Хирургическое вмешательство

      Договорив это, Арья ссутулился и вмиг постарел лет на десять. Оборотился, шагнул к массивному кожаному креслу, попытался придвинуть ближе к дивану, но недостало сил. Ксе вскочил, помог учителю. Арья сел, тяжело вздохнув, и снова глянул на Женя.
      Тот, одеревеневший и точно выцветший, смотрел в пол.
      Молчал.
      — Д-да… — едва слышно проронил Дед, смежая веки. — Д-дела…
      Ксе опустился на диван рядом с Женем. Сжал ладонью его плечо. Тот, не глядя, сбросил руку шамана; лицо Женя исказилось.
      — На кой хрен я сюда приперся, — прошипел он, подымаясь. — Чтобы меня… чтобы мне… Я уйду сейчас! Мне плевать! Я… пусть найдут! Пусть, суки, попробуют! Я их поубиваю нахрен! Имею право!
      — Сядь! — пророкотал Дед, поднимая горящие страшной чернотой глаза; тяжелые старческие веки набрякли, морщины пролегли четче.
      Божонок сел и упал лицом на колени.
      — Имеешь, — негромко сказал Арья. — Ты вот К-ксе на улице давеча за жреца принял. Убил?
      Плечи Женя вздрогнули.
      — Я тебе объяснить пытаюсь, — пасмурно продолжал Дед, — что ты можешьсделать.
      «А взгляд?» — думал Ксе. Была минута, когда он по-настоящему боялся Женя, когда глубоко внутри инстинкт кричал, что перед ним опасность, существо, от которого нужно бежать. И что?..
      — Что я могу, — одновременно с его мыслями, глухо и горько сказал Жень. — Я только пугать могу. Ну и ножом… блин, если б у папки хоть пистолет был! Ему ж и не надо было пистолетов…
      Арья вздохнул.
      — Ты при живом отце сколько времени бы взрослел?
      — Да сколько угодно, — голос Женя тоскливо дрогнул. — Хоть сто лет, хоть двести. Я что, папку бы спихивать стал? Он… такой. Суперский. Папка. Был.
      — А теперь?
      — Не знаю.
      — Сколько времени прошло с его… — и Дед, минуту назад игравший в жестокосердие, замялся, — с тех пор как ты…
      — Месяц, — хрипло сказал Жень.
      — И с тех пор ты бродяжничаешь?
      — Ну… почти. Они же не могут, если в кумирне вообще пусто, — божонок поднял голову. — Они сразу… приперлись. Ну я и смылся.
      — А сестра как же?
      Жень сморгнул.
      — У тебя должна быть сестра-близнец, — сказал Арья. — Мать Отваги.
      Жень открыл рот и закрыл. Губы у него снова дрожали; участилось дыхание, вздулись неюношеские мускулы, как будто маленький бог отчаянно сражался с чем-то внутри себя.
      — Где твоя сестра? — медленно спросил Арья, и Ксе увидел, что учитель бледнеет.
      — Нету, — через силу ответил Жень и добавил сквозь сжатые зубы, — больше.
 
      В окно светила луна. Только что хлестал дождь, но кончился, с ним стих и ветер, трепавший ветки; теперь было спокойно. Деревья оледенели в неподвижности, тучи разошлись, между ними проглянула синяя тьма Неботца, закутанная в призрачный лунный свет. Серые капли сгинувшего дождя едва поблескивали на оконном стекле, и в самом низу, на раме, дрожал и все не мог сорваться прилипший, иззелена-желтый березовый лист.
      Голос Деда звучал простуженно и сипло, но, против обыкновения, Арья почти не заикался. Он припивал из блюдца чай, жевал бутерброд и говорил. История была длинная, говорить ему предстояло долго.
      — Я человек старый, — предупредил он в самом начале, — бессонливый. Пару часиков завтра в самолете п-покемарю, мне и хватит. Ты сам скажи, когда соображать перестанешь, я тебя спать пошлю…
      Дед оставался до утра; утром его на машине забирал Лья, а вещи его, оставшиеся дома, в Чертанове, — Юр.
      Жень спал на диване в гостиной.
