"Понимаю, конечно, - подумал Желяков. - Воровать много не дают".
      - Давайте грохнем Шлайна, - сказал Виктор Иванович, проникнувшись пониманием. - И будете квиты!
      - Маловато. Я хочу опустить полковника... Пусть Шлайна выгонят со службы с позором, пусть он придет к вам и попросится на работу, и вы когда-нибудь пришлете его ко мне связником. А я напомню ему о его подвиге... И заставлю ползать и лизать мои плевки. Только так и не иначе...
      Желяков протянул Праусу открытый шкалик и сказал:
      - Выпейте за это и успокойтесь. Дело, в общем-то, не стоит таких переживаний... Просто устали немного, видимо... Эх! Енть...
      Праус Камерон принял шкалик, поставил его на стол, открыл холодильник мини-бара и взял свежий.
      Обнюханный не стал потреблять, отметил Виктор Иванович. Наклонившись, спросил чмокавшего из узкого горлышка, как младенец из соски, Прауса Камерона:
      - Женщину упоминали. Зачем?
      Праус продышался и ответил вопросом:
      - Что значит - зачем?
      - Да, зачем?
      - Вам знакомо имя Шемякин, Бэзил Шемякин?
      - Нет.
      - Это наемник, работающий на Шлайна. Пока он на свободе, полковника не опустить.
      - Да кто это такой, енть?
      - Оперативник по контракту... Частный детектив, работал в Бангкоке. И там, и поблизости, Вьетнам, проклятущая Бирма, Гонконг, Австралия... Специализируется по взлому баз данных, кражам бриллиантов и жемчуга, перевозке и укрывательству наркотиков... Без политики. Этнический русский. Работает один, никогда в паре, не входит в состав резидентур, только задания по контрактам... Предпочитает устные. Однако нарушать и такой не посоветую... Внешне производит удручающее впечатление... Хромой, желчный, интересуется только гонорарами, которые безбожно завышает... Бухгалтеров из расчетной части за пару долларов доводит до нервного исстощения. Но прекрасно, подлец, работает, а потому, когда возникает серьезная проблема, его зовут...
      - Зачем вы мне это рассказываете?
      - Думаю, он где-то поблизости. Просто предупреждаю...
      - Жена, говорите, алкоголичка? - спросил Желяков.
      - Да, в клинике сейчас...
      - Какие у них отношения?
      - У Шемякина никого нет, кроме нее. Кажется, ещё ребенок... Но не думаю. Во всяком случае, он скрытен. И обставляет скрытность профессионально.
      - Через жену достанем. Прибежит на стенания... э-э-э... любимого существа. Я же рекомендовал любимое спившееся существо в клинику. Место известно. Дадим репортаж по ящику о страданиях в элитной клинике для алкоголиков, в качестве примера - мучения некой особы, лицо в слезах крупным планом... Вот, мол, какие безобразия. Назовем позаковыристей. И объявится... Он вам тоже нужен? Тогда достанем определенно.
      Праус Камерон запустил руку в боковой карман, вытащил конверт, вытянул пачку цветных фотографий, перебрал несколько, отделил две и протянул Желякову. Конопатенькая блондинка с привлекательным бюстом, обхватив коленки руками, сидела на пляже, подставив лицо с закрытыми глазами, судя по освещению, вечернему солнцу.
      - Не достанете, - сказал Праус Камерон. - Существо теперь на противоположном конце земли. Остров Фунафути называется. Мой агент прислал оттуда негативы этих отпечатков... Муж туда перевез. Вместе с сыном. Вот если к нему оттуда поступит сигнал о бедственном положении семьи... Все здесь бросит и улетит к ним!
      - Так в чем загвоздка?
      - Загвоздка в том, чтобы его обнаружить. Куда сигнал-то подавать?
      - Разве жена не знает?
      - Одностороння связь. Он возникает в телефоне, и все...
      - Легко это... Пусть постенает в трубку при ближайшем сеансе связи, сказал Желяков.
