С ней соперничала фирма "С. Н. Кори", которая уже построила 4 печи для Дахау и 5 для Люблина и представляла свои предложения: "Ссылаясь на наши устные переговоры относительно поставки оборудования упрощенной конструкции для сжигания трупов, мы настоящим представляем чертеж наших усовершенствованных кремационных печей, действующих на угле, которые до сих пор полностью удовлетворяли заказчиков. Для намечаемого сооружения мы предлагаем две кремационные печи, в то же время рекомендуем вам уточнить свой заказ, чтобы быть в полной уверенности, что для ваших потребностей будет достаточно двух печей. Эффективность действия кремационных печей, равно как и их надежность и долговечность не подлежат сомнению, поскольку гарантируется безупречное исполнение работ и использование наилучших материалов".
      Одна из данцигских фирм изобрела и изготовила новинку - котел с электрическим подогревом для производства мыла из человеческого жира. Рецепт был разработан такой - "12 фунтов человеческого жира, 10 кварт воды и от 8 унций до фунта каустической соды... все кипятится в течение 2-3 часов и затем охлаждается". А на заводах Круппа существовал собственный концлагерь, где под охраной эсэсовцев содержались 600 женщин. Согласно показаниям заводского врача Эйгера, они ходили босиком, единственной одеждой им служили мешки с отверстиями для рук и головы, все были истощены и больны, многие умирали. А кроме заключенных тут же трудились "восточные рабочие", и тоже в жутких условиях. По тем же показаниям, "более других страдали татары и киргизы. Они гибли, как мухи, от плохих условий проживания, низкого качества и недостаточного количества пищи, непосильной работы без отдыха". Даже снабжение водой для них иногда прекращалось на срок от 8 до 14 дней...
      Вот и спрашивается - смогли бы вести себя подобным образом русские промышленники начала века, разные Третьяковы да Морозовы со своей "широкой душой"? А русские инженеры - цвет тогдашней интеллигенции? А русские рабочие разве стали бы спокойно смотреть, как на их заводе губят и загоняют "рабов"?
      Или возьмем жуткие опыты над людьми нацистских врачей - по замораживанию, разным формам отогревания замерзших, воздействию отравляющих веществ, заражению тифом и гепатитом, стерилизации мужчин и женщин. Да, они проводились "специалистами" СС, но тайной не были, о них знали в медицинских кругах Германии, результаты публиковались в специальной литературе, обсуждались на научном уровне - и никаких протестов не вызывали. Наоборот, многие медики считали такие результаты уникальными и очень ценными. Скажем, в мае 1943 г. СС-овские врачи К. Гебхардт и Ф. Фишер прочли в военно-медицинской академии лекцию по провоцированию газовой гангрены у заключенных. Их выслушали с огромным вниманием. А присутствовавший профессор Ф. Зауэрбах, светило немецкой медицины, который впоследствии прослыл антифашистом и даже "участником Сопротивления", сделал единственное замечание - мол, "хирургия лучше сульфаниламида". При Страсбургском университете нацист Хирт решил собрать коллекции черепов и заспиртованных трупов мужчин и женщин, принадлежащих разным народам евреев, славян, "азиатов". Экземпляры, тщательно отобранные в лагерях, доставлялись сюда еще живыми, и хотя умерщвляли их СС-овцы, но последующей обработкой и препарированием тел для такой коллекции занимались обычные научные сотрудники, врачи и лаборанты, в том числе и французы. Это просто была их работа, они ее и делали.
      И опять спрашивается - смогли бы так вести себя русские врачи поколения "доктора Живаго"? А ведь им предлагали! Осенью 1918 г., в начале красного террора, московским врачам и научным работникам предложили брать в любом количестве трупы расстрелянных для исследований - не согласился не один. Вспомним и о том, что концлагеря продавали пепел сожженных в качестве сельскохозяйственных удобрений. Раз продавали - значит, было кому покупать. А стали бы покупать такое удобрение русские крестьяне или помещики?