      В окно светила луна, как светила и лет шестьдесят назад, когда кухня была коммунальной, и за окном тоже качались деревья, хоть и не те, что сейчас. Сандов евроремонт казался чужим и ненужным: изо всех щелей ползла булгаковская нечисть, и она внушала Ксе больше симпатии, чем хорошо одетые люди, которые далеко отсюда в большом светлом здании занимались составлением бизнес-планов, почему-то называя себя при этом жрецами.
      — Все российское жречество, — говорил Арья, — впрочем, это не только к России относится… все жречество — это одна контора. П-подчиненная, заметим, официальным властям страны. Ч-чиновники, одним словом. А что такое чиновники, объяснять не надо. Мы тоже контора, не надо благих иллюзий, Ксе. Мы п-подчинены Минтэнерго, МВД, ФСБ… но есть разница.
      Дед прихлебывал чаю, глядел, сощурившись, на Луну и продолжал:
      — Разница в том, что стихийному богу нельзя приказывать. А значит, нельзя приказывать и нам. Мы как синоптики: можем совершенствовать методы, повышать точность, но только законченный идиот потребует с нас выполнения плана. Это даже в советские времена понимали, когда всюду только и речи было, что про план и пятилетку.
      С возрастом он полюбил растекаться мыслию по древу. Ксе ждал информации и думал о девочке Жене, богине пятнадцати лет отроду: она, наверно, была очень красивой, как и ее брат. С голубыми глазами и длинными русыми косами.
      …«Нету», — выдавил Жень. «Как нету? — ляпнул Ксе. — По всей Европе кумиры стоят», — и покрылся ледяным потом, поняв, насколько чудовищную сказал бестактность. «Кто к ним ходит-то, к тем кумирам…» — пробурчал Жень, пока Арья взглядом высказывал ученику, что он о нем, Лёше ушибленном, думает.
      Шаман вспоминал, и душа у него была не на месте.
      — …так вот, — продолжал Дед. — Парень физически не сможет избавиться от контроля. Но если его жрецы д-дошли уже до того… до чего дошли, то его станут выжимать хуже лимона. А он сопляк еще. Не выдержит. И если п-пантеон над Россией останется без их семьи… Мать, Мать, Мать! — лицо Арьи собралось в сплошные морщины, и послышался тихий и страшный смех, — ох, Ксе, был бы я дурак, решил бы, что это заговор. Уж очень гадостно все выходит. Но п-под самими собой сук пилить — это так по-нашему…
      Дед был в курсе происходящего, но, как понял Ксе, лишь частично. Женю все-таки пришлось вытерпеть допрос, хотя говорил по большей части Арья: от божонка требовались только односложные ответы. Ксе мало что разбирал в их беседе и изумлялся тому, как Дед преспокойно сыплет научными терминами, а мальчишка не только понимает его, но даже не переспрашивает. Было немного обидно. Дед, сам мастодонт научной теологии, ученикам-шаманам ее давал скупо, а зубрить заставлял только то, что было необходимо для профессиональной деятельности. Об антропогенном секторе пантеона Ксе знал не больше, чем какой-нибудь бухгалтер с жертвенной гвоздикой.
      «Спрашивать надо было, — грыз себя Ксе. — Интересоваться. Читать…»
      Тем временем Арья задал очередной вопрос.
      Жень ответил.
      …В первый миг это даже показалось забавным — как вылезли на лоб дедовы глаза, а пальцы заскребли по груди почти театральным жестом. Секундой позже, когда вдох старика превратился в хрип, Ксе обалдел от страха.
      У Деда сдало сердце.
      Десятью минутами позже Арья уже просил прощения у насмерть перепуганного Женя — виновато и горько, все еще трудно дыша и мимо рук суя Ксе пустой стакан. Ученик переводил дух и искренне, горячо благодарил Матьземлю — за то, что извечная, за то, что дура, за то, что неподвластна людям. Он чуть было не метнулся вызванивать скорую, Дед казался совсем плох, но старый шаман вместо мольб о таблетке просто нырнул в стихию, впустив в себя ее безмысленное равнодушие. Земля успокоила; она успокаивала всех и вся, то была часть ее сути.
      Жень косился на Ксе с кривой улыбкой: в голубых глазах стояла зыбкая муть.
