Третья стихия

— Квест? — спросил озадаченный со сна Михаил.

— В каком-то роде. На Дагоссе она принята между женихом и невестой. Прежде, чем пожениться, невеста в течение года крутит хвостом, а жених должен лупить всех ее поклонников, доказывая, что он лучший.

Михаил молча ожидал продолжения, при этом в душе его уже начали зарождаться самые нехорошие предчувствия на предмет целостности своего второго глаза.

— У нас за барьером эта игра считалась нормой отношений между мужем и женой. Только в более жестоком варианте.

Михаил ждал. К черту догадки. Он поверит только собственным ушам.

— По правилам я должен тебя убить. Но, поскольку ты мой брат, я только предупреждаю: больше не подставляйся.

Все. Яснее некуда.

Михаил вскочил на ноги. Опомнился он только уже нависая над Петром, схватив его за грудки. В голове при этом высветилась какая-то генеалогически неправильная, но все же подходящая к случаю мысль: «Я тебя породил, я тебя и убью!»

— Так это ты?.. Аткина?..

Петр усмехнулся криво и сказал, дыхнув Михаилу в лицо, словно отставной дракон, убойным перегаром:

— Аткин знал. Все они знали. Сами нарывались. Бросали мне вызов.

Только теперь Михаил понял, что брат пьян.

— Выходит, что Аткин был не первым, да? — Михаил встряхнул брата. — А Заноза? Ты же его нарочно столкнул к этой твари! По твоей милости человек остался без руки! — То, что Заноза наверняка обзавелся уже новой рукой, не имело значения. Скалди ведь сказала, что рыба способна по-настоящему навеки сожрать Странника, и это значило, что Заноза спасся тогда только чудом.

— Ты меня достал, — устало произнес Петр. Взял Михаила пятерней за челюсть и оттолкнул. Михаил отлетел назад и упал спиной на кровать. Надо заметить, что Петрова женушка обошлась с Михаилом менее благосклонно — она-то кинула его не на кровать, а с кровати. Наверное, это у них семейное — швырять куда попало не угодивших им персон. То есть не швырять — этой чести они удостоили только Михаила, как ближайшего родственника. Других они просто убивали.

— Я тебя предупредил. Не подставляйся, — повторил Петр, поднимаясь.

— Карригана ты тоже уже предупредил?

Брат исчез из его комнаты, ничего не ответив. То ли он не услышал вопроса, то ли просто не захотел его слышать. Михаил и спрашивал не ради ответа. Это был просто удар ниже пояса — единственный жалкий удар, который он смог нанести Петру за Аткина и Занозу, за всех тех, кого он не знал, тех, что поплатились своими жизнями еще раньше, став жертвами матримониальной игры двух параноиков.

Михаил так и остался лежать, уставясь в сияющий потолок. Спать больше не хотелось. Мысли толпились в голове, наступая друг другу на ноги и толкаясь локтями, как люди у касс космопорта. Петр сказал, что все они знали и сами нарывались. Можно себе представить механизм этого «нарывания»: достаточно вспомнить, как это происходило у нее с Занозой. Или как сам Михаил «нарвался» незадолго перед визитом Петра.

Чем же, интересно, он ей так не угодил, что она решила подставить его на конвейер смерти, в который она превратила его брата? Что он сделал такого, чтобы она вынесла ему смертный приговор? А Заноза, на ком она повисла практически сразу? Красивый самец, жалко, если другим достанется? Или дело в чем-то, что объединяло их — Проводника и Странника? Может быть, всему виной был их талант? И причина в сознательной или подсознательной зависти к людям, умеющим делать то, что не дано делать другим? Если так, то… В команде имеется еще два таких человека. Карриган этой доброй супружеской чете явно не по зубам. Выходит, что теперь очередь Бола?..

Михаил резко сел. Прав он или нет, Бола в любом случае следует предупредить. И лучше сделать это прямо сейчас, немедля. Если уже не поздно. Что мешало Рейчел отправиться к Болу сразу отсюда? Ничто. Если только ярость: прежде, чем упасть в сюрреальные объятия Бола, девушке следовало немного поостыть.

