Хотя я и ожидал всех этих злых козней, но не мог спокойно слышать о них, в особенности потому, что истина и ложь так были перемешаны в этом утверждении, что их почти невозможно было отделить друг от друга и оправдаться. Но об этом я ничего не сказал, нетерпеливо ожидая узнать, как Нарцисса отнеслась к такому открытию.
      Это благородное создание не поверило ни одному из обвинений и, уединившись со своей наперсницей, она тотчас же обрушилась с большим жаром на зложелательство света, коему целиком приписала все, сказанное мне в поношение; и, подробно рассказав наперснице о моем поведении, она признала его обходительным, достойным и бескорыстным, и ни в какой мере не усомнилась в том, что я в самом деле джентльмен, а не только выдаю себя за такового. "Я воздержалась с умыслом, - говорила Нарцисса, - от расспросов о подробностях его жизни, боясь, как бы рассказ о несчастьях, которые он перенес, не доставил ему мучения, а что касается до его денежных средств, то я также опасалась о них говорить и поведать о своих собственных, чтобы разговор о них не поверг нас в уныние... ибо, увы, мое состояние принадлежит мне не безусловно, но целиком зависит от согласия брата на мой брак".
      Меня как громом поразило это сообщение; у меня потемнело в глазах, я побледнел, и все мое существо затрепетало!
      Моя приятельница, заметив мое волнение, пыталась вдохнуть в меня мужество уверениями в постоянстве Нарциссы и надеждой на какую-нибудь случайность, благодетельную для нашей любви; в виде утешения она сказала, что вкратце познакомила мою властительницу с историей моей жизни и та, узнав о плачевном состоянии моих финансов, не только не стала любить меня меньше, но, наоборот, ее любовь и уважение ко мне возросли. Эти заверения меня весьма успокоили и спасли от множества тревог и волнений, так как когда-нибудь я все равно должен был бы рассказать Нарциссе о своем положении, а эту трудную обязанность я не смог бы выполнить, не испытывая смущений и стыда.
      Я не сомневался, что скандальная клевета Мелинды уже распространилась по городу, и решил собрать все силы, чтобы с надменным видом встретить последствия ее злокозненности, а также в отместку поведать о ее приключении с офранцуженным цырюльником.
      Пообещав ждать меня в полночь у садовой калитки, мисс Уильямc ушла, прося меня положиться на нерушимую любовь моей дорогой Нарциссы.
      Прежде чем я вышел из дому, меня посетил Фримен, пришедший рассказать о злой молве на мой счет. Я слушал с полным спокойствием и в свою очередь рассказал о том, что произошло между Мелиндой и мною, и позабавил его историей с цырюльником, в которой принимал участие его друг Бентер. Он понял, какой ущерб был нанесен моему доброму имени, и, нисколько не сомневаясь, откуда излился на меня поток клеветы, решил защитить меня и разубедить общество, направив сей поток назад к его источнику; однако он посоветовал мне не появляться в свете, пока все так предубеждены против меня, ибо я рискую встретить такой прием, который может иметь дурные последствия.
      ГЛАВА LIX
      Я получаю необычную записку у дверей Большого зала, куда я, однако, вхожу и оскорбляю сквайра, угрожающего мне судебным преследованием. - Укоряю Мелинду за ее зложелательство. - Она плачет от досады. - Лорд Куивервит недоброжелателен ко мне. - Отвечаю ему сарказмом. - Нарцисса встречает меня с большой нежностью и хочет услышать историю моей жизни. - Мы клянемся друг другу в вечной верности. - Я покидаю ее. - Меня будит посланец, принесший вызов на поединок от Куивервита. - Я встречаюсь с ним, сражаюсь и побеждаю его.
      Я поблагодарил его за совет, которому, однако, моя гордость и досада не позволяли следовать, и, как только он ушел, чтобы защищать перед друзьями и знакомыми мое доброе имя, я покинул дом и направился прямо в Большой зал.