      А в Рейхсбанк поступали в огромных количествах вещи казненных золотые часы, серьги, кольца, браслеты, зубные коронки. Приходовались они на счет под шифром "Макс Хейлигер", но это тоже было не ахти какой тайной. Потому что с 1942 г. подобные ценности Рейхсбанк стал закладывать в муниципальные ломбарды, чтобы обратить их в наличные. И операции приняли такой размах, что к началу 1944 г. Берлинский ломбард оказался ими переполнен подобными ценностями, известив Рейхсбанк, что далее он их принимать не в состоянии. И опять сопоставим - могли ли безропотно выполнять аналогичную работу русские банковские служащие - те самые, что в 17-м начали "саботаж", и несмотря на увольнения и угрозы расстрелов, отказывались выполнять распоряжения большевиков? Я нарочно сравниваю с дореволюционными временами. Советские инженеры, советские врачи, советские рабочие и служащие уже могли. Но ведь для этого коммунистам сперва пришлось изломать всю национальную психологию, национальную мораль, культурные традиции, сокрушить церковь, испоганить народную душу.
      Впрочем, даже и в сталинские времена вопрос о том, чья психология оставалась более "рабской" - российская или западная, остается спорным. Выше уже отмечалось, какие масштабы приняла стихийная антикоммунистическая борьба в годы войны. Однако в качестве яркого примера можно привести и народную борьбу против оккупантов. И отметить, что из всех европейских государств только в двух возникло массовое партизанское движение - в СССР и Югославии. В Советском Союзе на партизанскую борьбу поднялось около 2 млн. чел. Конечно, тут имела значение и организующая роль компартии - но без народного, стихийного подъема она вряд ли смогла бы осуществить такое, поскольку сперва население оккупированных территорий было настроено против нее самой. Развернув свою программу тотального экономического грабежа, из всех захваченных стран нацисты выкачали материальных ценностей на 104 млрд. марок (26 млрд. долл.). Но из России, которую и рассматривали-то не иначе как гигантскую богатейшую "кормушку", они сумели взять только на 4 млрд. марок (1 млрд. долл.). А. Даллин, произведя соответствующие подсчеты, пришел к выводу, что "Германия, ведя обычную торговлю, могла бы получить гораздо больше".
      Разумеется, и в других странах возникали группы Сопротивления, партизанские отряды, но с российским Сопротивлением никак не сопоставимые. Они были весьма ограниченными и по численности, и по своим задачам. И их деятельность, в основном, носила пассивный характер - поддерживать и развивать антинацистские взгляды, распространять пропагандистскую информацию и т. п. А более-менее заметные масштабы и активные формы борьба стала приобретать лишь на заключительном этапе войны - там, где власть нацистов уже шаталась и теряла контроль над захваченными регионами. Наконец, европейское Сопротивление в значительной своей части направлялось и подпитывалось извне, либо из Москвы - по линии местных компартий, либо из Лондона - по линии "правительств в изгнании". Ну а, скажем, в Дании король не эмигрировал, а при вторжении приказал сдаться. Так и прожила Дания под немцами безо всякого Сопротивления.
      Или взять историю с французской армией и флотом. При высадке англо-американцев в Северной Африке в ноябре 42-го французы против них упорно оборонялись - поскольку их марионеточное правительство было "в дружбе" с Германией. А когда немцы по поводу данной высадки решили оккупировать и Южную Францию и подступили к военно-морской базе в Тулоне, французские моряки предпочли затопить корабли - вместо того, чтобы уйти в Африку и сражаться против поработителей своей страны. Приказа такого не было. А в сентябре 1943 г., когда Италия, свергнув Муссолини, заключила сепаратное перемирие с Англией и США, как повела себя ее армия? Немцам, находившимся на Апеннинском полуострове в подавляющем меньшинстве, оказалось достаточно цыкнуть, и итальянские дивизии без единого выстрела сложили оружие и послушно зашагали в лагеря военнопленных. Ну а сталинскую практику репрессий и ГУЛАГа после войны очень успешно переняли и чехи, и поляки, и венгры, и восточные немцы, и болгары, и румыны - переняли безо всяких массовых протестов и народных восстаний. Так чья же психология все-таки получается более рабской - у русских или у европейцев?
