А значительная часть творцов красного террора обнаруживается на Соловках. Только уже... в качестве заключенных. В целях восстановления исторической справедливости здесь стоит отметить одну принципиальную ошибку, допущенную Солженицыным. Описывая Соловки, он указывает, что было в лагерях всего 20-40 чекистов, в руках которых находились высшие руководящие посты и ИСЧ (информационно-следственная часть). А всю внутреннюю администрацию в качестве парадокса времени набрали из... белогвардейцев. И на основе собственных воспоминаний Александр Исаевич даже попытался логически обосновать, почему офицеры могли пойти на такое сотрудничество дескать, хоть в лагере, да командовать. Но вот тут-то и не сходится. Автор строит свою модель на основании психологии советского офицера. А она от психологии белого офицера отличалась как небо и земля. Простой пример (кстати, тоже взятый у Солженицына). По данным французской статистики после Первой мировой войны в Париже изо всех слоев населения самый низкий уровень преступности наблюдался в среде русской эмиграции. А после Второй мировой самый высокий уровень преступности отмечен во второй, советской волне эмиграции. Вот вам и разница менталитета. Большинству людей дореволюционного воспитания их моральные устои и понятия чести не позволяли опуститься до преступления даже ради куска хлеба, а люди советского воспитания считали это вполне естественным. То же было в тюрьмах и лагерях. Все авторы, в том числе и Солженицын, имевший возможность пообщаться и с настоящими белогвардейцами, привозимыми из занятых Советской Армией стран Европы, отмечают, что они и перед лицом смерти сохраняли поразительное чувство собственного достоинства и выдержку, оказываясь в своем поведении на голову выше других заключенных.
      Так что версия, благодаря "Архипелагу" ставшая общеизвестной, к истине и близко не лежала. И объясняется теми же издержками "живой памяти" возможно, в данном случае искаженной как раз взглядами социалистов, для которых все палачи были "жандармами" и "белогвардейцами". Но в воспоминаниях тех, кто сам сидел на Соловках, указывается совершенно обратное - Административная часть состояла из чекистов, осужденных за те или иные преступления. Об этом пишет, например, тот же Клингер, которому довелось некоторое время поработать в лагерной канцелярии и ознакомиться с личными делами заключенных. И эмигрантская "Революционная Россия" в № 31 за 1923 г. тоже сообщает: "Администрация, надзор, конвойные команды состоят из чекистов, осужденных за воровство, истязания и т. д."
      Ну кто из читавших "Архипелаг" не вспомнит красочной фигуры ротмистра Курилко, матюгающего и муштрующего карантинную роту в Кеми, преддверии Соловков? И Солженицын даже попробовал проследить два варианта его "офицерской" родословной. Но современники называют его подлинное имя. Был он никаким не ротмистром, а драгунским унтер-офицером Кириловским. В прошлом - питерским чекистом. В общем, сюда-то и схлынуло поколение садистов и убийц, сформировавшееся в гражданскую и вычищенное ревизиями 23-24 гг. Они действительно становились верными псами руководства, выслуживаясь не за страх, а за совесть. И в полную меру могли давать волю своим патологическим инстинктам, зверствуя, как и прежде. И расстреливали, и насмерть забивали, и штрафников в "голодный карцер" запирали, доводя их до людоедства, и "на комар" ставили, и замораживали, и сжигали, и по пенькам за скачущей лошадью таскали, и привязав к бревну, с горы по ступенькам скатывали...
      Но и с лагерным начальством из ИСЧ в самом деле конфликтовали. Ведь они только себя считали "настоящими чекистами", в отличие от новых выскочек и "белоручек". Они были "героями" гражданской, лично обеспечивая победы на ее фронтах, насчитывали за собой вереницы "подвигов" во славу советской власти. И подспудно надеялись, что об этом еще вспомнят, оценят. Поэтому и переживали болезненно ущемления своей самостоятельности, вмешательства каких-нибудь зеленых новичков в свои прерогативы. А поскольку знали всю подноготную чекистской службы, то и пакостили конкурентам - выявляя и засвечивая их стукачей, отправляя их из своих вотчин на этапы.
