне и тешит себя надеждой взять у меня взаймы еще денег. Я повел его домой обедать, и его речи пришлись столь по вкусу моему отцу, что, узнав о его затруднительном положении, он попросил меня оказать ему помощь и осведомиться, хочет ли он получить офицерский патент, на приобретение которого отец готов снабдить его деньгами. Я предоставил моему приятелю возможность остаться со мной наедине; и, как я ожидал, он поведал мне, что находится накануне примирения со своим богатым старым дядюшкой, чьим наследником являлся, но хотел бы получить некоторую сумму на неотложные нужды и попросил ссудить его деньгами и взять обязательство на всю сумму своего долга. Он готов был удовлетвориться десятью гинеями, а когда я вручил ему двадцать, он посмотрел на меня широко раскрытыми глазами, потом спрятал деньги в кошелек и сказал:
      - Ну, что ж... все равно... вы получите все сразу в кратчайший срок.
      Взяв его расписку, чтобы не тратить деньги на заверение обязательства, я не без удивления заговорил о том, может ли такой разумный человек, как Бентер, проводить время в безделии, и осведомился, почему бы ему не попытать счастья в армии.
      - Как! - воскликнул он. - Зря тратить деньги на патент субалтерна, находиться под начальством кучки негодяев, которые заняли высшие места только благодаря самым гнусным уловкам! Нет, я слишком дорожу своею независимостью и не принесу в жертву свою жизнь, здоровье и утехи столь презренным расчетам!
      Видя его отвращение к такому образу жизни, я перевел разговор на другие предметы, а затем вернулся к дону Родриго, который только что получил от сквайра такое послание:
      "Сэр, на письмо, подписанное Р. Рэндом, даю нижеследующий ответ: что касается до вас, то я ничего о вас не знаю. Вашего сына - или человека, выдаваемого вами за сына, - я видел; если он женится на моей сестре, то на свою погибель: я заявляю, что он не получит ни единого фартинга из ее приданого, каковое становится моею собственностью, буде она выберет себе супруга, не получив моего согласия. Передача вами в ее пользу части имущества - это, по моему мнению, все враки, и сами вы ничего не стоите. Но даже если бы владели вы всеми сокровищами Индии, ваш сын никогда не удостоится чести войти в нашу семью с согласия
      Орсона Топхолла".
      Мой отец не очень удивился сему учтивому письму, ибо наслышался о нраве его автора, а что до меня, то я даже обрадовался его отказу, так как получил теперь возможность доказать бескорыстие моей любви. С разрешения отца я посетил мою очаровательницу и сообщил ей содержание письма ее брата, после чего она горько заплакала, не внимая моим утешениям и ласковым словам, а через два дня было назначено наше бракосочетание.
      В течение этого времени, когда все струны моего сердца были натянуты в восторженном ожидании, Нарцисса попыталась примирить кое-кого из своих столичных родственников со вступлением ее в брак, но, убедившись, что они глухи к ее увещаниям то ли из зависти, то ли по предубеждению, сказала мне с неизъяснимой нежностью, орошая слезами прелестные щечки:
      - Да, теперь свет не усомнится в вашем благородстве, раз вы принимаете в свои объятия нищее, всеми покинутое, обездоленное существо!
      Растроганный ее печалью, я прижал бедняжку к груди и поклялся, что теперь она мне стала еще дороже и милее, ибо во имя любви ко мне пожертвовала своими друзьями и богатством.
      К тому времени прибыл в Лондон мой дядя, к которому она питала глубокое уважение, и я представил его моей невесте. Расцеловав и разглядев ее, он обратился ко мне:
      - Тысяча чертей, Рори! Это знатный приз, построен на славу и оснащен чудесно! А если он не понесет добрых матросов, когда ты примешь командование, так, значит, ты, разбойник, заслуживаешь того, чтобы пуститься в плаванье в лохани. Надеюсь, вы не в обиде на меня, племянница? Вы не обращайте внимания на мои слова, я, как говорится, простой моряк, но это не мешает мне питать к вам такое же уважение, как и всякий другой!
