Глава 19

В Ивановке на первый взгляд ничего не изменилось. Те же сонные избы и ленивый лай собак. Правда, их стало значительно больше. Мы подъехали к дому Ивана Лукича. Кучер остановил лошадей.

– Здесь? – спросила Даша.

Я кивнул, вылез из пролетки и помог ей спуститься на землю.

Пока я расплачивался с извозчиком, она сделала несколько шагов, разминая ноги В окнах показались прильнувшие к стеклам лица. Меня, видимо, не узнали, и никто не вышел навстречу. Тогда я сам открыл знакомую калитку и зашел в подворье. Только после этого в избе открылась дверь, и из нее вышел сильно постаревший Иван Лукич. Вид у него был не самый радушный. Он спустился с крыльца и посмотрел на меня, приложив ко лбу ладонь.

– Вы, товарищ, никак фининспектор?

– Нет, Иван Лукич, не инспектор, я, если помните, – сказал я, но он не дослушал, сбежал с крыльца и порывисто меня обнял.

– Алеша, голубчик, прости старика, совсем стал плохо видеть. Аксинья! – закричал он, – смотри, кто к нам приехал!

Крестьянин заплакал и, прижимая к груди, гладил меня по спине. Такого приема я никак не ожидал. Ни так уж мы с ним подружились, чтобы проявлять при встрече такие бурные эмоции. Я был бы рад, если меня просто не забыли.

Из избы выскочила невестка старика и несколько подростков. Меня плотно окружили и повели в дом.

– Радость-то, какая, – бормотал хозяин, все не отпуская меня, – а мы уж и не чаяли тебя увидеть.

– Ну, как вы тут? – спросил я, чувствуя себя блудным сыном, вернувшимся в отчий дом.

– Живем, как можем, – ответила за всех Аксинья. Она почти не изменилась, только стала полнее, и плечи опустились ниже, чем прежде. – Если бы ты тогда не помог… – Она махнула рукой и заплакала.

Встречаться с такой памятью на добро мне случалось так редко, что у самого из глаз чуть не закапали слезы.

– Дядя, а ты меня помнишь? – спросил белоголовый мальчик лет одиннадцати-двенадцати. – Ты с нами еще в прятушки играл.

– Егорка? – вспомнил я имя ребенка. Тогда ему было лет шесть, и его хотел застрелить пьяный продотрядовец.

– Ага, – обрадовался он. – А у нас бабуся померла.

– Оставила нас наша голубка, – опять заплакал хозяин. – В прошлом годе еще схоронили.

Все замолчали, поминая Елизавету Васильевну.

– А как та женщина, у которой была водянка? – вспомнил я про больную, которую лечил.

– Матрена-то? – разом оживилась невестка. – Живехонька, как выздоровела, ходила в церкву тебе за здравие свечку ставить.

– Чего ты, Аксинья, язык-то распустила! – набросился на нее Иван Лукич, – быстро на стол накрывай, Алеша, поди, с дороги оголодал совсем.

– Не оголодал, – успокоил я начавшуюся суету. – Лучше позовите в дом женщину, она уже замерзла на улице стоять, я ведь не один приехал.

Тотчас все гурьбой побежали за Дашей. Ордынцева вошла в избу и перекрестилась на образа. Такого я за ней раньше не замечал. Представил ее хозяевам. Нас усадили за стол. Начались разговоры и воспоминания О моих вещах, отправленных ему на хранение, старик почему-то не вспоминал. Поэтому, как только появилась возможность, я спросил, передала ли их ему женщина, которой это поручилось.

– Дарья-то? – уточнил он. – Как же, голубчик, все сполнила. Она баба хорошая, только животом очень мается, ты ей не помогнешь, по старой памяти?

– Помогу, – пообещал я, опасаясь, что меня опять втянут в нескончаемый медицинский процесс. – Вещи в сохранности?

Иван Лукич почему-то смутился и сделал мне знак, чтобы я молчал. Это мне не понравилось. Я удивленно на него посмотрел, но он показал глазами на дверь. Извинившись, я встал из-за стола и пошел во двор. Он направился следом.