      У дверей меня встретил слуга, который подал мне записку без подписи, оповещавшую, что мое присутствие нежелательно посетителям и я волен, во избежание недоразумений, развлекаться в будущем где угодно в другом месте. Такое решительное послание привело меня в ярость. Я нагнал слугу, вручившего его, и, схватив за шиворот в присутствии всех, пригрозил, что убью его, если он не скажет, какой негодяй дал ему такое позорящее меня поручение, дабы я мог расправиться с ним так, как он того заслуживает.
      Посланец, перепугавшись моих угроз и бешеных взглядов, упал на колени и сказал, что джентльмен, приказавший ему передать мне записку, был не кто иной, как брат Нарциссы, который в это время стоял в другом конце зала и разговаривал с Мелиндой.
      Я немедленно к нему подошел и в присутствии его дамы сказал так:
      - Зарубите себе на носу, сквайр: если бы не было причины, которая защищает вас от моего негодования, то я отколотил бы вас палкой там, где вы стоите, за самонадеянность, с которой вы послали эту грязную записку!
      При этом я разорвал записку, швырнул ему в лицо и, устремив на его даму гневный взор, заявил, что, к сожалению, я могу поздравить ее с изобретательностью только в ущерб ее добропорядочности и правдивости.
      Ее поклонник, храбрость которого возрастала лишь в соответствии с количеством выпитого им вина, вместо того чтобы ответить мне достойным образом, ограничился угрозой привлечь меня к суду за нападение и призвал в свидетели присутствующих, а она, раздраженная его малодушием и взбешенная моим сарказмом, громко заплакала от досады и огорчения, оповещая общество об оскорблении, ей нанесенном.
      Слезы леди привлекли внимание сочувствующих зрителей, которым она с большой злобой стала жаловаться на мою грубость, заявив, что, будь она мужчиной, я не посмел бы так с ней обращаться.
      Большинство джентльменов, предубежденных против, меня ранее, возмутились моим вольным обращением с ней, что видно было по их взглядам; но все они, выражая свои чувства, этим и ограничились, за исключением милорда Куивервита, сказавшего с усмешкой, что теперь моя вольная воля показать себя в истинном свете, ибо моя личность больше не вызывает у него никаких сомнений.
      Уязвленный этим обидным двусмысленным замечанием, возбудившим смех, я пылко ответил:
      - Горжусь, что в этом случае опередил ваше лордство!
      Он не ответил на мой выпад и с презрительной улыбкой удалился, оставив меня в незавидном положении.
      Тщетно я увивался вокруг некоторых знакомых, чья беседа могла бы рассеять мое замешательство; все бежали меня, как зачумленного, и я не смог бы вынести свое бесчестье, если бы мысль о верной и любящей Нарциссе не пришла мне на помощь.
      Я покинул арену моего унижения и, бродя по городу, очнулся от своей задумчивости, очутившись перед ювелирной лавкой, куда я вошел и купил кольцо с рубином в виде сердечка в оправе из бриллиантовых розочек, за которое заплатил десять гиней, намереваясь преподнести его моей очаровательнице.
      В назначенный, час меня ввели к моей божественной возлюбленной, встретившей меня, невзирая на все позорящие мое имя слухи, с великим доверием и нежностью; от мисс Уильямc она узнала вкратце историю моей жизни и пожелала услышать о ней более подробно, что я и исполнил с великой откровенностью, опустив, однако, некоторые памятные читателю события, которые ей, по моему мнению, не подобало слышать.
      Поскольку рассказ о моей жизни был только повествованием о несчастиях, слезы сочувствия струились из ее волшебных глаз все время, пока я рассказывал, а когда я кончил, она вознаградила меня самыми нежными уверениями в вечной любви. Она оплакивала свое зависимое положение, которое отдаляет мое счастье, рассказала, что в этот самый день, с разрешения брата, лорд Куивервит пил у нее чай и сделал предложение выйти за него замуж, и, увидев, как я был ошеломлен этим сообщением, выразила желание дать доказательства своей любви, сочетавшись со мной браком тайно, а в остальном положиться на судьбу.