      Она приняла его очень почтительно, сказала, что давно жаждала увидеть человека, которому столь обязана за его великодушное отношение к мистеру Рэндому; заявила, что она почитает его своим дядей и просит у него разрешения называть его отныне этим именем, и выразила уверенность в том, что ни единое его слово не может быть для нее обидным. Славный капитан пришел в восторг от ее учтивого обхождения и выразил настоятельное желание быть посаженым отцом, клятвенно заверяя, что любит ее, как свое родное дитя, и дает две тысячи гиней первому плоду нашей любви, как только сей плод запищит.
      Все было приуготовлено к празднованию нашей свадьбы, которая должна была состояться весьма скоро в доме моего отца.
      Пробил счастливый час, дон Родриго и дядя поехали в карете за невестой и мисс Уильямc, оставив меня со священником, Бентером и Стрэпом, из которых ни один еще не видел моей очаровательной владычицы. Услыхав, что карета вернулась, мой преданный слуга, терзаемый желанием увидеть леди, о которой столько наслышался, поместился у окна, чтобы взглянуть на нее, когда она будет выходить из кареты. Увидев ее, он сжал руки, выпятил белки глаз и, разинув рот, замер в восторге, после чего изрек такие слова:
      - О Dea certe! qualis in Eurotae ripis, aut per juga Cynthi, exercet Diana chores! {"О, наверно, богиня! Так на Эврота брегах иль так на Кинфа вершинах хоры Диана ведет .." (Пер. Брюсова.)Искусственное соединение разных стихов из поэмы Вергилия "Энеида". O dea certe! - кн. 1, ст. 328, остальная часть цитаты - кн. 1, ст. 498-499.}
      Священник и Бентер удивились, услышав, как мой слуга говорит по-латыни, но они скоро обрели другой предмет для изумления, отобразившегося на их лицах, когда мой отец ввел в комнату Нарциссу. В самом деле, они были бы самыми бесчувственными смертными, если бы могли созерцать без волнения божественное создание, к ним приближавшееся! Ее облачало белое атласное платье с золотой вышивкой на груди; головку ее покрывала французская наколка, из-под коей ниспадали локонами чудесные ее волосы, ложившиеся волнами на белоснежную шейку, которая служила украшением ожерелью, мною подаренному; глаза ее сияли целомудрием и любовью, а грудь сквозь затенявшую ее вуаль сулила блаженство рая!
      Я, как подобало мне, принял сей бесценный дар провидения. Вскоре священник совершил церемонию бракосочетания, причем дядя мой по горячей его просьбе был посаженым отцом моей дорогой Нарциссы, которая дрожала всем телом и едва могла совладать с собой в торжественный момент перелома своей судьбы. Как только она стала моей по законам неба и земли, я запечатлел горячий поцелуй на ее устах, мой отец нежно поцеловал ее, дядя сжал ее в своих объятиях, и я представил ее моему другу Бентеру, весьма учтиво принесшему ей поздравления. Мисс Уильямc повисла у нее на шее и залилась слезами, а Стрэп упал на колени и попросил у своей госпожи разрешения облобызать ее руку, которую она и протянула ему с великой готовностью.
      Не смею описывать чувства, овладевшие мною при этом событии; достаточно будет сказать, что после ужина и увеселений, продолжавшихся до десяти часов, я предостерег мою Нарциссу, как бы ее здоровью не повредило сидеть с гостями до такого позднего часа, и ее уговорили удалиться вместе с ее горничной в отведенные для нас апартаменты. Когда она удалялась из комнаты, лицо ее залил румянец, от которого вся кровь закипела у меня в жилах и пульс забился с удесятеренной силой! Она была столь жестока, что заставила меня пребывать в таком состоянии добрых полчаса; я не мог обуздать свое нетерпение, покинул гостей, ворвался в ее спальню, вытолкнул вон ее наперсницу, запер дверь и обрел ее... О небо и земля!.. Наслаждение в тысячу раз более прельстительное, чем то, что могли предугадать мои самые обольстительные надежды! Но разрешите мне не осквернять целомудренных тайн Гименея. Я был счастливейшим из смертных!