      Однако "настоящие чекисты" уже доживали последнее. Информация об их зверствах все же просачивалась - и за рубежом, и в СССР. Ведь многие с Соловков и живыми возвращались - уголовники, проститутки, даже некоторые политические. А карательной машине, которую реформировал под себя Сталин, явно выраженные монстры и маньяки были уже не нужны. Ей требовались убийцы другого типа - бесстрастные, предсказуемые и исполнительные, словом бездушные и хорошо отлаженные детали общего механизма, действующего строго по воле Хозяина. Было прислано несколько комиссий и создано дело о широком "белогвардейском заговоре" на Соловках (заодно зверства свалили на "белогвардейцев", провокационно желавших таким способом опорочить советскую власть - вот еще один корень оскорбительной байки). И всех скопившихся здесь штрафных чекистов, позабывших, что несмотря на власть над жизнями заключенных, и их собственные жизни в качестве таких же заключенных гроша ломаного не стоят, причислили к этому "заговору". И в октябре-ноябре 1929 г. около 600 чел. было расстреляно. Так и сошел в братские могилы под маркой "белогвардейцев" цвет палачей красного террора.
      6. Время стабилизации
      В 1922-23 гг. Зарубежная Россия стала осознавать, что пребывание на чужбине затянется дольше, чем виделось изначально. На Родине период массового сопротивления сменился относительно-спокойным нэпом, а на внешнеполитической арене Запад вовсю наводил мосты для торговли с Москвой, а потом и дипломатические контакты. По этому поводу у разных течений эмиграции также возникли противоречия. Одни считали, что международное признание ускорит падение коммунистического режима, поскольку влившись в мировое сообщество, большевики вынуждены будут "цивилизоваться" и пойти, на демократические реформы. Другие - например, Милюков, доказывали, что произойдет обратное - после признания и выхода из изоляции коммунисты уверятся в полной безнаказанности, утвердят власть и легче справятся с оппозицией. Третьи предпринимали активные попытки сорвать это беспринципное признание.
      Так, 13. 4. 1922 г. в Генуе, во время пресловутой конференции, полиция задержала Савинкова, у которого обнаружили план гостиницы, где размещалась советская делегация. Но если этому профессионалу не удалось совершить теракт, то вскоре успеха добились дилетанты. 10. 5. 1923 г. в Швейцарии сотрудниками Российского Красного Креста Конради и Полуниным был убит В. В. Боровский - один из видных предателей своего народа, в период революции ведавший перекачкой германских денег на нужды большевиков. Он так и оставался потом на дипломатической работе, стал полпредом в Италии и возглавлял советскую делегацию на Лозаннской конференции. То, что его убийцы были связаны с Российским Красным Крестом, вряд ли случайно. Как раз в эту организацию стекались многочисленные свидетельства о зверствах коммунистов, и совершая теракт, два молодых человека жертвовали собой, чтобы привлечь внимание общественности к истинным событиям в России...
      И отчасти это удалось. Они были одиночками, но после своих выстрелов получили поддержку и сочувствие от самых разных группировок. Перед судом над ними бурную деятельность развил лидер октябристов А. И. Гучков, сумевший не только нанять хороших адвокатов, но и вывести действо на более высокий уровень: защита превратилась в обвинение советской власти. В ходе заседаний были представлены многочисленные свидетели и документальные доказательства большевистских преступлений. (Как раз в ходе сбора и систематизации этих доказательств появилась знаменитая работа С. П. Мельгунова "Красный террор в России"). И поскольку суд, конечно же, широко освещался в мировой прессе, он стал трибуной, распространившей правду о большевизме. Обвиняемые были с триумфом оправданы, а один из их адвокатов, Т. Обер, настолько проникся правотой их дела, что стал основателем новой международной организации - "Лиги борьбы с Третьим Интернационалом" (чаще называемой "Лига Обера"). Она ставила своей целью противодействие советскому влиянию на международной арене, сбор материалов о преступлениях коммунистов и разоблачение их замыслов. Секции "Лиги" образовались в 17 странах, в нее вошли многие политические и общественные деятели, как иностранные, так и эмигрантские - руководитель Российского Красного Креста Ю. И. Лодыженский, А. И. Гучков, генерал фон Лампе и др.
