Аргонавты 98-го года

Он вопросительно умолк.

 Составьте договор о найме и добейтесь, чтобы он был подписан тотчас же. Мы отправимся туда и начнем работать. К весне у нас будет хорошая промывка. Я поведу вас прямо к золоту. Там тысячи и тысячи уютно лежат в земле, поджидая нас. Они в наших руках. О, это ловкая штука!

Полукровка был почти взволнован. Мы молча смотрели друг на друга, затаив дыхание.

 Хорошо,  возразил я,  но мы как будто надуваем компанию?

Джим молчал, но Блудный Сын живо воскликнул:

 Никакого надувательства тут нет, это честное предложение. Мы не знаем наверняка, что там есть золото. Быть может, это только дутые россыпи и мы останемся не солоно хлебавши после всех трудов. Мы идем навстречу всевозможным случайностям. Нам предстоит ужасно тяжелая работа, лишения и, может быть, горькое разочарование. Это игра. �гра рискованная. Ну, согласны вы, ребята?

Он почти кричал от возбуждения.

Мы кивнули, и он, достав чернила и бумагу, набросал условия товарищества.

 Теперь,  сказал он…  глаза его плясали…  теперь от нас будет зависеть занять этот участок раньше Других. Ого! Но, однако, становится холодно и темно на дворе последнее время; снег идет. Все равно я должен лететь сейчас же в Даусон.

Он поспешно закутался в теплую, но легкую одежду, все время оживленно болтая об удаче, которую судьба бросила нам под ноги.

 Ну, ребята,  сказал он,  надейтесь, что мне повезет. Джим, прочтите молитву за меня. Ладно, увижу вас всех завтра. До свидания.

Он вернулся поздней ночью на следующие сутки. Мы сидели в хижине, в тревоге и ожидании, когда он открыл дверь. Он был утомлен, грязен, промок до костей, но в несокрушимо бодром настроении.

 Ура, ребята!  закричал он.  Я устроил это. Я видел мистера управляющего компании. Он был очень занят, очень величественен, очень снисходителен. Я был бедным рудокопом, ищущим заявки. Я ловко разыграл роль. Чтобы испытать меня, разжечь мою жадность, он начал с того, что не желает в настоящее время сдавать в наем участков. Я заговорил об их землях на Гункере. Он не реагировал. Тогда, наконец, как бы отчаявшись, я упомянул об этом кусочке у Бонанцы. Я заметил, что его так и зудит уступить мне, но он был слишком хитер, чтобы показать это. Он сказал, что эта исключительно богатый участок земли, прекрасно зная, что их же инженеры признали его негодным.

Глаза Блудного Сына прыгали от восторга.

 Так вот мы виляли вокруг да около, как два плутующих борца. Черт! Ну и хитер же он был, этот старый жид. Наконец он согласился сдать мне участок на условиях пятидесяти процентов. Не падайте в обморок, ребята. Это значит, что они получат половину всего, что мы добудем. О, старый плут! Разбойник! Мне пришлось сдаться и мы подписали договор. Теперь все оформлено. Ну и вздохнул же я легко, когда вышел оттуда. Он решил, что поймал дурака и посмеивался.

Он торжествующе возвысил голос.

 Теперь, ребята, участок за нами, начинайте действовать. Это наш первый верный шаг к богатству. Теперь уже мы отыграемся за те жестокие пинки, которые судьба раздавала нам прежде. Тут уж мы убьем бобра или же я потерял свою смекалку.

Готовы вы, ребята, работать изо всех сил и свыше этого?

 Готовы,  закричали мы в один голос.

Глава XVII

Нельзя было терять время. Каждый час означал для нас большое количество драгоценной золотоносной грязи, лежавшей под замерзшим покровом. Зима накинулась на нас стремительно, жестокая, нетерпимая зима, превращавшая работу вне дома в безграничную муку. Но надежда на богатство возбуждала и подкрепляла нас, до того, что мы совершенно забывали думать о себе. Ни тяжелая болезнь, ни даже смерть не могли бы оторвать нас от нашего поста. С непоколебимым мужеством мы принялись за лежавшую перед нами задачу.

Она, действительно, была из тех, которые требуют всю энергию человека и полную самоотверженность с его стороны. Нам предстояло раздобыть дрова для оттаивания почвы, выстроить хижину на участке и, наконец, извлечь большие куски земли для весенней промывки. Мы так распределили работу, что никто не мог оставаться праздным ни на минуту, и действовали с таким расчетом, чтобы каждая унция истраченной силы принесла бы свои результаты.

