– Поди, теперь и не вспомню, через столько-то лет! – ответил он, посмеиваясь и незаметно рассматривая Ордынцеву.

– Каких это лет, мы же с тобой виделись месяца полтора назад.

– Это ты со мной расстался недавно, а как я с тобой, два века прошло Много с тех пор воды утекло.

– Погоди, я, что-то не понимаю, какие два века?

– Самые натуральные. Это ты по времени скачешь, а я живу нормальной жизнью.

Я ничего не понял и потребовал подробностей. Иван, пока жена металась по избе, собирая на стол, пригласил нас сесть, устроился сам и принялся рассказывать, что произошло после нашей последней встречи.

Расстались мы с ним в конце августа 1799 года Иван встретил своего армейского начальника, из-за лютости и дурости которого дезертировал из армии, и ему пришлось бежать.

– Да говорить-то нечего. Как от греха подальше и ушел из Шуи, сразу отправился Марфу разыскивать.

– И нашел?

– Конечно, нашел, ты же мне сам дал ориентиры, где их семья в какие годы жила.

– Погоди, тогда выходит, что когда я здесь появился, вы уже двести лет вместе жили!

– Точно.

– Так какого же…

– Это ты про то, что Марфа тебя на мои розыски отправила?

– Именно про это.

– Так тут все понятно. Это чтобы ты меня в восемнадцатом веке от сатанистов спас и дорогу к невесте указал.

– Как я мог тебе дорогу указать, если родился через сто семьдесят лет… – задумчиво сказал я, начиная постепенно понимать, что он имеет в виду.

– Как, не знаю, только я ждал, когда появится человек, которого встречал в те времена. Я для тебя и мост в то время отремонтировал, чтобы ты туда попал и со мной мог встретиться.

– Очень интересно, значит, когда мы с тобой увиделись в первый раз, ты меня уже знал?

– Как же я мог тебя знать, если никогда не видел? Это я тебя теперь знаю, ну и тогда уже знал, когда ты у нас объявился.

– Получается, ты все это подстроил?

– Ничего я не подстраивал. Когда после взятия Измаила и ранения я потерял своих, бегал от полиции, да не уберегся, попал к этим, как ты их называл, сатанистам. У нас с ними давняя вражда. Они и решили меня в жертву своему козлу зарезать. Там-то мне на пути повстречался странный барин, который мне помог. Это был ты. Ты мне сам рассказал, из какого времени попал в восемнадцатый век. Ну вот, а когда приблизился срок твоего появления здесь, мы с Марфой начали тебя ждать. Я ушел в лес, чтобы ты со мной раньше времени случайно не встретился, а Марфу, как на грех, радикулит разбил. Тебе пришлось ее лечить. Дальше сам все знаешь.

В рассказе Ивана все складывалось в довольно убедительную схему. Было только непонятно, что за странные силы водили меня по прошлому и, главное, с какой целью.

Пока мы объяснялись, Марфа Оковна окончила накрывать стол. То, что меня здесь ждали, стало понятно при виде припасов, приготовленных для праздничного стола. Мои «сельские» друзья постарались на славу. После вчерашних «ножек Буша» прекрасные отечественные продукты грели патриотизмом сердце. Мы все ели и ели, а Марфа Оковна все носила и носила на стол городские и деревенские деликатесы. Я, наголодавшись за последние недели, не возражал против такого пищевого изобилия. Тем более, было видно, что хозяева угощают нас от чистого сердца.

О том, кто такая Ордынцева, Иван, хорошо знавший мою жену, не спрашивал, и вообще вел себя крайне деликатно. Даша, слушая наши застольные разговоры, начала окончательно понимать, что все случившееся с ней – не кошмар больного воображения. Когда после обеда она легла отдохнуть, я отправился во двор проверить своего железного мустанга. Машина завелась с пол-оборота. Я погонял двигатель на холостых оборотах и вернулся в дом.

– Мне нужно кое-что сделать по хозяйству, – сказал Иван, когда я вернулся в избу, – а ты пока приляж отдохнуть. Вечером сходим в баню и посидим по-людски, а не на скорую руку.

– Ты шутишь! Да в меня теперь три дня крошка не войдет! – воскликнул я.

– Это мы еще посмотрим, может, и войдет, – пообещал он.

Он отправился по своим делам, а я зашел в комнату, которую занимал во время своего первого визита. Даша была там и лежала на высоко взбитой перине, а Марфа Оковна примостилась на табурете за столом. Когда я открыл дверь, они замолчали, и я понял, что разговор идет обо мне.

