Гольф с моджахедами

      Скрипящая память, которая не вернет счастливые дни, а несчастья из неё не вытравить.
      Это не мои слова. Юры Курнина. Напротив "Отеля на улице России" в бывшей трехэтажной казарме с единственной дверью и цифрой "1912" над притолокой он и доживал свои дни, выброшенный в 1975-м из Лаоса революцией, которой тщетно сопротивлялся на своем самолетике. После слепого полета и посадки под диктовку Юра не преодолел засевший в душе страх. Мне говорили, что с летчиками такое случается... Лаосцы иногда называли его "князь". Возможно, он и был им. Вдова Юры, лоснящаяся мулатка с обвисшим бюстом, по-прежнему обитала в доме напротив, но с новым мужем, оптовиком, фирма которого в переулке М'Барек у Центрального рынка называлась "Ганнибал"...
      Туда мне ещё предстояло зайти.
      Слим посчитал нужным отнести мою сумку в вестибюль.
      - До скорого, - сказал я ему. Он кивнул и пошел к выходу. Угол домотканого рядна из верблюжьей шерсти, накинутого поверх пиджака, почти волочился по ступеням гостиницы. На макушке Слима, оказывается, сидела приплюснутая скуфейка, которую я раньше не заметил.
      - Тридцать пять с половиной динаров за день, плата вперед, - сказала крупная туниска за конторкой. - Телефон, телевизор, ванная и завтрак.
      - Хорошо, мадам, - сказал я. - Пожалуйста, телефонный код города Сус...
      - Ноль три... Ваш номер шесть, второй этаж. Лифт справа от меня.
      Паспорта она не спросила.
      Комната, в которую я вошел, была темной. Створчатые ставни-жалюзи прикрывали широкую раму с бронзовой ручкой, которую я повернул, чтобы выдвинуть из пазов запорные стержни. Окно выходило на узкий двор, где под решетчатой оградой сохли выброшенные новогодние елки с обрывками лент.
      Вот куда вновь принесло.
      Телефон гольф-клуба в Сусе ответил, едва пошел сигнал вызова. Сообщение я получил неприятное: интересующий меня агент по продажам прогулок на стриженых лужайках за летающим мячиком уехал и появится завтра.
      - Завтра когда? - спросил я.
      - К полудню. Меня зовут Харудж, мсье. Может быть, я могу помочь?
      - Спасибо, - сказал я. - Где он может находиться в Тунисе?
      - Вы звоните оттуда?
      - Оттуда, - ответил я. - Это срочно. Личное... Я прилетел из Германии.
      - А, понимаю... Сегодня суббота. Он ходит к мессе. Может, вы застанете его после семи вечера в церкви Воскресения Христова. Знаете, это русская церковь. Скажите таксисту, чтобы отвез на авеню Мухаммеда Пятого. Рядом с банком... Иначе он привезет либо в синагогу, либо к грекам...
      - Спасибо, - сказал я и повесил трубку.
      Православные арабы существовали в Тунисе. И место, куда они ходили, по выражению неизвестного мне Харуджа, "на мессу", я знал. Принимая во внимание мою увечность, это минут сорок по бульвару Бургибы и ещё десять-пятнадцать минут после поворота налево на Мухаммеда Пятого.
      Я снова поднял трубку телефона, набрал номер мадам Ганнибал, бывшей "принцесс Курнин", и услышал, как она сказала мужу в записи на автоответчике:
      - Гэнни, я у массажистки, вернусь около шести. Поскучай немного...
      Дождавшись сигнала записи ответного послания, я ответил:
      - Это Базиль д'Этурно подслушивал. Я прикатил с острова Фунафути... Поищите на карте, возможно, это не займет много времени... Мне нужно повидаться с кем-то из вас. Я напротив, в гостинице, телефон 328-883, комната шесть. Может, поужинаем? Свободен для вас до шести и после восьми вечера.
      Я повесил трубку.
      Кроме Слима, мне мог понадобиться ещё один человек. У Ганнибала в конторе крутилось много подручных, в том числе и из охраны.
