ОФЕЛЬ-ШОУ с Бенци и Зямой После ужина Ренана с Ширли сидели в салоне, трудясь над "маск-костюмами". Ренана так и сяк вертела лоскуты мешковины, то и дело прикладывая к ним обычную линейку – за неимением портновского метра. Ширли ей помогала, предлагала идеи, набрасывала эскизы. Она вздыхала, вслух выражая тревогу, что никак не может связаться с родителями, сетовала: "И кузенам тоже не связаться со своими…
      Угишотрия, колпакование, ораковение! Словечек напридумывали!" – "Ага! Как же фанфаразматики обойдутся без громких слов! Смотри, как они назвали свою дурацкую ракушку! – "Цедефошрией"! Да уж, вся Арцена просто светится от счастья…" – " Если бы только словечек… Они и делов натворили…" Тут прямо напротив них осветился экран давно бездействовавшего старенького телевизора. Им в голову не могло придти, что телевизор, который, как, впрочем, и во всех домах Юд-Гимеля, уже больше недели не работал, вдруг сам собой включится.
      Ренана пробурчала: "Ну, вот, только вспомнила этот… силуфокульт – и он тут как тут! Нам-то оно зачем! Ведь снова будут передавать свои…" – и вдруг, опешив, уставилась в экран. Там как раз показывали заставку ОФЕЛЬ-ШОУ, хотя день был будний. Этой передачей, обычно идущей по пятницам вечером, руководство арценского телевидения фиолетовых фанатиков с самого начала "не баловало".
      В бешено крутящемся калейдоскопе лиц, между отливающим зеленовато-жёлтым личиком очаровательной Офелии и столь же неестественно-ярким Зямой она увидела папино лицо, того же странно-болезненного оттенка.
      Ренана громко вскрикнула, уставившись на экран остановившимся взглядом, потом почти на грани истерики заголосила: "Па-па!.. Ирми, мальчики! Папу показывают!!!" Ирми в тот же миг прибежал, с тревогой глядя на Ренану, нервно указывающую пальцем в сторону светящегося из угла экрана телевизора. Он тут же перевёл взгляд на экран, затем сел перед нею на пол и проговорил: "Ну, не надо так…
      Успокойся, родная моя…" – он попытался погладить её волосы, но девушка резко отшатнулась, и Ирми виновато уставился в экран. В дверях уже толкались братья Ренаны и кузены Магидовичи.
 

***

 
      ОФЕЛЬ-ШОУ началось под традиционную заставку: уже упомянутый бешеный калейдоскоп лиц участников шоу под оглушительный грохот десятка "стиральных досок ихних бабушек". По ним изо всех сил лупили показанные крупным планом длиннопалые лапы экзальтированных "Шавшеветов".
      Грохот постепенно стих, и сквозь него прорезалось чёткое скандирование самых хлёстких цитат из статей Офелии, клеймивших главаря банды антистримеров, который – "ну, что бы вы думали!!!" – эту фразу они прокричали трижды, меняя интонацию и застыв в беге на месте, – совершил целую серию преступлений, угрожавших срывом Большого! Музыкального! Турнира! "Он чуть не вывел из строя наши войтероматы!!!
      Нашу уги-шот-ри-и-и-и-ю-у-у-у!!! Наш АШЛАЙ! Наш любимый АШЛАЙ, мы тебя не забудем!!! Не забудем!!!" Наплыв его портрета в широченной чёрной рамке, снова мелькание длинных рук и ног "Шавшеветов"… И так – несколько раз… Когда начало казаться, что эта "живая шарманка" заведена на бесконечно-длительное время, они вдруг оборвали гневный вопль на высоком и громком звуке. И… растворились в быстро темнеющем и густеющем жёлтом тумане, за которым ненавязчиво проглядывало чуть грустное лицо покойного рош-ирия Эрании. "Шавшеветы" унеслись куда-то в желтоватом вихре, грохот сошёл на нет, и на экране высветилась студия Офелии с обилием колышущихся драпировок всех оттенков болотной радуги.
      Офелия Тишкер восседала в центре на унитазо-кресле ярчайшего оттенка отливающих старым золотом зыбучих трясин. Над её головой висел портрет Ашлая Рошкатанкера, только чёрная рамка была чуть уже и не столь вычурна.