– Сплетничаете? – спросил я.

– А то, – засмеялась долгожительница. – Чего нам, бабам, еще нужно!

– Ладно, продолжайте в том же духе, а я пойду пройдусь.

Без «променада» после всего съеденного спать было чревато, и я отправился готовить машину к возращению в Москву.

То, что здесь случилось вечером, можно было назвать праздником чревоугодия. Стол ломился от еды и питья, а довольные хозяева наблюдали за нашей реакцией.

– Ладно, – сказал, – гулять так гулять!

Торопиться мне было некуда Днем раньше или днем позже я вернусь в Москву, не имело никакого значения, С этим и сели…

Мне не терпелось услышать рассказ Ивана о прошедших веках. То, как изменился строй его речи, говорило о том, что все это время он не только скрывался в лесах. Поэтому после первых тостов я пристал к нему с расспросами. То, что он рассказал, было удивительно и захватывающе интересно. По его словам, наше с ним общение пробудило интерес к знанию и общественной жизни Потому, как только появилась возможность, он изменил свою судьбу и побывал в самых разных социальных личинах, пока не вернулся к старой идее Вольтера: «Главное – это возделывать свой сад><. Однако, это совсем другой рассказ, к которому я, возможно, вернусь в будущем.

Застолье длилось три дня, после чего мы отоспались, распрощались с хозяевами и тронулись в обратный путь.

Столица встретила нас удушающей вонью выхлопных газов, утомительным шумом и автомобильными пробками. Удивительно, но никакой ностальгии, тоски по людским толпам и телевизору у меня не появилось. Было совершенно неинтересно, кто нынче стоит у кормила власти, и какого высшего чиновника, не вписавшегося в очередной политический поворот, посадят или пожурили за взятки. Судя по состоянию города, мировой войны за время моего отсутствия, не произошло, а остальное меня не волновало. Даже любительница электрификации Ордынцева, сначала смотревшая во все глаза на развернувшееся перед ней сияющее рекламами будущее, при подъезде к дому сомлела и перестала не только вскрикивать от восхищения при виде очередного чуда света, но даже просто задавать вопросы.

– Ну, как тебе Москва? – спросил я, сворачивая на свою улицу.

– Не знаю, слишком здесь всего много, – осторожно ответила она.

Я въехал во двор, загнал машину в пенал, и мы, пройдя через загаженный и исписанный фломастерами подъезд, поднялись на свой этаж. Входная дверь была прежняя и закрыта на мой старый замок, из чего я сделал вывод, что бывшая теща не сумела самовольно отобрать в пользу своей драгоценной доченьки мою квартиру.

Надо сказать, что мои приключения напрочь вытеснили из головы даже мысль об этом милом семействе. Мы вошли в прихожую, и я был приятно удивлен необычной чистотой в квартире. Я предполагал, что увижу, как минимум, толстый слой пыли, а никак не стерильные половики. Дальше – больше, комнаты оказались чисто убраны. Причем все вещи вроде бы находились на старых местах, но квартира имела парадно ухоженный вид. Такой немецкий порядок немного обескураживал.

Замороченная обилием впечатлений Ордынцева сразу, как только вошла, запросилась отдыхать. Я отвел ее в спальню, помог разобрать постель и оставил наедине, восстанавливать нервную систему. Сам же сменил свое экзотическое платье на обычное и отправился за разъяснениями к соседке, у которой был запасной ключ от моей квартиры.

Соседку зовут Мариной, и она моя старинная приятельница. Мы уже много лет живем рядом в мире и дружбе. Марина очень милый человек со сложной женской судьбой. В поисках семейного счастья она довольно часто выходит замуж, методом проб и ошибок отыскивая свой идеал. Мужья ей попадаются один хуже другого, но она не отчаивается, не ропщет на судьбу, и не прекращает эксперименты. Нас никогда не связывали никакие отношения, кроме добрососедских, что позволило много лет сохранять прекрасные отношения. В общении она всем другим видам предпочитает монологи, что упрощает получение информации. Марина всегда говорит за нас двоих.

