Тайны российской аристократии

      Сын Василия Ивановича – Петр Васильевич – вступил на военную службу в Семеновский полк в 1726 г. В 1736 г. из сержантов произведен в прапорщики, в 1739 г. – в подпоручики. В 1740 г. в чине капитана Семеновского полка П. В. Чаадаев был послан в Москву с известием о вступлении на престол Елизаветы Петровны. В 1743 г. он стал одним из членов суда по Лопухинскому делу. В 1743 г. в чине майора Чаадаев был послан для проведения ревизии в Архангельскую губернию, а после возвращения у него обнаружились признаки сумасшествия.
      Помешательство его состояло в том, что Петр Васильевич называл себя персидским шахом Надиром. Все усилия врачей оказались тщетны, и Чаадаев был передан в руки духовенства, которое пыталось изгнать из него злого духа, но безуспешно. Чаадаев, сохраняя во всем здравый и трезвый ум, продолжал именовать себя шахом. Многим это давало повод полагать, что Петр Васильевич разыгрывал из себя сумасшедшего, стремясь избежать наказания за взяточничество, в котором был заподозрен во время проведения ревизии. Истина оказалась неизвестной. Чаадаев скончался в 1755 г. в заведении для душевнобольных доктора Бургаве.
      От брака с графиней Марией Ивановной Толстой (1720–1793), внучкой знаменитого петровского сподвижника П. А. Толстого, Петр Васильевич оставил трех сыновей – Ивана, Федора и Якова. Все они служили в лейб-гвардии Семеновском полку. Иван вступил в полк до сумасшествия отца, в 1742 г., а Федор и Яков уже после его смерти, в 1756 г.
      Федор Петрович Чаадаев унаследовал психическую неуравновешенность отца и покончил с собой в 37 лет. Вообще вопрос о психических отклонениях в роду Чаадаевых весьма любопытен. Окольничий Иван Иванович сделал любовницей свою невестку – что было дикостью для того времени; его внук Петр Васильевич умер в сумасшедшем доме; Федор Петрович стал самоубийцей. Самый знаменитый представитель рода, философ Петр Яковлевич (внук Петра Васильевича), жаловался, что «нервическое воображение часто обманывает меня в своих чувствах». В молодости философа часто посещали галлюцинации. Его брат Михаил Яковлевич – внешне сдержанный и одинокий нелюдим, был подвержен «нравственному расстройству» или припадкам меланхолии, а двоюродный племянник П. Я. и М. Я. Чаадаевых – Дмитрий Васильевич (1793–1860), внук Федора Петровича, был признан «слабоумным» и находился под опекой своих родственников.
      Принято считать, что официальное признание сумасшедшим Петра Яковлевича Чаадаева было связано с высказанными им критическими мыслями об истории и политическом устройстве России. Имел ли этот диагноз какое-либо медицинское обоснование? Быть может, Чаадаев, как и многие выдающиеся люди, в психическом отношении находился на грани между гениальностью и безумием. Вопрос остается нерешенным. По крайней мере, указанная наследственность Петра Яковлевича позволяет этот вопрос задавать и искать на него ответы.
      Иван и Яков Петровичи Чаадаевы унаследовали от матери толстовский дар речи и подвизались на литературном поприще. Иван Петрович был переводчиком комедии Мольера, а Яков Петрович известен интересной литературной шуткой – наполовину памфлетом, наполовину мистификацией. В 1794 г. была опубликована книга под заглавием «Дон Педро Прокудуранте, или Наказанный бездельник. С гишпанского на российский язык переведена в Нижнем Новгороде». Казалось бы рядовая для того времени сатирическая комедия – ничего особенного. Однако никакого испанского оригинала у этой книги не было. Автором ее был сам Яков Чаадаев, а объектом насмешек – директор Нижегородской коллегии экономии П. Н. Прокудин, взяточник и плут. Сатира Я. П. Чаадаева была столь язвительна, что Прокудин решил уничтожить обличительную книгу, скупил сколько мог ее экземпляров и сжег их.