      Третий звонок я сделал в представительство "Аэрофлота". Завтра в полночь вылетал аэробус Ил-96-300, рейс из Сан-Паулу, в Тунисе промежуточная посадка. Прибытие в Шереметьево в 7.30 утра московского времени. Я попросил забронировать билет.
      - Запросто, - сказала дама. И, записав мое французское имя, отозвалась с похвалой: - Вы хорошо говорите по-русски...
      3
      Лет пять назад в Нарве эстонский констебль, листая паспорт, выданный мне Ефимом Шлайном для рабочего, назовем это так, проезда на "Вольво S40/V40" из Калининграда в Псков, спросил:
      - Следуете транзитом?
      Я кивнул. Он продолжил допрос:
      - Вы, кажется, умерли два месяца назад? Хотите, чтобы похоронили на родине?
      Он вернул бумаги, отдал честь и я уехал, лишний раз подивившись чухонскому чувству юмора. Когда в Пскове, сдав машину кому положено, я и сам полистал свой гражданский документ, пришлось уже не дивится, а хвататься за мобильный телефон. На 24-й странице паспорта под банковской отметкой об обмене 9 августа 1993 года старых рублей на новые стоял второй штемпель о том, что такой-то такого-то числа - действительно два месяца назад - умер в Первой градской больнице Москвы. Фотография на паспорте, стоит ли говорить, была моя, подлинная.
      Технические мелочи похожи на минные поля. Мелкая неосторожность или неосмотрительность взрывает при первом же контакте с теми, чья работа и заключается в том, чтобы отслеживать мелочи. И взорвет непременно, если охотник расставляет ловушки намеренно, гонит вас на минное поле мелочей или выманивает из укрытия, как гиену на падаль.
      В Праге я работал на чужой территории без предварительной подготовки и тыловой поддержки, однако получил через Милика опосредованную информацию, что нарвусь на перехват Виктора Ивановича. В Тунисе же я готовился к прыжку в туман, не ведая, с какой высоты и куда.
      Ваэль эль-Бехи, агент по продаже гольф-курсов, - православный араб и ходит в церковь, Праус Камерон знает о его связи с покойным Цтибором Бервидой... Вот и все, что мне известно о предстоящем контакте.
      Мягкая попытка вербовки, предпринятая Камероном перед границей между Чехией и Германией, могла означать переход к более серьезной, говоря профессиональным языком, разработке моей персоны в Тунисе. Десять тысяч долларов - мелочь. И расписка за них тоже мелочь. Подлавливать наемников на деньгах - все равно, что буддистов на сексе. Для первых наличные, а для вторых совокупление на шкале моральных оценок находятся где-то между приемом пищи и испражнением. К тому же Камерону нужен не я. Его цель Шлайн. Праус вполне, я думаю, разобрался, что я стремлюсь к одному вытащить Ефима. И он захочет, чтобы я вытащил его к нему в лапки...
      Какая же ловушка меня ждет?
      Давая покой ноге, я валялся на кровати и смотрел по телевизору передачу "Второй антенны" из Парижа. Словно нарочно - черно-белое кино про Ханой пятидесятых, бои в дельте Красной реки и бомбежки Хайфона. Конечно, показали проход легионеров, сдавшихся под Дьенбьенфу...
      Отец, а теперь и я, - мы всегда оказывались на проигравшей стороне. Всегда. Без исключений.
      Какая же ловушка уготована мне Праусом и Виктором Ивановичем в Тунисе?
      Успешной - для охотника - бывает прежде всего та ловушка, что не вызывает у жертвы никаких подозрений. Это первое условие. Второе: она ставится там, где её нельзя ни обойти, ни обезвредить, ни нейтрализовать. Учитывая мое внезапное появление в Тунисе, здешняя ловушка многоразовая, существует давно, и ею пользуются. Это третье условие.
      Наводка на агента по продажам гольф-курсов подпадала под все эти пункты.