      Я был потрясен таким доверием, но, не желая быть превзойденным в великодушии, восстал против прельстительного искушения ради нее и ее чести; тут же я преподнес кольцо, как поруку моей нерушимой привязанности, и, преклонив колени, призвал небеса обрушить проклятья на мою голову, если когда-нибудь мое сердце будет повинно хотя бы в одной мысли, недостойной любви, в которой я клянусь Она приняла мой залог любви и в свою очередь дала мне миниатюру со своим портретом, оправленную в золото, и также призвала небеса в свидетели и судьи ее любви.
      Когда мы обменялись взаимными клятвами, нас осенила надежда, и мы предались ласкам, какие только могла позволить ее невинность, я не замечал, как летело время и наступило уже утро, прежде чем я смог оторваться от моей возлюбленной. Мой добрый ангел предвидел то, что должно было произойти, и позволил мне насладиться своим присутствием в виду роковой разлуки, на которую я был обречен.
      Вернувшись домой, я немедленно лег спать и часа через два был разбужен Стрэпом, сообщившим мне с беспокойством, что внизу ждет лакей с письмом, которое он хочет вручить только в мои собственные руки. Встревоженный таким сообщением, я поручил моему другу провести его ко мне в спальню и получил от него следующее письмо, на которое, по его словам, надлежало дать немедленный ответ.
      "Сэр,
      Когда кто-нибудь оскорбляет мою честь, то, невзирая на слишком большое различие в нашем положении, я готов отказаться от привилегий моего сана и искать удовлетворения на равных основаниях. Я мог бы не обратить внимания на грубое замечание, сделанное вами вчера в Большом зале, если бы ваше самонадеянное соперничество со мной в более важном деле и сведения, полученные мною сегодня утром, не вызвали у меня решимости проучить вас шпагой за наглость. Итак, если у вас хватит духу поддержать то звание, на каковое вы претендуете, то вы не откажетесь последовать незамедлительно за подателем сего в укромное место, где вас будет ждать
      Куивервит".
      То ли любовь и ласки Нарциссы лишили меня смелости, то ли я проникся почтением к высокому сану моего противника, - не могу сказать, но никогда я не был столь мало расположен драться на дуэли, как теперь. Тем не менее, понимая, что мне нужно защищать доброе имя моей возлюбленной так же, как и свою честь, я тотчас же поднялся, поспешно оделся, прицепил шпагу, приказал Стрэпу сопровождать меня и отправился с посланцем, проклиная всю дорогу злую фортуну за то, что меня выследили, когда я возвращался от моего ангела, ибоименно так я мог истолковать полученные его лордством сведения.
      Когда я увидел моего соперника, лакей остановился, сказав, что ему приказано дальше не итти, я также приказал Стрэпу остановиться и пошел вперед, решив, если возможно, объясниться с противником, прежде чем начать поединок. Повод не замедлил представиться, ибо, как только я приблизился, он нахмурился и сурово спросил, что я делал сегодня рано утром в саду мистера Топхолла.
      - Не знаю, милорд, как отвечать на вопрос, заданный столь высокомерно и спесиво. Ежели ваше лордство будет рассуждать спокойно, вы не пожалеете о такой снисходительности, в противном случае меня нельзя принудить к какому бы то ни было признанию.
      - Отрицать бесполезно: я сам видел, как вы выходили из сада, - сказал он.
      - А кто еще видел меня?
      - Не знаю, да и знать не хочу, - заявил он. - Мне не нужны никакие свидетели, раз я сам видел.
      Обрадованный тем, что подозревает меня только он один, я попробовал утишить его ревность, признавшись в интриге с горничной, но он был проницателен, его нелегко было обмануть, и он заявил, что есть только один путь убедить его в истинности моего утверждения, а именно клятвенно отречься от всяких притязаний на Нарциссу и обещать, под честным словом, никогда не говорить с ней в будущем.