      Звезда эранийских СМИ изменила причёску: длинные прямые волосы неопределённого цвета искусно взлохмачены и рассыпаны по плечам, как это нынче принято у молоденьких, раскованных далетарочек. К её традиционному мини цвета зыбучих трясин публика давно привыкла, классическая фигура популярной ведущей тоже не вызывала былого ажиотажа (сыграл свою роль слишком зрелый возраст обладательницы почти идеальных форм). Круглые коленки, как всегда, на переднем плане.
      Камера лениво панорамировала по студии. Вот появилась картинка: слева в обычном студийном кресле Зяма Ликуктус украдкой озирался по сторонам, слегка кося глазами. Он очень хотел, чтобы все знали: он – первый помощник самого Тима Пительмана.
      Камера передвинулась вправо, и прямо напротив Зямы на низеньком стульчике оказался… исчезнувший во время Турнира за широкими спинами дубонов и штилей Бенци Дорон. Он очень осунулся, похудел, некогда круглые щёки с ямочками обвисли унылыми складками, но борода, как прежде, аккуратно причёсана, из-под глубокой кипы темно-фиолетового оттенка по бокам и немного спереди выплёскивается поредевшая и сильно тронутая серебром медно-рыжая шевелюра.
 

***

 
      Сцену, которая разыгрывалась на экране, впору было бы назвать фантасмагорической комедией, если бы её участником не сделали уважаемого человека, известного почти всей Эрании, арестованного во время Турнира на глазах не только его детей и ближайших друзей, но и всего сектора. И вот теперь, судя по всему, его вытащили на публичный ТВ-суд.
      Офелия завела с Зямой нудный диалог, который "для оживляжа" перемежала музыкальными номерами: то шумным и ярким выступлением своей подшефной группы "Шавшевет", то жутковато-чинными аранжировками в исполнении "квартета одной гребёнки", он же группа "Петек Лаван". Казалось, это Зяму "давали" в паузах. Монотонным голосом, как по заученному, он вещал, как пришёл к выводу: самое важное в наше динамичное, стремительно меняющееся время – это "открытость всему новому и прогрессивному, космической динамике и мощи". При этом он с искательной улыбкой шнырял глазами от Офелии до объектива и обратно.
      "Уж если власти и руководители сочли, что самым новым и прогрессивным в наше непростое время является космическая мощь силонокулла применительно ко всем видам искусства и культуры, то почему бы не открыть прогрессу свои сердца и умы, несколько как бы заплесневевшие в устарелых и скучных традициях!" – "Ну, и?.." – обворожительно улыбнулась Офелия.
      "Я, например, решил начать с того, что сбрил неопрятную бороду, которая меня отнюдь не украшала, которую трудно поддерживать в порядке, дабы вид соответствовал бы нормам современной эстетики и гигиены. Короче, привёл своё лицо к новым, современным стандартам. Ранее, по совету адона Пительмана, я стал посещать концерты элитарных музыкальных коллективов в "Цедефошрии" – я имею в виду существовавший до Великой реконструкции концертный комплекс".
      "Мы вас поняли…" – небрежно обронила Офелия, подперев щёку кулачком и взглядом поощрив Зяму продолжать. "Так я приучал себя слушать современные ансамбли и группы. Не сразу мне удалось к этому привыкнуть, потому что эта музыка, её восприятие требуют от нас как бы определённых усилий и навыков слушания. Но я не жалел усилий, я знал: то, что принимает с восторгом руководство, то было бы хорошо для нас всех! Я много раз говорил соседям в Меирии (прошу прощения: ныне это Эрания-Юд-Гимель) о пользе приобщения к современной прогрессивной культуре, убеждал их: прекратили бы вы посещать "Цлилей Рина". Ведь там продолжала звучать унылая, старомодная, – не побоюсь этого слова! – низкопробная… как бы музыка.
      То, что самыми новейшими исследованиями признано вредным шаманством. Мне крупно повезло: статьи геверет Офелии, – и он с умильным восторгом улыбнулся, глядя снизу вверх в иронически сверкающие глаза восседавшей перед ним в очень вольной позе ведущей, круглые коленки которой были открыты взорам всех телезрителей, – раскрыли мне глаза! Чем больше статей геверет Тишкер я читал, тем как бы шире открывались мои глаза, расширялись горизонты в постижении прогрессивной и современной струи подобающей цветовой гаммы! И за это я как бы очень благодарен геверет Офелии!" Он старался не глядеть на сверкающие коленки Офелии, при этом он не мог без трепета смотреть в её иронически-зазывно сверкающие глазищи, то ярко-зелёные, то меняющие цвет на таинственно-болотный. Его правая рука осторожно и воровато потянулась к затылку – и это не осталось незамеченным. Близнецы перемигнулись.