Полукровка взял на себя руководство, и мы, признавая это его правом, повиновались ему беспрекословно. Он решил устроить две шахты и после долгих размышлений выбрал места. Это был вопрос, требовавший больших знаний и опыта, и мы были уверены, что он обладает и тем и другим.

Мы устроили маленькую хижину и окружили ее снежным валом почти до краев низкой крыши. Понемногу на крыше скоплялось все больше и больше снега, достигшего вскоре трех футов глубины, так что домик казался издали большим белым холмом. Только спереди, по низкой двери, в которую мы входили, согнувшись, можно было догадаться, что это хижина. Внутри были наши нары, крошечная печка, несколько ящиков для сиденья, несколько блюд, наши мотыги, вот и все. Мы часто жалели о нашей большой хижине на холме, с ее обитым коленкором «альковом» и отдельной кухней. Но в этом маленьком домике-ящике нам предстояло провести много томительных месяцев.

Не то чтобы время казалось нам долгим: мы были слишком заняты для этого. Напротив, мы часто желали, чтобы оно было вдвое дольше. Снег выпал в сентябре, и к декабрю мы очутились в полярном мире невероятной жестокости. День за днем градусник показывал от сорока до пятидесяти ниже нуля. Было отвратительно, опасно, холодно. Казалось, будто враг-мороз питал закоренелую вражду к нам. Это делало нас мрачными и осторожными. Мы мало говорили в те дни. Мы только трудились, и если обменивались замечаниями, то лишь о нашей работе, нашей беспрерывной работе.

Найдем ли мы богатые россыпи? Это все была игра, самая увлекательная игра в мире. Она наполняла возбуждением часы нашего дня. Она гнала наш сон. Она давала силу удару мотыги и мощь ручке ворота. Она заставляла нас забывать жестокий холод, пока кто-нибудь не издавал восклицания и не начинал кидать другому в лицо свежий снег.

Холод жег наши щеки, делал их пылающими, кирпично-красными и укусы мороза появлялись на них заплатками белой глины. Старые рубцы не заживали, чернели, как заплаты из сажи.

Но ни холод, ни усталость не могли удержать нас вдали от шахты и штольни. Мы спустились к каменным породам и рыли туннель, чтобы найти отверстие, которое Полукровка зарыл. До сих пор мы не находили ничего. Каждый день мы исследовали образцы грязи, почти всегда получая следы золота, иногда пятидесятицентовую грязь, но ни разу не находили того, о чем мечтали, на что надеялись.

 Подождите, ребята, пока мы добудем двухсотдолларовый слой, тогда мы начнем немного радоваться.

Однажды директор компании приехал к нам на собачьей упряжке. Он осмотрел нашу шахту. На нем была енотовая шуба, бобровая шапка и огромные меховые рукавицы, висевшие на шнурке вокруг шеи. Он был массивен и представителен. Острые сосульки блестели вокруг его рта.

 Как дела, ребята?  Его дыхание вырывалось, как пар.

 Ничего покамест,  ответили мы ему уныло, и он скрылся в морозном тумане, высказав надежду, что мы скоро откроем россыпи.

 Подождите немного.

Мы работали по двое на шахте, нагревая почву в течение ночи. Блудный Сын и я работали на воротах, тогда как старые рудокопы спускались в штольню. О, как невыносимо холодно был стоять там на этой грубо сколоченной платформе, вертя ручку ворота. Задолго до рассвета мы были уже на местах и спускали своих товарищей в шахту. Там внизу воздух был теплее, но работа тяжелее, труднее, опаснее.

В полдень солнце еще не показывалось и лишь слабый сиреневый свет заливал небо. Мертвая тишина царила в долине, нельзя было уловить ни малейшего движения, никакого трепета листа или былинки. Снег расстилался спасительным ровным саваном, через который пробивались лишь погребальные сосны. В этом напряженном холоде, в этой содрогающейся тоске запустения казалось, что природа смеется над нами космическим смехом.

Мы наспех варили и проглатывали пищу, ропща на каждую минуту, задерживавшую работу. Ночью мы часто были слишком утомлены, чтобы раздеться. Мы перестали заботиться о чистоте и пренебрегали собой. Мы беспрестанно говорили о результатах дневного исследования и о возможностях завтрашнего. Несомненно, мы скоро откроем россыпи.

 Подождите немного.