      Утром меня разбудили три-четыре барабана, которые Бентер поместил под моим окном; я распахнул занавес и испытал неизъяснимое наслаждение, созерцая небесные прелести, коими я ныне обладал! <Во сне иль наяву, но красота равно являет прелести свои> *. Луч света, озаривший лицо моей Нарциссы, разбудил также и ее, и она, вспомнив обо всем, скрыла свое зардевшееся лицо на моей груди. От радости я потерял рассудок! Я не мог поверить свидетельству своих чувств, и мне казалось, будто все привиделось мне во сне.
      Тем временем дядя постучался в дверь и предложил встать с койки, которую я слишком долго занимаю. Я вышел к нему, послал мисс Уильямc к ее госпоже, а затем капитан Баулинг на самом отменном морском языке поздравил меня с успехом. Не прошло и часа, как дон Родриго повел мою жену к завтраку, и она выслушала от гостей хвалы своей красоте, которая, по их словам, стала еще более ослепительна - если это только возможно - благодаря замужеству. Так как нежного ее слуха отнюдь не касались те непристойные двусмысленности, которые слишком часто произносятся в подобных случаях, она держала себя с достоинством, непринужденно и с непритворной скромностью; а я в присутствии всех презентовал в знак моей любви и уважения дарственную запись на все мое имущество ей и ее наследникам на вечные времена. Она приняла ее, сопровождая нежнейшим благодарным взглядом, заметила, что никакой подобного рода поступок мой не может ее удивить, пожелала, чтобы отец мой потрудился сохранить эту запись, и сказала:
      - После моего мистера Рэндома вы - первый, к кому я должна питать наибольшее доверие.
      Очарованный ее разумными словами, он взял документ и заявил, что тот не потеряет ценности, находясь у него на сохранении.
      Так как нам не приходилось делать многочисленные визиты и принимать многих гостей, то недолгое время, проведенное нами в столице, мы посвятилиобщественным увеселениям, где, как подсказывало мне тщеславие, Нарциссу едва ли кто мог затмить. Однажды вечером мы послали нашего лакея оставить за нами одну из лож у сцены, и, войдя, увидели в ложе напротив сквайра и его супругу, казалось, весьма удивившихся при виде нас.
      Я немало обрадовался, встретившись с ними лицом к лицу, еще и потому, что у Мелинды отняла всех ее поклонников моя жена, которая в этот вечер превосходила свою невестку не только красотой, но и нарядом.
      Мелинда была уязвлена победой Нарциссы, вскидывала голову на тысячу манеров, играла веером, смотрела на нас с презрением, затем начала шептать что-то своему супругу и притворно захихикала; но все ее ухищрения оказались тщетными: они нисколько не огорчили миссис Рэндом, а ей самой не помогли скрыть раздражение, которое принудило ее удалиться задолго до окончания театрального представления. Благодаря этой зловредной особе весть о нашей свадьбе была распространена с неблаговидными для нас подробностями, и некие люди, падкие до скандала, принялись расследовать происхождение моего богатства; но как только узнали, что я располагаю вполне независимым состоянием, в свете начали домогаться знакомства с нами в такой же мере, в какой прежде им гнушались. Но у Нарциссы слишком много было горделивого достоинства, чтобы примириться с такой переменой в обхождении, в особенности же чтобы примириться с поведением ее родственников, с которыми она наотрез отказалась встречаться после клеветнических слухов, распускаемых ими ей во зло.
      ГЛАВА LXIX
      Мой отец решает посетить родные места. - Мы собираемся ехать с ним. Мой дядя пишет новое завещание в мою пользу и объявляет о своем намерении снова итти в море. - Мы отправляемся в Шотландию. - Прибываем в Эдинбург. Покупаем наше родовое поместье. - Направляемся туда. - Останавливаемся в городе, где я учился. - Я уплачиваю долг Крэбу. - Поведение Пошна и его жены, а также одной из моих кузин. - Нас встречают в поместье. - Стрэп женится на мисс Уильямc, и мой отец заботится о его благополучии к полному его удовольствию. - Я чувствую себя все более и более счастливым.