      Объектив камеры, как бы случайно, уставился на макушку Зямы: во весь экран сверкнула его крохотная кипа в тон оформлению студии, окружённая лысиной, где местами кустились реденькие прядки волос неопределённого цвета.
      Зяма не знал, что камера уже показывает крупным планом во всех деталях его руку, которая медленно, воровато тянется к кипе. Крохотные тупые коготки слегка почёсывают макушку, затем стыдливым движением рывком крохотная кипа стягивается с головы, незаметно пропускается меж пальцев, рука медленно опускается вниз, и кипа исчезает в кармане.
      По насмешливому взору Офелии, вместе с оператором камеры пристально следившей за его рукой, он понял, что скрыть движение руки ему не удалось. Закралось опасение, что это видели телезрители, и даже его домашние. О, Б-же, что скажет жена, а главное – тесть! У него же нет в мыслях совсем снимать кипу, только на время передачи… Только бы наглый Дорон перестал издевательски ухмыляться. Ну, ничего, сейчас ему улыбочку его чеширскую сотрут! Зяма плохо понимал, почему друзья называли Бенци чеширским львом, а его улыбку чеширской, но исправно повторял за всеми это давнее, со времён службы в армии, прозвище Дорона.
      Камера добралась до Бенци, втиснутого в маленький неудобный стульчик, расположенный несколько справа, как бы у ног ведущей. Телефанфарматор специально выбрал такой ракурс. Он хотел ненавязчиво показать зрителям величие популярной элитарной журналистки, пламенно пропагандирующей струю подобающей цветовой гаммы и нарождающуюся науку фанфарологию. А на её фоне – ничтожество тех, кто изначально не принадлежал, да так и не захотел принадлежать к миру элитариев, ради которых она, не щадя своих сил, трудится на ниве просвещения и приобщения отсталой массы к светлому, прогрессивному и передовому.
      Конечно, было бы преувеличением сказать, что Бенци Дорон действительно сидел у самых ног ведущей, но с определённой периодичностью камера показывала ракурс, создававший именно такое впечатление. Интерьер студии тоже чем-то смахивал на интерьер зала суда. Геверет ведущая в центре композиции играла роль и судьи, и прокурора, Зяма исполнял роль свидетеля, а Бенци, по замыслу режиссёров передачи, – обвиняемого. Вот только для полноты картины забыли предусмотреть обвиняемому адвоката – надо же, какое упущение! Но преступником Бенци Дорон почему-то не выглядел. Напротив: Бенци сидел на неудобном стульчике прямо, его поза и выражение лица демонстрировали спокойствие и достоинство. Чего никак нельзя было сказать о Зяме.
 

***

 
      Камера медленно приближала лицо Бенци, чтобы показать его крупным планом. За экраном тем временем монотонно бубнил голос Ликуктуса: "Дорон был моим соседом, когда мы жили в Меирии. Я много раз слышал его странные разговоры со своими детьми и с друзьями. Между прочим, уже тогда Эранию начал завоёвывать силонокулл, первой к пониманию и принятию этого течения пришла элитарная молодёжь Эрании. Тогда я сообразил, что разговоры Дорона с детьми на эту тему могли настроить их против новой, современной музыки, а потом и против всего течения струи подобающей цветовой гаммы. Реакционно настроить! А как он на работе, во время наших совместных обедов, высмеивал нарождающуюся науку фанфарологию!" – "Расскажите про ваши совместные обеды. Это интересно! Кто в них участвовал? О чём говорили на этих обедах? Сколько времени продолжались эти обеды? Видите ли, я кое-что слышала о нарушении правил внутреннего распорядка фирмы именно этой отдельно от всех обедающей группировкой. Хотелось бы узнать, так сказать, из первых рук, от самого участника таких обедов…" – "Э-э-э… Даже не знаю, что сказать.