      Раздраженный таким требованием, я выхватил шпагу и воскликнул:
      - О, небо! Какое право имеете вы или кто-либо на земле ставить мне такие условия!
      Он также выхватил шпагу и, грозно нахмурившись, сказал, что я негодяй и обесчестил Нарциссу.
      - Негодяй тот, кто позорит меня таким обвинением! - в бешенстве вскричал я. - Она в тысячу раз более целомудренна, чем мать, вас породившая! И я буду защищать ее честь всей кровью моего сердца!
      Я бросился на него с жаром, но не скажу, чтобы с ловкостью, и получил ранение в шею, удвоившее мое бешенство. Он превосходил меня в хладнокровии и в искусстве владеть шпагой, благодаря чему парировал мои удары с большим спокойствием, пока я не израсходовал свои силы, а когда он заметил мою усталость, бешено меня атаковал. Но, убедившись, что я защищаюсь лучше, чем он ждал, он решил, при выпаде, схватиться со мной; его шпага вонзилась мне в камзол на уровне грудной кости и, пройдя между телом и рубашкой, вышла над моим левым плечом. Мне показалось, что его шпага пронзила легкое и, стало быть, рана смертельна; решив не умереть неотмщенным, я ухватился за гарду, бывшую вплотную у моей груди, прежде чем он успел высвободить острие шпаги, и, крепко держа ее левой рукой, нанес ему удар, целясь в сердце; но удар пришелся в плечо и острие вонзилось в лопатку. Разочарованный в моей надежде и боясь, что смерть помешает мне отомстить, я схватился с ним и, будучи гораздо сильнее, бросил его наземь, вырвал у него шпагу из рук, и так велико было мое волнение, что, вместо того чтобы вонзить ее, выбил ему эфесом три передних зуба.
      В этот момент наши слуги, увидев, как мы упали, бросились к нам на помощь, чтобы нас разнять, но, прежде чем они добежали, я уже вскочил на ноги и обнаружил, что моя рана, которую я считал смертельной, не больше, чем пустая царапина. Сознание собственной своей безопасности утишило мою злобу, и я осведомился о состоянии моего противника, который лежал неподвижно, а кровь текла у него изо рта и из плеча. Я помог лакею поднять его и, перевязав рану моим носовым платком, сказал, что она неопасна; затем я вернул ему шпагу и предложил отвести его домой. Он мрачно меня поблагодарил и, прошептав, что я скоро услышу о нем, удалился, опираясь на плечо слуги.
      Меня удивило это обещание, которое я истолковал как угрозу, и решил, что если он снова вызовет меня на поединок, я воспользуюсь благоприятной фортуной уже по-иному.
      Теперь только я имел возможность обратить внимание на Стрэпа, который от ужаса совсем обалдел. По дороге домой я успокоил его, уверив, что не понес никакого вреда, и объяснил, в чем было дело.
      Вернувшись к себе, я почувствовал, что рана в шею весьма болезненна и немало крови запеклось на рубашке; я снял кафтан и камзол, расстегнул воротник рубашки, чтобы легче было перевязать рану. Мой друг, увидев залитую кровью рубашку, решил, что я получил по крайней мере двадцать тысяч ран, вскричал; "О Иисус!" - и грохнулся наземь.
      Я остановил кровотечение корпией, наложил пластырь, счистил запекшуюся кровь, переменил белье и оделся, пока Стрэп лежал без чувств у моих ног; поэтому, когда он пришел в себя и увидел меня в полном здравии, он не поверил глазам.
      Теперь, когда опасность миновала, я был очень рад случившемуся, полагая, что все скоро станет известно и, стало быть, немало прославит меня в этом городе. Я был также горд тем, что некоторым образом оказался достоин любви Нарциссы, которая, полагал я, не осудит меня за содеянное.