      Когда мой отец задумал вновь посетить свою родину и выполнить печальный долг, оросив слезами могилу моей матери, Нарцисса и я решили ему сопутствовать при исполнении этого благочестивого долга и стали готовиться к путешествию; что до моего дяди, то он не должен был принимать в нем участия, так как собирался еще раз испытать свою фортуну на море. Он написал завещание в мою пользу и в пользу моей жены и оставил его своему деверю, а я, не желая поступать себе во вред, предложил сквайру представить завещание его отца в Докторс Коммонс * и поручил поверенному вести дело в мое отсутствие.
      Все приготовления закончились, мы попрощались со своими лондонскими друзьями и отправились в Шотландию - дон Родриго, Нарцисса, мисс Уильямc и я в карете, а Стрэп и двое ливрейных слуг верхом; поскольку мы двигались медленно, моя очаровательница выносила дорожные тяготы очень хорошо вплоть до самого Эдинбурга, где мы намеревались прожить несколько недель.
      Здесь дон Родриго, узнав, что охотник на лисиц промотал свое поместье, которое было назначено итти с торгов, решил купить это поместье, где он родился, и приобрел все земли, принадлежавшие его отцу.
      Через несколько дней после совершения этой сделки мы покинули Эдинбург, чтобы вступить во владение поместьем, и по пути задержались на ночь в городе, где я получил образование. Я узнал, что мистер Крэб умер, послал за его душеприказчиком, уплатил свой долг с процентами и получил назад расписку. Мистер Пошн с женой, прослышав о нашем приезде, имели дерзость явиться в гостиницу, где мы остановились, назвали себя и просили разрешения засвидетельствовать почтение моему отцу и мне; но воспоминание об их подлои обращении со мной в дни моего сиротства слишком глубоко запало в мою душу, чтобы его могла изгладить такая корыстная угодливость. Я с презрением отказался их видеть и поручил Стрэпу им передать, что мой отец не желает иметь ничего общего с такими, как они, низкими людьми.
      Они ушли, а через полчаса внезапно какая-то женщина, без всяких церемоний открыв дверь комнаты, где находились, обратилась к моему отцу с такими словами:
      - Мое почтение, дядя! .. Как я рада вас видеть! Это была одна из моих кузин, упоминаемых в первой части настоящих мемуаров; дон Родриго отозвался:
      - А кто вы, мадам?
      - О! - воскликнула она. - Мой кузен Рори знает меня очень хорошо. Вы помните меня, Рори?
      - Да, мадам, - ответил я. - Что до меня, то я вас тогда не забуду. Сэр, это одна из молодых леди, которые, как я говорил уже вам, относились ко мне столь человечно во дни моего детства!
      При этих словах лицо отца запылало от негодования, и он так повелительно приказал ей выйти вон, что она в испуге ретировалась, бормоча проклятия, когда спускалась по лестнице. Впоследствии мы узнали, что она была замужем за прапорщиком, промотавшим все ее состояние, а ее сестра родила ребенка от лакея своей матери, который теперь женат на ней и держит жалкую пивную в провинции.
      Слава о нашем преуспеянии опередила нас, и мы узнали, что на следующий день городские власти намерены приветствовать нас как почетных граждан; отец мой, правильно оценив их любезность, приказал подать лошадей рано утром.
      Мы отправились в наше поместье, находившееся милях в двадцати от города; не доезжая полулиги до дома, мы встретили толпу бедных арендаторов мужчин, женщин и детей, - выражавших свою радость громкими восклицаниями и сопровождавших нашу карету вплоть до ворот. Поскольку нет на земле страны, в которой крестьяне были бы так привязаны к своим помещикам, как в Шотландии, они нас чуть не задушили изъявлениями своей любви. Отец мой всегда был их любимцем, и теперь, когда он появился как их господин, которого они так долго считали умершим, их радость вылилась в сумасбродствах. Когда мы вошли во двор, нас окружила такая толпа, что кое-кого чуть не задавили насмерть; те, кто был поближе к дону Родриго, упали на колени, целовали его руку или полы кафтана, громко молясь о его здравии и благополучии; другие так же поступили с Нарциссой и со мной; наконец остальные хлопали в ладоши и молили небеса ниспослать на нас свое благословение. Коротко говоря, вся сцена, хотя и грубая - была так чувствительна, что нежная моя спутница плакала, на нее глядя, и даже мой отец не мог удержаться, чтобы не прослезиться.