      - Мой информатор на Фунафути - только информатор... Жесткие действия исключены. Это не оперативный работник. Он по специальности колдун и лекарь.
      - Кто? - удивился Желяков.
      - Вроде шамана, только без штанов по причине жары... Но ваша идея заслуживает внимания, мне кажется... Ну хорошо, давайте суммировать, сказал Праус Камерон.
      Желякову слово понравилось. Он неторопливо сказал:
      - Коробки приготовлю через четыре дня. Шлайна в нужные руки передадут. Орла его, этого Шемякина, если объявится, обозначим и нейтрализуем. Рассчитываю разобраться с ним в течение недели.
      - Тогда расходимся? - предложил Праус. - Связь сохраняем через господина Алексеева из вашей фирмы?
      - Говорит по-английски и имеет опыт работы в южных морях... Могу послать на этот... как его... енть, остров...
      - Фунафути, - подсказал Праус Камерон.
      - Запомнил, - утвердил Желяков.
      В дверях он протянул Праусу принтерную распечатку. Под пометкой фломастером "Доверительно" шел текст:
      "Шефа БНД Августа Хеннинга видели в Гудермесе, куда он прилетал по приглашению российских коллег. Как стало известно, комитет бундестага по контролю над службами безопасности был проинформирован об этом загодя, но не нашел оснований для возражения. Причина визита - совместная работа по борьбе с терроризмом. Немецкая разведка, как и ЦРУ, поставляла русским, по их настоятельной просьбе, материалы по исламским фундаменталистским террористическим группам".
      - Это интересно, - сказал Камерон.
      Покойный агент ЦРУ Цтибор Бервида как раз и собирал "материалы по исламским фундаменталистским террористическим группам".
      Желяков только казался простоватым. Его информация многого стоила. Она предупреждала его, Прауса Камерона, как подельника и союзника: твои тоже здесь и смотрят, в том числе, возможно, и за тобой...
      - Относительно полученных от Хабаева фондов, - шепнул Желяков, хитровато сощурив глаза. - Здесь они разойдутся от меня по верхам... Но это исключительно для вашего сведения, господин Камерон.
      И, резко открыв дверь, прикрыл её за собой.
      Ветер, державший паруса, внезапно сник.
      Ловкач, победивший алкоголизм, знает о меченых долларах? Господи, да ведь тогда Желякову ничего не стоит прихлопнуть репутации всех, кого он ненавидит в России и за границей! Знает о нескольких свертках банкнот, замаранных его, Прауса Камерона, метой? Кто же кого только что переиграл?
      Следовало сосредоточиться.
      Праус бросил в мусорную корзину обнюханный Желяковым шкалик. Принтерную распечатку он смял, поджег от зажигалки и догорающей утопил в унитазе.
      Итак?
      Ваэль эль-Бехи подтвердил выход на него Риана д'Этурно, он же "капрал Москва", он же Бэзил Шемякин, который интересовался исключительно каналом выхода на вербовщика наемников для внешней охраны Горы. Непосредственно её чеченские хозяева Шемякина не интересовали. Так он выставляет дело. Это, конечно, ложь. Тип, заменивший Ваэля при гольферах, был, вне сомнения, ходячим магнитофоном.
      Если допустить, что информация о чеченской Горе и причастности к ней Желякова оказалась у Шемякина, это на руку ему, Камерону. Сам Шемякин её не использует, сведения о Горе ему ничего не дают, а вот отобранные им, Камероном, войдут составной частью в дело о масштабной операции по отмывке в будущих странах-членах Единой Европы "серых" и "черных" денег, аккумулированных на Северном Кавказе,
      А если предположить, что Шемякин сольет Шлайну полученную в Тунисе информацию? Тогда Шлайн станет для неё тупиковым загоном, поскольку обречен на изгнание со службы за несанкционированные действия, кончившиеся провалом. Никто его ни о чем слушать не станет.