      Кроме литературной деятельности Иван Петрович известен своей работой в Комиссии для составления Нового уложения (об этом учреждении см. в очерке о Лермонтовых). Он был депутатом от дворянства Муромского уезда (там находились родовые вотчины Чаадаевых), и на заседании Комиссии 27 мая 1768 г. высказывался против ограничения помещичьей власти. Как и многие образованные люди того времени, Иван Петрович был масоном.
      Яков Петрович Чаадаев был женат на княжне Марии Михайловне Щербатовой, дочери историка и философа князя Михаила Михайловича Щербатова (1733– 1790), происходившего из Черниговских Рюриковичей. Князь М. М. Щербатов был одним из наиболее просвещенных и талантливых людей своего времени. Его трудами положено начало научному исследованию российской истории. Будучи одним из выдающихся деятелей русского Просвещения, князь Щербатов (как позднее и его внук) весьма критично смотрел на свою эпоху. Его сочинение «О повреждении нравов в России» резко осуждало государственную политику и общественные нравы, воцарившиеся в России после петровских реформ. Этот труд Щербатова казался Екатерине II и ее преемникам столь опасным, что он увидел свет только в середине XIX в. в вольной русской типографии А. И. Герцена в Лондоне.
      Сын Якова Петровича и Марии Михайловны Чаадаевых – философ Петр Яковлевич (1794–1856) – один из самых выдающихся людей своего времени. Он учился в Московском университете, где его товарищами были А. С. Грибоедов и будущий знаменитый декабрист И. Д. Якушкин. С началом Отечественной войны 1812 г. Петр Яковлевич вступил на военную службу. Он сражался при Бородине, под Кульмом и Лейпцигом, получил боевые награды – орден святой Анны четвертой степени и железный крест.
      В 1816 г. корнет лейб-гвардии Гусарского полка Чаадаев служил в Царском Селе. Он часто бывал у Н. М. Карамзина, где познакомился и с А. С. Пушкиным. На юного Пушкина Чаадаев произвел огромное впечатление.
 
Ни музы, ни труды, ни радости досуга –
Ничто не заменит единственного друга.
Ты был целителем моих душевных сил;
О неизменный друг, тебе я посвятил
И краткий век, уже испытанный судьбою,
И чувства – может быть, спасенные тобою…
 
      Обращался Пушкин к Чаадаеву в стихотворном послании 1821 г. Эти строки могут вызвать недоумение. Поэт называет Чаадаева своим «единственным» и «неизменным» другом. Неужели Вяземский, Жуковский и Дельвиг, о дружеских связях которых с поэтом нам хорошо известно, были менее дороги Пушкину, чем Чаадаев? Дело в том, что именно могучий интеллект Петра Яковлевича в 1816–1820 гг. имел мощнейшее влияние на становление Пушкина как мыслителя и поэта. Размышления Чаадаева о судьбе России и мира, о предназначении и духовном развитии человека, роли поэта в жизни общества стали для Пушкина важной ступенью в осознании этих вопросов им самим.
      Между тем Чаадаев успешно продвигался как по служебной линии, так и во мнении светского общества. Он был известен как один из блестящих гвардейских офицеров, пользовался расположением самого императора Александра I. Внезапно все разрушилось. В 1820 г. в Петербурге произошло восстание Семеновского полка. Солдаты не преследовали никаких политических целей. Они отказались подчиняться полковнику Шварцу, отличавшемуся патологической жестокостью. И все же для того времени этот бунт – событие большой государственной важности. С известием об этом к императору отправился Чаадаев. Мы точно не знаем, что произошло во время приема Чаадаева Александром I. Однако почти сразу после этого разговора Петр Яковлевич подал в отставку с военной службы.