      ГЛАВА LX
      Меня посещает Фримен, с которым я появляюсь в обществе и встречаю радушный прием. - За мной посылает лорд Куивервит, которого я покидаю в гневе. - Нарциссу увозит ее брат, - Я хочу пуститься за ним в погоню, но меня отговаривает приятель. - Играю в карты и проигрываю все свои деньги. Отправляюсь в Лондон. - Испытываю фортуну у карточного стола без всякого успеха. - Получаю письмо от Нарциссы. - Надуваю своего портного.
      Покуда я предавался этим размышлениям, слухи о дуэли каким-то неведомым путем распространились по всему городу. Ко мне пришел Фримен, выразивший удивление, что застал меня дома, так как ему сообщили, что лорд Куивервит умер от ран, а я скрылся из страха перед законом. Я спросил его, какова, согласно молве, причина нашего столкновения, и Фримен сообщил, будто ее приписывают возмущению лорда Куивервита моим ответом в Большом зале, каковую причину я и подтвердил, очень довольный, что на Нарциссу не падает подозрения. Фримен, узнав от меня о том, что мой противник вне опасности, поздравил меня, ибо, по его словам, такой исход лучше, чем что бы то ни было, мог подкрепить его мнение о моей личности, которое он старательно распространяет среди своих друзей, защищая меня.
      Вследствие этой его уверенности я пошел с ним в кофейню, где меня приветствовали многие из тех, кто избегал еще день назад; всех их очень позабавила дошедшая до их сведения история о французском кавалере Мелинды. В то время как я находился в кофейне, мне передали приглашение лорда Куивервита зайти к нему домой, если я свободен.
      Я незамедлительно отправился туда, и меня провели к его лордству, который лежал в постели. Когда мы остались одни, он поблагодарил меня в весьма любезных выражениях за то, что я столь умеренно воспользовался преимуществами, дарованными мне фортуной; вместе с этим он просил простить ему поступки, которые могли быть вызваны его досадой.
      - Мне очень хотелось бы, чтобы вы стали моим другом, - сказал он. - Но раз для меня невозможно отказаться от моей страсти к Нарциссе, я слишком уверен в ваших чувствах и знаю, что согласия у нас быть не может; поэтому я взял на себя смелость послать за вами, признать со всей искренностью, что я буду противодействовать вашему успеху у сей молодой леди, хотя обещаю подчинить это противодействие велениям чести и справедливости. Я считаю прежде всего необходимым заявить вам, что у нее нет независимого состояния, и, если вы даже добьетесь успеха в ваших искательствах, вас ждет немалое огорчение видеть ее доведенной до нищеты, когда у вас не будет средств ее содержать, а мне из достоверных источников известно об отсутствии у вас средств... Кроме сего, я должен сознаться, что, побуждаемый этими мыслями, я поделился в письме к ее брату моими подозрениями о том, что она питает к вам нежные чувства, и посоветовал ему принять соответственные меры.
      Крайне встревоженный и раздраженный этим сообщением, я сказал его лордству, что не понимаю, каким образом он может примирить этот поступок с заявлением о своем чистосердечии, и затем покинул его, охваченный смятением.
      На пути домой, где я надеялся, как обычно, получить вести от моей властительницы через мисс Уильямc, я был удивлен, заметив, что кто-то машет мне платком из окна мчавшейся мимо кареты, запряженной шестериком; приглядевшись, я увидел ехавшего верхом вслед за каретой слугу, в котором узнал по ливрее лакея сквайра. Я был как громом поражен при этом открытии и понял мгновенно что сие может означать. Я догадался, что этот сигнал был подан мне драгоценной ручкой Нарциссы, поспешно увозимой из города вследствие письма лорда Куивервита ее братцу и не имевшей иной возможности сообщить о своей беде и воззвать к моей помощи.
