Бригадир державы (№6) - Время бесов

Когда мы поравнялись с воротами, я толкнулся, было, в знакомую калитку.

– Вы куда? – удивленно спросил Эдуард Львович,

– Вы же меня сам пригласили, – ответил я, не сразу поняв свой промах,

Потом догадался, что за прошедшее время здесь все могло поменяться, и неловко объяснился:

– Мне показалось, что это ваш дом.

Старик не врубился в ситуацию и виновато ответил:

– Дом теперь поделен на несколько хозяев. В мою квартиру вход за углом.

Мы свернули в переулочек и попали во двор через боковые ворота, которых раньше не было. На улице было темно, и обозрение окрестностей я оставил на утро. Мы подошли к боковой стене дома, в которой прорубили новый вход.

– Я сейчас включу свет, – пообещал краевед и, к радости Ордынцевой, щелкнул выключателем. Над дверью загорелась тусклая лампочка.

Мы все вошли в квартиру историка. Эдуард Львович занимал две маленькие комнатушки, выкроенные из спальни Екатерины Дмитриевны Совсем недавно, всего в 1856 году, мы устраивали с ней здесь любовные оргии, а теперь тут пахло кислыми щами и бедностью. Со старенького, обшарпанного кресла поднялась симпатичная старушка, не очень удивленная неурочным возвращением мужа со службы.

Мы познакомились. Женщину звали Зинаидой Ивановной. Я осмотрелся. Скромная обстановка, ламповый черно-белый телевизор говорили о низком достатке потомка богачей, Потом внимание привлекла висящая на стене книжная полка. Я пробежал взглядом по корешкам. Интересы Эдуарда Львовича были весьма ограниченны. Да и количества книг для сельского интеллигента было маловато.

Пока мы перебрасывались ничего не значащими фразами, хозяйка исподтишка разглядывала то, на что, то ли сослепу, то ли по невниманию, не обратил внимания Эдуард Львович – нашу одежду. Экзотического вида платье произвело на Зинаиду Ивановну сильное впечатление. Она все время толклась возле нас, особенно заглядываясь на вечерней туалет Ордынцевой. Однако, из вежливости так и не спросила, с какого карнавала или дурдома мы сбежали. Мало того, что наша одежда пообтрепалась за время скитаний, ее фасон и стиль не очень соответствовали моде последнего полувека.

– Зиночка, – попросил старик, – Дарья Александровна и Алексей Григорьевич приехали издалека, ты их не накормишь?

Старушка, не переставая с интересом на нас поглядывать, принялась хлопотать по хозяйству. Краевед усадил нас к столу и, чтобы занять, взялся рассказывать биографию легендарного героя Опухтина, в честь которого переименовали город. Судя по тому, как был обкатан рассказ, делать это ему приходилось часто.

Я с интересом слушал историю первого легендарного мэра Троицка и только тогда, когда Эдуард Львович назвал имя-отчество пламенного революционера, понял, о ком он, собственно, говорит.

– Простите, его звали Илья Ильич Опухтин? – уточнил я.

– Да, именно. Теперь о нем почти забыли, а когда-то этот человек полностью переменил затхлую жизнь провинциального, уездного городка, – нудным учительским голосом, сказал хозяин. – Он был не только первым председателем Укома, но и настоящим вдохновителем и руководителем нашей большевистской партийной организации.

– Извините, – перебил я его, – разве председателем был Опухтин, а не товарищ Трахтенберг?

– Трахтенберг? – переспросил он. – Я встречал эту фамилию в архиве, но уверяю вас, председателем был именно Илья Ильич Опухтин,

Спорить со стариком и восстанавливать историческую истину было бессмысленно, и, чтобы закрыть тему, я спросил:

– И что такого героического он совершил, что в его честь переименовали город?

– В разгар классовой борьбы, когда совершалось становление Советской власти, Илья Ильич вступил в решительную борьбу с приспешниками мировой контрреволюции. Он лично руководил боевыми действиями по ликвидации белогвардейского подполья и погиб в самом расцвете сил.