      В это время Чаадаев пережил глубокий внутренний кризис. Те идеи, которые волновали его ранее и находили свое воплощение в длительных разговорах с Пушкиных, мучили и терзали философа так, что он уже не мог удовлетвориться одними беседами. В 1829–1831 гг. Чаадаев пишет свои знаменитые «Философские письма». Это глубокие, наполненные гениальными озарениями размышления о России и ее месте в мире. О церкви, христианстве, обществе и личности, ответственности каждого человека. Письма вскоре стали известны публике и широко распространились в рукописях. Однако появление в печати первого из писем, чудом прошедшего цензуру и опубликованного в журнале «Телескоп» за 1836 г., произвело в русском обществе эффект разорвавшейся бомбы.
      Чем же смутил Чаадаев умы своих современников? Прежде всего, в эпоху правления Николая I, когда официальная идеология строилась на основе трех основных идей: «самодержавие, православие и народность», Чаадаев громко заявил о лживости и несостоятельности этих принципов. Он обрушился на самодержавие и крепостничество, составлявшие основу общественного строя России: «Эти рабы, которые вам прислуживают, разве не они составляют окружающий вас воздух?.. И сколько различных сторон заключает в себе это ужасное слово: раб! Вот заколдованный круг, в нем мы гибнем, бессильные выйти из него».
      Не менее жестоко оценивал Чаадаев и Российское государство, и российский народ. «Одинокие в мире, мы ничего не дали миру, ничему не научили его; мы не внесли ни одной идеи в массу идей человеческих, ничем не содействовали прогрессу человечества». Так оценивал философ роль России в мировой истории. «Исторический опыт для нас не существует…» – утверждал он, подчеркивая оторванность России от западноевропейской цивилизации. Корни этого Чаадаев видел в оторванности православия от западной Церкви, – в которой в большей степени осуществлены идеалы истинного христианства.
      Такой взгляд, опровергавший все, на чем держалась власть российских государей, казался официальным властям кощунством, более того – бредом безумца. И если цензор и издатель журнала, допустившие выход возмутительной статьи, были строго наказаны, то к Чаадаеву власти применили иные меры – он был объявлен сумасшедшим. Философа заключили под домашний арест, над ним установили медицинский досмотр (каждый день полицейский медик «осматривал» Чаадаева и доносил о его состоянии); ему строго запретили печатать свои сочинения в дальнейшем. Нельзя не признать пророческого взгляда А. С. Грибоедова, предсказавшего судьбу Чаадаева в «Горе от ума» более чем за десять лет до жестокого наказания автора «Философских писем». Как и Чацкий, Чаадаев (провидческое совпадение даже в звучании фамилий!) поплатился за свои обличения тем, что был признан безумцем.
      А. С. Пушкин довольно резко реагировал на критику Чаадаевым исторической роли России. Он был категорически против основных выводов своего друга. Пушкин написал пространное письмо к Чаадаеву, но так и не отправил его. Он резко возражал, утверждал, что Россия внесла великий вклад в мировую историю, и писал, что «ни за что на свете» не желал «переменить отечество или иметь другую историю, кроме истории наших предков». Впрочем, во многом поэт был вынужден согласиться с философом. С грустью, он отмечал, что Чаадаев прав, когда писал о «равнодушии к всякому долгу, справедливости и истине», циничном «презрении к человеческой мысли и достоинству». Сложно сказать, кто был прав в этом споре. Однако нельзя не заметить гениального предвидения Чаадаева, который писал: «Мы принадлежим к числу тех наций, которые существуют лишь затем, чтобы дать миру какой-нибудь важный урок». События 1917 г. и последующих десятилетий с полной ясностью доказывают, что Чаадаев был прав. Россия преподнесла миру страшный урок господства тирании, который уже никогда не будет забыт.
      Чаадаев прожил по меркам того времени долгую жизнь. В 1840-х гг. жесткий режим, установленный над ним властями, несколько ослаб. Он регулярно посещал аристократический Английский клуб, встречался с товарищами своей юности, оставался властителем умов и был глубоко почитаем среди образованных и просвещенных людей своей эпохи. Не публикуя ни строчки, Чаадаев продолжал занимать видное положение среди мыслителей 1840–1850-х гг. И западники, и славянофилы относились к нему с глубоким почтением. «Просвещенный ум, художественное чувство, благородное сердце – таковы те качества, которые всех к нему привлекали; но в такое время, когда, по-видимому, мысль погружалась в тяжкий и невольный сон, он особенно был дорог тем, что сам бодрствовал и других побуждал…» – писал о Чаадаеве его идейный противник, славянофил А. С. Хомяков, идеализировавший и Россию, и православие.