– С вещами все в порядке, лежат в лесу закопанные, – сказал он. – Как нас тогда отряды ограбили, мы все теперь в лесу прячем.

– Там сабля, как бы не заржавела, – забеспокоился я.

– Что ты, Алеша, мы тоже не без ума, я ее салом смазал, и армяк твой выкапываю для проветра.

– А почему такая таинственность? – поинтересовался я.

Старик ответил не сразу, долго подбирал слова, потом сказал:

– Тут тобой разные люди интересовались, боюсь, как бы детишки али Аксинья не проболтались.

– Интересовались мной? Вы это серьезно?!

– Приезжали, расспрашивали. И про твою саблю пытали. Обещали большие деньги отвалить, – почему-то смущаясь, ответил он.

– Что за люди, вы можете толком сказать?

– Это мне, голубчик, неведомо. Люди как люди. Сперва один приезжал на коне, сурьезный такой, со звездами. Это давно было, как только продналог ввели. Он, правда, деньги не сулил, все больше грозился. А в прошлом годе, аккурат как моя Лиза померла, другие подкатывались, вот они-то деньги сулили. Этих двое было, ласковые.

– А что они про меня спрашивали? – задал я конкретный вопрос, полагая, что крестьянину не хватит запаса слов толком описать приезжих.

– Когда был, чего делал, куда делся, – ответил старик. – Особливо любопытствовали, не оставлял ли чего. Саблю или еще что.

Он замолчал, а мне осталось только пожать плечами. Людей, которые могли интересоваться саблей, могло быть предостаточно, но никого, кто бы мог просчитать, что я был здесь, да еще что-то оставил, я не мог и представить.

После обеда опять началось паломничество крестьян. Мой «беспримерный подвиг» еще оставался в их памяти, и, кроме возможности лечить этих бедных людей, у меня была и другая пожинать плоды доброго дела. Окончилось все это столпотворение с гостями и страждущими около десяти часов вечера, после чего мы с Дашей сразу же легли спать. Утром я собирался отправиться в лес. Даше предстояло ждать моего возвращения в деревне.

На рассвете я плотно позавтракал, прихватил с собой сухой паек, «подарки» на случай встречи с лешим и ушел в лес. Иван Лукич уговаривал взять его с собой, но я не захотел быть связанным стариковской медлительностью и отправился один. Определенного плана у меня не было. Единственным принципом, которым я мог руководствоваться, был сказочный приказ: «иди туда, не зная куда, ищи то, не зная что». Ничего другого я не сумел придумать. Из-за однообразия наших северных лесов я очень плохо запомнил дорогу. Пожалуй, если бы мне пришлось возвращаться к «мосту времени» даже спустя несколько дней, а не десятилетий, то у меня и тогда возникли бы трудности с опознанием местности. Теперь же, когда в здешних местах появились люди, протоптали новые стежки, оставили следы своей деятельности, угадать столетней давности дорогу было просто невозможно.

Я отошел от деревни и по первой встретившейся тропинке двинулся в глубь леса. Место, в которое я попел, отличалось от того, стародавнего. Тот лес был менее обжитым. Я вспомнил, что меня в нем больше всего удивляло отсутствие следов жизнедеятельности человека, то есть попросту мусора. Теперь же попадались кучи веток от срубленных деревьев, пни, стволы г зарубками

Я, не торопясь, но целенаправленно шел все дальше и дальше. Постепенно лес «дичал», однако, тропинка не прерывалась. Это меня обнадеживало, хотя рассчитывать, что с первой попытки повезет, не стоило.

К шести часам вечера я порядком утомился и устроил привал. Судя по азимуту, я уже удалился от реки на приличное расстояние, поэтому никаких селений в глубине леса не попадалось. Россия по-прежнему была велика и обильна, но плохо заселена.