      Подсовывая Шлайну утечку об отправке зацарапанных наличных с Раменского аэропорта, он, Праус, рассчитывал выманить полковника в горы и подвести под чеченскую пулю. Обстановка же складывается с большей выгодой... Туманные обстоятельства пленения и освобождения Шлайна чеченцами ставят его в положение, в котором он и сам пустит себе пулю в лоб. А чтобы поспособствовать этому, информацию, отнятую у Шемякина, можно подбросить в Москве кому следует, причем достаточно высоко. И тогда...
      И тогда все не так уж плохо.
      Оставалась смерть Цтибора Бервиды. Принадлежность чеха к ЦРУ, помимо работы в Спецкомиссии, и раньше просматривалась. Американская контора, вне сомнения, предпримет жесткое расследование. Шемякин, объявившись в Праге, сделал королевский подарок и Спецкомиссии, и ЦРУ. Во-первых, этот наемник Шлайна прикончил чеха, засыпавшегося на аресте Шлайна, чем помог снять проблему внутреннего служебного расследования обстоятельств несанкционированного и ненужного захвата в чеченский плен полковника ФСБ. И во-вторых, повесив на Шемякина смерть Бервиды, он, Камерон, превращает русского в преступника, подлежащего розыску и аресту в любой части света. В том числа и на острове Фунафути, где сейчас находится его семья...
      У ЦРУ самые длинные руки в мире. И все же не стоит отдавать им Шемякина. Неизвестно, какие отношения у тертого проходимца с этими ребятами. Наверное, следует дать знать на Фунафути колдуну, пусть посодействует желяковскому управляющему, когда он там появится... Как его зовут? Ну да, Алексеев...
      Этот ход прост. Шемякин привез с острова Фунафути в Россию образцы украденного у японской фирмы черного жемчуга - для преступного синдиката то ли в Москве, то ли ещё где-то, может, и на Кавказе. Об этом проведала московская резидентура Спецкомиссии. Не имея полномочий на оперативные действия на российской территории, она передала информацию об этом Желякову. Агент Желякова отправляется на остров Фунафути проводить расследование... Грязный Шемякин! До чего же грязный! Вот каких подонков возвращал на святую землю матушки-России полковник Шлайн! Но высшая справедливость существует. Агент Алексеев в пределах необходимой обороны убивает напавшего на него Шемякина, который подставляет под пули местной полиции и собственную семью, погибающую безвременно и безвинно.
      Ваэля эль-Бехи и троих его коллег в Тунисе, свидетелей ареста Бервидой полковника русской спецслужбы, можно убрать за пару тысяч динаров.
      Далее, зацарапанные электронной метой доллары. Не все так плохо, если хитрец Желяков каким-то образом пронюхал про эти метки на наличных. Он, Праус Камерон, даст информацию Специальной комиссии о наличных, которые начнут поступать на швейцарские и другие счета российских вкладчиков. Какой прекрасный список получится! Вот наглядный результат его, Камерона, блестящей работы..
      Праус включил телевизор. Показывали футбольный матч. Двоих нападающих кучка защитников снесла почти у ворот, но выкатившийся из толчеи мяч в одно касание вбил в сетку набежавший третий...
      Третий? Помимо Шлайна и Шемякина на их стороне есть третий?
      Праус Камерон невольно рассмеялся. Третий действительно есть. Подаренная Шемякину трость с набалдашником слоновой кости.
      В "Москвиче" с затемненными стеклами, припрятанном в Старопименовском переулке между двумя "Фордами", Филиппар спросил:
      - Макс, тебе иной раз не кажется, что Праус Камерон спятил, перепив пива в своей Чехии?
      Ортель, очнувшись от дремы, коснулся пальцами завитков вокруг лысины и пожал плечами. Его выслуга лет приближалась к максимальной, и он-то знал, в отличие от молодого Филиппара, что в мозгу кадровых сотрудников спецслужб с годами нарастает некая опухоль, которая угнетает те извилины, где у нормальных людей вырабатываются объективные оценки собственного положения и своих отношений с себе подобными .