      Чаадаев умер в 1856 г. и был похоронен в Донском монастыре рядом с могилой Евдокии Сергеевны Норовой (1799– 1835), которую он горячо любил, и пронес это чувство через всю жизнь.
      Старший брат философа, Михаил Яковлевич (1792–1866), также окончил Московский университет и вступил в Семеновский полк. Он был участником Отечественной войны 1812 г. и заграничных походов. В 1819 г. он перешел из Семеновского в Бородинский полк, а в 1820 г. вышел в отставку. В 1831 г. он женился на дочери своего камердинера – Ольге Захаровне Мардашевой, а спустя три года переехал в родовое имение Чаадаевых – село Хрипуново Ардатовского уезда Нижегородской губернии. Здесь Чаадаев прожил до самой смерти, целых тридцать лет не покидая барского дома. Он не только ни разу не выезжал в Петербург или в Москву, но не был даже в Нижнем Новгороде, и лишь по разу был в Ардатове или Арзамасе. Все время Михаила Яковлевича занимала переписка с друзьями и ученые труды по экономике, которые не дошли до нас. Часть была сожжена по его распоряжению после смерти автора, остальное довершило время.
      Вдова Михаила Яковлевича надолго пережила мужа. Она никак не могла привыкнуть к барской доле. Мемуарист Б. А. Садовский вспоминает, что доход хрипуновской помещицы достигал весьма значительной суммы – 12 тысяч рублей в год. Из них старуха тратила на себя две тысячи – «прочие деньги при ней считал духовник, и барыня, перевязав пачку, прятала в кулек. Кулек назывался „кладушкой“ и вешался в амбаре. Точного числа кладушек барыня и сама не знала. Служанка начала понемногу таскать их. Долго Чаадаева не замечала покражи; наконец служанка похитила золотой медальон и с ним попалась».
      Двоюродные племянники П. Я. и М. Я. Чаадаевых, Григорий и Дмитрий Васильевичи, были близнецами. Григорий (1793–1834) участвовал в Русско-турецкой войне 1828–1829 гг. После его смерти имения во Владимирской и Черниговской губерниях перешли к брату Дмитрию. Дмитрий, как уже говорилось выше, был признан сумасшедшим, и над ним была учреждена опека Марии Ивановны Рост (дочери И. П. Чаадаева) и Михаила Яковлевича Чаадаева, который и стал после смерти Дмитрия Васильевича единственным наследником всех чаадаевских имений.
      Наконец, со стороны матери двоюродными братьями П. Я. Чаадаева были два декабриста – М. М. Спиридов и князь И. Д. Щербатов. Матвей Михайлович Спиридов (1796–1854) – сын историка и генеалога Матвея Григорьевича Спиридова и княжны Ирины Михайловны Щербатовой. Во время следствия над декабристами он проявил искреннее раскаяние и дал весьма откровенные показания. Это не спасло Спиридова от сурового наказания – он был осужден на вечную каторгу и умер под Красноярском, немного не дожив до амнистии.
      Князь Иван Дмитриевич Щербатов (1794–1829) не был членом тайных обществ, однако он известен своим участием в восстании Семеновского полка, потрясшем весь Петербург незадолго до событий декабря 1825 г.