      Героями, как говорится, не рождаются. Психологический эффект ловушек, в которые ещё не попался, ощутимо парализует. Мне доводилось бывать в роли охотника, и я хорошо знаю, что упертый и грамотный преследователь в состоянии довести будущую жертву до такого параноидального шока, что жертва сама является с чистосердечным признанием, не совершив ещё ничего плохого.
      Ожидание засады само по себе изматывает. Страшишься любого контакта, любого шага и, даже если все проходит хорошо, считаешь, что вот-вот наступит провал. Здоровый страх перерастает в патологию, естественный оборонительный инстинкт подавлен, и ты принимаешься себя же разрушать... Случается и худшее. Усталость вдруг притупляет чувство опасности. Становишься лунатиком на коньке крыши.
      Йозеф Глава на Алексеевских курсах ехидно говоривал, что тотемным символом спецслужб следует считать паука. Избравший ремесло шпиона уподобляется мухе, присевшей на его паутину. Он подползет однажды, этот паук, может, и не скоро, но подползет, он уже получил сигнал по паутинке, что лакомое блюдо готово, и явится, обязательно явится с пастью, полной кислотного желудочного сока...
      Профессор, читавший предмет "Разведка и контрразведка как факторы национального подсознания", умел внушать страх и отвращение к своему будущему у каждого из слушателей.
      Но он же говаривал: где черти спешат, ангелы боятся и шагу ступить. Суетные и торопливые, наплевав на страх, иногда, конечно, добиваются успеха. Но они не могут служить моделью. Англичане признаны лучшими разведчиками потому, что любая операция, какой бы короткой по времени ни предполагалась, спланирована ими заранее. Генетически, как утверждал Йозеф Глава. В отличие от американцев, русских, немцев и остальных, британцы занимаются профессиональным шпионажем пять веков. Они лучше других готовы для действий на уровне как подсознательного, в силу традиции, так и сознательного, то есть искусства разработки операций. И наносят удар в точно рассчитанное время, с заранее взвешенным балансом затрат, включая людей, и выгод.
      Равно и в контрразведке. Если механизм выявления проникновения работает не двадцать четыре часа в сутки или находится не в полном рабочем состоянии, шпион или террорист, сделав свое дело, исчезает задолго до того, как предприняты судорожные и поспешные меры. Остается чесать в затылке, разглядывая опустошенные хранилища своих секретов, или руины и трупы, оставленные террористами, и назначать служебное расследование вместо трибунала для злоумышленника...
      Дела, которые я получал от Шлайна, не давали расслабиться. Атрофия или утеря навыка мне не грозили. Но душа, видимо, изнашивается от страха, от изнуряющей мысли, что, если паук ещё не явился за тобой, то лишь потому, что не накачал желудочного сока.
      От покойного отца я перенял навык додумывать любую мысль до конца. У меня хватает честности сказать себе: я страшусь этой мысли, она ворошит во мне худшие опасения, и я не желаю додумывать её до конца... Так что я вполне привык, планируя операцию, принимать в расчет, среди прочих обстоятельств, смерть или долгую тюрьму. Но дело в том, что умрешь или исчезнешь для себя, а для близких и зависящих продолжишь жить. В этом-то и заключается весь ужас смерти или заключения. Наверное, поэтому в театре, именуемом разведкой, звездами, я имею в виду известными людьми, становятся лишь авантюристы, аристократы и психопаты, которым наплевать на личную ответственность перед семьей. Для них смысл жизни в другом: сцена обмена на мосту между двумя границами или аккуратного усаживания на электрический стул... Какая прекрасная картина!
      Серьезные артисты, а они всегда - незаметное большинство в разведывательной труппе, бесконечно занимаются деталями, чтобы слепить из них свой план и худо-бедно выстроить систему поддержки нападения и отхода. Я, наверное, из таких. Сочетание ученого и подлеца, которые вполне сотрудничают ради успеха...
      План у меня был, а кое-какую систему поддержки, мне кажется, я нащупывал для себя и в этом Тунисе.
      Пока я предавался таким размышлениям, поглядывая, как на телевизионном экране маленькие азиаты в сандалиях из автомобильных покрышек и с тяжелыми для них карабинами гонят оборванных пленных европейцев, зазвонил телефон на столике у окна.