      В общем-то, Филиппар выразил и его мнение. Маневры шефа перед встречей с московским шишкой своей наивностью демонстрировали некий сдвиг по фазе. Ну и что? Многими неприятностями, в которые приходится попадать оперативникам, они обязаны скорее глупости или шизофрении начальства, чем злому умыслу или предательству. Сколько ни устраивалось на памяти Ортеля разборок, причиной неудач, а то и провалов обычно оказывалась именно глупость.
      Он сказал Филиппару:
      - Возможно, но не в Праге. Еще в чреве матери. А это называется дурью.
      Ортель умышленно не уточнил, какой дурью. Он имел в виду властолюбие, но такие вещи не обсуждаются на уровне агентов Филиппара и Ортеля.
      2
      Огромный рыжий Жоржик, как привидение в замке, являлся к полуночи в спальню, точил ногти о ковер, несколько минут в раздумье сидел возле кровати, потом запрыгивал, гнездился под мышкой Ольги и ритмично рыдал. Мурлыкал. Шум прибоя слабо доносился в открытое окно. Ее не удивляло тепло в феврале. Они слишком долго прожили в Европе.
      Лев спал как убитый, уронив книжку на грудь.
      Ольга переживала странное состояние. Ее словно бы сносило по течению спокойных и тихих дней, не отличавшихся друг от друга. Возможно, потому, что она положилась на волю судьбы. Ничего не хотела у неё просить и тем более не желала ничего предугадывать. Если действительно суждено дождаться ребенка, сигнал о возможности которого она, кажется, получила... Если! Но лучше, конечно, дождаться наверняка, ещё недели две, и потом сказать Льву.
      Севастьяновы существовали в огромной вилле с двумя машинами и кучкой незаметной прислуги, предоставленной в их распоряжение. Согласно контракту с Хабаевым, дом переходил в их собственность после завершения Львом проекта по реструктуризации авуаров финансового имамата "Гуниб". Контракт как бы прятался внутри другого соглашения, так же как и само объединение или холдинг "Гуниб" прикрывало внешней, официальной оболочкой вторую, скрытую организацию. Перед ней Севастьянов имел устное обязательство обеспечить легальными - или с гарантированной перспективой легализации - текущими счетами полторы сотни квазифирм, как называл их Лев. Список этих "квази" передал ему генеральный директор "Гуниба" Хабаев, реальный хозяин всего и вся в холдинге. Устройство счетов составляло первую половину работы. Вторая, ещё более сложная, заключалась в разработке параметров налоговых деклараций этих "квази" в странах, где открывались их счета, чтобы минимизировать как сами налоги, так и возможный интерес к источнику средств, поступающих на них.
      Лев много работал, иногда приходя в отчаяние от действий приданного ему персонала. Тридцать восемь выпускников высших бухгалтерских курсов неизвестной ему частной московской Академии усовершенствования финансовых и банковских работников готовили под его руководством необходимую документацию по каждой из фирм. Лев жаловался, что если работа будет ползти такими же темпами, как последние две недели, вряд ли удастся её закончить к июню 2001 года, как планируется.
      Кроме виллы в Лазаревском, Лев получил трехэтажное старинное здание на Красноармейской улице в Сочи, перестроенное по последнему слову архитектурной техники и дизайна в офисное помещение, напичканное оргтехникой. Чудо-техникой, как говорил Лев Ольге. Компьютерные мониторы, все до единого, были на жидких кристаллах... На втором и третьем этажах размещались зимние сады, где среди пальм, кактусов, искусственных водопадов и каменистых горок проводились совещания и семинары.
      Тридцать восемь человек просиживали за работой по восемнадцать часов с перерывами каждые два часа на двадцать минут. В эти двадцать минут полагалось посетить два места - туалет и спортивный зал, где сотрудники разминались, отрабатывая приемы боевого единоборства. Пять раз в день прерывались и для намаза. Однако молитва считалась факультативной. Некоторые носили крестики.