Дальше я почти не слушал, временами кивая для ободрения рассказчика.

История была немудрящая, каких в советское время напридумывали множество Меня же смутило совпадение дат.

– А нет ли у вас фотографии этого героя? – спросил я.

Старик умилился интересом приезжего к истории города и с гордостью достал краеведческий альбом, в начале которого нашлась нужная фотография.

С выцветшего от времени, плохого качества старого снимка на меня смотрело знакомое одутловатое лицо Опухтина.

Зинаида Ивановна, между тем собрала на стол и шикнула на мужа, который, по ее словам, морочил голову молодому человеку.

За столом меня ждало небольшое разочарование, Времена в Троицке были новые, как и пища. Пресловутые ножки Буша уже проникли в российскую глубинку,

Нам с Дашей, как гостям и постояльцам, досталась по целой куриной ноге, а Эдуарду Львовичу с женой – одна на двоих, Кроме того, на стол старушка подала толченую картошку и жидкий чаек.

Однако, голод не тетка, и пришлось насыщаться тем, что есть, За ужином разговор зашел о здешних местах, и я направил его в географическое русло. Старик, все время сбиваясь с темы на замечательно богатую событиями историю родного края, принялся увлеченно рассказывать об уникальных природных ресурсах Опухтинского района.

Меня затухающее местное производство мебели и масляных красок никак не заинтересовало, и я перевел разговор на водный бассейн единственной местной реки. Эдуарда Львовича тема вдохновила, поэтому, оставив недоеденной половинку замечательно вкусного бедрышка американской курицы, он сдвинул тарелки с остатками еды на край стола и расстелил на нем местную географическую карту.

– Наша река, – начал он говорить бодрым голосом ярмарочного зазывалы, – является одним из главных притоков великой русской реки…

– А вот эту деревню вы знаете? – перебил я, указав пальцем на место, где оставил в начале своего путешествия машину. – Здесь, говорят, очень живописная природа! '

– Да, конечно, там очень красиво, – ответил он, разом теряя вдохновение. – Только теперь в этих местах никто не живет. Еще в семидесятые годы тамошние колхозы признали бесперспективными.

– Как нам туда попасть? Я в этой деревне оставил свою машину.

– У меня есть своя машина, прекрасная, на ходу, и я бы мог вас туда отвезти, но, у меня, знаете ли, сейчас большие сложности с бензином, – извиняющимся голосом сообщил хозяин.

– В каком смысле сложности? – уточнил я, – Чего у вас нет, бензина или денег?

– В общем-то, знаете ли, денег, – стыдливо признался Эдуард Львович.

– У вас есть в городе нумизматы? – спросил я.

– Это которые марки собирают? – уточнил учитель истории.

– Нет, монеты, – объяснил я.

– Есть несколько человек, – ответила за мужа Зинаида Ивановна. – Причем все прекрасные люди, – зачем-то уточнила она.

– Вы не сможете, предложить кому-нибудь купить у меня голландский гульден? А то я оказался совсем без денег.

Я полез в карман и вытащил золотую монету, так удачно добытую из моей пуговицы лешим. Эдуард Львович сомлел от восторга и трясущейся рукой взял раритет.

– П-простите, откуда у вас такая старинная ценность? – заикаясь, спросил он.

– Получил в наследство от бабушки, – без тени улыбки сказал я.

– Мне бы такую бабушку, – завистливо сказал он.

– А вам от предков ничего не досталось?

– Нет, у нас в роду никогда не было богатых людей. У меня, знаете ли, очень знатные предки, но богачей среди них не было.

– У вас? – удивился я. – Ну, не скажите!

– А почему вы так говорите, вы, что знаете, что-нибудь о Постниковых? – удивился он. – Откуда?

– Так ваша фамилия Постников?! Ну, надо же! – воскликнул я. – Значит, Катя все-таки вышла за Постникова замуж!