      «Мы этого не оставим», — сказал, наконец, учитель, и Ксе кивнул. Он чувствовал себя орудием справедливости: было страшно, но хорошо. Хорошо не в последнюю очередь потому, что за плечом точно во плоти стояли Неботец и Матьземля, а с ними все казалось далеко не таким страшным, как могло бы. «Мы этого так не оставим, — повторил Арья сипло. — Не потому, что просьба богини. Хотя главным образом п-поэтому… Но еще, — старик закрыл глаза, откинул голову на спинку кресла, — еще… потому что… П-потому что так просто нельзя».
      Кусая губы, с истовой детской верой на него смотрел бог войны.
 
      — Значит, так, — резюмировал Дед, доев бутерброды. — Насколько я знаю, шансов уйти на в-волю с концами у Женьки д-действительно нет. Хотя… чем шут не чертит, я никогда с антропогенным сектором т-тонкого мира не работал, не мое это к-как-то было всегда. Может, жрецы знают. Но надеяться, что объяснят и научат… — Арья махнул рукой.
      — А что мы можем сделать? — Ксе лег подбородком на скрещенные ладони. — И что может сделать Жень?
      Арья молча поднял указательный палец.
      — Одно, — сказал он. — Убегать. А мы — п-помогать ему в этом.
      — И долго?
      — Пока из Женя не вырастет п-полноценный бог.
      — А потом?
      — А потом он п-пойдет работать по специальности.
      — Что, — не уместилось в голове у Ксе, — прямо так? После… всего?
      — А как иначе? — Арья ссутулился. — У людей — карма, у богов — тоже… Матьземле, строго говоря, все равно. Но Россия — страна б-большая и немирная, линия б-божеств войны у нас в пантеоне старая и мощная, богиня притерпелась к ней и воспринимает как свою часть. Она чувствует, что из нее могут выдрать клок. Это… п-помнишь историю с поворотом сибирских рек? Она тогда взвилась так, что описать невозможно. Сейчас п-приблизительно то же самое. Но когда Жень повзрослеет и сможет пережить то, что с ним будут делать, ей станет д-действительно все равно. Останемся только мы, Ксе, а зачем нам это?
      К трем часам ночи Арья отправил его спать: Лья приезжал в шесть. Ученик долго лежал с открытыми глазами и ловил едва слышный голос: Дед говорил по телефону. Потом Ксе опустил веки и стал ловить другие летучие сполохи, дуновения, тени — странную жизнь сознания Матьземли.
      И как только шаман снова смог почувствовать богиню, сердце его заныло и замерло.
      Она была далеко. Неизмеримо далеко, неслышимая, почти исчезнувшая из виду, точно как в тот единственный раз, когда он летел самолетом в Анапу и зарекся летать впредь. Ужасающая оторванность от жизни, отсутствие воздуха, абсолютный нуль; чувства беспомощного комка плоти, погибающего под смертоносным космическим излучением… Конечно, ничего плохого с Ксе тогда не случилось, он просто по-идиотски поступил, вызвав Землю с высоты в десять тысяч километров. Дед Арья летал туда-сюда преспокойно, полагая воздушный транспорт самым удобным и вполне безопасным: ему ничего не стоило попросить Неботца оберечь в воздухе крохотную жестяную ладейку.
      А сейчас ученик Деда лежал в постели на четвертом этаже старого дома, который богиня считала своей частью; но от него, от шамана Ксе, она была так же далека, как от трансатлантического лайнера над океаном, как от спутника связи, как от — язви ее — международной космической станции.
      Ксе сжал кулаки. «В стихию! — приказал он себе, восстанавливая в памяти интонации Деда. — Ксе, в стихию!»
      Погружение оказалось мучительным — точно в самый первый, полузабытый раз.
      …Земля покоилась: дремлющая, утемненная осенью. В ней засыпали деревья и насекомые, схватывалась льдом почва, замедлялось течение жизненных соков. Ксе долго переводил дух, успокаиваясь вместе с ней. Только окончательно отогнав панику и заполнившись равнодушием, он позволил прийти вопросам.
      Все же он был умелым шаманом.
      «Что со мной?» — подумал Ксе.
      И ощутил вихрь.