      Ольга чувствовала, какую ответственность взвалил на себя Лев. В сущности, он спасал какой-то родовой или племенной строй, закосневший на юге России. Пытался вживить его во что-то, этим племенам и родам совершенно, возможно, ненужное. Опасно рвал изоляцию вокруг полутора сотен состояний, принадлежавших семьям, которые сумели их заполучить, но не знали, как сохранить на будущее. Богатства и новый стиль потребления поставили их лицом к лицу с международными банками, расчетные правила которых не стыковались с древними "понятиями" новых людей и новой администрации Северного Кавказа и юга России. Люди из джунглей "серого" и "черного" нала искренне полагали, что счет в заграничных банках, как и дома в российских, - вроде мешка с ракушками, которыми принято расплачиваться внутри племени и рода. В Цюрихе, скажем, удостоверения инвалидов, ветеранов войны или труда, депутатские корочки, дипломатические паспорта с гербами Калмыкии или Адыгеи и прочие бумаги в этом духе оказались никчемными, пачки долларов впечатляли лишь барменов и прихлебательниц, золотая цепь вокруг шеи оборачивалась клеймом, а оружие накликало беду. Приходилось нанимать каких-то консультантов, юристов... Деньги на заграничных лужайках превращались в необъезженных скакунов.
      Знакомство с личными делами выпускников финансовой академии расстроило Севастьянова. Чтобы вырастить будущих "спасателей" новых состояний, Хаджи-Хизир Бисултанов, кадровик холдинга "Гуниб", посылал на учебу недоучившихся курсантов высшей школы государственной безопасности Республики Ичкерия, прекратившей существование пять лет назад. Дабы не обижать их "альма-матер", Лев на первом же совещании с новоприбывшими клерками произнес обличительную речь в адрес родственной организации. Сказал, что бывшие сотрудники бывшего КГБ, взявшие под контроль российский бизнес, в сущности, полуграмотны. Они знают, как собирать поборы, а едва дело доходит до банков и финансов, пасуют. Ясачное племя. Племя, у которого сгнивает накопленное добро. Более шестидесяти тысяч счетов "красных директоров" за рубежом блокированы. Вывезенная с глупой радостью пожива канула в "Бермудском треугольнике"...
      Вопрос после выступления задали только один: о национальной принадлежности банка с таким красивым названием.
      Севастьяновы всегда обедали вместе. За своим кабинетом на Красноармейской Лев располагал двухкомнатной квартирой, на кухне которой распоряжалась молчаливая родственница Заиры.
      Приехав на Красноармейскую за час или полтора до обеденного перерыва, Ольга сидела в зимнем саду на третьем этаже и что-нибудь читала. Если там же шли занятия или проводился инструктаж, её просили не беспокоиться и продолжать, если угодно, чтение. Ее удивляло, что молодые и средних лет кавказцы между собой говорят по-русски. Чеченским пользовалась охрана, люди более старшего возраста и, видимо, не слишком грамотные. Поражало и деликатное отношение к ней как к женщине. Восток, во всяком случае чеченский, рыцарскими манерами и тактичностью опровергал расхожую репутацию "пляжных" кавказцев.
      Однажды, сидя с книгой в сторонке за водопадом, Ольга прослушала лекцию о шпионаже. Пожилой русский господин изложил, как он объявил, великие принципы поведения нелегалов - строгое разделение на изолированные ячейки, постоянная смена псевдонимов, децентрализация, поскольку сосредоточение связей на одном человеке рано или поздно выдает его, а стало быть и остальных. Изложил господин и технику абсолютной изоляции между отправителями информации, которых он называл по старинке "пианистами". Особо выделялись меры предосторожности: не носить оружие, которое выдаст при рутинной проверке, не пользоваться личным автомобилем, жить на окраине или в пригороде, где слежка выявляется легче, не получать почту, объем которой вызовет раздражение почтальона, и не передавать документы из рук в руки без маскировки их газетой или, скажем, спичечной коробкой. Искусство контактов тоже сводилось к немногим правилам. Встречи полагалось проводить по воскресеньям и праздникам, когда наружное наблюдение ослаблено, в банальных местах - аптеках, продовольственных лавках, у зубного врача - и, что особенно важно, соответствующих сезону, то есть не на пляже в январскую стужу...