      Потеряв голову, я побежал домой, схватил пистолеты и в таком замешательстве, заикаясь, приказал Стрэпу достать почтовых лошадей, что мой бедный лакей, опасаясь новой дуэли, не подчинился моему приказанию, но побежал к Фримену, который, узнав о моих намерениях, тотчас же явился и трогательно заклинал меня рассказать ему о причине моей тревоги, вследствие чего я не мог ему отказать и заявил, что мое счастье улетело вместе с Нарциссой и я должен либо воротить ее, либо погибнуть. Он стал доказывать безумие такого шага и пытался отвратить меня от него всеми доводами, подсказанными дружелюбием и рассудительностью. Но все его аргументы не достигли бы цели, если бы он не заставил меня подумать, что я должен положиться на любовь Нарциссы и преданность ее горничной, которые найдут способ оповестить меня о своем положении; вместе с этим он напомнил мне о вреде, какой причинит доброму имени Нарциссы мой внезапный отъезд.
      Эти доводы убедили меня и утихомирили. Я появился на людях со спокойным видом и был принят в лучшем обществе; весть о моем несчастье распространилась, и мне выражали сочувствие; в то же время я имел удовольствие наблюдать всеобщее нерасположение к Мелинде, вынужденной поспешить с возвращением в Лондон, чтобы избежать пересудов и насмешек всех леди Бата.
      Хотя надежда получить весточку от моей возлюбленной поддерживала мой дух, но через несколько недель я стал очень тревожиться, когда ожидания мои не сбылись. Короче говоря, меланхолия и уныние овладели моей душой; и вот, сетуя на провидение, бывшее для меня злой мачехой и всегда мешавшее исполнению моих желаний, я в припадке отчаяния принял решение бросить все, что у меня было, на карточный стол с целью либо выиграть состояние, достаточное для независимой жизни, либо низвергнуться в нищету, которая заставила бы меня проститься с любыми надеждами, тешащими мое тщеславие и ныне причиняющими мне мучения.
      Побуждаемый этим роковым решением, я принял участие в игре и после нескольких поворотов фортуны выиграл к концу третьего дня тысячу фунтов. Но в мои намерения не входило останавливаться на этом, почему я и держал Стрэпа в неведении относительно моей удачи, и, продолжая играть, закончил свою карьеру, оставшись только с пятью гинеями, которые я также поставил бы на карту, если бы не постыдился спуститься от ставки в двести фунтов до такой мизерной суммы.
      После выполнения своего плана я пошел домой, удивляясь сам своему спокойствию, и сказал моему другу о несчастье с такой легкостью, что он подумал, будто я шучу, и отнесся к новости весьма хладнокровно. Но вскоре обнаружилось, что мы оба ошиблись. Я неправильно истолковал мою тупость как мудрую покорность, а он понял, что все это не шутка, увидев меня на следующее утро в страшном отчаяньи, которое он пытался хоть как-нибудь облегчить, утешая меня всеми средствами, находившимися в его распоряжении.
      Однако в одну из более спокойных минут я послал его заказать место в лондонской почтовой карете и тем временем уплатил свои долги в Бате, которые достигали только тридцати шиллингов.
      Не попрощавшись с приятелями, я отбыл в Лондон; Стрэпу повезло найти верховую лошадь, и мы прибыли в столицу, не встретив по пути ничего примечательного. Когда мы пересекали Бегшотхит, у меня возникло желание вернуть назад свои деньги, наложив в каком-нибудь столь же удобном местечке контрибуцию на пассажиров. Таково было в это время расположение моего духа, что я пошел бы на грабеж, настолько старательно я обдумал этот план, и рискнул бы головой, если бы меня не удержала мысль о позоре, сопутствующем поимке.
      Помещение, раньше мною занимаемое, было свободно, я снова снял его, и на следующий день пошел разыскивать Бентера, встретившего меня с распростертыми объятиями в чаянии получить свою долю по нашему условию. Но когда он узнал, что произошло, его лицо сразу изменилось, и он заявил с присущей ему язвительностью и досадой, что, будь он на моем месте, он не позволил бы фортуне вторично устраивать с ним такую же проделку и сразу же разделался бы с собой за свою неосторожность.