      Довольно нелепо было называть его «остаточным»; когда-то шаман ошибся, но ошибки не повторил. Вихрь ничуть не беспокоил Матьземлю, являясь ее нормальной частью, изначально чужой, а теперь столь же привычной, как мегаполисы обеих столиц или шахты угольных бассейнов. Сам вихрь тоже успокоился, уравновесился, возрос… и Ксе затягивало в него.
      Не было ни угрозы, ни страха: вихрь не грозил поглотить, лишь увлекал с собой и кружил, заставляя чувствовать себя небесным телом, кометой, метеоритом, захваченным притяжением близкой звезды.
      Шаман улыбнулся.
      «Интересно, наверное, работать с антропогенным сектором, — подумал он, твердо намеренный заснуть в ближайшую минуту. — А может, это мне кажется с непривычки…» Еще он подумал, что будет трудно устоять на месте и не поддаться обаянию вихря, но он взрослый человек и инициированный шаман, и стыдно ему не удержать ситуацию под контролем. Дел-то — время от времени нырять в стихию; заодно и тренировка неплохая.
      А вихрь решительно ни в чем не виноват. Ему всего пятнадцать, и даже нож-выкидуху он толком не решается пустить в ход…
      Свалиться в сон Ксе не успел. Дверь тихо хлопнула, и в сумерках замаячил Дед Арья.
      — Э… — только начал ученик, лихорадочно просыпаясь: а ну как стряслась новая дрянь.
      — Ксе, — сказал Арья, воздвигшись над ним в темноте. — Т-ты лежи, не вставай, я быстро. Ты меня извини, я старый совсем. Я у тебя одну вещь забыл спросить. Т-ты когда на кухне за столом сидел и меня слушал — ты тогда пожалел о чем-то. О чем ты жалел?
      — Ни о чем, — удивился Ксе.
      — Не ври, — сухо приказал старик, и молодой шаман поежился по одеялом.
      — Да так, ерунда всякая…
      — Отвечай на вопрос.
      Вздохнув, Ксе сдался:
      — Я завтра на встречу выпускников идти собирался. В школу. Десять лет прошло, все такое, классная придет… Теперь не попадаю.
      Арья потер пальцами подбородок.
      — Она тебе нужна, эта встреча?
      — Нет, — снова удивился Ксе. Подумал и добавил, — совсем не нужна.
      — И п-поэтому тебе было так больно и обидно оттого, что ты на нее не попадаешь?
      — Уй! — сказал Ксе. — Блин! — выпростал из-под одеяла руку и хлопнул себя по лбу. Хорош контактер, который делит необъяснимые ощущения на важные и неважные. «Это ж как дорогу переходить, — потешался над ним когда-то Дед. — От Феррари увернулся, от Бугатти увернулся, а от Запорожца не стал, потому — разве ж это машина?»
      Арья засмеялся, расставив точки над «i», и отправился восвояси, тая во тьме как сон. Ворчание «что ж вы, молодежь, такие дураки пошли… ну совсем дураки…» стихло, и Ксе, наконец, уснул.
      Спал он, по всем правилам шаманов сплетясь частью тонкого тела с сознанием Матьземли. Богиня покоила его; воцарялась кругом бескрайняя осень, медленно катящая к зимнему ледяному сну, плотный мир кутался в тишь, даже ночные машины, казалось, беззвучно проходили под гирляндами фонарей. Тонкий мир тоже спал, спал за стеной Жень, и неутихающий вихрь, упрямый дух подростка-нечеловека, безмятежно кружил над домом.
      В этой нетрепетной тишине шаману снился кошмар.
      Там не было ни преследователей, ни чудовищ; Ксе снились кумиры бога войны, огромные по-советски изваяния Неизвестного Солдата, держащего на руках маленькую девочку, вторичное воплощение Матери Отваги.
      Девочка была мертвой.
 
      Утром Ксе страдал.
      Во-первых, он проспал два с половиной часа и был совершенно вареный. Во-вторых, Дед признавал кофе как вкусный напиток, но запрещал как допинг, а о более мощных энергетиках при нем нельзя было и думать. В-третьих, приехал Лья.