      Сестра князя Ивана Дмитриевича – княжна Наталья Дмитриевна (1795– 1884) – вышла замуж за известного декабриста, князя Федора Петровича Шаховского (1796–1829). Шаховской участвовал в деятельности тайных обществ, но к 1825 г. уже давно отошел от них. С началом следствия он добровольно явился под арест с тем, чтобы дать разъяснения. Приговор князю был незаслуженно суров – лишение дворянства и ссылка в Сибирь навечно. Это так подействовало на Шаховского, что в 1828 г. он сошел с ума. Из Енисейска его перевели в Спасо-Евфимьев монастырь в Суздале, где он объявил голодовку и вскоре умер.
      Таковы удивительные переплетения родословной Петра Яковлевича Чаадаева, несомненно оказавшие большое влияние на его талант, мировоззрение и судьбу.

Шотландские корни Михаила Лермонтова

      В августе 1613 г., в ходе длительной русско-польской войны, русские войска осадили крепость Белую на западном рубеже. Гарнизон крепости, состоявший в основном из наемников-западноевропейцев, служивших Сигизмунду III за денежное вознаграждение, счел за благо сдаться. Многие из «бельских сидельцев», как сами они называют себя в челобитных, перешли на русскую службу. Среди них был шотландец Георг Лермонт.
      В 1618 г. Георг Лермонт, принявший русское имя Юрия, защищал Арбатские ворота при обороне Москвы от войск польского королевича Владислава. В 1621 г. поручик Юрий Лермонт был пожалован поместьем в Галицком уезде (в Костроме), а в 1632 г. назначен обучать «хитростям ратного строения» дворян и детей боярских, а также новокрещеных немцев и татар. Уже в это время в русской армии появились и все более распространялись так называемые полки «иноземного строя». Лермонт служил в одном из таких полков и к 1632 г. дослужился до чина ротмистра и должности военного инструктора. Его жалованье было весьма значительным – 100 рублей. Для сравнения – жалованье стрельца составляло 6 рублей в год, незнатного дворянина – 10 рублей. Кроме денежного жалованья, Лермонт получил поместье в Чухломском и Галицком уездах – 600 четвертей.
      Последней службой Георгия Лермонта стало его участие в Смоленском походе 1632–1633 гг. Армия М. Б. Шеина, посланная под Смоленск, насчитывала 21 тысячу человек, из которых 10 591 человек пехотинцев – иноземцев на русской службе и русских солдат, состоявших под командой иноземных офицеров. Среди них был ротмистр Юрий Лермонт, который и сложил свою храбрую голову в боях с поляками.
      После него остались – «горькая вдова» Екатерина и два сына от этого брака, Петр и Андрей Лермонтовы, которые унаследовали отцовское поместье. Андрей умер в 1652 г., оставив вдову Елену и дочь Анну. Петр получил и его поместье, в 1653 г. принял православие и впоследствии был воеводой в Саранске (1656– 1657). Умер он в 1679 г.
      Сыновья Петра Юрьевича – Евтихий (Юрий) и Петр – служили при дворе стряпчими (1679) и стольниками (1682– 1692). Для укрепления своих позиций в среде московского дворянства они подали в 1688 г. в Разрядный приказ свою родословную, которая представляет собой любопытный документ.
      Своим предком Лермонтовы показали шотландского вельможу Лермонта, который принимал деятельное участие в борьбе Малькольма, сына короля Дункана, с Макбетом (XII в.).
      Якобы из рода Лермонтов происходил и знаменитый шотландский бард Томас из Ерсельдуна (XIII в.), воспетый в поэме Вальтера Скотта «Томас Рифмотворец». По народным преданиям, Томас в детстве был похищен в царство фей, где получил поэтический дар. Через семь лет Томасу было разрешено вернуться, но с условием, чтобы он немедленно оставил землю, когда за ним придут.
      М. Ю. Лермонтов не знал о столь романтичном родстве, однако считал Шотландию своей родиной и называл себя «последним потомком отважных бойцов». В начале 1830-х гг. он склонялся к другой, не менее романтической, но абсолютной недостоверной версии своего происхождения. Поэт ассоциировал свою фамилию с фамилией испанского герцога, министра двора и кардинала Франсиско Лермы (1552–1623). Среди акварелей М. Ю. Лермонтова есть и портрет «предка Лермы» (1832–1833). Испанские мотивы, наряду с шотландскими, присутствуют и в творчестве поэта.