      Когда я попросил его объяснить смысл сего совета, он показал на свою шею, привстал на цыпочки и без дальнейших церемоний собрался удалиться, когда я напомнил ему о моей нужде и попросил вернуть взятые им взаймы пять гиней.
      - Пять гиней! - воскликнул он. - Ч-чорт! Если бы вы поступали благоразумно, вы имели бы теперь двадцать тысяч в кармане. Я уповал получить от вас пятьсот фунтов с такой же уверенностью, словно уже имел на них банковский чек, и по всей справедливости вы должны мне эту сумму!
      Такие вычисления мне не понравились и нисколько не убедили, и я настаивал на своем праве так упорно, что он переменил тон и заставил меня утихнуть, заявив, что не имеет и пяти шиллингов. Общая беда обычно создает доброе взаимопонимание; я был докучливым заимодавцем, а теперь опустился до положения клиента и попросил у Бентера совета, как возместить мои потери.
      Он посоветовал мне снова прибегнуть к карточному столу, где раньше мне так везло, и продать для этого мои часы. Я последовал его указанию и, вручив ему несколько монет, отправился в игорный дом, где проиграл все до последнего шиллинга.
      После сего я вернулся домой с отчаянным решением и, сообщив Стрэпу о моей участи, приказал ему заложить мою шпагу, чтобы я мог сделать еще одну попытку. Это верное создание, узнав о моем намерении, предалось жестокой скорби в предвидении нищеты, разразилось слезами и спросило, что я собираюсь делать после того, как истрачу ту небольшую сумму, которую он сможет получить, заложив шпагу.
      - За себя я не боюсь, - сказал он. - Пока господь сохранит мне здоровье и вот эти десять пальцев, я сумею заработать где угодно себе на жизнь. Но что станется с вами, у кого слишком мало смирения, чтобы унижаться, и слишком много требований, чтобы быть довольным...
      Тут я прервал его, мрачно сказав, что мне уж больше не понадобятся деньги, пока у меня есть заряженный пистолет. Остолбенев от ужаса при этом страшном намеке, Стрэп онемел на некоторое время, а затем разразился такими словами:
      - Да поможет вам господь в своей неизреченной милости отбросить это дьявольское искушение! Подумайте о вашей бессмертной душе... В могиле нельзя покаяться! О господи! Подумать только, до чего мы дошли! Разве нам не велено отдать себя на волю небес! Где же ваше терпение? Durum patientia frango... {Трудности преодолеваются терпением (лат.}.} Вы еще так молоды... Для вас есть еще столько хороших вещей в запасе... Accidit in ipuncto quid non speratur in anno... {В момент случается то, чего ждешь целый год (лат.).} Вспомните вашего дядю, мистера Баулинга! Может быть, он теперь плывет домой и тешит себя надеждой отыскать вас и оказать вам вспоможение? Да что там! Не приехал ли он уже? Ведь корабль вот-вот должен притти...
      Луч надежды осветил мою душу при мысли об этом. Я поблагодарил моего друга за своевременное напоминание и, пообещав ему не принимать решения до его возвращения, послал его в Уэппинг за сведениями.
      В его отсутствие меня посетил Бентер, который уже знал о моем проигрыше и сказал, что настанет день, когда фортуне надоест преследовать меня.
      - А вот кстати письмо для вас, - продолжал он. - Я получил его только сейчас, оно вложено в письмо от Фримена.
      Я схватил письмо и, увидев почерк Нарциссы, горячо поцеловал, вскрыл и прочел:
      "С большим трудом, тайком от окружающих меня соглядатаев, мне удалось улучить возможность и сообщить вам, что меня из Бата внезапно увез брат, извещенный о наших встречах лордом Куивервитом, которого вы ранили на дуэли из-за меня. Так как я совершенно убеждена в вашей чести и любви, то надеюсь, что о столь безумных доказательствах сего мне никогда не придется в будущем услышать. Меня так строго стерегут, что вам нет никакой возможности меня увидеть, пока подозрения брата не рассеются или по воле небес не произойдут какие-либо непредвиденные и благоприятные для нас события. А пока их нет вы можете положиться на постоянство и любовь
      вашей Нарциссы.