К вечеру небо потемнело и начал накрапывать дождь Я нашел раскидистую ель и устроился под ее кроной на мягкой хвое, Еда у меня была простая крестьянская: хлеб, яйца, кусок свиного сала. Вода находилась во фляжке из сушеной тыквы, и я боялся, как бы посудина не размокла. При экономном потреблении продуктов, я мог запросто продержаться в лесу три-четыре дня.

Костер разводить не хотелось, готовить мне было нечего, яйца были сварены «в крутую», а под елью была почти тепло. Я расстелил чистую холщовую тряпицу и разложил свои припасы.

– Хлеб да соль, – сказал за моей спиной знакомый голос.

Я вздрогнул, но не от неожиданности, а от радости, что мне так крупно повезло, вместе с противным, скрипучим голосом показался выход из тупика, в который меня загнали обстоятельства.

– Ем да свой, а ты рядом постой, – так же сварливо ответил я популярной поговоркой, потом смягчился. – Садись, дед, гостем будешь.

Наши отношения с этим забавным стариком складывались легко и просто, потому я и мог себе позволить с ним некоторую вольность в обращении. Кем был это оборванный, лапотный дед, очень похожий на лесного лешего, понять было невозможно. Скорее всего, кем-то вроде мифического греческого Харона, перевозчика мертвых в подземное царство Аида, только перевозил он не души умерших, а живых людей из одного времени в другое. Причем брал за это плату и деньгами, и спиртными напитками. Это он пропустил меня из XXI в XVIII век.

Позже и мне удалось оказать старику услугу. Как-то в бессознательно пьяном виде он угодил в плен к лесным разбойникам и лежал у них в сырой землянке, связанный по рукам и ногам Разбойники на поверку оказались просто беглыми крепостными крестьянами, они были у меня в долгу и выдали мне старика. Его я разыскивал в лесу, надеясь на помощь.

– Ишь, каким ты стал грубияном, – довольным голосом сказал дед, подсовывая руку под мой локоть и цапнув с холстинки сразу два яйца – Табачок есть?

– Есть, – ответил я в его же сварливой манере, вытаскивая из сидора кисет с самосадом, подаренный мне Иваном Лукичом.

«Леший» развязал тесемку, сунул нос в мешочек и удовлетворенно крякнул.

– Вот это табачок! Водку давай, – без паузы добавил он.

Я вытащил приготовленный на этот случай берестяной туесок с самогоном, тоже взятым у Ивана Лукича, долженствующим изображать водку, и молча отдал. Старый хрен снял плотно подогнанную деревянную крышку, вылил в себя не меньше семисот граммов напитка и закусил неочищенным яйцом,

– В тот раз лучше была, – сообщил он мне с упреком.

– В другой раз хорошей угощу, а сейчас чем богаты, тем и рады.

Дед не стал спорить, набил трубку вонючим самосадом и выпустил клуб едкого дыма.

– Денежки давай, – потребовал он.

С денежками у меня была загвоздка. Полученные когда-то от Марфы Оковны антикварные монеты средневекового образца я давно потерял. А современные деньги старик не жаловал.

– Нет, у меня, дедушка, тех денежек, что тебе нужны, – честно признался я. – Специально для тебя готовил, да так случилось, не сберег Если хочешь, возьми вот эти, с пролетариями. Они из чистого серебра.

Я протянул ему горсть серебряных советских полтинником с изображениями кузнеца. Леший монеты принял и долго рассматривал, одну даже попробовал на зуб.

– Нет, эти не хороши, – сообщил он, но, как за ним водилось, на вернул, а засунул себе за пазуху.

– Других нет, если разживусь, в другой раз отдам.

– Врешь ты все, – недовольно проворчал старик. – Жадный ты очень!

– Говорю, нет, значит, нет, – рассердился я.

– Тогда пуговицу отдай, – вдруг сказал дедок. – А лучше пару.

– Какую пуговицу? – не понял я.

– С поддевки.