      Шаман Лья был невыносимо компетентным человеком. В его присутствии у Ксе разыгрывался комплекс неполноценности. Даже Санд, на зависть успешный финансово, и тот скисал от льиного всеведения и все-предвидения. Вот и теперь Лья позвонил не от подъезда, а с соседней улицы, и сообщил, что вокруг дома стоят четыре машины, в каждой по два человека, водитель и пассажир, и все они чего-то ждут. Еще Лья подозревал, что упомянутыми дело не ограничивается, и предметно интересовался, будут ли стрелять.
      Арья помянул Мать в разных видах. Потом сел на стул посреди кухни и задумался. Жень тем временем деловито перебирал свои вещи, всухомятку жуя кусок антикварной пиццы, найденной в морозилке Санда и разогретой. Невыспавшегося Ксе от запаха еды мутило.
      — Одолжи, — неожиданно, даже не подняв головы, посоветовал Дед.
      — Чего? — обалдел ученик.
      — Нравится — бери, — продолжал Дед. — Куртку тебе все равно надо купить, а пока одолжи у Санда… потом вернем.
      Божонок в коридоре облизал замасленные пальцы, швырнул на пол свой маскировочный пуховик и с удовольствием облачился в неярко-черную кожу; куртка оказалась ему длинновата, но в плечах — в самую пору. Затем Жень собрал в хвост буйные кудри и сделался безукоризненно мужествен.
      — Значит, т-так, — резюмировал Арья, поднявшись. Ксе ужаснулся тому, какие черные тени залегли под глазами наставника. — Если доберемся до Льи, преимущество у нас будет — лучше и желать нельзя. Время п-помаленьку к часу пик движется. Нас Мать по дорогам гладенько проведет, а этим ребятам п-поблажки никто не сделает. Жрецы-безбожники, хе-хе.
      — Если доберемся? — уточнил Ксе.
      — Пока что преимущества нет. Жень!
      — А! — отозвался божонок.
      — Ты можешь мне сказать, сколько за дверью твоих жрецов?
      — Только адептов, — ответил тот в смущении. — А их там нет. Там мусор всякий… может, даже просто менты.
      — Но нам-то от этого не легче.
      — Извините… — пролепетал Жень.
      — Не извиняйся, — строго сказал Дед. — Если б ты был взрослый мужик, ты бы от них пятна на асфальте оставил. А т-ты пацан. Тебе помощь нужна. Мы обещали, и мы поможем.
      Он опустил голову и с усилием сглотнул.
      Ксе смотрел во все глаза. Он знал, что сейчас случится: сейчас Арья медленно обернется к нему и что-то скажет — что-то жуткое и терзающее его душу.
      Арья обернулся.
      — Ксе, — глухо произнес он и опустил лицо, первый не выдержав взгляда. — Ксе… Этому я не учил. Никого не учил и сам забыть хотел. Прости. Тебе придется… прямо сейчас.
      Тот только кивнул. Ученик чувствовал настроение Деда и не спрашивал, что за умение ему предстоит перенять. Вихрь вокруг него тоже чувствовал — и плясал, пел, плескался от радости, потому что юного бога войны не пугала готовность к убийству. Люди, которые сейчас дышали, думали, ждали в засаде, не подозревая о том, что уже мертвы, были жрецами, и потому мальчик готов был визжать от счастья. Он даже чуть сожалел, что имеет другую внутреннюю природу, нежели шаман Ксе. Жень не умел убивать жрецов, но очень хотел научиться.
      Арья медлил.
      — Ксе, — выдавил, наконец, он, и лицо старика исказилось, — понимаешь, Ксе, ведь больше ничего сделать нельзя… не убежим мы от них… вообще отсюда не выйдем…
      — Дед, — тихо сказал Ксе, — ты учи давай. Не оправдывайся.
      Молодой шаман поднял руки ладонями кверху, и лихорадочно горячие кисти Деда накрыли их.
      Чувство, знакомое с детства и драгоценное сердцу.
      Чувство, не требующее слов.
      — Понимаешь, — шептал Дед, — если б можно было ейобъяснить… но она не понимает. Она не понимает полутонов. Все-таки попробуем, чтоб не насмерть…
      Ксе стоял с закрытыми глазами, медленно покачиваясь по часовой стрелке. Когда Арья освободил его руки, ученик резко переменил направление движения и тут же очнулся.