      P. S. Мисс Уильямc, которая заточена вместе со мной, шлет вам привет. Мы обе здоровы и тревожимся за вас в особенности потому, что вы не сможете передать нам в наше заключение ни письма, ни записки; по этой причине прошу вас воздержаться от такой попытки, которая ни к чему не приведет кроме того, что продлит наше пленение.
      Н."
      Это милое письмо принесло мне великое утешение. Я сообщил его содержание Бентеру и показал ему портрет Нарциссы. Он похвалил ее красоту и рассудительность и не мог не признать, что мне можно простить пренебрежительное отношение к мисс Снэппер, если мое внимание привлекло столь очаровательное создание.
      Я начал примиряться со своей судьбой и вообразил, что, если я смогу раздобыть средства на жизнь до приезда моего дяди, который, быть может, уже вернулся, то он поможет мне совершить нечто весьма споспешествующее моей любви и фортуне. Я посоветовался с Бентером о том, как добыть эти средства, и когда тот узнал, что у меня есть кредит у портного, он посоветовал мне взять у него два-три дорогих костюма и продать их за полцены торговцу на Монмут-стрит. Такое предложение меня напугало, ибо оно слегка походило на мошенничество. Но Бентер рассеял мои страхи, заметив, что через несколько месяцев я смогу поступить со всеми по справедливости, а пока моим оправданием является честность моих намерений. Я дал себя убедить такой уверткой, с которой согласилась скорее моя нужда, чем совесть, и когда оказалось, что о корабле, на коем отплыл мой дядя, нет никаких сведений, я привел в действие план Бентера и раздобыл двадцать пять гиней, если не считать тех пяти гиней, которые заплатил ему за совет.
      ГЛАВА LXI
      Я арестован. - Доставлен в Маршелси. - Встречаю в тюрьме моего старого знакомого, щеголя Джексона. - Он рассказывает о своих приключениях. Приходит Стрэп, которого с трудом удается утешить. - Джексон знакошт меня с поэтом. - Я восхищаюсь его беседой и талантом. - Глубоко скорблю о своей беде. - Стрэп находит место цырюльника.
      Но этот способ повлек через несколько недель последствия, мною не предвиденные.
      Какой-то актер, купив один из костюмов, выставленных на продажу, появился в нем как-то вечером на сцене, и, к несчастью, мой портной был в это время в театре. Он тотчас же узнал костюм и, подробно расследовав это дело, раскрыл всю затею, после чего явился ко мне, заявил, что очень нуждается в деньгах, и предъявил мне счет, доходивший до пятидесяти фунтов. Удивленный таким неожиданным обращением, я обошелся с ним нагло, выругался, спросил, неужели он сомневается в моей честности, заявил, что впредь буду более осторожен в выборе тех, - с кем имею дело, и предложил ему притти черезтри дня.
      Он повиновался и, придя снова, потребовал свои деньги, но, убедившись, что я вожу его за нос пустыми обещаниями, в тот же день арестовал меня на улице.
      Это событие не очень меня ошеломило, ибо оно положило конец тягостному ожиданию; но я отказался отправиться в дом предварительного заключения для должников, где, по слухам, было одно плутовство, и в наемной карете меня отвезли в Маршелси, сопровождаемого бейлифом и его помощником, которые были очень разочарованы и опечалены моим решением *.
      Тюремщик, заключив по моему внешнему виду о наличии у меня денег, встретил меня, повторяя по-латыни depone {Пожалуйте деньги! (буквально: внесите!)., и сообщил, что я должен уплатить вперед за комнату, в которой намерен проживать. Я пожелал взглянуть на помещение и за крону в неделю снял маленькую, жалкую комнатушку, которую в другом месте мог бы снять за половину этой суммы.