      - Это я, привет, капральчик! - пискнула вдова Юры Курнина, имя которой я все ещё не мог вспомнить. Звучало вроде "джакузи", а как точно - убейте, не помнил.
      - Я тебя обнимаю, куколка! - сказал я. - Как живешь? Как Ганнибал?
      - Ганнибал перекачал твое послание с автоответчика у нас дома на свой мобильный... И я его застукала за этим занятием в машине у салона, откуда вышла напомаженной и в новой прическе... Хочешь посмотреть?
      - И потрогать тоже... Мужчина Ганнибал правильно делает, что подслушивает твои телефонные контакты, крошка! Итак?
      - Итак, я передаю штуковину Ганнибалу...
      - Привет, капральчик, - сказал Ганнибал. - Ужинаем в девять вечера, являйся в ресторан "Джерба" на Карфагенской улице. Найдешь?
      Мне нравилось помнить экзотические места в разных городах.
      - Всего два окна, пластиковый козырек и бордюр у трамвайной линии, через который на машине не переедешь. Возле станции "Барселона"... Так?
      - Договорились, - сказал он. - Что еще?
      - Еще человек христианского вероисповедания. Один. На вечернюю службу в православной церкви на авеню Мухаммеда Пятого, возле банка... Пусть придет и молится. После службы приметит араба, с которым на выходе будет разговаривать европеец. Мне нужно знать, куда пойдет и что будет делать до завтрашнего дня, вплоть до отъезда из Туниса в Сус, православный араб, с которым я переговорю... И на чем он уедет - на поезде или автомобиле. Если автомобиль...
      - Сообщить тебе номер, - сказал Ганнибал. - Сейчас пятый час. Поздно... Если поработает женщина, католичка, согласен?
      - Ты настоящий друг, - сказал я. - Назначь ей сам почасовую оплату. Я возмещу...
      - Возместишь и с комиссионными для меня... И вот ещё что. Какой, ты говоришь, храм, православный? Есть два в городе. Греческий и русский. Так какой?
      - Русский. На Мухаммеда Пятого.
      - Записано... Будешь ещё говорить с Дзюдзюик?
      Ну вот и напомнил имя вдовы и жены, подумал я и сказал:
      - Поцелуи и поцелуи! Мне бежать нужно...
      Я старался подражать британской школе в интерпретации Йозефа Главы. Кое-какой план и систему поддержки я родил.
      Пора было и на молитву.
      Опираясь на палку, я тихонько выскребся, иначе не скажешь, из гостиницы. Когда я сворачивал с улицы Шарля де Голля на просторный бульвар Хабиба Бургибы, начинало темнеть.
      В сумерках, если напрячься, в столице любой бывшей французской колонии можно представить себя на бульваре другой такой же. Я любил Сайгон... Особенно под вечер, когда мы трое - отец, мама и я - шли на работу в гостиницу "Каравелла" по авеню Шарнэ, на которой волнами зажигались лампионы, а между камфорных и тамаринговых деревьев загустевали фиолетовые тени. На рассвете они истаивали во влажной духоте, бульвар казался загаженным, оборванцы, дремавшие на газонах, походили на кучи мусора. Харбинские балалаечники, прощаясь, один за другим исчезали в протухших переулках... Днем мы спали, и город я толком рассмотрел только пятнадцать лет спустя, болтаясь по улицам и бульварам, которые не узнавал. Новые дома, вместо французских - вьетнамские названия, и я в дурацкой форме, с карманами, полными странных денег - по цвету и форме гибридов пиастров и долларов.
      Я давно не бродил просто так по какому-нибудь городу. И теперь выжимал все возможное для глаза и слуха из тунисских Елисейских полей - бульвара Хабиба Бургибы. Глазел на освещенные зевы кафе и ресторанов, на подсвеченные этажи гостиниц над сплошным строем каштанов, на привлекательных женщин и франтоватых мужчин, с удовольствием ощущая, как и сам становлюсь капелькой этого пузырящегося коктейля. В лавке "Прилавок средиземноморских благостей" я купил кулечек орехов, обжаренных в масле и покрытых медовой глазурью, и вдруг вспомнил, как канючил банановое мороженое с лотков на велосипедных колесах на вечерней авеню Шарнэ. Мороженое возбранялось: неизвестно, из чего намешано... Понос, как и наши "плохие" документы, таил опасность: утрату мобильности и расходы на лекарства.