От усталости и всех сумасшедших событий этого дня у меня в голове была такая каша, что я не сразу понял какую несуразность ляпнул. Дошло это только, когда Эдуард Львович растерянно спросил, тревожно оглядываясь на жену:

– Какая Катя, за кого замуж?

За столом возникла напряженная тишина. Присутствующие уставились на меня, как на чудо заморское или, вернее будет сказать, на психа.

– Катя Кудряшова, вы о ней слышали? – спросил я, не зная, как объяснить свою горячность.

– Конечно, я видел в детстве ее фотографию, это моя какая-то прабабушка. А вы про нее откуда знаете?

– А что в этом особенного? Ну да, вы же не знаете, чем я занимаюсь! – сказал я совершенно серьезным тоном. – Я тоже в каком-то смысле историк, изучаю старинные русские фамилии. А вы не помните, в каком году родился ваш дед?

– Дед? – переспросил старик. – Простите, Алексей Григорьевич, зачем вам понадобился мой дед? Знаете, я уже ничего не понимаю…

Не понимал не только он. Зинаида Николаевна и Даша тоже смотрели на меня круглыми от удивления глазами,

Я взял себя в руки и начал разруливать ситуацию. Известие о том, что моя возлюбленная Екатерина Кудряшова вышла замуж за купца первой гильдии Постникова меня не очень поразила. У них роман начался еще в моем присутствии, но то, что этот пенсионер Эдуард Львович может быть моим правнуком, мне совсем не понравилось.

Однако, в данный момент от меня все ждали объяснений, и я принялся сочинять не очень правдоподобную историю:

– Я несколько лет изучал старинные архивы и довольно хорошо знаю историю вашей семьи, – сказал я хозяину, – Начиная от вашего предка Фрола Котомкина до вашей прабабки. А вот то, что она вышла замуж за купца Постникова, я не знал. Ваш дед их сын?

– Да, кажется, – ответил заинтригованный учитель, – Только наш род не купеческий, а дворянский, даже княжеский, Я точно знаю, что я прямой потомок Рюрика!

– Кого? – переспросил я, – Рюрика? Варяжского князя?!

– Да, мы люди не простого звания. А, что разве не так?

– Вам правда интересно узнать, кто ваши предки?

– Конечно, – без большого подъема, сказал он. – Все должны знать свои корни,

– Вы поговорите, а мы пока посмотрим сериал, – занервничала хозяйка. – Даша, вы смотрите сериалы? – обратилась она к Ордынцевой.

– Что смотрю? – переспросила та.

– Даша жила в Сибири, у них там не было электричества, – поспешил вмешаться я.

– Тогда я вам сначала расскажу, – пообещала Зинаида Николаевна, – пойдемте в ту комнату, не будем мешать мужчинам.

Даша растерянно посмотрела на меня, не понимая, что ей предстоит. Я сделал предостерегающий жест и приложил палец к губам. Она пожала плечами и вышла вслед за хозяйкой.

Оставшись с учителем, я вкратце рассказал ему историю их рода. То, что Фрол Котомкин оказался простым крепостным-оброчником, Эдуарду Львовичу очень не понравилось. Узнай он об этом при коммунистах, был бы лишний повод козырнуть дремучестью и простонародностью происхождения, но теперь, когда в моду стали входить феодальные титулы, гордиться предками крепостными крестьянами стало как-то не с руки.

Я же, достаточно насмотревшись на титулованных особ, потерял к этой категории сограждан всякое почтение и интерес.

Оказалось, что нашему хозяину, напротив, очень хочется отыскать среди своих пращуров какого-нибудь шотландского или, на худой конец, остзейского барона.

В этом я ему помочь не мог, и скоро я понял, что, вообще, зря затеял этот разговор. Оказалось, что он совсем не интересуется реальным прошлым. За час, что мы общались наедине, Эдуард Львович достал меня разговорами на злободневную для нищего пенсионера тему аристократичности своего рода.