      Анализируя события Второй мировой, можно обнаружить еще одну интересную закономерность - чуть ли не на мистическом уровне. Большинство государств, охваченных ею - по крайней мере, европейских, получили в этой войне точное отражение своих собственных прегрешений, совершенных в Первую мировую! Посудите сами. В 1918 г. Россия заключила сепаратный мир, оставив союзников без второго фронта. Во Второй мировой она сама вынуждена была сражаться без второго фронта. Причем немцы относительно легко смогли захватить именно ту территорию, которая прежде была отдана им по Брестскому договору, и лишь дальше - под Ленинградом, Смоленском, на Дону встретили действительно сильное сопротивление. Зато русским пришлось возвращать эту землю с большими потерями, как бы заново отмывая ее кровью.
      Или обратим внимание на Чехословакию. В Первую мировую она предавала всех и вся. Сначала Австро-Венгрию, потом сибирских белогвардейцев. Во Второй мировой предали ее. И кстати, в последние дни перед Мюнхенским предательством, когда Чехословакия намеревалась защищаться и объявила мобилизацию, там назначили "боевого" премьер-министра, которого торжественно опоясали мечом в соборе св. Витта - им стал генерал Сыровой. Тот самый, который выдал на расправу Колчака, принятого под международную защиту. Символично, правда? То же самое можно сказать об Эстонии и Латвии, купивших мир с Советами ценой предательства своих союзников. Обе изгоняли и депортировали прибалтийских немцев, Латвия обманула и германских добровольцев, и поляков, Эстония нанесла удар в спину белогвардейцам Юденича и переморила тысячи русских беженцев в концлагерях. И получили четкое отражение своих прежних действий в виде пакта Молотова-Риббентропа и того, что за ним последовало. А вот Финляндия вышла из заварухи Второй мировой довольно благополучно, с минимальными людскими и территориальными потерями. - но ведь она и в Первую мировую никому не нагадила, никого не предала, ни за чей счет не наживалась.
      Польша была самой сильной союзницей Деникина и Врангеля, но в критических ситуациях из собственных корыстных интересов не пришла им на помощь. Теперь она сама имела сильных союзников - и в критической ситуации они пальцем о палец не ударили, чтобы ей помочь. Франция и Греция своими войсками осуществляли оккупацию побежденных стран - и сами были оккупированы. Англия и Франция, пользуясь войной, опутывали Россию долгами - теперь сами увязли в долгах перед США. Западные державы всячески ограничивали влияние России, даже во время боев Первой мировой продолжали подспудно боролись с возможным усилением своей союзницы и преднамеренно не признали белые правительства, чтобы не включать ее в состав стран-победительниц и не делиться плодами побед. А после Второй мировой вынуждены были сами отдать ей половину Европы.
      Румыния вступила в Первую мировую союзницей России, но будучи разгромлена, предпочла переориентироваться на Германию. Во Вторую мировую вступила союзницей Германии - а потерпев поражение, должна была стать союзницей Советской России. Венгрии после Первой мировой захотелось коммунизма, и она взорвалась революцией, провозгласив себя советской республикой. Теперь она получила полную возможность пожить в качестве советской республики - и в результате дошла до антикоммунистической революции.
      Германия воспользовалась таким приемом, как внедрение в Россию и финансирование большевиков с их разрушительным учением. Во Второй мировой это учение вернулось к ней обратно - в виде сталинских армий и вместе со сталинскими армиями... Вот уж поистине остается вспомнить слова Евангелия "Итак во всем, как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними..." (Матф., 7, 12). "Ибо каким судом судите, таким будете судимы; и какою мерою мерите, такою и вам будут мерить" (Матф., 7,2).
      А для России важно отметить еще один, особый итог войны. Как раз в эти страшные годы она вернула себе национально-государственное самосознание. Народ опять осознал себя "русскими". Не в узком, а в широком смысле - в смысле общности всех российских народов. Война смыла остатки интернационально-классовых мифов в мышлении, потому что "мировой пролетариат" вовсе не поднялся как один на защиту "оплота социализма", и немецкие "братья по классу" вовсе не дезертировали из армии, не поднимали на штыки своих генералов, не объявляли забастовок, а сражались, да еще и как - на первом этапе с изрядным энтузиазмом. А в окопах, плечом к плечу, оказались только свои - "русские", даже если они были украинцами и грузинами - все равно "русские". И только на них оставалось надеяться, только на них можно было положиться. И в других странах встречали не как интернациональных "красных", а как "русских". И вся массированная пропаганда военных лет, хочешь не хочешь, повернула в национально-патриотическое русло.