      Руководство "Лулиании" выделило нам маленький проходной холл для обедов. Нас обычно собиралось на обед более 10 человек, так сказать, миньян…" – "О! Это интересно! Что такое "миньян"? Это что-то вроде тайной организации, подполья?" Зяма удивлённо дёрнул плечом: он считал Офелию достаточно эрудированной, то есть она просто не может не знать, что такое миньян. Да и Офелия поняла, что, пожалуй, хватила через край. Она мгновенно перебросила нить беседы в другую плоскость и быстро проговорила: "Ладно, не будем об этом, это не столь интересно. Лучше скажите мне вот о чём: по вашему мнению, все эти беседы за обедом вроде бы о музыке – можно было бы их воспринять как подстрекательство к насилию против активных и пламенных проводников культуры струи подобающей цветовой гаммы? Не выражались ли там, пусть и в неявной форме, намёками, так сказать, побуждения нанести ущерб инструментам силонокулла, например, автоматизированному голосователю, известному под названием войтеромат?" "М-м-м… Он был моим соседом и сотрудником в "Лулиании"… Я не желал бы зла ни ему, ни его семье, – замялся Зяма, отводя взгляд. – Но моя совесть хорошего гражданина – голос Зямы зазвенел праведным набатом: – не позволяет мне пройти мимо его речей и странной деятельности, которую нынче заклеймили как антистримерскую. Ясно, что до Турнира о войтероматах речи не было: мы просто о них не знали… э-э-э… Но я скажу о другом! О том, что он отдал детей в рассадник откровенного антистримерства, в так называемую "музыкальную" студию "Тацлилим"… чёрт их знает, как они её назвали! Ведь её организовали известные фиолетовые фанатики из Неве-Меирии, Гилад и Ронен! Дорон поощрял шумные исполнения и массовые прослушивания шаманской как бы музыки, и игры своих детей с тем, что учёные определили, как вредные излучатели, вроде флейт, свирелей и подобных им дудок. А потом появился у них и жуткий звуковой наркотик, так называемый шофар.
      Ронен активно приобщал юные неокрепшие души к шофару, который всеми известными музыковедами, и первым среди них Климом Мазикиным, признан источником звуковой агрессии и проникновения в сознание. Но этого мало: близнецы Дорон придумали "угав", на самом деле мультишофар, многократно усиливший вредное воздействие шофара.
      Теперь мы все получили веское и несомненное доказательство вредных свойств шаманских дудок… – Зяма сделал паузу, после чего надрывно выкрикнул: – Светлая память нашему дорогому Ашлаю!" Он вскочил, вытянулся в струнку, опустил голову, достал из кармана носовой платок и осторожно промокнул глаза. Камера показала скорбное лицо Офелии, потом на экранах появился портрет покойного Рошкатанкера в широкой угольно-чёрной рамке. Офелия медленно поднялась на ноги и тихим голосом обратилась к зрителям: "Почтим же память покойного…" Заколыхались портьеры, и зазвучали тишайшие композиции "Петек Лаван", исполнявшего попурри детских песенок, аранжированных под похоронные марши.
      После краткого тематического перерыва камера показала Зяму, который очень медленно поднял голову, присел на кончик стула и заговорил тихим голосом: "У меня есть все основания полагать, что Дороны к деятельности фиолетовых шаманов от, так сказать, музыки имеют самое непосредственное отношение. Мы не раз задавали и Дорону и его приятелям вопрос: что эти оба, с позволения сказать, "артиста", жители Неве-Меирии, делают у нас в Эрании, в нашем Парке?.. Ответа, как вы понимаете, не последовало… Вернее, был ответ, весьма невразумительный… скорей насмешка, а не ответ по существу! Ничего удивительного, что неоперившиеся и неустойчивые подростки Дорон не только обучались этому вредительскому извлечению звука из источника звуковой агрессии, но и – после закрытия вредительской студии! – начали других юных и неустойчивых к этому приобщать.
      Дело дошло до того, что они создали подпольную группировку, подстрекательски назвав её "Типуль Нимрац". Не означает ли само это название, что они намеревались доводить слушателей до такого состояния, когда их психику может спасти только медицинская служба "Типуль Нимрац"?! И такой вот, с позволения сказать, отец, в этом их поощрял! Вы понимаете? Вместо того, чтобы строго и категорически запретить мальчишкам даже слушать эту духовную отраву!.."