      Новгородский стиль православного храма на авеню Мухаммеда Пятого на удивление гармонировал с четырьмя кряжистыми пальмами и банковской стеклянной высоткой, расчерченной в клетку стальными рамами.
      Служба уже шла, когда я вволок негнущуюся ногу по крутой лесенке на паперть и вошел внутрь церкви. Притвора в ней не устроили, наверное, из-за тесноты. Электричество вполнакала и огонь дешевых стеариновых свечек высвечивали восемь-десять спин, в основном, женских. Молились на коленях. Некоторые - постелив на цементный пол коврики, вроде тех, которыми пользуются в мечети. Батюшка в подпиравшей стриженый затылок ризе простирался впереди всех перед амвоном.
      Никто не оглянулся. Перекрестившись, я приступил к осмотру паствы. Объект в синей куртке с английской надписью на спине "Сусский гольф-клуб Эль-Кантауи" горячо молился под лампадкой у правой солеи. Спортивная подготовка помогала ему сгибаться и разгибаться без видимого усилия ещё раза три, после того как все делали один поклон. Но его лица я не видел. Только дужки от очков.
      Батюшка исполнял обязанности и дьякона, а служкой выступала девочка лет восьми - в облачении, вероятно, придуманном священником же. Присмотревшись, я заметил, что подсвечники сделаны из снарядных гильз от башенных орудий, вынесенных, вероятно, восемьдесят лет назад с боевых кораблей, пришедших в Бизерту. Среди икон, как и повсюду у православных на чужбине, преобладал Николай Угодник...
      День за узкими окнами погас окончательно. Время от времени выключали и без того скупое электричество, светили только свечи и лампадки перед иконами. Мистический мирок, занесенный в Африку из заснеженной России... Девочка протянула мне свечу. Начиналась панихида.
      - Как тебя зовут? Ты чья? - тихо спросил я по-русски.
      - Галя... Дочь батюшки.
      - Попроси на меня не пенять, что я на ногах молюсь... Не гнется одна.
      - Вас Господь простит.
      На медном подносике, куда я положил деньги за свечку и на храм, надписью под старославянскую кириллицу значилось: "Эскадренный миноносец "Жаркий".
      Я помолился, по грешной привычке, особняком:
      - Заступник мое еси и прибежище мое, Бог мой, и уповаю на Него. Яко Той избавит тя от сети ловчи, и от словесе мятежна, плещма Своима осенит тя... Оружием обыдет тя истина Его. Не убоишися от страха нощного, от стрелы летящия во дни...
      Агент гольф-клуба встал с колен, положил несколько монет на поднос на столике в углу и попятился к выходу. Я аккуратно тронул рукав синей куртки.
      - Служба ещё не кончилась, брат, - сказал я агенту по-французски.
      "Проволочная" оправа его очков в форме бабочки выглядела женской. Стекла замутняли глаза, я их не видел в полумраке. Улыбка обнажила огромные десны цвета тухлого мяса. Будто он имел четыре губы. С узкими щучьими зубами между ними. Больше ничего примечательного. Никакое лицо. Совершенно спокойное. Он просто выжидал, что дальше.
      - Вас зовут Ваэль эль-Бехи?
      - Да. С кем имею удовольствие?
      В Тунисе я решил оставаться французом до конца поездки и сказал:
      - Риан. Я знакомый... назовем это так... Цтибора Бервиды.
      - А полностью?
      - Что полностью?
      - Ваше имя.
      - Риан д'Этурно.
      - Не слышал, - сказал он. И отвернулся.
      Поклонившись спине в ризе, он перекрестился и начал отступление к выходу.
      Опершись на трость, я наступил здоровой ногой на мягкую, возможно, замшевую, туфлю. Опять улыбка из четырех губ с щучьими зубками между.