      И если с 1917 г. в России только и делали, что разобщали и разделяли ее население - на белых и красных, на классы и прослойки, на активистов и попутчиков, на уклонистов и сторонников, на социально-близких и социально-чуждых, то как раз Великая Отечественная вернула ему народную общность. Неравномерную, немонолитную, исковерканную, но общность. Потому что если особист-НКВД-шник и остался для солдата сволочью, то он был все же более "своим" по сравнению с теми, кто сидел в окопах по другую сторону фронта. И Сталин был "своим" - по сравнению с врагом-Гитлером, по сравнению с Рузвельтом и Черчиллем, тянущими с открытием Второго фронта. Ведь не коллективизация, не каналы, не репрессии, а как раз Победа вознесла Сталина на роль не только партийного, но и великого общенационального вождя в глазах простонародья.
      Ну, да и самого Сталина война сильно изменила, завершив тот процесс, который начался в 1935-41 гг. Теперь он из "революционного" лидера окончательно превратился в "российско-державного". И уже сам видел свою историческую миссию в восстановлении и возвышении могучей России. Но опять не в качестве "нового царя", а выше царей. Как Советский Союз представлялся ему следующим закономерным этапом развития страны после Российской империи, так и свою власть он считал более высокой исторической ступенью по сравнению с прежней. Более прогрессивной, более совершенной, более могущественной, что теперь подтверждалось объективными фактами. Цари-то, в его понимании, не удержали Россию, растеряли - а он вот теперь собирал. Они немцам и японцам проигрывали - а он и тех, и других одолел. И Прибалтику потерянную вернул, и Западную Украину с Белоруссией, и Бессарабию, и даже Порт-Артур обратно отвоевал. По свидетельствам современников, в последние годы жизни он жалел о двух несделанных вещах: что не удалось вернуть Финляндию и захватить Черноморские проливы. О принадлежавших некогда России областях Польши не вспоминал - понимал, что там СССР получил бы колоссальный очаг противоречий и напряженности. А Финляндия и проливы его огорчали. Из чего, кстати, снова видна догматичность его мышления, т. к. к середине XX в. военно-стратегическое значение Босфора и Дарданелл стало далеко уже не тем, что во времена Николая II.
      Сошли на нет лозунги "мировой революции". Например, война в Корее 1950-53 гг. заняла в советской пропаганде куда более скромное место, чем Испания. Ее уже не обязан был каждый считать "своей", мальчишки не рвались туда ехать, очередное поколение на ней не воспитывалось. Хотя СССР в этом конфликте оказывал помощь коммунистической стороне, но от прямого военного вмешательства Сталин все же воздержался - в отличие от США. Он теперь еще меньше склонен был рисковать достигнутым и действовал сугубо руками "ледоколов революции" - Ким Ир Сена, Мао Цзэдуна. Но сами по себе коммунистические идеи превращались уже лишь в оружие в борьбе за геополитический передел мира. И коммунист Тито стал для Сталина личным врагом чуть ли не на уровне Гитлера - поскольку тоже "обманул" его, отказавшись безоговорочно следовать в советском фарватере.
      Участие в дипломатии военных лет, встречи лидеров Большой Тройки, выход на одну из главных ролей мировой политической арены, похоже, стали для Сталина полезными уроками в области международных отношений. И он окончательно отказался от ленинской химеры "Соединенных Штатов Европы". Если в 1940 г. в ходе споров о сферах влияния с Германией он явно точил зубы на присоединение Румынии, Болгарии, а там, может, и еще чего, то после войны, когда некоторые руководители восточноевропейских стран полезли с инициативами о вступлении в СССР, они получили от ворот поворот. Сталин уже понял, что выходить за исторические границы России - дело ненужное, хлопотное и чреватое непредсказуемыми последствиями. А что касается распространения своего влияния на другие страны - то разве обязательно для этого их присоединять?