 

***

 
      Зяма никак не мог остановиться. Он как будто не замечал, что не перед женой на кухне изливает жёлчь на бывшего соседа и коллегу, а перед многочисленными жителями Арцены, усевшимися перед экранами своих телевизоров. Не замечал Зяма и насмешливого презрительного взгляда Офелии, которым она прошивала его время от времени. Зато бессильную ярость и презрение Бенци он отлично видел и ощущал всей своей шкурой, каждой клеточкой и жилочкой – на это-то он и рассчитывал!..
      Как заведённый, он продолжал бубнить: "Я полагаю, что это он лично не только поощрил, но и направил своих сыновей и их дружков на сцену трубить в запрещённые Высоким Жюри шофары и играть на протащенных обманным путём так называемых "угавах".
      Ведь было заблаговременно запрещено использовать шофары на Турнире!.. Заметьте: папочка не встал на пути злостного замысла сынков. Хотя не только мог, но и был обязан! Кто-то может сказать, что он не знал! Не верю! Хороший отец не может не знать, чем живут его дети! Акт явного, неприкрытого хулиганства! Долг хорошего отца всеми силами предотвратить нарушение детьми установленных правил! Лично мне беглого взгляда было достаточно, чтобы понять: это он, Бенцион Дорон, лично организовал помехи дубонам в наведении порядка и задержании хулиганов-шофаристов.
      Тех конкретно, что привели к смерти нашего дорогого Ашлая!" – и Зяма снова промокнул платком глаза.
      После непродолжительной паузы он повысил голос и уже почти кричал: "Но этого мало! Это он и его дружки из шоблы, что скучковалась вокруг него ещё в "Лулиании", спровоцировали драку с силами поддержания законности и порядка в фиолетовом секторе!" – "Ясно! Выходит, то, что они прикрыли якобы невинным словом "миньян", по сути оказалось подпольной организацией…" – небрежно обронила Офелия.
      Тут уж Бенци не мог смолчать, и он подал голос, саркастически улыбнувшись: "Да, Зяма, не зря ты перед своей обличительной речью снял кипу! Привёл свой облик в соответствие с натурой и деянием, молодец!" Зяма злобно глянул на Бенци. Офелия меж тем откровенно наслаждалась ситуацией. В ответ на Зямину речь, как бы мимоходом, веско заметила: "Ну, что же, адон Ликуктус, вы действительно проявили себя хорошим, я бы сказала – образцовым гражданином новой Эрании, новой Арцены!
      Так держать, Зяма!" Зяма расцвёл, не заметив откровенной насмешки, мимолётно зазмеившей губы ведущей.
      Наконец, Офелия решила, что зритель достаточно насладился Зямой Ликуктусом, колоритным, захватывающим зрелищем стараний незаметно избавиться от кипы на голове. Аттракция получилась – то, что надо массам!
 

***

 
      Ренана, глотая слёзы и всхлипывая, через плечо усевшегося перед нею на полу Ирми неотрывно смотрела на экран, впитывая похудевшее, осунувшееся лицо папы, слушая его голос, повторяла: "Папа… Папочка… За что… За что…" Ширли держала её руку и осторожно поглаживала, хотя и у неё в горле стоял комок, и на смуглом лице появились темно-красные пятна.
      Близнецы тоже устроились на полу и сидели не шелохнувшись, слушая "свидетельские показания хорошего гражданина Зямы Ликуктуса". Шмулик зло бросил: "Его счастье, что у него только дочери! Был бы сын, я бы с ним разобрался!" – "А сын-то был бы при чём?" – воскликнул Рувик. Ренана тут же выкрикнула: "Его доченьки ничуть не лучше! Вспомнить только драку в "Шоко-Мамтоко"! – и в голосе её снова зазвенели слёзы. – Фанфаразматики украли ширлины рисунки и использовали их, сделав из них злую карикатуру! А дрянь Мерива над нею издевалась, говорила ей, что она продалась фанфаразматикам и свои рисунки продала… И некоторые девочки даже начали ей верить… Ихние зомбики распускали слухи, что у Ширли есть специальный прибор, что она с помощью обертонов девочек в ульпене одурманивает, а потом на них доносит…" Тут уж близнецы и Цвика с Нахуми не выдержали и саркастически усмехнулись: "Они хотя бы понимают, что такое – обертоны?" – "А им и понимать не надо! Сказали умное слово – и достаточно!.. Это они на нас штилей натравили!" – "Ренана, хватит об этом… – остановил её Ирми. – И плакать я тебе больше не разрешаю, портить свои красивые глазки…" – и он снова приблизился к ней и как бы нечаянно погладил по руке. Ноам тут же отвёл глаза, близнецы сделали вид, что пристально смотрят в экран. Только Магидовичи переглянулись и тихо прыснули.