      Но никакие протесты, просьбы, предостережения в вопросах большой политики не действовали. И то же самое общественное мнение с помощью той же самой печати быстро перестраивалось в нужное русло, поэтому даже такая громкая акция, как процесс Конради и Полунина, стала не более чем сенсацией одного дня. Стоит учесть и то, что дело об убийстве Воровского разворачивалось в 1923 г., когда Запад встревожили подрывные действия большевиков в Германии, Польше и Болгарии, и европейские державы разворачивали свои собственные демарши против СССР, так что и процесс пришелся "в струю" информационной войны. Но стоило обстановке успокоиться, как снова взяли верх меркантильные интересы.
      В качестве иллюстрации тут можно привести любопытный пример с "Союзом торговли и промышленности" - вот он-то как раз выступал за признание Западом советского правительства, будучи уверен, что при налаживании торговли неизбежно встанет вопрос о собственности экспортируемых из СССР товаров - продукции заводов, нефтепромыслов, шахт, рудников, отобранных у законных владельцев. Казалось естественным, что цивилизованные Франция и Англия не захотят покупать награбленное, и Советы будут вынуждены искать какие-то компромиссы с прежними хозяевами, предусматривая им некие компенсации. Не тут-то было! Европейская демократия закрыла глаза и на священное для нее "право собственности", практически выступив в роли перекупщиков краденого, а все попытки "Торгпрома" напомнить о юридической стороне вопроса и о необходимости учесть в переговорах с СССР их интересы, просто-напросто игнорировались.
      Генуэзская конференция, давление Франции и Англии, роспуск белых частей в Болгарии подписали окончательный приговор Русской армии Врангеля. Впрочем, из одного лишь факта, что жизнь в эмиграции затягивается на неопределенный срок, следовал вывод о невозможности сохранения прежних полков и дивизий. Финансовые возможности для их содержания у Врангеля были мизерными, а "общественные работы" - тяжелый черный труд по прокладке железных и шоссейных дорог, могли представлять лишь временный выход из положения. В долгосрочном варианте они превратились бы просто в каторгу. Становилось ясно, что неизбежен распад армии, когда люди будут разъезжаться в поисках работы и пристанища по разным городам, странам, континентам. И Врангель решил перейти к новой форме организации - в виде "воинских союзов", где солдаты и офицеры, морально причисляющие себя к армии, состояли бы на учете, как бы "в запасе", готовые вернуться в строй, когда обстановка станет более благоприятной. Так возник Русский Общевоинский Союз (РОВС), окончательно оформившийся в 1924 г.
      В нем было зарегистрировано около 100 тыс. членов, существовало 5 европейских, 2 североамериканских и дальневосточный отделы, была создана "Особая казна для ведения политической работы по связям с Россией", существовали так называемая "внешняя линия", занимавшаяся делами разведки и засылки агентуры в СССР, и "внутренняя линия", ведавшая вопросами контрразведки и борьбы с советской агентурой - этими направлениями руководил А. П. Кутепов. Обращалось внимание на поддержание высокого военно-научного уровня, на работу с детьми эмигрантов, выражающими желание примкнуть к РОВС и числить себя русскими военными. Для этого разрешалось принимать в организацию лиц призывного возраста, организовывались образовательные кружки и курсы, низшие - для подготовки унтер-офицеров, средние - для младших офицеров, и высшие - для штаб-офицеров. Звания присваивались после экзаменов специальными комиссиями. В Париже действовали Высшие военно-научные курсы под руководством профессора генерала Н. Н. Головина. Здесь, кроме подготовки слушателей, изучался опыт Мировой и гражданской войн, передовые достижения военной науки, издавались некоторые учебные пособия.
      Точно так же, как РОВС пытался в этот период сберечь для будущего лучшие кадры и традиции российской армии, так другие эмигрантские круги старались сохранить духовный, культурный и научный потенциал прошлого - то, что в самой России было погублено и в какой-то мере уцелело лишь в Зарубежье. На этот счет существует богатая специальная литература, поэтому стоит лишь кратко упомянуть, что русские научные общества возникли в Праге, Берлине, Париже, Белграде, Харбине, в 20-х годах прошло пять съездов эмигрантских академических организаций. Если технические науки не имеют четкой государственной и национальной специфики, и их представители могли реализовывать свои исследования в иностранных фирмах и институтах, то для гуманитариев возможность выразить себя и плоды своей мысли в полной мере открывалась только в среде соотечественников. Для этого в Праге с 1925 г. начал работать исторический семинар, в Париже был создан богословский институт, а в Харбине - богословская школа. В Праге и Харбине были также образованы русские юридические факультеты - считалось, что после освобождения страны ей понадобятся квалифицированные специалисты в данной области.