      29. И снова борьба
      Временной рубеж 1945-47 гг. можно считать концом "старой эмиграции". Не только из-за того, что война сильно перемешала ее. Не только из-за развала прежних организаций, гибели или изменения взглядов прежних лидеров. Напомним, что независимо от политических взглядов, главным лейтмотивом существования "первой эмиграции" было ожидание возвращения домой, в возрожденную или возрождающуюся Россию. А пребывание за границей рассматривалось как бы "в гостях", не насовсем. Будущая Россия оставалась основополагающим стержнем всей жизни. Стержнем, на который, в конечном счете, опиралась любая деятельность - политическая, культурная, духовная. Теперь этот стержень исчез. Победа СССР над Германией показала, что советский режим очень силен, и развеялись теории его свержения извне или изнутри. А затем стало ясно, что никакой "конвергенции" тоже не происходит, и эволюционировать большевизм отнюдь не собирается. Таким образом, любая надежда на возвращение в ближайшем будущем становилась несбыточной, а значит и сама идея "жизни для возвращения", "работы для возвращения" теряла смысл. Старикам теперь оставалось только доживать свой век, а среди их детей ускорилась ассимиляция с коренным населением Европы и Америки. "Зарубежная Россия" начала превращаться в "Русское Зарубежье". Разница не только в перестановке мест слагаемых, но и качественная. Одно, несмотря на пребывание за границей, по внутренней Сути оставалось "Россией", другое, несмотря на национальность, стало уже "Зарубежьем".
      В результате войны выплеснулась за границу "вторая эмиграция", но из-за массовых насильственных репатриаций она оказалась куда малочисленнее, чем первая. Из 5-6 млн. пленных, "остарбайтеров", беженцев, на Западе смогло остаться лишь около 100 тыс. Впрочем, может и больше - чтобы избежать выдачи советским властям, эти люди старались быстрее раствориться и затеряться, жили по чужим и поддельным документам, называли себя поляками, венграми, словаками, евреями. У "второй эмиграции" была уже совершенно другая психология, выработанная не дореволюционным воспитанием, а в советское время, с куда менее прочными моральными устоями. Она выросла в условиях советского режима, хорошо испытав его на своей шкуре. Поэтому и настроения в ней преобладали другие - не бороться против этого режима, а бежать от него подальше, не цепляться за звание "русского" в надежде на возрождение родины, а как можно скорее стать "настоящим не-русским" французом, американцем, канадцем, чтобы пользоваться в полной мере их ошеломляющими жизненными благами, о которых дома и мечтать не могли.
      Из всех русских политических организаций в Европе войну пережил только НТС. Он понес значительные потери, многие члены отошли от организации, вынужденные заново устраивать свою жизнь и разочаровавшись в возможности успешной российской революции. Но Союзу удалось привлечь в свои ряды значительное количество представителей "второй эмиграции" - частью из тех, сотрудничество с которыми началось в годы войны, частью из новых членов, избежавших репатриации и сохранивших желание активно бороться с коммунизмом. В 1945-48 гг. НТС восстанавливал свои связи и структуры, начали выходить его новые издания - журналы "Посев" и "Грани", газеты "Эхо" и "Новости". Союз действовал в беженских лагерях, помогая организовать быт, а, заодно стараясь хоть кому-то помочь избежать выдачи в СССР. Придумывали разные уловки, организовывали укрытия, по возможности обеспечивали подходящими документами. Пытались через средства массовой информации настроить общественное мнение против депортации несчастных, искали контактов с государственными и политическими деятелями, чтобы как-то повлиять на них. Однако такие обращения наталкивались на бетонную стену непонимания, а главное - нежелания прислушиваться ни к каким доводам. А западная пресса при всей своей хваленой "свободе слова" и в этом вопросе строго придерживалась заданного политического курса, поэтому попасть на страницы самых популярных изданий столь "сомнительные публикации" не имели никаких шансов. Так что чудовищное преступление с выдачей на страдания и смерть миллионов русских осталось совершенно незамеченным для "мировой общественности".
      Разумеется, в Русском Зарубежье появлялись и новые организации. Но те, которые образовывались "старой эмиграцией", больше напоминали теперь обычные клубы. Занимались вопросами своей внутренней деятельности, общались между собой. Так возродились, например, монархические общества, группирующиеся вокруг представителей императорского дома. Со временем ожил и РОВС, однако теперь он стал уже совсем другой организацией, чем-то вроде "общества ветеранов", и ориентировался главным образом на военно-исторические вопросы. На события в России такие группировки влияния уже не оказывали, да и не нацеливались.