Удивительно, как странно устроен русский человек. Так же, как и на моей встрече с элитой Троицка в 1856 году в доме его прабабки Екатерины Дмитриевны, почтенный житель Опухтина не проявил интереса к жизни своих предков. Его больше занимали собственные, совершенно несуразные амбиции. Только когда я рассердился и сказал с нескрываемой иронией, что портного Фрола Котомкина на самом деле звали Франческо Котомкини, и был он, ни много, ни мало, сыном венецианского дожа, поселившимся в России по приглашению Александра I, хозяин просиял от восторга:

– Я всегда чувствовал, что принадлежу к подлинной аристократии! А дож, это кто будет по-нашему?

– Великий князь, – совершенно серьезно ответил я. – Даже немного главнее.

Позже я случайно узнал, Эдуард Львович сочинил целую легенду о том, как с падением Венецианской республики в 1797 после захвата ее Австрией любимый сын последнего Венецианского дожа эмигрировал в Россию… ну, и прочие утешительные глупости. Меня же больше, чем родовое величие потомка портного, интересовала судьба его прабабки. Однако тут краевед-историк ничем помочь мне не мог, кроме имени и фамилии Екатерины Дмитриевны, он ничего о ней не знал. Единственно, что мне удалось выяснить, это примерное время рождения его деда. Тут уже утешился я, мы с хозяином никак не могли быть родственниками.

Покончив с предками, историк взялся за политику. Спустя десять минут я понял, почему его жена нас так спешно покинула. Эдуард Львович имел если и не оригинальные, то очень популярные взгляды на отечественное прошлое и настоящее. От принципиального пенсионера досталось всем: и «дерьмократам», и президентам, и местным властям. Его можно было понять, проработав всю жизнь он вправе был рассчитывать на бедную социалистическую старость, а не на нищую капиталистическую. И не его вина, что он всю свою трудовую деятельность сеял не очень разумное, доброе и вечное.

Когда наш разговор перешел от современных политических воров и негодяев к великим основоположникам, я совсем припух. Гимнов Ленину и Сталину от глупых старперов я наслышался предостаточно.

– Если бы Ленин подольше прожил! – сетовал Эдуард Львович. – А какие люди тогда были! Да тот же Илья Ильич Опухтин! Кристальный коммунист, верный ленинец. Они не пожалели своей жизни ради счастья простого народа!

– Эдюша, ты совсем замучил гостя своей политикой, – прервала разглагольствования мужа вернувшаяся после окончания телевизионного сериала хозяйка. – Люди устали, хотят спать, а ты все про свою политику. Посмотри, какая Дашенька бледная!

Старик смутился и послушно замолчал.

– Алексею Григорьевичу интересно послушать о нашем прошлом, Зинуля Молодые люди такие наивные и так мало знают об истории своей страны,

В этом я был полностью согласен со стариком, но разговор на новую волнующую его тему не поддержал. Тем более, что на Ордынцеву, действительно, жалко было смотреть. Она выглядела, как рыба, вытащенная из воды Пока хозяйка стелила нам постель, она потеряно сидела за столом, односложно отвечая на ее заботливые вопросы.

Когда мы, наконец, остались вдвоем, Даша набросилась на меня с упреками:

– Ты, почему не предупредил меня, что у вас теперь в домах есть синема! Я чуть не закричала, когда хозяйка включила этот, как его, телевизор!

– В нашем времени есть многое, что тебя удивит, к тому же у меня на рассказы не было времени.

– Это же просто чудо! – не слушая меня, воскликнула она. – Обязательно расскажи, как этот телевизор работает!

– Завтра же с утра и начну, – пообещал я, – а сейчас давай ложиться спать.