Михаил вскочил с постели, наскоро оделся и пожелал попасть к Болу. В следующий миг он оказался на небольшом травянистом клочке почвы — примерно пять на пять метров жизненного пространства, — дрейфующем в прозрачном солнечном воздухе среди других таких же островков, сверху ровных, поросших травой, снизу землистых и с корнями.

Михаил стоял, оглядываясь и размышляя, куда в этом новом месиве мог подеваться Бол Бродяга. Хотя конечно — бассейн, спортзал, кинотеатр и так к далее… Мало ли какими удобствами «золотой рыбки» мог в данную минуту пользоваться Бол, покинув свою каюту. Михаил заколебался, стоит ли ему подождать Бола здесь или попросить «рыбку» перенести его прямо к Бродяге, где бы тот ни находился, рискуя нарушить его личный интим. А вдруг он уже с Рейчел? Как раз сейчас? Футбольным мячом в лоб бабахнула страшная мысль: «А ну как Петр его уже того?..» Но тут как раз высокая трава неподалеку от Михаила зашевелилась, и над ней галлюцинацией безумного гения о конце мира собрался Бол Бродяга.

«Живой!» — отлегло первым делом у Михаила от сердца. А потом еще больше отлегло, потому что, увидав еще раз перед собой воочию Бола, Михаил не смог представить себе способа, каким Петр мог бы расправиться с человеком, и без того уже существующим в состоянии разрезанности на мелкие кусочки.

— Привет, Бол! Извини, если разбудил, — начал Михаил, соображая, как бы ему подоходчивей объяснить Болу суть нависшей над ним угрозы.

— Привет! Да ты садись, не стой, — сказал Бол, приближаясь. — Молодец, что зашел. Сейчас чего-нибудь перекусить организуем.

— Я к тебе по важному делу, — сообщил Михаил, оглядываясь. Обнаружив возникшее за своей спиной кресло, он присел в него и продолжил: — К тебе тут случайно Рейчел не заходила?.. Прости — наверное, слишком личный вопрос… Но это важно.

— Хм, — сказал Бол, вырастив тем временем еще одно кресло напротив и между ними — накрытый стол. — Такой уж важный?

Михаил энергично кивнул — мол, можешь мне поверить.

— А в чем дело? Ну да, заходила недавно.

— Черт!

Вот ведь ушлая баба! Везде она успела!

— С ней что-то не так? — обеспокоился Бол. И в это время где-то рядом раздался голос Илли, такой близкий, словно она сидела с ними третьей за столом:

— Я на месте.

— Черт! — Михаил стал торопливо объяснять Болу: — Остерегайся Петра. Рейчел — это его жена, и между ними свои заморочки… Сейчас уже недосуг объяснять. Короче — будь начеку!

— А чего там объяснять, все понятно, — сказал Бол. — Только я ее не трогал.

— Я тоже ее не трогал. Но, не будь я его братом, он бы меня уже прикончил.

— Ну, пусть теперь меня попробует. Флаг ему в руки, — усмехнулся рот Бола, пребывавший на самом верху архитектурного ансамбля. Михаил в очередной раз подивился особенностям абсолютного языка: неужели Бол и впрямь упомянул про флаг или это прозвучало только в русской интерпретации фразы?.. — Бол между тем продолжал с досадой: — Жаль, перекусить не успели. Придется с собой брать.

Обе его руки протянулись над столом, одна подхватила бутылку, вторая — тарелку с каким-то горячим блюдом, и унесли их куда-то в глубины его разрозненного организма. Михаил запасаться не стал, поскольку голода пока не испытывал, да и не имелось у него таких карманов, куда можно было бы спрятать целую тарелку без ущерба для ее содержимого.

В зале управления они с Болом оказались одновременно. Остальные были уже тут. Карриган пребывал на своем прежнем месте: не исключено, что он так и просидел здесь все время, глядя на последнее кольцо дороги лангов в размышлениях о тщете всего сущего. Илли занимала соседнее с ним кресло.

