Государство и революции

      Таким образом, мы видим, что с чисто рациональной точки зрения, по положительным и отрицательным аспектам воплощения в жизнь, внешние отличия западной и российской цивилизаций тоже получаются совершенно не показательными. И разница остается только в традиционных подходах к тем или иным явлениям, методиках и критериях их оценки. То есть, опять в области менталитета. Поэтому ничуть не удивительны размышления иностранцев о "загадочной русской душе" - чтобы понять ее, надо и мыслить русскими категориями. А для тех, кто пытается подойти к ней с другим стереотипом мышления, уж конечно, она покажется "загадочной". Ну а непонятное и непохожее всегда остается чуждым, а то и даже пугающим, таящим в себе неведомую угрозу.
      Я вовсе не хочу этим сказать, будто различия в стереотипах мышления создают между представителями обеих цивилизаций неодолимую пропасть, и уж тем более далек от того, чтобы приписывать заведомо недоброжелательное отношение к России всем иностранцам. Или даже - вообще иностранцам, как таковым, только из-за того, что они принадлежат к другим народам и другой культуре. Наоборот, русские и выходцы с Запада сплошь и рядом находили общий язык и сотрудничали весьма успешно. На службу в нашу страну поступали и немцы, и французы, и англичане, и итальянцы, и т. д., и т. п. Одни потом возвращались домой, сохранив о чужбине далеко не худшие впечатления. Другие оседали, в следующих поколениях вообще обрусевали и сохраняли на память о своем происхождении только свои фамилии. Возникали в России и многочисленные колонии переселенцев из европейских стран - и никаких межнациональных конфликтов вокруг них не возникало. Да вспомнить хотя бы двух самодержиц, Екатерину I и Екатерину Великую, десятки полководцев, флотоводцев, ученых, художников по праву ставших героями нашей, российской истории! Перед началом Первой мировой более 9 % офицеров русской армии были протестантского вероисповедания, то есть немцами. Это не считая тех, кто окончательно обрусел и перешел в православие. И сражались они на фронтах беззаветно и самоотверженно, искренне считая Россию и своим Отечеством.
      В свою очередь, во время заграничных походов русской армии и флота солдаты и офицеры тоже быстро находили общий язык с местным населением, даже совершенно не зная этого самого языка. Тут уж сказывалась такая национальная черта, как высокая контактность русских, уважительно относящихся к чужим особенностям и поэтому налаживающих отношения с французами или итальянцами так же легко, как с калмыками или тунгусами. Но такое преодоление межнациональных и межкультурных барьеров происходило и происходит только при взаимоуважении и обоюдном стремлении.
      А совсем другое дело, когда сами эти барьеры становятся инструментами политики. Тут-то и сказывалась психологическая разница, так как запугать свое или чужое правительство угрозой России и восстановить против нее получалось зачастую легче, чем против другого, западного государства, с менее "загадочной душой". И общественное мнение настроить против нее оказывалось тоже легче. Тем более, что регулируемость западного общества средствами пропаганды издавна была очень высокой (и можно предположить, что такая особенность также сложилась исторически - в Европе очень часто менялись границы, государственная принадлежность тех или иных регионов, менялись законы, по которым жили эти регионы, менялась даже религия - вот и требовалось постоянно внушать гражданам, как им правильно поступать сегодня, и почему неправильно поступать так, как вчера). В итоге и рождались системы двойных стандартов, неравноправных подходов, информационные войны и вспышки русофобии, с которыми нашей стране то и дело приходилось сталкиваться на мировой арене.
      Даже если не касаться времен крестовых походов и католической экспансии на Украину, а начать с эпохи "прорубания окон в Европу" Петром I, то сплошь и рядом можно увидеть примеры подобных явлений. Да взять хотя бы историю этого "прорубания". Ведь если для Петра и было заманчиво вернуть утраченные русские земли по Неве и Ладоге, то сам он вступать в войну со Швецией, находившейся на вершине могущества, конечно, поостерегся бы. Втянули-то его в союз Дания и Саксония с Польшей, которые после смерти Карла XI сочли момент благоприятным, чтобы поживиться за счет шведских владений. А русских решили привлечь как вспомогательную силу - чтобы на второстепенном направлении отвлекли на себя часть войск противника. Словом, так же, как прежде Австрия и Венеция привлекали "варваров-московитов" к альянсу против Турции. Причем заведомо условившись, что не стоит, дескать, этих варваров далеко пускать. Но стоило союзникам Петра потерпеть поражения, как они без малейших колебаний пошли на сепаратные договоры с врагом, предоставив Карлу XII разделываться с Россией, как его душенька пожелает. И длительное время русским пришлось воевать почти в полной международной изоляции.