Глава 21

Спал я, несмотря на усталость, плохо. Потому и проспал дольше обычного, а когда встал, хозяина дома уже не было, он ушел продавать мой гульден. Даша уже сидела в их спальне и смотрела телевизор. Она была так этим увлечена, что едва кивнула мне головой. Мы сели со старушкой завтракать, и Зинаида Николаевна завела неспешный разговор о своем житье. Рассказывала она не интересно – перескакивала с темы на тему и путано говорила о своих знакомых и местных делах. К моему счастью, нас прервал вернувшийся Эдуард Львович. Выглядел он очень довольным.

– Ну что, продал? – первым делом спросила его жена.

– Ты, знаешь, – ответил старик, глядя почему-то не на нее, а на меня, – продал, но с большим трудом. Ни у кого нет денег. Еле-еле удалось уговорить Егорова.

– За сколько?

– Представляешь, целых пятьсот рублей! – с гордостью ответил историк.

Гульден весил три-четыре грамма, так что только золота в нем было долларов на тридцать-сорок, по самой скромной оценке.

– Надо же, какие деньги! – изумилась Зинаида Ивановна.

– Этого хватит, чтобы вы нас отвезли? – спросил я, не желая играть в детские игры.

Эдуард Львович отвел от меня взгляд и упер его в потолок, ища ответ на труднейший вопрос. Было видно, что ему очень хочется сказать, что денег не хватит, и попросить доплату. Выгадывая время, он начал считать вслух:

– Не знаю, – отвел взгляд историк, – только бензина уйдет сорок литров, – начал считать он.

– Как это сорок, вы что, хотите отвезти нас в Москву? – деланно удивился я.

– Нет, но у нас, знаете ли, такие плохие дороги, что не успеваешь заправляться. —

Потом, утвердившись взглядом в потолке, он начал отчетливо бормотать, считая непомерные расходы и убытки.

– Работу пропущу, амортизация машины, ужин, ночлег…

Мне стало стыдно за такую прямолинейную скаредность, тем более, что я перехватил его победно-утвердительный взгляд, посланный жене, который красноречиво говорил о том, что монету он продал выгодно,

– Конечно, я могу повезти и себе в убыток, только это будет зам неловко. Вот если учесть саблю, она тоже чего-нибудь стоит…

– Тогда, пожалуй, не стоит вас беспокоить, я лучше возьму такси, – вмешался я в его внутренний монолог.

– Ну, как же, разве можно, вы наш гость… А, сабля вам, что, очень дорога?

– Очень, – твердо сказал я. – О сабле можете забыть.

– Мне она не нужна, а вот для школьного музея…

– Это память о моем любимом дедушке, – сообщил я, прекращая торг. – Давайте договоримся, я плачу вам эти пятьсот рублей, а вы отвозите меня до места. Если вас не устраивает, то я поищу другие возможности и другого покупателя на гульден.

Старик смутился и тут же сдался:

– Конечно, конечно, я вас отвезу…

– Когда мы сможем выехать?

– Когда угодно, хоть сейчас, я вот только проверю машину…

В чем потомок портного не соврал, это в том, что машина находилась у него в идеальном состоянии. Его двадцатилетний «Москвич» был ухожен, вылизан и завелся с пол-оборота.

Делать нам здесь было больше нечего. Мы с Дашей сердечно распрощались с хозяйкой и сели в машину. Она открыла ворота, и мы выехали на знакомую центральную улицу Троицка. За прошедшие годы город почти не изменился, разве что обветшал. На улице даже не прибавилось фонарных столбов. Правда, в советское время улицы в нем заасфальтировали.

Жлобские маневры Эдуарда Львовича меня немного расстроили, но вскоре новые впечатления заслонили мелкие шалости нищего пенсионера. На выезде из города нас остановил дорожный инспектор. Страж движения, инспектор ГИБДД в звании младшего лейтенанта милиции, четко назвал свою должность, а вот фамилию, как-то скомкал. Был он, молод и, что называется, кровь с молоком, краснощек и коренаст. Единственно, что его портило – это глаза, ставшие из-за общей упитанности совсем маленькими. От этого казалось, что смотрит он на мир как-то излишне подозрительно. Инспектор небрежно осмотрел пустой салон «Москвича», царапнул взглядом нас с Дашей и простуженным голосом потребовал у водителя документы на транспортное средство.