      Что касается "второй эмиграции", то сперва она старалась носа не высовывать, чтобы не обратить на себя внимания англо-американской администрации. А потом на ее политическую деятельность оказала определяющее влияние холодная война, и различные антикоммунистические организации стали создаваться под эгидой США. Как характеризует настроение данной части эмигрантов одна из брошюр НТС, "если кто и думал о возобновлении борьбы, то разве что о новом власовском движении без Власова на стороне американцев". Подобное определение не совсем точно. Власовское движение при всех своих противоречиях все же оставалось "российским" явлением, оно возникло из массовых народных выступлений против сталинского режима и ориентировалось на преобразование России внутренними силами (хотя бы и при поддержке немцев). И политику старалось проводить свою собственную, независимую или минимально зависимую. Теперь же ни о какой опоре на внутренние силы речь уже вообще не шла, и вся деятельность таких группировок организовывалась и направлялась только в рамках американской внешней политики. То есть, сводилась к обычной наемной службе, финансируемой и направляемой другим государством в собственных интересах.
      И представляется характерным, что для своих целей США привлекали главным образом представителей "второй", а не "первой" эмиграции. Люди советского воспитания не обладали моральными барьерами и комплексами, мешающими всецело подчиняться требованиям хозяев. Американцы считали новую эмиграцию "более реалистичной" и спорили с англичанами даже по поводу сотрудничества с Бандерой, указывая, что его организация уходит корнями в "старую эмиграцию", а взгляды "недостаточно демократичны", т. е. не ориентируются целиком и полностью на западные модели. И, например, русскую службу "Голоса Америки" возглавил не монархист или белогвардейский деятель, а уже упоминавшийся Бармин, легко переключивший свой профессионализм советского дипломата и разведчика в обратную сторону. Если в 1944 г. его уволили из американской разведки за антикоммунистическую публикацию, то в период холодной войны он пришелся как раз кстати. И между прочим, чисто по-советски принялся стучать на американских коллег и начальников в комитет Маккарти (они, дескать, "саботировали ценные предложения по усилению антисоветской пропаганды").
      Старая эмиграция проводила четкое разделение между Россией и коммунистической властью, отождествляла с Россией самих себя, и любое свое действие, а уж тем паче совместное с иностранцами, прежде всего взвешивала - не нанесет ли оно ущерба российской государственности и русскому народу. И когда в войну стало очевидным прочное сращивание коммунистических и государственных структур, то как раз это стало для многих причиной отказа от дальнейшей борьбы - идти против своего государства они не могли. Новая эмиграция другой России не знала и не представляла, она воспитывалась в условиях отождествления партии и государства. Поэтому отделяла себя от России как таковой, в целом. И антикоммунистическая борьба становилась для нее одновременно антигосударственной. Что вполне устраивало американцев, которые вели соперничество вовсе не с коммунистической идеологией, а с конкурирующей мировой сверхдержавой, с "русскими". Ну а идеологические аспекты рассматривались лишь в качестве удобных тактических приемов.
      Наконец, надо учесть и тот аспект, что в отличие от антисоветских движений 20-30-х годов, деятельность проамериканских организаций стала щедро финансироваться. Поэтому далеко не у всех, включавшихся в их работу, антикоммунизм был искренним смыслом бытия, иногда он получался "профессиональным" и определялся лишь возможностью заработка. Но деятельность таких структур, создававшихся под эгидой США и их союзников по НАТО, относится, скорее, уже не к области российского антикоммунистического сопротивления, а к противоборству советских и западных спецслужб или, скажем, пропагандистских машин, составными частями и винтиками которых становились представители Русского Зарубежья. Поэтому в данной работе я не касаюсь подобных организаций, предоставляя это более компетентным исследователям, занимающимся вопросами разведывательно-диверсионных войн и имеющим доступ к соответствующим источникам информации.