      Правда, после Полтавы ситуация разительно изменилась. И прежние союзники вновь стали "лучшими друзьями", и новые мгновенно нашлись в лице Пруссии, Ганновера, связанной с ним Англии. Однако едва они с помощью России удовлетворили собственные запросы, поделив шведские владения в Померании, как тут-то и дружбе конец пришел. И все немедленно озаботились "усилением Москвы", снова наперегонки кинувшись заключать сепаратный мир, а то и союзы со Швецией. Поэтому завершать войну русским пришлось в таких условиях, когда им открыто противостояла мощная коалиция европейских держав во главе с Англией, ставившей целью ни больше ни меньше, как загнать "московитов" в предвоенное состояние и лишить завоеваний на Балтике.
      Кстати, тут целесообразно сделать и некоторое отступление относительно самих "западнических" реформ Петра, раз уж они на протяжении нескольких столетий вызывают столь ожесточенные споры среди отечественной интеллигенции. Но на мой взгляд, здесь достаточно отметить лишь одну-единственную характерную некорректность подхода - все эти споры велись и ведутся с позиций того времени, когда живут и высказываются их участники. А если вернуться к конкретной исторической ситуации конца XVII - начала XVIII в. в., то спорить останется лишь о методах, которыми царь внедрял те или иные нововведения. Их, конечно, можно осуждать или оправдывать, но что касается главной сути, то любая дискуссия окажется просто-напросто беспредметной. Потому что не будь этих реформ, Россию ожидала участь Китая или Индии - тоже стран с древней и развитой духовной культурой, но на определенном этапе отставших от Европы в техническом отношении. К этому, собственно, все и шло - иностранцы начинали "осваивать" Россию примерно так же, как было на первых этапах освоения Китая. Поэтому вопросы, какими путями пошло бы развитие страны, и каких бед она избежала бы, не будь ее "европеизации", заведомо теряют всякий смысл.
      Впрочем, необходимо иметь в виду и тот факт, что в прямом смысле слова "западником" Петр никогда не был. И перенимал (возможно, порой ошибаясь или допуская перегибы) за рубежом лишь то, что считал жизненно необходимым. А технический уровень и национальные особенности - понятия совершенно разные и связаны между собой лишь косвенным образом. Например, японцы вовсе не перестали быть японцами, когда пошли по тому же пути, что петровская Россия, т. е. перенимая и широко внедряя передовые технические достижения. И только этим смогли избежать печальной участи соседних с ними стран...
      Но вернемся к истории нашей страны, и мы увидим, что "прорубленным окнам" и "европеизации" сама Европа отнюдь не обрадовалась, и "ограничение интересов России" превратилось в одно из постоянных направлений международной политики. Скажем, в течение XVIII в. в данном плане особенно усердствовала Франция, возглавлявшая в те времена одну из сильнейших западных коалиций. Так, в 1741 г. она спонсировала, а отчасти и инициировала заговор в пользу Елизаветы, и делала это по причинам совсем недружественного и негалантного свойства. Просто дочь Петра сочли довольно неумной и взбаламошной бабенкой, и были уверены, что она своим правлением развалит государство и приведет его в допетровское состояние. Чтобы Россия больше не мешалась и не путалась под ногами в европейских делах. Когда же интригами и посулами удалось втянуть Елизавету в Семилетнюю войну 1756-1763 гг. (кстати, совершенно ненужную для России, поскольку каждая из ее союзниц преследовала лишь свои частные цели: Франция боролись с Англией за колониальное господство в мире, Австрия с Пруссией - за гегемонию в германском сообществе и спорные территории), то и здесь сказались особенности той же политики. Как возмущенно отмечали российские представители, дипломатия союзницы-Франции и в Стамбуле, и в Варшаве, и в Стокгольме действовала так, будто Россия была не партнером, а противником в войне; А союзница-Австрия хоть и "дружила", но пыталась поставить дело так, чтобы действия русских войск ограничивались помощью самой Австрии и обеспечивали ее приобретения.