      Приветствуя свою дочь и меня в своем доме, он приказал зарезать нескольких телят и принести из соседней деревни несколько бочек эля, чтобы угостить этот славный народ, не ведавший такого праздника в течение многих лет.
      На следующий день нас посетили джентльмены, жившие по соседству; среди них были наши родственники, один из которых привел с собой моего кузена, охотника на лисиц, проживавшего у него в доме с той поры, как должен был покинуть свой. Мой отец был настолько великодушен, что принял его ласково и даже обещал купить патент в армию, за что тот с большой радостью благодарил.
      Моя очаровательная Нарцисса была предметом всеобщего восхищения и любви, вызванных ее красотой и рассудительностью. Ей столь понравилось поместье, а также окрестное общество, что она до сих пор не обнаруживает ни малейшего желания отсюда уехать.
      Прожив здесь несколько дней, я убедил отца посетить деревню, где учился в школе. Здесь нас встретили самые видные жители и повели в церковь, где мистер Синтаксис, школьный учитель (мой тиран уже умер), произнес речь по-латыни в честь нашей семьи. И никто так не изощрялся, приветствуя нас, как отец Стрэпа и его родственники, взиравшие на славного лакея как на первого джентльмена их рода и, соответственно сему, восхвалявшие его благодетелей.
      После воздаяния нам почестей мы уехали из этой деревни, оставив сорок фунтов для бедняков прихода. И в тот же вечер Стрэп, слегка взволнованный уважением, которое оказывали ему, а также и мне, как его благодетелю, набрался смелости и сказал, что в нем зародилось нежное чувство к мисс Уильямc, и если его госпожа и я похлопочем за него, то он не сомневается в благоприятном ее отношении к его искательствам. Удивленный его просьбой, я спросил, известна ли ему история этой несчастной леди. В ответ на это он сказал:
      - Да, да, я знаю, что вы имеете в виду.... Она была несчастна, я согласен с вами, но что из того? Она исправилась, я в этом уверен, в противном случае вы и моя дорогая госпожа не относились бы к ней столь уважительно. А что до мнения общества, то для меня оно не стоит выеденного яйца! К тому же общество ничего об этом не знает!
      Я похвалил его философию и склонил на его сторону Нарциссу, которая действовала столь успешно, что вскоре мисс Уильямc дала согласие и они поженились с одобрения дона Родриго, подарившего Стрэпу пятьсот фунтов для покупки фермы и назначившего его управляющим своим поместьем. Моя щедрая супруга дала своей горничной такую же сумму, и теперь они живут в покое и довольстве в полумиле от нас и ежедневно воссылают молитвы о нашем здравии.
      Если на земле есть подлинное счастье, то я им обладаю. Буйные взрывы страсти утихли и перешли ныне в нежную, глубокую и спокойную любовь, коренящуюся в тесном союзе сердец, который может быть порожден только добродетельной супружеской жизнью.
      Фортуна, невидимому, решила загладить свою прежнюю жестокость. Ибо мой поверенный пишет, что, несмотря на условие в завещании моего тестя, дававшее сквайру право обосновать свои притязания, я получу состояние моей жены согласно добавлению к завещанию, толкующему сие условие и ограничивающему его силу достижением моей женой девятнадцатилетнего возраста, после чего она получает право распоряжаться своим состоянием.
      Я выехал бы незамедлительно в Лондон по получении этого сообщения, но моя дорогая жена недавно почувствовала дурноту и заметно стала округляться в талии. Итак, я не могу покинуть ее в столь серьезном положении и надеюсь, что счастье мое будет теперь увенчано.