Не успел я глазом моргнуть, как он оторвал две пуговицы с моего обшлага. Несмотря на то, что инженерская тужурка порядком обтрепалась, мне от такой бесцеремонности стало обидно. Однако, я благоразумно промолчал. Пуговицы на ней были не форменные с царскими орлами, а как на френчах, большие, обшитые материей Леший с удовольствием их рассмотрел, потом вытащил из-за пазухи отточенную железку, выполняющую, по-видимому, роль ножа, и спорол ткань. Тускло блеснуло золото. Я с удивлением увидел, что у него на руке лежит старинная золотая монета. Я оторвал еще одну пуговицу и тоже срезал ткань, теперь и у меня в руке был золотой. На нем было написано «gulden».

Я вспомнил, что во времена, когда у нас в России еще не чеканились свои монеты, в обращении были деньги европейских стран. Кто догадался пришить к сюртуку такие ценные пуговицы, можно было только гадать. Скорее всего, прежний хозяин так спрятал золото от реквизиции, но не учел большевистской жадности революционеров.

– Дай еще, – алчно блеснул глазами старикан.

– Перетопчешься, – сурово ответил я, пряча монету в карман. – Ты мне должен за то, что я тебя освободил от разбойников.

– Значит, не хочешь подарить? – грустно спросил дед, впервые теряя свой наглый задор.

– Мне деньги самому нужно, – поскряжничал я, – ты и так богатый.

– Ладно, я просто так спросил, тебя проверил, – неожиданно легко согласился леший. – Я тебя и так проведу, за тебя один человечек уже меня просил…

– Что за человек?

– Это мне не ведомо, а тебе и вовсе знать незачем, – опять вернулся к своей неприятной манере разговора старик. – Ты, слышно, его врага извел…

– Хоть скажи, каков тот человек из себя? – пристал я к деду.

– Ты все болтать будешь или со мной пойдешь? Он мне открываться перед тобой не наказывал.

– Пойду, только укажи куда. Да скажи, сколько мне времени идти?

– Кругами ходить, так и за год не доберешься, собирай торбу, так и быть, провожу.

– Сейчас я не могу, со мной еще женщина должна перейти, она меня в деревне ждет.

– Ты, я погляжу, совсем бабником стал, – укоризненно сказал старик. – Жену, небось, совсем забыл?

– Ты откуда про мою жену знаешь? – набросился я на него, схватив за ветхую рубаху.

– А я и не знаю, это я так, к слову, поинтересовался, – ответил он, отстраняясь от меня. – Ты меня руками не лапай, у меня другой одежи нет. И что за бабу ты с собой тащишь?

– Не бабу, а женщину. У нее в этом времени большие неприятности, отчасти по моей вине. Ей здесь грозит…

Однако, он меня слушать не стал и перебил на полуслове:

– За нее три пуговицы отдашь, деньги вперед!

– На, подавись, – сказал я, аккуратно отрезая ножом от тужурки еще три пуговицы.

– Вот и ладно, – довольным голосом сказал он. – Иди за своей бабой, так и быть, пропущу.

– А где мне тебя искать, здесь же?

– Незачем меня искать, когда надо, я тебя и сам найду. Пить будешь, или я сам допью? – спросил, он и, не дожидаясь ответа, вылил в рот оставшийся самогон,

Я следил, как жидкость, булькая, исчезает в его горле и позавидовал таким навыкам пития.

– Веди бабу, – сказал он, – пока я добрый.

– Так ведь темно уже, может быть, завтра с утра?

– Ничего, туточки все рядышком, – загадочно сказал он, – Собирайся.

Я сложил в сидор свой нетронутый ужин и встал на ноги. Деда нигде не было, он по своей привычке исчез.

– Эй, дедуля, отзовись, ты куда подевался! – закричал я, озираясь по сторонам.

«Вот, гад, опять обманул!» – подумал я. Идти по ночному лесу мне не хотелось, я решил остаться на месте и все-таки поесть. Однако, моей ели на месте не оказалось. Лес и все кругом изменилось. Было еще достаточно светло, чтобы удостовериться в этом.