      В правление Екатерины Великой "дружественная" Франция целенаправленно подстрекала поляков к антироссийским выступлениям и акциям против православных, финансировала восстания конфедератов, посылала военных инструкторов и создавала на сопредельных территориях базы для подготовки польских отрядов. Словом, всеми силами попыталась создать под боком у русских очаг напряженности, что и послужило одной из причин разделов Польши (конечно, не единственной, но все-таки). И если коснуться пресловутой экспансии России на юг, то тоже оказывается, что каждая из русско-турецких войн второй половины XVIII в., завершавшихся новыми территориальными приобретениями Екатерины, начиналась-то вовсе не агрессивными действиями русских, а по инициативе Турции. Активно подстрекаемой к этому Францией, всякий раз обещавшей и оказывавшей финансовую и военную помощь в подобных начинаниях.
      Когда Павел I из чисто рыцарских побуждений ввязался в войны против Наполеона, то как раз боязнь "усиления России" свела на нет все достигнутые успехи. Суворовские предложения нанести удар по Парижу из Северной Италии отвергались, а его действия, как и действия эскадры Ушакова искусственно парализовывались. Вместо этого союзники предполагали использовать русских только для таскания каштанов из огня для самих себя, Австрия - чтобы утвердиться в Италии, Англия - в Голландии и на Средиземном море. И в итоге для русских одержанные блестящие победы обернулись только напрасными потерями. Их тут же спешили удалить из тех мест, где они побеждали, и перебросить туда, где их присутствие казалось менее "опасным".
      Ничего хорошего не дали России и последующие коалиционные войны. Европейские союзники, Австрия и Пруссия, подставляли ее, когда считали нужным. С одной стороны, не давали как следует развернуться, из собственных мелких соображений вмешиваясь в стратегию и пытаясь навязать выгодные им решения. С другой, по своему усмотрению вступали в односторонние переговоры с неприятелем, заключали договоры, капитулировали на приемлемых для себя условиях - и то и дело ставили русскую армию в критическое положение. Можно вспомнить и о том, что в наполеоновском нашествии 1812 г. участвовали далеко не одни французы. В состав Великой армии входило "двунадесять языков" - и поляки, и австрийцы, и немцы, и итальянцы. И хотя о некоторых из них принято говорить, как о "подневольных" участниках похода, но ведь они и в боях участвовали вполне добросовестно, и мародерствовали на русской земле ничуть не хуже французов.
      И не зря Кутузов - между прочим, не только великий полководец, но и один из талантливейших дипломатов своего времени - вообще был против того, чтобы после побед в России переходить границы и "освобождать" западных соседей. Предвидел, что благодарности от них все равно не дождешься, и довольно быстро они превратятся в соперников и недоброжелателей. И его прогнозы полностью оправдались полностью. Потому что все предшествующие антироссийские интриги были, собственно, еще "цветочками". С некоторой натяжкой даже вписывающимися в общие правила и методы европейских коалиционных игр друг против дружки. А вот то, что Россия одолела Бонапарта, разгромившего и покорившего столько западных стран, то есть, показала себя самым сильным европейским государством, ей "не простили". И тогда-то начала складываться линия единой, или скажем так, весьма дружной западной политики, нацеленной на ее ослабление. Вплоть до того, что уже в 1815 г. на том самом Венском конгрессе, где обсуждались вопросы послевоенного устройства Европы, союзницы Англия и Австрия не постеснялись заключить тайный антироссийский союз с побежденной Францией.
      Внеся львиную долю усилий в освобождение Европы от наполеоновской агрессии и сделав первую в истории попытку создать международную организацию по поддержанию стабильности и правопорядка - Священный Союз (отметим, не позарившись при этом ни на какие частные приобретения или исключительные привилегии), Россия была ославлена и оплевана всем Западом в качестве "европейского жандарма". Хотя вполне вероятно, что только благодаря своевременным усилиям этого "жандарма" Европа не погибла в хаосе революций еще в середине XIX в., как погибла сама Россия в 1917-м.