      Господин предлагал забавный критерий годности человека для финансового шпионажа. Следовало во время бритья посмотреть себе в глаза в зеркале и сказать: "Любой, кто обманывал жену, утаивая деньги и занимаясь сексом на стороне, и сумел это скрыть, подходит для работы". Право на такое заявление полагалось, конечно, заслужить. Вряд ли это давалось с трудом людям, чья мораль и религия, насколько знала Ольга, допускали многоженство...
      Так прошел январь и начался февраль 2001 года.
      Руководство "Гуниба", в которое входила и Заира Тумгоева, на три дня уехало в Тунис. В их отсутствие Лев Севастьянов исполнял обязанности генерального управляющего. Саид-Эмин Хабаев вернулся мрачноватым, прослушал короткий доклад о ходе дел и поинтересовался, не беспокоили ли в эти три дня из Москвы. Затем уехал в Адлер. На языке условностей - на юг Чечни, в Гору.
      Снова стала появляться Заира.
      Как формальная хозяйка виллы в Лазаревском, она приезжала через день или на третий. Катала Ольгу по окрестностям. Они ездили вдоль побережья, обычно между Адлером, Сочи, Дагомысом и Лазаревским, реже наведывались в Туапсе и только дважды в Новороссийск. Обычно осматривали по пути бутики. Заира, заняв чем-нибудь Ольгу с продавщицами, исчезала на пять-десять минут в конторе магазина или павильона. Любой товар отпускался без денег.
      Крутя баранку на серпантинах, Заира в деталях рассказывала про места, которые проезжали. Перемещались обычно на "Лендровере", без водителя, и Ольга не раз замечала, как инспектор ГИБДД, едва машина минует пост, тащил из полости на бронежилете рацию. Передавал под опеку следующему на трассе?
      В солнечную погоду они несколько раз забирались в глухие ущелья по горным грунтовкам, которые, все как одна, вели к шашлычной или ресторану. Это считалось модным и называлось "джиппинг". Вкуснее кормили в таких местах, куда можно было добраться только на дорогой и мощной машине. Места назывались выспренно, скажем, хилый водопадик неподалеку от Красной Поляны именовался "Пасть дракона". Однажды они совершили долгую пешую прогулку по зимнему горному лесу. Заира легко сориентировалась в реликтовой самшитовой роще и уверенно выбрала нужное направление вдоль речки с зеленоватой водой.
      Такие поездки назывались "экскурсиями". Устраивались и "рубиловки": вой мотора в глубокой грязи, переползание с задранным в небо капотом через нагромождения камней, спуск на тормозах - с ломкой веток и обдиранием коры на деревьях - в сплошную "зеленку", за которой могла разверзнуться и пропасть...
      Заира словно растрачивала силы, оставшиеся невостребованными. Но никогда не допускала риска. Она двигалась вполне расчетливо. Реакция оказывалась мгновенной именно потому, что чеченка предвидела все до мелочей, казалась ясновидящей... Ольга, которая не испытывала комфорта даже на европейских дорогах, если рулил Лев, с Заирой чувствовала себя спокойно.
      Дважды они поднимались и на вертолете. Но не над морем. Заира уводила казавшийся хрупким "Галс" через горную гряду в сторону Краснодара. Коричневые пашни, едва прикрытые неглубоким снегом, рыжий с сединой бордюр вдоль сине-стальных речушек, скалы, которые высовывались так неожиданно, что Ольге казалось, будто Заира нарочно спикировала... Она приметила: чеченка редко смотрит вниз, не сводит взгляда с горизонта, будто спит и летает во сне. Но Ольга не боялась, хотя в Париже не рисковала смотреть с балкона на улицу - кружилась голова...
      Заира никогда не заговаривала с Ольгой о чем-либо личном. Неизвестно, имелись ли у чеченки семья или друг.
      Однажды, когда они смотрели по спутниковому телевидению передачу парада высокой моды из Ниццы, Заиру вызвали по мобильному, и Ольге показалось, что она отказывается от свидания, ссылаясь на необходимость заниматься гостьей.