Петр и Рейчел расположились по другую его руку, на спинках их кресел висело оружие — те самые причудливые лазерники из реальности третьего рода. Михаил едва скользнул по ним взглядом — состояние его в данную минуту было в самый раз для семейного скандала, вряд ли сейчас уместного. Он занял свободное кресло рядом с Илли. Бол усилием творческой мысли соорудил себе с того же края еще одно кресло. Карриган оглядел всех и обратился к Илли:

— Приступай.

Они замерли, уставясь в космическое пространство в ожидании радикальных перемен. С минуту ничего не происходило, и эта минута, как водится, показалась Михаилу более продолжительным отрезком времени, чем весь срок их пребывания на корабле. «Снизошла бы хоть до сообщения, куда собирается лететь, — думал он, чувствуя, что от напряженного вглядывания звезды начинают колоть глаза. — Как-никак, нам в ту же сторону». Висящее в пустоте древнее кольцо почему-то напомнило ему чеку чудовищной гранаты, укрытую в безмерных пространствах надежнее, чем в любых секретных бункерах. Миллионы, миллиарды лет висит эта чека на одном месте и ждет своего часа — когда придет кто-то, знающий заветный код, состоящий из ее точных координат. Придет и дернет. И тогда…

Пространство впереди внезапно вспыхнуло белым и голубым. Михаил прижался к спинке в суеверном ужасе бедового пророка: «Накаркал!..» Потом подался вперед. Лишь спустя пару секунд он понял, что оказался свидетелем не апокалиптического взрыва Вселенной. Просто чернота космоса сменилась мгновенно и очень резко обычным белым днем какой-то планеты, причем день этот, как выяснилось при окончательном наведении в глазах резкости, был даже не из самых солнечных. Но белым он являлся в прямом смысле, потому что там, где корабль вышел из… прыжка?.. Михаил понятия не имел, как именуется такой прогрессивный способ космоплавания. Но тем не менее: земля, расстилавшаяся под ними, была покрыта снегом, и там росли деревья. Много деревьев — целый лес: что-то очень похожее на елки, елки и еще раз елки. И так до самого горизонта.

— Если я не ошибаюсь, планета Дьюгарь. Родина лангов, — просветил Карриган всех несведущих.

— Брошенная планета, — невозмутимо уточнил Петр. Хмель с него, кстати сказать, словно рукой сняло.

Илли обернулась вопросительно к Карригану:

— И что теперь?

— Насколько я понял, ты захотела побывать на планете лангов. И еще ты хотела чего-то чистого до абсолютной белизны. Прошу прощения за такие сугубо личные подробности. Надеюсь, что это все — таки не полюс. Для начала попробуем здесь просто осмотреться.

Михаил решил, что он имеет в виду осмотр окрестностей — разведку, сбор информации, ну и все такое. Но тот, помолчав несколько секунд, сообщил:

— По информации корабля, разумной жизни под нами в радиусе пяти километров нет. На юго-западе имеются древние постройки. Там с большой вероятностью теплится разумная жизнь. Значит, двигаемся на юго-запад.

Не успел он договорить, как корабль уже воспринял приказ: лежащая перед ними зимняя панорама, накренясь, поехала в сторону, потом выровнялась и понеслась стремительно навстречу: корабль взял курс на юго-запад. Из-за горизонта бескрайним одеялом выплывал все тот же заснеженный лес. Вскоре прямо по курсу в воздухе образовалось золотое облако нечетких очертаний. Огибать это атмосферное явление Карриган, по всей видимости, не собирался, так что в конце концов они в него врезались и пролетели насквозь. По экрану забарабанил как будто бы крупный град.