– Алексей, ты где? – позвал меня знакомый голос.

– Даша? – только и смог произнести я. – Иди сюда, я здесь.

Ордынцева пошла на голос, и я тут же ее увидел. Она была в своей обычной одежде, в той, что приехала в Ивановку, с моим саквояжем в руке и непонятным свертком под мышкой.

– Ты как сюда попала? – спросил я, окончательно замороченный нереальностью происходящих событий.

– Но ведь ты сам прислал за мной человека, – удивленно ответила она. – Он меня сюда и привел.

– Какого еще человека? – не собираясь больше ничему удивляться, спросил я.

– Как какого? Да вот он со мной.

Даша оглянулась и даже подняла руку, чтобы подозвать своего провожатого, но за ее спиной никого не оказалось.

Глава 20

Похоже, мы куда-то переместились. Я огляделся по сторонам и напряг слух. Никаких необычных звуков слышно не было, только ветреный лес шумел над нашими головами Ландшафт и природа были на первый взгляд все те же, но, все-таки чем-то неуловимым отличались от того, что окружало меня еще несколько минут назад.

– Расскажи толком, что произошло? – попросил я Дашу.

– Нечего и рассказывать, – ответила она, – часа два назад к Лукичу пришел местный парень и сказал, что встретил тебя в лесу. И ты его попросил привести меня сюда. Вот и все. Иван Лукич куда-то сходил за твоими вещами, я собралась, но посыльный сказал, чтобы я взяла только наш саквояж, потом мы с ним пришли сюда.

– Говоришь, два часа назад? Интересно. А сколько вы времени сюда добирались?

– Не знаю, наверное, минут двадцать. Парень пришел в половине пятого, потом старик ходил за твоей саблей, потом я собиралась. Да, минут двадцать.

Я добирался до этого места значительно дольше, часов одиннадцать, с рассвета до шести вечера.

– А парень, который тебя сюда привел…

– Ты что, ревнуешь? – подозрительно спросила Ордынцева.

– Да, и как только найду в лесу свой платок, сразу же тебя задушу.

– Какой еще платок?

– Который украл коварный Яго.

Она хмыкнула, но так как я не улыбнулся в ответ, сделалась серьезной.

– И что тебе этот парень?

– Его Иван Лукич знает?

– Ну да, он же из их деревни. А что, собственно, случилось?

– Только то, что я тебя никуда не вызывал и находимся мы сейчас от Ивановки километрах в двадцати, если не тридцати Я сюда шел целый день.

– Ты серьезно? И что все это может значить?

– Это я и пытаюсь понять.

В лесу уже темнело. То, что мы попали в наше время, обнаружилось очень скоро: я споткнулся о валяющийся на тропинке громоздкий железный агрегат, какую-то деталь трактора или трелевочной машины. Потом послышалось гудение в небе самолета. Сомнений не осталось, и я заторопился, пока не стемнело или выйти из леса, или хотя бы найти подходящее место для ночевки Мы прошли мелколесье, и попали на какую-то просеку. Здесь жизнедеятельность человека видна была во всей своей разрушительной мощи. Даша с удивлением рассматривала кучи валежника, поломанные молодые деревья и горы веток, срубленные со спиленных стволов. Тропинка, на которой мы оказались, была хорошо утоптана. Идти по ней можно было без труда. Судя по плачевному состоянию леса, город был где-то поблизости.

Вскоре деревья начали редеть. Невдалеке сверкнули фары, и протарахтел грузовой автомобиль.

– Это авто? – спросила Ордынцева, с интересом глядя вслед грузовику.

– Авто, – подтвердил я, пошли скорее.

Теперь мы двинулись в том направлении, куда ехала машина, и попали на разбитую асфальтированную дорогу. По наитию я повернул направо, и через четверть часа мы оказались на окраине города

Что это за населенный пункт, было неизвестно, дорожных указателей здесь не было. Правда, чуть позже, обнаружился придорожный бетонный столбик, но с оторванной табличкой. По темному времени суток живые существа на дороге не попадались.