      СМОЛЛЕТ И ЕГО РОМАН "ПРИКЛЮЧЕНИЯ РОДРИКА РЭНДОМА"
      Характеризуя развитие английского буржуазного реалистического романа XVIII в., А. М. Горький ставит вопрос о своеобразии английской просветительской литературы, отмечая, наряду с ее прогрессивностью, черты присущей ей исторической ограниченности.
      Указывая на то обстоятельство, что роман английского Просвещения помогал создавать "...систему самозащиты буржуа от напора на него социальных демократических требований" {М. Горький, История русской литературы, 1939, стр. 39.}, великий пролетарский писательопределяет тем самым наличие охранительных тенденций в английском буржуазном романе XVIII в. В задачи просветительской литературы входила таким образом не только критика феодальных пережитков и борьба с аристократической реакцией, но и защита интересов нарождающегося буржуазного общества.
      Эта особенность английской просветительской литературы определялась своеобразием исторического и социально-политического развития английского буржуазного государства, обусловленного "...компромиссом между подымающейся буржуазией и бывшими феодальными землевладельцами" {К. Маркс и Ф. Энгельс, Сочинения, т. XVI, ч. II, стр. 298.}. Английская буржуазия, по выражению Энгельса, стала к этому времени ".. .признанной частью господствующих классов Англии. Вместе с ними она была заинтересована в подавлении огромных трудящихся масс народа" {Там же}.
      По мере роста и укрепления английского буржуазного общества гуманистические идеалы Просвещения входили в противоречие с основными принципами буржуазного общественного развития.
      И если лучшие представители английской буржуазной интеллигенции, из среды которой вышли английские романисты-просветители, еще и питали в начале века иллюзии о том, что новый общественный строй, пришедший на смену феодальному, принесет с собой общее благосостояние, то к середине века эти иллюзии должны были рассеяться. Обострившиеся в эпоху промышленного переворота классовые противоречия показали английским просветителям всю наивность их веры в справедливость существующего строя.
      В то время как одни представители английского реалистического романа предпочитали не замечать неприглядной правды капиталистической действительности и придерживались легенды об "общем благосостоянии", другие прямо и честно заявляли о своем разочаровании, своем недовольстве, своем возмущении.
      Конечно, даже эти по-своему честные для того времени критики буржуазного строя не призывали своих читателей к его разрушению, не были его врагами. Но в их критике, классово ограниченной своеобразием определенных исторических условий, накапливался конкретный обвинительный материал против укреплявшегося в Англии капитализма.
      Предлагаемый советскому читателю роман английского просветителя и сатирика-реалиста Смоллета "Приключения Родрика Рэндома" дает критику подобного рода.
      Роман Смоллета "Приключения Родрика Рэндома", как и предшествовавший ему роман Фильдинга "История Тома Джонса", на первый взгляд как бы несет еще на себе печать той уверенности и оптимизма, которой отмечены были более ранние произведения английской просветительской литературы. Но и Фильдинг и Смоллет ведут своих героев к "счастливому концу" через реалистически изображенную жизнь английского общества XVIII столетия, показанную в широком социальном плане; в их романах содержится критика развивающегося английского буржуазного общества, близкая по своей силе к обличительному пафосу современного им известного английского художника Хогарта, мастера реалистической социальной сатиры.
      Впоследствии Фильдинг и Смоллет отказались от многих лучших сторон своего реализма, но до этого оба они создали произведения, прочно вошедшие в список книг, обличающих буржуазную Англию в самой ее колыбели в ту эпоху, когда только основывалась цитадель своекорыстия, насилия и лицемерия, громконазванная впоследствии Великобританией. В этом списке книг "Приключения Родрика Рэндома" занимают видное место.
      Тобайас Смоллет родился в 1721 г в семье небогатого шотландского землевладельца. Окончив так называемую "грамматическую школу" в городке Думбартоне (что равнялось тогда среднему образованию), Смоллет поступил в ученики к известному в Глазго хирургу Гордону, у которого приобрел некоторые практические навыки в области хирургии.
      К этому времени относится его первое литературное произведение трагедия "Цареубийство" Эта пьеса, исполненная риторики и преувеличенного пафоса, интересна, тем не менее, своим протестом против тирании.