Михаил вгляделся: облако оказалось стаей крупных насекомых, смахивающих на большекрылую золотую саранчу. «А может, это здешние пернатые? — размышлял Михаил, с любопытством разглядывая распластавшийся перед ним на экране крылатый силуэт, поминая попутно с грустью профессора Семиручко, путешествовавшего с ними инкогнито под летучим псевдонимом Попрыгунчик. — Вот бы кто сейчас порадовался!.. Саранча среди зимы роится! Это ж просто потрясающ-щ-ще! — Михаил поймал себя на том, что озвучивает мысленно реакцию Попрыгунчика. — Эх, Игнатий Рагволдович, героический бедовый профессор, истинный ценитель женских прелестей, лучший друг летающих „носорогов“, жив ли ты теперь? Если жив, то не поминай лихом!..»

Саранча осталась позади, а впереди среди лесов показалось большое темное нагромождение — не иначе как обещанные кораблем древние постройки с вероятной разумной жизнью внутри. Если они и были древними, то выглядели все равно очень и очень даже ничего себе. Михаил ожидал каких-нибудь величественных руин, но то, к чему они приближались с большой скоростью, было похоже на мощную крепость, построенную в форме ромба. В центре возвышалась огромная башня, широкие стены также были увенчаны тремя своеобразными башенками. Лишь когда корабль завис над крепостью, Михаил понял: то, что он издалека принял за три башни, было малогабаритными космическими кораблями, стоящими на специальных расчищенных площадках.

— Здесь, похоже, какая-то база. Неплохо устроились! — заметил Петр и прибавил, разглядывая сооружение внизу: — Не советую здесь садиться.

— Если вам интересно мое мнение, то мне тоже не нравится это место, — высказался Бол Бродяга.

— И мне, — сказал Михаил. Дело не в том, что крепость могла быть чьей-то тайной базой, где вряд ли будут рады незваным гостям. Как раз перед высказыванием Бола Михаил ощутил странный дискомфорт, вызвавший мгновенный ледяной озноб по всему телу, словно к нему прикоснулось что-то чужое и заведомо враждебное: сунулось осторожно, вкрадчиво и быстро, как будто изучая или пробуя на вкус.

— Хорошего в этом месте действительно мало, — не стал отрицать Карриган. Потом, поглядев искоса на молчаливую Илли, продолжил: — Но нам все-таки придется туда заглянуть. Я имею в виду себя и своего штурмана. Остальные могут остаться на корабле, я намерен перед посадкой отослать его на орбиту. — Последовало короткое молчание. Первым его нарушил Бол.

— Я остаюсь, — сказал он.

— И я, — присоединился Михаил. Он не колебался ни секунды: отправляться на орбиту, когда Илли пойдет в крепость, от которой за километр веет опасностью? Ну уж нет!

— Да не пошла бы к дьяволу ваша орбита! — заявил Петр. — Я хочу посмотреть, что за сморчки здесь окопались.

— Единогласно! — хмыкнула Рейчел, шутливо проголосовав поднятием руки.

— Идем на посадку, — подытожил Карриган, кажется, ничуть не удивленный этой неожиданной демонстрацией единства в команде, раздираемой внутренними противоречиями с самого момента своего образования.

Сразу после его слов Михаил ощутил, что кресло под ним пришло в движение, отъезжая куда-то назад и вправо, тот же маневр совершало с ним на пару кресло с Болом. Петр и Рейчел также куда-то поехали вместе со своими креслами. Одновременно окружающий их зал управления стал с потрясающей быстротой съеживаться, стены надвинулись со всех сторон, экран впереди уменьшился в десятки раз, обратившись практически в лобовое стекло, потолок приблизился на расстояние вытянутой руки. В результате перепланировки они оказались сидящими в три ряда, похоже, что в кабине небольшого аппарата. Причем Михаил с Болом попали во второй ряд, Рейчел с Петром — на галерку, в третий. Илли и Карриган, соответственно, занимали теперь два пилотских кресла, хотя ничего похожего на пульт перед ними так и не возникло. Михаил услышал, как Илли тихо спросила у Карригана:

— С ним все будет в порядке?

И догадался, что она беспокоится о похищенном ими с Земли человеке в капсуле. Не иначе как там — в смысле в сети — и впрямь проводил свой отпуск какой-нибудь член императорской фамилии, до сих пор безмятежный и так и не подозревающий о своем похищении с Земли любимой племянницей.