Эдуард Львович засуетился, вышел из машины и протянул ему требуемые бумаги. Инспектор углубился в изучение техпаспорта. Читал он его очень долго, и почему-то при этом очень тяжело вздыхал. Что он рассчитывал узнать из этого короткого документа, неизвестно, но, видимо, нужной информации не получил и опять тяжело вздохнул.

– Откройте капот, – приказал он.

Старик безропотно выполнил приказ. Теперь инспектор принялся сверять номер кузова с записью в техпаспорте, Делал он это, не торопясь, видимо, наслаждаясь собственной значимостью.

– У вас есть зеркальце проверить номер двигателя? – окончив сверку, спросил он водителя.

– Нет, – виновато ответил Эдуард Львович.

Инспектор оторопело посмотрел на него, как бы удивляясь такому вопиющему нарушению правил дорожного движения. Но сразу санкций применять не стал, а только осуждающе покачал головой.

– Предъявите аптечку, огнетушитель, знак аварийной остановки.

Старик предъявил. Внимательно осмотрев огнетушитель, инспектор зачем-то отложил его в сторону.

– У вас неправильно отрегулирован двигатель, – после долгого раздумья изрек он, – завышено содержание ЦэО и ЦэАш в выхлопных газах Без регулировки карбюратора и проверки номера двигателя автомобиля вы не имеете права его эксплуатировать

Мне, как специалисту по дорожным грабителям, такой подход к правилам дорожного движения не понравился.

Я вышел из машины, обошел ее и встал за спиной инспектора, дыша ему в затылок. Такой маневр младшему лейтенанту не понравился, и он немного отступил в сторону.

– Гражданин вернитесь в салон, – небрежно, через плечо, приказал он.

– Я не расслышал вашу фамилию, инспектор, – сказал я жестким, начальственным голосом.

Инспектор оглянулся, осмотрел меня и слегка попятился. Выглядел я в отчищенном и отглаженном Зинаидой Ивановной платье весьма презентабельно: широкополая мягкая шляпа, плащ с пелериной и наглая, официальная морда.

– Инспектор ГИБДД, Г-в-а-в-ов.

– Вы, что не знаете свою фамилию? – спросил я, холодно глядя в его поросячьи, со светлым пухом ресниц, глазки.

– Инспектор Г-в-а-в-ов, – повторил он.

– Предъявите ваш жетон и служебное удостоверение, – холодно потребовал я.

Этого инспектор делать не желал и попытался меня переиграть:

– Мы пассажирам не предъявляем, гражданин, я вам уже сказал, вернитесь в салон…

– Эдуард Львович, потребуйте у инспектора предъявить его служебное удостоверение, – сухо сказал я.

– Да я его знаю, – неожиданно объявил старик. – Это мой бывший ученик Витя Годовасов.

– Если вы мне представляете инспектора, то представьте ему и меня, – начал импровизировать я

Эдуард Львович удивился и растерянно кашлянул. Как меня представлять, и вообще, кто я такой, он не имел ни малейшего представления.

– Скажите инспектору, – продолжил я с административной жестью в голосе, – что я заведующий отдела Главного управления Внутренних дел полковник Федорчук. И обещаю за нарушение приказа министра Внутренних дел 1765/2 и должностной инструкции начальника ГИБДД 116 дробь 11 инспектор Годовасов будет привлечен к уголовной ответственности и через месяц продолжит службу в исправительном учреждении Нижнего Тагила.

Говоря это, я глядел на младшего лейтенанта, примерно так же, как когда-то в моем присутствии смотрел на своих посетителей московский военный губернатор граф Иван Петрович Салтыков: с вельможным презрением и бюрократической безжалостностью.