      Объектом информационных войн наша страна становилась постоянно. Если, например, перечитать стихотворение Пушкина "Клеветникам России", написанное по поводу реакции Запада на усмирение польского мятежа, то можно подумать, что речь идет не о 1831, а о 2000 г. и о событиях вокруг Чечни. Только стоит подчеркнуть, что сами Англия или Франция при ликвидации восстаний в своих владениях в выборе средств отнюдь не церемонились и действовали порой куда более круто, но это считалось нормальным, и никаких возмущений международной общественности почему-то не вызывало. Впрочем, они же были "цивилизаторами" и подавляли бунты "низших народов", "дикарей". А тут вдруг русские "полуварвары" подавляют "права и свободы" поляков, исторически тяготеющих к той же западной цивилизации. Европа охотно принимала и диссидентов того времени, начиная с Герцена. На содержание, правда, еще не брала, но морально поддерживала как людей "европейски мыслящих", и для оплевывания собственной родины предоставляла самые благоприятные возможности.
      Характерно и то, что в Крымской войне России пришлось столкнуться с единым фронтом западных держав - ее "усиление" автоматически ставило антироссийскую политику во главу угла. В случае очередных изматывающих позиционных боев под стенами турецких крепостей никакого вмешательства не последовало бы. Но блестящая победа под Синопом вызвала немедленную негативную реакцию и вступление в войну "мирового сообщества" в лице Англии, Франции и Сардинского королевства. А фактически, еще и Австрии, хотя и не начавшей боевых действий, но отплатившей за недавнее спасение от Венгерской революции объявлением мобилизации и сосредоточением войск на русских границах, из-за чего и Россия оказалась вынуждена всю войну держать против нее целую армию. И между прочим, если уж на то пошло, можно прийти к интересному заключению, что на самом-то деле, несмотря на падение Севастополя и гибель флота, Россия Крымскую войну... выиграла. Измотав и обескровив врагов, она потеряла всего один город - даже не Крымский полуостров. Во всех остальных местах, и на Балтике, и на Севере, и на Камчатке попытки вторжения были успешно отражены. А в Закавказье войска Муравьева заняли значительную территорию с сильной крепостью Каре. Так что юридический проигрыш явился плодом не военных поражений, а дипломатической изоляции. Плюс - информационной войны, сконцентрировавшей внимание общественности только на Севастополе и оставившей в тени успехи русских на других театрах действий.
      Можно вспомнить, сколько шума, протестов, международных скандалов вызывало проникновение России на Кавказ, и уж тем более в Среднюю Азию в 1860-1870-х гг. Хотя британская колониальная экспансия в Индии, Афганистане, Африке, или французская в Индокитае ни малейших нареканий не удостаивались. Это тоже воспринималось как вполне нормальное и закономерное явление, раз оно осуществлялось самими странами Запада. Оправданное и даже необходимое "распространение цивилизации", которое никем и в параллель не ставилось с русскими "хищническими захватами".
      Выше уже говорилось, с какой бурной международной реакцией пришлось столкнуться России после успехов по освобождению Болгарии в 1877-1878 гг. Зато в начале XX в. нашу страну вдруг дружно зауважали и полюбили - просто европейцев чуть не турнули из Китая, и "международному сообществу" потребовалась русская сила для оккупации этой огромной страны и подавления Ихэтуаньского восстания. Но сразу вслед за "дружбой" чуть не повторилась ситуация Крымской войны! Как только России вздумалось укрепить свои позиции на Дальнем Востоке, и она столкнулась на этой почве с Японией, она тут же опять очутилась в международной изоляции. На стороне Японии уже готова была выступить Англия (хотя сама устраивалась в Китае еще более основательно и прочно, чем русские). Разве что Франция на этот раз не смогла ее поддержать, потому что открыто поссорившись с Россией, рисковала стать жертвой нацелившейся на нее Германии. И тем не менее, хотя Париж и вынужден был держать нейтралитет, в дальневосточных вопросах его позиция явно склонялась не в пользу русских.