— Исключительно твоими молитвами, — серьезным голосом ответил Карриган на вопрос Илли. Затем Михаил ощутил легкий толчок, и его вжало в кресло. Пейзаж впереди накренился, горизонт уехал вверх, а крепость, заняв весь экран, стала быстро приближаться: спускаемый аппарат, бывший недавно залом управления, отделился от корабля-матки и шел на посадку прямо на широкую крепостную стену, следуя примеру уже стоявших там кораблей. Как только они сели — неподалеку, кстати, от одного из кораблей, — у челнока исчезли боковые стенки. Можно было подумать, что они просто стали прозрачными, если бы в кабине тут же после их исчезновения не воцарился подлинный собачий холод (от которого раздетому практически человеку сразу хочется завыть по-собачьи). Со всех сторон их окружали теперь застывшие голубоватые волны сугробов, и бороздить их в летних туфлях у Михаила не возникло, как ни странно, ни малейшего желания. Миха — ил, ударившийся в дрожь уже в самый момент исчезновения стенок, покосился впервые с некоторой с завистью на Бола: хорошо ему, наверное, — вон у него какая теплая воздушная прослойка между запчастями, на морозе аж видно, как она там внутри него функционирует, прямо как кровь по артериям.

Из кабины он, конечно, все-таки вышел, и все к остальные тоже; а куда деваться, раз уж прилетели? Правда, вот именно куда теперь деваться, было пока неясно. Справа — заснеженные лесные просторы, и слева — темная башня, при каждом взгляде на которую кожа Михаила, мерзнущая снаружи, покрывалась мурашками еще и изнутри, а между ними, как раз под ногами залетных гостей, — сооружение в виде стены, куда им необходимо было срочно отыскать какой-нибудь вход, чтобы не обратиться в ледяные скульптуры в течение ближайших же минут. Но заняться поисками входа им так и не пришлось — не успели гости сделать и шагу, как на стене объявились хозяева: в районе стоявшего поблизости космического корабля что-то загудело и заскрипело, словно там открывались какие-то двери, потом над снегами выросло шесть голов, а за головами появилось, понятно, и все, что к ним положено природой. Короче говоря, снизу к ним наверх поднялась платформа с шестью гуманоидами. Лангов среди них определенно не имелось: четверо из них были альтесками — людьми с ртутным цветом кожи и с желтым цыплячьим пушком, покрывающим у них ту область голов, где у нормальных людей растут волосы; одному не повезло уродиться кивром — невысоким, квадратным, с головой в виде большого бугра, вырастающего прямо из плечей, и с приплюснутым бородавчатым лицом болотного цвета; шестой оказался человеком — худощавым, сутулым, с глубоко запавшими бесцветными глазами и с такими же бесцветными волосами, неопределенного возраста, хотя пола-то определенно мужского. Одеты все шестеро были в свободные костюмы одинакового цвета — синие с серебром. И самое главное — то, что заставило Михаила даже временно позабыть про забористый мороз: альтески и кивр держали в руках лазерники, человек был вооружен пространственным резаком. Когда руки с оружием только вырастали вслед за плечами, над сугробами, Петр едва заметно напрягся — вот-вот исчезнет из поля зрения, — подобралась, взявшись за свою пушку, и Рейчел. Карриган, не оборачиваясь, сделал им короткий останавливающий жест рукой. И они остались стоять, где стояли, убрав за спины свои «автоматы», наблюдая явление нижних конечностей вооруженного отряда. Но Михаила все-таки немного согрела (правда, чисто морально) надежда, что разоружить данный отряд не составит труда для Петра в дальнейшем.

Когда шестерка окончательно воздвиглась над снегами, тот из них, что был человеком, качнул своим оружием и приказал громко на межгалактическом:

— Руки вверх!