      Следует заметить, впрочем, что тираноборческие тенденции трагедии "Цареубийство" в значительной мере объясняются шотландским сепаратизмом молодого Смолетта, усиливавшим его неприязнь к английской монархии.
      С этой трагедией и несколькими рекомендациями в кармане восемнадцатилетний Смоллет отправляется в Лондон, надеясь преуспеть на поприще драматургли, однако, как и следовало ожидать, терпит здесь полную неудачу. После долгих мытарств и унижений Смрллет получает, наконец место помощника судового лекаря и в 1740 г. отплывает на борту военного корабля в составе особой эскадры, посланной к берегам Южной Америки для захвата испанского порта Картахены.
      Удар по Картахене, давно задуманный английским верховным командованием, должен был парализовать всю систему испанской обороны американского побережья
      Но английский флот терпит поражение. Смоллет становится свидетелем позорного провала картахенской авантюры, которая приносит Англии тяжелые потери. Он понимает, что одной из причин поражения является продажность и бездарность английского военно-морского командования.
      В 1744 г. Смоллет снова в Лондоне и еще раз пробует попытать счастья в литературе.
      Все старания Смоллета обратить на себя внимание публики остаются безуспешными в течение двух лет. Ни его памфлеты, посвященные современной театральной полемике, ни его стансы "Слезы Шотландии", в которых он оплакивает страдания родины, жестоко наказанной за поддержку последнего Стюарта (1745), не приносят автору желанной известности. Успех приходит только с "Приключениями Родрика Рэндома" (1747) и закрепляется новым романом - "Приключения Перегрина Пикля" (1751).
      После "Приключений Перегрина Пикля" Смоллет занимается самой разнообразной литературной деятельностью: он много переводит (в том числе Вольтера, Лесажа и Сервантеса), пишет журнальные статьи, издает газету, работает над большим компилятивным сочинением "История Англии".
      Смоллет становится, наконец, профессиональным писателем, прочно входит в литературную среду, принимает участие в литературной и политической борьбе своего времени.
      В этой борьбе Смоллет постепенно сближается с тори - партией английских землевладельцев, отстаивавших свои интересы от напора буржуазии, стремившейся к политическому господству в стране.
      До того времени Смоллет был ближе к вигам, с которыми его связывала также семейная традиция. Переход на сторону тори, наметившийся в начале 50-х годов, может быть объяснен тем, что близкое знакомство с английской политической жизнью и особенно впечатления от усиливающейся активности буржуазии оттолкнули Смоллета от вигов, явно поддерживавших интересы преуспевающего английского буржуа. Смоллет, все резче и насмешливее относившийся к хозяйничанью капиталистических хищников, подчинявших себе всю жизнь английского общества, ошибочно увидел в тори силу, которая может противостоять всепобеждающему натиску капитала.
      Однако он отнюдь не является последовательным сторонником торийской реакции. Это явствует из его труда "История Англии", в котором он не раз высказывает отрицательные суждения относительно обреченного историей феодального строя.
      В своих романах "Приключения графа Фердинанда Фатома" (1753) и "Приключения сэра Ланселота Гривса" (1762) Смоллет разоблачает продажность и своекорыстие английского буржуа, подвергая резкой критике как вигов, так и тори, а это свидетельствует уже о его разочаровании в политике торийских кругов, с которыми он был до того близок.
      Критическое отношение Смоллета к пережиткам феодализма и монархическому строю сквозит во многих страницах его своеобразного путевого дневника, отразившего впечатления писателя от его поездки по Франции и Италии ("Travels through France and Italy", 1766).
      Картина притеснений и несправедливости, открывавшаяся перед Смоллетом в этих странах, где еще господствовал абсолютизм, видимо, убеждала писателя в ошибочности его иллюзий относительно перспективы торизма - партии, поддерживаемой в основном представителями поместной знати, реакционной аристократией.
      Но, конечно, самым убедительным доводом, заставившим Смоллета отойти от торийских политических кругов, были народные волнения конца 60-х годов, спровоцированные торийскими лидерами.