Наконец в один полдень случилось нечто. �збранником был Джим. Около трех часов он подал сигнал к подъему и появился, держа в руках драгу с грязью.

 Позови остальных,  сказал он.

Мы столпились все вместе в маленькой хижине, пока Джим промывал песок в снежной воде, растопленной на нашей печке. Я никогда не забуду, с каким нетерпением мы следили за песком и за проворными ловкими движениями старика. Наконец мы увидели в грязной воде желтые блики. Дрожь радости и надежды пробежала в нас. Наконец мы добыли эту штуку, великую штуку!

 Поторопись, Джим,  сказал я,  или я умру от неизвестности.

Он терпеливо продолжал свое дело. Наконец на дне таза мы увидели то, что показалась нам слаще, чем женщине вид ее первенца. Оно лежало перед нами  блестящее сверкающее золото, прекрасное золото, проклятое золото, золото в самородках.

 Теперь, ребята, вы можете порадоваться,  сказал Джим спокойно,  потому что там внизу, в штольне, есть великое множество таких драг.

Но мы совсем не чувствовали ликования. Что приключилось с нами? Когда счастье, к которому мы так горячо стремились наконец пришло, мы не встретили его даже весельем. О, мы были мучительно молчаливы!

Мы торжественно пожали друг другу руки.

Глава XVIII

 Теперь взвесим это,  сказал Блудный Сын.

Мы высыпали песок на чашку крошечных весов. Там оказалось девяносто пять долларов.

Это было хорошее начало, и нами овладело безумное желание, поскорее спуститься вниз в штольню. Я пополз вдоль туннеля. Там, на его поверхности, я увидел блестевшее золото, и чем дольше я смотрел, тем казалось больше видел его. Оно было там в изобилии, изобилии. Я вырыл и протер самородок величиной с большой лесной орех. Таких там было множество. Да, это были россыпи. Вопрос был в том, как велики они? Полукровка скоро разрешил наши терзания по этому поводу.

 Нужно предположить, что россыпи тянутся от того места, где я впервые нашел золото, до того, где мы теперь открыли его. Уж одно это сулит порядочный заработок для каждого из нас. Знаете, ребята, если бы покрыли все это расстояние золотыми монетами в двадцать долларов на шесть футов в ширину и уложили бы их вплотную, я не променял бы на них нашу прибыль с этого кусочка земли. Я уже вижу большую красивую ферму в Манитобе на свою долю и рабочих, помогающих работать на паях. Единственное, что у меня стоит поперек горла, это пятьдесят процентов Компании.

 Ладно, мы не можем брыкаться теперь,  сказал я.  Если бы они не наживались на этом, мы никогда не получили бы участка. Черт! В каком они будут отчаянии.

Как и следовало ожидать, новость распространилась через несколько дней, и директор спешно примчался.

 Вы, кажется, открыли богатые россыпи, братцы?

 Такие богатые, что нам, кажется, нужно будет прибавлять песок с берега перед промывкой,  сказал Блудный Сын.

 Не может быть! Мне придется поставить своего человека на участке, чтобы следить за нашими интересами.

 Прекрасно, это будет славное дельце для вас.

 Да, но оно было бы еще лучше, если бы мы разрабатывали участок сами. Во всяком случае, вы, ребята, заслуживаете вашей удачи.

 Алло, черт!

Обернувшись, директор увидел Полукровку. Он издал долгий свист и удалился с задумчивым видом.

Мы удвоили энергию и снова взялись за тяжелый беспрерывный круг работ. Однако теперь разница была большая. Каждое ведро грязи увеличивало количество денег в наших карманах, каждый удар мотыги означал лишний доллар.

Не то, чтобы это все было так же обильно, как первая пригоршня, которую мы извлекли. Это были колеблющиеся, приводящие в тупик россыпи. Один день превосходил богатством наши мечты, а другой оказывался слишком беден, чтобы оправдать нашу работу. Мы колебались на маятнике надежды и отчаяния. Быть может, это-то и придавало нам еще больше возбуждения, подстрекая нас со сверхъестественной силой. Мы беспрерывно проклинали примитивный метод добывания золота, при котором каждое ведро грязи доставалось ценой бесконечного труда.

С каждым днем обе наши кучи увеличивались, ибо мы нашли уже россыпи и в другой шахте, а вместе с ними вырастали и наши уверенность и возбуждение.