      - Что вам угодно? - спросил он.
      - Ну хорошо, - сказал я. - Цтибор передал мне записку с Кавказа...
      - Какую записку?
      Мне показалось, что он не прикидывается. Ошибка с наводкой?
      - Хорошо. Зайдем с другого конца. Я знаю, что вы ездили на Кавказ и что вы числились в боевом отделении Бервиды, - сказал я.
      - Давайте выйдем, - ответил он. - Это святотатство - заниматься такими разговорами в храме Божьем.
      Ну вот и признание, подумал я.
      Никто из молившихся женщин не обратил на нас внимания, когда он открыл дверь. Ваэль видел, что я хромой, и мог уйти от меня быстрым шагом. Где эта распустеха, обещанная Ганнибалом? Может, оптовик никого и не нашел, в самом-то деле...
      - Кто вам сказал, что я здесь? - спросил Ваэль.
      С узенькой паперти перед дверью он почти сбежал, вышел через железную решетчатую калитку на бульвар и остановился, поджидая, пока я преодолею ступени.
      - Ваш коллега Харудж.
      - Нет... Про то, что я в Тунисе... и что меня зовут Ваэль эль-Бехи?
      - Цтибор Бервида.
      Ваэль думал. Знает уже, что Бервида убит, и взвешивает варианты своей реакции, или не знает и высчитывает, откуда и зачем я мог появиться? Бояться меня он никак не мог. Что сделает "псу войны" инвалид-иностранец?
      - Вы должны добавить ещё несколько слов от Цтибора, - сказал он.
      О Господи, он не слышал про смерть чеха, уже везение. Оставалось проверить его на Прауса Камерона.
      - Цтибор убит в Праге, - сказал я.
      Ни одна душа из церкви так и не появилась. Слежка проваливалась. Ганнибал не справился. Дзюдзюик отговорила? У него что же, до сих пор не завелось от неё секретов?..
      Ваэль молчал.
      - Хотите доказательств? - спросил я.
      Он продолжал молчать.
      - На руках у меня их нет. Но я видел, как его труп уплывал по каналу...
      - Кто? - спросил Ваэль. В его голосе я уловил тревогу.
      - Праус Камерон, - сказал я.
      - Кто это такой? Как это случилось?
      Он хотел спросить другое: "Я что же, могу оказаться следующим?"
      Нормально. Наемников, случалось, внезапно убирали одного за другим даже годы спустя после выполненной работы.
      Ликуя в душе, я понуро развел руками.
      Возможно, вполне возможно, что Ваэль эль-Бехи, или как там его звали, и в самом деле не встречал на своем путаном жизненном пути Прауса Камерона. И все же следовало очкастого проверить: не ловушка ли? Но кто это сделает?
      На противоположной стороне авеню Мухаммеда Пятого, разделенной двумя полосами пальм, я разглядел женскую фигуру в кожаном жакете и брюках.
      - У меня есть ваш телефон в сусской конторе, - сказал я. - Завтра в десять утра я позвоню.
      Оставалось впихнуть ему в глотку живца. И я добавил:
      - Нам следует объединиться. Работавшим на Кавказе. В меня стреляли вторым... После Цтибора. Его смерть спасла меня, я успел спрятаться в укрытие....
      Что-то задело его, и очень сильно. Я увидел.
      - Завтра в десять, - сказал Ваэль. - В десять я буду там.
      Согласно теории Йозефа Главы, природа не знала эволюции, человек возник одновременно с гориллой и шимпанзе, а потому разделяет общее бессознательное со стадами биологических родственников. В такси, которое везло меня в ресторан "Джерба" на Карфагенской улице, я предавался мрачным размышлениям о справедливости великой теории великого психолога. Он снова оказался прав. С точки зрения моральных принципов, произросших на почве, унавоженной коллективным бессознательным, мое место действительно между шимпанзе и гориллой.