«Поздновато он что-то про руки вспомнил. Пока они тут эффектно воздвигались, можно было уже раз десять в носу поковыряться», — думал Михаил, поднимая одновременно вверх свои окоченевшие руки. Остальные его спутники также подчинились команде, даже обе руки Бола всплыли из его теплых глубин, где они, наверное, грелись, и установились рядышком, как ушки на вершине у круто замешенного «зайчика». Михаил обратил, кстати, внимание, что кисти поднятых рук Илли были белыми и с синевой, почти как окружающий снег, и лицо ее на фоне сугробов почти не выделялось. «Эх, вот кого надо бы погреть! Обморозится же девчонка!..» — подумал Михаил, но соображений о том, как ее можно согреть, тем более — в сложившейся ситуации, так и не возникло.

— Подойти, встать на подъемник! — донеслась следующая команда от человека с резаком. Михаил, прежде чем двинуться через сугробы, оглянулся на аппарат: нельзя его было оставлять здесь так, открытым — присвоят ведь эти васильки! Но аппарат, оказывается, уже успел самостоятельно закрыться; снаружи он выглядел как непроницаемая зеркальная капля, висящая в нескольких сантиметрах над снежным настом. Поди-ка такую умыкни! Она от тебя мало того, что улетит, да еще на прощание обстреляет чем-нибудь. В том, что обстреляет, можно было не сомневаться, хотя на первый взгляд капля выглядела совершенно безобидно.

Они пошли по сугробам до платформы. Сугробы оказались глубокими, снег по дороге немилосердно набивался Михаилу в ботинки — то ли дело памятная манна! — впрочем, онемевшим ногам было уже почти все равно. Подошли к большому квадратному участку, свободному от снега, на котором стоял интернациональный отряд местных сторожей, и встали на него рядом с ними, как было приказано. Тут их первым делом с пристрастием обыскали, у Петра и Рейчел, само собой, сразу конфисковали лазерники. Не тронули одного только Бола, ограничившись пристальным совместным просмотром своеобразного «зайчика», наивно, видимо, полагая, что имеют дело с человеком (или кем там он был по их понятиям), которого можно пронзить взглядами насквозь.

Платформа тем временем пошла вниз, опуская своих пассажиров в шахту с каменными стенами. Стены эти сплошь были покрыты выпуклыми изображениями вроде фресок. Вверх уходили одна за другой настоящие картины, где присутствовали горы, моря, леса и разные животные — чудные и не очень. Имелись на картинах и изображения людей — самых обычных, как это ни странно, хомо сапиенсов, выписанных с большим мастерством и даже в некотором объеме. Створки наверху медленно сходились. Безоружные люди, вооруженные нелюди и окружающие их каменные картины погружались постепенно во мрак. Через несколько секунд после того, как темнота вокруг стала полной, подъемник остановился. А в следующий момент в глаза арестованным внезапно хлынул дневной свет и одновременно раздался грохот, сопровождаемый металлическим лязгом — как будто где-то рядом разматывались длинные железные цепи. Благодаря свету почти сразу стала ясна причина лязга и грохота: платформа стала теперь частью пола в большом помещении все с теми же каменными фресками на стенах; единственная стена без росписей, находившаяся прямо перед ними, как раз в данную минуту откидывалась наружу с помощью цепей; эта стена, оказывается, не ограничивалась потолком, а была гораздо длиннее, так как являлась перекидным мостом, соединяющим эту комнату с центральной башней крепости. Но это было только первое открытие шестерых добровольных — практически — пленников замка. Второе же заключалось в том, что вооруженная охрана, взявшая их в плен, исчезла, оставив пленников одних, ускользнув каким-то образом из помещения без единой двери — за исключением, разумеется, откидной стены-моста. И еще — третье: здесь хозяйничал все тот же дьявольский холод.