      Братьев Евтихия и Петра Лермонтовых волновали и другие проблемы, нежели доказательство своего древнего происхождения. В 1676 г. Евтихий Лермонтов («Ефтюшка») в числе других дворян из разных уездов подписал челобитную царю Федору Алексеевичу о сыске и выдаче помещикам беглых крестьян с их семьями без «урочных лет», т. е. без сроков давности. Дворяне указывали на то, что крестьяне бегут из вотчин и поместий, разоряя своих бывших владельцев, захватывая их лошадей и имущество. Беглецы укрываются на окраинах страны, а местные воеводы тех беглых не ловят, а записывают в книги как государственных крестьян. От этого, жаловались дворяне, они находятся в разорении и служить не могут – «оскудали, обезлошадели и обесхлебели».
      Обе стороны этого конфликта можно понять. Помещичьи крестьяне центральных уездов, малоплодородных и разоренных длительным землепользованием, часто влачили жалкое существование. Особенно тяжко приходилось крестьянам мелких помещиков. Если богатый боярин мог дать крестьянину ссуду, помочь с инвентарем и запасами, освободить на год-другой от оброка и барщины, то мелкий владелец, вроде Евтихия Лермонтова, жил за счет своего поместья. Крестьянский труд не только кормил его, но и позволял снаряжаться на службу – содержать отряд «боевых холопов», лошадей, покупать оружие. Благосостояние помещика напрямую зависело от крестьянского хлеба, поэтому он стремился выжать из крестьян как можно больше. Само его существование обеспечивалось крестьянским трудом. Государство, опиравшееся на дворянское поместное войско, не могло допустить массового разорения землевладельцев. Это грозило военной катастрофой.
      Крестьянам же, закрепленным за своими помещиками навечно (после отмены Юрьева дня в конце XVI в.), оставался только один выход из тяжких условий – бегство. В первой половине XVII в. это было еще возможно благодаря «урочным летам». Они действовали так: если за пять лет помещику не удавалось найти своего крестьянина, то он оставался у нового землевладельца или на государственных землях. Таким образом, «урочные лета» спасали крестьян от жестокости и жадности помещиков. Дворянство протестовало против «урочных лет», требуя их отмены. В 1641 г. «урочные лета» были доведены до 10 лет, а по Соборному уложению 1649 г. и вовсе отменены, но все же частично сохраняли свое существование.
      По челобитной 1676 г. дворяне просили «сыскивать» и возвращать беглых крестьян из окраинных земель и царских волостей «без урочных лет». Царь принял соломоново решение. Он приказал узнать, с какого года ранее было «велено» отдавать беглых крестьян с этих территорий и возобновить действие этого правила. Таким образом, о полном возвращении всех беглецов-переселенцев на Белгородской и Саранской укрепленной черте, а также в Поволжье и на государственных землях речь не шла. Правительство было заинтересовано в том, чтобы крестьяне оседали на этих землях. Однако и помещики частично получили своих крепостных обратно. Мы не знаем, улучшилось ли в результате этого решения имущественное положения Е. П. Лермонтова.
      Евтихий Петрович был женат дважды. Первым браком – на Фекле Матвеевне Перелешиной, вторым – на Прасковье Михайловне Белкиной. Он скончался в 1708 г., в глубокой старости.
      Петр Евтихьевич (1698–1743), сын Е. П. Лермонтова от первого брака отца, служил на военной службе. В 1728 г. он был пожалован в капитаны. Он оставил детей: Александра (служил капитаном), Дмитрия, Юрия, Михаила (служил прапорщиком) и дочь Феклу (замужем за гвардейским унтер-офицером Фаддем Федоровичем Шиповым).