– Где ты столько времени шлялся! – затарахтела она, увидев меня в дверях. – У нас столько новостей! Ты помнишь моего последнего? Выгнала через месяц. Дурак, скотина, да еще и жмот. Вроде твоей Ладки. Приперлась недавно! Алька ее впустила, а она ей закатила скандал, а потом у меня три часа рыдала. Ну, ты и ходок! В тихом омуте черти водятся. Ладка, дура, считает, что по ней все мужики должны сохнуть…

От вала всех этих сообщений у меня слегка закружилась голова, и я попытался остановить этот безудержный речевой поток. Однако, новостей было так много, и они были так интересны, что Марина не обратила внимания на мой странный вид и попытки открыть рот.

– Я ей говорю, всякое в жизни бывает, тем более ребенок. А Ладка, на кого променял, в ногах валяться будет, а я ей говорю…

Чувствуя, что этот рассказ ни к чему не приведет, я попросту зажал Марине рот рукой, и только когда ее глаза от удивления сделались круглыми, отпустил:

– Теперь коротко, четко и ясно переведи на нормальный язык все, что ты сказала.

– Ты про моего?.. – начала, было, Марина.

– Про твоего мне сразу было все ясно. И про Ладу тоже. Что здесь была за Алька, и что за ребенок?!

– Так ты, что, Альку не знаешь? Она сказала, что твоя жена. Выходит, я дура…

– Ничего не выходит. Аля действительно моя жена, но как она сюда попала?

– Приехала с Антоном, я их и впустила к тебе.

– Антон – это ребенок? Сколько ему лет?

– Скоро четыре. Ты меня совсем запутал, Откуда у тебя жена?

– От верблюда, где они сейчас?

– Уехали еще на прошлой неделе. Антон болел, Алька сказала, что ему нужен свежий воздух. Послушай, Леша, я что-то совсем запуталась…

– Она мне просила, что-нибудь передать?

– Нет, сказала, что напишет… Может быть, ты мне объяснишь, что происходит? И чего в тебе бабы находят, ни кожи, ни рожи…

– Потом! – прервал ее я. – Все потом…

Я вернулся к себе и начал искать записку. На виду ее не оказалось. Я прикинул, куда ее Аля могла положить, чтобы не испытывать любопытство Марины и безошибочно нашел в ящике письменного стола. Это было несколько листков, исписанных старинным каллиграфическим почерком. Письмо церемонно начиналось словами:

«Дорогой и любимый муж, Алексей Григорьевич! Прими привет от твоей верной законной супруги Алины Брадиншвейг-Вольфенбиттельской-Крыловой.

Судьбе было угодно, чтобы я смогла преодолеть разделяющее нас время и вместе с нашим сыном и наследником Антоном Алексеевичем, прибыть к тебе, супруг и отец наш.

Однако, немилосердный рок не дал нам возможности лицезреть друг друга и соединить наши судьбы. Я как верная жена была готова всю жизнь ждать твоего возвращения, но екалогия твоего времени оказалась губительной для нашего сына и наследника. Антон Алексеевич начал хворать, что побудило меня, забыв супружеский долг, вернуться в наше тихое, скучное время. Прости нас за это, Алексей Григорьевич.

Теперь позволь в немногих словах живописать невзгоды, выпавшие на моем тернистом пути. После нашего расставания в женском монастыре я благополучно разрешилась от бремени нашим первенцем Антоном Алексеевичем. Известная тебе инокиня помогла перевести меня как крепостную жену в дом нашего родственника Антона Ивановича, в коем доме я пребывала с нашим сыном и наследником Антоном Алексеевичем, названном в память о моем предке Антоне Ульрихе и вашем предке Антоне Крылове. По прошествии четырех лет я умолила своего друга и благодетельницу Анну Семеновну Крылову, урожденную Чичерину, отпустить нас с сыном в неведомое путешествие, для встречи с вами, наш муж и отец. Найти путь к тебе помог мой небезызвестный вам дар и один ваш приятель, объявившийся в наших краях Однако, нашей встрече не суждено состояться. Тревожась о здравии сына нашего и наследника Антона Алексеевича, я принуждена вернуться в известное вам село Захаркино, где ранее была принята и любима, как дорогая родственница. Если Фортуна сподобит состояться нашей встрече, единственно, о чем я молю вас, муж и благодетель наш Алексей Григорьевич, это сообщить мне, чем кончился сериал «Любовь и тайны Сансет-Бич», коий судьба не дозволила мне досмотреть до конца.

Остаюсь верной, любящей женой Алевтиной».

Я сел в кресло и бессмысленно уставился на темный телевизионный экран.

Примечание