Для мелкого провинциального вымогателя столичный полковник был начальником слишком крупного калибра. Даже его заплывшие жиром мозги среагировали на сигнал опасности Младший лейтенант испугался. Его лицо болезненно сморщилось, в глазках заледенел ужас. Мне показалось, что он сейчас бухнется мне в ноги и заголосит: «Барин, прости, не за себя прошу, за деток малых!». Не дожидаясь такого развития событий, я вернулся в машину. Между тем учитель с бывшим учеником поменялись ролями. Переговоры были молниеносно закончены, и Эдуард Львович вернулся на водительское место. Выглядел он смущенным.

– Алексей Григорьевич, Годовасов просил вам передать вот это, – старик сунул мне денежный комок. – Что ему сказать?

– Скажите, что этого мало, – высокомерно сказал я, все еще не выходя из образа российского чиновника.

Бывший учитель безропотно вылез из машины и начал совещаться с инспектором.

– Он говорит, что у него больше нет денег, – сообщил мне спустя несколько минут, парламентер

– Передайте ему, что это его трудности, – жестко сказал я. – И верните ему его мелочь. Он что, этим собирался от меня откупиться?!

Я передал старику денежный комок, в котором были преимущественно десятки.

– Скажите инспектору, что я не нищий и на паперти милостыню не собираю! – высокомерно заявил я, все еще не выходя из образа.

Эдуард Львович заспешил к стоящему в стороне ученику, а я гордо откинулся на сидение.

– Ты что, действительно полковник? – спросила меня Даша.

– Нет, но мечтаю им быть!

Как я и предвидел, деньги у инспектора нашлись, причем довольно много.

Теперь справедливость хотя бы отчасти восторжествовала, и порок был слегка наказан. Старик вернулся в машину, передал мне взятку и, опасливо на меня поглядывая, включил двигатель.

– Вы забыли забрать огнетушитель, – напомнил я, когда мы уже тронулись

– Не беда, на обратном пути захвачу. А вы, правда, полковник?

– Нет, и не полковник, и не Федорчук Это была шутка.

Старик потрясенно глянул на меня и вильнул на ровной дороге.

– Так как же?..

– Это вам от Годоватова добровольное пожертвование на краеведческую работу, – сказал я, кладя деньги в бардачок. – Так как я не могу исправить нравы, то предпочитаю хотя бы от них не очень страдать

Идея антикоррупции, подкрепленная материально, так вдохновила историка, что ни о чем другом всю дорогу он больше не говорил. Я односложно участвовал в неинтересном разговоре. Меня волновали другие проблемы Мне предстоял нелегкий разговор с Марфой Оковной, чье поручение я так бездарно провалил.

Обратный путь оказался коротким. Мы без остановки миновали совхозную площадь и вскоре «зависли» над «Большой долиной». Даже осенью ее вид оставался удивительно величественным. Эдуард Львович остановил свой «Москвич», мы вышли и он, любуясь ландшафтом, сказал несколько приличествующих ситуации банальностей. Я его поддержал в том же духе. Потом он подошел к дороге и забеспокоился В конце лета прошли хорошие дожди, и дорога совсем заросла травой. Собственно, теперь ее почти не было видно.

– Вы уверены, что мы едем туда куда нужно? – забеспокоился учитель. – Если что-нибудь случится с машиной, то отсюда будет не выбраться.

Я указал ему на остаток колеи, и сказал, что сам здесь ездил неоднократно, но старик не спешил садиться за руль.

– Может быть, лучше оставим машину здесь, а сами пойдем пешком, – предложил он.

Мы, конечно, могли дойти и пешком, но в случае, если аккумулятор у «Нивы» за время, что я отсутствовал, разрядился, без подзарядки завести машину будет невозможно.

– Хорошо, – согласился я, – поезжайте назад, только я вам тогда не доплачу.

– Зачем вы так, я, конечно, вас довезу, ничего страшного, дорога как дорога, – засуетился старик.