      Третий сын Петра Евтихьевича – Юрий Петрович – в 1735 г. был поручиком, впоследствии секунд-майором. В 1767 г. дворянство Галицкого уезда избрало его своим депутатом в Комиссию для составления Нового уложения – законодательного кодекса. Создание Уложенной комиссии являлось важных актом первых лет правления Екатерины II. По указу императрицы были назначены выборы представителей от разных сословий, которым выборщики давали «наказы» – свои пожелания к улучшениям в законодательстве и государственной практике. Так, дворяне Галицкого уезда, в числе прочего, в наказе Ю. П. Лермонтову предлагали открыть дворянские училища в провинциальных городах, поскольку провинциальные дворяне «по бедности» и «за дальностью» не могут отправлять своих детей учиться в Москву или Петербург. Депутатами в Уложенную комиссию избирались самые уважаемые и достойные дворяне, и, надо полагать, Ю. П. Лермонтов был таким.
      Судьба Уложенной комиссии примечательна. Созванная в начале екатерининского царствования, когда императрица стремилась к диалогу со своими подданными, эта Комиссия вскоре после начала работы оказалась ненужной. «Наказы» депутатов от разных сословий, да и от одного и того же сословия, оказались противоречащими друг другу. Создать работоспособный орган, подобный западноевропейскому парламенту, оказалось невозможным. Кроме того, Екатерина II, набрав державного опыта, пришла к мысли, что в государственном управлении лучше не советоваться с подданными, и распустила комиссию в 1768 г.
      Точный и язвительный, хотя и не вполне справедливый отзыв составил об Уложенной комиссии государственный деятель и реформатор эпохи Александра I М. М. Сперанский: «Государыня Екатерина Вторая, пленясь понятиями философов, в то время в великой славе и во всей свежести бывших, вообразила народ российский довольно совершенным, чтобы допустить его к великому делу законодательства – хотела заставить черемис и остяков размышлять и умствовать. Но что произвели эти законодатели? Прочитайте их журналы… Parturiunt montes, nascetur ridikulus mus (Рожают горы, а родится смешная мышь)».
      Юрий Петрович женился в 1746 г. на Анне Ивановне Боборыкиной. Ее отец, Иван Герасимович, принадлежал к старинному дворянскому роду, одного происхождения с династией Романовых, а мать – Евдокия Федоровна Пушкина – была дочерью стольника Федора Матвеевича Пушкина (см. очерк о Пушкиных). По этому родству М. Ю. Лермонтов приходился не только дальним родичем А. С. Пушкину, но еще более близким (пятиюродным братом) Наталье Николаевне Пушкиной (урожденной Гончаровой).
      У Юрия Петровича и Анны Ивановны был сын Петр и дочери – Ирина (замужем за Яковом Никитичем Голохвастовым) и Екатерина (имя супруга которой неизвестно). Петр Юрьевич Лермонтов родился в родовом имении – селе Измайлове Чухломского уезда, принадлежавшего еще Е. П. Лермонтову. Он служил на военной службе и достиг чина поручика артиллерии, затем вышел в отставку. Как и его отец, П. Ю. Лермонтов пользовался уважением местного дворянства и в 1784–1787 гг. исправлял должность галицкого уездного предводителя дворянства. В Галицком уезде Лермонтовым принадлежали села Никольское, Туровское, Воронино, Лежнино. Позднее П. Ю. Лермонтов расстался со своими костромскими имениями. Так, Измайлово он продал в 1791 г.
      Первенец П. Ю. Лермонтова и его жены Александры Юрий Петрович родился 26 декабря 1787 г. Его крестили в Никольской церкви села Никольского. Восприемниками при крещении стали «малолетний дворянин» Павел Логинович Витовтов и бабушка новорожденного – Анна Ивановна Лермонтова. В 1789 г. Юрий Петрович поступил в I Кадетский корпус в Санкт-Петербурге, по окончании которого, в 1803 г., вступил в службу в Кексгольмский полк прапорщиком. В 1811 г. он вышел в отставку по болезни с чином капитана. В следующем году Юрий Петрович вступил в Тульское ополчение, а по окончании Отечественной войны 1812 г. поселился в имении Кропо-товка Ефремовского уезда Тульской губернии.