      Что касается потенциальных путей возрождения, то изначальная надежда на успех народных восстаний уступила место другим вариантам. Теперь большинство партий и движений стали склоняться, что это произойдет в результате постепенной внутренней эволюции и демократизации большевистского режима, доказательством чего считался нэп. РОВС придерживался другой точки зрения - что свержение коммунистов не обойдется без иностранного вмешательства. Но отнюдь не в качестве готовящейся агрессии Антанты, как это изображала советская литература. Белогвардейцы хорошо знали, что нападать на СССР никто на самом деле не собирается, а призывать чужеземцев к такому нападению не могли из чувства собственного патриотизма. Просто считалось, что большевики сами своей агрессивной политикой вскоре вызовут столкновение с Западом. И как мы видели по событиям 1923 г., для подобных выводов у врангелевского штаба и его разведки имелись серьезные основания.
      Но обстановка вокруг СССР становилась все более стабильной, и эмиграция все так же продолжала существовать "между прошлым и будущим". Были предприняты несколько попыток ее объединения, если не политического, то хотя бы организационного, что-то вроде "единого фронта". Отчасти это удалось только на Дальнем Востоке, да и то благодаря специфике тамошних условий. До революции полоса КВЖД принадлежала России, и Харбин был почти русским городом. Поэтому нахлынувшие сюда беженцы прибыли как бы и не совсем на чужбину. И генерал Хорват, прежний управляющий КВЖД, остался общепризнанным "единым лидером", поскольку хорошо знал местную жизнь и имел прочные связи с китайской администрацией. А представителем РОВС сюда был назначен ген. А. С. Лукомский, сумевший наладить неплохие отношения с Хорватом и Дитерихсом.
      Попытка создания "единой зарубежной России" была предпринята и в мировом масштабе. В 1923 г. по инициативе ряда политических деятелей, в основном - врангелевской ориентации - П. Б. Струве, И. П. Алексинского, генералов Шатилова, Миллера и др., родилась идея "всемирного русского съезда". Задумку поддержали П. Н. Краснов со своими сторонниками, Совет Послов, "Союз торговли и промышленности" - всего в оргкомитет вошли представители 72 организаций. Стал выходить печатный орган оргкомитета "Возрождение", предполагалось образовать "широкий национальный фронт" во главе с великим князем Николаем Николаевичем, создать некие органы общеэмигрантского представительства, выработать скоординированную политическую тактику. Однако уже на этапе подготовки организаторы столкнулись с непреодолимыми трудностями. Вся левая часть эмиграции наотрез отказалась от какого бы то ни было участия в съезде и обрушилась на него с ожесточенными нападками. Сыпались обвинения в реакционности, монархизме, персональная критика. Общественности доказывалось, что мероприятие заведомо не будет иметь никакого значения из-за недостаточного представительства. Но и отношение монархистов оказалось неоднозначным. Так, сторонники Кирилла Владимировича выпустили "циркуляр канцелярии его императорского величества", в котором повелевалось "никакого участия в созываемом некоторыми эмигрантскими группировками зарубежном съезде не принимать", а результаты заранее объявлялись ошибочными и подтасованными.
      Да и между самими организаторами единство оказалось весьма условным, по каждому мелкому вопросу возникали споры, любую формулировку любого документа приходилось долго утрясать и согласовывать. В результате, долгожданный съезд открылся только в апреле 1926 г. В парижской гостинице "Мажестик" собралось 420 делегатов из 26 стран. А каких-либо ощутимых результатов акция не принесла. Те же внутренние разногласия в полной мере выплеснулись и на съезде, споры пошли и при выборах председателя, и по повестке дня, и по списку выступающих, и по вопросу, нужно ли исполнять российский гимн "Боже, царя храни", и даже по проблеме, какому митрополиту служить торжественный молебен - Антонию или Евлогию. Правительство Франции, от которого ожидали хоть какой-нибудь официальной реакции, сочло за лучшее проигнорировать съезд - в тот момент оно как раз вело переговоры с СССР о поставках нефти и осложнять их не хотело. Разумеется, такое пренебрежение сразу же сказалось на рейтинге мероприятия.