      Когда переговоры закончились, Ольга сказала:
      - Заира, может быть, я вмешиваюсь напрасно... Но если я гостья, то, наверное, вправе сказать, что ни в малейшей степени не расстроюсь, если вы оставите меня, чтобы провести время с человеком, который вам... который вам интересен. Это справедливо, Заира?
      Она удивительно улыбалась. Очень спокойно. Глаза становились добрее, но не веселее, грусти в них не убавлялось.
      - Оля, в данном случае вы мое прикрытие...
      Значит, Заира не была замужем. Кто-то её настойчиво обхаживал.
      - А если он обидится?
      - Да нет, гостеприимство у чеченцев - инстинктивная традиция. Обошлось.
      - А не аукнется, когда отговорок наберется много, чем-то серьезным?
      - Чем, например? - спросила Заира.
      - Скажем, паранджой после замужества, - сказала Ольга. - Чеченцы ведь мусульмане... Ничего, что я сказала, как думала?
      Заира рассмеялась.
      - В Чечне паранджу скорее оденут на голубого... Оля, это клевета, что в горах женщина унижена. До пророка Мухаммеда, да благославит его Аллах и приветствует, женщин продавали, покупали или воровали, как скот. Закон кровной мести на них не распространялся. Родичи могли вас защищать, а могли и не защищать. Вы лично были бы собственностью вашего Льва... Просто вещью. Ортодоксы, правда, утверждают, что ислам не признает за нами бессмертия, подругой праведника в раю будет не женщина, которую он любил на земле, а гурия, эдакое райское существо... Так что ревнуйте Севастьянова заранее, на земле и до рая....
      - Но чадра-то существует! Помните, когда я приехала к вам, вы появились в шарфе, прикрывая лицо. Разве это не инстинктивная, как вы сказали, традиция?
      - Нет, здесь иначе... Женское лицо - святыня, это прекрасное творение, и суетные взоры, сказал пророк Мухаммед, да благославит его Аллах и приветствует, не должны касаться ее... Знаете, когда я ездила в Америку, в Сан-Франциско одна известная феминистка сказала мне, что рассматривает чадру как символ женской свободы. Даже в Иране феминистки считают её признаком женского равноправия. Нечего глазеть, если я не хочу!
      - А многоженство?
      - Да ведь пророк его не предписывал... Коран тоже, если хотите. Оно допускается как уступка мужской слабости, да и женской, чтобы избежать... как бы это сказать... ну, разврата, что ли...
      Они выключили телевизор и устроили в тот вечер совместную стряпню.
      Лев, приехавший с Красноармейской неожиданно рано - к самому ужину, а не после, как обычно, - одурело сказал с порога:
      - Дамы, одиннадцать банков мира приняли правила о проверке каждого крупного вклада при открытии счета, если речь идет о крупной сумме и вкладчик из страны, известной отмывом денег и разгулом криминала...
      Он чмокнул в щеку жену и, как должное, Заиру. Обе посмотрели друг на друга и рассмеялись.
      - Плакать нужно, а не радоваться, - сказал Лев.
      Заира и Ольга одновременно поцеловали его в обе щеки.
      - Почему такая любовь? - спросил он.
      - Мы несколько дней напряженно работали над проектом законодательной инициативы для думы, - сказала Ольга. - Весьма успешно, на наш с Заирой взгляд. Проявляем радость.
      - И приступаем к эксперименту, - сказала Заира. - Как это будет выглядеть в жизни...
      - Что именно? - спросил Севастьянов.
      - Заира объяснила мне увлекательный смысл многоженства, - сказала Ольга. - Я пытаюсь определить, что именно я чувствую, когда вижу, как она тебя целует.
      - И я тоже, если предположить, что целую вас, Лев, как вторая жена, продолжила Заира. - Один уважаемый джентльмен из местных отчаянно намекает, что готов на любых условиях взять меня в дом второй женой... Приходится на вас тренироваться, Лев.