Когда я оглядываюсь назад, мне все кажется, что в этих сумеречных днях таились какие-то чары, что-то непостижимое, какая-то нереальность, смутность, как в страшном лихорадочном сне. За три месяца я не видел в зеркале своего лица. Не то, чтобы мне хотелось этого, но я упомянул об этом в доказательство, как мало мы думали о самих себе.

Точно также у меня никогда не было минуты времени, чтобы разглядеть в зеркале сознания свое внутреннее я. Кончился умственный анализ, долгие часы самосозерцания, разговоры tete a tete с душой Временами мне казалось, что я утратил свое тождество. Я был рабом гения золота, освобождающим его из темницы замерзших недр земли. Я был автоматом, вертящим ручку в морозной тишине долгой, долгой ночи. Это была жизнь принудительно внешняя и теперь, когда я оглядываюсь назад, мне кажется, что я никогда не переживал ее. Я как будто гляжу в длинную трубу и вижу маленькую машину-человека, носящего мой внешний облик, терпеливо, устало, упорно вертящего ручку ворота в ясном пронизывающем холоде тех мрачных безмолвных дней.

Я сказал «носящего мой внешний облик», и, однако, я иногда задумываюсь даже над тем, похоже ли хоть немного на меня это грубо обросшее бородой существо в тяжелой шерстяной одежде? Я носил толстые свитеры, непромокаемые панталоны, грубые немецкие чулки и мокасины. От частого отмораживания мои щеки покрылись язвами. Я был отчаянно худ, и глаза мои приобрели дикое выражение, благодаря расширенным от долгой темноты зрачками. Да, морально и физически я был так же мало самим собой, как каторжник, влачащий свое существование в гнусных условиях темницы.

Дни удлинялись чудесным образом. Мы отметили это с притуплённой радостью. Это означало  больше света, больше времени, больше песка в насыпях. Вскоре от десяти часов работы мы перешли к двенадцати, четырнадцати и, наконец, шестнадцати и напряжение это истощало нас, превращая нас в кожу и кости.

Мы все чувствовали себя несчастными, переутомленными, истощенными, и Блудный Сын только выразил общую нужду, заметив однажды:

 Кажется, мне придется уйти на пару дней. Мои зубы держатся на ниточке, и я собираюсь в город, чтобы зайти к дантисту.

 Дайте-ка мне взглянуть на них,  сказал Полукровка. Он посмотрел. Десны распухли и имели нездоровый вид.

 Это цинга, дружище. Еще немного и вы начнете выплевывать зубы, как апельсиновые корочки; ваши ноги почернеют и, когда вы сотрете себе палец до кости, дыра не заживет. Вы сгниете, потом омертвеете и умрете. Но это самая легкая болезнь для лечения. Ничто гак не поддается уходу.

Он приготовил большое количество настоев из зеленых шишек канадской сосны, который мы все начали принимать, и через несколько дней Блудный Сын снова был в состоянии работать.

Стояла половина марта, когда мы закончили разработку участка. Мы славно потрудились; результаты были, может быть, и не совсем так хороши, как мы надеялись, но все же блестящи. Никогда люди не работали усердней, никогда так не боролись за успех. Перед нами были две насыпи  пирамиды пропитанной золотом грязи, о ценности которых мы могли только догадываться. Мы вырвали наши сокровища из когтей вечного холода. Теперь оставалось только,  о, сладость этой мысли,  собрать жатву наших трудов.

Глава XIX

 Вода пошла, ребята,  сказал Полукровка.  Еще несколько дней, и мы сможем начать промывку.

Эта новость озарила нас потоком солнечного света. Мы уже несколько дней устанавливали запруды и приводили все в готовность. Солнце сильно ударяло в снег, который почти у нас на глазах, казалось, отступал перед нами. Ослепительная белая поверхность делалась рыхлой и пористой, а вокруг древесных стволов появлялись неровные ямы. То тут, то там пробивалась обнаженная коричневая земля. Горные ручейки делались полноводней с каждым днем.

Мы работали у устья ручья, по которому весной стекал обильный маленький поток. Мы перехватили его несколько выше и отвели часть воды вдоль нашей линии запруд. Они тянулись между насыпями так, что нам было легко сбрасывать песок с двух сторон. Это было чрезвычайно удобно.

Наконец после теплого солнечного дня мы увидели свежую струю, спускавшуюся между запрудами, прыгавшую и плясавшую в утреннем свете. Я помню, как бросил в нее первую лопату грязи и с радостью увидел, что светлая река изменила цвет, когда наш друг вода начала свою волшебную работу. Четыре дня мы сбрасывали песок, а на пятый сделали выемку.