      — Пошли, — сказал Арья, заметив, что взгляд Ксе вновь стал осмысленным. — Я первый, Женька со мной. Из машины мы тебе просигналим. Не надейся, что пройдешь по моему следу легко. Лья наверняка видел не всех, и я всех не увижу.
      — Есть, — по-солдатски отрапортовал Ксе.
      — Нету, — мрачно ответил Дед. — Как-нибудь на досуге подумаешь, почему контактеров не берут в армию. Ну, до встречи.
      Он положил руку на плечо застывшему у стены Женю и легонько подтолкнул божонка вперед.
      Тяжелая дверь, обитая пахучей кожей, закрылась за ними, и Ксе рухнул в стихию — как метеорит, с неописуемой высоты падающий в океан.
      …Сознание Матьземли казалось спокойным, но напряженным. Богиня, непредставимо огромная физически, обычно распределяла свой растительный разум по всей плоти, а сейчас ее мышление сосредотачивалось на крайне малом отрезке пространства; впору подозревать, что изо всего, происходящего на Земле, по крайней мере, в Евразии, главным было именно это. Несколько шагов от подъезда к машине, которые сейчас проходили великий старый шаман и маленький беззащитный бог.
      Ксе чувствовал их ясно, как самого себя.
      Он чувствовал также, частью самостоятельно, частью — впитывая мысли и действия Деда, людей, которые ждали. Жрецы ни секунды не сомневались в том, кого видят; двери машин открылись, подошвы ботинок коснулись асфальта. Четыре молодых неофита. Четыре водителя с милицейскими удостоверениями.
      …Точно русоволосый внук подставил локоть дряхлому деду там, на тротуаре перед подъездом. Дед грузно оперся, виновато ворча и не подымая глаз. Вздохнул.
      Ксе ощутил этот вздох как свой. На миг он стал старым, очень старым, опытным, могущественным и мудрым, но вместе с тем невероятно приблизился к смерти. Она, не первая и не последняя на пути его души, все же размягчила шамана, отняла беспечность и легкость, заразила тревогами. Все зная, все обдумав, решившись, Арья испытывал боль и страх.
      Ксе сжал зубы.
      Дед, точно в детстве, позвал его к себе, и ученик почти что стал им. Нахлынули воздух, холод и звук, поблекшие, как пропущенные через какую-то пленку.
      — Мати, — величественно и строго сказал старик, крепко сжав руку потного от волнения Женя. — Возьми!
      Она всколыхнулась.
      Она поднялась ненамного, ровно настолько, чтобы исполнить просимое.
      Потом опустилась.
      Ксе видел, как тонкие тела вырвались из плотных — изодранные, ошалелые, окровавленные. Выход сопровождался вспышкой света. Потом свет померк, тонкие тела устремились своей дорогой, а плотные Земля ощутила частью себя и принялась растворять. Тел было три: остальные пережили удар богини, но более не представляли опасности.
      Молодой шаман стоял, не двигаясь, пока в кармане куртки не загудел мобильник.
      — Все п-понял? — устало и обыденно осведомился Дед. — Вперед.
      Ксе окинул последним взглядом прихожую Санда. Оцепенение испуга пришло и ушло.
      Он шагнул наружу и закрыл за собой дверь.
 
      «Дед был прав», — подумал шаман спокойно, когда на него бросились в темноте подъезда и вполне профессионально вывернули руку за спину, заставив скрючиться в три погибели.
      Дед Арья крайне редко оказывался неправ. Целых четыре машины — это слишком заметно, возможно, они должны были лишь отвлечь внимание от настоящих охотников. Но Деда непросто провести. Кроме того, Ксе точно знал: человек, держащий его в захвате — неофит или простой омоновец.
      Это радовало.
      С полным адептом бога войны могла бы не справиться и Матьземля.
      …Матьземля. Она по-прежнему была здесь, рядом с ним, в нем, готовая откликнуться; шаман касался ее сознания, причащаясь высшему равнодушию. Слегка болели суставы заломленной руки, но это не беспокоило Ксе. Он был сильным шаманом.
      Он верил в себя.
      — Дернешься — убью, — предупредили его, леденя затылок чем-то тупым и круглым.