      Ну а в СССР даже по окончании Великой Отечественной отголоски и рецидивы вызванной ею "третьей гражданской" продолжали греметь еще долго. В Прибалтике сражались отряды "лесных братьев". На Украине воевали бандеровцы, их движение перехлестнуло и в Западную Белоруссию. Это были не только остатки формирований, созданных при немцах - после победы тут начали проводить коллективизацию и раскулачивание, то есть то, что не успели сделать перед войной. И так же, как в начале 30-х, действия властей вызвали крестьянское сопротивление, а подавить его оказалось не так-то просто прокатившиеся фронты оставили людям много оружия, а прежние националистические отряды становились готовыми центрами кристаллизации для повстанцев. Как и всякая партизанская война, она велась без определенной линии фронта, рассредоточенно, на большой территории. И как всякая партизанская война, характеризовалась крайней жестокостью - тем более что велась под националистическими знаменами. С обеих сторон страдало множество невиновных. И мирные украинские или литовские крестьяне, которых по одному лишь подозрению в связях с повстанцами отправляли в лагеря целыми семьями, а то и деревнями. И случайные русские, попадавшие в руки бандеровцев. И украинцы или прибалты, обвиненные националистами в связях с русскими...
      Эта война продолжалась в течение четырех лет. В сентябре 1947 г., когда поражение повстанцев стало очевидным, бандеровцы собрали последний крупный кулак из четырех своих полков и попытались прорваться в Словакию. Против них было брошено четыре дивизии НКВД, обложивших их со всех сторон. Большинство повстанцев погибло или попало в плен, но некоторым отрядам все же удалось вырваться из окружения, пробиться через несколько государственных границ и выйти в Австрию и Баварию. Там они были разоружены и интернированы англо-американцами, а начавшаяся холодная война спасла их от выдачи. После этой битвы восстание пошло на спад, и отдельные очаги сопротивления, еще тлевшие на Украине и в Литве, были постепенно выявлены и подавлены. Сам С. А. Бандера был 15. 10. 1959 г. убит в Мюнхене агентом КГБ Богданом Сташинским по личному приказу Хрущева. В ФРГ Сташинский получил довольно небольшой срок - учли, что он был лишь исполнителем, а "заказчик" для германского суда недосягаем, и лучше этого заказчика вообще не задирать. А по возвращении в СССР агента наградили орденом Красного Знамени.
      Оппозиционные настроения в СССР проявлялись и в других формах. Война смыла "революционную романтику", эйфорически оболванивавшую молодежь 30-х, воочию показала несоответствие ярких лозунгов и того, что получалось в действительности. И молодежь, вступающая в жизнь в послевоенные годы, уже куда более критически воспринимала официозную пропаганду. Начинала задумываться, искать свою, "настоящую" правду. Во второй половине 40-х было раскрыто множество молодежных кружков и зачаточных организаций - и в Москве, и в Ленинграде, и в Воронеже. Искали правду интуитивно, наобум. Одни считали себя "коммунистами", но антисталинистами, другие уже и до отрицания коммунистических ценностей додумывались самостоятельно.
      Проявлялись оппозиционные взгляды и в войсках. Многие современники отмечают, что точно так же, как после европейского похода 1812 г., в послевоенной Советской Армии наблюдался всплеск "вольнодумства", организовывались тайные политические кружки - о них пишет, например, Ю. Орлов. На попытке создания такой организации погорел А. Солженицын. За антисталинские и антисоветские высказывания были осуждены и расстреляны генералы В. Н. Гордов и Ф. Т. Рыбальченко В июне 1953 г. разразился первый берлинский кризис. В результате ухудшения жизни из-за "строительства социализма" начались массовые выступления немецких трудящихся, жестоко подавленные танками и стрельбой по демонстрациям - но многие советские военнослужащие отказывались открывать огонь, и 17. 6. 53 г. более 40 солдат были за это расстреляны в Берлине и Магдебурге. В мае 1954 г. в оккупационных частях в Германии прошли массовые обыски и аресты за хранение и распространение антисоветской литературы.
      Прокатилась целая серия бунтов и восстаний в советских лагерях. Большой перечень таких выступлений приводится в "ГУЛАГе" Солженицына. В данный период в места заключения попало множество военных - и "окруженцев", и бывших пленных, и власовцев, и бандеровцев, и победителей, солдат с офицерами, арестованных за неосторожное слово, за излишние контакты с иностранцами, по ложным доносам. У них была привычка к организации, боевая выучка. И контингент этот был совершенно другим, чем те военные, которых удавалось так запросто гнать на убой после гражданской.