      По соседству с Кропотовкой находилось имение Арсеньевых – Васильевское, куда часто приезжала богатая вдова Елизавета Алексеевна Арсеньева (1773–1845) со своей единственной дочерью Марией Михайловной (1795–1817). Здесь-то и познакомился Ю. П. Лермонтов со своей будущей женой и вскоре пленил ее приятной наружностью и изысканными манерами. Елизавета Алексеевна была против этого брака, но, вынужденная уступить просьбам своей любимицы, согласилась, а чтобы не разлучаться с дочерью, поручила зятю управление своим имением Тарханы в Пензенской губернии.
      Семейное счастье родителей поэта продолжалось недолго. Чуткая и романтическая натура Марии Михайловны, женщины болезненной и впечатлительной, не сочеталась с характером ее супруга. Юрий Петрович, хотя и был от природы добрым и отзывчивым человеком, порою становился крайне несдержан, а в минуты раздражения способен на самые дикие выходки. Рождение первенца, сына Михаила (в ночь на 3 октября 1814), не улучшило отношений между родителями. Болезнь Марии Михайловны усилилась, и в 1817 г. она «в слезах угасла», оставив трехлетнего сына на попечение бабушки. Елизавета Алексеевна занялась воспитанием внука, полностью отстранив отца, который скончался в 1831 г.
      Род матери поэта – Арсеньевы – согласно преданию, восходит к Аслан-Чели-бей-Мурзе, «выехавшему» на службу к Дмитрию Донскому. От старшего сына мурзы Арсения Исупа происходят Арсеньевы и Исуповы. В Смутное время Маркелл-Воин Андреевич Арсеньев сражался против Тушинского Вора, за что был оставлен при царе Михаиле Федоровиче. Внук Маркелла-Воина – Еремей Яковлевич – участвовал в Русско-польской войне 1654–1667 гг. Он был в числе дворян, приехавших по приказу Петра I в Троице-Сергиев монастырь в 1689 г. для борьбы против царевны Софьи. Умер Е. Я. Арсеньев в глубокой старости в 1756 г.
      Сын Еремея Яковлевича – бригадир Василий Еремеевич – в 1728 г. служил сибирским вице-губернатором, в внук – Василий Васильевич – в 1755 г. капитаном Преображенского полка. От брака с Евфимией Никитишной Ивашкиной Василий Васильевич оставил сына Михаила. Капитан Преображенского полка Михаил Васильевич (1768–1810), женатый на Елизавете Алексеевне Столыпиной, был отцом Марии Михайловны Лермонтовой.
      Елизавета Алексеевна Арсеньева, бабушка поэта, оказавшая большое влияние на формирование его таланта и личности, происходила из пензенского дворянского рода Столыпиных, давшего России известного государственного деятеля – Петра Аркадьевича Столыпина (1862–1911).
      Афанасий Григорьевич Столыпин в 1627–1631 гг. был муромским городовым дворянином, а его сын Сильвестр в 1672 г. поднялся до «московского списка», т. е. попал в число дворян, числившихся по Москве, что было ступенькой выше, нежели служба «по городу». Внук Сильвестра – Емельян Семенович, отставной капитан и товарищ воеводы в Пензе, – оставил двух сыновей: Дмитрия и Алексея.
      Алексей Емельянович (1744 – после 1810) служил в лейб-гвардии Кавалергардском полку и вышел в отставку с чином поручика. В 1787–1790 гг. он был пензенским уездным предводителем дворянства. Известен был А. Е. Столыпин и в Москве. Ему принадлежал знаменитый в то время театр. Почти вся труппа Петровского московского театра (предшественник Большого театра) состояла из крепостных Столыпина. В 1806 г. он продал свою труппу, состоявшую из 74 человек, дирекции императорских театров за 32 тысячи рублей. Первоначально владелец просил 42 тысячи, но император Александр I счел, что это очень дорого, и Столыпин уступил десять тысяч.
      Сыновья А.