      — Понял, — ответил Ксе. Он и не собирался дергаться.
      — Ты из этой компании.
      — Да, — спокойно сознался Ксе, ничего не уточняя. Он пожал бы плечами, если бы мог.
      — Мы — группа захвата, — коротко сказал человек. — Нам нужен пацан. Он наш.
      «Это жрец», — подумал Ксе. Рука начала затекать.
      — Он опасен, — сказал жрец-боевик. — Хуже Басаева. Кто вы такие? Как вы с ним связались? Зачем он вам?
      Шаман вздохнул — чужим вздохом. Дед Арья, которым его ученик по-прежнему на какую-то крохотную долю был, сожалел об этом суровом и деловитом, еще очень молодом человеке. Тот вел себя не как дорвавшийся до силовой работы контактер, а как солдат. Возможно, что он служил: в «горячих точках» способность к контакту с тонким миром у многих обостряется, и те, кого не заметили в детстве, с готовностью идут в жрецы… У жрецов не бывает пути назад.
      — Меня зовут Ксе…
      Впрочем, с шаманами та же история.
      …Кажется, будто в груди у тебя спит птица. Крылья полурасправлены позади твоих ребер, голова находится над желудком; птица спит очень крепко, зарывшись клювом в пух на груди, и даже лапы ее расслаблены.
      Но она просыпается.
      Когти раздирают твои кишки, распрямляются крылья, проламывая ребра мощным ударом, клюв беспощадно бьет по центру груди, и голова птицы оказывается на воле. Это хищная птица. Ее зовут «готовность убить».
      — …я шаман.
      Ксе только что воспринимал эхо чувств Арьи, но самостоятельное переживание все же показалось слишком острым. Он стоял в наклоне, пронзенный ужасной птицей; голова закружилась, шаман пошатнулся, и жрец перехватил его крепче. Он не чувствовал опасности — Ксе был как тряпка.
      «Мати, — подумал он, в мысли своей подражая царственному тону Деда Арьи. — Возьми».
      Ей это было легко. Она всегда наслаждалась, делая это, наслаждалась не меньше, чем даруя новую мимолетную жизнь. Ей все равно предстояло взять эту плоть, пусть чуть позже, но так ничтожна была отсрочка пред миллионами ее веков…
      За спиной Ксе забулькали и захрипели.
      Бывший солдат продержался долго — дольше собственной жизни; Ксе пришлось разжимать его пальцы. Прикасаться к мертвецу было тошно. Когда второй, страховавший напарника выше по лестнице, покатился вниз, шаман чуть не заорал от страха. Только очередной нырок в стихию привел его в чувство: мертвые люди для Матьземли были лишь крохотной частью ее гигантского вечноживого тела.
      Шаман вспомнил о Жене и прихватил с собой пистолет жреца.
 
      Лья держал руль. Он просил богиню, и та расчищала путь; быстро все равно не получалось, но шаманская машина хотя бы ехала, а не стояла. Вокруг яснел бледный рассвет. Погода в ближайшие часы не обещала дождя, и уже оттого могла считаться хорошей. Сероватая облачная поволока кое-где расступалась, но небо в прорехах было таким же бледным и сероватым.
      — Ничего хорошего, — едва слышно говорил Арья, вытирая лицо платком. — К-ксе правильно сказал: с полным адептом не справилась бы даже богиня. На то он и адепт. На одного Женьку этих бы хватило, а за нас п-примутся всерьез.
      — Дед, — не отрывая глаз от дороги, скептически сказал Лья. — Я тебя очень уважаю. Я даже, наверное, ввяжусь в эту историю исключительно из чувства долга, как ученик. Но объясни мне, ради Матери, зачем нам все это?!
      — Ради Матери, — лаконично объяснил Арья.
      — А договориться нельзя было? Бла-бла-бла и все такое, но пятерых человек…
      — Двух богов, Лья.
      — Ч-чего?
      Ксе немного позлорадствовал: самый компетентный шаман на свете выглядел выбитым из колеи.
      — В конфликте две стороны, — сказал Дед. — Боги войны русского пантеона и их жрецы. И они никогда не находились в полюбовном согласии. В сорок пятом еще не было никакого жречества, а Афган… в общем, чего тут рассказывать.