      Выступления разных делегаций тоже приняли противоречивый характер. Председатель Торгпрома С. Н. Третьяков спровоцировал скандал, обвиняя съезд в "засилии дикого помещика", и покинул его с группой сторонников (как потом выяснилось, Третьяков был уже завербован советской разведкой). Какого-либо объединения вокруг фигуры Николая Николаевича тоже достичь не удалось. Из-за неоднозначного отношения к монархизму ему было послано лишь приветствие, составленное в округлых формулировках, на что и он прислал столь же округлый ответ, повторив свой призыв не предрешать судеб и образа правления будущей России. Так что в итоге, никто толком и не понял состоялось ли признание великого князя национальным вождем, или просто произошел обмен любезностями.
      И закончилось все, собственно, ничем. Как писал Врангель: "После зарубежного съезда общественность оказалась у разбитого корыта. Ни одна группа не оказалась достаточно сильной, и в чувстве собственного бессилия все ищут союзников".
      Даже политических органов в результате разногласий было создано не один, а два - как шутили в эмиграции, "съезд, вместо того, чтобы родить законного ребенка, разродился внебрачной двойней". Один орган, ориентирующийся на РОВС и сохранивший за собой газету "Возрождение", назывался "Центральное объединение". Другой - "Патриотическое объединение", он опирался на сторонников Краснова, БРП, Высший Монархический Совет. Платформы этих организаций отличались только в формулировках, обе признавали верховный авторитет Николая Николаевича, обе понимали необходимость связи с иностранными политическими кругами, с "внутренней Россией" - и естественно, борьбы с коммунизмом.
      Что же касается Советской России, то ее внешняя политика в данный период тоже претерпевала серьезные изменения, хотя из эмиграции это не всегда можно было разглядеть. Все так же нагло безобразничали за рубежом коммунистические службы и организации - Разведупр РККА, ОГПУ, Коминтерн. Действовали они независимо друг от друга и отчаянно соперничали. И все три мешали и путали карты наркомату иностранных дел. Отсюда, кстати, и пошла традиционная вражда этих ведомств, выплеснувшаяся кровью в 30-х, когда чекисты получили волю над конкурентами. Но в первой половине 20-х самым крутым считался Разведупр, и именно на его долю приходилось большинство диверсий, терактов, вооруженных провокаций. За ним шел Коминтерн, претендовавший на роль "государства в государстве", а точнее надгосударственного образования. У него были свои "вооруженные силы" Военная комиссия, при которой существовали диверсионные и командные школы, штат военных инструкторов, направлявшихся за границу для подготовки отрядов боевиков при братских компартиях. Имелась собственная разведка, постепенно в каждой стране появились свои радиостанции.
      А изменения внешнеполитической стратегии и тактики обозначались по мере того, как Сталин в междоусобной борьбе одолевал Троцкого, Зиновьева и Каменева. И соответственно, "государственная" идея начала брать верх над "интернационально-революционной". Нет-нет, вовсе еще не "национально-государственная", как изображают порой защитники Сталина (а иногда и его противники), а, скажем так - "коммунистическо-государственная". Но все же заметно отличающаяся от возведения мировой революции в сверхзадачу. Решительный поворот произошел в 1925 г. Троцкий, подставившийся под удар со своей книгой "Уроки октября", был объявлен антиленинцем, по всей стране прошла кампания под девизом "Похоронить троцкизм", и на заседании ЦК в январе 25-го разразилась гроза над самим Львом Давидовичем. Его осудили и подвергли моральному избиению. Зиновьев и Каменев предлагали исключить его из Политбюро, ЦК и партии. Но меры наказания Сталин смягчил - то ли приберегал врага для противовеса Зиновьеву, то ли предпочитал похоронить их вместе. Троцкий был лишь снят с должностей председателя РВС и наркомвоена, но в политическом плане стал уже "битой" фигурой.
      В это же время нашелся подходящий повод для пересмотра международной стратегии - Разведупр и Коминтерн несколько раз подряд крупно обделались. В ноябре 1924 г. Коминтерн спровоцировал восстание в Эстонии. Ни малейшей поддержки трудящихся путч не получил, поскольку жилось этим трудящимся в сытой и благополучной республике довольно неплохо. Так что выступили против правительства лишь несколько сотен вооруженных боевиков - фактически наемников. Были перестрелки, лилась кровь, но разумеется, такому восстанию быстро пришел конец.