— Надо идти туда, — проговорила Илли слабым с голосом, кивнув на башню, и, обхватив себя руками, села на корточки. Кажется, она начала всерьез замерзать. Михаил, похерив к чертям все субординации, присел с ней рядом, обхватил за плечи и принялся тереть их ладонями. Она даже не противилась — совсем закоченела. С другой стороны к ней придвинулся Бол Бродяга и тоже частично окутал Илли собою, отдавая ей свое тепло. Как ни странно, но Карриган стоял все это время, словно самый отмороженный, уставясь неподвижным взглядом на открывшуюся перед ними зловещую башню, как если б она была Вавилонской. Петр и Рейчел не реагировали на мороз вовсе, даже не ежились в своих летних нарядах — Михаил что-то слышал о технике внутреннего самообогрева, очевидно, их в разведке и этому научили. Сам он в данную минуту просто забыл о холоде, его даже в жар бросило — так он испугался, что она замерзает здесь, прямо на его глазах. Вот тебе и вся техника самообогрева — страх, настоящий страх за другого, дорогого тебе человека.

— Штурман, у тебя есть еще энергоконцентратор? — оглянулся Михаил на брата, впервые называя его не по имени, а профессиональным прозвищем. Тот тряхнул головой отрицательно:

— К черту! Хватай ее и пошли в башню! Все равно здесь больше некуда деваться!

Михаил вдруг понял, что не одному ему эта башня внушает безотчетный ужас: сразу ведь было ясно, что отсюда их путь лежит теперь только в башню, но ни Петр, ни Рейчел, ни даже Карриган не торопились ступать на ведущий туда мост.

Михаил подхватил Илли на руки и первым пошел на мост. «К черту! Мы еще посмотрим, кто кого! И нас не так-то просто укокошить!» Оставаться здесь, искать других выходов — ни на что уже не было времени, потому что она замерзала прямо у него на руках. Когда он проходил мимо Карригана, тот наконец очнулся от своего столбняка, молча наклонился к Илли и, взяв ее руки в свои, дунул поочередно ей в обе ладони, не удосужившись объяснить Михаилу смысла своих действий. Затем ступил вместе с Михаилом на мост.

13. ЧЕЛОВЕК ЗВЕРЯ

Они опять вернулись ни с чем. Силы уже на исходе, скоро он уже не сможет подняться с трона. Но он даст им еще один шанс — последний. Это значит, что вновь предстоит ждать. Дни, быть может, недели. Если и на этот раз они прилетят без добычи, он отдаст их Зверю. Всех. Этих уже не жалко. Они стали слабыми, перестали приносить добычу. Раз так, то они годятся только в пищу Зверю. А значит — и ему. Зверь как всегда поделится с ним частью свежей силы, даст очередную порцию бессмертия. Его долю. И тогда он сам, как уже не раз бывало, отправится в путь. За новыми слугами — молодыми и сильными, за настоящими добытчиками для Зверя. Потому что иначе Зверь возьмет его. Силы, что ни день, тают, он почти уже не встает, и все потому, что Зверь голоден. Но последний шанс он им все-таки даст. И тогда уже скормит Зверю. Жаль, что в слуги годится не каждый. Иначе он никогда не выходил бы отсюда. Жил бы здесь вечно вместе со Зверем. Это единственное, чего он хочет. Жить. Жить вечно. Таково их соглашение. Заключенное слишком давно, чтобы стоило вспоминать о тех временах. Единственное, что он помнил отчетливо, — в это свою мечту о бессмертии и как он получил его, сумев вызвать Зверя и заключить с ним соглашение. Ведь только Великому дано было стать союзником Зверя. Зверь сделал его вечным. Он стал единственным Вечным Хранителем, которому не нужны наследники для передачи своего дара. Правда, существовала еще опасность, что Зверь в конце концов когда-нибудь пожрет и его самого… А в состоянии ли он его пожрать? Быть может, Зверь его просто запугивает — боится, как бы Хранитель не отправил его обратно в адскую тьму? Интересная идея! Давно уже не было таких свежих мыслей! Откуда они сегодня? Что-то творится за стенами башни. Да-да, что-то там приближается, и он это чувствует! Но хочет ли он этого?.. Да, хочет! И главное — этого хочет Зверь! Оно войдет сюда, чтобы никогда уже больше отсюда не выйти. Они объединятся, и сила Зверя удвоится, учетверится, она станет неиссякаема! Это будет уже не просто сила, это будет реальная власть!.. Над чем? Неважно! Зверь знает — над чем, он разберется. А значит, узнает и он, и он получит свою долю власти, иначе нельзя, ведь они со Зверем — одно, а скоро, быть может, и вовсе сольются в единое целое! Остается только немного подождать. Совсем немного…