      Исходя из всего сказанного, нетрудно отметить небезынтересную закономерность. Россия выигрывала почти всегда, когда рассчитывала только на свои собственные силы и преследовала свои собственные, национальные цели. И очень часто проигрывала, если пыталась вести "интернациональную" политику и играть в коалиционные игры по правилам своих западных партнеров. Потому что эти правила ее союзники придумывали сами, сами решали, когда и в какой степени их применять. И в лучшем случае, старались лишь использовать оказавшуюся в их распоряжении силу для решения своих собственных задач. В худшем же, просто подставляли Россию, решая проблемы за ее счет противоречия между недавними противниками, принадлежащими к одной и той же западной цивилизации, оказывались вполне преодолимыми, и им было намного легче сговориться за спиной России, чем России поддерживать дружбу с союзниками и договариваться с противниками. Впрочем, подобные системы "двойных стандартов" существовали и в римскую эпоху в отношении "варваров", от которых требовалась безусловная верность союзным обязательствам, в то время как "культурный" народ считал себя вправе варьировать трактовку любых договоров из соображений собственной выгоды.
      2. Надлом
      Втягивание России в Первую мировую началось задолго до фактического начала этой войны. И не только со стороны Сербии, а в первую очередь - со стороны Франции и Англии. Вот у них весомые причины для войны с Германией действительно имелись. Франция хотела вернуть отнятые у нее Эльзас и Лотарингию, взять реванш за 1871 г. Великобритания, целиком зависевшая от морской торговли, опасалась усиления германского флота, угрожавшего ее монопольному господству на морях. Немцы укрепляли свои позиции в Османской империи, фактически взяв под покровительство ее армию, взамен чего повели строительство железной дороги от Берлина в Багдад и к Персидскому заливу, что выводило их в ближневосточные зоны "британских интересов". Германия вела борьбу с Францией и Англией за африканские колонии. Однако по горькому опыту Франко-прусской войны западные державы знали, что их собственных сил будет отнюдь не достаточно. Поэтому и принялись активно вовлекать в свой союз Россию. В дружеских симпатиях к которой перед этим, вроде бы, не замечались - наоборот, чаще выступали врагами.
      А России-то, собственно, никаких приобретений не требовалось. Она не вела активной колониальной политики, ей не нужны были новые территории. Да, у нее имелись собственные геополитические интересы - на международной арене она выступала покровительницей балканских славян, анатолийских армян (хотя напомним, что в той же Сербии практическую, деловую выгоду, получала не она, а Франция). Довольно болезненным был для нее вопрос о статусе черноморских проливов. Кстати, первоначально речь шла не об овладении ими, как гласят расхожие байки, а всего лишь о праве свободного прохода через них русских кораблей. Потому что, например, в Русско-японскую войну мощную Черноморскую эскадру не удалось перебросить на Дальний Восток только из-за того, что ее через проливы не выпустили (не без прямого влияния Англии). Но все эти проблемы сами по себе были недостаточны для вступления в общеевропейскую схватку - и в 1908, и в 1913 гг. столкновения удавалось избежать. Тем более что в спорных вопросах того времени - и в разделенной между тремя государствами Польше, и на Балканах, Россия на "чужое" не претендовала. "Свое" бы удержать.
      Однако шло постепенное опутывание ее политическими сетями, умелая игра на противоречиях с Германией и Австро-Венгрией. И первый толчок к этому дала сама Германия. После Франко-прусской войны Россия из соображений стабильности Европы вступилась за разгромленную Францию, не позволив Бисмарку в 1875 г. начать "превентивную войну" и добить ее окончательно. А в 1878 г., на состоявшемся после Русско-турецкой войны Берлинском конгрессе европейские державы по инициативе Англии и Австро-Венгрии (и при участии Франции) постарались ограничить усиление России на Балканах, и часть территорий для "противовеса" была отдана австрийцам. Из чего неизбежно возникла напряженность их отношений с русскими. И хотя отношения Австро-Венгрии с Германией (разгромившей ее в 1866 г. и лишившей гегемонии в германском сообществе) тоже оставляли желать много лучшего, но немцы, чтобы избежать русского вмешательства в свои последующие разборки с Западом, немедленно воспользовались этим фактором. И в 1879 г. заключили договор с австрийцами о взаимопомощи в случае нападения России. Причем во времена пребывания у власти Бисмарка речь о войне самой Германии против русских даже не возникала - Австрия требовалась немцам пока лишь в качестве противовеса для их "нейтрализации".