      В течение всей передачи Ренана то и дело повторяла: "Что с мамой будет, если она увидит… Ох, что с мамой будет…" – "Я надеюсь, ей не покажут… – с сомнением бормотал Ноам, исподлобья поглядывая то в экран, то на братьев, то на Ширли. – Бабушка с дедушкой очень её берегут…" Гвоздь программы После антракта с оглушительной рекламой пришло время "гвоздя программы" (ради чего, собственно, она транслировалась в прямом эфире).
      Офелия мгновенно натянула на лицо маску торжественной серьёзности и заговорила чрезвычайно проникновенным и драматическим голосом: "Дорогие зрители! У нас, у всех ещё свеж в памяти Большой музыкальный Турнир, не так давно состоявшийся в обновлённой "Цедефошрии". Все мы помним его потрясающие результаты, закономерность убедительной победы прогрессивного течения, покорившего эранийскую общественность! Это струя подобающей цветовой гаммы, она же силонокулл, и несколько столь же современных и прогрессивных ансамблей, творчески использующих традицию! Мы должны выразить нашу самую горячую благодарность эранийским далетариям, самому передовому их отряду – учащимся и выпускникам гимназии Галили, проживающим преимущественно в Эрании-Алеф-Цафон и Эрании-Далет. Это в их среде выросло несколько творческих коллективов, которые в конечно итоге объединились в одну рэп-группу "Шавшевет". Но вернёмся в день нынешний! Успех музыкальных коллективов новейшей струи подобающей цветовой гаммы на Турнире был безусловным и ошеломляющим, и это наш с вами успех! Он мог быть куда более радостным и жизнеутверждающим, если бы… – и тут она сделала многозначительную паузу, лихо поигрывая кнопками своего та-фона, после чего продолжила, и голос её драматически надломился, прервался, после чего загремел фанфарическими интонациями: – если бы не трагическая смерть нашего дорогого рош-ирия Эрании Ашлая Рошкатанкера… Если бы не попытка тёмных сил сорвать голосование! – снова сделав драматическую паузу, Офелия продолжила и зачастила нарочито небрежным тоном: – Впрочем, о драке, спровоцированной фиолетовыми в их же секторе, где серьёзно пострадали бойцы гвардии дубонов, поддерживающие порядок на Турнире, мы поговорим чуть позже…" – и Офелия снова замолкла, театрально прижав руки к груди. Снова заколыхались занавеси на заднем плане в такт с завыванием силонофона.
      Наступила тишина, и Офелия твёрдым голосом заявила: "О смерти нашего дорогого адона Рошкатанкера мы уже много говорили. Но сейчас я предлагаю снова почтить светлую память этого человека. С тем, что явилось причиной его смерти, кто по сути его убил, всё ясно!" – в голосе звезды эранийского ПИАРа зазвучал такой пронзительный металл, что могло показаться – на каменный пол уронили груду ножей и вилок. Офелия снова выдержала эффектную паузу, тут же заполненную коротеньким и раздражающе-пронзительным пассажем силонофона.
      Как только затих последний звук пассажа, загремел исполненный благородного гнева глас Офелии: "А теперь поговорим о том, что удалось выяснить нашим специалистам о злонамеренной попытке разрушить систему автоматического голосования! Вы ведь помните, как во время голосования мигал свет в "Цедефошрии"!" Офелия знала: публике запомнились мигания света и его бешеные пляски. Где уж тут отличить мигание от пляски!