Не знаю почему, но мне стало противно. Я отдал ему пятисотрублевую бумажку, забрал из машины свою саблю, саквояж и, сухо поблагодарив потомка Котомкина, не оглядываясь, пошел вниз. Даша, до этого никак не вмешивавшаяся в наш разговор, отправилась следом. Сзади тут же зафырчал мотор и через минуту затих вдалеке.

Мы, не спеша, шагали по полегшей траве. Торопиться нам было некуда. Вид брошенных деревень произвел на эсерку большое впечатление.

– Почему здесь больше не живут люди? – спросила она.

– Потому что народа у нас в стране мало, а земли много, – сердито ответил я.

Делать сейчас не очень вразумительные экономические раскладки о эффективности и рентабельности отдаленных от коммуникаций регионов, мне не хотелось. Я и сам не очень понимал, что происходит у нас в стране. К тому же волновала предстоящая встреча с долгожительницей. Мне так и не удалось выполнить ее просьбу. Хотя пропавшего при штурме крепости Измаил жениха я и нашел, но вернуть его заждавшейся невесте так и не смог. Обстоятельства оказались сильнее доброй воли и мы с ним потеряли друг друга еще в восемнадцатом веке.

Как я ни замедлял я шаг, через час мы уже подходил к знакомой усадьбе. Моя «Нива» стояла на том же месте, на котором я ее оставил, но теперь над ней был сооружен легкий навес из жердей, покрытых соломой.

– Это и есть твое авто? – спросила Ордынцева, рассматривая поделку наших замечательных автопроизводителей.

– Именно, не авто, а чудо современной техники! – подтвердил я.

Хозяйки не было видно. Я вздохнул, и мы поднялись на крыльцо.

– Есть кто живой! – крикнул я, как когда-то.

– Алеша вернулся! – раздался из глубины дома знакомый голос.

Там, кто-то заметался, послышался грохот упавшего ведра, и на крыльцо выскочила сияющая Марфа Оковна. Не успел я сказать и слова, как она бросилась мне на шею, и принялась целовать, как вновь обретенного сына.

– А мы все глаза проглядели! – сообщила она, когда накал первой радости утих. – Иван переживает, что с тобой что-то случилось. Давно уже должон вернуться, а тебя все нет и нет!

– Кто переживает? – растерянно спросил я. – Иван?! Наш Иван?

– А то чей же.

– Так ведь он потерялся.

– Коли в одном месте потерялся, знать, в другом нашелся, – смеясь, ответила Марфа Оковна. – Я сейчас его кликну, он тут недалече работает. Иван! – закричала она в сторону подворья. – Алеша вернулся.

– Иду, – послышалось в ответ, и в конце двора показался пожилой человек, чем-то напоминающий Ивана. За те несколько недель, что мы не виделись, он постарел лет на двадцать.

Увидев меня, мужчина радостно заулыбался и пошел к дому разлапистой, мужичьей походной. Я недоуменно его разглядывал, а он нимало не смущаясь, подошел и крепко меня обнял.

– А ты совсем не изменился за двести-то лет, – посмеиваясь, сказал он, отпуская меня, – Я-то, поди, сильно постарел?

– Да нет, не очень, – ответил я, не зная, что и думать.

– А это кто? – спросил он, глядя на стоящую на крыльце Ордынцеву.

– Знакомьтесь, это Даша – Марфа Оковна – Иван, прости, не знаю твоего отчества.

– Можно и без отечества, – ответил он, рассматривая бывшую революционерку. – Милости просим, хорошим гостям всегда рады.

Мы вошли в дом. Здесь ничего не изменилось, все та же средневековая русская изба с элементом классицизма в виде огромного письменного стола.

– Что так задержался? – спросил он. – Мы тебя ждали еще по теплу.

– Куда мне было торопиться, – отшутился я. – Лучше расскажи, что с тобой случилось после того, как мы расстались?