      Но это, в свою очередь, использовала Франция, и в 1891-1893 гг. заключила с оскорбленной Россией ряд соглашений, в том числе и оборонительную военную конвенцию о союзе в случае нападения Германии и Австро-Венгрии. Дальше пошло "скручивание" по всем линиям - словно сильного, но простоватого жениха, приглянувшегося хитрой бабенке. Соблазняли "богатым приданым", затягивая в зависимость от своих займов, кредитов, концессий. Вовсю шла игра на традиционных рыцарских чувствах русского дворянства - чести, верности слову и обязательствам, и традиционных представлениях русского народа о помощи братьям по языку и вере. Широко поддерживалась (на словах) идеологическая забота Петербурга о "братьях-славянах" и т. п. А любые трения и противоречия с потенциальными противниками всячески раздувались и преподносились в качестве персональных оскорблений: например, неравноправные торговые условия, принятые Германией для российских товаров, чтобы избежать их конкуренции. Хотя как раз с западной, меркантильной точки зрения, уж эти-то противоречия Россия могла решить гораздо дешевле - всего лишь сменой ориентации или просто ценой своего нейтралитета. Почему-то сами для себя европейские державы отнюдь не считали зазорным политическое лавирование из соображений выгоды: к примеру, Италия переметнулась из Тройственного союза в лагерь Антанты только из-за того, что там больше посулили. И лишь в отношениях с Россией подобное заведомо исключалось - с ее стороны подразумевалось сугубо рыцарское поведение. Характерно, что Англия пришла к соглашению с Россией гораздо позже Франции, только в 1907 г. Потому что ранее именно ее считала своим главным врагом. И только после ее поражения и ослабления в Русско-японской войне пришла к выводу, что теперь основную опасность для британских интересов представляет уже не Россия, а Германия.
      Отметим и то, что если Англия, Франция, Италия, Сербия, Германия, Австро-Венгрия, Япония при начале войны руководствовались вполне конкретными персональными целями, то России (не к чести ее политических руководителей) союзники заморочили голову лишь туманными и расплывчатыми обещаниями. Ей внушили мысль о необходимости защиты своих владений в Польше (которая и не потребовалась бы, не вступи она в войну), и о возможности округлить эти владения за счет польских территорий противника (что было совсем не нужно). Или о предполагаемом объединении Польши под русским протекторатом (который еще вряд ли позволили бы потом осуществить). Наобещали прирезки за счет Османской империи (вообще еще колебавшейся, воевать или нет - так что и обещания за ее счет оставались чисто гипотетическими), гарантии автономии для турецких армян под российским покровительством (и опять же неизвестно, дали бы там утвердиться или нет? Или внезапно все обеспокоились бы, как насчет усиления на Балканах?) В вопросе о статусе черноморских проливов очень неопределенно заверили в готовности идти навстречу (и уж этого наверняка не разрешили бы - потому что свободный выход через Босфор и Дарданеллы прямиком выводил Россию к зонам британских интересов на Ближнем Востоке, к которым англичане всегда относились крайне болезненно). Правда, Англия великодушно согласилась разделить с Россией сферы влияния в Иране, Афганистане и Тибете. Но тут надо учесть, что никаких сфер влияния в Афганистане и Тибете у самих британцев не было, потому что все англо-афганские войны в XIX в. завершились для них поражениями, а попытки проникновения в Тибет оборачивались полным провалом.
      Зато любые альтруистические порывы России встречали у союзников полнейшее понимание, всемерно поощрялись и поддерживались, а то и инициировались. Не зря же в июле 1914 г., в самый разгар балканского кризиса, президент Франции Пуанкаре устремился с визитом в Петербург. Удержать ситуацию под своим контролем и, если потребуется, помочь направить ее в нужное русло. Россия была единственной из главных участниц конфликта, колебавшейся перед вступлением в войну. Для других этот вопрос был предрешен.