14. ДВЕ СТИХИИ

Илли встала на ноги, когда за их спинами упала с гулким грохотом, словно погребальная плита, кованая дверь. Но зашевелилась она еще на мосту, примерно на его середине, где у Михаила возник спонтанно мысленный разговор с Карриганом. Именно тогда Михаилу пришло в голову, этот человек мог бы посодействовать в освобождении его альтер эго — Проводника, попавшего в плен на заповедной дороге. И еще он подумал, что как был по жизни безнадежным отморозком, так и остался, потому что разговор об этом надо было заводить гораздо раньше. А Карриган неожиданно взял да и ответил:

— Тебе и самому ничего не стоит освободиться из этой клетки. Дерзай, Проводник. Как говорят у вас — повышай квалификацию.

А теперь Илли, совсем уже живая и теплая, встала на ноги. Вот и осуществилась его мечта, хотя и с точностью до наоборот: он-то мечтал спасти ее, унеся на руках от опасности, а вместо этого сам принес туда, где даже воздух казался настоянным на тягучем ужасе, густеющем с каждым новым вздохом, потому что опасность эта была неведомой.

Они стояли у самой двери, не решаясь шагнуть вперед, и оглядывались: помещение, куда их так навязчиво пригласили, являлось чем-то вроде огромной прихожей. Здесь было значительно теплее, чем снаружи, на стенах горели факелы, и обязательные стенные росписи как будто неуловимо двигались, отчего сам небольшой зал казался живым, дышащим и источающим угрозу. Факелы горели и у перил широкой каменной лестницы, ведущей наверх, к впечатляюще помпезной двустворчатой двери.

— Там, — уронила Илли, делая первый шаг к лестнице и глядя, как загипнотизированная, вверх — на эту массивную дверь, словно та ее притягивала. Михаил никакого притяжения не ощущал, совсем наоборот: хотелось оказаться отсюда за тридевять земель, и по возможности немедленно. Но она уже шла вперед, и он шагнул вслед за ней, а вместе с ним и остальные.

«Погибать, так свободными!» — решительно подумал Михаил и прямо на ходу сделал попытку вызволить своего Проводника из базового плена. Все вокруг как будто вибрировало, сочилось опасностью, и, хотя они пришли сюда не для того, чтобы от этой опасности бежать, а скорее затем, чтобы с ней бороться и, разумеется, победить, но что они будут делать, если враг начнет одолевать?.. А в том, что за дверью притаился враг, не возникало сомнений. Бол не сможет увести всех. На Карригана надежда шаткая — у него какие-то глобальные конфликты с мировой предопределенностью. Значит, он, Проводник, должен быть в этот момент свободен!

Итак, пока ноги Михаила медленно отсчитывали ступени, сам он уже вошел в контакт с Проводником и оказался одновременно стоящим там, на базовой дороге, в окружении сияющей клетки из лезвий. Но воля к тому, чтобы сломать эту клетку, мгновенно съежилась в песчинку и юркнула куда-то в почки, а оттуда проследовала в мочевой пузырь. Потому что Оно было здесь, совсем рядом, Оно уже припало на брюхо, готовясь к прыжку, и выжидало только каких-то последних, отмеренных им заранее шагов и мгновений. Крохотным, еще не сожранным страхом уголком сознания Проводник только и смог, что поставить своим верхним и нижним конечностям диагноз «паралич». И в этом параличе бессилия, разлитом по жилам первобытным ужасом, он услышал где-то вдали слова Карригана, сознавая, что предназначаются они для Илли:

— Ты должна достать иглу, что заткнута у него сзади за воротом. Ты подойдешь к нему и обнимешь — он не будет противиться, он этого ждет. Поцелуй его и вытащи иглу.