      В том же году в Вену был направлен резидент Разведупра бывший офицер Нестерович (Ярославский) с задачей снова подтолкнуть мировую революцию. Сценарий оставался почти прежний, по "аграрному" варианту, и реализовывался вместе с Коминтерном. Сперва предстояло разжечь восстания в Болгарии и Югославии (причем кроме классовых, предполагалось использовать и панславянскую идею). Из этих государств революции предстояло перекинуться на все Балканы, а затем через Австрию и на Германию. Опять готовились боевые дружины, конспиративные организации, обстановка накалялась терактами. Восстание в Болгарии должно было начаться убийством царя, что по мнению организаторов вызвало бы кризис в верхах, растерянность властей, панику и способствовало бы успеху. И 16. 4. 25 г. во время отпевания убитого генерала Георгиева, на котором ожидали присутствия монарха, в Софийском соборе прогремел мощный взрыв.
      Царь по случайности остался жив, хотя погибли и пострадали сотни людей. А заговорщикам это ни малейшей пользы не принесло - наоборот, все население консолидировалось в гневе против террористов. Да и правительство, уже наученное событиями 23-го, среагировало мгновенно - сразу после взрыва в стране было объявлено военное положение, а полиция начала облавы и аресты. У нее имелись списки лиц, заподозренных в коммунистической деятельности, вот по этим спискам и брали всех подряд. Те, у кого "находили оружие и взрывчатку, быстро получали смертные приговоры. И подготовленное восстание было раздавлено в зародыше, так и не успев начаться. Кстати, у бывшего офицера Нестеровича, видать, сохранилось что-то от прежних моральных устоев. После взрыва в соборе его совесть замучила. Он оставил об этом письмо и стал одним из первых советских невозвращенцев - сбежал в Германию. Но хотя и пообещал в письме хранить молчание обо всех секретах, его быстренько вычислили и прикончили.
      Кроме того, 1925 г. Разведупром готовилось восстание на Волыни. Да только один из созданных там "партизанских отрядов", обложенный войсками, не счел нужным скрывать свою принадлежность и с боем прорвался из Польши в СССР, что вызвало грандиозный дипломатический скандал. Впрочем, надо отметить и то, что серьезной опасности поплатиться за международное хулиганство для коммунистов в тот период не существовало. Это только советская пропаганда не уставала мобилизовывать сограждан угрозой империалистической агрессии, на самом же деле в западноевропейской политике была возведена в абсолют идея пацифизма - дескать, после ужасов Мировой войны главное - это сохранение мира, а остальное - мелочи. Хотя стоит иметь в виду, что данный идеологический штамп, как и другие подобные, тоже внедрялся в массовое сознание по "заказу сверху".
      Просто по опыту Первой мировой западные политические и деловые круги пришли к выводу, что современная война оказывается убыточной для всех участников, в том числе и для победителей. А экономическое сотрудничество с СССР рассматривалось как выгодное. Поэтому выходки большевиков оставлялись без последствий. И того, что Советский Союз стал мощным центром международного терроризма, как бы и не замечали, и ни о каких "санкциях" даже близко речь не заходила. Время от времени появлялись грозные ноты Англии, которые спускали пар, а практического развития не получали. И западные дипломаты предпочитали удовлетворяться детскими объяснениями, будто Коминтерн и советское правительство - это, дескать, разные епархии, поэтому за действия местных компартий СССР не отвечает. И даже когда в руки зарубежных компетентных органов попадали серьезнейшие разоблачительные документы - например, приказ Коминтерна о вооруженном выступлении в Болгарии в 1925 г., или в 1926 г. - письмо Зиновьева руководству британской компартии, где перечислялись различные способы государственного переворота, это тоже не вызывало должной реакции. Москва просто отпиралась от таких компроматов, с невинным видом объявляя их "фальшивками".