      "Это означало, что злоумышленники пытались внести сбой в автоматизированную систему голосования. Они не учли, что угишотрия, совершенная и надёжная система, с этой попыткой без труда справилась, её функционирование было восстановлено в считанные секунды. Мало того: нам удалось зафиксировать, откуда исходила злонамеренная попытка и каким образом она реализовывалась. Банда злоумышленников, направляемая ядром, окопавшимся в фиолетовом секторе, одновременно нажала фиолетовые кнопки на заранее выведенных ими из строя, возможно, даже тайно перемонтированных войтероматах. Ведь там тон задавали самые фанатичные фиолетовые. Не будем углубляться в технические подробности раскрытия злодейского замысла, который мог иметь очень серьёзные последствия – вплоть до превращения войтероматов в источник вредоносных звучаний. Наши специалисты склоняются к тому, что использовали так называемые "угавы", по меткому определению известного силоноведа Клима Мазикина, мультишофары! Те самые, которые убили нашего Ашлая!!!" – при этих словах Офелия драматически взвизгнула и приложила платочек к глазам.
      Справа прозвучал голос Бенци: "Наукообразный баблат…" Офелия, не сводя глаз с объектива камеры, как бы машинально поигрывала кнопочками "цакцакона". Голос Бенци резко оборвался на полуслове. С экрана уже звучал бодрячески унылый похоронный марш, по экрану мельтешили одинаковые бараньи лики "Петеков", плавно перелившихся в прыгающих меж колышущимися драпировками "шавшеветов", громыхающих "стиральными досками ихних бабушек" и во весь голос орущих "Мы не дадим Офелию в обиду!". Впрочем, никто не вникал, от кого экзальтированные юнцы защищают свою покровительницу. Среди драпировок смутно маячила расплывшаяся громадная фигура отнюдь не виртуального Тумбеля, его крупная ухмылка как бы колыхалась вместе с драпировками.
 

***

 
      Закончился очередной "музыкальный антракт", отзвучали и исчезли с экрана и "Петек Лаван", и "Шавшевет".
      Снова тот же интерьер с нервно колышущимися драпировками, и Офелия, гордо восседающая в унитазо-кресле. Слева робко притулился Зяма Ликуктус, но камера, последний раз мельком показав его, окончательно переключилась на Офелию, чей указующий перст был грозно направлен на Бенци. Камера плавно спанорамировала от перста Офелии к Бенци, который спокойно сидел на всё том же низеньком стульчике.
      Можно было только догадываться, каких душевных сил это стоило Бенци Дорону.
      Глаза близнецов подозрительно заблестели, Ноам исподлобья уставился в экран, крепко закусив губу.
      "Итак, адон Дорон, телезрители желали бы как можно больше узнать о вас, о вашем прошлом, о вашем настоящем, о семье, о вашем окружении!" – "Что ж! Извольте…" – спокойно произнёс Бенци, на его лице мелькнула улыбка (как видно, он её посылал своим близким и друзьям, которые, может быть, сейчас смотрели эту передачу). Глядя прямо в объектив камеры, он с задумчивым и мечтательным выражением лица рассказывал о своём детстве, о жене и детях, о любви к народной и хасидской музыке. На лице Офелии блуждало скучающе-полупрезрительное выражение.
      Под конец Бенци сказал: "Любовь к этой музыке естественно восприняли и мои дети…" – "К вопросу о ваших детях, к тому, как и на чём вы их воспитываете, мы ещё вернёмся… – безмятежно, но со скрытой угрозой в голосе, произнесла Офелия. – А кто вы по профессии, где вы работаете?" – "Моя профессия – бухгалтерия, финансы и программирование, первая степень. Основная специализация – разработка финансовых блоков программ. До недавнего времени работал на фирме "Лулиания".
      Теперь её преобразовали в СТАФИ, но я там уже не работаю…" – "И что же вам там не подошло?" – "Я разве сказал, что мне там что-то не подошло?" – удивлённо поднял брови Бенци. – "Но вы же постоянно критиковали прогрессивные нововведения последних месяцев на известной далеко за пределами Арцены престижной фирме…" – "Да, мы с друзьями не раз выражали удивление, что на фирме, занимающейся разработкой компьютерных развивающих игр, вдруг стали чрезмерное значение придавать культурным интересам сотрудников, их личным музыкальным пристрастиям.
      По непонятным причинам нашу группу религиозных сотрудников лишили привычного места, где мы проводили обеденный перерыв…" – "Группой?" – многозначительно переспросила Офелия. – "Да, а что? Кто и когда сказал, что нельзя проводить свободное, в том числе и обеденное, время с людьми, близкими по духу, по интересам?" – "Ну, почему! Всё можно! Если это… э-э-э… нейтральное общение.