      Глава девятая
      Иктисаб
      1
      В ресторане "Джерба" двухметровая лоснящаяся Дзюдзюик пролила несколько слезинок на мои залысины, пока я тыкался носом в её горчичное декольте, обнимая за ягодицы, поскольку талия мулатки приходилась на уровень моей груди. Оплакивала ли она счастливые дни с Юрой, свой ли новый брак, или меня, слоняющегося по белу свету, я уточнять не стал. Она вообще любила разводить сырость. Скажем, из-за того, что увидела во сне сэра Мика Джаггера в элегантном исподнем, а потом это оказалось не наяву.
      Пока мы поглощали рыбный кускус (11), креветочный брик (12), стейк из конины и на десерт арбуз под тунисское то белое, то красное, Ганнибал осветил под комментарии Дзюдзюик обстоятельства их "экстраординарно счастливого брака". В основе семьи сорта "экстра" лежал "экстремальный гуманизм и доброта необыкновенной женщины", которые, как я понял, выражались в том, что в постели она забирала всю власть по части механики и техники исполнения супружеских обязанностей.
      Когда Дзюдзюик, едва на сшибая прической люстры, ушла пудрить носик, Ганнибал трогательно сообщил, как он бесконечно благодарен Юре Курнину, поскольку Юра родился князем, да и умер им же, это во-первых, и как аристократ крови сформировал такую необыкновенную женщину, во-вторых. Мы помянули после этого Курнина "Столичной", а вернувшаяся Дзюдзюик, пока я ходил в туалет, потребила символическую, налитую незримо присутствующему Юре рюмку с кусочком лаваша на ней. Разгон был сделан, я попросил принести всю бутылку.
      Я, конечно, устал за предыдущие дни, и меня, что называется, занесло. Заказали и вторую бутылку "Столичной", с которой мы поехали, уже без Дзюдзюик, обсуждать состояние моего здоровья к знакомому врачу Ганнибала. Я возлежал с рюмкой на операционном столе, как древний римлянин на пиру, пока заспанный тубиб (13), прикладываясь к своей рюмке, чистил и зашивал подсохшую рану без обезболивающего укола (пьяным не полагается)... Тучный Ганнибал, сопя, сосредоточенно осматривал камероновскую палку с набалдашником. На мгновение меня даже охватило желание подарить ему пражский сувенир, но потом прошло. И зря. Если бы знать, какие сожаления по этому поводу предстояли в будущем...
      Выслушав на прощание у гостиницы высокие слова о счастье иметь друзей, с которым никакое другое, кроме любви, конечно, не сравнится, я, отвечая на комплимент, отметил профессионализм дамы в кожаном жакете возле церкви Воскресения Христова. Она верно выбрала наблюдательную позицию. Внутри тесного храма с горсткой прихожан интересующий меня человек, вне сомнения, обратил бы на неё внимание, пусть даже случайно, и зрительный контакт состоялся бы. То есть, дальнейшей слежке конец.
      - Твоя рана огнестрельная, верно? - поинтересовался Ганнибал.
      Я успокоил его, сказав:
      - Все в порядке, я привез её с собой. Никаких приключений здесь...
      Он посопел, о чем-то раздумывая, и спросил:
      - Знаешь, Базиль, Дзю рассказывала... То есть, ей Юра Курнин говорил, что ты в Легионе считался бешеным, имел прозвище "капрал Москва", вроде из-за жестокости, а теперь частный детектив и, говорят, чокнутый...
      - Чокнутый?
      - Ну, не в том смысле, что потерял разум. Готов потерять все, когда рвешься к цели... То есть, потерять все, кроме разума, так сказать... Ах, дьявол, как бы мысль выразить?
      Наблюдение показалось интересным, и я впал в глубокую задумчивость, вспоминая свои бесконечные потери в этой жизни.
      - Так вот, Базиль, - продолжил Ганнибал, - может, зайдем к тебе в номер, перекинемся парой слов, а? Я бы хотел обсудить одну вещь...
      - Буду рад, - сказал я. - Ты ведь не куришь, проветривать перед сном не понадобиться. Единственная проблема в том, что у меня нечего выпить, даже чаю...