      Но Сталин нанес мощный удар, ломающий всю "интернациональную" стратегию. Еще в полемике с Троцким по книге "Уроки Октября" он отрицал, что успех русской революции однозначно зависит от победы социализма во всем мире или, во всяком случае, в нескольких промышленных странах Запада. Хотя в данном случае, взгляды Троцкого четко совпадали с ленинскими - Ильич тоже считал, что без мировой революции Советской России не устоять. Но Сталин не зря создавал Институт марксизма-ленинизма по сбору и изучению наследия вождя. И в этом наследии откопал мощное оружие против Троцкого малоизвестную до того времени статейку "О Соединенных Штатах Европы", написанную в 1915 г., где Ленин теоретизировал о возможности победы революций не одновременно, а в нескольких странах, а то и вообще в одной из-за "неравномерности развития капитализма" (хотя конкретно Россия там не называлась). А после победы над Троцким и имея на руках дополнительные козыри в виде упомянутых провалов заграничных акций, Сталин предпринял дальнейшие шаги. В марте 25-го на V расширенном пленуме ИККИ и в апреле на заседании Политбюро впервые был уже официально озвучен тезис о "построении социализма в одной стране".
      Тезис этот отнюдь не ленинский, а сталинский, он лишь подкреплялся надерганными ленинскими цитатами. И разумеется, для многих он прозвучал как гром среди ясного неба. Например, вызвал резкие возражения Зиновьева и Каменева, которые были по сути не менее ярыми "интернационалистами", чем Троцкий, а боролись против него не по принципиальным, а по персональным соображениям. Зиновьев в частных беседах говорил: "Наша марксистская партия при отсутствии мировой революции держится на честном слове". Да ведь только и сами они были нужны Сталину лишь в качестве временных союзников. И почти сразу после разгрома Троцкого сами стали "левой оппозицией".
      Правда, внешнеполитические разногласия шли вторым пунктом, а главным предметом споров в это время стала внутренняя политика, судьба нэпа и отношение к крестьянству. И тезис о "победе социализма в одной стране" Зиновьев с Каменевым из тактических соображений со скрипом согласились внести в резолюцию Политбюро к XIV съезду ВКП(б) в декабре 25-го. Ну а на этом съезде оппозиция Зиновьева, Каменева, Сокольникова и Крупской потерпела жестокое поражение. А сталинский тезис проскочил автоматом, не вызвав у делегатов особого интереса, поскольку страсти кипели по другим вопросам.
      Тем более, что генсек не отказывался от самой идеи мировой революции. Но для достижения этой цели он выдвинул "теорию гири". Дескать, в грядущем столкновении между империалистами, которое когда-нибудь произойдет, СССР станет "решающей гирей", брошенной на весы. "Если война начнется, то нам не придется сидеть сложа руки - нам придется выступить последними" - и естественно, стать победителями. Согласитесь, что по сравнению с теорией "охапки хвороста" для разжигания мирового пожара, в коем качестве должна была выступать Россия по мысли Ленина и Троцкого, "теория гири" имела существенные отличия. Во-первых, предполагалось вмешиваться в уже начавшийся конфликт, а не лезть на рожон самим, как в 19-м, 20-м и 23-м. Во-вторых, страна должна была воспользоваться плодами победы, а не жертвовать собой во имя "пролетариев всех стран" (хотя ясное дело, Ленин и Троцкий собой жертвовать не предполагали, им просто было все равно, пролетариями каких стран "вождить"). В третьих, в ожидании применения "гирю" следовало сохранять и утяжелять - т. е. укреплять экономический и военный потенциал СССР, а не разбазаривать ресурсы на растопку сомнительных пожарчиков в других странах.
      И в 25-м произошли серьезные организационные изменения. Была ликвидирована Военная комиссия Коминтерна со своими боевиками и школами. А коминтерновская разведка перенацеливалась на сбор военной и экономической информации, больше требующейся для нужд СССР, а не абстрактного "мирового коммунизма". (Например, во Франции для этого стали использовать институт "рабкоров" при "Юманите" - рабочим предлагалось присылать в редакцию заметки о положении на своих заводах, условиях труда и быта. Если же корреспонденция приходила с оборонного предприятия, к рабкору выезжал штатный "журналист", якобы заинтересовавшийся материалом и имеющий опросник для уточнения "некоторых сведений". Руководили операцией К. Лиожье и И. Вир, был к ней причастен и будущий лидер французских коммунистов Ж. Дюкло). Кроме того, вышло постановление Политбюро "Об активной разведке" - таким термином обозначались диверсии, терроризм, непосредственные боевые действия. Постановление дальнейшую работу в данном направлении отменяло.