      — Все рассказывать, — хладнокровно потребовал Лья. — Я втемную играть не стану.
      «Вот поэтому он и компетентный», — подумал Ксе и позавидовал.
      Дед Арья возвел очи горе.
      — Не играй, — предложил он. — Целей будешь. Довези нас только, как я и просил, а потом — свободен.
      Ксе позлорадствовал вторично: Лья поперхнулся.
      — Э, Дед…
      — История эта нехорошая, — рассудительно проговорил Арья. — А упомянутый бог, между прочим, сидит у тебя за спиной.
      Лья обернулся и пристально посмотрел на Женя. Жень вперился в него с видом снайпера, пристреливающегося по месту. Лья поежился.
      — Смотри на дорогу, — велел Арья.
      «Нехорошая», — повторил про себя Ксе и с трудом удержался от косой ухмылки: попахивало черным юмором. Когда нынешней ночью он, наконец, набрался смелости и стал выяснять, что именно сказал Деду Жень, то долго не мог осознать услышанное. Не укладывалось в голове. Ксе, мужчина, контактер и просто взрослый человек, отнюдь не был идеалистом, его мало что могло шокировать, а теперь и руки у него были в крови, пусть он всего лишь попросил об убийстве богиню… но до такогододуматься мог только сумасшедший.
      Маньяк.
      И идиот. Потому что пользы чудовищное преступление не приносило никакой.
      Женю, пятнадцатилетнюю Мать Отваги, не просто убили.
      Ее принесли в жертву ее отцу.
 
      Он услышал это — тогда, на кухне — и подавился. Дед сосредоточенно пил чай, шевеля бровями в такт каким-то своим мыслям. В заоконной тьме, отгороженной стеклопакетом, завыла автосигнализация; звук был почти неуловим, но резанул Ксе по ушам.
      «То есть как? — прокашлявшись, ошалело спросил он и невольно понизил голос. — Как? Зачем?! Дед…»
      Старик пригладил седой пух, дыбом вставший вокруг лысины надо лбом. Потер пальцами веки, болезненно наморщившись.
      «Дед, я не знаю, как конкретно жрецы работают, — торопливо говорил ученик. — Но это же шут знает что. Так не может быть. Это же абсурд полный!»
      «Не части, — хмуро оборвал Дед; Ксе немедля заткнулся. — Я объясню».
      И объяснил.
      «Бывает просто еда, — сказал Арья. — Вкусная и не очень, сытная и не особенно. Бывает кофе и прочие энергетики. А б-бывает героин. Все это люди запихивают в себя, часто зря. Молитва и ритуал, п-просто мысль о божестве — это еда. Жертва любым п-предметом или растением — энергетик. Кровавая жертва — наркотик. Наркотики тоже бывают разной силы. Человеческие жертвы…»
      «Запрещены», — машинально перебил Ксе и смутился.
      «Конечно, — не обиделся Дед. — П-потому что если человека насильно колоть героином, ни к чему хорошему это не приведет. Думаешь, если б было иначе, юристы не нашли бы лазейки? П-почти во всех странах, где есть смертная казнь, приговоренных приносят в жертву: не пропадать же добру…»
      Ксе внезапно ощутил крайнюю усталость. К ней примешивалась доля удовлетворения — от мысли, что когда-то, будучи еще младше Женя, сопляком, не знающим жизни, он сделал правильный выбор. Предпочел стихийный сектор антропогенному.
      «Но иногда, понимаешь ли, очень надо, — кривил рот Арья. — Очень хочется надеть на бога ошейник. Чтобы «апорт!» и палка в зубах. А стало быть — к-какая там у нас статистика пропавших без вести? К-кто будет искать бомжа? Гастарбайтера? Беспризорника?.. Это вещь такая… нехорошая. Т-тайна похуже, чем доходы депутатов. Депутатам, п-по крайней мере, алтарей не возводят и алкашей на них не закалывают».
      Иногда на Деда нападал поистине чернобыльский юмор.
      Впрочем, шутка не удалась. Ксе некстати вспомнил о боге наживы и решил, что о том, как сильные мира сего взаимодействуют с ним, ему совсем не хочется думать.