      Толстяк вытащил из багажника своей "Симки" модели семидесятых годов литровую бутылку "Баллантайна" с нашлепкой беспошлинного магазина. Однако в номере мы к виски не притронулись. Ганнибал сел на кровать, а я - в кресло, между подлокотниками которого он не втиснулся бы.
      - Гоняешься за кем-то, Базиль? - спросил Ганнибал проникновенно.
      - Ищу, Ганни, - ответил я.
      - Это меняет дело...
      Диалог показался мне глуповатым даже для подвыпивших. Я сказал:
      - Я благодарен тебе за помощь, Ганни. Скажи, сколько. Я, разумеется, покрою абсолютно все расходы дамы в кожаном жакете. И комиссионные для твоей фирмы тоже. Она из твоего персонала?
      - Да нет... Частный детектив с лицензией, работает у меня по контракту на проверку персонала. Счет я, конечно, пришлю ...
      Бутылку мы не открыли, свои вопросы задали, ответы получили, а он тянул что-то, хотя встреча, как говорится, выдохлась.
      - Проблемы? - спросил я осторожно.
      - Ты меня поймешь, я надеюсь... Это личное и очень по-дружески...
      Ганнибал даже шмыгнул носом.
      - Предупреждение? Я куда-то не туда влез? Дама в коже что-то просигналила насчет интересующего меня человека?
      Он набрал в жирную грудь воздуха, выдохнул, словно перед дракой, и ответил:
      - Угадал, Базиль. Она звонила... Твой парень крутится возле кучки русских, которые собираются вложить очень большие деньги, совсем очень большие деньги, такие деньги, от которых даже голова не кружится. Эти цифры в ненаписанном виде представить невозможно. Поэтому... Так вот, значит... Если ты заявился, чтобы спугнуть эти деньги, я имею в виду этих людей, тебе объявит войну весь Тунис. И ты пропадешь. Против таких денег войны не выигрывают, если вообще начинают...
      Я положил ладонь на его колено, похожее на футбольный мяч.
      - Я никого не хочу спугивать... Почему ты спрашиваешь? Какой тебе-то интерес, Ганнибал?
      - Я думаю, что мой интерес ясен. Деньги идут сюда... Мы не виноваты, что они бегут из России. В Эль-Кантауи и вообще в развитие курортной зоны их можно вкладывать без обложения налогами в течение восьми лет! И ввозить без пошлин оборудование, стройматериалы, продовольствие, что угодно... Это район без статуса офшора, но со всеми привилегиями для капиталовложений, наилучшее, что можно представить... При новых тысячах и тысячах пар рабочих рук - столько же ртов, которые будут поглощать мои морские продукты в ресторанах, а кто победнее - дома, из пластиковой упаковки...
      - Ганнибал, - сказал я. - Меня интересует исключительно тип, за которым ходит твоя женщина. Тип мне скажет, где найти одного человека, и я отправлюсь за этим человеком в Москву. Люди, вокруг которых тип крутится в Эль-Кантауи, меня совершенно, ну совершенно не интересуют, как и их деньжата... Богатей и обеспечивай счастливую жизнь Дзюдзюик!
      Наверное, сказано было выспренно, да ведь позади были две бутылки "Столичной". Хотя, конечно, на желудок, полный яств, поглощенных до этого, но все же отрезвляющий кофе-то мы не пили. Мне вдруг ужасно его захотелось.
      - Поклянись, что говоришь правду! - потребовал толстяк.
      "После появления из ресторана оба вели себя возбужденно". Так говорилось в одном жандармском протоколе времен моих безумств в выходной легионерской форме - белое кепи, пристегнутые к плечам красные эполеты с бахромой, матерчатая перевязь поверх ремня под курткой...
      Я встал, змеюка, и, приложив руку к сердцу, изрек:
      - Клянусь памятью Юры!
      Ганнибал заорал:
      - Обнимемся, капральчик!
      Наверное, так бы и случилось, но в нагрудном кармане его твидового пиджака запищал мобильный телефон. Дзюдзюик нуждалась в гуманитарной помощи от одиночества в доме напротив...