Когда впереди замаячил человеческий силуэт, я прибавил шагу, и мы догнали тетку с бидончиком.

– Добрый вечер, – поздоровался я.

Женщина ответила, тщетно пытаясь разглядеть нас впотьмах.

– Вы не подскажете, как называется этот город? – спросил я.

Женщина удивленно посмотрела не меня:

– Опухтин, – ответила он.

Это название мне ничего не говорило.

– У вас здесь есть гостиница?

– А как же, «Отель Опухтинский»!

– Вы не подскажете, как нам его найти?

– Тут, недалеко, идите все прямо, а как увидите церкву, так за ней рукой подать.

Я поблагодарил, и мы пошли искать отель, а тетка осталась стоять на месте, глядя нам вслед.

Ближе к центру города появились столбы с уличными электрическими фонарями, и я насладился благами цивилизации, Хуже обстояло дело с местными достопримечательностями, увидеть их мешала не столько темнота, сколько отсутствие последних, Вдоль улицы тянулись в основном частные владения, правда, два раза попались и многоквартирные пятиэтажки, типа хрущевок. Наконец впереди показалась церковь, я в нее не очень всматривался, больше интересуясь отелем, однако, абрис и характерный излом дороги показались мне знакомыми, тогда я узнал и сам храм,

– Узнаешь? – спросил я Дашу.

Она поглядела на меня сияющими глазами,

– Здесь везде электрические фонари! И в домах тоже электрический свет! Значит, большевики все-таки выполнили свой план ГОЭЛРО!

– Даже перевыполнили, – признал я. – С электричеством у нас в стране почти благополучно. Ты церковь узнаешь?

– Нет, а что, я должна ее знать?

– Это же никакой не Опухтин, а наш Троицк.

Теперь я внимательно рассматривал исторический центр города. Все здесь было почти как встарь, не хватало только второй, большой церкви, в которой венчались мы с Алей. Вскоре разъяснилась и это несоответствие, церковь разрушили, от нее осталась только цокольная часть. Она была покрыта односкатной, рубероидной крышей. Когда мы подошли ближе, увидели кустарно намалеванную вывеску: ресторан «Максим». Пахнуло Елисейскими Полями и Парижем. Возле нее стояли два секъюрити и пили баночное пиво. Я, подумал, что если к развитию этого полиса подходить непредвзято, то можно признать, что в городе за последние двести лет произошли огромные перемены. Торговые ряды, лавки и трактиры исчезли, на их месте красовались два стеклянных магазина времен загнившего социализма, один из них назывался по-новому: «Супермаркет», а второй, по-старому: «Универмаг». Было здесь и культурное сооружение, стандартный, сарайного типа кинотеатр. Дальше нам попались: пивной ларек и киоски со сникерсами и спиртными напитками, Про ресторан «Максим» я уже упомянул. Однако кое-чего не доставало, в частности, не просыхающих луж, гуляющих по улице дворян и пьяных мещан. По пути встретились только две небольшие группы молодых людей с гитарами, к счастью, не очень пьяные.

Я не стал задерживаться, и мы прошли дальше, искать отель «Опухтинский».

Оказалось, что он располагается не где-то в новостройке, а в единственном когда-то каменном доме, принадлежавшем моему знакомцу и приятелю по восемнадцатому веку, генерал-майору князю Присыпко. От городской усадьбы князя осталось много больше, чем от церкви. Здесь исчезли только дворовые постройки, парадное крыльцо, резные дубовые двери и еще кое-какие архитектурные излишества.

Мы поднялись на «новое» бетонное крыльцо. Входная дверь оказалась заперта. Кнопки звонка, конечно, на ней не оказалось. Тогда я вежливо, костяшками пальцев постучал в обитую коричневым пластиком дверь. Несмотря на раннее время, нам никто не отозвался, и мне пришлось начать стучать каблуком. Внутри отеля что-то зашевелилось, и старческий голос спросил, что мне нужно.

– Нам нужен номер, – сказал я.