      - Леди, - сказал Севастьянов, - вы обе должны знать, что в приличном обществе такое называется группенсексом. Учтите! И вообще... Это кавказский дом или мы живем в Голливуде? Где моя нагайка? Заира, одолжите мне одну чадру погуще из вашего набора, хоть ношеную, но погуще! Ольга определенно в ней нуждается, как я погляжу...
      Ольга внимательно смотрела на Заиру. Она улыбалась, глаза, кажется, тоже повеселели.
      "Господи, - подумала Ольга с щемящей тревогой, - как же она одинока... Какая же я свинья, что не замечала этого!" И сказала Льву:
      - Группенсексом занимаются несколько мужчин и несколько женщин. К данной ситуации это не подходит. Мы целомудренные матроны. Заира и я, мы вдвоем готовили этот ужин только для одного мужчины...
      - Смотрите, как разрезвились, - ответил Лев. - Того и гляди второго накликаете...
      3
      Утром следующего дня зазвонил аппарат внутренней связи на столе Севастьянова в кабинете на Красноармейской.
      - Хозяин, - доложил секретарь-охранник, - приехала Заира Тумгоева.
      - Проси.
      Севастьянов включил заставку на экране компьютера и встал навстречу гостье.
      Тумгоева, с гладко зачесанными за маленькие, чуть оттопыренные уши волосами, в серой брючной паре походила на предводительницу гангстерского синдиката из итальянского фильма "Крестная мать". Высокий, под кружевное жабо, воротник белой блузки почти подпирал её золотые серьги в форме змеи, заглатывающей собственный хвост. Символ бесконечности времени.
      "Господи, - подумал Севастьянов, - какие же у неё печальные глазищи!"
      Курила она коричневые сигарильо "Давыдофф". Фанерные коробочки из-под них попадались Льву на вилле в Лазаревском.
      Заира не любила, когда ей подставляли зажигалку с пламенем. Прикуривала сама и только от спички. Коробок держала в серебряном футляре. Севастьянов не курил, все это знали, и Заира положила на стол для совещаний рядом с деревянной пачкой-коробкой ещё и карманную серебряную пепельницу.
      Усаживаясь напротив посетительницы, Лев по инерции взглянул на табло электронных часов.
      - Мне нужно пятнадцать минут, - сказала Заира.
      - Вы хотите выселить нас с Олей из вашей виллы? - спросил Севастьянов.
      Он хотел пошутить, но получилось явно плоско. С чувством юмора у него вообще не ладилось, тем более что мыслями он ещё не вылез из расчетов, которыми занимался с утра. В нынешней его работе посетители только мешали.
      - Нет, определенно нет, - ответила Заира серьезно. - Лев, я хочу узнать правила открытия счета в швейцарском банке "Готард". Вы можете помочь?
      Севастьянов вернулся за письменный стол к компьютеру. Сверхтонкий ноутбук "Тосиба", антиударный, огнеупорный и влагонепроницаемый, выдал нужные сведения.
      - Вы хотите, чтобы я перекинул для вас на дискету? - спросил Севастьянов.
      - Наверное, я лучше разберусь, если вы переведете. Вам не трудно, Лев?
      Она вытащила из сумочки диктофон с микрофоном, походившим на приставку к подслушивающему устройству.
      - Включайте, - сказал Севастьянов. - Готовы? Итак, диктую... Счет в банке "Готард" можно открыть тремя способами. Первый. В присутствии сотрудника банка клиент лично заполняет карточку и ставит на ней свою подпись - как образец. Второй. Банк высылает своего сотрудника в любую страну. Сотрудник привозит карточку, которая заполняется клиентом в его присутствии, а затем эта карточка и другие документы отправляются в Швейцарию в банк "Готард" курьерской службой "Ди-Эйч-Эл"... И третий способ. В Швейцарию для открытия счета приезжает доверенное лицо владельца вклада. Это лицо должно быть рекомендовано банку "Готард" другим лицом, которое... это выделено особо... хорошо известно банку. После этого доверенное лицо открывает счет в присутствии представителя банка... Все.