      Впрочем, тут я должен оговориться, что в контексте данной работы привел оценку достаточно одностороннюю. На самом деле, конечно же, действовали и другие важные факторы. Поскольку и сама Россия была одной из ведущих мировых держав, и в той ситуации, которая уже сложилась к лету 1914 г., альтернатива вступлению в войну была для нее весьма проблематичной. Тут накладывались и соображения международного престижа - тем более, серьезно пошатнувшегося после Русско-японской, после безоговорочной уступки австрийцам Боснии и Герцеговины. Так что очередная сдача позиций действительно угрожала бы геополитическим интересам страны, подрывала ее рейтинг на международной арене и могла отбросить ее в число второстепенных государств. Накладывалась и откровенно провокационная политика германского кайзера, для которого выстрелы в Сараево и в самом деле стали "подарком", долгожданным предлогом к войне, к которой он шел теперь вполне однозначно. И для Петербурга вопрос, собственно, стоял в большей степени не о том, вступать или не вступать в эту войну, а о том, дать или не дать ей разгореться. А вот тут при всеобщем настрое воевать, царившем как у противников, так и у союзников, одна Россия вряд ли могла чего-то добиться.
      Но с началом Первой мировой вовсю пошла ее эксплуатация со стороны "друзей". В августе 1914 г., еще не завершив мобилизацию и развертывание главных сил, она вынуждена была перейти в наступление в Восточной Пруссии только для того, чтобы спасти своих союзников, терпящих катастрофу на Марне. В результате на Марне случилось "чудо", а катастрофа постигла русскую армию Самсонова. Потом посыпались новые требования о неподготовленных, но весьма нужных партнерам наступлениях. А то и вовсе ненужных, как в 1915 г., когда французам с англичанами, собственно, ничего уже не угрожало, и основная часть германских войск перебрасывалась против России. Однако действовала инерция перенесенного страха, и все равно просили наступать. Русские оттягивали на себя германские дивизии от Вердена. Брусиловский прорыв 1916 г. спас от полного разгрома Италию.
      Когда союзники стали ощущать нехватку живой силы, русские корпуса начали перебрасывать и во Францию, и на Салоникский фронт, и в Месопотамию. А когда вступила в войну Румыния, соблазняемая западными державами (несмотря на все возражения и опасения России), отдуваться за этот шаг снова пришлось русским - румыны мгновенно потерпели сокрушительное поражение, и потребовалось спасать еще и их армию, растягивая фронт на сотни километров. Фактически над Верховным командованием России всю войну висели западные представители, оказывая сильнейший нажим, понукая, подталкивая и диктуя сроки и направления стратегических операций.
      Какой-либо адекватной отдачей и в помине не пахло. В 1915 г., когда туго пришлось России - Германия переменила планы, решив сначала сломить ее, а уже потом взяться Францию, причем как раз в это время иссякли запасы оружия и боеприпасов (готовились-то на полгода) - никаких форсированных ударов и вообще активизации действий, чтобы оттянуть вражеские соединения с Восточного фронта, союзниками не предпринималось. Вот они-то считали себя вправе пожимать плечами: "Мы не готовы". И свои операции проводили только тогда, когда сами считали это нужным, когда их войска успевали восстановить боеспособность после прошлых боев, когда в требуемом месте сосредотачивались все необходимые силы и средства. И в отличие от крови русских солдат и офицеров, то и дело лившейся во имя помощи союзникам, западные поставки оружия и снабжения были отнюдь не бескорыстными. За каждую винтовку, каждый патрон, каждую пуговицу требовалась оплата золотом. Или скрупулезно подсчитывалась и записывалась в счет российского долга разве что с надеждой расплатиться потом за счет репараций с побежденных. (Кстати, это те самые "долги царского правительства", признания которых потребовали от нынешней России при вступлении в Совет Европы. Вот ведь, даже и после Второй мировой не постеснялись предъявить! Впрочем, "совесть" - понятие не юридическое...).
      Ну а поскольку совсем не заметить чрезвычайных трудов и жертв восточной союзницы уже не получалось, ее подкармливали новыми обещаниями например, в конце 1916 г. все же расщедрились и подписали соглашение об удовлетворении России за счет Турции, посулили отдать ей Константинополь с проливами и некоторые территории в Закавказье (как нетрудно понять, и это обещание было нереальным - выше было показано, что получилось из попытки расчленить Турцию).