– Погодите, – попросил он, – я сейчас открою.

Старик начал неспешно возиться с запорами. Не прошло и пяти минут, как дверь отворилась, Мы с Ордынцевой вошли в бывшую генеральскую прихожую. Перед нами стоял сильно постаревший портной Фрол Исаевич Котомкин.

Я просто не нашел, что сказать, смотрел не него во все глаза.

По самым оптимистичным подсчетам ему теперь должно было быть лет двести пятьдесят, Когда-то этот человек был крепостным моих родственников. Потом он стал портным, перешел на оброк и держал здесь, в Троицке, единственную портняжную мастерскую. У меня в голове мелькнула мысль, что, возможно, он принадлежит к племени долгоживущих людей.

– Это вы? – невольно воскликнул я.

Старик неспешно надел очки и внимательно на меня посмотрел.

– Простите, товарищ, я что-то вас не припомню, – виновато сказал он.

– Это вы меня извините, я обознался, – с облегчением сказал я. – Вы удивительно похожи на одного моего знакомого, Фрола Исаевича Котомкина.

– Как вы сказали, – после долгой паузы, переспросил вахтер. – На Фрола Исаевича Котомкина? Так звали одного моего далекого предка. Выходит, есть еще и другие Котомкины…

– Да, да, конечно хотя фамилия это и редкая. Нам можно войти? – спросил я,

– Да, да, конечно, входите, – ответил потомок портного, пропуская нас в бывшую малую гостиную

Она была обезображена временем и безвкусицей новых владельцев. Мебели здесь не было, а стены оказались расписаны красочными «панно», изображавшими боевые будни русских богатырей, У «отеля» внутри, как и снаружи, был какой-то нежилой вид.

– Вы, по-видимому, хотите здесь переночевать? – поинтересовался старик

– Да.

Старик пожевал губами и огорченно сказал:

– Наш отель потерял очередного владельца и, к сожалению, не работает. Я здесь что-то вроде сторожа, хотя воровать у нас, собственно, нечего. Все, что было можно украсть, давно украли.

От огорчения я выругался и в сердцах стукнул кулаком по стене. Вместо отдыха нам теперь предстояло полночи рыскать по городу в поисках пристанища. Старик сочувственно посмотрел на меня и, когда мы встретились взглядами, красноречиво развел руками.

– А есть здесь еще что-нибудь вроде гостиницы?

Старик только покачал головой. Потом, как будто его осенила гениальная идея, взмахнул рукой:

– Если вам негде переночевать, то я могу предложить вам остановиться у меня, Я живу в доме моего предка Фрола Исаевича, тезку которого вы знаете. Это совсем недалеко отсюда. У нас с женой прекрасная двухкомнатная квартира. В свободную комнату мы иногда пускаем жильцов. Вам там будет удобно, а плата меньше, чем в отеле.

– Ты как, согласна? – спросил я Ордынцеву.

Она молча кивнула. Кажется, увиденные за последние полчаса реалии нашего времени произвели на нее такое сильное впечатление, что она пребывала в «культурном шоке» и на внешние раздражители вроде меня почти не реагировала.

– Нам это подойдет, – поблагодарил я сторожа.

Мы представились. Старик надел габардиновый пыльник, и мы вышли на улицу. Идти было недалеко. Пока мы добирались до знакомого дома, Эдуард Львович, так звали нашего нового знакомого, рассказал, что всю жизнь преподавал в школе историю и тогда же увлекся краеведением.

Я спросил, когда и почему переименовали город. Оказалось, что назвали его в честь героя Гражданской войны, погибшего в двадцатом году от рук белогвардейской банды. Меня это удивило. В двадцатом году, чему я сам был свидетелем, никаких боев здесь не было, и гражданская война прошла стороной, Я поинтересовался подробностями.

Однако, услышать объяснения не успел. Мы уже дошли до дома Фрола Исаевича, а позже его внучки Екатерины Кудряшовой, с которой какое-то время я состоял в близких отношениях.